Молот Златы (СИ)

1

Первая глава из разных промежутков времени.

— Ты, сука, ляжешь под него. Иначе кислород перекрою.

— Все сказал? — наматываю бинты на кисть. — А теперь на выход пошел.

— Я предупредил. Федя твой не поможет. Слабеет, — презрительно сплевывает на пол.

— Вам тварям до Феди, как до Пекина раком. Вали по резвому с моей территории.

— Если не очухается, то до Пекина быстро.

Доматываю длинную пружинящую ленту, несколько раз проверяю удобно ли сжимать пальцы. Я спокоен, да. Приход этой твари не должен влиять ни на что. Я удержу свою победу или я не Молот. Положить на подковерные игры корпораций. Поправляю шорты и подхожу вплотную к этой влиятельной змее. Напрягается. Охрана его за дверями осталась, ссыт один на один сейчас стоять. Очень хочется всадить кулак в ненавистную морду, но я не могу. Ради тренера не сделаю этого.

— Выход там, Кат*, — киваю за его плечо.

— Не послушаешь, значит?

Отрицательно машу головой и вновь показываю на дверь, приглашаю выпилить отсюда по-быстрому. Кат зло сжимает губы. Сверлит меня с дикой ненавистью. Если бы мог, убил на месте, но не светит суке. Я слишком значимая фигура на арене спорта. Боец один из лучших. Этой твари надо вывести своего, я мешаю им. Именно поэтому приперся.

— Ладно, — скорбно поджимает губы — дело твое. Как там девка твоя поживает? Шахова? Все хорошо у нее? Видел ее недавно, рот рабоч…

Не успеваю разложить информацию — потеря разума секундная. Отдупляюсь только после того, как осознаю дикую боль в левой руке. Перевожу взгляд и вижу свой кулак около головы Ката. Со стены с грохотом слетает штукатурка. Урод бледный, но глаза торжествуют.

— Проняло? — мерзко скалится.

Сглатываю горький комок слюны и упрямо бычу.

— Только подойдите к ней, — угрожаю сейчас серьезно, понимаю, что убью не задумываясь. — Руки оторву и зад засуну, причем клешни от одного будут торчат из очка другого. Вам конец. Всем!

— Да? — выходит из-под моей руки. — Пожертвуешь карьерой? Молот, подумай, — переходит на приторно-увещевательный тон — я прошу проиграть всего один раз. Потом реабилитируешься. И все останутся целы.

— Или ты уходишь… — вибрирую голосом, срываюсь на низы.

Кат стекает рожей и в ярости несет.

— Тебя услышал. Ты сам выбрал, кровью захлебнешься, падла! — с оглушительным треском закрывает дверь, и я остаюсь наедине со своими мыслями.

Застываю. Мне наплевать на себя. В том смысле, чем придется пожертвовать потом, я все равно от своего не отступлюсь. А вот Злата… Не дай им Бог просто взглянуть на нее. Я их всех тогда! Разом! Она хрупкая, мелкая и такая нежная. Тревога гудит в моем теле, ищет выхода. Если с ней что-то случится…

Мечусь по раздевалке, как загнанный зверь. Они не тронут ее пока. До основного боя есть время, а там все решу. Увезу ее, спрячу так, что с собаками рыскать будут не найдут.

— Молот! На ринг! — рявкает тренер.

— Федя? — в шоке стою перед открытой дверью. — Тебя когда выпустили? Или с больнички смотался?

— В клетку, Молот. Пошел!

***

— Мо-лот! Мо-лот!!! — скандирует ревущая толпа.

Сознание плывет в этом гуле. Вставай же! Башка гудит, тело подгуливает, но я не сдаюсь. Еще секунда…

— Один. Два! — считает над головой судья.

— Ваня! — бьет ее крик в мои уши.

Слышу.

Я слышу. Различаю нотки сильной тревоги и почти что плача. На миг сжимается внутри. Боится за меня, каждая буква в слове кричит об этом, каждый звук. Только она так может. Все резервы собираю, я готов взлететь над рингом. Что там над рингом, готов над октагоном воспарить.

Все потом…Потом…Она…Позже…

— Ванечка, вставай!

Этот мотивирующий крик приподнимает меня, и я вскакиваю на ноги. Кровь заливает лицо, мешает. Боли не чувствую. Я ничего не чувствую, кроме жажды победы. Сгоняю кровь печаткой и секу момент. Все стихает в моей голове, только передвижения противника отслеживаю. Интересный зверь, но ничего — прорвусь. Сгребаюсь и концентрируюсь. Третий раунд, держу баланс и просчитываю шаги.

Нападает.

Ставлю блоки. Ухожу от встречных. Сдулся, сука. Не пробивает. На последнем ударе вывалился весь. Сработала тактика моя, правда не рассчитал, что отгребу так сильно. В другой раз умнее буду, немного не просчитал, а зря. Теперь Федор разорвет меня за проеб.

Ищу слабое место в его защите и пробиваю. Пробиваю. Пробиваю!

— Молот, давай! Гаси его!

Это самое приличное, что доносится от болельщиков. Анализирую ситуацию. Хватаю детали. Оцениваю противника. По ходу сдох.

— Ванька, левой! — орут в два голоса батя и тренер.

Отец туда же, командир…

Заворачиваю свой коронный и валю этого беса в нокаут. Победа. Кубок мой. Блядь, да! Я чемпион. На залитый кровью ринг ломится Вадос и прыгает на меня. Это против правил, но сегодня можно все. Я Чемпион! Впереди Белатор! Сварог орет мне в ухо, хлопает по плечу и крепко сжимает.

Немного позже иду к сопернику и присаживаюсь рядом. Его уже привели в чувство. Он находит в себе силы встать и пожать мне руку. Я не имею ничего против бойца, это просто борьба. Благо, он парень адекватный и спокойно на все реагирует. Я рад. За время, которое в спорте насмотрелся на разных. Были и такие истерички, что диву давался.

Пока готовимся к церемонии награждения сканирую зал. Ищу ее. Все трибуны протер глазами. Нет. Ушла. Острая горечь зацарапывает до желчи. Внутри стягивается клубок мерзкий и колючий. Радость от победы притупляется. Странно, да? Да ничего странного, как есть. Просто понимаю, что, если бы в этот момент Злата была рядом, стал бы намного счастливее.

***

Батя везет меня домой. Молча сосредоточенно рулит. Не донимает. Благодарен ему очень. Сил нет языком работать. Весь запал в октагоне остался. Поэтому сейчас исключительно на холостых прибываю, как разряженный автомат.

— Пить что будешь, Вань? — паркуется отец.

— Воду купишь? Обычную, без газа, — говорю на автомате и потом очухиваюсь. — Бать, давай я сам схожу.

— Да сиди ты, — строго одергивает. — Народ только своим таблом распугаешь.

Отец быстро возвращается и кидает мне тару. Открутив пробку, вливаю в себя прохладный живительный глоток. И почему-то в эту секунду начинает гореть под пластырями лицо. Ясно все! В упор смотрит на меня батя. Хмурится.

— Долго Златке мозги выжирать будешь? Жеребец на выгоне, — у него вздуваются вены на лбу. — Мать твою! — не сдерживается и рявкает во всю силу мощи.

— Па, давай не надо, — тихо предостерегаю его.

— Не надо? — повышает он голос — Мне Нику как в глаза смотреть, а? Ты вообще понимаешь с кем и когда ты спишь? Или как? Ты вые… сука, язык не поворачивается! Ты его дочь…, понимаешь? И свалил!

Орет. Как же он орет!

Понимаю, но выложить карты на стол сейчас без вариантов. Начнется заваруха похлеще столкновения планет. Слишком много на кону стоит. Не пожалуешься же бате, что по краю хожу, да еще и Златку за собой вожу. Вскрыться — палево сразу будет, не могу еще и обе семьи под разбор тащить. Ох, батя-батя, скажу, что слышать ты сейчас на самом деле хочешь, хоть и не признаешься.

— Я заберу ее себе. Она нужна мне.

— А ты ей нужен? После всего? — распинает отец взглядом. — В кого ты такой чурбан, м? Ты же в пыль Златку растер. Знаешь, откуда ее Ник вытаскивал? Правильно, что тогда он тебе вломил. Мало еще было!

— Хватит уже, а?

— На жопу себе накрути свое «хватит», — злится батька. — Растаскивай как хочешь, — рубит требование с плеча.

— Я сказал, заберу ее. Наворочал, мне и отвечать. Тема закрыта. Ты не лезь. Хорошо?

Отец сдержанно кивает и замолкает вовсе. Благодарен, что больше не учит жизни. Я его понимаю и не осуждаю. Просто знаю, что связывает нашу семью с Шаховыми. А Злата… Теплеет в груди. Вытерпела от меня такое море дерьма, что сложно будет вернуть светлое в ее душе, но я не Молот буду, если не добьюсь своего. Короче, как пойдет.

Прикрываю глаза и засыпаю. Устал.

Кат — палач.

2

— Да! Да-да! — вопит очередная зая, пока я вколачиваюсь в нее.

Просто подвести хотел, не получилось. Да тут никто и не против, оказывается. Сука, тесно в машине с моими габаритами, но ничего не поделать. Понтярский порш никуда не годится. Умудряюсь отодвинуть сиденье на максимум в самом разгаре процесса и удобнее расположить ее на себе. Старается тоже, вон как пыхтит. Адски соблазняет, дура. Не надо, с тобой и того, что происходит достаточно.

Мимо качающейся тачки идет народ, слыша оголтелые визги, одобряюще свистят и хлопают в ладоши. Да, мою машину здесь знают многие. Короче, пора заканчивать. Хватаю за бедра беснующуюся девку и резко дохожу до финала. Стаскиваю ее на соседнее сиденье, снимаю гандон и закручиваю узлом.

— Тебе пора? — предлагаю ей элегантно свалить.

— Позвонишь? — машет ресницами.

— Да конечно! Прям завтра, — стараюсь выглядеть максимально честным.

— Буду ждать, — поправляет одежду и выходит. — Меня Даниэла зовут, — заглядывает в окно.

— Огонь! Очень приятно. Ну, пока?

— Так я жду звонка, — вопросительно смотрит.

Машу ей рукой на прощание. Жди. Жди, и я наберу тебе в феврале, в среду. Тридцатого.

Покурить бы сейчас, но не могу. Редко себе позволяю, тренировки и все такое, но сегодня я выбиваюсь из привычного графика, иначе двинусь. Время и так расписано по минутам, я слепо следую этому распорядку, но иногда срываюсь с резьбы. Кто не без греха, вашу мать.

Вся моя жизнь раскроена и распилена на фрагментарные последовательные куски и подчинена режиму. Вся! Нет ни одной свободной минуты. Редко вырываюсь из-под Фединой палки и сбегаю, как дикий конь из стойла на волю, но всегда возвращаюсь обратно. Впрягаюсь в тренировки, которым нет числа и тащу свою посильную и такую желанную ношу. Я — Иван Величанский, будущий боец ММА, сегодняшний действующий чемпион. Клянусь перешагнуть и эту черту и взлететь еще выше.

Моя жизнь — борьба, мое существование возможно только в данной ипостаси. Огонь соперничества жжет и рвет мои вены, наполняя их перцем и солью. Нет ничего круче этой жгучей и забористой смеси, просто не существует альтернативы. Я и есть борьба, воплощение поединка, самая суть взрывного явления. Жесткие тренировки наполняют меня свободой и силой, напаивают желанной энергией и возносят выше предела. Я зависим от них, но еще сильнее завишу от боев. Только ими живу, только ими дышу. Я — Иван Молот с разящим ударом левой, вашу мать!

— Вань, че спишь? — хлопает по крыше Вадос.

Вот он! На стволе намотан!

— Здорово, — протягиваю руку для приветствия.

— Да ты хоть из машины выйди, медведь.

Выхожу, щелкаю сигналку и жму руку. На лице Сварогова синяк, подрана кожа и мелкими пластырями заклеены скулы. Красавец! Подрихтован немного, но бой выиграл, а значит на все остальное положить. Вадос из того же теста, что и я, вместе идем по спортивной колее, расправив крылья. Такой же одержимый придурок. Как с детства зашли в секцию самбо, так и не вышли. Самбо сила, с нами бог! Отличная школа, напитывающая упорством, рационализмом, спокойствием и адским терпением. Упал, встал, иди. Не можешь идти, ползи! Не можешь ползти, катись. Главное двигайся, главное не сдавайся. Не отступай и не сдавайся. Никогда.

Распыляться на разную херню некогда. Да и не охота! Ты должен быть всегда сосредоточен, всегда думать и анализировать. Прогнозировать какой шаг станет следующим, вот что важно, но иногда мы расслабляемся. Вот так, как сейчас. Неспеша двигаемся ко входу, по пути много общаемся, нам есть что обсудить. Охрана нас знает, с ними тоже перебрасываемся парой слов и проходим внутрь.

— Странные дела у нас.

— Что такое?

Вадос наклоняется ко мне. Сверкает глазами, скулы становятся острее, весь суровеет лицом.

— Федю прессовать могут начать.

— Откуда знаешь?

— Случайно, веришь?

Я предполагал, что подобное может случиться, но не думал, что так скоро. Сука! Сука, блядь! Бывает и такое в спорте. Бабки огромные вертятся, ни для кого не секрет. Приходится кому-то и ложится за этот гребаный металл. Не дай Бог!

— Кого коснется?

— Тебя, брат, — смотрит, как гонец, принесший плохую весть. — Я мимо шел. Кат меня не видел, поэтому услышал, о чем базарили. Пиздел он там сам знаешь с кем.

Кат. Эта мерзкая мразь, имеющая за свои огромные лавандосы всех и вся. Надо ж было ему влезть, хотя, о чем я, все предсказуемо, но я до последнего надеялся. Эта тварь не просто подкупает, он еще и грязными способами не брезгует.

— Посмотрим, — сжимаю крепко челюсти.

— Пока не бери в голову. Это тебе на заметку. Может еще и пронесет.

— Какой пронесет? Бою быть. Не отступлюсь. И Федя не прогнется, — рублю фразы топором, задело меня.

— Хорош, — хлопает по плечу. — До этого еще есть время. Пока держи все на прицеле, но не загоняйся.

— Проехали, брат. Все нормально.

Двигаемся дальше по пространству. Я получил инфу, отложил в голове на нужную полку. Надо обдумать и принять решение. Сильные мира сего пусть играют в биг-боссов дальше, а я просто буду делать свою работу, а именно — быть Чемпионом. И положить на них! Разберемся.

Ничего нового и поражающего сознание не происходит пока двигаемся. Огни, танцы, музыка. Девки, блестки, роскошные волосы и помады. Все одно и тоже. Нет, кому-то нравится, но мне тут минут через тридцать становится тоскливо. Вадим отжигает где-то, а я наблюдаю за тусовкой.

— К тебе можно? — спрашивает разукрашенная в пух и прах девица.

Еба-а-а-ть! Вот это кукла! За тонной штукатурки лица не видно. Перемаршмеллованая Барби.

— Не сегодня, — отрицательно машу головой.

