Глава 10

Сон никак не шел к Мерседес. После любовной схватки с Колином все члены ее были расслаблены, веки отяжелели. Она чувствовала восхитительное удовлетворение во всем теле, ей было так тепло и уютно в огромной постели. Колин спал рядом с ней. Одной рукой он обхватил ее талию, и его нога прижималась к ее ноге. Он дышал ровно, и эта размеренность, упорядоченность успокаивала, как мерное тиканье часов. И Мерседес подумала, что нельзя представить себе более полного удовлетворения и насыщения.

Ее разум был на грани реального восприятия жизни, мысли не хотели выстраиваться по порядку. Они представлялись ей клубком переплетенных нитей, который она никогда не распутает.

Она вспомнила голос Колина, мягкий и одновременно настойчивый: «Это делается не против тебя, а для тебя». В тот момент она вся замерла, пораженная мыслью, что этот акт, который она смутно воспринимала лишь как эгоистичный, может совершаться и как акт пожертвования, как дар. Но он не дал ей времени на размышления. Он закрыл губами ее рот, и мощный его толчок снова глубоко проник в нее. Она удерживала его изо всех сил, не желая отпускать ни на секунду. Ее груди отзывались на малейшее его прикосновение, и она выгибалась изо всех сил, чтобы продлить касание и трение их тел.

Жар, разрастающийся между их телами, искорками пробежал по ее рукам и ногам, и она замерла, втягивая в себя воздух, когда Колин обхватил ее всю руками и сжал, желая, кажется, раствориться в ней совсем. Она вся напряглась и, чувствуя, как в ней назревает смутное желание выразить в крике свой восторг, попыталась сдержать вопль наслаждения. Колин поймал губами ее сосок и нежно потянул его. И она исторгнула из себя этот крик.

Он был вполне удовлетворен ее капитуляцией. Его движения убыстрились, а ритм ее тела быстро привел его к краю возбуждения. Он зарылся лицом ей в шею и ощутил аромат ее волос и кожи. Когда он попытался сдвинуться и освободить ее от тяжести своего тела, она остановила его и удержала в своих объятиях еще на несколько мгновений.

Они не произнесли ни слова. Они лежали и слушали, как успокаивается биение их сердец и затихает дыхание. Раздался шелест ткани: Мерседес закуталась в простыню. В комнате не было никаких других звуков, и тишина приобрела особый вес и уют, будто их накрыли еще одним одеялом.

Потом Колин заснул. А Мерседес спать не могла.

Она повернулась к нему лицом и отодвинула от себя его ногу. Сняв с себя его руку, она села, оперлась плечом о спинку кровати и поджала под себя ноги. Колин не шелохнулся.

Мерседес смотрела на его теряющийся в темноте профиль: строгие линии, чуть смягченные сном. Она потянулась рукой и провела кончиками пальцев по его волосам — от виска до виска, мягко откинув со лба тяжелую прядь солнечно-ярких волос.

Он был, оказывается, удивительно красивый мужчина. Его красота не была ни слишком утонченной, ни классической, как у Северна, но у него были четкие, мужественные черты, придававшие его лицу властность и значительность даже во сне.

Мерседес погладила его щеку тыльной стороной пальцев и невесомо прикоснулась к шее. Она почувствовала, как бьется пульс — спокойно и ровно. Пальцы ее перебрались к нему на плечо. От его кожи исходило тепло. Она положила руку на его грудь и замерла.

Колин не просыпался, пока Мерседес не встала с постели. Он никогда не умел спать крепко и никогда не спал долго. Это ощущение воскрешения из глубокого, почти наркотического сна было для него совершенно непривычным. Он немного приоткрыл глаза; было видно, как она, постояв у окна, подошла к креслу и улеглась в нем, свернувшись калачиком. Ее ночная рубашка из легкого полотна навевала мысли о привидениях. Когда она двигалась, в ней было не больше материального, чем у тумана, поднимающегося над морем.

— Ты там собираешься спать? — спросил он. Мерседес вздрогнула. Его голос был глубокий и хрипловатый, точно такой же, каким он шептал ей в ухо, когда она лежала в его объятиях. Сходство было таким сильным, что она живо представила себе его опять внутри себя и как она удерживает его, а губы и руки Колина делают все, чтобы извлечь из нее крик страсти. Она вздрогнула, вспомнив пережитое удовольствие. Колин откинул одеяло.

— Иди сюда, — позвал он. — А то замерзнешь. Она не стала отказываться. Не стала, чтобы не рассказать ему о вихре искр, проносящихся по ее коже, и о внутреннем жаре, который она до сих пор ощущала. Мерседес поднялась из кресла и подошла к кровати легкой грациозной походкой, о красоте которой она и понятия не имела. Колин поправил одеяло и подвинулся, и она легла.

Пока она не очутилась рядом, Колин не был уверен, захочет ли она остаться с ним.

— Ты можешь уйти в свою комнату, — натянуто сказал он, поднимаясь на локте. — Если хочешь.

Это менее чем любезное предложение вызвало у нее сдержанную улыбку.

— Нет, у меня еще есть время. Я могу вернуться к себе в комнату перед самым рассветом. А сейчас всего половина четвертого.

Колин был поражен: неужели он так долго и так крепко спал? Последнее, что он запомнил, — это как он обнял ее за талию и как она послушно согнула колени, повторив своим телом все изгибы его тела. Он заправил ей за ухо прядь темных волос и тихо спросил:

— А ты вообще спала?

— Кажется, да, немножко спала. То просыпалась, то засыпала. — «Больше просыпалась», — подумала она, но оставила это при себе. — Я боялась разбудить вас. Правда… Мне не спалось, и поэтому я ушла на кресло.

Он знал, что такое бессонница, когда не можешь заснуть несколько часов подряд. До того как Мерседес стала приходить к нему в спальню, он вообще не представлял себе, что бессонница может дать передышку.

— Тебе что-нибудь принести? — спросил он, вспомнив ее поход в кухню. — Горячего молока? Мерседес покачала головой:

— Не надо. Мне хорошо.

Она бросила на него быстрый взгляд, явно что-то недоговаривая.

— В чем дело? — спросил Колин.

— Все в порядке, — сказала она. И снова он почувствовал ее сомнение. — Я хотела… Нет-нет, ничего.

Колин поднял брови и молча смотрел на нее в ожидании.

— В общем… вы тогда говорили… про какие-то обещания… о том, что их нужно выполнять.

