Монгол. Черный снег

Глава 16

Но со временем эта любовь начала меняться. Сначала это было, как лёгкий укол, как лёгкое беспокойство, которое я гнал от себя, отмахивался. Я думал, что если буду делать вид, что ничего не происходит, то смогу сохранить её для себя в том образе, в котором привык её видеть. Моя девочка, моя маленькая Диана, которую нужно защищать, оберегать, спасать. Но чёрт возьми… она росла. С каждым годом, с каждым её словом, взглядом, улыбкой, что-то во мне менялось.

Я видел, как она становится женщиной. Я видел, как её детская неуклюжесть сменяется грацией, как в её глазах появляются искры, как её смех становится другим. Звонким, глубоким, настоящим. Она становилась сильной, красивой, и я не мог это игнорировать. И это бесило меня. Бесило, что я начинаю замечать её, как мужчину замечает женщину. Это чувство было для меня невыносимым — запретным, как яд, который нельзя даже поднести к губам, не то что выпить.

Я злился на себя. Старался оттолкнуть её, держаться подальше. Старался быть холодным, резким, строгим. Иногда нарочно не разговаривал с ней, когда она пыталась подойти ближе. Отворачивался, когда она спрашивала, что со мной не так. Она заслуживала простого счастья, она заслуживала кого-то, кто сможет быть рядом с ней, кто не будет вот так, как я, сдерживать это дикое желание, задыхаться от неё, сходить с ума, держась за остатки своего ебучего самоконтроля. Я зверь, одинокий, злой, дикий. С таким, как я, нельзя. Я только сделаю ей больно.

Но чем сильнее я старался держаться в стороне, тем ближе она становилась. Тем больше она ломала стены, которые я выстраивал между нами. Как бы я ни пытался быть холодным, её тепла хватало на нас обоих. С каждым годом она всё больше вползала под кожу. Я смотрел на неё и видел не девочку, а женщину, от которой сносило голову. Всё, что я когда-то воспринимал как отцовскую заботу, превратилось в желание, в боль, в жажду. Эта потребность быть с ней — она стала почти невыносимой. И мне было плевать, сколько раз я говорил себе, что так нельзя. Я продолжал сгорать, мучить себя, тонуть в этом запретном, отчаянном чувстве.

А потом я понял: её нужно будет отдать. Когда-то её нужно будет отдать какому-то ублюдку, который поведёт её под венец. Кому-то, кто сможет быть с ней открыто, кто сможет сделать её счастливой, кто будет любить её так, как я не могу. Внутри меня что-то оборвалось, когда это дошло до меня. Она станет чьей-то женой. Чей-то чужой, проклятой собственностью. Какой-то сволочи, которая никогда не будет любить её так, как люблю её я. Какому-то счастливому ублюдку, который сможет с ней быть, трахать ее своим стоячим членом. Я думал, что эта мысль меня просто уничтожит.

И тут я понял, что не смогу её отпустить. Чёрт, у меня при мысли об этом начинали трястись руки. Я видел, как она идёт по этой комнате, как её фигура скользит в свете, как её белоснежные волосы рассыпаются по плечам, как она улыбается, и мне хотелось сломать всё вокруг себя. Хотелось разорвать в клочья того, кто когда-нибудь посмеет к ней прикоснуться. Я не могу этого вынести. Не могу даже подумать об этом без ярости. Я знаю, что когда-то увижу её с другим, и что тогда я буду готов убить.

Помню этот вечер, как проклятое пятно, которое ни стереть, ни выскрести из памяти. Гребаный, никчемный вечер. Мне тогда было двадцать один. Я всерьёз пытался убедить себя, что смогу жить, как все. Что это дерьмо во мне — оно пройдёт, отступит, что я смогу стать нормальным. Счастье, удовольствие — казалось, простые вещи, доступные всем, кроме меня. Я думал, что если достаточно стараться, то получится.

Тархан, брат мой, грёбаный добряк, решил, что мне просто нужно толкнуть меня в эту бездну с головой. Он увидел, что я страдаю, но не понимал, откуда это дерьмо лезет, насколько всё сгнившее внутри. Ну, он и устроил мне "помощь". Однажды вечером просто привёл её. Она была красивая, да что там — изумительная. Тёмные волосы, уверенный взгляд, руки нежные, а в глазах что-то вроде… понимания. И опыт, блин, в каждом её движении, в каждом её прикосновении. Как будто она знала, что делать с мужиками вроде меня. Она знала, как смотреть так, чтобы пробирало. Как коснуться так, чтобы в тебе что-то, сука, дрогнуло.