— Жаль, — сморщивает нос. — Хорошо бы время провели.

— Не сегодня, бэйба, не сегодня.

— Ладно. Пока.

Махнув ей рукой на прощание, отпиваю какой-то сраный коктейль. Не хочу напиваться, хотя, о чем я. В принципе не напиваюсь, не люблю. Поневоле болтаю в башке разговор со Свароговым, размышляю. Затылок жжет, нет не от навалившейся тяжести предположений и хорошо скрытого колыхания нервов, от другого.

Кто? Впереди пусто, все заняты делом, каждый своим, но все же что за херня? Плавно кошу через плечо. Есть! Еще одна бэйба. Усмехаюсь про себя и ослабляю внимание.

Сбоку подходит и молчит, смотрит только. Игнорю, полупится и уйдет, должна заметить, что неинтересно мне ни разу. Заебли меня эти страждущие комиссарского тела телки. Хватает и в «Атаке» таких, после каждого боя в раздевалку ломятся. На все готовы и по-всякому. Беру иногда, да кому я гоню. Всегда почти загребаю.

— Вань, — слышу знакомый голос.

Да что за подлючий вечер! Нацепив на лицо полуулыбку, разворачиваюсь.

— Злат! — копирую интонацию.

— Можно? — подходит ближе и отодвигает стул.

Не отвечаю, молча наблюдаю за ней. Красивая сука чьих-то грёз. Она странная тихушница, себе на уме. Не разговорчивая с другими, за исключением своих близких и знакомых. Скрытная, таинственная и непонятная. Уставится своими огромными глазищами и хуй знает что в них плещется, то ли восхищение, то ли презрение. Худощавая, с длинными волнистыми волосами. Темная богиня с кровавыми губами. Романтичная Уэнздей. Садится и откидывается на спинку, перебросив ногу на ногу. Черный кожаный комбез подчеркивает и вытягивает ее соблазнительную вычерченность фигуры.

— С кем здесь? — просто интересно, ничего такого.

— Так, — неопределенно рукой машет. — Вань, мы можем поговорить?

Просил же по-хорошему не поднимать эту тему. Просил же!

— Ты опять? — теряю терпение. — Пойми тот поцелуй ничего не значил вообще. Злат, прекрати, а? Давай не трепать друг другу нервы. Блядь, да это случайно получилось, ясно? Не бери в голову, ну встретишь ты еще парня.

— Я никого не хочу, — маниакально произносит, глядя на меня блестящими глазами. — Только тебя.

— Злат, пожалуйста…

Она встает и опирается о край стола руками, испепеляет меня взглядом. Странно, отшил я, а Шахова как королева держится. Гордая, горящая и гневная.

Сука чьих-то грёз, но не моих.

3

Размазываю по щекам блестящую, прозрачную и мокрую злость. Жму педаль газа в пол. Мотор ревет вместе со мной разнотонально и очень преданно, словно поддерживает в эту минуту. Моя машина со мной солидарна. Стискиваю руль и газую на светофоре, сквозь пелену отсчитываю секунды на табло. Стоящие рядом удивленно поглядывают на меня через свои стекла авто. Пусть пялятся, все равно! Едва дождавшись зеленого, срываюсь и еду. Куда угодно, только бы по дальше от этого всего.

Не нужна.

Я ему не нужна.

Твою мать! Луплю несколько раз по ни в чем неповинному рулю. Растираю по лицу свое несчастье. Дровосек хренов, чертова глыба! Ненавижу! Слезы душат и душат, спазмы захватывают мое тело в капкан. Только руки механически воспроизводят последовательные действия, в остальном тело глохнет и не слушается. Оно деревянное, липкое и неуправляемое. Только беспокойная и весьма обиженная еще теплая душа мечется по запечатанному организму.

Не нужна.

Моя немая истерика мгновенно сменяется острой жалостью к себе. Почему он так со мной? Неужели я совсем ему не нравлюсь? Видимо нет, горько усмехаюсь про себя. Ему нужны другие матрешки и я в них не вписываюсь. Почему? Угораздило же вмазаться в него! Из-за одного поцелуя. Из-за одного!

В пол давлю, ниже и ниже. На спидометре отметка к красной линии. Все равно, хоть за нее, наплевать. Разобьюсь и к черту все! Лечу по Новорижскому, как выпущенная пуля из беретты. Смаргиваю заволоченность в глазах и роюсь в бардачке, где-то у меня здесь было…

Все, что угодно попадается под трясущиеся пальцы. Перетряхиваю бумаги, ручки и другую мелочь. В самом дальнем углу нащупываю пачку. Достаю тонкую сигаретку и подкуриваю. Набираю полные легкие дыма и задерживаю перед выдохом. Горячий поток полощется в груди, пытается выжечь все плохое, что там скопилось. Нет, не удается, только самая малость исчезает. Ну давай же, работай чертов никотин. Быстро еще пару раз затягиваюсь и ничего подобного! Вышвыриваю окурок в окно.

— Ваня… Ванечка…. — само прорывается из самой глубины души, голос звучит глухо и надтреснуто.

Упираюсь головой в кресло и влипаю в него плотно, будто мягкая кожа должна меня обнять и спасти от самой себя. Да, Боже, вылечи меня от этой напасти, переведи мой интерес на кого-нибудь другого. Я сама не смогу, не сумею. Днем и ночью этот Молот перед глазами. Мне кажется, я схожу с ума. Дошло до того, что в своих больных мечтах ощущаю физическое присутствие Величанского. Закрываю глаза и гоняю в памяти тот поцелуй.

— Поздравляю тебя, Молот.

Ваня после победы разгоряченный, на адреналине несется на волне дикого и будоражащего ощущения. Горячий, мокрый, необузданный. Ни слова не говоря, сгребает меня в объятья и рвет страстный поцелуй. Замираю в его руках, но понимая, что все сейчас же может закончиться, обхватываю его за шею сильнее и прижимаюсь всем телом. Он напрягается мышцами и в следующее мгновение его язык у меня во рту.

Цепенею, замираю и одержимо принимаю его. Секундная вспышка, но для меня данный факт мощнейший взрыв. Целует недолго, но мир останавливается. Я глохну, все вокруг пропадают, на ринге только мы вдвоем, больше никого. Молот обнимает так зовуще, что откликаюсь немедленно, пусть только подольше не отпускает.

Его запах, его крепкие руки, его губы — моя действительность сейчас. Хочу оставаться здесь как можно дольше. Последний, особенно отчаянный засос и он отпускает меня. Медленно возвращаюсь в реальность. Ваня ослабляет хватку, но не бросает совсем, видит, наверное, как меня повело.

Да почему все так быстро? Рассматриваю Величанского и осознаю, что для него ничего такого, а я поплыла. Отнимаю руки от его плеч, опускаю взгляд, скрываю жесткое разочарование. Шаг назад. Беру себя в разум. Сказка закончилась, так и не начавшись.

— Прости, ладно? — подмигивает Молот. — Случайно получилось. Не обижаешься?

Он прекрасен в этих коротких спортивных шортах. Накаченный, прорисованный рельефно. Мощная, бычья шея. Мускулы перекатываются под кожей, взгляд так сложно оторвать от бомбического торса. Потирает губы ладонями, которые все еще перемотаны красными бинтами. Но все портит взгляд, устремленный на меня. Самое страшное, что наблюдаю в них — сожаление.

Как же меня ранит это, просто растаптывает. Мне кажется, что я ростом ниже делаюсь. Мое внутреннее «я» очумело мотает головой, сопротивляется и громко кричит слово «нет», но наяву никак себя не проявляю. Не успев расклеиться, собираюсь в шаткое целое и задираю подбородок.

— Случайно? — с сарказмом копирую.

— Да не бери в голову. Чисто на подъеме накатило. Забей!

Забить бы тебе! Словом можно убить. И не соперник Величанского повержен десять минут назад, а я. Это Молот меня только что смертельно нокаутировал реакцией. За каким чертом тогда целовал, м? Собираю все остатки размазанной гордости в кулак и выдаю безразличное.

— Я и не помнила.

Поймав удивленный взгляд Вани, разворачиваюсь и удаляюсь, оставляя за собой кровавые душевные следы. Волокусь (несгибаемо иду) и думаю о том, что имея в поклонниках десяток парней, надо было вляпаться в такого откровенного мудилу, которому никто не нужен и никто не интересен.

Вот такой наш поцелуй получился.

— Дочь, ты что не заезжаешь? — папа склоняется над окном машины.

Удивленно промаргиваюсь. Я приехала домой, стою с работающим мотором и приглушенными фарами. Папа с тревогой вглядывается в мое лицо. Не дай Бог увидит, что я плакала. Хорошо, что темно и фонари не сильно ярко светят на улице. Поднимаю руки, будто взбиваю волосы и быстро и резко тру под ресницами. Взгляд на пальцы — следов нет, не растеклось ничего.

— Ну-ка дай я загоню сам.

— Да не надо, папуль, все нормально. Устала просто, не переживай, — стараюсь говорить мерно и спокойно.

Он отходит в сторону и закуривает. Боже, какой он у нас! Папочка мой, любимый красавец. Мужественный и красивый. Мой оплот, мой гарант, мое спокойствие и надежность. Вся наша жизнь такая отлаженная и правильная благодаря только тебе, мой дорогой. Загоняю в гараж тачку и выхожу навстречу. Он ждет меня, не заходит в дом.

— Детка, подойди.

— Да, па.

— Взгляни, — и сам впивается взглядом. — Ты плакала?

— Нет, тебе показалось.

— Златунь, я похож на дурака? Понимаю, что для тебя я старпёр, но не до такой же степени.

— Па, да ты самый лучший, ты чего? Ты красавчик!

— Кто, Злат? — тревожно мечется по моему лицу взглядом. — Кому жить надоело?

— Пап, ну правда. Я просто устала.

Чувствует меня, как себя. От него ничего не скрыть, не утаить, не спрятать. Наши отношения особые и я горжусь этим страшно. С самого детства у него на руках, спустил на землю только лет в восемь, все таскал и таскал. Да и не в этом дело, если честно. Он защита, он стена, он твердыня!

Всегда поймет и поддержит, хотя и распечет, если не понравится какой-либо факт так, что будьте здоровы, но знаю всегда, что каждый миг придет на помощь. Он отец в самом широком смысле этого слова, наполненного сакральным смыслом. И еще, я в него до последней капли крови, до последней поры. От мамули только кудри забрала, что вытягиваю неустанно, ну и фигуру, конечно.

— Ну если так, то хорошо. Пошли, — обнимает меня за плечи и ведет в дом. — Хочешь какао? Я сварю. Мама спит уже. А мы как сейчас сядем с тобой да поболтаем. Тебе корицы добавить? Нет? Хорошо, а я буду, запах и вкус от нее. Кстати, а чем от тебя пахнет? Да волосы вон как-то странно… Погоди, вроде сигареты! Злат! Злата!!! Куда рванула?

Бегу быстрее ветра. Почувствовал, блин.

— Па, пока вари. Я душ и к тебе.

— Дочь, мы не закончили. Иди сюда!

— Да не курила я!

— А кто? Златка!

— Папа! Ты же сам курил около меня. Вот и… — убегаю по лестнице вверх, в свою спальню.

— Ну, вернись мне только!

Да я и перекурила всего половиночку сигаретки, что же теперь убить меня? Быстро моюсь и переодеваюсь, накручиваю на голову полотенце. Этот инцидент с папой немного развеивает мое мрачное настроение, хотя основной осадок притаивается на глубине души, куда никому не достать. И даже моему самому родному не заглянуть туда, потому что я скрою все надежно и крепко. Да и нечего папке волноваться пока, ничего еще не произошло.

Глядя на себя в зеркало, наношу крем. С грустной усмешкой замечаю залегшие тени под глазами. Гримм смыт — душа обнажена, сейчас я такая, какая есть. Замученная что ли, не знаю. Все нервы мне Величанский вымотал. Выбросить его из головы, но не могу. Брежу этой скотиной, просто одержима.

Внезапно торкает и я решаю завтра пойти в «Атаку». У Молота там бой. Не буду светиться, просто посмотрю и уйду. Мне надо хотя бы видеть его, хотя бы это! Навязываться больше не стану, если не нужна. Больно, страшно и убого мне. Взгляну в последний раз, если ничего, то и разойдемся в разные стороны. Точнее, только я разойдусь, а Ваня так и пойдет по своей несгибаемой прямой. Мучить себя больше не хочу, я и правда с ума съеду.

Смотрю в свое отражение, повторяю, что только посмотрю и все. Убеждаю себя, как могу, насколько это возможно в моей ситуации. Направляю ярче лампу в зеркало — вздрагиваю, в самой темной глубине зрачков дрожит нечто сопротивляющееся, ведьминско-завораживающее. И я знаю, что это.

Мой огонь… Негасимое парующее зелье…

4

Бой снова выигран. Иному не быть никогда!

Впереди огромная программа по тренировкам, масштабная я бы сказал, но это нормально, так и должно быть. Поднимаюсь на новый уровень — Билатор*, что является серьезным и неоспоримым фактором в продвижении моей спортивной карьеры. Правда это будет не совсем прямо завтра, еще несколько боев надо выиграть, и я это сделаю безусловно!

Размеренно гоняю кислород, привалившись к прохладной стене, систематизирую дыхание, восстанавливаюсь. Мысли о предстоящем тяжелыми, но приятно правильными пластами укладываются в голове, выстраиваются в последовательную цепь действий, которые безусловно приведут к цели.

— Вань, поговорить надо, — в проеме дверей показывается Федя.

Принимаю тяжелый взгляд, секу, что базар будет не из легких, даже знаю, о чем тереть станем. Внутренне подбираюсь и медленно выдыхаю через нос. Федя буравит, считывает готовность к правильному пониманию информации. Не мигая, смотрю в ответ, всем своим видом показываю, что готов ко всему.

Федя — это легенда. Тяж, прошедший в спорте все от малого до великого, но и просто так Яровитову в руки не сыпало, что и понятно. Вся его жизнь сложный, многократный путь в постижении и достижении. Тяж с металлическим блеском во взгляде, такого голыми руками не возьмешь. Воплощение нокаутирующей мощи, скорость рук фантастическая. Весь его путь — победы. Только в Прайде пятнадцать, про остальное говорить нечего. Да если честно — это только верхушка айсберга. Он спортивный Бог, признанный величайшими авторитетами.

Федя выцепил меня и Вадоса на боевом самбо, с тех пор и тренирует. Знает о нашем стремлении, понимает и поддерживает. Дает с лихвой знаний и навыков, но и забирает столько, что иной раз в зале ночуем. Дерет три шкуры, просто наизнанку выворачивает. Все должно быть четко: приемы отработаны, удары поставлены, баланс, мгновенная реакция, анализ ситуации, умение правильно двигаться.

— Давай говорить.

Тренер плотно закрывает за собой дверь, идет ко мне по-прежнему не отводя взгляд. Опускается рядом, лавка продавливается под его мощью. Федор расставляет колени, ставит на них руки. Спустя мгновение поворачивается и жестко транслирует.

