Море любви

ГЛАВА 1 СУНДУК НА ЧЕРДАКЕ

Пембрук Грандж, Англия, 1832 г.

Гораздо позже, когда я начала задумываться обо всем происшедшем, мне показалось, что можно было бы избежать всех этих неприятностей и горестей, если бы родители поинтересовались моим мнением о помолвке. Я бы сказала им, что люблю не Джеррита Чендлера, а его младшего брата, Николаса.

Но, к сожалению, когда я родилась, никто не спросил о моем отношении к помолвке, а к тому времени, когда достаточно повзрослела, чтобы иметь право голоса, было слишком поздно: меня уже обещали Джерриту.

Вам, может быть, покажется странным, что в то просвещенное время со мной поступали так старомодно. Ведь, обычно, благородные девушки, едва окончив школу, дебютировали во время сезона в Лондоне, и уже здесь на балах и ужинах, проводимых в аристократических домах, они знакомились с множеством подходящих холостяков, в надежде найти себе мужа и устроить свое будущее.

И, хотя моя мать была внучкой графа Шеффилда, этот пьяница и расточитель промотал все состояние задолго до своей смерти и равнодушно оставил маму и ее родственников.

Ее же мать, моя бабушка Тиберия Чендлер Шеффилд, к тому времени овдовела. Мой дед, сын графа Шеффилда, благородный и уважаемый, погиб в железнодорожной катастрофе в результате дурацкого пари. Никто об этом никогда не говорил. Без сомнения, делалось это лишь для того, чтобы пощадить чувства бабушки Шеффилд. Когда она говорила о нем, черты ее лица смягчались, а глаза наполнялись слезами. Лично для меня смерть деда не была такой уж большой потерей, потому что я не знала его, но было ясно, что этот человек был таким же бесхарактерным, как и остальные члены его семьи. Он оставил бедную бабулю Шеффилд с двумя детьми (моей матерью Сарой и ее старшим братом, дядей Эсмондом) совершенно без гроша. Моей бабке ничего не оставалось делать, как погоревать, собрать свои пожитки и вернуться из Лондона в Хайклифф Холл, к своему старшему брату, баронету сэру Найджелу Чендлеру.

Мой двоюродный дед Найджел, черствый, бессердечный человек, не был склонен обременять себя бабушкой Шеффилд с двумя детьми. Но он помнил о своих обязанностях и все же позволил им поселиться на близлежащей ферме, которая принадлежала ему. Вот таким образом моя семья и поселилась в Пембрук Грандж.

Все это, конечно, произошло задолго до моего рождения и никаким образом не связано с моей помолвкой, но к этому-то я постепенно и перехожу в своем рассказе.

Через несколько лет, дед Найджел, вдовец, женился во второй раз. Его невеста, Гвинет Уэлсли Прескотт, была вдовой морского капитана Бродерика Прескотта, которому она родила двоих детей, Веллесли и Джулиану. Таким образом, у деда Найджела теперь стало шесть юных иждивенцев. От первого брака у него была дочь Мэгги, кроме того, дед являлся опекуном своего племянника Драко Чендлера, незаконнорожденного сына его покойного брата Квентина и бабули Шеффилд.

Дети росли вместе, они были примерно одного возраста, и, так или иначе, являлись родственниками. В конце концов, их жизни переплелись, когда Мэгги сбежала с Драко, дядя Эсмонд женился на Джулиане, а мама вышла замуж за Веллесли.

Все вокруг поговаривали, что мать могла бы найти себе более достойного супруга, но она любила папу. И, когда тот решил пойти по стопам своего деда – моряка Прескотта, я, правнучка графини, оказалась дочерью простого морского капитана и уже не считалась дворянкой. Но любовь к отцу была очень сильна. Я не обращала внимания на его занятие. В конце концов, это и явилось причиной моей запутанной помолвки.

Папа разбогател, но наша голубая кровь уже была так «разбавлена», что женихи стали относиться ко мне несерьезно, несмотря на мое внушительное приданое. В результате, во время сезона в Лондоне, поклонники из аристократических кругов были уже не для таких, как я, хотя у них не было ничего кроме пустого кошелька и титула. Но, ни папу, ни его делового партнера Драко Чендлера, отца Джеррита и Николаса, не интересовали титулы. Решив что у них нет никаких причин менять богатство на титул, они сочли целесообразным обручить меня и Джеррита.

Порой мне кажется, что все это отец и Драко сделали для того, чтобы объединить Прескоттов и Чендлеров и кровными, и брачными узами. А так как Джеррит был старшим из сыновей Чендлера, а я была единственной дочерью Прескоттов, наш брак стал вполне логичным. Но все же, мне представлялось не совсем понятным то обстоятельство, почему именно я должна была стать связующим звеном между двумя семьями. Ведь мой старший брат Гай вполне мог бы быть помолвлен с одной из дочерей Чендлеров, тем более что их имелось целых три. Я уверена, что любая из них была бы для него подходящей женой.

Очевидно, мне просто не повезло. Я была принесена в жертву на брачный алтарь (хотя никто, кроме меня не воспринимал все в таком свете). К тому же, мне по душе был не Джеррит, а Николас.

Но своим родителям я ничего не говорила, даже когда была маленькой, чувствуя, что это чрезвычайно расстроит их. Естественно, папа искренне верил в то, что для его дочери эта партия окажется самой лучшей. Ему было бы очень больно, если бы я открыто не согласилась с таким выбором, а мама не перенесла бы этого конфликта. Какие бы передряги не терзали наш дом, ее красивые поджатые губы говорили красноречивее слов.

Но такое случалось не часто, потому что у нас была счастливая семья. Папа был очень веселым, общительным человеком и осыпал нас своей любовью и многочисленными подарками, которые он привозил из долгих круизов в дальние страны. Мама же, нежнейшая натура, руководила всеми нами, включая и папу, твердой, но доброй и любящей рукой. Гай унаследовал от отца глаза и характер, светло-русые волосы и голубые глаза. У младшего же брата, Френсиса, были темно-каштановые волосы, с золотым блеском, глаза цвета топаза, а свою страстную натуру он унаследовал, как заявила бабуля Шеффилд, только от Чендлеров.

– Ты – атавизм, Лаура, – частенько говорила она мне. – Внешностью ты напоминаешь мою мать, твою бабушку Маргарет Дарнли Чендлер. Но, к сожалению, боюсь, – здесь она цокала языком и качала головой, – характер у тебя прадеда, сэра Саймона Чендлера, который, хотя я и любила его, действительно любила, был очень свиреп и имел необузданный характер. Боюсь, что у всех Чендлеров в крови есть что-то дикое. Хотя, к счастью, меня вовремя освободили от бремени таких непостоянных людей, как мои братья Найджел и Квентин, с их темпераментом, который передался им от сэра Саймона. Особенно, Найджелу. Никто никогда не оказывал ему открытого неповиновения, ты знаешь, кроме Мэгги и Драко, который сбежал в Гретна-Грин. Найджел ненавидел Драко и никогда не согласился бы на его брак с Мэгги. Какой это был ужасный скандал! Найджел пытался все замять, но об этом уже было столько разговоров… Тебе просто необходимо научиться сдерживать свои чувства, Лаура, дорогая, а то однажды они погубят тебя!

Я всегда прикусывала свой язычок, когда бабушка Шеффилд читала мне нравоучения, потому что обожала слушать ее рассказы. А если пыталась возражать, она хмурилась и прекращала рассказывать свои сказки.

Непонятно почему, но мое сходство с прабабкой Чендлер интриговало меня, и я иногда садилась на своего пони Калико Джека и ехала в Хайклифф Холл, чтобы получше изучить портрет прабабки, который висел в длинной галерее поместья. У нее были такие же волосы и глаза, но, приходилось констатировать, что она была гораздо красивее. У меня были темные прямые брови, опускающиеся по краям вниз; мой нос не был так прекрасно отточен как у бабки; рот был более благородным; упрямый подбородок, а сама фигура была скорее крепкой, чем изящной.

«Может, с возрастом стану красивее, – размышляла я, – как гадкий утенок, который превратился в прекрасного лебедя. Интересно, моя прабабка Чендлер в детстве была такой же простушкой, как и я?»

Так как мы с ней были похожи, я с полной уверенностью считала, что портрет должен принадлежать мне, а не висеть в Холле. Иногда я уже была готова украсть его, чтобы смотреть на него когда пожелаю. Но здравый смысл побеждал. И я ограничивалась редкими созерцаниями портрета, потому что не могла посещать дом так часто, как хотела.

Несколько лет назад, после того как дед Найджел был убит грязным контрабандистом, дядя Эсмонд унаследовал титул баронета. Это был мрачный, замкнутый человек, окруженный каким-то ореолом печали. Я часто слышала, как слуги шептались, что он находится под башмаком у жены и, мне кажется, разговоры велись не без основания. И тетушка Джулиана, и ее мать, моя бабушка Гвинет Уэлсли Прескотт Чендлер (теперь вдова леди Чендлер, которая осталась в Холле после смерти деда Найджела), обе были недовольны своей жизнью и во всем обвиняли дядю Эсмонда. Более тяготеющий к наукам, чем к трудолюбию, он был не в состоянии руководить таким огромным поместьем. И Холл, бывший когда-то роскошным и величественным, постепенно приходил в упадок, когда Эсмонд стал его владельцем.

Я жалела дядю Эсмонда и искренне не любила тетю Джулиану и двух ее детей, моих кузенов Элизабет и Торна, которые считали себя выше всех остальных детей, потому что они – дворяне, а Прескотты и Чендлеры – уже нет. Особенно неприязненно Лиззи и Торн смотрели на Чендлеров, в которых текла цыганская кровь, потому что мать дяди Драко была цыганкой. Торна я ненавидела больше Лиззи. Он был хитрым и противным мальчишкой, который, шутки ради, мог засунуть кому-нибудь в постель жабу или паука за шиворот.

Хотя в то время мне было восемь лет, я четко помню один случай, после которого мои чувства к Николасу переросли в любовь, а чувство ненависти к Торну значительно усилилось.

Стоял майский день, и все Прескотты, Чендлеры и Шеффилды собрались в Пембрук Грандж на традиционное празднество.

Мы, корнуолльцы – большие приверженцы своего клана, происходящего от кельтов и, несмотря на развитие цивилизации, до сих пор остаемся верны нашим древним суевериям и языческим обрядам. Несмотря на то, что в Белтейн, известный так же как праздник 1 Мая, мы уже больше не приносим жертв богине Серидвен и не проводим наш скот сквозь ритуальные костры, чтобы получить благословение Матери Земли, но до сих пор танцуем вокруг майского дерева, а с наступлением темноты зажигаем обрядовый костер, как делали друиды и другие древние народы.

К сожалению, на 1 Мая 1832 г. стояла отвратительная погода, небо было свинцового цвета, а на горизонте собирались грозовые тучи, предвещая дождь. Папа оптимистично заявил, что дождь не начнется, пока мы не закончим свой завтрак на открытом воздухе. Но, увы, вопреки нашим надеждам все случилось наоборот. Как только мы принялись за еду, стал накрапывать дождь, уничтожая яркие, развевающиеся ленточки на нашем майском дереве. Слуги торопливо принялись убирать блюда с длинного, покрытого белой скатертью стола, установленного на газоне, и нам пришлось перенести весеннее празднество в дом.

Наш дом находился в северном Корнуолле, среди обширных, простирающихся до самого моря торфяников. Растительность здесь была скудная, холмы стояли голые, хотя в глубоких оврагах встречались березы, дубы, ольха и ясень. Высящиеся скалистые вершины огромных, уродливых гранитных гор, казалось отделяли небо от земли.

Пембрук Грандж был построен в конце семнадцатого века, то есть ранее Хайклифф Холла, располагающегося в нескольких милях к юго-западу и построенного во времена королевы Елизаветы. Поместье же дядюшки Драко, Стормсвент Хайтс, расположенное вдали от Холла, среди холмов с видом на океан, стояло уже с 13-го века. Наш дом не был ни таким строгим и суровым, как Холл, ни таким интригующим, как таинственный, с башнями, Хайтс. Он был гораздо меньше и проще двух своих соперников. Но, в отличие от них, дом излучал тепло и радость. Здесь всегда было уютно, чего нельзя было сказать о двух других поместьях.

Дом был построен из ракушечника, бледно-желтого камня, который с годами приобрел очаровательный кремовый оттенок, напоминающий мне свежую пахту. Когда солнце освещает его прямоугольные блоки, они отражают солнечные лучи с богатым, сочным отблеском, который постепенно, исчезает с наступлением сумерек. Грандж имел квадратную форму, прямые угловатые линии фасада смягчались широким крыльцом с колоннами, поддерживающими балкон с витиеватой каменной балюстрадой наверху. Длинные, узкие, створчатые окна располагались через одинаковые промежутки вдоль первого и второго этажей. Крыша мансарды была покрыта черным шифером, ниже, над балконом, дом опоясывал простой фронтон. По обеим сторонам фронтона располагались три слуховых окошка. Над крышей возвышались четыре высокие трубы. Зеленые лужайки были усеяны чахлыми елочками с узкими верхушками, характерными для Корнуолла, и другими деревьями, выращиваемыми здесь годами. Клумбы с весенними цветами красиво огибали дом. За домом был разбит огромный сад – буйное изобилие красок и зелени. Здесь мама выращивала свои лекарственные травы, о которых она особенно заботилась, потому что обожала возиться с растениями.

Внутри наш дом напоминал настоящий садок для кроликов. Комнаты сами по себе были просторны и хорошо спланированы. Во всем доме было множество ниш, укромных уголков и кладовок – излишки архитектуры, как я думаю – которые придавали Гранджу удивительно-причудливый образ и делали его отличным местом для игр.

С майским деревом у нас ничего не вышло, а так как мы, дети, не могли долго бездействовать, то сразу после еды решили поиграть в прятки.

На третьем круге игры мне в голову пришла идея спрятаться в одном из старых сундуков на чердаке. Николас водил, а так как они с моим братом Гаем были закадычными друзьями и мальчик часто бывал в нашем доме, то ему были хорошо известны многие укромные уголки. Поэтому, мне нужно было как следует постараться, чтобы ускользнуть от него.

Лишь только Николас закрыл глаза и начал считать до ста, все дети со смехом рассыпались в разные стороны. Как можно быстрее я вскарабкалась по лестнице и, затаив дыхание, проскользнула в одну из кладовок на чердаке. Во рту у меня пересохло, а сердце бешено колотилось в груди.

На чердаке было темно и мрачно – тусклый серый пучок света проникал сюда через грязные слуховые окошки, а воздух был спертый и влажный из-за весеннего дождя. Некоторое время я неуверенно стояла и смотрела на поднятые мной клубящиеся облака пыли над окружающим меня всяким хламом. Я редко поднималась сюда, потому что немного побаивалась чердака. В той части, где не жили слуги, чердак был заполнен старой мебелью, безделушками, часами, посудой, музыкальными инструментами, книгами, игрушками, одеждой и другими ненужными вещами. И хотя все эти вещи были мне хорошо знакомы, все равно, казалось, что они таили в себе какую-то опасность. На чердаке старый хлам продолжал жить своей собственной жизнью. Сейчас, в полумраке, со стучащим по крыше и окнам дождем, это жуткое ощущение еще больше усилилось. Я уже чуть было не удрала обратно в дом. Но, в конце концов, желание перехитрить Ники оказалось сильнее страха и мне удалось заставить себя пройти дальше в кладовку. К своему ужасу, первое что я увидела, были три разбитые фарфоровые куклы, которые таращились с полок прямо на меня. Казалось, что их круглые, широко открытые глаза светились тусклым, маниакальным блеском. Жемчужно-белые зубки между приоткрытыми, нарисованными губками казались маленькими и остренькими. На какое-то мгновение я представила себе, что эти куклы вдруг ожили и бросились на меня. Мне сразу стало плохо. Я задрожала, повернулась и неожиданно наткнулась на манекен в перепачканной шляпе с вуалью. Сердце ушло в пятки. Но через некоторое время я сообразила, что приняла манекен за женщину, скрывающуюся на чердаке и, обойдя шатающийся призрак, проскользнула между поцарапанным столом и поломанной лошадью-качалкой к огромному сундуку, стоявшему в нише одного из окон.

Мне показалось, что в этой части чердака было гораздо светлее и не так душно. Чувствовалась прохлада весеннего дождя. Осторожно опустившись на корточки, чтобы не запачкать платье, я обследовала сундук. Без сомнения, он был достаточно большой, чтобы в нем спрятаться. Интересно, что же в нем лежит? Повернув ключ в заржавевшем замке, я со скрипом подняла тяжелую крышку и поморщилась от запаха пыли и затхлой лаванды, который щекотал мне ноздри. Удивительно, но в сундуке находились аккуратно сложенные костюмы, от вида которых все мои страхи сразу же улетучились. До чего ж они были хороши! За исключением портретов моих предков, я никогда раньше не видела ничего подобного. Лишь только я коснулась старинных одеяний, игра в прятки сразу же была забыта.