Мерседес тут же заметила, как он изменился, сразу замкнулся, в глазах появилась настороженность. Морщинки в уголках глаз углубились, и там, где он прикасался к ней своим телом, она ощутила напряженность.

— Сами вы не захотели рассказать мне об этом, — сказала она.

— Для этого мне пришлось бы слишком много выпить.

Она разочарованно кивнула:

— Да, я так и подумала. Колин вздохнул:

— Эти обещания никак не касались тебя.

— Я знаю. Я верю вам. — Она снова посмотрела на него, в глазах была нерешительность. — Но я подумала, если это не касалось меня, то тогда кого же?

Колин перевернулся на спину. Неожиданно для него Мерседес тесно придвинулась к нему и положила голову ему на плечо. Она обняла его, и тонкая ткань ее ночной рубашки нежно прильнула к его обнаженной груди. Она вся излучала тепло и покой. В отличие от него она своим молчанием ничего не требовала.

— Сначала они пришли за малышом, — сказал он наконец.

Он понял, что полностью завладел ее вниманием. Тихим ровным голосом, лишенным каких-либо интонаций и чувств, он поведал Мерседес о Декере и Грее и о работном доме Каннингтонов. Было то, о чем он не стал рассказывать: бессмысленная жестокость старших мальчиков, извращения, которым он был свидетелем и жертвой которых не стал лишь по счастливой случайности, как он чуть не умер от голода, отдавая почти всю еду братьям. Он почувствовал, что Мерседес немного представляла себе условия в приютах, подобных тому, что содержали Каннингтоны. Она задавала ему вопросы, которые свидетельствовали, что она знает не меньше его, если не больше, о человеческих страданиях.

Колин закончил свой рассказ тем же ровным голосом, которым и начал. Будто он сообщил ей что-то, не имеющее никакого отношения к тому мальчику, которым он был, или к тому мужчине, которым стал.

— На самом деле обещание было дано не братьям, ведь они были слишком малы, чтобы понять. Я дал его самому себе. Я поклялся, что найду их и что мы снова будем вместе. — Его тихий смех был полон издевки над самим собой. — Я не понимал тогда, какую неразрешимую задачу поставил перед собой. Когда новая мать Грейдона сказала, что ей не очень нравится его имя, я совершенно не оценил этого заявления, но после десятилетних поисков должен был наконец признать, что его имя действительно переменили. Он может быть любым из окружающих меня людей и носить любое имя.

— А Декер?

— Я думаю, его усыновили французские миссионеры, но я так и не смог досконально проверить это. Я бывал в южных портах Тихого океана и наводил справки во французских миссиях. Я даже просматривал декларации и списки пассажиров кораблей, затонувших или пропавших без вести примерно в то время, как забрали Декера, но не нашел ничего, ни малейшей ниточки, за которую можно было бы зацепиться.

Мерседес было очень жаль его. Она молчала, потому что сказать было нечего. Никакими словами нельзя было выразить ее боль или залечить рану в его сердце.

Колин почувствовал на коже влагу, будто упала капля теплого дождя. За ней тут же последовала другая. После третьей он все понял.

— Мерседес!

Она не подняла головы и не откликнулась.

— Ты плачешь?

Он никогда не видел, чтобы она плакала. Даже когда ему казалось, что у нее есть на то причины, она всегда молча глотала и свое горе, и слезы. Ему приходилось видеть, как ее серые глаза блестели от боли или ярости, но она никогда и никому, если верить тем рассказам, которые он о ней слышал, не показывала своих слез.

Сейчас она оплакивала его горе. Колин был чрезвычайно тронут этим подарком, таким же драгоценным, как ее необыкновенная, редкостная улыбка. Он погладил ее голову и почувствовал аромат лаванды и мускуса. Он наклонился и прикоснулся губами к короне ее тяжелых темно-шоколадных волос.

— Я дал каждому из братьев по материнской серьге, — тихо сказал он. — Мама передала их мне перед смертью. Это были старинные и очень ценные серьги — подарок моего отца, а в их семье они жили уже много поколений. Их когда-то подарила сама королева…

Мерседес потянула за конец простыни, пытаясь тайком вытереть глаза. Она была благодарна Колину за то, что, заметив ее слезы, он не стал ничего говорить. Ее голос еще звучал глухо оттого, что она выплакалась не до конца.

— Королева? — изумилась она. — Вы имеете в виду королеву Анну или Марию Вторую? Так этим серьгам уже больше ста лет?

— Этим серьгам примерно вдвое больше, — сказал он. — Я говорил о королеве Елизавете. Я думаю, что они были сделаны специально для нее по случаю коронации. Если мне не изменяет память, это случилось в 1558 году.

Он с любопытством смотрел, как Мерседес пытается осмыслить эти слова. Она села и потянулась к лампе, чтобы зажечь ее. Потом подняла ее и несколько секунд разглядывала Колина, будто никогда не видела его прежде.

Нахмурившись и закусив губу, она раздумывала о том, что ей только что рассказал Колин.

— У вас есть серьги, которые были подарены кому-то в вашей семье королевой Елизаветой? — без малейшей тени скептицизма переспросила она его.

— Были, — поправил он ее. — У меня были эти серьги. А теперь — по серьге у Грея и Декера. Они были подарены моему прапрапрадеду королевой за какую-то услугу с его стороны.

Мерседес поставила лампу на стол.

— Так, значит, вы англичанин, — медленно произнесла она.

Он засмеялся.

— Большинство американцев имели английских предков, — сказал он. — Кто раньше, кто позже, но мы сейчас говорим не об этом.

— Нет, — сказала она, — я имею в виду, что вы англичанин.

— Уже нет.

— Но вы родились здесь!

— Я думал, что ты об этом знаешь.

— Откуда мне было знать?

— Большинство людей узнают во мне англичанина по моему акценту.

— Но вы разговариваете как настоящий янки.

— Зато американцам кажется, что я говорю как паршивый англичанин.

Схватившись за голову, он покачал ею в разные стороны и с недоумением посмотрел на Мерседес. По непонятным ему причинам она, кажется, была поражена этой новостью.

— А что — это так важно? — удивился он.

— Нет, — быстро ответила она, но тут же добави-ла:

— Пожалуй, важно.

Она посмотрела вниз, на свои руки, обдумывая, как бы ему это объяснить, а потом, как бы подыскав необходимые слова, вновь посмотрела на него.

— Видите ли, это связано с усадьбой Уэйборнов. Я и не подозревала, что могу иметь что-то против того, что она станет собственностью американца. Никогда не считала себя такой ограниченной, но, боюсь, что так бы оно и было, потому что теперь, когда я знаю, что вы англичанин, я чувствую огромное облегчение.