— Выносливость слабая. Двигайся экономнее, не прыгай, перемещайся приставными. Покрышки и утяжелители тебя ждут!

— Знаю, Федь, — опускаю голову.

Это моя ахиллесова пята. Нокауты, партер, тейкдауны — все выволакиваю, а выносливость страдает. Исправляюсь, тренируюсь, но иной раз проваливаюсь. Понимаю, что приду к победе, но редко, хотя и метко сопровождает чувство тревоги. Еще и рассечения периодические мешают, в серьезных боях этот факт может стать помехой. Но есть козырный плюс, я быстро учусь читать соперников, предугадывать действия и опережать на секунды.

— У нас тройка боев еще и готовимся на Билатор. Работаем! — выразительно смотрит на меня. — Работаем, чтобы не случилось, понял? Что бы с кем не произошло, понял? Ты лично мне этот пояс в зубах принесешь.

Голос его глух, но чрезвычайно тверд. Горят звуки жестким убеждением, звенят сталью и чугуниной придавливают. Он словно не мне, а себе говорит и обещает. Так случилось, что не смотря на разницу в возрасте, нас связывает не только борьба. Общаться мы и в жизни начали, точнее Федя больше с отцом диалоги ведет, но и меня со счетов не сбрасывает, и четко разделяет спорт и обычную жизнь. Меняется тон в зависимости от условий нахождения в той или иной среде. Благодаря таким мужикам, стал понимать, что такое быть бойцом и на ринге, и в жизненной позиции свое отстаивать тоже умею. Отца безмерно люблю, тренера бесконечно уважаю.

Много соли сожрано в этом пути, но и отдачи было немало. Благодаря накопленному опыту, кожей чувствую хорошо конспирируемое беспокойство Федора. Внешне спокоен, но внутри подтаскивает на колючие деталюхи раздолбанного конструктора.

— Я принесу, — также отвечаю. — Все нормально?

— Есть небольшие трудности, — не стал он вилять и ебать мозги. — Решу. Твоя задача — тренироваться! — неопровержимо припечатывает. — Даю отвальную и потом приступаем. Давай, Вань, — хлопает рукой по колену — будем готовиться.

— Будем.

Федор кивает и уходит.

В абсолютной тишине мои мысли взвинчиваются зарождающимся вихрем торнадо и начинают раскручиваться под потолком. Значит, Вадос все правильно понял. Мелкими иголками покалывает по коже опасение, что могут навредить Феде. Стремно! Чем выше взлетаешь, тем больше накала. Эта аксиома неизбежна и весьма волнительна в том плане, что до хрена игроков, толкающих свои интересы и что перевесит — неизвестно. Принимаю для себя мгновенное решение: при любом раскладе не сдамся и не лягу, чем бы не грозило. Пошли на хуй! Я жизнь свою трачу на достижение цели, поэтому сделаю все возможное, да и невозможное тоже.

При этих размышлениях раскатывается по телу еще одно продавленное чувство — злоба. Расправляет, сука, свои черные крылья. Раскрывает на максимум и обнимает меня со спины, нежно так прикладывает обгорелые перья, словно любовница, которой все мало и мало. Борюсь сам с собой, пригашиваю здоровую тушу из всех доступных организму средств. Дышу, дышу, дышу. Пытаюсь расслабиться и в зародыше купировать. С трудом справляюсь с точечным обсыпанием тягучей дрожи, которая липкой волной катает по телу, задевая попеременно то затылок, то ноги.

Все, что Федя не договорил, сейчас воплощается в голове в предполагаемую ситуацию, которая очень реальна в обозримом будущем. Вот это и накрывает меня раздражающей волной, которой именно сейчас нужно срочно найти выход. Натягиваю толстовку, поглубже капюшон и на выход. Даже не предполагаю дальнейших действий, но понимаю, что надо очистить голову, оставить ее пустой, а потом, переосмыслив все, идти на достижение результата. Внешне я как всегда очень спокоен, а вот внутри… Да лучше не знать никому, что у меня там.

Черная смола там кипит, идет лопающимися пузырями. Греется в слоях и, не выдержав кипучей температурной мощи, поднимается вверх, прорывается сквозь липкую толщу. Обретшая свободу лопается с оглушительным треском на воздухе, распространяя удушливый серный запах, который забивает мои ноздри, наполняет легкие, выжигая кислород. И глаза мои заливает дьявольским вороновым мерцанием. Непредсказуемый становлюсь, сам себя опасаюсь.

— Молот, а я к тебе, — стоит прямо за дверью очередная зая.

Вовремя!

Лучше сюда злобу спустить, чем сейчас дел натворить. Меня давно перестали удивлять такого рода дамы, потому что наплевать на них. Даже не пытался никогда понять зачем они ходят к нам после боев. Течные самки, готовы на все, только чтобы их неистово пользовали по назначению. И ведь не просто шлюхи какие-то, иные и от состоятельных мужей сбегают к нам на недолгий, но яростный секс. Может богатенькие папики не могут их так ебать, чтобы они визжали. Положить на такие мысли, стоит же ждет, изнемогает тварь.

— Заходи, — отступаю пару шагов назад.

Жадно смотрит и быстро забегает. Захлопывает дверь и стягивая с плеч тонкие бретельки, обнажает сиськи. Очень много силикона! Без конца облизывает приоткрытые блестящие губы, прерывистое дыхание опаляет их. Наблюдаю, засунув руки в карманы, даже не удосуживаюсь стянуть не то, что толстовку, капюшон на голове оставляю. Девка перебирает ходулями, приближается. Ее не хило так колошматит, скорее всего либо выпила, либо легкая наркота. Пока идет, не перестает натирать свои соски. Если бы не шлюшья натура, можно было бы и симпатичной назвать.

— На колени, — прибиваю ее рыком.

Закусив губу, она опускается, не сводя с меня взгляд. Наблюдаю молча, единственное что делаю, дергаю шнурки на штанах. Ткань слабеет и под тяжестью немного опускается вниз.

— Соси!

Зрачки шкуры расширяются, она сглатывает и опускает мои штаны вместе с трусами. Член с оттяжкой выскакивает, застывает прямо перед ее ртом. С нетерпеливым стоном раскрывает и заглатывает сразу глубоко, чувствую, как упираюсь ей в глотку. Такие как эта, умеют очень хорошо минетить. Впрочем, это профессиональная удочка, на которую и заглатывают стареющих богатых любовничков. Но старый хер не заменить молодым железным стволом, вот и мечутся эти сучки в поисках гладиаторов.

Сосет, старается! Не церемонясь, захватываю волосы в кулак и натягиваю ее горло. Не щажу ни разу, вбиваюсь так глубоко, что начинает немного давиться, но не сдается. Наяривает ртом, еще и себя пытается обработать, теребит соски и часто опускается к клитору.

Застреваю на одной волне удовольствия и не могу сдвинуться ни в какую сторону. Просто хорошо и все, напряжение не уйдет даже если сейчас кончу. Мне не хватает вымещения зверства. Хочу делать больно. Она заслуживает. Поднимаю за ухваченные пряди с пола, наблюдаю как член выходит из рта, как тянется тонкая нитка ее бешеной и голодной слюны. Девка все еще пытается вернуться назад и схватить меня влажным ртом, но не позволяю. За секунду приматываю ее бинтами к спортивному снаряду, оголяю ее задницу. Стоит с выгнутой спиной, ноги широко расставлены. Мокрая, тёчная самка.

Сдергиваю со стены скакалку. Рыщу на полке нож. Быстро рассекаю на несколько полос и связываю одной. Подручная плеть готова, сгодится на недолгое использование. Моя плоть каменеет сильнее, становится жестче и крепче. Бегло прохожусь рукой по стволу, дрочить не стоит, сольюсь. Опускаю на кожу мадам резиновые веревки и тащу по коже. Ее неслабо так трясти начинает, нравится.

— Трахни меня. Давай, Молот! — умоляет она. — Хочу чувствовать тебя внутри.

— Подождешь, — хриплю в ответ и щелкаю по заднице. На месте удара расползаются уродливые полосы.

— Больно! — визжит она — Сбавь обороты.

— Потерпишь. Хочешь, чтобы трахал тебя? — зажимаю ей челюсть. — Говори!

— Да! Да, хочу! Я слышала, как ты это делаешь. Только тебя хочу!

— Терпи, — опускаю еще раз плеть на другую сторону.

Дергается, но молчит. Член ломит от нетерпения. Тянусь за резинкой, вскрываю пачку и раскатываю латекс. Расставляю ее ноги шире и приставляю головку. Нетерпение выжигает меня, потому что хочу загнать по самые яйца до умопомрачения. Оттрахаю так, чтобы дорогу сюда забыла и другим сказала, что не хер здесь делать. Она подкидывает задницу и скулит от ожидания. Прикрываю глаза и немного толкаюсь внутрь.

— Ваня, к тебе можно? — разрывает мое сознание голос Шаховой.

Вот ведь…!

* Билатор — измененное название известной спортивной организации.

5

На входе застывает растерянная Злата. В руках букет цветов. Отмечаю, что он как всегда небольшой и потрясающе красивый. Да, ценить эстетику я умею, не дрова вместо мозга, как многие думают. Типа, если спортсмен, то тупой. Выкусите, у нас умных парней завались. Но народу о навязанных стандартах проще думать, наверное.

Крупные гладиолусы уложены на крафтовой бумаге в определенном порядке, полураскрытые бутоны переплетают основные. Почему она припирается вечно с зефирным веником ко мне? Я кто по мнению Шаховой, тот кто очень нуждается в букетах? Благо, что при всех не сует, а где-то отцепляет и потом одаривает. Отдаю потом ринг-герлзам, не домой же нести это великолепие. Все парни уже стебут и это ни черта не смешно! Понимаю, что выбирает долго, тщательно, время тратит, такое творение с кондачка не купишь… Делать ей, что ли нечего! Злиться перестал, после того, когда понял, почему именно гладиолусы. Не думал, что она такая приверженка легенд.*

Все портит шкура, стоящая передо мной с раздвинутыми ногами. Выдает задушенный звук, который так неприятно режет по ушам и кажется здесь лишним и ненужным. Весь запал дерьма, который так лелеял в себе и берег, который так бережно выкатывал и пестовал, начинает таять. Держу его за исчезающие кончики, потому что Злата мне помешала, блядь! Какого она с маниакальной преданностью ходит и ходит сюда?

Медленно разворачиваюсь к Шаховой. Стягиваю с члена резинку и засовываю его в штаны, презер швыряю на пол. Поправляю рукой, чтобы удобнее лег, потому что стояк уложить не так просто. Спрятав лицо за букет, она странно сверкает огромными глазищами, которые медленно наполняются влагой. Да вот только этого не надо! Злата даже мельком не захватывает раскоряченную девку, смотрит только исключительно на меня. Полирует взглядом, вызывает далекое ощущение мажущего стыда, словно родители за чем-то неприличным застали. Что за хрень? Я кому-то должен? Нет же! Нет.

Отвязываю тело, киваю на дверь. Залетная раздражена и недовольна. Зло одергивает платье и шагает на выход. Задерживается в дверях и шипит в сторону Златы.

— Ты позже не могла прийти? Весь кайф поломала! Приперлась, овца.

Шахова даже не оглядывается на нее и продолжает смотреть на меня. Не особо принимает поток злости, который направляется на нее широченной струей. Да она вообще хоть на что-то способна реагировать сейчас? Почему ведет себя так, словно я ее парень и она застала меня за изменой. Нет, словами не выражает, но вот взглядом сечет, словно длинной и острой леской траву косит. Но не смотря на все здесь происходящее, возникает острая и неожиданная необходимость закрыть ее собой от потока недовольства левой бабы. Она не обязана принимать на себя неудовлетворенность случайной шлюхи. Я это делаю лишь потому, что давно знаю Шахову. Ничего такого, элементарная дань уважения.

— Иди давай, — подаю команду залетной. — Там много жаждущих, не обломаешься.

Не успев дослушать, вылетает в дверь. Одной проблемой меньше. Теперь здесь разволочить и можно быть свободным. Скрещиваю руки на груди и жду, что мне скажет Шахова. Расшвыривать покаянные слова не собираюсь. Пусть говорит зачем приходила и сваливает. Хочу уже остаться один. Время куража прошло, внутри все улеглось. Хочу просто поехать домой, принять душ и спокойно лечь. Неторопливо обдумать разговор с Федей. Задрали все эти девки, толку от них нет.

Едва уловимый хруст крафта разносится по помещению. Странно как-то, за долбящими звуками, которые доносятся ото всюду, я его слышу. Побелевшие пальчики, уцепившиеся за стебли, становятся словно неживые, только ногти усматриваю в моменте. Недлинные, аккуратные, сверкающие опасным кроваво-красным цветом. Злата так и не отняла цветы от лица, по-прежнему закрывается, вижу только глаза. Темные, огромные. Панночка, блядь! Только развивающихся по ветру волос не хватает. Странная она, очень странная малышка Уэнсдей.

— Ваня, зачем ты с ней? — доносятся глухие звуки из-под цветов.

— Что зачем? Что ты дуру из себя строишь? — делаю шаг вперед, не расцепляя рук. — Ты преследуешь меня или что?

— Нет. Просто переживаю и все, когда у тебя бой. Мне нельзя этого делать?

— Ты на все бои мои прешься! Нахуя?

— Дурак ты, что ли! — наконец, взрывается Злата. — На тебя все ходят! Ты запретишь? Или каждый раз дозволения спрашивать? Ты… твердолобый мудак…

По мере того, как она распаляется, мне реально становится легче. Мне вообще легче и правильней, когда она орет на меня. Совесть затухает и прячется. Сейчас откровенно любуюсь ее криком. Не слышу слов, но пялюсь на внешность не отрываясь. Признаюсь, я ее сознательно вывожу из себя иной раз, чтобы позлить, а потом по наблюдать реакцию. Бешеная неконтролируемая огненная лава, вырывающаяся из жерла, петляющая по склону и выжигающая все на пути — Злата Шахова! Яростная бэйба.

Любуюсь и истово не желаю, чтобы была рядом. Не нужна. Не только она не нужна, никто в принципе не сдался. Зачем они мне, а? Все, о чем брежу — достижения в спорте. Титул чемпиона мой главный оргазм жизни и мозга. С другой стороны, только Шахова будит во мне хотя бы такие эмоции, только тогда понимаю, что не мертв по отношению к девушкам. Мне никто и никогда не нравился, чтобы преследовать или как-то завоевывать какую-то мадам. Они сами приходили и приходят все время и дают-дают-дают. Все им нужно только одно — ебля, безудержная и жесткая. И чем жестче, тем лучше. Это я уже понял.

В моменте, не думая о последствиях, приближаюсь и хватаю ее за шею. Отшвыриваю цветы, разделяющие нас, и прижимаю Злату к себе. Она дрожит, мгновенно затыкается. Наклоняюсь к ее лицу и выпаливаю глухо.

— На ее место хочешь, м?

