Мои турецкие ночи

Глава сорок третья

Екатеринбург ранним утром понедельника встречает меня проливным дождём. Пока добираюсь от выхода из аэропорта до такси, волоча за собой чемоданы, я промокаю насквозь. Кожаная куртка не защищает от промозглой сырости, волосы превратились в сосульки, да и в целом я больше похожа на труп, чем на живую женщину.

Включаю телефон, и мой Ватсап взрывается уведомлениями. Сообщения от девочек, от Давута — он просит не забывать о нём и снова приносит свои извинения, а ещё — примерно миллион, — от Алихана.

По мере их просматривания я понимаю, что после моего отъезда он решил хорошенько набраться. Сначала это бар, откуда Али слал мне фотографии стопок на барной стойке, каких-то девиц вокруг, слезливые голосовые и даже обрывки очень грустной песни.

Потом видео поездки в такси. Алихан пьяно смеётся, снимая через окно преследующие машину папарацци на электромопедах. В кадре появляется его рука с оттопыренным средним пальцем.

Продолжить он решил уже дома — я вижу знакомые размытые очертания кухни и широкий стакан с тёмной жидкостью. Если он хочет вызвать у меня жалость своими алкопохождениями, то глубоко заблуждается — только не после моих откровений об отце.

Не знаю, какой реакции он от меня ждёт, поэтому я снова выключаю телефон и молча еду домой.

Мама бросается меня целовать со слезами на глазах.

— Снежочек, я так по тебе скучала!

Я падаю в её руки, позволяя себе, хоть ненадолго, снова почувствовать ребёнком. Мама приговаривает какие-то нежные словечки, усаживает на скамеечку возле двери, помогает раздеться и разуться, подаёт домашние тапочки, как больной. Ощущаю жуткий стыд за эту слабость, за то, что она, такая маленькая и хрупкая, — на целую голову ниже меня, — сейчас ведёт меня за руку в ванную и уговаривает умыться и привести себя в порядок.

Потом мы проходим на кухню, где меня ждёт гречневая каша и бутерброды с салями на бородинском хлебе. Пусть в меня сейчас не полезет никакая еда, но продукты, по которым я так тосковала в Турции, вызывают новый поток слёз.

— Откуда ты узнала, как я скучала по чёрному хлебу? — икая, спрашиваю маму.

— Ну милая, я ведь умею пользоваться интернетом. Посмотрела, что наши на формах пишут. В холодильнике ещё селёдка есть, вечером будешь? — Мама глядит на меня с таким сочувствием, что я валюсь на табурет и, опершись локтями на стол, закрываю лицо руками.

Она обхватывает мои плечи сзади и прижимается подбородком к моей макушке.

— Полно, полно хорошая моя. Ты дома, здесь и стены помогают. Что поделать, не все мечты исполняются. Пусть пройдёт время, станет легче. Может, встретишь кого-то.

— Не станет! — завываю я. — Для меня теперь нет других мужчин, кроме Алихана! А он, вот увидишь, ещё влюбится в эту свою девку-готку!

— Снежочек, уж кто будет хранить верность по гроб жизни, так только Малахитовые глазки, — увещевает меня мама. — У них там в Турции так и происходит!

— Пожалуйста не говори, что это ты по своим сериалам выяснила, — глухо уточняю я, вытирая слёзы и сопли тыльной стороной руки, так что мама спохватывается и суёт мне бумажную салфетку.

— Ну как же, в фильмах показывают, а ещё мы с девочками книжный клуб собрали.

— Мам, — меня начинает пробирать смех. — Я вот на любовных романах выросла, и то понимаю, что там не так, как в жизни.

— Да я на тебя как раз глядя и поняла, что в реальности, порой, поинтереснее, чем в кино! — мама убеждается, что рыдать я перестала и занимает свой стул напротив. — Съешь хоть ложечку каши, а то вон совсем ты худенькая и бледненькая.

Гречка с молоком и крупинками сахара все-таки пересиливает мою скорбь, и я берусь за ложку.

— Ты уже думала, что делать будешь? — спрашивает мама, наливая чай в мою любимую кружку. — Долго дома не сиди, а то закиснешь в своей печали.

— Да куда уж, мамуль. Волшебный пендель на ближайшие семь лет: ипотека.

— Ой, про ипотеку-то родимую… — Мама задумчиво разглядывает бутерброд на тарелке. — Только ты не злись, хорошо?

Я молча смотрю на неё исподлобья.

— Месяц назад ко мне позвонил человек, сказал, что от Алихана, насчёт нашего кредита. Я, конечно, подумала, что мошенник, бросила трубку. Потом он ещё несколько раз звонил, а я не отвечала уже. Через пару дней из банка нашего меня набрали, сказали, срочно явиться по поводу платежей. Я уж испугалась, вдруг взносы не прошли, побежала. А там у главного сидит мужчина, турок, говорит, с поручением от Алихана Кая. Хочет погасить наш ипотечный кредит, но сам сделать это не может, нужно моё заявление.

— Мам, ты же не поверила этим мошенникам? — с упавшим сердцем спрашиваю я.

— Конечно, нет, за кого ты меня принимаешь! — Возмущается мама. — Я через Мариночку её сына, Толика позвала. Помнишь Толика, юриста?

— Юрисконсульта из собеса, ага.

— Какая разница, главное, чтобы юридические термины понимал, не правда ли?! — начинает сердиться мама. — Он всё досконально проверил, помог написать заявление.

— Мамуль? — я даже не продолжаю, она всё и так понимает.

— Ох милая, твой Алиханчик сам мне позвонил тогда же, в банке, через этого своего доверенного. Уговаривал, что для него это ничего не стоит, а тебе даст свободу и возможность развиваться дальше. Сказал, что ты хочешь учиться, поехать куда-то в Голливуд, но боишься из-за денег.

Выронив ложку из пальцев, я снова закрываю лицо.

— А ты правда в Голливуд поехать хочешь, доченька?

— Да не в Голливуд, а в город Остин, штат Техас!