— И тебя не оскорбляет, что я когда-то держал в руке пару серег, которые когда-то носила королева.

Он явно смеялся над ней, но Мерседес поняла его слова буквально.

— Связь с королевой не может быть оскорбительной, — заявила она надменно. — Между прочим, Лейдены пользовались особым покровительством королевы Елизаветы, и я думаю, что тогдашний граф Уэйборн был ее любовником.

— Да, но сохранил ли он на память ее сережки?

— Что сережки! — сказала Мерседес, и в глазах ее блеснули озорные искорки. — Он сохранил свою голову.

Из груди Колина вырвался басовитый хохот. Он притянул ее к себе и поцеловал прямо в ее чудесную улыбку. Он мог бы пойти и дальше, но ее любопытство было слишком возбуждено, и вопросы слетали с ее губ между поцелуями.

Мерседес легла на живот рядом с ним, подперев голову руками и положив подушку под подбородок. Ее темные волосы обрамляли лицо и плащом падали на плечи, придавая ей облик мадонны. Лицо Мерседес было серьезным и сосредоточенным. Ее серые глаза без улыбки смотрели на Колина, а между бровей залегла складочка, морща ее чистый лоб.

— Расскажите мне о серьгах, — попросила она. — Они, наверное, были необыкновенные, раз их сделали для самой королевы.

— Это были крупные жемчужины с золотыми подвесками в виде капли. На каждой капельке были выгравированы письменные заглавные буквы Е. К., то есть Елизавета Королева, вензель королевы Елизаветы. Сама жемчужина была вставлена в золотую корону. Я обязательно узнал бы их, если бы увидел,

— Вензель королевы Елизаветы! — благоговейно прошептала Мерседес. — Как же вы передали их своим братьям?

— Когда я в последний раз взял на руки Грейдона, я повернулся ко всем спиной и засунул сережку между его рубашечкой и одеялом. А другую я положил в карман Декера в то утро, когда провожал его к новым родителям. Декер, наверное, узнал сережку, которую носила его мать. Я не представляю себе, что сделали те супруги с сережкой, которую нашли в пеленках малыша, и вообще нашли ли.

Колин глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— В восемь лет я понимал, что могу никогда больше не узнать своих братьев. Сережки — это единственное, что связывает меня с ними. — Он невесело рассмеялся. — Но трудно себе представить, что когда-нибудь я встречу их и опознаю по серьге в ухе.

Мерседес подумала то же самое, но у нее не хватило духу сказать ему это.

— Неужели вы действительно думаете, что если вы сейчас прекратите поиски, то этим нарушите свое обещание?

Колин ответил не сразу. Он уставился взглядом в потолок, наблюдая игру теней и света от огонька лампы, который то ярко вспыхивал, то трепетал, еле теплясь.

— Придется от этого отказаться, — сказал он наконец. — Придется признать, что я потерпел неудачу в единственном деле, которым занимался всю жизнь.

— Неудачу? — удивилась Мерседес. — В единственном деле… А как же ваши рекорды, которые вы ставили на своих клиперах, пари, которые вы выигрывали? У вас есть прекрасная команда, и к вашим услугам целая флотилия кораблей. Уэйборн-Парк теперь ваш. Как же вы можете говорить, что никогда ничего не делали, кроме поиска своих братьев?

Молчание Колина было красноречивее всякого ответа.

— Да, наверное, все это никак не было связано с любовью к морю, — мягко сказала Мерседес. — Корабли… ваша карьера… линия Ремингтона… все было направлено на поиски Декера и Грея.

Теперь ей стало ясно, как мало она знала о нем и еще меньше понимала его. Мерседес воображала себе, что море — это его жизнь, а клиперы — единственная любовь, теперь же она видела, что они всегда были лишь средством для достижения единственной цели.

— Я уехал бы с кем угодно, — сказал Колин. Его взгляд оторвался от пола и встретился с ясными серыми глазами Мерседес.

— Чтобы вырваться от Каннингтонов, я, кажется, готов был уехать с самим дьяволом. Но судьба, видно, берегла меня. С Джеком Куинси мне просто повезло. Не могу сказать, чтобы он так уж сильно пекся обо мне в этом моем первом рейсе. Потом он рассказал, почему он все-таки следил за мной. Он боялся, что я отдам концы и ему придется выкидывать меня за борт. А я думаю, что он просто рассчитывал возвратить мой труп Каннингтонам и потребовать назад деньги.

Мерседес в ужасе открыла глаза.

— — Вы шутите?

Колин молча поднял бровь.

— Тогда это был настоящий дьявол, — потрясение произнесла она;

— Джек просто был практичным. Он работал как черт и не любил транжирить свои кровные денежки или деньги своего капитана. Корабль, на котором я приплыл из Лондона в Бостон, был не такой клипер с четырехугольными парусами, какие плавают сейчас. Это была трехмачтовая шхуна, и она отважно неслась по волнам. Мы перевозили только груз и никаких пассажиров. Капитаном «Морской танцовщицы» был сам Джон Ремингтон. Он заболел на пути в Лондон, свалился от той же лихорадки, что погубила его юнгу. Джек пришел к Каннингтонам в поисках сиделки.

— А взял вас? Колин кивнул.

— Я обещал возвратить с процентами сумму, которую он заплатил за меня.

— Ему, наверное, это понравилось.

— Думаю, что да.

— Вы выдержали это путешествие?

— Да, — сказал он. — Я выжил.

Он не стал рассказывать, каким образом ему это удалось и как он остался в живых, когда другим пришлось со своей жизнью расстаться.

— Куинси присматривал за мной, да и Ремингтону я пришелся по душе. Выжить оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Еда была и лучше, и обильнее. Конечно, приходилось много трудиться, но зато на свежем воздухе, под солнцем и бескрайним голубым небом.

— И вам нужно было выполнить свое обещание, да?

Колин улыбнулся и откинул тяжелую прядь волос, упавшую ей на плечо. Она начинала понимать его.