Держу ее, не даю вырваться, а попытки неслабые. Дергается и трепыхается под моими ладонями, но ей без вариантов. Из моих лап не каждый сильный соперник выпутывается, а то и вообще озябает зачастую. Прерывистое дыхание опаляет мои губы, жжет их. Молча борется, если это можно так назвать, отцепляет мою руку, точнее безуспешно пытается это сделать. В этой схватке нечаянно мажет по моим губам своими, неярко касается, но этого хватает, чтобы распалить и так мою колобродную кровь. Специально сильнее прижимаюсь своим лицом к ее и вдыхаю. Сопротивление заводит не на шутку, проламывает мою зверскую оборону.

— Никуда я не хочу, — обмякает в тисках. — Пусти меня, Вань.

— Какого тогда приходишь без конца, скажи, — зачем мне нужен ответ, не понимаю, но, если не скажет, сгорю на месте. Пусть говорит и отваливает от меня со своими хотелками.

— Больше не повторится. Все, пусти. Это было в последний раз, — опускает руки вдоль тела. — Трахай кого хочешь и как хочешь. Не мое дело. Все, Молот, освобождаю тебя от себя. Да пусти же!

Небрежно ее отшвыриваю, размыкая объятия. Контролирую, чтобы не свалилась, регулирую силу. Это больше для того, чтобы поняла, что делать ей со мной рядом нечего. Пусть уже найдет себе типа и отжигает с ним, а с меня соскочит. Не смотрю на Злату сейчас, не могу. Стыдно за слова и действия. Понимаю, что для нее нет ничего обиднее моей реакции, но я должен все это делать. Должен! Мне не до чего сейчас, да и потом тоже будет так же. Есть цель и к ней надо идти, а остальное все недоступно и не нужно.

— Освобождаешь? — ядовито насмехаюсь. — От себя?! А было ли от чего?

Смертельная бледность заливает все тело Шаховой. Секу пренебрежением, будто вымоченными розгами по нежной душе прохожусь. Вспухает и чернеет светлая оболочка, я это чувствую. Уходи же, молю ее мысленно, ведь если не взбрыкнет сейчас, еще сильнее словами обижу. Не хотелось бы мне так с ней не потому, что знаем друг друга по факту дружбы родителей, а вопреки. Хренов семейный круг! Скольких же ты повязал гребаными обязательствами! Ладно Мот с Леркой обоюдно прилипли друг к другу, но я-то не обязан продолжать славные традиции и искать подругу исключительно в «круге доверия». На хер эти древние устои, я свободный человек в конце концов. Хотя что я разошелся, мне в принципе никто и ничто не навязывал, все происходящее только фантазия Шаховой. Сука… Рассуждаю, как обсос, отмазы леплю сам перед собой. На хрен все!

— Не было, Молот, — мертвым голосом говорит Злата. От первых звуков, прибивающих и разрывающих своей пустотой, двигаться я не в силе. Она же словно идолом каменным замирает и не шевелится, только смотрит своими черными глазищами, а в них… ничего. Так не должно быть. — Забудь и расслабься, — подносит руки к голове и возит ими, растрепывая густые пряди. Они наползают на лицо, шею, закрывают полностью обзор. С тихим выдохом она откидывает волосы назад и меня просто калечит потрясающая метаморфоза. Чертова ведьма с теперь уже пьянящим и азартным блеском в глазах. Она выпрямляется, расправляет плечи и преображается в мгновение. Вот он вновь ее надменный взгляд, сбивающий своим равнодушием. Гребаная панночка! — Пока, Величанский. Больше не приду.

Исчезает до того, как успеваю ответить.

Нокаут, Злата. Бесконтактный бой, над которым я долго смеялся, сражает меня напрочь. В бешенстве трясу головой, сгоняю с затылка произошедшее. Получил, что хотел, отчего же так странно себя ощущаю. Мне будто палец на ноге отрезали, вроде стою, как прежде, а твердости нет. Шатает помаленьку, нарушен обычный баланс.

Пф-ф-ф… Да смоталась и хорошо. Надеюсь, что навсегда теперь расставили приоритеты. Никто не питает иллюзий, не тонет в мечтах. У каждого своя дорога в будущее.

Поеду в «Атаку». Там мое прибежище, мое спокойствие и умиротворение. Посмотрю на рубилово, пусть душа порадуется. Наконец, пообщаюсь с парнями, возможно услышу что-либо по своему вопросу, да и вообще просто очищу голову. Сегодня слишком тяжелый день, много инфы свалилось, надо разобраться в себе.

Сгребаю форму, хватаю ключи и документы. Вроде ничего не забыл нужного. Поспешно выхожу из раздевалки и быстрым шагом направляюсь к машине. Мерный рокот мотора успокаивает меня, вдыхаю запах салона — цитрус и кожа, прогазовываю машину, хотя надобности нет, просто нравится этот буйный рык. Опускаю стекло со своей стороны, даю вольному ветру остудить лицо, провеять меня, как сырую тряпку на заборе, и трогаюсь с места. Реально надеюсь оттянуться в клубе. И… пошли все на хрен!

** Гладиаторы надевали на шею луковицы гладиолусов, чтобы победить. Злата интерпретировала данную легенду и дарила исключительно цветы, уложенные в букете определенным образом.

6

Пошел ты, Ваня, к еб…

Нет, я не опущусь до того, чтобы поливать его матами. Просто пусть катится по Спасской огромной колбасой. Хоть бы его там на кочках приподнимало и хреначило о булыжники прямо лобешником, прямо со всей силы! Больше не буду унижаться, не стану так ясно намекать на свое желание, что тут слепой бы увидел, а этот гладиатор косоглазый в упор замечать ничего не метится. Да он просто не хочет, не надо ничего придумывать. Все, хватит! Я себя не на помойке нашла. Не буду больше мучиться и переживать. Плевала я на тебя, боксер тупой! Тьфу!

А после сегодняшнего, так вообще на хрен его. Мне обидно невозможно, что застала с ним эту течную тварь. И ведь полез на нее. Значит, нравятся такие, значит прется от них, сук развратных, готовых на все, чтобы их так трахали и ноги вытирали потом. Не мое дело ни разу. Пусть. Не ревную. Да точно, совсем не ревную, мы ведь никто друг другу. Он её…

Сжимаю кулаки и чувствую приятную боль от врезавшихся ногтей. Отрезвляет. Губу прикусывать больнее, а вот ладони самое то. Никогда и никому не признаюсь, что меня волочет от легкой боли. Я пока не понимаю, как будет разбужен этот странный вулкан, но грубость мне тоже нравится. Боюсь этого и страстно желаю. Да что ж за мысли? Назад их, задвинуть в глубь сознания и не доставать. Я их сама пока боюсь, не хочу раскручивать это, вдруг я ненормальная.

Страшным усилием заставляю себя переключиться на происходящее сейчас. Надо отвлечься, иначе сама себя сожру мыслями о нем.

— Эй, ты чего такая грустная? — окликает меня симпатичный парень.

Делаю последнюю затяжку и отбрасываю недокуренную сигарету. Передо мной отчаянно бесшабашный мажорик, субтильный и невысокий, просто дрищ. Опирается на дверь пафосной тачки ногой и с интересом рассматривает меня. Ничего так, сойдет для знакомства и отвлечения от проблем.

— Как зовут?

Отчего не пообщаться? Уж лучше так, чем сидеть и погибать, выкручивая себе руки от произошедшего.

— Злата.

У парня от удивления брови заползают на лоб. Он крайне удивлен моим именем, так выходит. Хотя, если честно, то оно сложное для восприятия, согласна с этим. Почему все так удивляются, не понимаю. Спасибо папе, это знаю точно. При моем рождении он сказал маме, что я золото высшей пробы, которое навсегда отпечатано внутри его сердца.

— Ого, вот это имя! Слушай, как в сказке, я уж думал, что таких имен нет в помине. Не-не, не хмурься. Наоборот, классное и необычное.

— Ты кто? — переключаю его внимание.

Парень с преувеличенным пренебрежением, отталкивается от своей машины, закрывает ногой дверь и идет ко мне танцующей походкой. Он похож на Эйс Вентуру, ему бы челку повыше начесать — просто копия. Даже рожи такие же корчит! Он замирает передо мной и вытянув губы трубочкой, трубно произносит.

— Айм бьютифу-у-у-л Всеволод!

Бомбяу!

Начинаю безудержно хохотать. Боже, кто бы говорил по поводу моего имени, а сам-то! Он присоединяется и тоже смеется вместе со мной. Ржачная истерия захватывает все выше и выше. Утираю выступившие слезы, склонившись от хохота пополам. Вроде на определенном моменте и затихаем, но взглянув друг на друга снова принимаемся безудержно заливаться, по-другому этот процесс не назовешь.

— Можно просто Сева, — ровным голосом произносит парень, когда наш хохот стихает. Киваю в ответ, соглашаюсь. — Слушай, Злат, ты нормальная, с тобой хоть повеселиться можно.

— Да уж, показатель офигенный вышел. Да мы даже не по говорили толком. Выводы у тебя странные.

— Не-а, — мотает головой обретенный приятель. — Я вижу, правда. И так все ясно без слов, понимаешь? Ты упакована, но душа есть, ферштейн о чем толкую?

Замираю от такой оценки, замолкаю ненадолго. Вся моя жизнь странная, если можно так выразиться. Нет, я счастлива, у меня потрясающая семья, близкие друзья тоже присутствуют, но в остальном более чем загадочно все.

Я словно в двух мирах живу, вот в чем дело. Открытая и доверчивая со своими, в остальном пространстве замыкаюсь. И ключ подобрать ко мне, ой как сложно и тяжело. Знаю, что обо мне говорят: диковатая, холодная, замороченная и высокомерная. Не связываются никто, точнее предпочитают держаться стороной, я для них слишком сложная.

По началу пыталась вливаться в компании, но встречала лишь холодное равнодушие. Как позже поняла, что дух соперничества был слишком высок, видно не дотягивали до моей планки девы и решали проблему именно таким образом: фыркай и закатывай глаза при белой вороне, даст бог сойдешь за умную. Да, еще, говори о богатстве, и кто что купил, и где купил, это очень важно. Тогда будешь в теме! Надоели!

Мне хотелось других разговоров и ценностей. Вероятно, у меня завышенная самооценка, если допускаю такие суждения о себе? Хорошо, пусть так! Но мне очень неинтересно тереть всякую фигню, типа модную на сегодняшний день. Кругом много всего, на что следовало бы обратить свое внимание, а не обсуждать без конца всякие новинки-фигинки, черт знает кого и чего. А тут вон как обо мне сразу подумали. Приятно.

— Ферштейн.

— Слушай, ну раз мы все выяснили, давай оторвемся сегодня. Не волнуйся, все будет прилично, — вытягивает руки вперед. — Приставать не буду, обещаю. Просто выпьем и потанцуем. Окей?

Смешной такой, нелепый, но невероятно приятный парень. Обаяние хлещет могучими волнами, завораживает и с ним правда тянет общаться. Чистый он, искренний. И мне кажется, что Сева тоже очень одинокий на своих странных берегах. Поддержу, конечно.

Гори все огнем. Яростным и беспощадным. Все спалить к сраной козе и переключиться на другой канал. Волна «Молот» не оплачена и больше не транслирует гадости в мой мозг. Заблочила насмерть ее только что.

— Давай, Сева, — слишком бодро заряжаю ему и выпрыгиваю из машины.

Решаем пройти сразу на площадку дискача, минуя все залы бойни, ради которой собирается кровожадная публика. Нам сегодня зрелищ не нужно, нам нужны танцы, дикие и первобытные. Если совсем пойдет как надо, брошу машину здесь, парковка надежно охраняется, и уеду на такси. Севка говорит и говорит, сыплет острыми шуточками. Выясняется, что он сын одного из самых известных бизнесменов столицы, придавленный авторитарным папочкой. Работает у него же и мечтает о своем ток-шоу, так как ощущает в себе непревзойденный потенциал, но отец яростно сопротивляется и перекрывает кислород на пробах везде, где только Севка появляется.

А парень не унывает и все равно мечтает, реально давит на материализацию мыслей, верит, что наступит его звездный час и он будет блистать на своем шоу, прямо как Грэм Стокер. Сразу договаривается, что первой гостьей стану я. Смеюсь, не знаю даже, что там вещают на таких программах, но Сева говорит, что все-все разрулит. Парень огневой!

Минуем боевые площадки, стараюсь абстрагироваться и не смотреть туда. Возможно, и он там находится. Молот всегда сюда приезжает. Опять ощущение близости и предполагаемой встречи выносит меня за пределы реальности. Наплывает вновь только что залегший на своих болотах мглистый и липучий туман:«И-и-в-а-а-н-н-н…. Ш-ш-ш-ш… И-д-и-и-и… Т-а-а-м…»

Он окутывает меня все плотнее и плотнее, умело гася мое такое трудное веселье, наматывает круги волнения и душевного трепета.

— Сев, Сева, — хватаю его за руку.

— Ты чего такая бледная стала? — подхватывает меня за талию и насильно отрывая от пола, волочит наверх. По мере отдаления от ринга, мне легче. Колдовство какое-то! Да что за нахрен!!! Что же за гребаная власть у Величанского надо мной! — Лучше? Тебе лучше, алё! Алё-о-о! Прием!!! — дотаскивает меня до свободного кресла и аккуратно присаживает. Вот и дрищ, а донес в мгновенье ока, запоздало удивляюсь я.

— Лучше, — уверяю я. — Секундное помутнение. Извини меня, теперь все норм. Правда, Сев.

— Сиди, я сейчас вернусь.

Сижу, куда же мне податься. Жду.

Вот бывает же, что как только познакомишься с человеком, а ощущение такое, будто всю жизнь знаешь. И у меня так в этот момент. Малодушно думаю, а не поплакать ли мне на плече у парня, а? Редко себе слезы при чужих позволяю, а тут невтерпеж. Осекаюсь, отговариваю себя от этой мысли. Подумает, что истеричка конченая. Сцепив зубы, запрещаю себе жаловаться кому бы то ни было. Решила отрезать, так и к черту все!

— Держи, — сует мне Сева в руки минералку.

— Это что? — выкатываю глаза.

— Вода. С газом. Хлебай.

— Не буду я. Где мой коньяк? Или коктейль на худой конец, — возмущаюсь я.

— Шибаняка? — парирует Сева. — Ты в отключке только что на моих руках висела. Добавить хочешь?

— Слушай сюда, дедушка Всеволод, — нависаю над ним разъяренной птицей. — Мне нормально. Все прошло, сечешь? Неси выпивку или я домой пошла.

— Стопэ, дива! — тычет в меня указательным пальцем. — Я понял. Перед тобой метр вискаря, устроит? Глаза разула?

— Только с колой!

— Слабачка, — фыркает парень и делает заказ. — Бухаем!

— И танцуем! — чокаюсь звонко и опрокидываю первую стопку.

— И-и-и-х-а-а-а! — орет он и следом заливает вторую.

