Глава 5

Из вашего рассказа я сделал вывод, что дела идут неплохо, мисс Кроуфорд, даже очень хорошо, но моему мнению. Когда вы собираетесь отослать черновики в Нью-Йорк?

Мы сидели в крошечном кафе Дарнесс-Киля с Ричардом Мэнсфилдом. Я была так рада видеть его, что, когда мы встретились около получаса назад, мне захотелось броситься ему на шею и расцеловать. Он выглядел таким нормальным, таким американцем, со своими светлыми волосами, открытым приятным лицом, и так отличался от людей, живущих в «Молоте ведьмы».

— Дайте мне три дня, — ответила я, — и тогда сможете взять с собой первые главы, мистер Мэнсфилд.

— Отлично, — его белые зубы сверкнули в дружеской ухмылке, — мои друзья зовут меня Ричардом. Иначе говоря, я хотел бы звать вас Самантой. В конце концов, мы ведь коллеги, не так ли?

— О'кей, — улыбнулась я.

— Дядя Грегори просил меня с вами тесно сотрудничать.

— То же самое он приказал и мне.

— Вот как? — В его коричневых глазах заиграли искорки. — Это очень интересно, скажу я вам, Саманта!

— Это относится, разумеется, к нашей работе, мистер Мэнсфилд, я хотела сказать... Ричард. И ни к чему больше.

Он отпил кофе, глядя на меня очень внимательно поверх чашки.

— Ну, тогда вернемся к делу, Саманта. Что бы вам хотелось, какими должны быть первые снимки? Фотографии тюремной стены и Габриеля у ворот, с пытливым взглядом поверх белой бороды?

— Пожалуй, такой снимок был бы не лишним, — задумчиво отозвалась я, — с закрытыми воротами. Потому что они не легко открываются перед незнакомыми людьми.

— Место напоминает Кремль. Туда с такой же легкостью можно попасть, как и выйти оттуда, если верить людям из деревни.

Я кивнула:

— Но вам будет обеспечен свободный вход и выход. Мистер Кастеллано обещал мне это. Когда будете готовы, вы получите возможность побродить по поместью и сделать любые снимки по вашему желанию. Кстати, в поместье намечается праздник в субботу вечером. Русские танцы. Пение и музыка.

— Балалайки?

— И они тоже. Но сначала я хочу попросить вас сделать для меня кое-что до праздника. Съездить в Ширклифф, это деревня на берегу, отсюда около тридцати миль.

— К югу, — прервал он, — я знаю Ширклифф, Саманта. Что я должен там сделать?

— Достать копию или переснять свидетельские показания и заключение следователя о смерти жены мистера Кастеллано, Терезы.

Он тихо присвистнул.

— Зачем?

— Для достоверности изложения материала. Мистер Лэтроуб... ваш дядя, пообещал мне, что вы действительно станете сотрудничать...

Он кивнул:

— Ладно. Сделаю. Все, что вы попросите. Кажется, вы обнаружили неплохую коллекцию странностей в этом доме. Но собирать такого рода свидетельства может быть опасно. Для вас, я имею в виду... Люди такого сорта не любят, когда слишком глубоко копаются в их личной жизни.

Я засмеялась:

— Если вы думаете, что кто-то попытается сбросить меня с утеса, вы заблуждаетесь, Ричард. Они довольно безобидны. По крайней мере, живые. Можете достать мне копию или сделать снимок?

— У меня были случаи и потруднее. Что еще вам нужно?

— Фотографии дома, в котором они жили тогда. Тропинка на скалу, с которой она упала. А также снимок миссис Патридж, которая там живет и теперь вдова. Раньше ее звали мисс Сью Марсден, она была секретарем мистера Кастеллано.

— Она была свидетелем расследования? Где вы это откопали?

— Шерил мне рассказала. Это не секрет. Сью была не просто свидетелем. Миссис Кастеллано пыталась ее убить, прежде чем прыгнула со скалы.

— Зачем вам эти материалы? Все это наверняка было в газетах.