«Вот было бы здорово одеться в это!» – думала я, размышляя, кому же принадлежала эта одежда?

Здесь были платья из мерцающего шелка и атласа, жакеты из мягкого бархата, отделанные богатыми золотыми кружевами, длинные мантильи, украшенные лебяжьим пухом и мехом, восхитительные веера, дорогие кожаные перчатки, туфли с бантами, пряжками, украшенными драгоценными камнями каблуками и многое другое. Можно было потратить весь день, примеряя все эти наряды. Но у меня на это совершенно не было времени, потому что на лестнице послышались приближающиеся шаги, которые напомнили мне о цели моего пребывания на чердаке. Поспешно схватив целую охапку одежды, я вытащила ее из сундука и положила на пол. Затем залезла в сундук и закрыла крышку, оставив щель через которую могла видеть и дышать.

Как только дверь отворилась и мимо проскользнула тень, я затаила дыхание. Казалось, мое сердце бьется так сильно, что слышно снаружи. Думая что это Ники, я вся напряглась в надежде, что меня не обнаружат. Когда тусклый свет осветил лицо вошедшего, я облегченно вздохнула, потому что это оказался всего лишь Торн, который, подобно мне, искал местечко, где спрятаться.

Не замечая моего присутствия, он исследовал несколько подходящих углов. Судя по всему, Торн остался недоволен ими и продолжал бродить по чердаку тыкаясь то туда, то сюда.

Мне так хотелось, чтобы мальчишка поскорее ушел, потому что была уверена, – как только Торн меня обнаружит, позабудет об игре и побежит докладывать Ники о месте моего пребывания.

Готова поклясться, я чувствовала себя не очень-то удобно, шпионя за Торном, который, в полной уверенности что его никто не видит, сбросил свою обычную слащавую, ангельскую маску, скрывающую его истинную натуру. Сейчас лицо мальчика было злым и лживым. Что я всегда и подозревала.

Несмотря на мое отвращение к нему, честно должна признаться, Торн был одним из самых красивых мальчиков, каких я только встречала. Он был среднего роста, стройный и крепкий, с пышными кучерявыми золотистыми волосами. На узком, бледном лице сверкали глаза цвета сапфиров. Двигался Торн плавно, грациозно, как лебедь. Все, даже я, соглашались, что он был похож на молодого грека, сошедшего с картины знаменитого художника.

Поэтому, теперь было страшно смотреть на его искаженное, вызывающее отвращение лицо, с узкими, коварными глазками. Красивые губы Торна изогнулись в презрительной усмешке. Он сердито выругался в свой адрес за то, что не смог подыскать себе место, где можно спрятаться и принялся бродить по чердаку, разбрасывая в разные стороны вещи, встречающиеся на его пути. Я была так взволнована созерцанием Торна, что уверена, до конца жизни не забуду того момента, когда он вошел на чердак. Какое-то чувство подсказывало мне: «сиди тихо, как мышка, авось, мальчишка тебя не заметит!»

Но, наконец, к моему величайшему огорчению, Торн заметил сундук и двинулся к нему. Я могла поклясться, он знал, что кроме него здесь еще кто-то был. Подкравшись как кот, мальчишка отбросил крышку сундука, которую я придерживала над собой, так резко, что чуть не выдернул мою руку.

– Ну, ну. А что у нас здесь? – насмешливо спросил он. – Неужели это моя маленькая кузина Лаура?

– Уходи, Торн! – потребовала я, поднимаясь и потирая болевшее плечо и руку. – Я первая пришла сюда, а если ты будешь стоять здесь, Ники, без сомнений, поймает нас обоих!

– Много ты об этом знаешь, глупая ты гусыня – издевался юнец. – Мое присутствие здесь не имеет никакого значения, потому что любому дураку известно, что ты прячешься именно в этом месте. Почему же еще все эти старые вещи валяются здесь в таком беспорядке! Правда, Лаура! Ты наверняка стояла не в той очереди, когда Бог раздавал мозги, ведь их-то у тебя, как раз столько, сколько и у гусыни?

– Это не правда! – возмущенно возразила я. – В конце концов, ты сам пришел прятаться на чердак, не правда ли?

– Да, но ты должна заметить, что твой кузен тщательно заметал свои следы. А его сестрица не только выгрузила из сундука все эти вещи, но еще и оставила четкие отпечатки своих ног на пыльном полу. С таким же успехом ты могла дать Ники карту, с точным указанием своего местонахождения, тупица ты этакая!

К своему ужасу я увидела, что Тори был прав, и чуть не заплакала. Прикусив нижнюю губу, чтоб она не дрожала, я несчастным взглядом обвела чердак. Вся радость от игры улетучилась, когда мне стало понятно, что времени подыскать себе другой укромный уголочек у меня совсем не осталось. Снизу слышался крик Ники и смех кузины Лиззи, которую уже нашли. Торн сразу же понял мое затруднительное положение, и черты его лица смягчились из-за жалости ко мне.

– Послушай, Лаура, – примирительным тоном произнес он, – я, так же как и ты не хочу, чтобы меня нашли. Поэтому, нам нужно действовать быстро. Мой план такой: залезай назад в сундук, а я прикрою тебя сверху этими сказочными костюмами и уберу твои следы на полу. В этом случае, даже если Ники и решит искать кого-то на чердаке, он тебя не увидит. А я заберусь под стол и прикроюсь одеялом или еще чем-нибудь.

Поначалу, эта идея Торна мне понравилась. Но потом, припомнив все его предыдущие насмешки, я решила не верить ему.

– Ничего не выйдет, Торн, – заявила я, качая головой. – Не такая уж я дура! Ты что-то задумал, я знаю! С чего бы это вдруг ты решил помочь мне?

– О, ради бога! Ты самая злобная! – Внезапно мальчишка замолчал, с трудом подавив уже готовые сорваться с языка полные ненависти слова. На его губах заиграла невинная улыбка, и он продолжил свою попытку уговорить меня. – Я же говорю тебе, Лаура: мне тоже не хочется, чтоб меня поймали. В конце концов, какой смысл в игре, если ты не хочешь победить? И если Ники найдет тебя, ты тут же проболтаешься, что я тоже здесь. Нам обоим ясно, уже поздно искать другое место, чтобы спрятаться, а он тебе нравится больше чем я. И, конечно же, в моих интересах помочь тебе. Это же очевидно. Ты и сама сообразила бы, если бы не была так дружна с Ники и так подозрительна ко мне. Другой причины я не вижу. Вспомни, мы же с тобой двоюродные брат и сестра, а Ники, всего лишь наш троюродный брат.

– Ну ладно, раз ты так говоришь, – наконец произнесла я, несмотря на свои опасения.

Слова Торна немного убедили меня, а потом, у нас не оставалось времени спорить. С каждой минутой игра близилась к завершению, и я уже слышала снизу, что Ники нашел своих младших брата и сестру, близнецов Александра и Анжелику.

– Полезай в сундук – подгонял меня Торн. – Давай, быстрей! Мне еще тоже нужно успеть спрятаться!

Наконец, с неохотой (хотя я и согласилась с ним, меня все еще мучили сомнения) я снова свернулась калачиком в сундуке, сморщив нос от затхлого запаха и стараясь пореже дышать, а Торн набросал на меня все эти пропитанные пылью вещи.

Братец с шумом захлопнул крышку сундука и ушел. Его шаги гулко раздавались в тишине. Мне показалось, что я слышу приглушенный смешок, но решила, что это доносится с нижнего этажа. Наверное, Ники нашел Дамарис или Брайони, своих младших сестер.

В сундуке было темно и душно. Теперь, в этой куче вещей, мне стало очень тесно и было трудно дышать. Что-то – перья или мех – щекотало мои ноздри, так что я чуть было не чихнула. Мне было страшно неудобно. Я попробовала изменить положение, уже желая, чтобы, несмотря на старания Торна, Ники нашел бы меня. Мне подумалось, что идея спрятаться в сундуке была не из удачных. С каждой следующей минутой мои сомнения по поводу Торна возрастали. Конечно, он прятался сейчас под столом, безмолвный и неподвижный, как статуя, в случае, если Ники и другие придут на чердак. Но почему я не слышала его дыхание?

– Торн! – тихо позвала я, чтобы убедиться, что он здесь. – Торн, ты где?

Очевидно, мальчик не слышал шепот, потому что ничего не ответил. На свой страх и риск я решила приоткрыть крышку. Толкнула ее, но она не сдвинулась. Преодолевая растущее беспокойство, я закричала:

– Торн! Прекрати эти глупости и ответь мне! Торн! Я не могу дышать! Ты слышишь? Мне нечем дышать! Я не могу открыть крышку! Ты должен помочь мне!

Но ответа не последовало, и я с разочарованием поняла: мой кузен специально запер меня в сундуке и ушел.

ГЛАВА 2 РЫЦАРЬ В СИЯЮЩИХ ДОСПЕХАХ

Из-за предательства Торна меня захлестнуло множество противоречивых чувств. Сначала я больше разозлилась, чем испугалась. Мне даже и в голову не приходило, что каким бы подлым не был мой кузен, он не появится, чтобы освободить меня. Но теперь стало понятно, что это так. Уверенная, что все мои попытки выбраться еще больше поощрят его продлить мое заключение, я решила подождать.

«Чем быстрее братец поймет, что ему не удастся вывести девчонку из себя, тем быстрее вернется и освободит ее, – с тоской подумала я. – Вот уж он посмеется надо мной! Ну, подожди, дай мне только добраться до тебя! Я сверну твою противную, костлявую шею!»

Покусывая нижнюю губу, пленница чердака предвкушала свою месть, кипя от злости: «Как я, которая прекрасно знает натуру этого человека, могла попасться в сети Торна?» Я еще больше распаляла свою ярость, представляя, как сведу с ним счеты, освободившись из своей темницы.

Из прошлого опыта мне хорошо было известно, что ругаться на моего кузена бесполезно. Он будет только нагло лгать, защищая себя. Даже если дядюшка Эсмонд и заподозрит его ложь, тетушка Джулиана защитит сынка, как это обычно бывало. И Торн опять останется безнаказанным. Сделав несколько острых и едких замечаний по поводу недостатков дядюшки Эсмонда, тетя Джулиана будет настаивать, что их «дорогой» сыночек не совершал того, в чем его обвиняют. А потом, возмущенная от нанесенного ей оскорбления, тетя выйдет из комнаты, презрительно фыркнув и подчеркнуто игнорируя дядю Эсмонда, как какого-нибудь грязного бродягу – разносчика опасной и заразной болезни. И после этого, как обычно, дядюшка покорно позволит замять это дело.

– Выпороть бы его, как следует, этого Торна, – как бы ни к кому не обращаясь, порицательно скажет бабушка Шеффилд, – иначе он вырастет и станет выродком, как мой брат Квентин, и, без сомнения, закончит жизнь на виселице.

После этих слов, дядюшка Эсмонд покраснеет и будет бормотать всякие оправдания, почему моего кузена никогда не наказывали.

К сожалению, о моих родителях нельзя было сказать, что они нас не наказывали. Поэтому мне нужно было тщательно продумать план своей мести, иначе могло здорово влететь. Постепенно, пока я, скрючившись, лежала в сундуке, упираясь головой и коленями в его жесткие стенки, у меня начал созревать план.

Давно, когда еще тетя Джулиана была маленькой девочкой, у нее был пони, который не устраивал ее, потому что недостаточно быстро скакал. Она колола его шляпными булавками и пихала в бока ногами. В результате пони взбесился и понес ее в лесистый парк, окружающий Хайклифф Холл. Джулиана зацепилась за низко растущую ветку, вылетела из седла и, приземлившись, сильно растянула связки на лодыжке.

Теперь меня не покидала мысль о резвом красавце-скакуне Торна, Нью-Форесте, и о том, как он дико отреагирует, если я воткну в него одну из своих шляпных булавок. Мой кузен не очень-то хорошо держался в седле, резко дергая за вожжи и жестоко пришпоривая своего пони. Я была почти уверена, что он не сможет справиться со своим норовистым коньком, рассерженным быстрым, но точным уколом булавки, и с позором будет выброшен из седла.

«Вот уж посмеюсь, когда кузен, жалкий и униженный, растянется на земле!»

Я увлеченно размышляла о том, какую взбучку задам Торну, потому что ни капельки не сомневалась, что он испытывает величайшее наслаждение от той шутки, которую проделал со мной.

Последняя мысль отрезвила меня. Оказалось, что прошло уже много времени, а мой кузен все еще не вернулся. «Где же он может быть?» – сомнения роились в моей голове.

– Торн! – повелительно крикнула я, властно стуча кулаком по крышке сундука. – Торн, открывай! Ты уже пошутил, хватит, а не то я так закричу, что ты оглохнешь!

Но ответа так и не последовало, и тут я полностью убедилась, что на чердаке никого нет, а мальчишка ушел и совсем забыл обо мне. Но, что хуже всего, вероятно, кузен и не собирался возвращаться. По спине пробежала дрожь, сомнений не оставалось, Торн никому не укажет моего местонахождения, иначе, его разоблачат и все узнают, что он сделал с доверчивой девчонкой.

Я была так ошеломлена, как будто сильно ударилась и потеряла сознание и даже не могла сообразить, что теперь делать. Невозможно было представить, что Торн мог так ужасно поступить со мной. Мне даже сначала не хотелось верить в это.

«Ну, конечно же, ты ошибалась», – думала я. Но постепенно холодная неумолимая рука начала сжиматься где-то в глубине души от сознания, что этот негодяй бросил меня. Дыхание стало неровным, а сердце бешено забилось в груди.

«Ты должна что-нибудь придумать, Лаура, – успокаивала я себя, стараясь побороть возрастающую панику. – Ты должна что-нибудь придумать».

Я заставила себя сделать несколько глубоких вздохов и постаралась расслабиться, чтобы хоть немного успокоиться. Затем, отбросив в сторону пыльные костюмы, неуклюже повернулась, стараясь добраться до замочной скважины и получше рассмотреть ее. Заглянув в отверстие и ничего через него не увидев, я поняла, что кузен не вынул из замка ключ, и это меня немного подбодрило. Мне бы только найти, чем повернуть ключ изнутри, и тогда я буду свободна.

Пошарив в сундуке вокруг себя, я нащупала острый конец длинного и плотного пера и вытянула его из какой-то шляпы.

Разбросав груду одежды, которая так мешала, мне с трудом снова удалось подобраться к замочной скважине. Осторожно засунув кончик пера в замок, я принялась манипулировать ключом. Через несколько минут в скважине появился тусклый серый свет, и ключ со звоном упал на пол.

Я могла бы заплакать от досады и разочарования, потому что ключ достать было невозможно, вместе с ним пропала и моя надежда выбраться из сундука.

Не знаю, сколько прошло времени. Мне казалось, что я сижу в этом сундуке уже несколько часов. Становилось жарко и душно. Со лба катился пот, оседая капельками на верхней губе, ладоши тоже вспотели. Одежда прилипла к телу, и все вокруг и внутри меня казалось липким и влажным. Как бы я не старалась оставаться спокойной, в моем сердце росло беспокойство, становилось трудно дышать.

Снаружи мелкий весенний дождик превратился в настоящую бурю. Я слышала, как струи дождя бьются о крышу и стучат в окошко чердака. Шум дождя эхом отдавался на чердаке, и мне казалось, что это какое-то зловещее существо стучится в крышку сундука и требует впустить его внутрь. От сильного, удушливого запаха лаванды стало плохо: закружилась голова, кожа покрылась потом и мурашками.

У меня вдруг возникло ужасное ощущение, что задыхаюсь. Как дикое, попавшее в капкан животное, я принялась колотить кулаками в крышку сундука и взывать о помощи. Призывы оказались напрасны. Я кричала до тех пор, пока совсем не обессилела и не охрипла. Вскоре мне стало ясно, что никто не услышит мои крики. Задыхаясь от недостатка воздуха, маленькая пленница тяжело повалилась на содержимое сундука, не обращая внимания даже на то, что острый каблук какой-то туфли впился в ее бок.

Не в состоянии больше сдерживать слезы, я разрыдалась от испуга и ярости. Бесполезно было ругать Торна, а заодно и себя за то, что так легко попалась на его удочку. Испытывая острую тоску, я поняла, что если умру здесь на чердаке, запертая в сундуке, никто никогда не узнает, что со мной произошло.

В унылые зимние вечера, когда ветер жутко завывал в торфяниках, мы, дети, обычно собирались у камина и слушали, как мои кузены Чендлеры шепотом рассказывали множество историй о привидениях, о загадочном доме дядюшки Драко, Стормсвент Хайтсе, в котором когда-то произошло страшное преступление и два тела были замурованы в стене, где пролежали несколько веков, пока дядюшка Драко и тетушка Мэгги не решили отремонтировать старое, разрушенное поместье.