Выпив полметра, идем танцевать. Я прекрасно двигаюсь и честно не ожидала увидеть рядом с собой достойного соперника. То, что вытворяет Сева, достойно любого конкурса. Он офигенен. И я тоже офигенна. Толпа образовывает круг, в центре которого мы вдруг оказываемся. Диджей обращает на нас внимание и специально заряжает нам разные мелодии, чтобы проверить, сколько разновидностей движа мы знаем. И видит Бог, что много.

Все орут, хлопают, выкрикивают ободряюще, пока мы выделываем такое. А под конец заряжаем такое крутое танго, что покоряем не только присутствующих. Весь персонал хлопает нам стоя. Раскланиваемся и идем допивать вискарь.

В голове немного шумит. Пью я редко, наверное, поэтому алкоголь не сильно сбивает с ног или дело в том, что порции крошечные. Я не разбираюсь. Не знаю, почему я еще способна мыслить. Пока Сева отходит позвонить, оборачиваюсь назад.

Не-а, не видно нижнего яруса. Да и хорошо, что не видно. Возвращаю взгляд перед собой, потому что мелькнувшая тень заставляет думать, что Севка вернулся. Поднимаю глаза и деревенею. Передо мной стоит Молот.

И его взбешенный вид ничего хорошего не обещает.

7

— Ты нормальная?

— Нормальная. А в чем дело? — пытаюсь принять сильно независимый вид.

Опять это ощущение, когда с его приходом пропадают весь шум, бледнеют краски мира. Остаюсь словно наедине со своим мучителем, а у меня с ним, между прочим, ничего и не было. Так отчего все так? Почему у него такое могущество надо мной?

Надо злиться, только это спасет. Тем более решила, чтобы Молот провалился сквозь землю и ничего мне не надо больше. Демонстрирую отстраненность, насколько возможно. Нога на ногу, откинулась в кресле и сверлю холодным взглядом типа «что ты приперся?»

— Не лопнешь? — наклоняется Ваня ко мне ближе, стоит надо мной, уперев руки в колени.

Его лицо почти рядом с моим. Тепло невыносимо опаляет. Его запах окутывает меня и жжет на медленном огне. Я разглядываю его медленно, с болезненным наслаждением продлеваю свою пытку. Красивые, в меру густые брови. Прямой нос с хищным вырезом ноздрей, вычерченные скулы, прикрытые небритостью, и полноватые губы, на которых и залипаю. Я помню наш поцелуй по физическим ощущениям. Не знаю, что взглядом выражаю, вижу только, как он приоткрывает их и втягивает воздух. Еще миг и Молот резко выпрямляется.

Воздушная волна сохраняет запах его парфюма, который жадно вдыхаю. Пряная горечь, как и он сам. Именно такой след оставляет Ваня в моем сердце — отравленная полынь. Надо продезинфицировать! Хватаю стакан и опрокидываю. Вот так хорошо. Спирт, мать его, лучший союзник-нейтрализатор. Облиться бы им с ног до головы, чтобы вытравить эту заразу.

Горячий поток вместе с кипучестью раздражения бежит по венам, разносит яд успокоения. Я как заправская алкоголичка рассуждаю, да и черт со всем этим. Пронесет как-нибудь сегодняшний вечер, а завтра все будет хорошо. Следом хватаю еще виски и подношу ко рту.

— Да ты что в край оборзела! — выхватывает Величанский стакан и с оглушительным стуком грохаем им о стол.

— Тебе что надо, Молот? — отталкиваю его со своей территории, отвоевываю себе покой.

Я зла, как ведьма, не отведавшая зелье в зените Кровавой Луны. Да как он смеет, кобелище! Строит здесь из себя черт знает что, дубина стоеросовая. Нашелся праведник-трезвенник, да пошел он куда подальше.

— Домой поезжай, — встряхивает он меня за плечи. — Тебе здесь в таком состоянии нечего.

— В каком? Ну в каком?

— Ты напилась. Хочешь на свою жопу приключений найти?

— Да что тебе до моих приключений, Ваня? — машу рукой прямо у его носа. — Свободен, ведь сказано уже. Что не так тебе? О, подожди… Я больше не намекаю, да? Так вот, на хрен пошел! Временное помутнение закончено, понял? Я теперь свободна, как эта… эта… — накрывает странная муть. Острый запах алкоголя забивает ноздри. Мне мгновенно становится плохо. С трудом договариваю фразу. — птица… Бли-и-ин…

Неодолимая сила тяжести усаживает меня в кресло. На что я рассчитывала, когда замахивала стаканы? Не пью ведь совсем, а сегодня кураж-отчаяние сделал свое позорное дело. Смелое вливание грозит противным выливанием. Так алко на меня действует всегда, поэтому я мало употребляю, а вот в этот вечер поймалась. Ну немудрено, что так пришлось снимать стресс, потому как иной раз не знаешь, что и делать. Как же плохо, мне надо срочно в туалет, иначе совсем атас будет.

— Злат, ты… Зараза, на хрена столько пила? Куда ты? Да подожди, шизанутая! — голос Молота гаснет позади, пока стрелой мчусь в туалет. Или мне кажется, что стрелой.

Судорожно толкаю двери кабинок, вваливаюсь в одну и склоняюсь над унитазом. Все выпитое льется потоком. «Обожаю» это состояние, никогда больше не выпью, пусть только прекратится этот ужас. Меня просто выворачивает наизнанку, но и легче тоже становится. В изнеможении тяжело дышу.

Мои волосы собирает чья-то заботливая рука. Нашлась хорошая девочка, пожалела меня, я ее не вижу, но так ей благодарна! Вот она, женская солидарность, никогда девочки в беде друг друга не бросят, даже незнакомые. Выкручивает в последнем спазме, устало вытираю рот рукой и тихо бормочу.

— Спасибо тебе.

— Да всегда пожалуйста, бэйба! — грубым голосом Молота отвечает… она?

От неожиданности и почти что страха сажусь на пол. Хватает ума посмотреть вокруг. Чисто, как хорошо, что здесь чисто. Относительно, но все же. Хотя одежду все равно придется выбросить теперь, весь пол в кабинке изъелозила же. Протираю слезящиеся глаза и настороженно смотрю на Ваню.

Классно. Все время старалась выглядеть в его присутствии королевой, и сижу вот с потекшим мейком прямо на полу в туалете. Это полный провал! Да еще и блевала, а он все видел, теперь вряд ли такое забудет. Да и похрен!

— Уйди с прохода, — хриплю и отталкиваю рукой.

Да разве эту каменную глыбу сдвинешь. Луплю по его ноге, но он недвижим. Хорошо, так пролезу! Остатки алкоголя бродят в моей крови, хотя мне значительно лучше. Голова проясняется, но туман клоками накрывает еще, это и понятно. Придется выбираться из полубессознательного состояния короткими перебежками ясности восприятия. Протискиваюсь в щель между тонкой стеной и Молотом. Этот подлец не двигается, а я все равно упрямо пробуриваюсь. В лицо ему не смотрю, если насмехается, то за свою реакцию мало отвечать способна.

Наконец, отодвигается и у меня появляется возможность подойти к раковине. Уставив глаза в пол, прусь к чаше и отвинчиваю воду. Ледяную. Смываю с мылом всю косметику и мочу немного волосы. Мне легче, ей-богу. Вот рот бы освежить еще и порядок. Слабо представляю, что буду делать дальше, когда закончу свои умывальные дела. На всякий случай начинаю чистить одежду, которую немного запачкала, пока возилась там.

— Стой здесь, я сейчас вернусь, — припечатывает Ваня.

Молча киваю головой. Он подозрительно смотрит на меня и все же уходит. Крадусь к двери, но пока заношу руку, слышу шаги и щелканье замка. Запер! Козлина! Как же он умудрился? Да нечему удивляться, его тут каждая собака знает, вот и поспособствовали.

Делать нечего, я снова начинаю поливаться водой. Делаю это до тех пор, пока Молот не возвращается. Протягивает мне тюбик зубной пасты и запечатанную щетку. Прекрасно! То, что надо. Молча беру и тщательнейшим образом чищу зубы. Да, если он вон чего видел, то пену из рта точно переживет. Освежаюсь долго и с особым старанием. Сплевываю воду, и довольная поднимаюсь над раковиной.

— Вот тут еще, — протягивает небольшой флакон ополаскивателя.

— Спасибо, — приседаю в реверансе.

Он громко выдыхает, но ни слова не произносит. А я между делом полощу. Теперь жить можно, во рту становится после всего пережитого приятно и свежо.

— Спасибо, Вань. Я пошла, — машу ему и иду к двери.

— Стоять! — дергает с силой. Больно же мне! — Домой отвезу.

— Куда? А я что собиралась? — вскидываю брови. — Я остаюсь.

— Я тебе сейчас так останусь, что на жопе сидеть не сможешь, — нависает надо мной грозовой тучей. — Дрища твоего спровадил, бежать не к кому.

Я бледнею словно протухший кефир. Отчего-то мне кажется, что он намного полярнее, чем свежий. Что эта глыба сделала с Севкой? Он его сожрал? Бедный мальчик, наверное, натерпелся от этой сволочи. Даже боюсь представить, как это было.

Боюсь, а возмущаться никто не помешает.

— Ты не смеешь ничего, ты понял, ни-че-го говорить о моей заднице! И тем более лупить по ней! Я тебе не эти прошмандовки, которых приходуешь. Ты… Ты… просто, — задыхаюсь от гнева. В голове всплывают те отвратные кадры порки. Эта шваль разваленная стояла перед ним, как… гадость. Не смотрю на Ваню, не могу, просто ору ему куда-то в грудь. — Да какое тебе дело до меня? А? Где Сева? Немедленно верни его, ступа ты каменная! Идолище поганое, да тебя… Уйди!

Трясущимися руками приглаживаю волосы назад. Боль не ушла. Она здесь рядом, только протяни руку и почувствуй этот густой пронизывающий комок. Какой же он! Да провались все пропадом. Никогда я не избавлюсь от него, никогда! Угораздило же.

С трудом решаюсь поднять глаза на стоящего передо мной парня. Натыкаюсь на отвратительно злой, прищуренный взгляд. Холодный и пустой. Верно, так противники проводят дуэль перед боем. И откуда во мне всплывает бешеное упрямство, не понимаю, только с ответной яростью высверливаю его зрачки. Остается руки в защите поднять и все — к поединку готовы.

Молот идет прямо на меня, я не выдерживаю напора, отхожу к стене под натиском. Придавливает меня и припирает бедрами сильно и тесно. Я ощущаю каждую мышцу, жилу, я слышу его кровь, бегущую по его венам и из всех сил желаю, чтобы она смешалась с моей, чтобы хоть что-нибудь у нас в эту минуту перетасовалось. И страшно, и волнительно, и дико, и отчаянно сейчас. Как мне выразить все, что чувствую рядом с ним, я не понимаю, да подскажите же!

Величанский наклоняется ниже ко мне и приближается к лицу, прижимается лбом и выдыхает одну единственную фразу, от котором мурашки, собравшись огромным полчищем, люто обсыпают все тело и не угасая начинают дьявольский танец.

— Не ходи ни с кем, когда… я… рядом, — низкий тембр разбивает меня на молекулы. — Ни с кем… Поняла? — сипло забрав воздух, отшатывается. Мне кажется, что он и у меня кислород забрал — задыхаюсь. — Поехали. Я отвезу. Злат, шевелись! Бегом, блядь, в машину сказал!

Черт с ним! Поеду!

8

— Здесь останови.

— Нет.

— Останови! Я сейчас на ходу выйду, — щелкаю замок и реально собираюсь выпрыгнуть.

Я не могу больше находиться с ним рядом. Я горю и капаю, как полиэтилен, плавлюсь, копчу, но очень хочу выжить. Почему у людей нет кнопки «сохраниться», было бы полезно. Мне душно, тесно. Я схожу с ума! Заворачиваюсь в пульсирующий комок и тут же распадаюсь на кровавые нитки. Тысячу раз пожалела, что согласилась.

В открытую щель бьет злой воздух и распаляет мою кожу, словно кнутом хлещет по выворачивающим чувствам. Смотрю на бегущую асфальтную ленту и немного наклоняюсь. Размажусь в ошметки, следа не останется. Грубый рывок и дверь захлопывается. С визгом ревут тормоза, и машина замирает.

— Чеканулась в конец? Экстремалка недоделанная! Если кровь ревет, вали с парашютом сигай со своим отцом! — словно раскаты грома сотрясают салон слова Молота. Он страшен в своем гневе, но я не боюсь. Парадокс! — Сука, какая же ты сука, Шахова! Ненормальная, — зажимает лицо руками. — Я же по-хорошему пытаюсь наладить отношения. Что ты хочешь от меня, Злата? Ну что ты хочешь? — повернувшись, орет прямо в лицо.

А я залипаю на нем. Ваня в ярости красив, мужествен. Звуки пропадают, и я падаю в бессознательное воспоминание, хватает краткого провала, чтобы вспомнить. Он всегда мне нравился. Помешательство с детства, позже я это определила болезнью, настолько велика моя зависимость. Молот всегда отличался от сверстников абсолютно всем. Максимально спокойный (его сегодняшние взрывы — нонсенс, но да, так я его выбиваю из колеи. Хорошо ли это? Не знаю), взвешенный и маниакально идущий напролом к своей цели. Не сказать, что Иван супер-красавец, но та суровая притягательность и животная сексуальность делают свое черное дело.

Его тембр, внутренняя опасность, все выходки являются неодолимым магнитом для девушек. Он покоряет и ставит на колени одним брошенным пронизывающим до костей взглядом, который таит в себе непредсказуемость и животный риск. Он негасимое пламя девичьих грез и желаний. Я знаю это не только по себе, к сожалению. Вот только Молоту на все наплевать, он одержим исключительно своей борьбой.

— На хрен все! — выходит он из машины и открывает дверь с моей стороны. Замедленно моргаю, по ходу довела до края своими закидонами. Я не виновата, что так получается. — Выходи.

Он очень злой. Стоит, упершись руками о крышу и заглядывает мне в лицо. Напряженный, опасный и непредсказуемый. Мне кажется, что если не сделаю, что говорит, то он просто выдернет меня из машины и вышвырнет далеко в лес. А на улице темно! Как я домой-то пойду? Вжимаюсь в спинку и мелко качаю головой. На всякий случай быстро пристегиваю ремень и хватаюсь руками за кресло.

Ваня молча наблюдает за моими судорожными манипуляциями. Я не то, что его опасаюсь, понимаю не обидит никогда, просто на всякий пожарный проделываю данный ряд действий. И молчу. Понимаю, что в эти минуты лучше ничего не произносить, чтобы вовсе не усугубить. Но какой-то мелкий зловредный бес вселяется в меня и провоцирует. Вскидывает мою голову, заставляет оттопырить нижнюю губу и мерзким повелительным голосом сказать.

— Вези домой, кучер перчаточный. Я передумала выпрыгивать. Если взялся, то доделай до конца. И не капай мне на мозг… Что ты делаешь, дурак. Пусти! Ай, мне больно… куда тащишь…ма-ма-а-а!

— Ах, ты ж мозговыжирательница! Не вырывайся, синяки останутся!