— Конечно, тут многое зависело от моего упорства. — Он убрал руку. — Когда мы прибыли в Бостон, миссис Ремингтон пришла в док встречать мужа. На руках она держала свою новорожденную дочку. Капитан еще и не видел своего ребенка. На пристани царила, конечно же, большая суматоха, какая обычно бывает, когда приходит корабль. И никто не знает, как это произошло, версий было столько же, сколько и свидетелей, но конец был всем очевиден. Миссис Ремингтон упала с мостков и очутилась в воде бостонской гавани. Капитан не потерял ни секунды. Он мгновенно бросился вниз вслед за женой. Ее платье и многочисленные нижние юбки тут же промокли и потянули ее ко дну быстрее, чем ты можешь себе представить, если, конечно, тебе не приходилось нырять так же, как и ей.

Мерседес нетерпеливо повела головой.

— А что же с ребенком?

— Капитан Ремингтон выплыл с женой и с кружевными простынками, но без дочери. Я, наверное, первым понял, что в свертке нет младенца. И тут же прыгнул, Джек много раз потом повторял, что он заметил мое исчезновение прежде, чем все заметили исчезновение ребенка. Он удивился, какого черта я туда сиганул. К тому времени, как он ьпонял, я уже показался на поверхности воды вместе с Джоанной.

— С Джоанной, — тихо проговорила Мерседес — больше для себя, чем для Колина. — Джоанна Ремингтон. Вы переписываетесь с ней. Я отсылала ваши письма.

— Я работаю на нее, — сказал Колин. Мерседес удивленно моргнула ресницами.

— Вы хотите сказать, что она владелица линии?

— Да, именно так.

— Но ведь она, наверное, примерно одного возраста с Хлоей?

— На год старше.

— Но она же не может управлять всем этим!

Колин только ухмыльнулся.

— Я удивлен твоим недоверием. Сколько лет ты уже сама управляешь Уэйборн-Парком?

— Но это далеко не одно и то же!

— Напротив, это почти одно и то же. Только у Джоанны больше помощников, чем у тебя. И нет никого, с кем ей пришлось бы бороться за свое наследство. Линия Ремингтона стала ее собственностью, когда умер ее отец. Ей в то время было пятнадцать лет.

— А ее мать?

— Как и твоя тетя Джорджия, она умерла родами, когда Джоанне было шесть лет.

— Вот уж никак не думала, что вы работаете на женщину, — медленно произнесла Мерседес. Он рассмеялся.

— Вы всей страной работаете на одну женщину, а она даже моложе, чем ты.

— Всего-то на какой-нибудь год, — сурово заметила она. — Но нельзя же сравнивать королеву Викторию с Джоанной Ремингтон!

— Понимаю. Джоанне не нужно выступать в парламенте.

Он услышал, как Мерседес вздохнула.

— Я вижу, ты совершенно поражена.

— Конечно, это не очень лестно для моего пола, но я действительно поражена. Женщине заниматься бизнесом… это уж слишком!

— А не думаешь ли ты, что твои рассуждения — как раз те сословные пережитки, которые помогли тебе потерять Уэйборн-Парк? — заявил он, не давая ей пощады. — Вы сами поддерживаете эти насквозь прогнившие устои, а когда-нибудь они рухнут сами собой, а вы окажетесь под их обломками.

— А ведь вы не англичанин, — заметила она после некоторого молчания. — Вы самый настоящий янки.

Колин усмехнулся — свободно и даже несколько цинично. Он не заметил, что у Мерседес от этой усмешки перехватило дыхание.

— До кончиков пальцев, — сказал он. — Я стал им с того момента, как выловил Джоанну из бостонской гавани.

— Ремингтоны приняли вас в свою семью?

— Не совсем так. Я не жил в их доме, если ты это имеешь в виду.

Мерседес подумала, что так, наверное, решил сам Колин. Она представила его себе в возрасте восьми лет — худенького и стройного, с большими темными глазами на узком лице. Она бы приняла его в свою семью. За то, что он спас ее ребенка, она вырастила бы его как своего собственного.

— Они выражали мне свою благодарность по-другому, — продолжал Колии. — Миссис Ремингтон обеспечила мое образование. Я был единственным членом команды с собственным учителем. Я не всегда был доволен способами, какими она выражала мне свою благодарность, но это был не тот человек, которому я мог противиться. Джоанна унаследовала от своей матери немалую долю упрямства.

— Что они еще сделали для вас? — спросила Мерседес.

— Мне никогда не хотелось иметь много одежды, книг или денег. Я получал за свою работу приличное жалованье, а кроме того, мне всегда что-нибудь откладывали на потом. Я и представления не имел, насколько много, пока не умер капитан Ремингтон. Он сделал меня вкладчиком в своем деле.

— И если дела шли хорошо…

— То и у меня все шло отлично, — докончил за нее Колин. — Джек отказался от капитанства, чтобы помогать Джоанне управлять линией, и я стал владельцем «Свободы». Когда Джоанна построила свой первый клипер, то назвала меня его хозяином.

— Это был «Таинственный»?

— Нет, первой была «Шарлотта Рейд», названная в честь матери. Я плавал на ней в течение двух лет через три океана. И отдал ее только потому, что Джоанна и Джек изготовили для меня кое-что побыстрее. Это было еще за два клипера до теперешнего. Ведь я за штурвалом «Таинственного» всего восемь месяцев.

— Значит, каждый новый клипер у вас быстроходнее предыдущего.

— Как раз это я и должен доказывать каждый раз.

— И поэтому вы заключаете пари и ставите новые рекорды!

— Я ставлю рекорды потому, что со мной всегда спорят люди, не верящие в мои возможности. И я заключаю пари, потому что кому-то тоже придется платить, если я проиграю.

— Вы уже успели сколотить состояние, да? — спросила она.

— Можно сказать и так.

— А вы сами как считаете?

Темные глаза Колина сузились, и он изучающе посмотрел на нее, пытаясь угадать истинные мотивы ее интереса.

— А ты рассчитываешь еще на один чек? — насмешливо спросил он.

Не глядя на него. Мерседес села и пригладила свою подушку. Она наклонилась к лампе и закрутила фитиль. Огонь мигнул и погас. Желанная темнота окутала ее, скрыв ее бледное лицо и полный раскаяния взгляд.

— Я знаю, что заслуживаю это, но мне не хотелось бы, чтобы вы снова напоминали мне об этом. Я думаю, что вы скоро забудете про то, что мое пребывание в этой комнате — это плата, которую вы потребовали. Но если вы будете терзать меня укорами, то это будет стоить вам дороже.

— Мерседес!

Она произнесла свою речь с достоинством, но потеряла самообладание, когда услышала свое имя.

— И пожалуйста, не относитесь ко мне свысока.