Сейчас я вдруг вспомнила все эти страшные истории. Сундук показался мне склепом, темным, душным и полностью изолированным от мира живых. «Неужели этот сундук окажется моим гробом, – размышляла я, – и через много лет кто-нибудь придет на чердак, найдет мои останки и похоронит их в безымянной могиле на кладбище, как дядюшка Драко и тетушка Мэгги предали земле те два скелета, обнаруженные в стене дома.

Мое воображение так сильно разыгралось, что я довела себя до состояния истерики, когда вдруг ключ в замке сундука повернулся, крышка широко открылась и надо мной склонились Джеррит и Николас. Их темные, цыганские лица были мрачными, как грозовые тучи. Торн, которого держали за шиворот, болтал ногами в воздухе и визжал от ярости, извивался, как рыбка на крючке, пытаясь освободиться от крепкой хватки Джеррита.

– Все закончилось, ты свободна, Лаура, – ласково сказал Ники. Решительное выражение лица мальчика смягчила улыбка, когда он увидел меня, испуганную и заплаканную. – О, Лаура, с тобой все в порядке?

– Ники! О, Ники! – всхлипывала я, бросаясь в его объятия. – Я так испугалась. Мне… мне нечем было дышать! Я думала что… умру здесь!

– Успокойся, успокойся, крошка. Все хорошо. Теперь уже все закончилось. – Ники крепко прижимал меня к себе, успокаивающе поглаживая мне спину. – Ну, давай, вытирай свои слезы, а не то глаза станут красными и потухнут, тогда уж точно, каждый захочет узнать от чего ты так расстроилась. И черт знает, что начнется тогда. Хорошая моя девочка. – Он попытался усмехнуться, стараясь успокоить меня.

– Вот, возьми, – Ники вытащил из сундука довольно грязный, пожелтевший от времени кружевной платок и сунул мне в руку. – Вытри нос. Вот и хорошо. Теперь тебе полегчало чуть-чуть, крошка!

Увидев, что я начинаю успокаиваться, Ники сжал кулаки и повернулся к Торну.

– А теперь послушай, ты, скользкий маленький червяк! – мальчик говорил отчетливо, пихая что-то бормочущего Торна в грудь. – Мы уже все устали от твоих идиотских выходок и больше не собираемся их терпеть, слышишь? Лаура же могла задохнуться здесь, мерзкая ты тварь! Что ты собирался с ней сделать, если бы я не заподозрил неладное и не выбил из тебя правду, Торн? Оставить ее здесь? Ты, ей богу, самый настоящий кровожадный монстр! Но на этот раз, ты не останешься безнаказанным, это уж точно. Тети Джулианы здесь нет, и она тебя не спасет, как обычно, и не услышит твоих криков о помощи. Таким образом, ты в моих руках, также как и бедняжка Лаура была в твоих. Сейчас я задам тебе такую трепку, которую ты действительно заслуживаешь, отвратительный родственничек!

– Подожди! – Джеррит заговорил с Ники, как с глупым юнцом, останавливая его, подняв вверх руку. – Подумай немного. Нужны ли нам неприятности, которые последуют за тем, как мы проучим этого презренного дурака? Папа наверняка разозлится, ты сам знаешь, каково это будет. А Торн сразу же полетит к тете Джулиане поплакаться. Давай оставим все как есть. С Лаурой все в порядке, а с этим маменькиным сынком мы разберемся в более удобное время и в подходящем месте.

Его губы изогнулись в презрительной улыбке, и он толкнул Торна. Затем Джеррит внимательно посмотрел на Ники, и на какое-то мгновение между братьями возникло непонятное мне напряжение. Только со временем я поняла, что эти взгляды были красноречивее слов, которые, если б их произнесли, подобно ящику Пандоры, обнажили бы страшные, уродливые вещи, без всякой надежды навсегда забыть о них. Даже тогда, несмотря на мой юный возраст, что-то в поведении Джеррита неприятно напоминало мне его деспотичного отца, и от такого сходства меня бросало в дрожь.

Сейчас, как и раньше, в старой Англии, существовал закон о том, что только один сын (хотя у дяди Драко их было несколько), старший, может быть наследником и стать, в свое время, главой рода, человеком, которому все члены семьи должны подчиняться, несмотря на то, что он сам плевал на всех, кроме Бога и короля. Джеррит как раз и был таким наследником. Мне кажется, Ники вспомнил об этом, потому что внезапно покраснел. В наступившей тишине, с его губ сорвались ругательства и язвительные слова.

– Мне никто не будет указывать, Джеррит! – резко заявил Ники. – Никто, а меньше всех ты! И я не прошу тебя делить со мной ответственность за мои поступки. Не прошу! Иди вниз, если боишься, – усмехнулся он, – и стань таким же ябедой, как Торн. Мне плевать! Тебе от этого никакой пользы не будет. Папа не выносит нытиков, поэтому ты из этого ничего не выгадаешь. А может быть тебе, как обычно, хочется показать себя лучше меня? Ну, тогда иди, делай как знаешь. А если останешься, то позволь мне рассчитаться с этим идиотом!

После этих слов, Джеррит угрюмо поджал губы. Не знаю, что он собирался ответить, но тут, без всякого предупреждения, Ники, как бешеная собака, набросился на Торна, вырвав его из рук брата так внезапно и сильно, что тот отлетел в сторону, наткнувшись на лошадку-качалку. Ники же с Торном повалились на пыльный пол чердака.

Хотя обоим мальчикам исполнилось по одиннадцать лет, Ники был гораздо больше и тяжелее Торна, который казался младше своего возраста и практически ничего не понимал в драке, потому что все время прятался за юбку своей мамочки. И я не удивилась, увидев, как он беспомощно барахтался на полу, подобно жуку, внезапно перевернутому на спину. Мое настроение заметно улучшилось, когда его лицо приобрело испуганное и встревоженное выражение.

Я сразу же перестала плакать и ликующим голосом закричала:

– Дай ему в нос, Ники! Разбей его противное лицо! Однажды я наблюдала драку каких-то потрепанных девок из кабака в деревне и сейчас вспомнила некоторые их реплики.

– Какая же ты грубая, кровожадная девица, Лаура! – холодным тоном заметил Джеррит, осуждая мое, совсем недостойное леди, поведение. Он стоял и отряхивал пыль со своей одежды. – Я это запомню. – Его глаза посмотрели на брата. – Хватит, Ники! Я тебя предупреждаю. Ты знаешь, как папа относится к дракам. Я не хочу, чтоб меня выпороли из-за того, что какой-то засранец не в состоянии сдержать себя.

– Не вмешивайся, Джеррит, а не то пожалеешь об этом! – бросил ему брат сквозь стиснутые зубы, одновременно нанося основательный удар в челюсть Торна. Затем, замычав от боли, прорычал: – Этот… сопливый щенок наконец-то получит то, что ему давно причитается, и ты не сможешь… мне помешать!

После этих слов глаза Джеррита потемнели от только ему одному известных эмоций, а челюсти сурово сжались. В эту минуту, в полумраке чердака, он показался гораздо старше своих тринадцати лет и стал так похож на своего отца, что я даже вздрогнула, по моему телу побежали мурашки.

«Однажды этот парень станет очень опасен», – подумалось мне. Я воспринимала всю ситуацию уже не как восьмилетняя девочка.

Необходимо сказать, что все, за исключением тети Мэгги и моего отца, боялись дяди Драко. И поэтому-то было ясно, почему я предчувствовала, что Джеррит, когда вырастет, будет не только разделять взгляды своего отца, но и унаследует его характер.

Пока мы с Джерритом наблюдали, стычка на чердаке переросла в настоящее побоище. Торн явно терпел поражение. У него был подбит глаз и разбита губа. Но, тем не менее, должна признать, что он защищался, как мог. Ники, который не привык к такой девчоночьей тактике, как царапание и вырывание волос, тоже порядком досталось. На его лице появились глубокие, красные царапины от ногтей, а на левой руке красовались отпечатки острых зубов Торна.

На чердаке был полный бардак. Повсюду валялась сломанная мебель. Хрупкий деревянный стул, на который Ники толкнул Торна, развалился на части. Пол был усеян острыми деталями разбитых китайских часов, которые впивались в катающихся на полу мальчиков. Из-за поднятой пыли ничего нельзя было разглядеть.

Торн изловчился и, освободившись, попытался встать на ноги. Но не успел он сделать и пару шагов, как Ники ухватил его за рубашку и разорвал ее пополам. Наклонив голову, как нападающий козел, мальчик пошел на таран и боднул Торна в живот. Они оба повалились на овальное зеркало и осколки с грохотом посыпались на пол. Стоял такой ужасный грохот, что я была уверена, все в доме слышали его.

Наверное, Джеррит подумал то же самое и быстро произнес:

– Ради бога, Ники! Ты хочешь, чтобы папа и все обители дома с минуту на минуту заявились сюда!

Но Ники не обращал на брата никакого внимания и жаркая схватка продолжалась. Схватив поломанную бамбуковую птичью клетку, Торн так сильно съездил ею Ники по голове, что чучело соловья выскочило из гнезда и полетело через широко открытую дверцу, а клетка оказалась прямо на голове Ники. Сорвав с себя этот отвратительный бамбуковый воротник, мальчик забросил его на полку и схватил одну из фарфоровых кукол, которые так испугали меня сначала, и жестоко ударил ею Торна по лицу. Голова куклы отломалась и покатилась по полу. Каким-то чудом она не разбилась и сейчас смотрела на меня своими невидящими глазами из груды изъеденных мышами подушек. Заныв, как придавленный кот, Торн отпрянул назад и повалился на пол, дрожа и корчась в агонии. Его руки были прижаты к лицу. Между пальцами, из разбитого носа и ран на щеках сочилась кровь.

– О, боже! – воскликнул Джеррит и быстро ринувшись на Ники, обхватил его вокруг груди железной хваткой, прижав руки к туловищу.

Тот брыкался и ругался. Но Джеррит крепко держал его.

– Да успокойся же ты, дурак! Успокойся! – резко приказал он и, как следует, встряхнул своего брата. – Мы все будем очень счастливы, если ты не убьешь этого рыдающего идиота!

И, как обычно, дверь в этот момент распахнулась. На пороге появился дядя Драко, сопровождаемый тетей Мэгги, папой с мамой и дядей Эсмондом. От одного вида моего грозного цыганского дяди, чье слово среди других авторитетных особ было для меня законом, мое сердце ушло в пятки. Я была совершенно уверена, что настал час расплаты за наше ужасное поведение. Джеррит и Николас были похожи на двух солдат, застигнутых военным патрулем во время ужасающего правонарушения. Даже Торн прекратил свои кошачьи завывания. В резко наступившей тишине дядя Драко обвел взглядом чердак и нас, детей. Все мы имели весьма потрепанный вид. Он осуждающе посмотрел на Джеррита и Николаса, едва (к моему облегчению) скользнул взглядом по мне и, наконец, остановился на Торне. Драко смотрел на него оценивающе, даже, можно сказать, с неприязнью. Дядя не сделал даже и шага в сторону Торна, чтобы помочь ему, хотя было очевидно, что истекающему кровью мальчику было очень больно. Без всякого сомнения, при других обстоятельствах, папа занялся бы разборкой этого происшествия. И, прежде чем узнать, что привело Торна к такому состоянию, он бы, в первую очередь, позаботился о нем. Но, так как здесь был дядя Драко, папа предоставил ему право разбираться со всем этим. Тетушка Мэгги, которая могла осмелиться вступиться за Торна, не любила его и поэтому даже не попыталась подойти. Даже дядя Эсмонд и мама не решились стать на сторону моего кузена, когда дядя Драко своим низким, обманчиво вкрадчивым голосом требовательно произнес:

– Что здесь происходит?

Естественно, никто из нас детей не отважился ответить ему, или даже взглянуть на него. Мы все очень боялись дяди. А к тому же, как я уже сказала, его боялись все.

Дядя Драко был высоким, крепко сложенным человеком. Хотя ему уже было около сорока лет, на его могучем мускулистом теле не было даже и намека на полноту. Многие годы он легко побеждал в драках не одного мужчину, потому что ему приходилось не только содержать свое обширное имение Стормсвент Хайтс в порядке, но и держать под строгим контролем постоянно бунтующих рабочих на опасных каолиновых[2] разработках Чендлеров. Его черные, без намека на седину, волосы блестели как агат. Ходили слухи, что дядюшка хорошо владел кинжалом, который принадлежал одному из его цыганских предков. Темное, цвета бронзы лицо, казалось, было высечено из гранита. Из-за резких корнуоллских ветров, с годами, лицо дяди Драко обветрилось. От глаз разбегались мелкие морщинки, а вокруг полного рта залегли глубокие складки, придавая облику мужчины поразительный, но суровый вид. Орлиный нос этого человека был сломан еще в юности, но это нисколько не портило черты его лица. До сих пор некоторые считали дядю красивым, хотя были и многие другие, которые клялись, что у него лицо проклятого Тибурна и предсказывали, что, несмотря на все свои успехи в жизни, он все равно однажды окажется на виселице.

Сейчас, рискнув взглянуть на дядю из-под опущенных ресниц, я увидела, что его густые брови были нахмурены. Такого типа испугался бы и храбрый взрослый человек. А я содрогнулась от мысли, что могу оказаться мишенью для дядюшкиного гнева.

– Ну? – снова холодным, отрывистым голосом спросил Драко. От страха я опустила глаза и принялась теребить свою длинную косу. – Мне кажется, я задал вопрос, а так как я не люблю ждать, то надеюсь, среди вас найдется хоть один храбрец в состоянии ответить мне!

Джеррит, который был самым старшим из нас и поэтому должен был взять инициативу в свои руки, неловко кашлянув, прочистил горло. Но, прежде чем он успел открыть рот, тетя Джулиана, которая, мягко говоря, была слегка полновата и имела определенные трудности, когда взбиралась по ступенькам, поднялась на чердак и испуганная и запыхавшаяся ринулась вперед.

– О, боже! Торн! Мой мальчик! – закричала она, увидев своего истекающего кровью и распростертого на полу сына. – Что с тобой произошло? Что с тобой сделали эти варвары?

Окинув нас сердитым, обвиняющим взглядом, тетушка уже готова была броситься на помощь моему кузену, но слова дяди Драко остановили ее. Это очень удивило меня, потому что было известно, что никто, никогда не смел приказывать тете Джулиане.

– Оставайся там, где стоишь, Джулиана, – резко приказал дядя Драко, – и возьми себя в руки, потому что я не выношу истерик. Сдается мне, единственное, что здесь серьезно пострадало, это лишь тщеславие Торна. Его раны не глубоки, чтоб о них волноваться, и, хотя нос у него наверняка сломан, я еще не слышал, чтоб от этого кто-нибудь умер. Сомневаюсь, что Торн будет первым, но несколько недель он проболеет. Кроме того, если этот сорванец решил драться, то должен научиться вести себя как мужчина, а не ждать, что с ним будут цацкаться как с младенцем.

– Сломан! – тетя Джулиана задрожала, когда до нее дошел смысл сказанного. – Ты думаешь, что его нос сломан? О, мой бедный, красивый мальчик! Его лицо теперь изуродовано, вы, тем не менее, стоите и ничего не делаете! Вы изверги! Как вы посмели? Что вы вообще знаете о чувствах бедного юноши? У тебя-то их уж точно никогда не было, Драко. Ты всегда был жестоким, бессердечным дьяволом, – произнесла она таким тоном, как будто исполняла роль в трагической драме. – И твои сыновья, кажется, пошли по твоим стопам.

– И я очень рад этому, – сухо, подчеркнуто медленно, произнес дядя Драко, – потому что не испытываю никакого сострадания к любому бесхарактерному выскочке, который, чтобы уйти от ответственности, прикрывается женщиной, как щитом. А теперь, давайте выясним, что же здесь все-таки произошло, пока Торн не умер от потери крови.

Хотя кровь еще действительно стекала по болезненно-бледному лицу Торна, я, тем не менее, была уверена, что последние слова дяди Драко предназначались тете Джулиане. На его губах заиграла сардоническая улыбка, когда она открыла от возмущения рот и, прижав ко лбу вышитый носовой платочек, принялась шарить у себя в корсаже, пытаясь извлечь оттуда флакон с нюхательной солью. Тетушка всегда нюхала ее, если дела шли не так, как ей хотелось.

– О! Мне плохо! – простонала она. – Эсмонд! Ты, что собираешься вот так стоять и позволять своему отвратительному кузену запрещать мне хоть чем-то помочь твоему сыну?

– Дорогая, – заметил дядя Эсмонд, стараясь говорить непринужденно. – Я не знаю ни одного человека, который бы смог помешать тебе делать то, что ты пожелаешь. Поэтому, не понимаю, почему тебе нужно мое вмешательство.

– Я всегда знала, что когда наступает решительный момент, ты не поддержишь меня, – фыркнула тетя Джулиана, испепеляя дядю Эсмонда обвинительным взглядом.