— Мы можем найти кое-что такое, чего там не было написано.

Ричард хихикнул:

— Ну разве не женская логика? Знаете, вы мне правитесь, Саманта!

Я могла то же самое сказать о нем. Но промолчала и лишь улыбнулась.

— А пока вы там будете находиться, послушайте, о чем рассказывают люди, что думают о случившемся. Любая зацепка годится.

— Спустя десять лет кто помнит что-нибудь стоящее? Десять лет — большой срок, Саманта. Ну хорошо. Попытаюсь.

— Когда ждать вас обратно со снимками?

— Послезавтра. Где увидимся? Назовите место.

— Тогда здесь же. В десять утра. И если у вас будет время, сделайте снимки деревни и ее жителей.

Он кивнул:

— Договорились. Вам, наверное, известно, что ваших друзей из поместья не слишком-то жалуют в Дарнесс-Киле?

— И что они говорят о них?

— Люди здесь простые, и, если им что-то непонятно, это у них вызывает подозрение. Вы не заметили там кого-нибудь, занимающегося колдовством?

— Все, что я заметила, это некоторое невежество и навязчивое упорство сохранять привычки, привезенные из старой России.

— Что за человек этот Питер Кастеллано, Саманта? — спросил Ричард серьезно. И его коричневые глаза сделались вдруг строгими, внимательными.

Я машинально помешала кофе, задумавшись над ответом.

— Я еще не совсем его поняла. Он выглядит на двадцать лет моложе, чем можно ожидать.

Очарователен, мягок, любезен. А еще очень и очень красив.

— Его фанаты будут в восторге. Но что он такое на самом деле, Саманта? Я имею в виду не легенду, а живого человека.

— Среднее между легендой и застенчивым, чувствительным мальчиком, который жил взаперти за высокими стенами, полностью подавленный волей своей очень властной матери, пока не стал мужчиной и не сбежал во внешний мир во всеоружии своего потрясающего личного обаяния; очень богатый, но совершенно не подготовленный к новой жизни, ничего не знающий о реальном огромном мире. И в результате каждой женщине при встрече с ним хотелось взять его под свое покровительство, завладеть им.

— В дни молодости наших матерей, может быть. Но вот для вас, современной девушки? Вы могли бы влюбиться в такого человека?

— Нет. Конечно нет, Ричард.

Но искушение имело место, подумала я про себя.

Он вздохнул с облегчением.

— А как другие люди в доме? Они действительно такие, как вы описали?

— Они... необыкновенные. Взяли из империалистической России все самое лучшее и самое худшее. Абсолютно уникальные. Подумайте сами об этом. Мать Шерил хотела здесь все преобразовать, сломать некоторые традиции и суеверия. Но бедняжка потерпела поражение, вызвала лишь всеобщую ненависть. Все слуги возненавидели ее.

— Саманта, — в голосе Ричарда прозвучало участие, — еще одна вещь. Дядя Грегори... Мне кажется, ему не хочется, чтобы вы слишком глубоко раскапывали историю семьи и сломали установленный имидж кумира. Пишите так, как этого хотят «Лэтроуб Силвер» и Питер Кастеллано, и вы будете иметь свой бестселлер. Не будьте как мать Шерил, Саманта. Не восстанавливайте слуг против себя. Они повернутся к вам спиной. Они и без этого опасны. Я не хочу, чтобы вы прыгнули со скалы.

Я выдавила смешок, но почувствовала, как холодок пробежал по спине.

— Ричард, не глупите. Но я буду осторожна. Обещаю.

Напряжение на его лице сменилось широкой улыбкой.

— А знаете, — он наклонился ко мне через столик, — вы и ваша рукопись, как мне кажется, — лучшая инвестиция из всех, что дядя Грегори сделал в этом году.

— Но надо еще поработать. С точки зрения дяди... мистера Лэтроуба, история должна выглядеть как прохождение экзотических женщин через жизнь Питера Кастеллано.