Она была благодарна ему, что он не стал ничего отрицать или возражать и вообще промолчал. Поняв, что разговор окончен, Мерседес опять улеглась. Она свернулась в клубочек лицом к нему, подтянув колени к груди. Внизу в холле пробили часы, и Мерседес насчитала пять ударов.

— Прямо не верится, что так поздно, — тихо произнесла она. — Мне уже, пожалуй, пора возвращаться в свою спальню.

Но она и с места не сдвинулась. Было так приятно лежать с ним рядом и совсем не хотелось отказывать себе в этом удовольствии.

— Знаете, — сказала она, — вы мне так много всего рассказали, но ни разу не упомянули, как же вы со своими братьями очутились у Каннингтонов. Что случилось с вашими родителями?

Ответа не последовало.

— Колин!

Мерседес нахмурилась и подняла голову. Ее глаза вплотную приблизились к его лицу.

— Капитан Торн!

Вздохнув, она опустилась на подушку и, придвинувшись к нему поближе, обхватила рукой его грудь. Прямо под локтем она почувствовала мерные удары его сердца.

— Хорошо, что хоть один из нас заснул, — пробормотала она, прижимаясь к нему. — Только почему это не я!

На следующее утро Мерседес спустилась к завтраку последней. Близнецы с Сильвией уже кончали есть, а Колин стоял у буфета, накладывая себе вторую порцию.

— Прошу прощения, — сказала Мерседес, закрывая за собой дверь.

Вид у нее был виноватый, она боялась встретиться с кем-нибудь взглядом, и от этого ее нервозность казалась еще заметнее.

— Я проспала.

Сильвия с тоской посмотрела на вторую порцию, которую Колин нес к столу. Ей стоило усилий отложить в сторону собственную вилку.

— Капитан Торн сказал нам, что ты, наверное, вообще попросишь завтрак в постель.

Самое интересное Мерседес обнаружила утром: она лежала в своей собственной постели. Как Колину удалось сделать это, не разбудив ее? Она вообще не помнила, как заснула, но когда открыла глаза, то была уже в своей комнате.

— Да? — невозмутимо произнесла она.

— У тебя, наверное, вчера был тяжелый день? — спросила Сильвия. — На твоем месте я бы точно на следующее утро потребовала завтрак в постель.

Мерседес заметила, что Колин спокойно ест. Она внимательно посмотрела на него, пытаясь найти на его лице хотя бы какие-то следы веселья, но не могла заметить ни малейшей усмешки. Он и не думал смеяться над ее неловким положением, по крайней мере, внешне.

— Конечно, и ты вполне можешь это сделать, — весело ответила Мерседес. Она подошла к буфету и стала класть на тарелку еду. Взяла большую порцию салата из яиц с помидорами, три ломтика свежего хлеба и апельсин.

Когда она шла к столу, Бриттон с готовностью выдвинул ей стул.

— Мерседес, а Брендан поможет тебе донести тарелку. — Он ухмыльнулся, глядя на брата. — Брендан, тащи тачку миссис Хеннпин!

Мерседес перевела взгляд с одного на другого и села.

— Здоровый аппетит ничем не испортишь, — сказала она.

Бриттон с довольным видом откинулся на спинку стула. Он уже был готов произнести очередное замечание, предназначавшееся брату, но, встретившись со строгим взглядом Колина, сразу же успокоился. Он смирно положил руки на колени и стал ждать, пока к нему обратятся.

Мерседес, не заметив этого обмена взглядами, изумилась неожиданному спокойствию своего двоюродного брата.

— С тобой все нормально, Бриттон?

— да.

Этот краткий ответ не удовлетворил Мерседес.

— Ты уверен?

Она положила вилку и наклонилась к нему.

— У него все в порядке, — засмеялась Сильвия. — Просто капитан Торн посмотрел на него таким взглядом, который живо заставляет умников ходить по струнке. Правда, Брит?

Брендан засмеялся и весело посмотрел на своего брата.

— Она тебя оскорбила.

Бриттон состроил рожу, но промолчал.

— Ну и чудеса! — со смехом воскликнула Мерседес. — Неужели одного-единственного взгляда капитана достаточно, чтобы заставить тебя смирно сидеть на стуле?

— Да еще и закрыть рот! — услужливо подсказал Брендан.

За это замечание он получил от капитана точно такое же предупреждение, которое привело в чувство его брата. Он виновато наклонил голову и уставился на тарелку.

Мерседес оценила это смирение. Она вынуждена была признать, что он действительно обладает мощной усмирительной силой.

— Понимаю, — глубокомысленно произнесла она. — Я непременно должна попросить капитана Торна научить меня этому.

Чашка с кофе застыла у Колина на пути ко рту.

— Это поможет лишь в том случае, если вы с ними заранее заключите договор.

— Подкуп! — сказала Сильвия. — Вот что он имеет в виду. Он обещал близнецам, что поможет построить им корабль, чтобы кататься по пруду. А мне кажется, что они сами должны себя хорошо вести.

Мерседес посмотрела на одного мальчугана, потом на другого.

— Договор или подкуп, — сказала она, пожимая плечами, — но это явно действует.

Бриттон ухмыльнулся:

— Я знаю только, что мне это нравится больше, чем получать кулаком под ребра.

Мерседес побледнела. Брендан пнул брата под столом:

— Что ты выдумываешь?

Скривившись от неожиданного удара, Бриттон упрямо сказал:

— А что? Это правда. И вы все знаете это. Мы все считаем, что дела у нас пошли лучше с тех пор, как появился капитан. И я не понимаю, почему нельзя говорить об этом.

Мерседес положила руку на плечо Бриттона. Она видела, что глаза всех, включая Колина, устремлены на нее,

— Ты прав, — сказала она тихо. — Нет никаких причин не говорить об этом.

Мерседес вышла из-за стола, положив свою салфетку.

— Вы меня простите?

Не дожидаясь ответа, она поспешила к выходу. Бриттон растерянно оглядел присутствующих.

— А что я такого сделал?

Брендан закатил глаза, а Сильвия тяжело вздохнула. Ему ответил Колин:

— Мне кажется, что Мерседес слишком близко к сердцу принимает свои обязанности следить за вами и защищать вас. А ты сейчас напомнил, что это ей не всегда удавалось.

Губы Бриттона задрожали, а глаза наполнились слезами.

— Но я не хотел обижать ее. Я бы никогда…

— Она это знает, — сказал Колин. Он встал. — Если все уже позавтракали, то вы с Бренданом должны найти мистера Хеннпина и договориться с ним насчет досок и инструментов. Сильвия, вы не найдете нам что-нибудь подходящее для паруса?