– Хватит! – рявкнул дядя Драко, испугав всех нас и заставив замолчать тетю Джулиану, чья пышная грудь вздымалась от нового оскорбления. – Я хочу получить объяснения прямо сейчас, Джеррит?

Наконец, грустная история была рассказана. В результате, Джерриту и Николасу сделали строгое предупреждение, но они чудом избежали порки, потому что дядя Драко понял, что мальчишки защищали свою родственницу. А меня папа во всеуслышание упрекнул, что я, оказавшись такой дурочкой, попалась на удочку Торна. Как обычно, Торн избежал наказания от своих родителей, но, как и заметил дядя Драко, нос был сломан, что портило его красивое лицо. Теперь он затаил злобу на Ники и старался избегать его, как только мог.

В моих глазах Николас приобрел славу рыцаря в сияющих доспехах, и я начала ходить за ним по пятам, как верный сторожевой пес, постоянно настороже, если ему грозила какая-нибудь опасность. Несмотря на то, что этот мальчишка постоянно говорил мне, что ему не нужна защита девчонки, он тайно наслаждался тем, что стал предметом моего преклонения, моим героем. Ники всегда шел гордой, развязанной походкой, когда я упрямо продолжала следовать за ним. Джерриту же, наоборот, все это не нравилось. Он часто посмеивался над нами, с отвращением качал головой и называл нас «Принц и Шиповник».

ГЛАВА 3 ПРОШЕДШИЕ ГОДЫ

Теперь, уже старая, рассказывая эту историю, я постоянно оглядываюсь на прошедшие годы. Уж мне-то очень хорошо известно, как быстро проходит юность, чтобы никогда уже не вернуться. Я с болью в душе оплакиваю потери, которые мы, молодые, так торопливо, по своей неопытности делаем.

Сейчас мне кажется смешным стремление молодых побыстрее вырасти. А взрослым ведь так хочется повернуть стрелки часов назад. Честно говоря, и я в молодости была такой, ну, а сейчас, ничем не отличаюсь от людей своего возраста.

Прежде, я не могла дождаться того момента, когда заколов свои длинные золотисто-каштановые волосы и опустив пониже декольте платья, буду танцевать всю ночь напролет на каком-нибудь балу. Сейчас мне приходится постоянно проклинать седину, посеребрившую волосы, тяжелые слои юбок, сковывающие движения и трость, которой пользуюсь для ходьбы. Как это несправедливо, что мой ум, всегда такой острый, и сердце, до сих пор полное чувств, отныне должны томиться в этом старом, дряхлом теле, которое постоянно болит и стало слишком хрупким…

Но такова жизнь, и, как я теперь поняла, с возрастом мы многое узнаем, начинаем ненавидеть и верить в доброту молодости.

Вы, наверное, не поверите, какой забывчивой была автор этих строк в юности! Я постоянно забывала то, что не имело для меня большого значения, потому что мало знала о жизни за пределами Западного Корнуолла, о событиях, которые влияли на будущее Англии, и, таким образом, на мое будущее. А мир, тем временем, неустанно, безжалостно катился вперед, лишь изредка привлекая мое внимание.

В Португалии, Испании, США, Мексике, Южной Африке и в других странах бушевали войны. Но для меня все эти отдаленные места являлись просто названиями на картах, которые я изучала на уроках географии. Никто из известных мне мужчин не подался в солдаты или не собирался это сделать.

Эпидемия холеры, свирепствовавшая в России, стремительно перекинулась на Шотландию, а потом на Нью-Йорк, унося сотни человеческих жизней, пока шотландский врач Томас Латта не ввел одному из своих пациентов соляной раствор, открыв тем самым новый способ борьбы с ужасной болезнью. Но я, выросшая в Корнуолле, даже не задумывалась над этим.

Парламент Англии отменил рабство в колониях, запретил использование человеческого тела в медицинских экспериментах, принял закон, согласно которому дети моложе девяти лет не имели права трудиться на фабриках. Было создано национальное объединение профсоюзов, члены которого заявили, что будут бороться за восьмичасовой рабочий день. Образовалась лига, препятствовавшая несправедливым и поэтому презираемым корнуоллским законам. Но я не являлась рабыней, мне не нужно было воровать или усиленно трудиться, чтобы прокормить себя. Меня мало интересовали современные литературные произведения типа «Очерков Боза» – серии рассказов, написанных судебным репортером из Лондона Чарльзом Диккенсом. Первый очерк появился в 1833 году в декабрьском номере одного популярного журнала.

Даже смерть в 1837 году короля Уильяма IV и восшествие на престол Англии его восемнадцатилетней дочери, принцессы Виктории, не имели для меня никакого значения. Хотя я и поразилась, что девушка, всего лишь на пять лет старше меня, стала вдруг королевой, но все же не могла понять, как коронация в Лондоне сможет каким-то образом отразиться на мне. Сама Виктория нисколько не интересовала меня. А я ведь в состоянии была уберечь себя и других от горя, если бы только обратила на это внимание. С годами королева превратилась в по-детски упрямую женщину, обладающую суровым и злобным нравом, которая в один прекрасный день станет преследовать не только меня, но и близких мне людей, пытаясь разлучить нас таким способом, о котором никто и никогда не догадывался.

Но, кажется, мы забегаем вперед. Мне необходимо продолжить рассказ о своем девичестве, которое, без сомнения, проходило счастливо, за исключением того времени, когда приходилось считать деньки, с нетерпением ожидая, что вот-вот начнется настоящая жизнь.

И, наконец, когда я уже была почти готова выплюнуть наружу бушевавшие во мне эмоции, наступил день моего семнадцатилетия. В этом возрасте любая уважающая себя девушка из хорошей семьи умела писать изящным почерком, свободно говорила на французском и итальянском, пела и играла на фортепиано, танцевала вальс и кадриль, рисовала акварелью пейзажи и картинки из мирной жизни, умела вышивать гладью. Я ничем не отличалась от своих современниц, и мне объявили, что мое образование закончено. Можно было начинать настоящую жизнь.

Сейчас на склоне своих лет, когда некоторые стараются приукрасить подобные воспоминания, мне хотелось бы думать, что тогда я не была лишена сдержанности и здравомыслия. Но, честно говоря, все было не так. Вместо этого, я была такой же глупой, как и любая другая девушка моих лет. Моя голова была забита всякой романтической ерундой из многочисленных прочитанных плаксивых романов. Некоторые из них мне запрещали читать, но я все равно находила их, эти произведения, и тайно вздыхала над судьбой их героев.

Признаю все это весьма неохотно, зная, что смогу найти какие-нибудь извинения своему поведению в последующие месяцы. Все не так просто, дорогой читатель.

Я рассказываю об этом только для того, чтобы ты смог понять состояние моей души и, возможно, одобрить и простить поведение глупой девчонки, у которой скоро уже должны были отнять невинность и юность. Не сомневаюсь, многие сказали бы, что ты, мол, получила то, что заслуживала… Возможно, они и правы, потому что автор этих строк всегда считала, что мы сами свои злейшие враги и наши грехи, которых больше всего следует опасаться: жадность, злость, невежество, похоть, таятся внутри человеческой натуры.

Теперь я знаю, как все началось и как закончилось, и, если бы смогла прожить этот период еще раз, возможно, многое было бы иначе. Но такой возможности мы лишены. Хорошо это или плохо, нам не дано изменить прошлое. А поэтому жалеть о прошлом бесполезно… Но, до сих пор, зная, что последует дальше, я не могу забыть, как волновалась, когда, наконец, оказалась на важной грани женской зрелости, готовая безвозвратно попасть в приторно-сладкое царство.

В Грандже решили устроить неофициальный вечер и отпраздновать завершение образования маленькой хозяйки. Несмотря на мою помолвку с Джерритом, за этой вечеринкой должен был последовать официальный бал в папином лондонском доме, так как мама твердо настояла на том, что каждая девушка, помолвлена она или нет, имеет право хоть на один Сезон в своей жизни.

В те дни я фактически не жила, а парила в небесах. Моя голова шла кругом от многочисленных поездок к модистке, портному, перчаточнику и обувщику, которые облачили меня с ног до головы в яркие, сделанные на заказ одежды, подчеркивающие мою высокую, гибкую фигуру. В конце концов, я совсем перестала соображать, что сейчас в моде, потому что мои собственные платья, очень вызывающие, были так обильно украшены, что их обладательница с трудом узнавала свое отражение в зеркале. «Неужели эта странная, незнакомая девушка – та самая, что стоит перед стеклом?» – все больше и больше удивлялась я, изумляясь нахлынувшей волне перемен.

Хотя мне и не удалось превратиться в восхитительную красавицу, цветущая молодость и новый гардероб выудили на поверхность некоторые необычайные и привлекательные, доселе неизвестные черты моего характера. Итак, теперь я чувствовала, что могу привлекать внимание мужчин и, если захочу, удерживать их возле себя. Бабушка Шеффилд, тем не менее, относилась к своей внучке настороженно и чаще обычного пыталась сдержать мое дикое, непокорное я. Но мне хотелось свободы. Я, конечно же, пренебрегала ее советами.

Стремление к чему-то романтическому и волнующему совершенно лишило меня здравого смысла. Я вообразила себя охотничьим соколом, совсем ручным, но стремящимся освободиться от пут. Золотистые прожилки в моих темно-коричневых волосах сияли, как перья на взметнувшихся ввысь соколиных крыльях в лучах корнуоллского солнца. Глаза цвета топаза сверкали яркими огоньками. Кожа имела нежный медовый цвет. Движения были легки и грациозны. Мои длинные юбки шуршали и волочились за мной, как путы на лапах ручного сокола.

Но на самом деле, вопреки своему желанию, я была не более свободна, чем та птица, с которой отождествляла себя. Мне всего лишь дали шанс расправить крылья. Затем, после Сезона в Лондоне, я должна буду вернуться домой и выйти замуж за Джеррита, человека, которому была обещана и, стало быть, принадлежала.

Но это событие имело для меня не слишком важное значение. Замужество никогда не казалось мне реальным и ничуть не подорвало моего энтузиазма. Радостно и безрассудно бросилась я готовиться к своему девическому полету…

Клеменси, моя служанка, проводила много часов причесывая, завивая, укладывая и закалывая мои непослушные волосы, пока наконец не нашла именно ту прическу, которая шла ее хозяйке. После этого, я появилась с длинными локонами, уложенными в аля тут и там, которые прыгали при каждом движении головы.

Так как я обещала правдиво рассказывать о своей жизни, то должна признаться, что была не в восторге от этой девки. Она всего лишь на четыре года была старше меня, и, очевидно, гораздо лучше разбиралась в жизни, хотя, в отличие от других горничных, эта женщина не делилась своим знанием тех деликатных вопросов, которые хорошо воспитанные леди либо притворялись, что не знали, либо действительно, не имели о них ни малейшего понятия. Клеменси была молчалива, как сфинкс. Только ее хитрые, шустрые зеленые глаза говорили о том, что она была посвящена в такие тайны, о которых я могла только догадываться. Часто складывалось впечатление, что в отсутствие хозяев, эта девица сплетничала и смеялась над naivete[3] их дочери.

Хотя мне отлично было известно, что раньше горничная не вела такую скрытную жизнь как я. Клеменси (должна признаться, в этом была не ее вина) пользовалась дурной славой. Она являлась незаконнорожденной дочерью ирландского эмигранта Мика Дайсона, бессовестного контрабандиста, хладнокровно убившего моего деда Найджела.

В то время Дайсон был главным мастером на каолиновых разработках Уилл Анант и Уилл Пенфорт. Однако по ночам он возглавлял шайку безжалостных мародеров, которые при помощи ложных сигнальных огней завлекали корабли к скалистым корнуоллским берегам, где те и разбивались. Тогда Дайсон со своими гнусными дружками жестоко расправлялся с командой и забирал груз, который затем припрятывал в укромных уголках шахт. Там он хранился до тех пор, пока бандиты не находили способ продать награбленное.

Каким-то образом (очевидно, проболтался один обделенный работник) дед Найджел, а потом и местный судья узнали об ужасном занятии ирландца. И вот однажды, в один страшный октябрьский вечер, заподозрив, что его песенка спета, Дайсон остановил экипаж хозяина и выстрелом в сердце убил дедушку Найджела.

На этом бы и закончилась эта страшная история, если бы после смерти Найджела дядя Драко не унаследовал бы разработки, заподозрив главного мастера в грязных делишках. Проследив за ирландцем и узнав о его грязных делишках, дядя Драко вместе с папой придумали хитрый план, благодаря которому бандитов разоблачили и арестовали. Естественно, всех, кроме одного, повесили за совершенные злодеяния.

Наказания избежала сообщница Дайсона, его любовница по имени Линнет Тиррел, которая скрывалась в жилых районах на разработках.

Когда она предстала перед судом, то уже носила ребенка Дайсона. Линнет удалось избежать смерти. После рождения ребенка ее приговорили к высылке в австралийскую колонию для уголовников.

Когда младенец появился на свет, ее назвали Клеменси. Так как детям было не место в колонии, девочку отобрали от Линнет и отдали в семью ее матери, которая жила в кварталах разработок.

Совершенно невиновную в делах своих родителей Клеменси с самого начала заклеймили позором. Девочка росла, и все только и ждали, что она вот-вот что-нибудь да выкинет. Но ничего не происходило. Тем не менее, все готовы были биться об заклад, что родительская кровь еще заявит о себе и предсказывали, что дочь бандита плохо кончит.

Но, несмотря на прошлое этой девушки, мама сжалилась и наняла ее на работу в Грандж. Я знала, что жизнь Клеменси была не из легких и очень жалела горничную. Но та отвергла все мои попытки стать друзьями, всем своим видом показывая, что она ровня королеве и принялась за работу моей служанки только лишь для того, чтобы научиться хорошим манерам, правильно говорить и многому другому у тех людей, одной из которых ей предстояло стать в один прекрасный день.

Клеменси была смазливенькой девицей с огненными, как у лисы, волосами, треугольным лицом с высокими скулами, что придавало ей образ интригующей мегерки. Некоторые мужчины считали это привлекательным. Она всегда аккуратно и прилично одевалась, но никогда не упускала возможности выглядеть так, как будто только что встала с постели или готова броситься на кого-нибудь.

Даже папа, и тот не раз говорил маме, что рано или поздно Клеменси попадет в какую-нибудь переделку и ей придется собирать вещички. Но мама только улыбалась, качала головой и мягко упрекала отца, напоминая, что этой девочке и так выпала горькая доля, и мы должны быть более снисходительны к ней.

Клеменси осталась в Грандже, а папа настороженно следил за моим младшим братом Гаем, хотя тот все же попался в сети горничной.

Наконец, после лихорадочных приготовлений наступил мой вечер в Грандже. Как хорошо я помню его даже сейчас, после стольких долгих лет. Это было в 1841 году, в один прекрасный апрельский вечер.

Днем прошел дождь и сейчас от темной, влажной земли исходил свежий аромат умытой травы и глины, смешивающийся со сладковатым запахом распускающегося вереска, доносившийся в Грандж с торфяников.

Каждый новый порыв ветра приносил с собой солоноватый запах моря, бившегося о каменистые корнуоллские берега.

Тонкая, серая пелена тумана висела в воздухе, делая его прохладным и влажным. Раздавались пронзительные крики чаек, летающих вдоль побережья, и лирический, но несчастный призыв одинокого кроншнепа доносился с торфяников.

На чернильного цвета небе сияла полная луна и звезды. Их серебристое мерцание слегка рассеивало туман. Яркие лучи проникали через ветви деревьев в парке окружающем Грандж, отбрасывая на покрытую росой траву искрящиеся блики света. Глядя из открытого окна спальни, мне казалось, что на лужайке как будто разбросаны тысячи алмазов. Капельки искрились на лепестках цветов, пестреющих в саду. С тихим звуком, с шуршащих листьев на качающихся деревьях, спадали яркие бисеринки воды.

Грандж, похожий на маяк в ночи, сверкал множеством ламп и свечей так, что казалось, дом бледно-кремового цвета излучал золотистый свет. С обеих сторон парадной двери пылали факелы, витиеватый медный дверной молоток, висевший на крепких дубовых дверях, сиял тоже как-то странно.

Через открытые французские двери бального зала, выходившие на террасу под моим окном, доносились голоса слуг, снующих туда-сюда, чтобы удостовериться, что все готово. Звенел хрусталь и посуда, доносились звуки настраиваемых инструментов.

Стук в дверь оторвал меня от мечтаний. Овальная ручка повернулась, и в комнату вошла Клеменси.

– Пора идти вниз, мисс Лаура, – объявила она. Ее зеленые глаза сверкали, как осколки стекла, а щеки неожиданно ярко пылали.