— Уф! Через его спальню, вы хотите сказать? Не могу дождаться, когда можно будет почитать, — добавил он с сарказмом. — А парень был еще и женат! Ну и подлец! Я, может быть, старомоден, но для меня лишь одна вещь хуже, чем Казанова, — это человек, который рассказывает всему миру о своих победах!

— Может быть, вам обсудить это с дядей Грегори?

Оп криво ухмыльнулся:

— Это ни к чему не приведет, Саманта. Мораль дяди Грегори зависит от количества денежных знаков.

Я улыбнулась и поднялась из-за стола.

— Ладно, — сказал он, — пожалуй, мне пора отправляться в путь. Зовут Ширклифф и его неразгаданные тайны. Глядишь, и я вам хоть на что-то сгожусь.

Я рассмеялась, и мы вместе вышли из кафе. Серебряный «роллс» казался громадным рядом с красной маленькой спортивной машиной с открытым верхом. Игорь вышел из лимузина и открыл для меня дверцу.

Когда я оглянулась, Ричард Мэнсфилд стоял около своей спортивной машины, глядя нам вслед. Его светлые волосы лохматил ветер. Я помахала ему, а он поклонился мне в пояс, в старомодной манере прижав руку к сердцу. Я снова засмеялась и уселась поудобнее на бархатном с кожей сиденье.

— Кажется, хороший парень, — сказал Игорь.

— О да. Очень.

— Я таких знавал в армии. Сначала они меня не принимали. Но когда мы узнали друг друга получше, все стало в порядке. Мне кажется, не важно, как ты одеваешься, или какой длины носишь волосы, или как ты воспитан, главное, если ты хороший человек. Верно?

— Да, — я улыбнулась ему в зеркало, — остальное не имеет никакого значения, Игорь.

— Взять хотя бы всю эту вражду между нами и жителями деревни. Они простые люди, рыбаки, тяжелым трудом зарабатывают на жизнь, как крестьяне у нас дома. Они такими были, и хотя могут не признаться в этом, и сейчас остались такими. Суеверны и не очень умны. Мы кажемся им странными. Они никогда таких не видели. Они испугались, что мы можем причинить им вред. И мы относились к ним так же. Они нам казались чужеземцами. Мой отец говорил, я слышал, что он всегда их опасался. Вот мы и построили высокие стены и спрятались за ними, а они остались в своей деревне со своими лодками. Запирают на ночь двери и держатся от нас как можно дальше. Мы так и не сблизились. Если в они и наши отцы с самого начала сели вместе за стол, выпили и поговорили, узнали друг друга, то стены вокруг «Молота ведьмы» были бы не нужны да и дом не носил бы такого названия.

— Шерил сказала мне, что дом назвали так после того, как жители деревни бросали камни в графиню. Отец рассказывал вам об этом?

Игорь рассмеялся:

— Рассказывал ли он? Он пугал меня до смерти своими рассказами, когда я был ребенком.

— И что же он говорил?

— Ну, все началось, как только они прибыли сюда, мадемуазель. Дом еще строился. Графиня любила кататься по окрестностям в коляске, Саша рядом, а мой отец правил лошадьми. Она так привыкла в России. Там, когда графиня проезжала, все снимали шапки и кланялись. А здесь люди просто стояли, смотрели на нее и говорили о ней. Они никогда не видели так богато одетой дамы и таких драгоценностей. Не было еще стены вокруг поместья, поэтому графиня часто заезжала на их землю, ведь границы не существовало. В тот год случилась засуха и большой падеж скота. А следующим летом грянул тиф. Но ведь засуха уничтожила и наш скот тоже, а от тифа умерло много наших людей, как и в деревне. Но они решили, что эти беды вызвала графиня, когда тут ездила. Говорили, у нее дурной глаз, а Саша — ученик дьявола.

— И поэтому забросали ее камнями?