Сильвия улыбнулась, польщенная тем, что у нее попросили помощи в этом деле.

— Конечно!

— Вот и хорошо. Через полчаса встретимся у конюшни. Но вы вполне можете начинать работать и без меня.

Колин нашел Мерседес в саду. Выйдя на мощеную дорожку позади дома, он сначала не заметил ее. Потом его глаз уловил, как среди темени деревьев мелькнуло ее бледно-розовое платье. Увидев его приближение, она вышла из своего зеленого укрытия.

— Вы не должны были идти следом за мной на двор, — сказала она.

Мерседес пошла по дорожке, петляющей по саду. Небо было ослепительно чистое и голубое от верхушек деревьев до самого горизонта. Аромат летних цветов, свежий и сладкий, и был тем воздухом, которым они дышали.

— Я не нуждаюсь…

Мерседес вдруг остановилась, нахмурившись и принюхиваясь.

— Вы чувствуете? — спросила она, повернувшись к Колину. — Пахнет будто…

— Дымом. Он стал внимательно оглядывать все вокруг.

— Я ничего не вижу!

Небо над домом было такое же безмятежно-голубое, как и везде. Трубы не дымили. Не было никаких криков о помощи со стороны конюшен и языков пламени над крышей.

— Запах стал слабее, — сказал Колин. — Я почти ничего не чувствую.

Она кивнула. Запах относило утренним ветерком, и через несколько секунд он исчез так, как будто его никогда и не было.

— Интересно, что это?

Колина это уже не интересовало. Мерседес снова двинулась по дорожке. Он догнал ее и приладил свою размашистую походку к ее мелкому шагу.

— Бриттон ужасно переживает, — сказал он.

— Совершенно напрасно. Он ведь сказал правду.

— Но ты ведь и не могла все время защищать их от графа.

Она не могла говорить и поэтому пожала плечами.

— Мерседес, ты сделала больше, чем можно было ожидать.

Она посмотрела на него.

— Я думала, что смогу сделать больше. — Она задыхалась от волнения, с трудом выговаривая слова. — Я обещала своей тете сделать больше.

Нагнувшись, Мерседес сорвала маргаритку, случайно попавшую на зеленый газон. Теребя ее нежные лепестки, она быстро шла по дорожке.

— Во всяком случае, как сказал Бриттон, все изменилось к лучшему, с тех пор как вы появились в Уэйборн-Парке.

— Он имел в виду только то, что с тех пор, как я пришел, исчез граф. И с этих пор все стало улучшаться.

Мерседес остановилась и посмотрела на него своими ясными серыми глазами.

— Нет, он не это хотел сказать. Граф и раньше подолгу пропадал, но никогда нам не было так, как теперь. Мы всегда жили в ожидании его возвращения.

— Он и сейчас может вернуться.

— Нет, — покачала она головой, — только не сейчас.

— Ты говоришь с такой уверенностью…

— Я не смогу жить, если буду думать иначе. — Она отвернулась и снова заспешила по дорожке. — Точно так же, как и близнецы, и Хлоя с Сильвией.

— Ты же знаешь, что я не допущу…

Мерседес прервала его движением руки. Она грустно улыбнулась.

— Насколько мне известно, вы не всегда будете здесь. И лучше продолжать верить, что он не вернется, чем надеяться на вашу защиту.

Колин открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. Он не был уверен, что сможет возразить.

Мерседес сочла за лучшее сменить тему разговора.

— Как я рада, что вы уделяете мальчикам столько времени!

— Пока оно у меня есть, — сказал он. — В конце концов я нанял себе очень опытного управляющего.

На этот раз, косо посмотрев на него, она улыбнулась ему деланной, неискренней улыбкой.

— Да, действительно. И этот управляющий долго болтался без дела и теперь очень сожалеет об этом. Возможно, он встретится с вами сегодня в…

Улыбка Мерседес растаяла, как только она услышала, что кто-то громко зовет ее по имени. Послышался и еще один голос, похожий на эхо, но без обычного многократного повтора, ласкающего слух. Оба голоса звучали резко и настойчиво. Они с Колином одновременно повернулись к источнику шума.

От дома к ним, перегоняя друг друга, сломя голову бежали близнецы. Они подбежали к Мерседес вплотную и остановились так резко, что даже чуть-чуть проехались с разгону на подошвах. Колину пришлось выставить вперед руку, чтобы они не сбили Мерседес с ног.

— Потише! Она ведь не кегля, — строго сказал он. Даже поняв замечание, они не стали извиняться. Задыхаясь от быстрого бега, Бриттон доложил:

— Мистер Тейер хочет тебя видеть.

— И мистер Паттерсон, — добавил Брендан. — Шериф.

— Я знаю, кто такой мистер Паттерсон, — сказала Мерседес.

И с чего это близнецы такие возбужденные? Визит этих людей был, конечно же, несколько непривычным, но иногда это случалось.

— Хорошо, я поговорю с ними. Спасибо, что вы сообщили мне об этом.

Нетерпеливо пританцовывая на месте, Брендан загородил ей дорогу, когда она хотела продолжить прогулку.

— Ты ничего не поняла, — торопливо проговорил он. — Они пришли вместе. Там что-то случилось.

— Господи, что же там могло случиться? — тихо произнесла она. Она посмотрела на Колина. Он, как и Мерседес, был в явном недоумении. Мерседес вдруг испуганно воскликнула:

— Неужели что-нибудь с детьми?

— Я слышал, как они говорили что-то миссис Хеннпин про пожар, — с готовностью сказал Бриттон.

Колин едва успел оттащить мальчиков, ухватив их за воротники, чтобы освободить Мерседес путь. И все равно она чуть не сбила их.

— Ты что? Мы же не кегли! — закричали они ей вслед.

Колин хорошенько встряхнул их.

— Очень смешно, — сказал он тоном, подразумевающим совершенно противоположное. Он отпустил их, — Корабль пока подождет, но вы можете, если хотите, пока раздобыть древесину.

— Прекрасно, — философски заметил Бриттон. — Это ужасно интересно. — При этом он заработал еще один уничтожающий взгляд Колина. — Пошли, Брендан. Так и быть, давай собирать доски.

Колин позволил себе сдержанно улыбнуться, увидев, как мальчишки пустились наперегонки к конюшням.

«Ты прекрасно справилась с их воспитанием, Мерседес, — сказал он сам себе, мысленно обращаясь к Мерседес. — Даже лучше, чем это могла предположить их родная мать».