«Интересно, она так же возбуждена, как и ее госпожа, тем, что у нас сегодня вечером в Грандже будут гости? – подумала я. – И, может быть, уже успела пофлиртовать с одним из лакеев?» Но если бы я попыталась спросить ее, то она, конечно, не ответила бы мне искренне, и, как обычно, бросила бы какую-нибудь насмешливую реплику, окинув к тому же презрительным взглядом. Поэтому я решила не спрашивать ее, ответив вместо этого:

– Да, я знаю. Сейчас иду.

Клеменси, как обычно, надменно кивнула и вышла. Я еще раз взглянула на себя в зеркало, чтобы убедиться, что выгляжу так, как хочу, и весело улыбнулась своему отображению.

Клеменси уже уложила мои волосы, искусно разделив их пробором посередине. Она заколола и завила волосы так, что те вились колечками по обеим сторонам лица, и вплела золотистые атласные ленты. В довершение Клеменси приколола на прическу белую орхидею в тон моему платью. Оно, конечно, не было таким красивым как платье, сшитое для первого бала в Лондоне, но все равно очень нравилось мне. Платье было сшито из перламутрово-белого шелка, украшенного тончайшим кружевом. Низкое декольте обнажало пышную грудь, короткие рукава напоминали створки ракушки. Основание каждого из них украшали золотистые банты. Широкий, плетеный золотой ремешок опоясывал мою талию. Юбка, обшитая снизу золотой лентой, спадала колоколом до самого пола. Шею украшала нитка жемчуга. На ногах блестели золотые туфельки.

Надев длинные белые кружевные перчатки, захватив золотистый веер и ридикюль, я выпорхнула из своей спальни и быстро пошла к лестнице, ведущей вниз; туда, где меня ждали мама и отец. Они смотрели на меня с гордостью и одобрением. Когда я спустилась, низкий, восхищенный свист папы и тихое мамино восклицание ввели меня в краску. Я с радостью заняла свое место между родителями, как раз вовремя, потому что по гравийной дорожке, ведущей к дому, уже шуршали колеса экипажа, оповещая о прибытии первых гостей.

Через минуту Сайкс, наш лакей, объявил о приезде дядюшки Драко и тетушки Мэгги вместе с Джерритом, Николасом и близнецами Александром и Анжеликой. Кузены Дамарис и Брайони (не сомневаюсь, что они надулись), так же как и мой брат Франсис, были слишком молоды, чтобы посещать вечеринки и поэтому остались дома. В это же самое время, по лестнице не спеша, спустился мой брат Гай.

Холл заполнился разговорами и смехом, когда гости обменивались приветствиями. В это время Сайкс вместе с двумя другими лакеями ловко, но ненавязчиво уносили шляпы, плащи, трости из ротанга и перчатки. Мужчины пожимали друг другу руки и похлопывали по плечам, а женщины обнимались и обменивались легкими поцелуями в щеки, согласно моде на континенте. И так как молодая хозяйка только что достигла порога совершеннолетия, то она не могла пренебрегать своими обязанностями. Обменявшись любезностями с дядей Драко и тетей Мэгги и пожелав им приятного вечера, я с радостью повернулась к своим кузенам.

Мы давно уже не виделись, потому что занятия съедали почти все мое время и затруднили общение с ними. Мои кузены последнее время тоже не искали встречи со своей любимой сестрой, как это обычно бывало. Все эти дни Джеррит, Николас и Александр работали на каолиновых разработках своего отца и в «П. & Ч. Пароходной Компании», которую папа и дядя Драко основали несколько лет назад. Анжелика же, которая была на год старше меня, находилась в Лондоне на заключительном Сезоне, где дебютировала. Поэтому сейчас, несмотря на то, что мы вместе выросли, у меня было такое ощущение, что я вижу их впервые. К своему удивлению, мне с трудом удалось узнать красивых мужчин и прекрасную женщину, которые стояли передо мной.

Хотя мои кузены выросли окруженные множеством слуг, которые ухаживали за ними, они вовсе не были изнеженными и ленивыми. Наоборот, подобно черным лошадям, выращенным дядей Драко в Стормсвент Хайтс, юноши были темноволосыми, живыми, умными, элегантными, очень похожими на своего отца. Увидев их, уже никто не сомневался, чьи это сыновья. Стройные и гибкие, с горячими головами и пылающими глазами, пылкие, вспыльчивые и смелые натуры, они, в то же время, были очень дружелюбны с теми, кто знал, как обращаться с ними. Но, так как таких людей было мало, то мои кузены пользовались дурной славой за их неистовое своенравное поведение, сдерживаемое только твердой рукой отца и авторитетным спокойным голосом матери. Были и такие, которые считали этих молодых Чендлеров наиболее надменными из всех детей этого выскочки – цыганского ублюдка. Но если братья и догадывались об этом, то не подавали вида, упрямо гордясь своими предками. Не обращая внимания на тот факт, что они и их подвиги частенько становились предметом сплетен, юноши искренне наслаждались неприкрытым презрением или тайной завистью глупых и пассивных людишек, лишенных запаса жизненных сил дяди Драко и выдержки тети Мэгги. Оскорбить одного из них – означало оскорбить всех. Хотя они и могли, да частенько так и случалось, драться между собой не на жизнь, а на смерть и каждый хотел быть первым, но всегда объединялись, если им грозила опасность со стороны. Вероятно, цыганская кровь оказывалась гуще воды.

Сейчас, подобно неугомонным животным, они не могли найти себе места. Холл, казалось, был не в состоянии вместить всех их; высокие потолки казались слишком низкими, просторные комнаты слишком узкими, слишком ограниченными для них. Глядя на братьев, я вспомнила почему-то о диких лошадях, на которых еще не было клейма человека.

Среди моих кузенов Чендлеров был один человек, которого бы можно было назвать своим: Николас. Слава моего рыцаря в сияющих доспехах не померкла с годами. Как я любила мальчика в детстве, так же люблю и сейчас, уже мужчину; нежно, неизменно, несмотря на то, что меня обещали в жены Джерриту.

Братья были так похожи, но в то же время такие разные. Джеррит, как мне казалось, являл собою луну над морем, такую холодную и далекую. Николас же, был как солнце над торфяниками, теплое и сверкающее. Поэтому сейчас, когда он смотрел на меня, мне казалось, что я подобна распускающемуся цветку, который протягивает к нему свои лепестки с мольбой: «Сорви меня для себя». Но, тем не менее, несмотря на эти мысли, сначала пришлось протянуть руку Джерриту.

Хотя, как уже говорилось, мы были помолвлены со дня моего рождения, я почему-то никак не могла представить себе, как выйду за него замуж. Он был моим кузеном, но все равно никогда не был близок. Иногда мне казалось, что мы едва знакомы. А так как трудно представить себе свадьбу с незнакомцем, я старательно запрятала эти мысли в глубину сознания, а потом и вовсе забыла о них, надеясь, что со временем кто-то тоже забудет об этом. И действительно, если за все эти годы мне и приходилось вспоминать о Джеррите, то только иногда, где-то в глубине своих девичьих грез, и не более, как о какой-то неясной, смутной личности, непрошенной, незваной и нереальной.

Но сейчас, неожиданно, лишь только его пальцы крепко обвились вокруг моих, я почувствовала, как от их силы по телу пробежала дрожь, как будто в меня попала стрела. Однажды мне довелось ощущать подобную дрожь, когда ударила палкой по стволу корнуоллской ели. К своему удивлению я вдруг поняла, что Джеррит – реальный, он действительно существует.

От матери этот юноша унаследовал гордую, аристократическую осанку, и как у тетушки Мэгги, урожденной джентри,[4] у Джеррита был твердый характер. В двадцать два года он был очень похож на своего отца, высокий и крепко сложенный, хотя стройнее, гибче и мускулистее дяди Драко. В нем было что-то притягивающее, гипнотизирующее. Юноша напоминал мне дикого хищника, замершего над своей жертвой, прежде чем убить ее.

Изысканный, сшитый на заказ черный шелковый фрак с длинными фалдами обтягивал его широкие плечи и мускулистые руки. Дядя Драко не баловал своих сыновей, и им приходилось много трудиться на разработках и на складах в порту. Пенистое, кружевное жабо на хрустящей, батистовой, белой рубашке Джеррита спадало по широкой груди до упругого и плоского живота. Из маленького кармашка дорогого, серого с черным жилета свисала серебряная цепочка от часов. Черные, шелковые панталоны обтягивали мускулистые бедра и икры.

Темные, блестящие, как гагат волосы, сейчас слегка взъерошенные ветром, были зачесаны назад, открывая его смуглое, сатанинское лицо. «Хотя внешне кузен и напоминал дядю Драко, у Джеррита – более утонченные черты лица, как у волка», – подумала я, привыкши отождествлять людей с животными. Под опушенными бровями, на смуглом лице сияли глаза цвета обсидиана.[5] У Джеррита был благородный чувственный рот, прямой точеный аристократический нос, впалые щеки и резко выступающий волевой подбородок.

Если бы он жил в другое время, то наверняка был бы пиратом, потому что, несмотря на свою безупречную одежду и изысканные манеры, в нем имелось что-то первобытное и грубое, скрывающееся за его внешним видом, что-то темное и какое-то расслабляющее. Как я и предвидела еще несколько лет назад, Джеррит стал человеком, которому лучше не становиться поперек дороги, человеком, который рожден, чтобы требовать и получать то, что хочет. Понимание этого сильно взволновало меня. И я задрожала, когда он из-под полуприкрытых век окинул меня дерзким взглядом, задержавшись на лице. Джеррит склонился над моей рукой и слегка коснулся ее губами. Казалось, от ощущения его губ на коже меня пронзило электрическим током и я, как неуклюжая школьница, едва сдержалась, чтобы не отдернуть руку.

– Ты прекрасно выглядишь, Лаура, – растягивая слова произнес кузен низким, бархатистым голосом своего отца. Его глаза горели как два темных огонька, когда он оценивающе смотрел на меня. Была ли в них хоть капля интереса? – Да, действительно очень хорошо! Клянусь, никогда не подумал бы, что из этих развевающихся косичек и такого неуклюжего ребенка однажды вырастет такая поразительная красавица.

От этих слов я залилась краской и обнаружила, что не могу больше смотреть ему в глаза. Никогда раньше Джеррит не смотрел на меня так, и мне стало весьма неловко от его оценки. У меня было такое ощущение, что я только что пробежала большое расстояние и теперь выдохлась. Сердце бешено колотилось в груди.

Совершенно сбитая с толку взволновавшими меня ощущениями, я резко вырвала пальцы из руки кузена и энергично потерла их, пытаясь унять дрожь. Почувствовав себя неловко из-за своей грубости, мне вовсе не хотелось извиняться, потому что, снова взглянув на Джеррита, сложилось такое ощущение, что он смеется надо мной. «Бесстыдный, нахальный плут!» – подумала я.

Джеррит нисколько не изменился с детства, когда насмехался над поклонением моему герою Ники, его поведение осталось таким же вызывающим, как и всегда.

Но, зная, что мы не одни, да не время и не место сейчас затевать ссору, особенно если не уверена, выйдешь ли победителем, я сдержала уже готовые было сорваться с языка резкие слова. В конце концов, что такого натворил Джеррит? В чем можно его обвинить?

Сделал мне комплимент да поцеловал руку? Я буду выглядеть полной идиоткой, если выскажу ему свое недовольство. Как мне удастся объяснить, что мое дурацкое волнение рождено внутренними ощущениями, которые этот красавчик невольно вызвал в ранимой душе. С трудом проглотив комок в горле, я отвернулась, от злости пожелав ему вечные муки.

Юноша был совершенно не похож на Николаса, которого я любила, Николаса, обожаемого с детства, Николаса, за которого так хотелось выйти замуж. Несмотря на то, что я была обещана в жены Джерриту, мои мысли были только о Ники. Приходилось отчаянно надеяться, что все каким-нибудь образом устроится так как надо.

Но сейчас, по некоторым причинам, обнаружилось, что нельзя больше игнорировать тот факт, что мой жених – Джеррит. Я никогда не возражала против этого. У него были все причины считать меня своей невестой. А так как Джеррит тоже не возражал против нашей помолвки, то я могла только предполагать, что для этого человека она если не желанна, то, по крайней мере, приемлема. Независимо от этого, мой жених не был похож на человека, который с легкостью уступит что-либо другому. Я не понимала, почему была настолько глупа, что до сих пор не объявила ему и нашим родителям о своих истинных чувствах.

Хуже всего была болезненная неуверенность того, что если по некоторым причинам, Джеррит и освободит меня от нашей связи, сможет ли Николас полюбить свою кузину так, чтобы попросить ее руки? Он никогда не делал мне намеков на это. Но неужели нет? Ведь все эти годы Николас приезжал в Грандж, как только выпадала такая возможность, даже если знал, что Гая не было дома. И не он ли каждый раз интересовался у Сайкса: дома ли я? Не этот ли человек говорил мне: «дорогая Лаура» и на прошлое Рождество целовал меня под омелой, когда никто не видел? Поцелуй был далек от братского. Он должен любить свою кузину. Должен! Но, тем не менее… Меня грызли сомнения, потому что слишком часто слышала, как он клялся, что рожден вольной пташкой, подвластной только воле ветра.

– Пусть Джеррит будет одним из тех, кто хочет привязать себя к жениной юбке, не имея ничего взамен, дорогая Лаура, – сказал бы Ники, посмеиваясь надо мной, – тем более, что это будет твоя юбка. Но, смешно сказать, ему все равно. А что касается меня, то я хочу посмотреть мир, хотя, должен признать, было бы неплохо, чтобы кто-нибудь готовил и стирал мои рубашки.

– Держу пари, что я чудесно выглядела бы с кастрюлей в руках и со стиральной доской, – однажды в шутку ответила ему я, хотя, в сердце, говорила искренне.

Черные глаза Ники вдруг подозрительно сверкнули и он сказал:

– Да, готов поспорить, что это так.

А потом он рассмеялся и чмокнул меня в щеку. Вот вокруг такого человека я строила свои мечты и надежды.

Сейчас, когда Джеррит направился в бальный зал, ко мне медленной походкой подошел Ники, пожирая меня глазами, откровенно оценивая. Его губы изогнулись в улыбке, когда, прищелкнув каблуками, он галантно склонился над моей рукой и запечатлел на ней медленный поцелуй, заставив затрепетать сердце юной леди.

Менее красивая копия Джеррита. Но, все равно, было в Николасе что-то, приводящее в восторг, околдовывающее. Он был веселый, энергичный и старался прожить каждую минуту своей жизни, как последнюю. Из-за этого-то юноша частенько становился предметом раздражения своего отца, источником огорчения матери и желанным женихом для многих маменькиных дочек. Даже моя надменная кузина Элизабет, к досаде и ярости тети Джулианы, отвергла множество предложений выйти замуж (включая одно, от странного, но очень богатого старого герцога), потому что, как я думаю, тайно была влюблена в Ники.

– Ну и ну! Ты просто великолепна, Лаура! – заявил он, окинув меня таким взглядом, от которого у любой женщины появляется ощущение, что все другие по сравнению с ней – ничто. – Я всегда знал, что когда-нибудь ты станешь такой. Джерриту не мешало бы получше приглядывать за тобой, а не то его брат украдет тебя прямо у него из-под носа.

Я зарделась от удовольствия, услышав такие слова и подумала: «О, Ники, если б ты только сделал это!» – и пожелала, чтоб молодой человек смог прочесть мои мысли.

Я надеялась, что Ники останется и поговорит со мной, но вместо этого он засунул руки в карманы и, насвистывая веселую мелодию, беспечно отправился вслед за Джерритом, задержавшись только у серебристого подноса с шампанским.

А мне, изо всех сил стараясь казаться оживленной, пришлось приветствовать Александра Чендлера, который, будучи без памяти влюблен в дочь графа из соседнего Девона, интересовал меня только как родственник. После этого, я протянула руки его близнецу-сестре Анжелике. По ее умным, проницательным глазам было видно, что она почувствовала внезапную смену моего настроения и с любопытством раздумывала, чем это вызвано.

– Ну не божественна ли ты, Лаура! – воскликнула она, распространяя вокруг аромат вереска. В ее глазах загорелись очаровательные любопытные огоньки и, оттянув меня немного в сторону от других, родственница искушенно зашептала:

– Я думаю, что по сравнению с Джерритом, Ники совсем зеленый. Единственное, на что я надеюсь, братья не будут драться из-за тебя!

– Почему они должны драться? – как можно более спокойным голосом спросила я, но не смогла скрыть виноватого выражения лица и оглянулась, чтобы посмотреть, не подслушивает ли нас кто-нибудь еще.

К моему облегчению никто не обращал на воркующих девиц никакого внимания. Естественно, по определенным причинам, я попыталась скрыть свои чувства.

– Хм! – фыркнула Анжелика, а затем восхищенно улыбнулась, предполагая причину моих переживаний. – Я же не слепая, Лаура, и не надо пускать мне пыль в глаза. Все знают, как Ники смотрит на тебя, когда думает, что его никто не видит, и как ты смотришь на него. Понимаешь ли, близнецы обладают большей интуицией. Я уже давно подозревала, что ты по уши влюблена в него. И, честно говоря, если это так, то ты глупейшая гусыня!