— Да. К счастью, стена была достроена, иначе они могли нас убить, а так уже не могли добраться. Но в первый же раз, когда графиня Лара снова поехала через деревню, ее закидали камнями. Вполне могли убить и ее, и Сашу, и моего отца, но лошади понесли. Говорят, графиня больше никогда не покидала стен поместья. И отдала распоряжение, что если кто-нибудь без ее приказа покинет поместье, то будет высечен... С тех пор мы жили по другую сторону стены.

— Все так и оставалось, пока мистер Кастеллано не вернулся?

— За исключением тех, кого отсылали прочь за провинность... или тех, кто уходил на военную службу. И конечно, мадам...

— Мадам Тереза, жена мистера Кастеллано?

— Да, бедная леди.

Я нахмурилась:

— Думала, вы все ее ненавидели.

— Необязательно человек должен правиться, чтобы его пожалеть, мадемуазель.

— Это верно. Но почему вы жалели ее, Игорь?

— Я часто возил ее в Ширклифф. И она всегда по дороге плакала. В последний раз было хуже всего. Никогда я еще не видел ее в таком отчаянии. Никогда! Она рыдала всю дорогу. Я был рад, что с нами ехал Саша и успокаивал ее.

— Саша? Саша ехал с вами, когда вы возили мадам в Ширклифф?

— Только в тот раз. Но он всегда предупреждал месье по телефону, когда она собиралась ехать. Чтобы не было неприятностей. Но в тот раз, когда он сказал месье, в каком она отчаянии, он приказал ему ехать с ней и попытаться успокоить.

Задумавшись, я мысленно перелистывала рукопись, запертую в моем столе.

— Вы давали свидетельские показания при расследовании, Игорь?

— Нет. И что я мог сказать, кроме того, что она была расстроена и плакала всю дорогу? Месье отослал нас обратно после... Мадам потеряла голову и набросилась на его секретаря — мадемуазель Марсден. Месье не хотел, чтобы в его жизнь в Ширклиффе вмешивались, а мадам конечно же не стоило туда приезжать...

— Саша давал показания?

— Нет. Он мог сказать им то же, что и я. Месье и Саша обговорили все наедине, потом Саша вышел и приказал отвезти его домой.

— Значит, месье не послал вас искать мадам?

— Она была в своей спальне, когда мы уезжали. Саша ее успокоил. Мадемуазель Марсден не сильно пострадала. Месье послал за доктором. Но не было причин для скандала и тревоги. Месье сам ухаживал за мадемуазель Марсден. И никому ничего не сказали.

— Если месье не хотел скандала, почему же он не отослал мадам с вами в поместье?

В это время мы подъехали к железным решетчатым воротам, которые для нас медленно открыл старый Игорь. Сын весело ему помахал, а старик притронулся к шапке, ответив на приветствие по-русски.

Когда мы въехали в поместье, взгляд Игоря нашел мои глаза в зеркале заднего вида.

— Мне кажется, месье тогда плохо соображал. Сильно расстроился из-за случившегося. Мадам ударила мадемуазель каминными щипцами. Даже на кухне мы с Сашей слышали, как мадам кричала, обвиняя месье и эту женщину. Потом Сашу позвали туда. Позднее я узнал от него подробности. Все это было неприятно для месье и для мадемуазель Шерил. Они оба были сильно расстроены.

«Роллс» остановился около широкой лестницы парадного входа.

— А вы никогда не думали, что миссис Кастеллано осталась бы жива, если бы вы сразу отвезли ее в поместье, Игорь?

— Часто думал, мадемуазель. Много, много раз. Но разве можно сказать наверняка, что это изменило бы ее судьбу? Она продолжала бы ездить в Ширклифф, полная ревности и ненависти. В следующий раз могла бы действительно кого-нибудь убить. Она была очень несчастной.

Он вышел и открыл для меня дверцу. Выходя из машины, я увидела появившегося в дверях Питера, который спешил мне навстречу.

— Привет, Саманта! — весело крикнул он. — Встретились со своим другом? Шерил ждет в гостиной, приготовила вам выпить. Пойдемте, моя дорогая, и вы все нам расскажете.