Прихожу в себя только тогда, когда лежу на широком капоте его большой машины. Молот держит мои руки над головой, не вырваться и не пошевелиться. Я словно под прессом нахожусь, даже дышу с трудом. Но все бы ерунда, если бы он между моих раскинутых ног не стоял. Прижимается прямо по центру — туда.

Боже… Думать некогда, я ощущаю исключительно тепло его тела, желанного и значимого, как бы не отпиралась. Так странно, наши тела, как бурлящий кипяток, завихрения жара идут такие, что листва в небольшом радиусе вполне себе может завянуть, но освежающий ветер и прохладный металл держат температуру и наш разум мелькающим проблеском. Некий регулятор и баланс соблюдается, иначе спалили бы все к чертям. Вот он этот момент, я так желала его, так хотела, так ждала. Я и Молот, мы одни, он рядом, близко, настолько близко, что едва от этого контакта сознания не лишаюсь.

На инстинктах приподнимаю грудь вверх и немного закусываю губу, смотрю, не отрываясь, на Ивана, чуть шире развожу ноги, захватываю его поясницу и ответно сильнее провоцирую на действия. Я как пульсирующая рана воспаляюсь, требую свою огромную дозу антисептика. Молот реагирует тут же, он прижимается бедрами сильнее, по его напряженному лицу идет странная судорога. Впивается взглядом и срывая голос, произносит.

— Злат, сейчас сгорим.

— Вань, поцелуй меня, как тогда… помнишь?

Вкладываю в этот зов весь арсенальный запас соблазнения. Я так хочу его губы. Я так хочу! Под моими мягким извиванием, тиски становятся чуть легче. Пользуюсь моментом и мягко высвобождаюсь. Странная страстная сила заполняет тело, но и тут же максимально легким его делает. Хочу обнять, но прежде этого протягиваю руку и касаюсь приоткрытых губ. Веду пальцами, раздражая и без того воспаленную кожу. Не могу насадить себя волнительными ощущениями сшибающего контакта. Я словно в сладком сне сейчас. Молот ведет головой в след за моими пальцами, продлевая прикосновение. Тянется за ними, вжимается ртом, прижимая к приподнятому плечу. Я готова плакать, понимая, что ему нравится.

Даже если это просто желание секса, даже если этопросто! Меня не остановит ничего. Он жестко прихватывает подушечки и проводит по ним языком. От неожиданности застываю, но это всего лишь несчастная секунда заминки. Не рискую дальше позволять ему лизать мои пальцы, просто вытаскиваю и поворачиваю его лицо. Стальной Молот не выдерживает моего взгляда и прикрывает веки. По скулам проходят волны, он хмурит лоб и сжимает губы, словно внутри идет страшная борьба. Я разрубаю это сомнение, когда поднимаюсь и сама целую его.

— Пожалуйста…

— Пожалеешь.

— Пусть!

— Да бл… — он все еще держит расстояние.

— Неужели я тебе настолько противна?

— Нет. С чего ты взяла? Нет, Злата.

Все, что могу сейчас, кивнуть. Это все.

Ваня отрывается от меня и сажает на капот. Без него холодно… Приводит в порядок одежду свою и мою. Пока отряхивает меня от призрачных пылинок, не смотрит. Затаив дыхание, жду что скажет. От этого разговора зависит многое. Сказать, что не волнуюсь, значит беспощадно соврать. Внутри просто дикая тряска. Как же замучили эти качели без тормозов, взлетаю выше неба каждый раз. Внешне сохраняюсь, как неубиваемый Терминатор. Готова принять любую словесную боль. Сейчас важнее определенность. Да сука, с Молотом как на Вулкане! А ему со мной?

Величанский ныряет в машину и роется. Подкуривает сигарету и глубоко затягивается. Удивление у меня зверское. Ваня и сигареты это как жопа и палец, так себе сравнение, но иного на ум не приходит. Молчу, чтобы не лезть не в свое дело, значит ведает, что творит. Подгорает и мне никотином побаловаться. Сейчас для меня сигаретка единственное утешение перед казнью.

— Вань, дай и мне.

Секунду поразмыслив, он протягивает мне прикуренную сигу. Молча киваю и вдыхаю кислородный никотин. Странно, да? Кислородный никотин… Процесс неодолим, затягивает. Молча тяну и прищурив глаза от густого дыма кутаюсь в спасительном облаке, закрываю призрачным спокойствием пробоины в тонущей лодке.

Ваня подходит ко мне и опирается на капот. Стоит совсем рядом, мы плотно касаемся друг друга. Вот она важная минута моей жизни. У кого-то минута славы в разных сетях, а у меня жизни. Горько про себя усмехаюсь. Чувствую, что проваливаюсь на самое дно. Ладно, тянуть нечего. Толкаю Молота локтем в бок, призывая говорить.

Он словно из сна выныривает и поворачивается ко мне. В его глазах смертельная борьба, какой не наблюдала никогда еще. Все жизненные моменты, которые присутствовали в нашей жизни, по сути, и есть схватка. Каждый раз мы соперничаем, каждый раз выясняем и спорим. Только за что мы боремся, м? Я-то понятно, а он?

— Короче, ты вполне себе нормальная, — еле выталкивает, а мне уже хочется его потрясти, чтобы еще какие-нибудь звуки выпали. — Меня тянет к тебе, ясно? Это уродское чувство! Я его ненавижу! — зло рассекает воздух рукой. — Зачем оно мне? Но и ты тоже… Могла бы и понять, что почем в моей жизни. Приоритеты видишь? Ты думаешь я не хочу тебя? — залпы в моей груди переходят в оглушающую канонаду. — Злат, — обхватывает мое лицо руками — я не хочу тебя обидеть, понимаешь? Но я не могу быть с тобой, даже если переспим. Просто не могу! Все на кону стоит. Прости. Прости!

Не успеваю ответить, потому что Молот меня целует. Сплетаемся телам, тремся губами и языками, словно одержимые любовники. Какие разные слова и действия, какие противоположности. Молот гладит мое тело, проходится руками по спине, бедрам, до груди добирается. И целует не отрывается ни на секунду, жадно и голодно меня поглощает, но и я не отстаю. Понимаю, что вот оно — настоящее, остальное слова.

Поступки важнее пустых разговоров, даже если они против смысла только что изложенного. Поцелуи все жестче, наглее и яростнее. Руки по телу жаднее и смелее. Окончательно слетаю с орбиты, когда опускаю ладонь на его твердый член и сжимаю. Сдавленный стон в мои губы и моя рука прочь оттуда. Шире ноги и сладкий толчок между ними. Я настолько ярко ощущаю его стояк, что кажется очертания головки полностью выжигаются на моей коже. Она большая. Крупная и твердая.

Безумие захватывает и позабыв все к чертовой матери, Молот спускает платье с моих плеч вместе с бельем. Тут же подхватывает покачнувшуюся грудь. Вздрагиваю и зажимаю крик, но мне это удается недолго, так как через мгновение он так нежно ласкает мои соски, всасывает, касается языком и зажимает зубами, что сдерживаться больше нет сил. Стону! Стону, словно одержимая.

— Злат, это просто…просто секс и все…

— Это… — глажу его затылок, касаюсь горячих губ и шепчу — непросто…. Мы занимаемся любовью…Ш-ш-ш…непросто секс…

— Нет, это не так называется… Хочу тебя, пиздец как хочу… Но потом нам без мазы… Ты согласишься так? — гладит меня и лижет шею. Растворяюсь в его грубых неистовых ласках. А Молот все забирает выше и выше.

— Я не…

Вдруг внезапно что-то постороннее мешает, понимаю, что странное ощущение опасности накрывает. Приоткрываю глаза, потому что чувствую яркий приближающийся свет. Молот замирает и потом резко вскакивает, всматривается и бросает мне.

— Вставай быстро! Одевайся. На, накинь это.

Закутываюсь в его бомбер, подчиняюсь беспрекословно. Он аккуратно прижимает к своей груди, закрывая мне лицо моими же волосами. Я ни черта не понимаю, но молчу и ни говорю ни слова. Наверное, так надо. Кошусь на резко замедлившую ход машину, которая, поравнявшись с нами, ненадолго останавливается. Оттуда кто-то внимательно смотрит на нас, словно запоминает. Чертова яркая луна способствует этому неумолимо, словно дает возможность запомнить все и всех. Ваня, напрягшись, сканирует их так же. Минуты через две, пафосная тачка, плавно качнувшись, скрывается из вида. Но даже после этого, Молот все еще меня держит и также прячет лицо.

— Кто это был, Вань? Что им нужно? — пищу ему в шею.

— Не бери в голову, тебя не касается. Поехали, тебе нужно домой.

9

— Вань, он привыкли к твоим джебам. Работай с круговой траекторией. Тактика должна быть внезапной. Сам понимаешь же! Дистанция ближе, еще ближе. Руки держи, так. Локоть, выше локоть! Не заваливай корпус! Раз-раз-раз! Стоп! Стоп, сказал. Вадос, свободен пока. Встань с Витьком. Молот, иди сюда.

Атмосфера накаляется до белого металлического цвета шипящего металла. Здравствуйте, мои родные «звездюля». Перемахиваю через канаты и иду к тренеру. Снимаю перчатки и кладу на блины, попутно вытираю лицо полотенцем. Федя никогда не злится, он просто давит словами насмерть, аргументированно растирает в порошок. Я привык, у меня иммунитет, просто решил в свое время из этого забирать для себя контрдоводы, которые помогают по полкам разложить в голове все.

— В кабинет, — кивает он и уходит первым.

Понятно.

Значит разговор будет долгим. Стягиваю и бинты тоже, потому что отпахал в зале вторую треню. Хотя тут как пойдет, возможно все останемся до победного, но для нашей команды это нормально. Разваливаюсь напротив Федора в кресле. Жду разбор полета, не дебил ведь, понимаю за что. Всю тренировку в башке крутилось, кто это тогда был и что им нужно. За себя похрен, за Злату боялся. Даже так, да.

Вынесло меня с ней за пределы просто, открутило закоксованный вентиль. Зажимаю ладонями фонтанирующее чувство, а оно сквозь пальцы сочится и вымазывает в себе все больше, объемнее. Не отскрести теперь, не отмыть. Выбило, как последнего шкета на первом бою, когда деревенеешь от происходящего и не всегда понимаешь, что происходит.

Она такая, со Златкой всегда по краю ходишь. Иногда смертельно опасно балансируешь на самом тонком участке, но всегда умудряешься прыгнуть обратно на спасительную поверхность. По крайней мере, мне это всегда удавалось. Но тот вечер свергнул в пропасть. Я попался по ходу и отрицать бесполезно. Накрыло жестко, как в нокаут кинули на тридцатой секунде.

Отгораживался до последнего рубежа, ставил защиту за защитой, блок за блоком, все пробивала одним взмахом ресниц. Тот поцелуй сознательный был, я хотел его. Сделал вид, что случайно, но все не так. И себе тогда тоже доказывал, что на кураже засосал ее. Хотя бросаться в отношения даже теперь не хочу и не могу, просто трахал бы ее время от времени с большим удовольствием. Вот от чего не отказался бы точно, но не пойдет на такой шаг, я знаю. Всегда ждал, чтобы перед сражением на трибунах мелькала. Она мой талисман, правда даже не догадывается об этом. Она вообще ни о чем подобном не догадывается.

Первые секунды, когда та машина остановилась, трепало только одна мысль — спрятать ее, втиснуть в себя, закрыть, чтобы не одна тварь не доперла и не узнала, кого я скрываю. При всех цивилизованных подходах в моем деле, как ни странно, оказывается, все очень может быть. Поэтому, палить девушку мне не с руки было, тем более что она значимый человек для меня, а не проходная шкура.

Хорошо, что на моей тачке были, её не засветилась, а то пробить не составило бы никакого труда. За себя не трясся, не понимал только сколько их будет при раскладе, если выйдут на улицу и начнется замес. Но все оказалось намного хуже. Они запоминали. Это не трешовая пиздюльва, которой нужны разборки, это кто-то другой. Догадывался, потому что лицо одного из них оказалось смутно знакомым. Катовская шестерка, не иначе, но я все же не уверен.

Перебрал тысячу мыслей, пока вез ее домой. Я не мог Златой рисковать, пусть лучше останется все как было, но набирать высоту в любого рода отношениях сейчас не стоит. Опасно! Пока отпущенные чувства не вылезли, прижег их прямо на жестком старте у ее дома. Прогнал очередную ерунду о том, что надо жить как жили. Выслушала молча, только побледнела и все. Пусть так, главное — отгородить ее от возможных последствий. Она, не попрощавшись выскользнула из салона. Под долбаным гнетом дождался, пока не зажегся свет в ее комнате и только тогда поехал.

Все. Поставили на паузу.

— Скоро в Кисловодск едем, — бросает тренер, роясь в бумагах на столе и тут же переходит к другому факту — Драгош сильный боец, Ваня. Билатор на кону, помнишь? Что не так, скажи мне? Ты просрал сегодня все, что можно и нельзя.

Разные по информативности фразы складывают мою ближайшую жизнь на последовательные фрагменты. Все принимаю сразу и безусловно, такая у меня жизнь. Я сам ее выбрал. Ладно, поэтапно все транслирую.

— Когда едем?

— Уже. Сообщу дополнительно. Сейчас утрясу все формальности и сразу выезжаем. Будь готов в любой момент — это первое. Второе, Драгош дал интервью паблику о предстоящем бое, где обещает порвать тебя. Промоутеры разворачивают кампанию поддержки, уже собирают ставки.

— Ну, если делать нечего, то пусть скачет, как обезьяна, — меня этот факт вообще не трогает. Кто больше всех орет, тот и проигрывает, как водится. Хотя, вряд ли это Мирко идея. Обычная акция перед глобальным боем, вот и все.

Федя одобрительно кивает. Он тоже сторонник спокойной подготовки. У нас есть безусловно тоже подобное, но к чему разгонять лишний раз. Надо просто делать свою работу чисто и правильно. Короче, ближе к делу посмотрим по ситуации.

— Так что сегодня, Ваня? — тренер бросает бумаги и скрещивает руки на мощной груди.

Буравит меня тяжело и пронзительно. Ну что сказать, когда реально просрал, да ничего особо оправдательного нет в моем запасе, поэтому готов принять любое наказание. Иногда думаю, что хорошо хоть я не якудза, а то бы уже несколько пальцев точно не было.

— Виноват, лепить не буду. Я готов, Федор.

Тренер все же прокалывается, чуть удивленно приподнимает бровь. Полным именем я его называю в особых случаях, когда лажаю или наоборот выигрываю. Короче, это как черное и белое, особые грани, своеобразный сигнал в разговоре. Постукивает пальцами по сгибу и размышляет.

Жду судьбы своей молча. Если честно, я живу спортом, это самое важное, что есть на данный момент. Зарабатываю, совершенствуюсь и так далее, в смысле, дерусь еще за огромные бабки на отдельных боях, но стараюсь больше не участвовать, чтобы будущее не запятнать. Давно меня там не было, хотя зовут. Отказываюсь! Правда в «Атаку» хожу по- прежнему, но уже так, чисто отдохнуть.

