Миллер
Когда люди любят, они становятся слабыми, уязвимыми. Добрый человек — это тот человек, которого будут гнобить, подшучивать над ним и в конечном итоге добивают, не оставляя шанса выжить. И тогда на смену приходит нечто страшное, темное, загадочное. То, что никогда и никто не видел.
Злость. Агрессия. Ярость.
Я всю неделю осуждал себя за всё то, что сделал, винил своего внутреннего ребенка за то, что он не справился с травлей и исчез, дал волю всепоглощающему зверю.
— Ты снова уедешь? Оставишь меня одного? — смотрел на меня пугливыми глазами мой младший брат.
— Малыш, я приезжаю к тебе сразу же, как могу.
Я сел перед ним на корточки, взяв маленькие ручки в свои, поцеловав их. Он напоминал мне меня в детстве. Такой же наивный, такой же влюбленный в этот злой мир.
— Возьми меня с собой. — в который раз говорил брат, когда я приезжал к нему.
— Билли, мы уже обсуждали это с тобой.
Глаза шестилетнего ребенка наполняются слезами, а моё сердце обливается кровью. Теперь я причиняю боль почти каждому, сам того не замечая.
— Послушай, тебе сейчас лучше пожить с дядей. — сажусь к нему на кровать, прижав к себе. — Понимаешь, у взрослых иногда случаются такие проблемы, в которые они не хотят впутывать своих близких. — я солгал. Я бы очень хотел впутать в свои проблемы близкого мне человека — Эми. — И поэтому вытри слезы, хорошо учись и жди меня.
— Дядя говорит, что мы очень похожи с тобой. — и это правда. Моя копия сейчас смотрит на меня.
— Наш дядя не мог соврать. — я пальцем вздернул носик Билли, и тот наконец улыбнулся.
— Я хочу быть таким, как ты. Взрослым. — брат встал с кровати, выпрямившись во весь рост, демонстрируя свою готовность ко взрослой жизни.
По венам неприятно растеклись его слова, я почувствовал жжение внутри. Никогда бы не пожелал ему быть мной. Только не мной.
— Станешь и будешь даже лучше, чем я.
В комнату зашел наш дядя, согласившейся помочь мне с братом после той ужасной ночи.
Когда мои родители попали в аварию, я долго не мог поверить в это. Отца мне было не жалко, он выплескивал свою злость на меня, срывался, и я часто видел пустые бутылки из-под виски на его письменном столе. Мать же не могла или боялась меня защитить от него.
С потерей родителей я понял, что какими бы они не были, но мне было где жить, было, что есть. Но возвращаться обратно туда, где недавно они жили, я не хотел. Я держал семимесячного ребенка на руках, кое-как завернутого в одеяло. Он улыбался мне, не подозревая, что единственный, кто у него остался — это я.
После похорон, моя кукушка слетела окончательно. Я почувствовал небывалую свободу. Стал наверстывать упущенное, увлекся так, что не замечал границы дозволенного. И однажды, в очередной раз выпивая со своим другом, я нарвался на конфликт с местным задирой. Под «ярким» градусом алкоголя, я переборщил с ударами и впервые убил. Убил человека. Друг бегал из стороны в сторону, а я сидел около мертвого, избитого тела, и не чувствовал вины. Наоборот. Удовлетворение. Самое ужасное, что мне…
Мне понравилось.
Восхищаюсь собой. Во мне всё, что дрожало, кричало, болело — убили. Я мертв, и других убивая, я себя ощущаю живым.
— Билли, твой ужин остынет. — сказал дядя.
Брат побежал на кухню.
— Как ты? Ты принимаешь успокоительные, которые тебе прописал врач?
— Конечно, как положено. — но не всегда.
Я пью их только тогда, когда на грани срыва, а должен каждое утро и вечер. Плевал я на эту больницу, и эти чертовы таблетки, название которых я не помню уже.
— Я рад слышать, ты сейчас уезжаешь?
— Да. — встаю я, подхватывая свою кофту и накидываю её сверху.
Дядя проводил меня до самой машины, пожав руку. Билли последовал примеру дяди, пытаясь сильно мне сдавить руку, как полагается мужчине.
— Ты так руку мне сломаешь. — рассмеялся я. — Не подведи меня.
Сев в автомобиль, я откинулся на спинку сидения. Вдохнув полной грудью воздух, провернул ключ зажигания.
Мчусь по шоссе, превышая скорость, на спидометре высвечивается 175. Я давно не видел её, мне необходимо взглянуть на милое личико, почувствовать сладкий запах шелковистых волос. Моя темная душа требовала её, всю и без остатка.