– Конечно же, это не мое дело, и мне не следует совать свой нос, куда не просят. Но, тем не менее, ты моя кузина и я всегда любила тебя гораздо больше других наших родственников. Поэтому, хочу дать… так сказать… дружеский совет. Кроме того, твоя сестра обещает держать язык за зубами и можешь не беспокоиться, что она будет обсуждать этот вопрос с кем-то еще. Близнецы знают лучше других, как хранить тайны, потому что рассказывают друг другу такие секреты, которые не могут рассказать больше никому.

Слушай и запоминай мои слова: Джеррит в десять раз лучше Ники. Что он может сделать, если когда-нибудь обнаружит, что ты сохнешь по Ники, – я могу только предположить. Достаточно сказать, что возникнут проблемы и вечная вражда между ними, независимо от того, как все обернется потом. Поэтому, если тебе хочется выйти замуж за Ники, единственное что ты можешь, – это расторгнуть помолвку с Джерритом, пока еще не слишком поздно.

– О, тихо, Анжелика, тихо! – взвизгнув, выдавила из себя я. Не хочу даже слышать такие вещи! – Внезапно, я прикусила губу, чтобы успокоить свою вспышку. А потом, видя, что бесполезно скрывать правду, заговорила тихим голосом. – Я знаю, что ты права. Мне нужно набраться смелости и сказать папе и маме, что не хочу выходить замуж за Джеррита, и неважно, что им это может не понравиться. А как разозлится дядя Драко!

– Уф! – Анжелика пренебрежительно вскинула голову и ее блестящие черные локоны закачались. – Я бы не беспокоилась об этом, будучи на твоем месте. Папа не такой уж людоед, каким его все считают. Ему просто пришлось приложить все силы, чтобы выбиться в люди. Ты же знаешь, что дед Чендлер ненавидел отца, и, вместо того, чтобы предоставить сыну место в Холле, поставил его убирать навоз в конюшне.

– Честно, Лаура! Тебе нужно бояться реакции Джеррита! Ну, сама подумай, каким идиотом он будет выглядеть, если ты откажешься от помолвки с ним в пользу Ники! Боже мой! Джеррит наверняка очень рассердится. Ведь нрав у него такой же, как у папы, может даже и похуже. Потому что Джеррит носит все в себе пока, наконец, не взорвется.

У тебя предостаточно причин быть осмотрительной! Потому что если однажды ты ляжешь в постель, то будешь лежать в ней, независимо, мягкая она или жесткая. Подумай хорошенько, потому что Ники никогда не женится на тебе, Лаура, неважно, что ты думаешь по-другому. Он не тот человек, который способен на брак. Я очень часто слышала его слова на эту тему. Поэтому, если ты не глупа, то послушаешься моего совета и выбросишь Ники из головы и сердца. Так будет лучше. Действительно лучше. Потому что, в противном случае, он измучает тебя и сделает несчастной.

После этих слов, Анжелика развернулась и направилась в зал, где уже собрались гости. Я безмолвно смотрела ей вслед, понимая, что все было сказано от чистого сердца. Анжелика была на год старше меня и, без сомнения, гораздо лучше разбиралась в подобных вопросах. Но все равно я отвергла ее мудрость и сказанные слова, потому что не хотела ей верить. «Анжелика ошибается насчет Ники, – думала я. – Хотя юноша и ее брат, она не знает его».

Решив не обращать внимания на ее предостережения, я взяла папу за руку и, высоко подняв голову, с улыбкой вошла в открытые двери бального зала.

ГЛАВА 4 ВАЛЬСЫ И ГЛИЦИНИЯ

Даже сейчас, когда я от старости и слабости не в состоянии пройти в танце и нескольких шагов, все, что происходило в тот вечер, отпечаталось в моей памяти как цветок между страницами книги.

Я пила и танцевала, еще пила и танцевала, пока от сухого, непривычного для меня, золотистого шампанского и многочисленных комплиментов галантных кавалеров, молодых и пожилых, у меня не закружилась голова. Вечер в честь окончания моего образования был великолепен. А его виновница имела успех – головокружительный успех.

Зал для танцев, украшенный разноцветными тканями: переливающимся шелком, серебристым атласом, полосатым муслином, воздушным газом – напоминал экзотический роскошный арабский шатер, который был переполнен гостями, приехавшими со всего Корнуолла, из Девона, Сомерсета и Дорсета, и даже из далеких Бристоля, Оксфорда и Лондона, потому что у папы было очень много друзей и знакомых.

Лорды и леди водили компанию с богатыми выскочками нуворишами, к категории которых принадлежали люди типа папы и дяди Драко; потому что в руках им подобных находились сила и богатство, за которые так сильно держались джентри и которые ускользали от аристократов, как только простые люди начинали заявлять на них свои права.

Я наблюдала, как Анжелика кружилась в объятиях графа и подумала, что ее отец, дядя Драко, цыганский ублюдок, начал с нуля, с того, что убирал навоз на конюшне, и, тем не менее, прорвался наверх, в Общество. Так и мой отец, сын простого морского капитана, выбился в высший свет. Но все-таки это не была честная или легкая победа. Джентри не раздумывают в выборе средств, чтобы выстоять за счет простых людей. Те же, в свою очередь, упрямо и настойчиво отказывались катиться вниз. В результате, в дни своей молодости ни папа, ни дядя Драко не стеснялись провозить контрабандой бренди или французские духи, скрывая свой груз от акцизных чиновников или круто сбивать цены своих конкурентов, чтобы получить контракт, даже если это грозило им вначале убытками. Сейчас же, они могли купить и продать многих присутствующих сегодня вечером в нашем доме.

Да, мир действительно меняется. Аристократическая система приходит в упадок и гибнет, в то время как появляется новое поколение, желающее занять свободное место, такие люди, как папа и дядя Драко, и сыновья, которые пойдут по их стопам, Джеррит и Николас, Гай и Френсис, и другие подобные им, которым принадлежит будущее. Молодые люди, воспитанные на примере новых отношений в обществе и преобразований, которые не боятся потянуться и схватить мир обеими руками, подчинив его своей воле.

У них, этих молодых людей, должны быть сильные, решительные и твердые руки, такие как у Джеррита, когда он держал меня и мы вальсировали по кругу бального зала.

В отличие от предыдущих партнеров, говорил он мало. С его губ не сорвалось ни одной приятной фразы. Юноша не попытался даже флиртовать со мной, как делали все другие. Но, несмотря на это, Джеррит со своей манерой вести себя, взволновал меня больше других, пытавшихся это сделать.

Хотя он держал партнершу на расстоянии не ближе принятого, можно было слышать, как бьется его сердце. Я чувствовала резкий приятный аромат лавровишневой воды,[6] исходивший от гладкой смуглой кожи молодого человека и его дыхание, теплое как поцелуй на моем лице. Танцевал он превосходно, с такой грацией и плавностью движений, что с уверенностью можно было сказать: Джеррит никогда не оступится или наступит на ногу своей партнерши. И если бы не какое-то необъяснимое напряжение, будто бы с ним необходимо быть начеку каждую минуту, я испытывала бы настоящее наслаждение, растворившись в его руках, когда он кружил меня в танце.

Но я танцевала плохо, неуклюже как школьница, не отрывая глаз от его булавки из черного жемчуга на галстуке. Язык заплетался, лицо и руки горели от унижения за свою неловкость. Я знала, что могу танцевать гораздо лучше. Мистер Ратледж, еще мамин учитель танцев, хорошо обучал меня. Я ни капельки не сомневалась, что Джеррит нашел свою невесту неуклюжей и скучной. И хотя он меня нисколько не интересовал, тщеславие юной леди было задето от мысли, что и другие мужчины сочтут ее неловкой и скучной. Разозлившись на Джеррита за то, что он подорвал мою уверенность в себе, я сбилась с танца и споткнулась, чуть не упав. Немедленно руки Джеррита плотнее сомкнулись вокруг моей талии, и мне пришлось уткнуться щекой в его кружевное жабо. В ушах раздавался стук сердца юноши, сильные ритмичные удары, которые отличались от быстрых, как у птички, ударов моего собственного.

Он держал так свою партнершу несколько секунд, но мне показалось, что прошла целая вечность, как будто время перестало существовать для нас. Я видела все будто во сне. Для меня существовал только Джеррит.

– Ну что, установила равновесие, Лаура? – хрипло спросил он.

– Д-да! – ответила я, чувствуя его дыхание на своей макушке. – Было глупо с моей стороны так споткнуться.

– Это оттого, что здесь так тесно, особенно если старый «Павлин» занимает все место. Никто не может чувствовать себя в безопасности, когда он выходит танцевать, сама знаешь. Наверняка этот тип толкнул тебя. Джеррит постарался сгладить мою оплошность, чтобы его девушка не страдала от смущения, и за это я была ему благодарна.

Смятение немного утихло, и я непроизвольно улыбнулась, когда молодой человек вспомнил прозвище, которое еще в детстве мы придумали задиристому полковнику Пенноку.[7] Он был старым, отважным солдатом, привыкшим проводить военные маневры на открытой индийской равнине, но, к несчастью, не позволяя танцующим рядом препятствовать его энергичным, полным энтузиазма движениям. Впервые в глазах Джеррита зажегся огонек.

– Ты должна чаще улыбаться, Лаура, – объявил он. – Улыбка освещает твое лицо, как утреннее солнце. Я покраснела, одновременно обрадовавшись, что музыка, наконец, закончилась и ему придется отпустить меня. Казалось, что Джеррит сделал это с неохотой, а может быть мне просто показалось. Ну, конечно же. Проводив свою партнершу до кресла, он быстро удалился, окликнув одного из своих друзей. Я почувствовала какое-то непонятное сожаление, когда смотрела, как молодые люди направляются к маленькой гостиной, в которой мужчины играли в карты. Все мужчины Чендлеры испытывали страсть к картам и игре в кости. Я со странным разочарованием подумала, что уже не увижу Джеррита сегодня вечером.

Но замешательство сразу же прошло, когда Николас пригласил меня на следующий танец. Все мысли о Джеррите были сразу же отброшены. С апломбом Ники протянул мне руку. Радостно, даже не заглянув в свою программку, я подала ему руку. Неуклюжий юноша, чье имя было записано в программке на следующий танец и на которого мне даже не захотелось обратить внимание, остался стоять у стены. Я заметила, как покраснели кончики его ушей от возмущения и заходил кадык на шее. Как бы издеваясь над ним, Ники закружил меня по бальному залу.

– Бедный копуша, – растягивая слова, весело произнес он, заставляя меня оглянуться через плечо и посмотреть на зардевшегося юношу, с которым я так грубо обошлась. – Самое подходящее для него прозвище, а? Как ты думаешь? – произнес Ники с поддельной жалостью. – Потому что он опоздал как всегда. Мы вместе ходили в подготовительную школу, если ты помнишь. Очевидно, он стал таким, когда ему случайно попали в голову битой для крикета. Но я думаю, этот мальчик всегда был слегка глуповатый. У него такой вид, как будто он проглотил кислый лимон, правда? Это был его танец, Лаура? Забавно. Я мог бы поклясться, что мой.

– Лжец, – отворачиваясь от него, заявила я, грустно улыбаясь, потому что мы оба некрасиво поступили по отношению к Копуше.

Ники только рассмеялся.

– Да, должен признаться, что я такой, – сказал он без тени угрызений совести или сожаления, – и довольно-таки большой. Но и с твоей стороны не очень то хорошо заострять на этом внимание, Лаура. Я хотел танцевать с тобой и что из того, что с опозданием записался на танец в твоей программке. Что мне еще оставалось делать? Ничего другого, как опередить кого-нибудь из твоих партнеров, а Копуша оказался самой подходящей кандидатурой. Согласен, что это не по-джентльменски, но, мне кажется, ты от этого только выиграла. Он испортил сотню дамских туфелек своими огромными неуклюжими ножищами.

– Сотню? – я скептически приподняла бровь.

– Ну, по крайней мере, дюжину, – усмехнувшись, исправил Ники. – Но, давай не будем больше говорить о нем. Такой скучный объект для разговора! Давай лучше поговорим о нас с тобой.

Пульс учащенно забился, во рту пересохло и мне даже стало трудно глотать.

– О нас? – лукаво поинтересовалась я.

– А почему бы и нет? – стараясь, чтоб его голос звучал непринужденно, произнес Ники. Но его глаза потемнели, когда он окинул меня взглядом, а руки плотнее обвили мою талию. – Мы же всегда были компаньонами в наших проделках, как Дон Кихот и прекрасная Дульсинея.

– О, Принц и Шиповник, – поддразнила я, вспоминая наше детское прозвище, которое придумал Джеррит.

– Да, но, честно говоря, я бы назвал тебя райским деревом, Лаура, вся такая коричневая и золотая, украшенная атласом и кружевом. Интересно, какие восхитительные неожиданности таишь ты в себе?

– А это, дорогой Николас, узнай сам, – смело заявила я, подбадриваемая выпитым шампанским и дерзким выражением манящих глаз юноши.

– Сам?

– Да!

– Дерзкая девчонка! Я могу поверить, что ты флиртуешь со мной.

– Возможно, ты прав.

– Пусть это и так, но не стоит принимать приглашение, если не уверена в партнере, – заявил Ники низким голосом.

Теперь его лицо стало серьезным.

– Я же… никогда не обманывала тебя, – соблазняюще зашептала я.

– Неужели? Ну, проверим…

– Проверим? – спросила я.

Николас не ответил, но еще крепче прижал меня к себе, посмотрев так, что мое сердце бешено заколотилось, я почувствовала как напряглись все мои нервы и, казалось, мельчайшее прикосновение к моей коже может возыметь эффект молнии. Ноги отказывались повиноваться. Доверившись сильным мужским рукам, я кружилась и кружилась в танце, пока совершенно не выбилась из сил, неуверенная, было ли мое состояние вызвано танцем или это из-за Ники.

«Мы движемся вместе, как будто созданные друг для друга», – мечтательно думала я, одурманенная шампанским, радугой расцветок, развевающихся повсюду тканей и светом сотен свечей, медленно тающих в хрустальных люстрах. Подобно их бриллиантовым лучикам партнеры слились воедино, ступая и покачиваясь в такт музыке. Его руки так уверенно держали меня, и я убедилась, что должна принадлежать только им. В этот момент еще острее ощущался страх из-за того, что мне быть невестой Джеррита. Я приняла решение, что завтра же утром расскажу все своим родителям и попрошу у них разрешения расторгнуть мою помолвку. Конечно же, они согласятся, что их дочери не стоит выходить замуж за Джеррита, если она любит Николаса.

Совсем замечтавшись, я даже не сразу сообразила, что мы уже не в бальной зале. Ники, без единого протеста с моей стороны, искусно вывел меня через открытые французские двери на террасу. Только почувствовав на коже прохладный, сырой ночной воздух, я вернулась к реальности. Оглянувшись по сторонам, мы заметили, что огни бального зала остались далеко позади.

Я мельком отметила что тут и там, рядом с домом, прогуливались парочки, решившие подышать свежим воздухом. На восточном конце террасы, среди облаков сигарного дыма смеялись и разговаривали мужчины. Но все это казалось каким-то далеким, и я даже не обратила на них никакого внимания. Мы с Ники продолжали танцевать. Мои юбки развевались от каждого шага по каменной, залитой лунным светом террасе. Так, постепенно мы двигались в ее пустынный, безлюдный, темный западный конец.

Через несколько минут стихли последние звуки музыки, и я оказалась с Ники наедине.

Все еще одурманенная выпитым шампанским, я ничего не сказала, когда Ники так сильно сжал мою руку, что нельзя было вырвать ее, если б сильно захотелось. Но мне и не хотелось. Он быстро потянул меня вниз по ведущим в сад ступенькам. Мы продвигались среди цветов и растительности, искрящихся от тумана и росы, все дальше и дальше. Пройдя по извилистой каменистой дорожке, наконец, оказались на моем любимом месте, у уединенного дерева, где я проводила в детстве много времени, читая книги.

Это была прекрасная китайская глициния, саженец которой папа привез маме несколько лет назад с Дальнего Востока и которую та посадила в этом тенистом уголке сада. Мама старательно выращивала хрупкое растение, пока оно не пустило корни, начав пышно разрастаться. Сейчас все дерево было осыпано крупными, напоминающими виноградную гроздь, цветами сочного лилового цвета, которые наполняли воздух богатым сладким ароматом. Земля под ним была усыпана нежными лепестками. Ники подвел меня к скамейке. Он протер ее носовым платком, и я уселась, аккуратно расправив юбки.

Дерево казалось волшебным существом в темноте. Сверху светила луна, звезды сверкали как рассыпанные по черному бархату неба бриллианты. Сквозь тонкие ветки глицинии просачивался лунный свет, покрывая землю серебристыми, мерцающими пятнышками.