Когда начинается серьезная подготовка к бою, особенно предстоящему, мне хочется собрать вещи и свалить. Нагрузка нечеловеческая, предельная и выматывающая. Шучу, конечно, никуда я не свалю, это гон все, но от ожидания трень немного переживаю. Выдержу, без вариантов налажать, это даже не обсуждается.

— Ну тогда кувалда ждет тебя. Подходы ты знаешь. И покрышки, куда же без них. Уйдешь позже всех, понял?

— Понял, Федь. Я могу идти?

— Задержись еще. Есть кое-что, что будет интересным. Я тебе мозги никогда не колупал и сейчас не собираюсь. Разговор серьезный и пока между нами.

— Я понял, Федь. Все нормально, говори.

Максимально мышечно расслабляюсь, правда желчный блеваторий закручивается мелким противным водоворотом на дне желудка. Осознаю в какую сторону сейчас склонится чаша весов, ни хрена не в мою пока. Но вместе с тем бушует упрямая ослиность в противовес предполагаемому, кто бы что не делать — всех по маме! Мне нужен Билатор, мне нужен пояс чемпиона, мне нужно все.

— Кат заинтересован в победе Мирко. Вложился в него неплохо так, сумма запредельная. Сечешь? — уловив мой кивок, продолжает. — Помнишь Климова? Так вот договорняк был… Наставник Клима охоч до бабок сильно был, продал он своего, послушал Ката. И карьеру парню загубил.

Вспоминаю эту давнюю кулуарную историю. Жалко пацана, покалечили его тогда знатно. Зверь оказался соперник, играл на публику, устроил не профессиональный бой, а шоу. Клим поддался, а тот сука ударил так сильно, что последствия дикие получились.

— Так тренер вроде заболел тогда внезапно.

— Да и умер так же внезапно, — мрачно кивает Федор. — Ладно, сейчас вот о чем, — потирает он бровь. — Ваня, смотри на меня и запоминай. Слушаешь? Я повторяю еще раз. Так вот: Мирко не должен победить, понял? Куда бы я не пропал, чтобы не случилось, ты тренируешься по намеченному плану и участвуешь в мелких боях до основного. Забываешь обо всем — только спорт твоя жизнь. Ты слышишь?

Сказанное тяжелым откликом бахает в моей голове. Сука, он добрался до Феди, который меня не скинет при любом раскладе, потому как за своих стоит стеной, просто костьми ложится. Эта мразь добралась! Так вот кто это был на той тачке, я не ошибся тогда. Это его шестерки — Ката. Почву прорабатывают, готовятся, где больнее ударить. На правосудие надеется не нужно, они не полезут в такие дела, там все только верхи решают, мелким делать нечего в этой финансовой мясорубке.

— Они выслеживали меня уже, — выдавливаю тренеру инфу. Не могу не сказать, он должен знать.

— Когда?

— Вчера, — выдыхаю я. — Злату отвозил домой, нагнали в лесополосе. Молча смотрели из тачки, никто даже не вышел. Думал гопари какие, пока шакала Ката не признал, но все же думал тогда, что ошибся. А выходит, что нет, они это.

— Злату? Шахову?

— Её.

Воспоминания о панночке режут без ножа. Странно, я относительно спокойно реагирую на действия, которые могут применить ко мне в будущем, а вот о Златке не могу безмятежно думать. Бушевать внутри начинает, колыхаться сильно и страстно. Подогрев шпарит с самых пяток прямо на затылок. Ведет набок, закручивает по спирали. Добилась, зараза моя, забиндила в бечеву. И все же не похоть рулит главенствующе в эту минуту, а грызет тревога за нее. Не то, что грызет, а рвет тупыми стершимися обломками челюстей. Ненавистно жует, прямо на теле, не отрывая кусков плоти. Сука-сука-сук-ка-а!

Не дай им провидение не только тронуть, а просто глянуть в ее сторону. Не в силах думать об ответной реакции сейчас, кроме убийства ничего в воспаленную башку не лезет. Руками кожу сдирать буду и жрать заставлю.

Удивляюсь сам себе, с чего такие неприкрытые эмоции, ведь затрясло даже. Сгоняю дрожь плечами, стряхиваю с себя на пол. Да это просто от того, что знаю ее давно, вот и беспокоюсь. И не более того. Хорошо, признаюсь — еще трахнуть хочу и все. Только из-за этого!

— Вань, оставь ее сейчас. Понимаешь почему, да? — давит Федя словами.

Удар, конечно, мощная штука. Он может быть поучающим, сногсбивающим, пробивающим, да разным. Предназначение его одно — обездвижить и дезориентировать противника. А вот слово… Вот, что может раскрошить в пыль и труху. Горит и вспыхивает совет тренера в мозгах, пляшет кровавыми буквами. Оставить, понимаю. Понимаю.

Все резче накрывает осознание того, что может грозить ей. Сильнее долбит, прямо в темечко! Выеба по отношению к Шаховой завершены… То, что чувствую, вот суровая правда моей реальности.

Не знаю, что там говорят о сопливых чувствах и знать не желаю, но волнуюсь о ней. Тянет, магнитит. Хочу и все такое! Что там еще говорят в этих случаях? Херня все…

Убью за нее. Меня вяжет в восьмерку и выворачивает назад от мысли, что ее хоть одна тварь может обидеть. Страшно еще, что оставить все надо, пока не дошло до вышки. Факт принятия данного действия ранит больше всего, но я должен сберечь Злату! Должен! Когда все разрулится, тогда и полетаем. Может быть.

— Понял, — глухо бросаю, рассматривая носки борцовок.

— Вань…

— Федя, я понял.

— Это не все.

Вскидываю голову, как храпящий конь за последнем изнемогающем загоне. Что там еще может прилететь? Разве судьба не повернулась ко мне жопой окончательно или еще крутанется пару раз, показывая анатомию в больших подробностях.

— Говори.

— Они могут Ника по касательной зацепить, если Злату вычислят. Это просто мнение, — тренер аккуратно чертит линии на белом листочке. Линии, круги и вопросительные знаки располагаются в хаотичном порядке на поверхности. — Чтобы уж наверняка зажать… такие дела. Все очень серьезно. А сейчас иди, Молот. Клокочет? Тогда с покрышек после разминки начни, но после дыхательной гимнастики. Давай, Вань, дела не ждут. Прорвемся… Хрен им, а не пояс… Сучье площадное! — оглушительный треск сломанного карандаша в кромешной тишине кабинета звонко нарушает ее.

Тренер ругается матом — вот, что серьезно! Реально прорвемся! Шагов назад не предусмотрено.

10

Тени неровными мазками ложатся на веки. Жесть просто! Нервно стираю диском блестящую пыль. Сколько же можно, я уже третий раз накладываю мейк. Отбрасываю все и встаю из-за туалетного столика. Дело не косметике, во мне, конечно. Пальцы дрожат и немного колотится внутри предвкушение. Я увижу сегодня своего мучителя. Радуюсь? Не знаю.

Обнимаю себя руками и бездумно пялю в окно. Я так люблю лето, кто бы знал. Моя душа распускается и бушует вместе с шумящей зеленью деревьев и непослушным ветром. Я рождаюсь в апреле и засыпаю в октябре, фигурально естественно. Но именно в этот промежуток времени моя сущность раскрывается подобно нежному бутону невиданного экзотического растения. Я парю над землей, летаю вместе с птицами, чувствую все особенности пробуждения мира. Замираю вместе с ним в тиши вечеров, плачу в унисон с дождями и пою с рассветами. Все это я прячу, никому не показываю, кроме очень-очень маленького круга людей. Не привыкла обнажаться и выворачиваться. Весь мой мир скрыт, я берегу его от злых посторонних взглядов и разных толкований. Пусть и дальше останусь для других холодной и высокомерной, им не нужно соваться ко мне, все равно не пущу. Папина кровь течет во мне, только не спокойной и размеренной рекой, а прямо водопадом хлещет. Ничего не поделать, такие мы — Шаховы.

Распахиваю двери платяного шкафа и выдергиваю заранее приготовленную вещь. Долго же искала наряд, в котором выглядеть буду на сто баллов. Темная ткань с вышитыми птицами будет выгодно подчеркивать смуглую кожу, я все продумала и рассчитала. Летающая бахрома легкой небрежностью свисает с узоров, а асимметрия подола с ремнями по краям дает ощущение неприступной грации и свято блюдет границы дозволенного.

Достаю из коробки лодочки, усыпанные мельчайшими камешками. Высокая шпилька добавит мне уверенности. Верчу туфли на солнце, любуюсь сверкающими бликами. Острый мыс довольно хищный и вызывающий, провоцирующий на прямые действия. Честно? Таким только на горло наступать поверженному прекрасным противнику. Другого предназначения нет. Изгиб обуви в точности совпадает с выемкой стопы, значит смотреться будет не только как идеально подобранная обувь, но и эстетично, то есть без малейшего намека на недостаток. Замша как шелк, тончайшая, меняющая узор при самом нежном прикосновении. И, конечно, камешки. Они так аккуратно рассыпаны по поверхности, что вызывают бесконечное желание любоваться. Да, Боже, только мы девочки знаем, что может сотворить потрясное платье и шикарная дорогая обувь.

Это же практически покорение мира без единого выстрела, вашу мать!

Успокоившись, сажусь вновь на место, чтобы все же накраситься. Но и тут не выходит, звонит Лера.

— Да, Лер.

— Эта сука будет там. Я не хочу идти! — слышу обиженный голос в трубке.

— Ты хочешь от него отказаться? — задаю вопрос напрямую.

— Да нет же!

— Вот и действуй, — подначиваю ее.

Дело в том, что Лера влюбилась в своего друга детства, точнее он первый ей признался, а она тупит, куда же без этого. Странный мы все же народ! Вся соль в следующем: к Моту на праздник, то есть ДР, приехала его бывшая пассия, которая заявляет на него свои права и Лерке это сильно не нравится, потому что чувства сигналят в ответ Матвею уже неприличным образом. Пока она собиралась с духом, та Вика не потерялась и быстро припилила к парню утверждать свои права. Чем у них дело закончится не представляю, но держу за Лерочку кулачки из всех сил.

— Ну это понятно, я уже и подарок приготовила. Даже придумала, как дарить буду. Ну, марамойка белобрысая-я-я…, - накручивает недовольство в голосе.

— Лерка, ты справишься. Дай накраситься, а? Не могу уже болтать, опаздываю, — прикрыв один глаз, прижимаю неловко трубу к уху.

— Ты не готова? — слышу вопль возмущения. — Давай быстрее, копуша! Чао!

— Чао, — бормочу в ответ и бросаю телефон на столик.

Разговор с Лерой мотивирует на уверенные действия или я удачно себя убеждаю в этом, черт его знает, только мейк ложится ровно и хорошо. Изучаю свое отражение, придираюсь к мелочам. Нет, все правильно сделала. Ровный тон немного мерцает, идеальные стрелки, тени и нюдовая помада. Люблю этот цвет, мои губы становятся чуть пухлее и зазывнее. Взбиваю легкие пряди и заношу полотно на один бок. Я довольна собой, прекрасно выгляжу, но внутри начинает снова биться. Оценит ли? Или пошел он уже куда подальше?

Выдвигаю ящик и изучаю белье. Какое же надеть… Есть тут у меня одно бомбяу. Нужно ли?

Гад этот Молот, просто гад гадский. Достал он меня уже, сколько можно уже тыкать в рану. Да вокруг парней — завались, стоит только поманить, нет же, заклинило на нем, как заезженную пластинку на старом патефоне, никак не домотает ее, все заедает и заедает.

Падаю на кровать, не замечаю, как верчу на пальцах легкое кружево трусиков. Я думаю. А может на фиг все? Обидное воспоминание того злополучного вечера накрывает с головой и настроение окончательно портится. Главное не взрыднуть, иначе все насмарку. Можно умываться и никуда не идти, так как второй раз макияжный ад пройти не в силах буду.

«Давай оставим все, как есть сейчас. Ничего не выйдет, понимаешь? Ни-че-го!»

Жить с таким клеймом пару недель такое себе удовольствие. Ходить по дому с натянутой улыбкой и делать вид, что все хорошо было практически непосильной задачей, но я смогла. Выбора не было, мое состояние палится мгновенно. Причина плохого настроения должна быть объяснена немедленно. Это не от давления, не от любопытства, а от неуемной заботы вот и всё. Меня хотели бы видеть летящей по волнам беззаботной стрекозой, наслаждающейся жизнью. Но иногда все наперекосяк и в конце концов, я же не робот.

Каждую ночь я воскрешаю в памяти его прикосновения, каждый раз, засыпая, загадываю почувствовать во сне его поцелуи, каждый миг вспоминаю о том, как обнимал, прижимал к себе. Наш уединенный мир существовал отдельным фрагментом посреди огромной Вселенной. Он пульсировал, наполнял острыми, почти невозможными, едва переносимыми ощущениями безмерного упоения восторгом. Его руки… Я под ним… Он трогал… Он хотел…

Молот жесткий. Все его действия заточены на продавливание. Ну и пусть! Никто так не умеет чередовать нежность и грубость, за какие-то секунды швыряет из одного чувственного потока в другой, не знаешь, что ждать. Такова его природа. Он создан для завоевания, порабощения и укрощения иных. Он мой языческий бог. Он… Да, Боже-е-е…

Руки против воли начинают блуждать по телу. Так всегда, когда думаю о Величанском. Тяну поясок тонкого халата и скользкий материал опадает на покрывало. Ваня так жадно ласкал мою грудь, так голодно и ярко кружил языком. Становится душно и сводит между ног. Все наливается жаром, бесконтрольная похоть завинчивает во взволнованном теле свои вкрадчивые обороты. Прикрываю глаза и касаюсь воспаленных сосков, немного сжимаю их. Острое, пряное удовольствие разливается и топит-топит-топит.

Сжимаю бедра, практически скручиваю, но не обойтись ведь только этим, не поможет, я знаю. Тянусь пальцами к клитору и добравшись, несколько раз раздражаю себя круговыми движениями. Сюда… Именно сюда он толкался так резко, жадно и ненасытно. Так какого он не снял свои штаны! Я горю и плавлюсь под своими руками. Чувствую, как покрываюсь испариной. Никакая сила не сможет сейчас приоткрыть мои глаза, я вся там, я с ним.

Пальцы не перестают растирать возбужденную плоть. Обильная смазка пачкает еще сильнее. Все бы отдала, чтобы это были руки Молота. Я так хочу его чувствовать, так хочу ощутить тяжесть поджарого тела. Хочу гладить, целовать. Да я просто его хочу! На внутреннем эмоциональном возгласе неожиданно кончаю и тут же сворачиваюсь клубком, зажимаясь в калачик. Переживаю пульсацию во всем теле и привожу дыхание в норму. Моя зависимость… Моя болезнь…

И неожиданно злюсь. Подрываюсь с поверхности и зажимаю руками уши.