Колин нашел Мерседес в библиотеке, там же сидели ее арендатор и шериф. Он официально и серьезно поздоровался со всеми, а к Мерседес обратился за объяснением.

— С детьми все в порядке, — сказала она.

Она держала руки перед собой, и единственным признаком ее волнения были побелевшие косточки пальцев, сжатых в кулаки.

— Пожар был в домике по соседству с Тейерами. Он пустовал уже несколько лет. И поэтому… — Она замолчала и посмотрела на мистера Тейера. — Пожалуйста, расскажите ему, что случилось.

Фермер не очень-то любил находиться в центре внимания, но отказать Мерседес он не мог. Сминая в руке шляпу, он переступил с одной ноги на другую.

— Моя жена встала, чтобы покормить ребенка, — начал он. — Это было где-то после полуночи. Она увидела огонь в соседнем доме и позвала меня. Я поднял детей, и мы побежали с ведрами, но спасать было уже нечего. Все, что мы смогли сделать, — это оставить горящий дом и не дать пожару перекинуться на наши постройки и посевы.

Взгляд его заметался, и он неуверенно взглянул на Мерседес.

— Я уверена, что вы действовали совершенно правильно, — сказала она.

Эта маленькая поддержка помогла ему продолжить рассказ.

— Я посовещался с женой, и мы решили, что нет нужды сообщать вам о случившемся до утра. Вы все равно ничего не смогли бы сделать, а дом был пустой, и вообще… — Он вдруг осекся и уставился в пол. — Ну а сегодня утром я задумался над тем, отчего мог произойти пожар. Меня беспокоили дети. Ведь иногда они там играют. — Он быстро взглянул на Мерседес. — Я всегда говорил им, что этого нельзя делать, но они…

— Да, — сказала она. — Я знаю, как могут себя вести дети. Он кивнул.

— Я хотел убедиться, что это не они устроили пожар, Иначе я заставил бы их прийти к вам и все рассказать. Так вот, я пошел утром туда и стал копаться в золе, чтобы понять, как и что. Угли были еще горячие, но мне удалось сдвинуть несколько балок.

Он прямо посмотрел в глаза Колину.

— Я нашел там труп, сэр. Вот поэтому я и позвал мистера Паттерсона.

— Они думают, что это граф, — тихо произнесла Мерседес. — Его тело совершенно обгорело… Она опустилась на стул, стоявший позади. Колин подошел к буфету из орехового дерева, на котором стояли графины с крепкими напитками. Он плеснул в стакан виски и протянул Мерседес.

— Выпейте, — сказал он, видя ее нерешительность. — Эти джентльмены не осудят вас за это.

Чтобы доказать это, он предложил выпить и Паттерсону с Тейером, и они не отказались.

— Если тело так ужасно обгорело, — обратился он к шерифу, — то что заставляет вас думать, что это Уэйборн?

Рэндаллу Паттерсону было немногим больше пятидесяти. Он был сверстником графа, но принадлежал, конечно же, к другому кругу. Он был обязан своей должностью представителя правосудия в графстве отцу Мерседес и продолжал исполнять ее и после смены власти и влияния благодаря тому, что новый граф Уэйборн мало интересовался местными событиями. Это был стройный мужчина, почти худой, с пышными седыми волосами на висках и затылке. Макушка же у него была гладкая, как стеклянный шар. Когда он говорил, его густые лохматые брови слегка приподнимались и шевелились.

— Мы нашли рядом с трупом еще кое-что, и это, как нам кажется, поможет прояснить все дело, — сказал он. — Я надеюсь, мисс Лейден сможет опознать эту вещь.

Паттерсон отставил свой стакан и полез в карман свое-го пальто. Он старательно прикрывал предмет ладонью до тех пор, пока совсем его не вытащил. Без всякого нарочитого жеста он просто протянул его Мерседес, чтобы она смогла его рассмотреть.

От огня посеребренная фляжка стала черной. На саже были видны отпечатки пальцев, там, где к ней прикасались мистер Тейер и шериф, а крышка расплавилась до самого горлышка. И все же Мерседес без всякого труда опознала этот предмет и вспомнила, где она его видела в последний раз. Как зачарованная смотрела она на фляжку не в силах вымолвить ни слова.

Колин вынул из кармана платок.

— Разрешите мне? — спросил он Паттерсона.

— Ради Бога.

Он передал фляжку Колину и вытер кончики испачканных пальцев своим собственным платком.

Колин внимательно осмотрел флягу, вытер сажу с окаймленного золотом донышка. На нем не было выгравированных инициалов, по которым можно было бы доказать, что эта фляга его, но он узнал маленькую вмятину на кромке, оставленную на память чьим-то тяжелым кулаком во время одной из случайных пьяных потасовок в какой-то таверне. Трудно было представить себе, что может существовать другая точно такая же фляга. Нахмурившись, Колин посмотрел на мистера Тейера. Фермер не понял его взгляда.

Он хотел передать флягу Паттерсону, но Мерседес вдруг встала и забрала ее у него из рук.

— Я думаю, вы видите, что это… — начал Колин.

— Да, — сказала она, не дав ему произнести следующее слово. — Я вижу. Эта вещь принадлежит графу. — Она крепко ухватила флягу, обернув ее платком. — Конечно, я узнала ее.

Дрожащими руками она повернула ее вверх дном.

— Так это и есть доказательство? — спросила она. — Это все, что вы нашли?

Паттерсон и Тейер одновременно кивнули.

— Если вы уверены, что эта вещь принадлежит вашему дяде, — сказал Паттерсон, — то, я думаю, мы можем С уверенностью сказать, что в домике найдены именно его останки.

Колин переводил взгляд с Мерседес на Тейера. На языке его вертелся вопрос, действительно ли Мерседес так уверена в своем ответе, но Паттерсон перебил его.

— Вы бы нам очень помогли, если бы припомнили, когда вы его видели с этой бутылкой, — сказал он. Мерседес печально улыбнулась.

— Мне скорее было бы трудно припомнить, когда он был без этой бутылки, — сказала она и тут же виновато посмотрела на всех. — Простите. Я не должна была…

Она выдавила из себя еще одну улыбку и посмотрела на шерифа ясными серыми глазами.

— Но, конечно же, я знаю, что она была у него, когда он ушел из дома на встречу с капитаном Торном. Это был последний раз, когда я его видела.

Паттерсон кивнул. Он протянул руку за флягой.

— Мне бы хотелось сохранить ее, — сказала она. — Она же принадлежала моему дяде.