Тархан, этот весёлый засранец, хлопнул меня по плечу перед тем, как уйти, ухмыльнулся: "Давай, брат, расслабься, всё будет в порядке." И ушёл, оставил нас одних. Чёрт, я действительно хотел, чтобы всё получилось. Убеждал себя, что смогу. Что, может быть, хоть сегодня мне удастся почувствовать себя, как все нормальные люди. Чёрт побери, что за наивная тупость.

Она подошла ко мне, мягко касаясь, наклоняясь ближе. Ладонь её теплая, уверенная, она взяла мою руку, подвела её к своему лицу. И я, как дебил, стоял, позволял ей вести, пытался почувствовать что-то кроме ледяного страха, который медленно начинал выползать изнутри. Она приблизилась, её губы почти коснулись моих… Поцелуй, жар, страсть…на мгновение, а потом она потянулась рукой к моему члену и пиздец. И в этот момент меня как ледяной водой окатило. Лицо девчонки исчезло, и вместо неё — она. Этот уродливый призрак моего прошлого, который сидит во мне, как чёртов паразит.

Картинки вспыхнули перед глазами. Её омерзительный голос, холодные, липкие руки, которые держали меня, тащили в грязь, ломали меня каждый грёбаный раз. Эта сука, эта… эта мразь, которая сделала из меня отброс. В голове всё смешалось, обожгло, как огонь, и меня от неё буквально вывернуло.

Желание? Ха, исчезло в ту же секунду, будто его и не было. Член обмяк. Я остался с пустотой. Холодной, мёртвой пустотой, от которой в груди образовалась ледяная дыра. Девушка заметила. Чувствовала, что я замер. Глядела на меня — с жалостью, наверное, или с непониманием, я хрен его знает. Хотелось объяснить, сказать что-то, но язык прилип к нёбу, а слова застряли в горле.

— Уходи, блядь! Сейчас уходи! — только и смог выдавить.

Она молча кивнула и вышла. Поняла сразу, что здесь что-то не то, что тут дело не в стеснении, не в грёбаной застенчивости, а в какой-то тёмной, уродливой трещине, которая проходит через всё моё ебучее сознание. Как только дверь за ней закрылась, я схватил бутылку, стоявшую на столе, и начал пить, как в последний раз. Хотелось заглушить эту пустоту, эту мерзость внутри, залить её алкоголем, утопить в этом дерьме, чтобы хоть на мгновение забыться. Но ничего не помогало. Этот яд, эта отрава — она засела во мне слишком глубоко.

И, как назло, Тархан пытался ещё. Несколько раз. Думает, что это просто стеснительность, думает, что мне просто нужно «привыкнуть», как будто это, мать его, вопрос практики. Я мог трогать их сам…потом я научился. Я мог их трахать пальцами, ласкать языком, доводить до оргазма. Я даже платил им за это. Чтоб они кончали со мной. А сам, сам я не помнил, когда кончал в последний раз. С той сукой в крови и в боли. Приближение оргазма вызывало адскую панику, липкий пот.

Тархан приводил других девушек — таких же красивых, уверенных, умелых. Но каждый чёртов раз результат был одинаковым. Каждый раз, когда она подходила ко мне, когда пыталась прикоснуться, я замирал, будто прикованный цепью. Мои мысли сами тянули меня в эту яму. Как только её руки дотрагивались до меня, все желание умирало. Ледяная пустота заполняла всё, оставляя только глухую ненависть к себе.

Импотент. Да, блядь. Гребаный, жалкий импотент. Мужчина, который не может прикоснуться к женщине. Который каждый раз ломается, как жалкая развалина. Я ненавижу это слово, ненавижу эту слабость, ненавижу самого себя за то, что не могу справиться. Сколько бы я ни пытался, каждый раз это дерьмо внутри меня сильнее. Каждый раз оно давит меня, как чертов камень на грудь.

В какой-то момент я понял — мне просто не быть, как все. Это дерьмо засело слишком глубоко, этот яд слишком ядовит. Моё прошлое не отпустит меня никогда. Я навсегда останусь в этой темноте, сломанный, жалкий, бесполезный. Чёрт побери, я больше даже не пытаюсь.