Я услышала, как сзади закрылась дверца «роллс-ройса», мягко заурчал мотор, Игорь повел машину в гараж. Питер взял меня за руку. Обычно его слова и прикосновения были для меня лестными, но сегодня я думала о Терезе Росси, его жене...

Я была рада, когда позже мне удалось ускользнуть к себе в комнату-башню и запереться там, отгородившись от остального дома, рада, несмотря на присутствие графини Лары, разделявшей теперь со мной мое затворничество. Отперев ящик стола, я достала рукопись и вложила чистый лист в машинку. Закурив сигарету, подошла к окну.

Мне было жаль Терезу Росси, жену великого актера и любовника.

Горячая ненависть, наверное, порождается большой любовью. Тереза действительно любила Питера, и трагедия заключалась в том, что он никогда ее не любил. В сущности, я приходила к выводу, что на самом деле он никогда никого не любил, и начинала сомневаться, способен ли он вообще на такое чувство. Миром Питера Кастеллано был театр, а в жизни, похоже, он лишь повторял те сцепы, которые писали для него другие. Увы, это означало, что у него нет души. Ничего внутри — лишь пустая красивая оболочка. Однако я не знала, смогу ли изобразить его именно таким...

Снаружи море под потемневшим вечерним небом, казалось, начинало постепенно вспучиваться. Темная туча на горизонте почти скрыла слабое весеннее солнце. Вздохнув, я погасила сигарету и подошла к портрету графини, изучая его. В вечернем освещении он казался странно ожившим, краски стали мягче и светлее. Наверное, от необычного освещения графиня показалась мне моложе и даже красивее, если это было возможно.

Блестящая масса волос цвета воронова крыла и пронзительный взгляд ярко-синих глаз придавали ей озорной вид красавицы ирландки. Та жестокая усмешка на слегка изогнутых губах, которую я заметила в библиотеке, исчезла. Как и взгляд, исполненный сарказма.

Я с восхищением покачала головой. Никто не смог бы отрицать этой красоты и мастерства художника.

Стоя неподвижно у портрета, я вдруг почувствовала, как знакомый холодок пробежал по моей спине и шее. Я застыла, объятая непонятным страхом. Лицо на портрете вдруг стало оживать, черты пришли в движение. По нему пробежала тень, и показалось, что выражение меняется: глаза углубились, снова появилась знакомая насмешливая ухмылка, как и прежний зловещий взгляд... Я не могла поверить своим глазам... Графиня двигалась прямо на меня, медленно, будто вылезая из рамы...

Вскрикнув от ужаса, я отшатнулась и чуть не упала, а в этот момент тяжелый портрет рухнул на пол, задев тяжелой рамой мою ногу в подъеме. Я почувствовала острую боль. Стук от удара не смог приглушить даже толстый ковер. Я отошла назад и прислонилась к своему столу, потирая ушибленную ногу и дрожа всем телом. В какой-то момент я даже подумала, что потеряю сознание, но постепенно пришла в себя и внезапно разразилась истерическим смехом. Настолько очевидной была причина происшедшего: видимо, проволока, на которой крепился портрет, под воздействием морского воздуха покрылась коррозией и наконец лопнула. Витки ее постепенно обрывались, один за другим, и, пока я стояла у портрета, он кренился вперед, отчего казалось, что графиня движется на меня, а необычное освещение усилило этот эффект. Все элементарно объяснимо, уверяла я себя, но все равно не могла пока вновь подойти к портрету. Дрожащими пальцами я зажгла сигарету. Глубоко затянувшись, начала успокаиваться, а когда докурила, успокоилась окончательно.

Хромая, подошла к портрету, осторожно его подняла и осмотрела... Холст не пострадал. С облегчением вздохнув, я повернула его лицом к стене и оставила так.

Однако прошло немало времени, прежде чем я смогла вновь сосредоточиться на работе. Нога в подъеме болела, я была готова подпрыгнуть от малейшего шороха, как напуганный кот. Волосы вставали дыбом от любого намека на движение в этой отдаленной одинокой комнате-башне...

Загрузка...