Ночной ветерок был нежен, как дыхание младенца: листья на деревьях и кустарниках, казалось, пели колыбельную благоухающим цветам. В листве раздавались крики ночных птиц, которые чистили перышки, взъерошенные прохладным весенним воздухом. Где-то на торфяниках кричали орлы и ухали совы. Какие-то крошечные испуганные существа быстро карабкались по запутанной виноградной лозе, покрывающей землю, как плюшевый зеленый ковер. Стрекот саранчи, с тихим гудением потирающей свои тонкие крылышки, прерывался кваканьем лягушек, прятавшихся в кувшинках в водоеме в середине сада. Слышалось журчание и всплески воды на пруду, когда его подводные жители нарушали безмятежную гладь поверхности. Вдали слышался шелест прибоя, обрушивающегося на каменистый берег.

Но вся красота вечера померкла, когда Ники сел рядом. Его черные шелковые панталоны слегка зашуршали, когда коснулись каменной скамейки. Этот звук нарушил наше наслаждение ночью, и я вдруг ясно осознала близость юноши. Мое тело дрожало как у испуганной самки оленя, настороженной и готовой к побегу. Хотя я и хотела этой близости, даже дерзко поощряла это, теперь вдруг испугалась, лишь только подумала о возможных неприятных последствиях, если нас увидят здесь в саду одних. Но, тем не менее, даже не попыталась вернуться назад, несмотря на свою тревогу. Меня, как маленького ребенка, которому, наконец, дали давно обещанное угощение, переполняло сильное возбуждение. Чего бы это ни стоило, я не должна упускать такую возможность.

Медленно, как бы случайно, Ники обвил руками мою талию. Я ощущала легкое прикосновение его лица. Мое влечение к нему было так велико, что казалось обострились все чувства и тело заломило от прикосновения молодого человека. Его объятия были для меня, как прикосновение к раскаленному железу, от чего я чуть не потеряла сознания. Пальцы Ники находились прямо под моей грудью. Вдруг я почувствовала, как большим пальцем он коснулся соска груди, заставляя его набухать и трепетать. По всему телу разлилось какое-то странное, волнующее тепло, заставляющее меня дрожать и ожидать еще неизвестного мне наслаждения.

Я невольно прильнула к юноше, облизав пересохшие, как трава, выжженная летним корнуоллским солнцем, губы – непреднамеренное приглашение, которым Ники, не раздумывая, воспользовался. Молодой человек еще крепче прижал меня к себе. Его глаза не отрывались от моих, когда он свободной рукой дотронулся до моего радостного лица.

– Лаура, – пробормотал Ники, – Лаура!

Он нежно поцеловал меня, и это было все, о чем юная леди мечтала в своем безумном воображении. Я пылко прижалась к нему, с радостью заметив, как, подобно натянутой тетиве, напряглось его тело. Он был умен и гораздо опытнее меня, чтобы рисковать, требуя от девушки слишком много, прежде чем не убедится, что достаточно возбудил ее, и дальнейшие его действия не испугают и не заставят невинное создание спасаться.

С явной неохотой Ники прервал поцелуй и немного отклонился назад. Его черные глаза так смотрели на мои приоткрытые губы, что я учащенно задышала, а сердце забилось еще быстрей.

– Трижды обведи вокруг него круг, – тихо процитировал он. – И закрой глаза в благоговейном страхе. (Потому что он съел весь нектар). И выпил райское молоко.

– А ты, Николас? – почти шепотом спросила я.

– Да, о да… – выдохнул он. – О, Лаура, ты даже не знаешь, как давно я хочу тебя! Кажется, я ждал целую вечность, пока ты вырастешь!

– И вот я выросла, – с триумфом произнесла я, ощущая в себе какую-то неведомую ранее силу.

Наконец-то пришло счастье и облегчение оттого, что Ники любит меня. Закрыв глаза, я подобно жертвоприношению благоговейно подставила ему губы. Без повторного приглашения он поцеловал меня на этот раз гораздо крепче, более требовательно, сильно, так что мне даже стало больно. Но я не обратила на это внимания. Мое сердце переполняли любовь и радость.

Его язык ворвался внутрь, раскрыв мои губы, а зубы поцарапали их и я ощутила вкус крови. Но юноша, казалось, не замечал этого и с жадностью целовал меня, как будто не мог насытиться. Его язык все глубже и глубже прорывался ко мне в рот, проникая в каждую темную, влажную щелочку, пока я почти не задохнулась…

Но дразнящие вздохи только добавили энергии Ники. Рука юноши соскользнула вниз, чтобы завладеть моей грудью под тонкой тканью платья. Медленно, изучающе его пальцы ласкали соски, пока они в ответ не затвердели, показывая мое желание к нему. Тысячи огоньков вспыхнули во мне. Из горла вырвались глухие стоны, и тело непроизвольно выгнулось в ожидании ласки и полного наслаждения. В ответ на безмолвный призыв тела, пальцы Ники ласкали мою спину, путаясь в длинных локонах, постепенно наклоняя меня назад. Даже его ладонь, непрестанно сжимающая и ласкающая девичью грудь, и та настойчиво клонила назад. Как сквозь пелену тумана я понимала, что меня обдуманно и осторожно укладывают на каменную скамью.

Прежде чем опуститься к ложбинке между грудями легкими поцелуями Ники осыпал мои щеки, виски, волосы и губы. Еще больше подзадоривая меня, его язык устремился вниз, слизывая бисеринки пота. Я резко вздохнула, уже готовая было запротестовать, но подобно пчеле, пьющей нектар из цветка, он крепко прильнул к моей груди, не обращая внимания на возражения.

Тело стало наливаться тяжестью, когда без всякого предупреждения, Ники растянулся на мне. Его губы впивались в меня, а руки ласкали тело, где только хотели. Мне стало неудобно лежать на шершавой, царапающей спину каменной поверхности скамейки. Боль померкла перед более убедительной атакой напряженного, твердого члена Ники, завлекающе тершегося об юбки и постепенно проникающего между моими бедрами.

В задурманенной шампанским голове неясно, но настойчиво забили тревожные колокола, потому что, честно говоря, я не предполагала, что все зайдет так далеко. В конце концов, кузина этого юноши получила достойное воспитание, и хотя в ней текла бурная кровь Чендлеров, она была не настолько глупа, чтобы отдаться мужчине, который не был ее мужем.

Изо всех сил пытаясь прояснить одурманенное сознание, я начала вырываться, заклиная отвести меня назад в бальный зал. Но, к ужасу, Ники даже не обратил внимания на эти мольбы, грубо засунув руку за корсаж платья, лаская обнаженную грудь. Я была ошеломлена и испугана. Он, без сомнения, не позволил бы себе таких вольностей, если б кое-кто не подстрекал его, ведя себя непозволительно для леди, которая хочет сохранить целомудрие и хорошую репутацию. Теперь ясно осознав что наделала, я начала отчаянно отбиваться от молодого человека, умоляя отпустить. Но Ники, казалось, ничего не слышал.

– Разве ты не любишь меня, Лаура? – спросил он, закрывая мне рот поцелуем и грубо сжимая груди, что одновременно вызывало боль.

– Да, конечно, люблю! Ты же сам знаешь, что люблю! – воскликнула я, обижаясь, что Ники может сомневаться во мне.

– Тогда докажи мне, – преднамеренно подстрекал он. – Докажи мне! Позволь мне любить тебя, или ты всего лишь лгунья и дразнишь меня?

Его глаза стали злыми и колючими. Ошеломленная такими жестокими словами, я прикусила губу. Что же мне делать? Не хотелось уступать ему, но также не хотелось терять любимого человека. Прежде чем я поняла, что он собирается сделать, не замедлив воспользоваться моим замешательством, Ники стянул платье с плеч, впиваясь жадным взглядом в мою обнаженную грудь.

– Аххх! – выдохнул юноша, ведя пальцами по мягкой, пылающей плоти. – Какое прекрасное щедрое наслаждение предлагаешь ты мне, Лаура. Я просто умираю от страсти…

Задыхаясь, я попыталась оттолкнуть его от себя и прикрыть грудь. Но Ники легко поймал мои руки и крепко сжал их.

– Не отбивайся от меня, Лаура, – хрипло произнес он, когда я из последних сил пыталась вырваться из его рук. Но этот человек был гораздо сильнее меня. – Ты же хочешь этого не меньше, чем я.

К моему ужасу, как бы я не пыталась это отрицать, одна моя половина предательски задрожала от прикосновения рук Ники. Не отрывая от лица девушки своих коварных глаз, Ники приблизил губы к соску и зажал его между зубами. По телу разлился жар, когда шершавый язык обжег меня своим влажным пламенем. Я вскрикнула – то ли от страсти, то ли от страха.

– Лаура? Лаура, ты где?

– О боже! – выругался Ники, потому что мы оба знали, чей это голос, он быстро вскинул голову, его ноздри раздувались как у дикого зверя, почувствовавшего опасность.

– Это Джеррит! – Ники резко отскочил от меня, что чуть было не упал и наскоро провел рукой по волосам, чтобы привести их в порядок.

– Ради всего святого, Лаура! – прошипел он. – Поторапливайся, приведи себя в порядок! Джеррит сразу же все поймет. Он убьет любого мужчину, если обнаружит, что тот ведет себя с тобой легкомысленно!

Его слова эхом повторили недавние предостережения Анжелики о вспыльчивом нраве Джеррита. Сейчас было достаточно причин вызвать его гнев. Я села, испуганная не меньше Ники. Мои руки тряслись. Содрогаясь от звука голоса Джеррита, обеспокоено зовущего меня и неумолимо приближающихся шагов, как сумасшедшая я пыталась натянуть платье. Потом дрожащими руками принялась поправлять прическу, вонзая шпильки с такой силой, что они царапали мне кожу на голове. Я сморщилась от боли, а на глазах выступили слезы. Но жалеть себя не было времени, каждая секунда ценилась на вес золота. Поискав глазами свой золотой веер и ридикюль, и обнаружив их на земле рядом со скамейкой, куда они упали во время моей пылкой борьбы с Ники, я нагнулась, чтобы поднять эти вещи, судорожно стирая с них грязь.

– Проклятие! – выругался Ники, поправляя сбитый на бок галстук. – Почему ты невеста именно Джеррита? Брат я ему или нет, он убьет меня! Есть здесь еще какая-нибудь дорожка к дому? – спросил он, дико озираясь по сторонам, но с трех сторон возвышалась живая изгородь. – Ну, давай же поторапливайся, Лаура!

– Сейчас, сейчас! – возмущенно огрызнулась я. – Кроме того, ты сам во всем виноват! Если бы ты послушался меня и отвел назад, ничего подобного бы не произошло! О, Боже, Ники! Почему нам сейчас не сказать Джерриту правду, что мы любим друг друга и всегда любили? Я уверена, он поймет. Он непременно освободит меня от помолвки и тогда мы сможем пожениться.

К моему ужасу Ники посмотрел на меня как на душевнобольную.

– Да ты с ума сошла, Лаура! – с жаром воскликнул он, поразив меня своими словами до глубины души. Но затем, увидев мое ошеломленное лицо, необузданный молодой человек поправился и более ласково продолжил. – Не будь такой глупой, дорогая. Сейчас не время, да и не место делать такие заявления. Подумай сама. Джеррит очень разозлится, потому что будет задето его проклятое самолюбие. Вспыхнет ссора, возможно даже драка, ты же сама понимаешь! И нас могут услышать другие, Лаура. Они начнут все разнюхивать! Ну, только подумай, какой будет скандал и, тем более, на вечеринке в твою честь! Ты, конечно же, не хочешь всего этого, верно, дорогая?

– Нет. Нет, конечно, нет, – сказала я, закусив губу.

– Тогда, давай пока подождем, хорошо, Лаура? Увидев, что я с неохотой кивнула головой, Ники ласково потрепал меня по щеке.

– Вот так-то лучше, моя хорошая девочка, – с одобрением произнес он. – А теперь поцелуй меня, дорогая. Будет лучше, если нас не увидят здесь вместе наедине, поэтому я попытаюсь пролезть через эту изгородь…

Меня опять захлестнуло волной чувств, и я подошла к нему. Его губы прижались к моим, язык скользнул глубоко в рот. Руки Ники обхватили мою грудь, а пальцы коснулись сосков, как бы нарочно напоминая все, что мы ощутили сегодня вечером. Несмотря на страх, во мне опять вспыхнуло желание, и я страстно прильнула к любимому человеку. Но Ники оттолкнул меня. Я бы упала, если б его сильные руки не обвивали мою талию. Рискуя, мы долго стояли обнявшись. Но, услышав приближающиеся шаги Джеррита, Ники с неохотой отпустил меня.

– Помни, пока будем хранить все в тайне, Лаура, – мягко проговорил он. – Это ненадолго, обещаю тебе.

Раздвинув каким-то образом длинные ветки живой изгороди, Ники проложил себе путь и исчез в темноте. Кусты изгороди зашевелились и затрещали, а потом опять сомкнулись за его спиной. Несколько листочков закружились в воздухе и упали на влажную землю. Облегченно вздохнув, я уселась на каменную скамью, пытаясь успокоиться. Времени у меня оказалось мало, потому что почти сразу же появился Джеррит.

– Лаура, – произнес кузен, выходя из тени деревьев. По его глазам, из-за темноты, я не могла прочесть, о чем он сейчас думал, но чувствовала, что меня внимательно рассматривают. – Что ты здесь делаешь? Ты разве не слышала, что тебя зовут?

– Нет, – солгала я, молясь чтобы в темноте Джеррит не заметил как вспыхнуло мое лицо. – В бальном зале было так жарко и так тесно, я просто захотела прогуляться и подышать свежим воздухом. Ночь просто очаровательна. Боюсь, что я задремала. Ты знаешь, – это мое любимое место. Я часто приходила сюда еще ребенком и проводила здесь много времени… – Я усмехнулась. – Господи! Я, должно быть, потеряла счет времени. Что подумают мои гости? Наверное, мне лучше вернуться назад.

– Да. – Голос Джеррита звучал так же холодно и ровно, как всегда. Если бы он что-нибудь заподозрил, его голос звучал бы иначе. Его взгляд устремился на упавшие с изгороди листья. Но Джеррит не обратил на них внимания и я с облегчением вздохнула. – Тетя Сара послала меня за тобой. Пора ужинать и я провожу тебя в столовую. Пошли.

Он протянул мне руку и, немного подумав, я вложила в нее свою. Его пальцы сжались вокруг моей руки, как металлический обруч. В душе вспыхнуло нехорошее предчувствие, как будто мне пришлось потревожить какого-то опасного зверя. Я дрожала, пожалев что не захватила с собой шаль.

Мы молча вернулись в дом. В воздухе, щекоча мои ноздри, витал очаровательный аромат глицинии. Я чувствовала на губах сладковатый вкус запретной страсти, а руки были холодными как лед.

Этой ночью, как впрочем и в течение последующих долгих недель, рассказ о которых еще впереди, мне не удалось увидеть Николаса. Но, все равно, спустя некоторое время после ужина, я не выдержала и еще раз украдкой пробралась в сад, в надежде, что он ждет свою возлюбленную у глицинии. Мне непонятно, зачем пошла его искать. Ведь до этого, несмотря на сопротивления, Николас вольно вел себя со мной. Я верила, что его любовь ко мне была так велика, что он просто не в силах был сдерживаться. А еще, я обвиняла себя за то, что дразнила юношу, соблазняла, хотя должна была знать к чему это приводит. Теперь мне стало понятно, почему на балы молодых леди сопровождают пожилые дамы. Очень легко потерять голову, когда взыграет молодая кровь.

Подобрав юбки я быстро побежала по каменной дорожке, ведущей в сад, останавливаясь только чтобы перевести дух, потому что трудно бежать в таком тугом корсете. Приходилось поминутно оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, не следит ли кто за мной. Но так случилось, что я не заметила моего кузена Торна и чуть не налетела на него. Он инстинктивно поймал меня, чтобы мы оба не упали на землю.

– Торн! – вскрикнула я от удивления, прижав руки к груди, потому что, казалось, мое сердце вот-вот вырвется наружу. – О, боже! Как же ты меня напугал!

– Возвращаешься со свидания, Лаура, или наоборот? – нагло спросил он, отпуская меня. Затем, нахмурившись от досады, привередливо расправил свой элегантный фрак и галстук, которые случайно оказались в совершенном беспорядке.

– Конечно, нет, – холодным тоном заверила я кузена, отодвигаясь от него подальше и окидывая его презрительным взглядом.