— Боюсь, я не смогу оставить ее вам. Она мне может пригодиться как улика.

— Улика? — удивилась Мерседес. — Почему это должно быть уликой? Я ведь уже опознала ее. Она принадлежала дяде!

Паттерсон взял фляжку у нее из рук, завернул в свой собственный носовой платок и спрятал в карман.

— Никогда нельзя сказать точно, что может пригодиться, когда расследуешь убийство.

Мерседес удивленно посмотрела на него:

— Убийство? Неужели вы думаете, что пожар был устроен кем-то специально?

Шериф потер свой острый подбородок ладонью. Взгляд его переместился с Мерседес на Тейера, затем скользнул по книжным полкам и, наконец, явно преднамеренно, остановился на Колине.

— Думаю, что я могу утверждать это с определенной долей уверенности. Вы согласны со мной, капитан Торн?

Колин не вздрогнул и не уклонился от глубокомысленного взгляда, направленного в его сторону.

— Не думаю, что я знаю обстоятельства этого дела в достаточной степени, чтобы соглашаться или не соглашаться с вами.

— Огонь делает невозможным установить, как долго граф пролежал мертвым.

— Я ничего не понимаю, — сказала Мерседес. — Я думала, что мой дядя погиб при пожаре.

Паттерсон покачал головой. Отвечая на вопрос Мерседес, он продолжал смотреть на Колина.

— Если бы это было так, то почему тогда его застрелили?

Он полез в другой карман своего пальто и достал свин-цовую пулю, держа ее между большим и указательным пальцами.

— Прошу прощения, мисс Лейден, что я не сказал вам об этом раньше, но это второе вещественное доказательство, которое мы нашли.

Мерседес теребила пальцами носовой платок.

— Вы хотите сказать, что граф был застрелен? Колин мрачно улыбнулся.

— Именно это он и хочет сказать. И мне кажется, что я главный подозреваемый. Разве я не прав, мистер Паттерсон?

— Боюсь, что правы.

— Я арестован?

— Нет, — сказал мистер Паттерсон и, помолчав, добавил:

— Пока!..

Мерседес выступила вперед.

— Вы не правы, мистер Паттерсон. Капитан Торн не имеет никакого отношения к смерти моего дяди. Этот домик тщательно проверялся в то утро, когда должна была состояться дуэль, и на другой день. Мистер Тейер говорит, что его дети постоянно играют там и они ни разу не говорили, что видели моего дядю где-нибудь поблизости. Они наверняка прибежали бы, если бы наткнулись на труп.

Она посмотрела на фермера, ища поддержки.

— Это правда. Никто из нас ничего не видел.

— И не слышал, — подсказала Мерседес.

— Ни звука, — быстро сказал фермер. Паттерсон терпеливо выслушал их.

— Я не говорил, что убийство непременно произошло там. Это просто то место, где найден труп.

Сердце Мерседес молотом стучало в груди.

— И опять вы не правы, — резко сказала она. — Капитан Торн все время был здесь, на наших глазах, со дня своего приезда в Уэйборн-Парк.

Шериф прочистил горло и сконфуженно опустил голову.

— Ваши слова в защиту капитана мною, безусловно, отмечены и имеют большой вес, учитывая, что жертвой является ваш дядя, но вы же не можете поручиться за его действия в течение суток, то есть и днем, и ночью? — Он внимательно посмотрел на нее. — Ведь не можете?

Отчаяние заволокло Мерседес глаза. Она беспомощно посмотрела на Колина.

Колин не смотрел на Мерседес. Губы его сжались, на скулах играли желваки. Холодным взглядом своих темных глаз он пристально смотрел на шерифа.

— Конечно же, она не может, — сухо сказал он. — Не подобает джентльмену спрашивать ее об этом. Я не позволю вам непочтительно относиться к леди.

Паттерсон, не отвечая на замечания Колина, сделал короткий кивок в сторону Мерседес.

— Прошу прощения. Я не хотел вас оскорбить. Просто я хотел высказать одно предположение.

— Тогда доложите это предположение мне, — сказал Колин, не давая ему пощады.

Шериф выпрямился и сделал наконец эту маленькую уступку.

— Как вам угодно.

— Я сам хочу увидеть труп, — сказал Колин.

— Он находится в сгоревшем доме. Мы его еще не убрали, — ответил Паттерсон и сказал, обращаясь к Мерседес:

— Вы, наверное, тоже хотите послать кого-нибудь для опознания графа.

— Я пойду сама, — сказала она.

Все мужчины отозвались одновременно;

— Нет!

Мерседес вздрогнула от мощи, с которой прозвучал этот ответ. Даже мистер Тейер проявил настоящий характер.

— Вам не место там, — сказал Колин. — Пошлите мистера Хеннпина и Фитча. Они, кстати, быстро сколотят ящик для останков. А вы пока подумайте, что нужно будет делать, когда мы его сюда доставим.

Мерседес чувствовала, что спорить бесполезно. Все они считали ее просто сумасшедшей даже за попытку идти с ними. Никто не понимал, что, пока она не увидит все собственными глазами, ни за что не поверит, что это прав-. да. Она слабо кивнула.

— Я должна собрать всех служащих… и всех сестер и братьев.

Мысли в голове путались. Язык с трудом ворочался во рту, перед глазами все расплывалось.

— Хлоя с женихом. Как же ей сказать… ведь у нее скоро свадьба…

Колин положил руку на локоть Мерседес, чтобы она не успела встать, и только потом позвонил в колокольчик, призывая миссис Хеннпин проводить посетителей.

— Если вы подождете меня в холле, господа, я присоединюсь к вам буквально через минуту.

Мистер Тейер сразу же пошел к двери. Мистер Паттерсон пошел за ним, но не так быстро. Прежде чем выйти из библиотеки, он оглянулся и увидел, что Колин заботливо пытается снова дать в руки Мерседес стакан с виски. Их пальцы соприкасались. Этот жест показался ему довольно затянувшимся. Шериф вышел из комнаты, гадая, как он может использовать это в своем деле.

Колин поднес стакан к губам Мерседес, Дал ей глотнуть и отставил его в сторону. Потом выпрямился и посмотрел на нее.

— Вы разыграли перед ними такое неподдельное изумление! Я уверен, что они убеждены в вашей невиновности. — Взяв ее за подбородок, он поднял кверху ее лицо. — Будь я проклят, если хоть сколько-нибудь понимаю, как вам удалось так ловко затянуть петлю на моей шее!

Загрузка...