Ну до чего дошла уже, до края фактически? Возглавляю хит-парад мастурбаторов?! Вскакиваю и несусь в ванную. Смываю руки, остервенело растираю мыло по коже. Споласкиваюсь под душем, стараюсь не намочить волосы. Тру себя, не жалея докрасна, хочу соскоблить то, что сделала. Обрушивается странный, неодолимый стыд, даже лицо загорается. Не стоило, нужно было просто перетерпеть, но теперь не воротишь. Прячу сама от себя глаза в зеркало, смотрю только на то, как аккуратно вытираю капли. Бросив полотенце, выхожу из ванной.

— Златунь, мы идем? — кричит папа снизу.

Твою мать, я без трусов еще! Одергиваю халат и несусь к двери, чуть высовываясь, отвечаю.

— Папуль, идите. Я вслед за вами. Не успеваю-ю-у!

— Давай уже, что ты там копаешься! — уже мама подключается.

— Идите, я догоню, — нажимаю голосом, выпроваживая их. Мне срочно нужна передышка.

Слышу, как они уходят и сползаю по двери. Дышу, как загнанная лошадь. Черт, надо одеваться уже. Прохожусь еще раз кисточкой по лицу, поправляю помаду и приступаю к наряду. Белье же сначала! Ползаю по кровати, ищу крошечные трусики. Куда они отпружинили-то? Нахожу в складках покрывала и натягиваю. Бросаю взгляд в зеркало — красиво. Корбей добавляет порочности и шика. Скрываю это богатство платьем и обуваюсь. Готова, надо спешить. Бегу.

Несмотря на то, что опоздала, сразу сталкиваюсь глазами с Ваней. Высоковольтное напряжение летает огромным тяжелым облаком. Он пристально рассматривает меня, но я не могу прочесть, что он думает, лицо абсолютно непроницаемое, словно маска какая одета. И какого черта я тогда наряжалась? Единственное, что делает, засовывает руки в карманы. Мне странно видеть его в парадном: рубашка, брюки, туфли. А ему идет. Вот только где же он такую рубашку взял, чтобы не треснула на его плечах. К-хм… Не важно. Он первый разрывает зрительный канат и тянется к воде, отпивая глоток. Черт с тобой, глыба!

Разозлиться не успеваю, Лерка виснет на шее и визжит прямо в ухо. Обнимаю ее, заглядываю в лицо. Ну, привет, подруга. Сквозь ее натужное веселье усматриваю щенячью тоску. М-да, отвязная вечеринка для неудачниц. Ю-х-у! Начинаем раскручивать отчаянную забаву.

— Дочь, покороче нельзя было? — оборачиваюсь на недовольного папу.

— Что? — недоуменно таращусь.

— Господи, куда ж ты так накрасилась? Говорю, куда так коротко? Платье? — не глядя кивает мне на ноги.

— Пап, ты чего? Праздник же! Я что, как непорочная дева должна была прийти? — ищу на помощь маму. Нет, я не боюсь отца. Просто он уж слишком иногда загибает, а мне тут разборки с ним не нужны. Я хочу веселиться, чтобы кое у кого повыпадало.

— Ник, пошли, Руслан зовет, — оттаскивает его мама. Папа недовольно уходит. Ну не могу я, когда он злится, догоняю и висну, расцеловываю его в щеки.

— Ну, па-а-ап, ну, папуля, не порти себе настроение. И мне тоже.

— Да ладно… Ладно. Все нормально, — тает он. — Ты же выросла. Давай, иди веселись. Злата… — все же задерживает и так внимательно смотрит, что становится немного не по себе. Вопросительно вскидываю брови. — Нет, ничего. Иди.

Кивнув папе, стремглав уношу ноги. Он всегда чувствует мои колебания на уникальном уровне, такая у нас связь. Тут ничего не поделать, с самого детства так. В принципе, у Леры такой же отец, но до моего все же далеко. Я росла с убежденным ощущением всесильной защиты, тотального покровительства и обрушающей любви. Когда ты маленькая, все эти факты возносят на неведомый уровень доверия, а вот в этом возрасте приходится шифровать много моментов, чтобы не попасть в неловкое положение, как сейчас.

Такая жизнь, ничего не поделать. А сейчас гуляем!

11

Наплевав на все, веселимся от души. На разудалом кураже безжалостно стаптываем туфли в лихих танцах. Дэнсят все, и мы, и взрослые. Образовав круг, по очереди вспархиваем в центр парами и батлим. Сразу и не понять, кто побеждает. Хотя нет, понятно! У родителей, мама Леры с бешеным отрывом от других так выделывает, что аплодисменты и одобрительный свист глушат музыку. Из молодняка рулит, конечно, Лерка, а я на подхвате.

Вижу, как Руслан бежит к диджею и о чем-то договаривается. Тот удивляется, но потом торопко кивает головой и улыбается. Пока крестный Леры возвращается, начинает звучать народная песня с плавным началом. Медленно и распевно начинается мелодия, которая переплетается с прекрасным, мощным голосом певицы.

— Ну-ка, расступились, — машет он на нас. — Пацаны, идите сюда, — «пацаны» из клуба кому за «ЧО» скоренько подтягиваются. Руслан собирает их в круг. Они обнимаются, образуя тесное кольцо и говорят, потом шустро расходятся и занимают позиции. — И…раз!

«Валенки…Ва-лен-ки-и-и-и…. Эх!»

И наши папы, резко развернувшись, широко расправив плечи, начинают молодецкий танец. Глаза горят, носочки тянутся. Вот это да! Все видели? Слышу, как восхищенно выдыхает Лерка и тихонько попискивает от восторга. Меня саму так подмывает, что еле на месте стою, раздуваюсь от чего-то колотящего внутри. И безусловно гордость берет за то, что они у нас такие крутыши.

И пусть, что мы пару раз слышали эту композицию, и пусть она старая, но такая вечная! И наши родители достаточно несовременны для нее, но, видимо, в жизни всегда приходит такой момент, что возвращаешься к истокам своим, чистым родникам, и пьешь из них с такой надеждой и жаждой, что стараешься заполнить каждую клеточку тела. Когда из-за начала удалой песни подбрасывает в пляс, когда душа так разворачивается, что только в танце и можешь успокоить расходившееся заполненное тревожно-радостным чувством барабанящее сердце.

Наши мамы, сложив руки на русско-народный танцевальный манер, притоптывают ножками и с восторгом смотрят на свои вторые половины. Вон у тети Маши даже платочек в руке. Дядя Егор, папа, дядя Спарт и Руслан так наяривают, что земля дрожит. И присядка, и прихлопывают руками, и с наскоком. Свистят, кричат, подпевают! А-а-а-а! Огонь! Отцы резко образуют полукруг, по которому в полу-присяде кружит отец Филатова. Он так может?! Это нереально круто!

— Батя, давай! — заходится восторженным криком Мот.

«Ой, ты Коля, Коля, Николай-ай!»

С оглушительном визгом врываются в кольцо мамы. Дробят землю, не щадя каблуков модных туфель. Да что же творится! Матвей подхватывает Лерку и сажает себе на спину, та, считывая слова с экрана телефона, орет песню, подпрыгивая на плечах Филатова.

Моя фрифлаерша, подобрав подол, творит вокруг папы такую замысловатую дробь, что воздух подскакивает. Не сводят глаз друг с друга. Нет, не могу больше, сейчас выбегу к ним и тоже отожгу. Даже не замечаю, как сама перестукиваю каблуками, готова стартануть уже к ним.

«Как же я любила. По морозу босиком, к милому ходила»

На папе виснут с обоих сторон мама и теть Ляля. Он залихватски кружит их на манер карусели. Классно! Под финальный припев, аж пыль столбом. Какие они счастливые и радостные. Я так всех люблю. Здорово! Потрясающе! Они выглядят сейчас все без исключения на десять лет моложе. Каждая пара из наших выстрадали свою любовь, но зато какая она у них. Одна и на всю жизнь. Знаю совершенно точно, что ни в одной семье измены не было. Ни в одной! И я так хочу, на всю жизнь чтобы.

Пока все веселятся, хочу немного передохнуть, мне нужно куда-то деть бродящий заряд эмоций. Пользуюсь минуткой, когда гости решили выпить по чуть-чуть. Убегаю за дом, есть там один уголок неприметный. Хватаю со стула сумочку и сматываюсь. Покурить мне нужно, короче, вот и все. Только пристраиваюсь за широким виноградником, только достаю сигаретку…

— Сюда иди.

— Твою мать! — подскакиваю на месте.

— Не ори, — надвигается Молот. — Долго сосать эту гадость будешь?

Вот козел! Сам-то содит иногда, я ж видела, в смысле курила с ним. Да и редко я сама покуриваю… Просто… Застываю от наглости Ивана на месте, так и не успев зажечь сигу. Оттопырив пальцы с зажатым табаком, машу зажигалкой перед его носом.

— Другое не предлагают… сосать…

Я молодец. Сказала так сказала!

Это первая реакция, просто первая, сейчас все пройдет, и я достойно отвечу. Сейчас… Да я тут в принципе никого не ожидала встретить, а тут этот. Караулит? Не может быть! Просто ходит здесь и дышит воздухом — сто проц. У Молота была тысяча возможностей сегодня со мной заговорить, но он упрямо этого не делал. Избегал. Только смотрел очень часто. Вот и сейчас начинаем игру в кто кого пересмотрит. Молчаливая битва взглядов. Выброс презрения и потаенных желаний в атмосферу. Что желание есть, теперь я точно знаю.

Поиграем!

Мне кажется, что Иван так и не вытащил ни разу руки из карманов с тех пор, как пришел сюда. Вот сейчас стоит также, расставив ноги на ширине плеч, плавно перекатывается с пятки на носок. Ворот рубашки расстегнут больше, чем нужно, и я наблюдаю то, что не следовало бы. Бычью шею венчает толстый кожаный шнурок, который оттягивает черненый большой серебряный крест, украшенный темно-синими камнями по окантовке. Грудные мышцы, что кузнечные меха раздуваются. Гладкая, отливающая металлом кожа притягивает взгляд и оторвать его уже, ой как трудно. Сглатываю. Преодолеваю себя и все же отвожу глаза и перемещаюсь на его лицо.

А Ваня на мою грудь смотрит. Хотя у меня платьем все надежно скрыто, но он непрестанно туда пялится. Сейчас дыру прожжет уже. И он тоже не спокоен уже. Теплая карамельная радость заливает с головы до ног. Сдувается! Мы проиграли в этот раз. Оба! А Ваня все смотрит. Я немного приседаю и заглядываю ему в лицо. Тихо так все делаю и медленно. Присаживаюсь и наклоняюсь до такой степени, пока он не замечает, что гляделки спалила. Смаргивает и выдыхает.

— Если я предложу, сделаешь?

— Ч-чего? — выпадаю в осадок.

Слишком быстрая смена действия. Это что? Разговор заранее продуман был или это щедрое предложение, от которого нельзя отказаться? Догадываюсь, о чем говорит, поди не дура. И все равно строю из себя непонимающую. Может повезет и Молот не это имел ввиду, а если нет?

— Отсосешь?

Даже не услышав окончание слова, со всей дури залепляю ему звонкую пощечину. Очумело мотнув головой, Иван возвращает мне бешеный взгляд, только ошарашенной злостью еще разбавляет. Размахнувшись, добавляю по морде еще, а он и не покачнулся.

— С ума сошла? — прибивает низким голосом к земле.

— Я? Ваня, знаешь что? Я тебя звала сюда? — тычу в него пальцем. — Ничего не выйдет, да? Ты так сказал? Так вот я поняла. И с такими предложениями обращайся к кому угодно, но не ко мне. Уходи! Повторяю, я тебя сюда не звала!

— А кого звала? Этого тощежопого? — сверкает наливающейся злобой. — А че в пиццерию повел? Жлоб? Или не за что пока по ресторанам таскать? Кстати, как сходили?

Мое состояние граничит с диким раздражением и таким же удивлением. Откуда он знает, что я с Севой была там, очень интересно мне. Да и вообще, какое ему дело, где и с кем хожу. Закатываю глаза в небо. Сверкающие звезды трещат и мерцают у меня внутри, а не там. Когда Иван рядом, то чувство, что я катаюсь на топ-гане не заканчивается. Сначала медленно тянет вверх, а потом обрушающе страшно ухает вниз. С ним и больной на всю голову стать недолго, где же такие качели выдержать.

— Хорошо. Тебе что, неймется? И Всеволод не тощежопый, он поджарый, ясно? О-о, прости, ты же зады только с точки зрения спорта оцениваешь, — начинаю изгаляться и прибавлять тон. — Простите ваше спортивное величество, что среди великого многожопия мира, вас устраивают только единицы. Да, Величанский, мы не возглавляем этот твой личный отбор! Так что пошел на хрен!

Молчу, только гневно и яростно воздух перекачиваю. Да если бы не Сева, то я бы чеканулась тогда. Именно он вытирал мне сопли и успокаивал, когда я висела на его плече и ревела по этой глыбе. Именно Сева веселил меня и утешал. Именно он вернул мне уверенность в завтрашнем дне и говорил-говорил-говорил! Не знаю, что увидел в данный миг во мне Молот, но его взгляд неожиданно смягчается и в нем появляется что-то человеческое, но ненадолго.

— Остынь, — как плитой прибивает.

Выбрасываю так и неприкуренную сигаретку в урну и отворачиваюсь. От высказанного нервно потрясывает. Ничего никогда не пройдет, но страшнее всего, что ничего у нас так и не выйдет. Да нет, нет, пройдет! Отрубить что ли подчистую все прямо сейчас. Да что на нем свет сошелся? Гашу мерцающие блики притяжения в растрепанной душе, набираю злости и закручиваю краны, но барашек довинтить не успеваю. Как только делаю первый шаг к побегу, Иван хватает меня и обнимает, прижимая к себе.

Я замираю в его руках и впитываю каждую преступную секунду. Спиной настолько сильно чувствую его тело, что сжимаюсь в комок, мелкий и трясущийся. Он горячий. Прерывистое дыхание опаляет мой затылок. Я немного поднимаю плечи и подаюсь вперед, чтобы спастись от сладкой муки, потому что выношу этот контакт на пределе возможностей. Ваня не дает отстраниться даже на миллиметр и сильнее притискивает к себе. Подбородком убирает прядь мешающих волос и касается уха губами, прижимается губами и:

— Злат, хочешь со мной в одно место съездить? — горячим дыханием опаляет. — Сам зову… Соглашайся.

12

Я не смотрю на нее, когда везу в только мне известное место. Не могу смотреть. Не в силах пока.

Две адовых недели прошли как в тягучем и мутном сне. Переработка файлов в воспаленном мозгу завершена.

ERROR.

Четырнадцать дней слежу за ее передвижениями, незримо принимаю участие во всех сферах жизни. Я ее сохраняю. Разными способами приходится пользоваться, начиная от своей личной слежки, заканчивая гаджетами. Ничего не поделать, мне очень важно убедиться, что ей ничего не грозит. Пока горизонт чист, уверен в этом, все показатели в норме. Проверено не единожды, отвечаю за свои слова.