Торн был умен. Какую бы из причин я ему не назвала, он сразу же поймет, что это ложь, и ему ничего не будет стоить заподозрить свою сестру и Ники. Этот тип не замедлит воспользоваться подобными сведениями в свою пользу, потому что ненавидел Ники, да и меня недолюбливал. Но, тем не менее, я подумала, что Ники оказал Торну какую-то любезность. За эти годы мой кузен из красивого мальчика превратился в очень привлекательного мужчину. Его сломанный нос придавал лицу волевое и мужественное выражение, чего у Торна не было и в помине. Как и в детстве, он был среднего роста и худощав, но крепкого телосложения. Все его жесты были грациозны, даже изысканны. В присутствии этого человека я всегда чувствовала себя как-то неловко. Не знаю почему, но что-то в нем казалось мне не так. Я приписывала свои ощущения неприятной, лживой натуре, скрывавшейся в глубине души. С годами мое отношение к нему не изменилось. Я старалась избегать Торна, как только могла. Мне хотелось побыстрее отделаться от Торна. Но вдруг меня остановил мужской баритон, доносившийся откуда-то со стороны моего любимого места, где росла китайская глициния. От звука голоса мое тело все напряглось, сердце екнуло, как у марионетки, которую внезапно дернули за веревочку. «Кто это разговаривает, Джеррит? Или… это… Это не может быть Николас! Нет, конечно, нет. Мне просто показалось. Это не мог быть ни один из них. Ну а если это и один из Чендлеров, что тогда? Нет никаких оснований предполагать, что это Ники. Как глупо! Ведь это может быть Александр, или даже (хотя вряд ли это возможно) дядя Драко», – пыталась я успокоить себя, потому что голоса всех сыновей Чендлеров очень походили на голос своего отца.

Мужской голос звучал в ответ на хриплый женский смех, который' показался мне незнакомым. Затем наступила тишина, за ней последовал поцелуй и опять смех (теперь уже мужской), а потом послышался безошибочный шелест платья, когда оно скользит по гладкой, женской коже. От этого звука я почувствовала в животе какую-то тяжесть. В голове сразу же мелькнула мысль, что если бы Торна не было рядом, можно было бы подкрасться к глицинии и посмотреть, кто там. А сейчас я могла только догадываться.

– Ну и ну, – сухо протянул Торн. – Кажется, один из наших высокомерных кузенов Чендлеров решил… немного поразвлечься. Интересно только, с кем? Что ты скажешь, Лаура? Давай-ка, тихонечко проберемся туда и посмотрим.

– Да ты что, конечно нет! – оскорбленным тоном произнесла я, как будто не та же самая мысль пришла мне в голову несколько минут назад.

Но сердце учащенно забилось, потому что он тоже решил, что голос принадлежит одному из Чендлеров.

– Но почему нет, Лаура? Пошли посмотрим. Неужели ты не умираешь от любопытства, кого же достопочтенный Николас… развлекает в излюбленном уголке сада Прескоттов?

– Почему ты решил, что это Николас? – более резко, чем хотелось бы, поинтересовалась я.

– Простое, но логичное заключение, Лаура. Странно то, что ты сама до этого не додумалась, – с сарказмом заявил Торн, – Джеррит помолвлен с тобой и не настолько глуп, чтобы кувыркаться с другой девицей на вечере в твою честь. Теперь Александр. Он ни с кем не помолвлен и в праве делать все, что ему вздумается. Но, так как юноша определенно влюблен в леди Ванессу Дюбрэ, а та, как известно, слишком порядочна и без своей компаньонки не сделает и шагу, то его мы тоже можем не принимать в расчет. Пойдем дальше, хотя, готов поклясться, эта догадка самая невероятная, и ты тоже согласишься со мной. Не может же наш деспотичный, но ужасно правдивый дядюшка Драко задирать юбки тетушки Мэгги в кустах сада твоих родителей, – развязно продолжал он. – Значит, это Николас, больше некому. Я прав?

– Какой же ты грубый, Торн! – заметила я. – Честно говоря, меня совсем не интересует кто там! И я не хочу стоять здесь с тобой и сплетничать, как старые бездельники!

Придя в ярость, я метнулась в сторону, но быстрая, как атакующая змея, рука Торна грубо обхватила меня за талию, чтобы остановить.

– Ну, Лаура, – ухмыльнулся он. – Ты же знаешь, что я прав, просто не хочешь признаться в этом.

Скорее всего, Торн ляпнул эти слова наугад, но мое лицо все равно побледнело.

– Не понимаю, о чем ты говоришь Торн? – рассердилась я, вырываясь из его цепких рук.

– Неужели? – спросил он.

– Нет! Не думаю, что и ты веришь в свои предположения. Ты либо пьян, либо сошел с ума, а может, и то и другое вместе!

После этих слов я развернулась и ушла. В моих ушах звенел его гадкий смех, напоминающий крики гиены. Я очень расстроилась, зная, что мои слова ничуть не смутили его. «Там у глицинии, – не Ники! Это не может быть он!» – думала я со слезами на глазах.

Но Торн привел очень убедительные доводы насчет Ники, оставив в моей душе кровоточащую рану. Прекрасный вечер был бесповоротно испорчен. Сердце болело, а все очарование недавнего приключения у глицинии померкло. Как только я вернулась в дом, то сразу же сообщила маме, что очень устала и у меня разболелась голова.

– Я ничуть не удивлена, Лаура, – сказала мать. Она откинула с моего лица прядь выбившихся волос, в ее глазах было беспокойство и понимание. – Я чувствовала себя также в ночь моего первого бала в доме твоего двоюродного деда Найджела в Лондоне. Я так устала в ту ночь, что не могла даже протанцевать и шага, тем более что ни один из партнеров не интересовал меня, кроме твоего отца.

Мама нежно улыбнулась своим воспоминаниям. Мне стало стыдно: она, такая честная и порядочная, а ее дочь так неприлично вела себя сегодня вечером. Я не могла больше смотреть в глаза мамы.

– Почему бы тебе не пойти к себе и не лечь спать, Лаура. Ты действительно выглядишь очень усталой. Ни о чем не беспокойся. Я извинюсь за тебя перед гостями и пришлю к тебе Клеменси.

Тяжело сглотнув, я кивнула и пошла к себе, радуясь, что мама не может заглянуть ко мне в душу. Мне долго пришлось взбираться по лестнице в свою комнату. Клеменси долго не появлялась. Она заявилась лишь тогда, когда я уже разделась, легла в постель и уже почти засыпала. К моему удивлению горничная запыхалась и вся пылала, как будто бежала. Ее зеленые глаза горели от возбуждения, а на губах играла удовлетворенная улыбка.

«Должно быть, Клеменси опять заигрывала с кем-нибудь из прислуги, устало подумала я, – и наверняка окрутила бедного, подвыпившего дурня».

Из-за своего унылого настроения, я не могла видеть самодовольное лицо девушки и, поэтому, отправила ее, даже не спросив, почему она так долго не приходила. Когда Клеменси выходила из моей комнаты, с ее волос на ковер упало что-то, похожее на лиловое конфетти. Мне стало интересно, что же это может быть?

После этого я долго не могла заснуть и сидела, зажав в руке лепестки цветов с глицинии, постоянно задавая себе вопрос, на который, по правде говоря, не хотела получить ответ.

ГЛАВА 5 ОХОТА НА ЛИСУ

Через две недели папа и мама провожали меня на мой первый официальный дебют в Лондоне. Настроение было подавленное, и это омрачало предстоящую поездку. С той вечеринки я больше не видела Николаса и сейчас, теряясь подозрениями, взобралась в наш прекрасный экипаж и уселась на плюшевое сиденье.

Уверенность в том, что тогда ночью у глицинии был Николас, все больше возрастала. Мне было невмоготу смотреть на Клеменси, которая садилась сейчас рядом, потому что все факты говорили о том, что именно она была с ним в тот вечер.

Откуда же у нее тогда оказались цветы глицинии в волосах? Значит в тот вечер Клеменси ходила на мое любимое место. Ведь в саду была только одна Китайская глициния.

Я подумала о грандиозных планах Клеменси преуспеть в этом мире, и почувствовала себя неловко, вспомнив ликующую улыбку дочери бандита, когда та входила в мою комнату. Что она предвещала, эта улыбка? Может быть, Ники хотел таким образом расквитаться со мной за то что раздразнила его. Неужели он целовался с простой горничной и, может даже, занимался с ней любовью? Неужели этот человек нашептывал ей на ухо нежные слова, как нашептывал и мне? Я знала, что если это действительно так, то мне не пережить его измены. Но внутренний голос посмеивался надо мной, нашептывая, что никто другой кроме меня во всем этом не был виновен. Нечего было соблазнять Ники. Неужели многочисленные примеры, рассказы подруг не предупреждали меня об опасности, когда женщина позволяет себе с мужчинами слишком много вольностей. Если Ники и покушался на мою девственность, то в этом виновата только я! Но от таких мыслей легче не стало и мне так захотелось вцепиться ногтями в самодовольное лицо смазливой горничной.

Забившись в угол экипажа, подальше от Клеменси, я пристально рассматривала ее из-под полуопущенных век.

«Конечно же, ты ошиблась, – сто раз повторяла я, тщетно пытаясь переубедить себя. – Скорее всего, она кокетничала с кем-нибудь из прислуги». Но все равно мне не удалось отделаться от мысли, почему же в тот вечер у нее был такой торжественный вид. Вряд ли Клеменси со всеми ее амбициями позволила бы себе развлекаться с простыми людьми. У нее, вероятно, совершенно иные планы в жизни. Вот Ники – другое дело. Пусть он и не наследник дяди Драко, но у него есть положение в обществе и деньги. Правда, казалось маловероятным, что отец позволит ему жениться на Клеменси. Я была уверена, что мой умудренный жизненным опытом дядюшка приведет Ники по этому поводу множество возражений, даже если тот сделает девушку своей любовницей.

Меня терзали ревность и сомнения. Поэтому я решила пока ничего не говорить папе и маме о том, что хочу расторгнуть свою помолвку с Джерритом. «Подожду, – решила я, – и, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, поговорю с Ники. Какой ужас, если все мои подозрения окажутся безосновательными!» Может быть, с досады, я совершенно напрасно обвинила любимого человека. Возможен и худший вариант. Вдруг, после того, как я отвергну Джеррита, выяснится, что Ники всего лишь решил поиграть со мной. Такой поворот дел не только ужасно расстроит моих родителей и вызовет гнев дяди Драко, но еще сделает меня посмешищем всего северного Корнуолла. Ну, нет, не настолько же я глупа и бесчувственна!»

Если бы Ники смог развеять мои страхи! Я искренне молилась об этом. Тогда, несмотря на разговоры и сплетни, удалось бы отделаться от Джеррита и, в результате, заполучить Ники. В противном случае, мне не останется ничего другого, как забыть о своих чувствах и стать женой Джеррита.

Лондон оказался отвратительным городом. Человеку, выросшему на раздольном корнуоллском побережье он представляется грязным и суматошным, похожим на тюремную камеру. В этом густонаселенном городе, с грязными, узкими улицами, утыканными домами и переполненными людьми и транспортом, у меня не раз возникало впечатление, что я нахожусь в том злополучном сундуке, в котором запер меня Торн и где можно было задохнуться.

В светском обществе не оказалось ничего такого, что могло бы заинтересовать молодую девушку. Приняли меня и мое приданое довольно таки благосклонно, но, тем не менее, не удержались и подозрительно обнюхали мои юбки на предмет моей добродетели.

Как и всякая девушка, я в тайне надеялась стать изюминкой Сезона. Но, увы, со мной этого не произошло. Хотя я не была, что называется, писаной красавицей, вокруг меня крутилось много молодых щеголей, интересующихся не столько самой девушкой, сколько ее приданным, поскольку, вот незадача, их карманы были пусты.

Особенно оскорбляло то, что они считали молоденькую провинциалку глупенькой, способной поверить в их «гениальную» лесть. Честно говоря, я им мстила за это, флиртуя и поощряя их надежды. Особенно досталось двоим из них, которые больше остальных увивались за мной.

Я бы получила от этого еще большее удовлетворение, если бы Николас видел мои успехи. Мне хотелось, что б он позавидовал бы сопернику, понял бы, как несправедливо поступил со мной. Но Николас за время Сезона приехал в Лондон только один раз, да и то по делу отца. Вечером, после своего приезда, он присоединился к нам у Олмаков, но в моей программке почти все танцы были уже расписаны. Правда, оставался один очаровательный танец в стиле кантри. Длился он недолго, поэтому у нас не было возможности побеседовать наедине.

Когда же у меня появилась свободная минутка, я обнаружила, что Николас уже ушел. Таким образом, мне так и не удалось узнать – сердится ли он на меня за тот вечер в саду, и кто развлекался потом с Клеменси.

Конечно же, расстройство от его внезапного ухода было велико, но я не удивилась, потому что дом Олмаков считался «Рынком невест». Сюда со всех концов страны съезжались юные мисс, которые только что завершили свое образование и сейчас подыскивали себе мужа. Крепких напитков здесь не подавали, игры в карты тоже не поощрялись, поэтому я подумала, что Ники решил подыскать себе для развлечений более интересное местечко.

Но, он мог бы и остаться, по крайней мере, из-за меня. Я не могла не сравнить его поведение с поведением Джеррита, который приехал в Лондон на несколько дней позже. Этот молодой человек, прежде чем уехать из города, сопровождал меня и в Ковент-Гарден, и в театр на Друри-Лейн. Ники, безусловно, следовало научиться хорошим манерам у своего старшего брата! Он мог хотя бы поинтересоваться, что я думаю обо всем случившемся в тот вечер. В сердце зародились сомнения, пустившие крепкие корни: действительно ли этот юноша любит меня?

С наступлением лета, мой сезон закончился и я вернулась домой в Корнуолл более искушенной в светских делах и, боюсь, ненамного мудрее.

Как хорошо снова оказаться дома! Я скучала по торфяникам и морю, и теперь каждое утро выезжала на своем превосходном жеребце, которого папа и мама подарили мне в честь окончания учебы и выхода в свет. Мы окрестили жеребца Черным Пиратом, потому что он был с конюшни дядюшки Драко, который вывел породу коней от горячего жеребца Черная Магия и дикой мавританской кобылы. Все потомство этой прекрасной пары было исключительно черного цвета и обязательно имело в своих именах слово «Черный». Дядя Драко очень редко расставался с этими жеребятками и кобылками. Продаже подлежали только те, у которых имелись белые пятна на шкуре или родившиеся не черного цвета. Черный Пират явно оказался исключением из правил, потому что был темнее ночи. Я тоже решила продолжить традицию дяди Драко, назвав своего жеребца в честь храбрых пиратов прошлого. В детстве папа частенько рассказывал мне сказки про пиратов. Я была заинтригована и вообразила себе, что на мачтах кораблей некоторых моих предков мог развеваться Веселый Роджер.[8]

За исключением лошадей дяди Драко, только несколько жеребцов в Корнуолле могли потягаться с моим Черным Пиратом в скорости. Я обожала мчаться на нем. Ветер свистел в ушах, бил в лицо, развевал мои волосы, а соленый морской воздух щекотал ноздри. Иногда я спешивалась и взбиралась на серо-зеленые скалистые холмы. Огромные гранитные глыбы на фоне горизонта принимали какие-то сверхъестественные формы. Каменные вершины напоминали мне развалины древних храмов, возведенных язычниками давно забытым богам. Высокие, постепенно разрушающиеся утесы, как будто уложенные гигантской рукой, плотно прилегали друг к другу. Некоторые упавшие на землю огромные обломки, с которых выветрилась вся почва, обнажая их плоские каменные бока, лежали в центре, подобно алтарям для жертвоприношений, жаждущих, чтобы на них пролилась кровь.

На севере, как уродливый обелиск, возвышалась гора Браун Уилли, а на юге – покрытая лесом Браун Джелли. Вершина Килмар, угрожающе возвышающаяся над той частью Бодминских торфяников, которая называлась Восточной, напоминала огромный изувеченный кулак, тянувшийся своими пальцами прямо к небесам.

Далее, на многие мили, простирались Тревартовские болота, которые теперь, с приходом лета, напоминали золотисто-зеленое лоскутное одеяло. Воздух был наполнен сладким ароматом вереска и папоротника. В стороне, спрятавшись от порывов постоянно дующего ветра, раскинулись кусты низкорослого ракитника с гибкими ветвями.

Сейчас дул легкий ветерок. Он шелестел в траве и покрывал рябью поверхность ручьев и речушек, протекающих среди торфяников. Но осенью и зимой ветер завывает в расщелинах, как убитое горем привидение, или ревет, как могущественное божество, заставляя вздрагивать и ежиться от страха. Лужи стоячей воды, которыми утыкано все болото, вспенятся, запузырятся и станут черными, как ночное небо над Корнуоллом. Темная вода забурлит и поднимет островки в трясине на поверхность.

Последние слыли очень опасными местами. Там среди выжженной солнцем травы возвышались кочки, поросшие пучками спутанных растений с коричневыми макушками, которые вводили в заблуждение неосторожных путников. Здесь человек мог сделать лишь шаг вперед и, вместо твердой земли под своей ногой, обнаружить только слой травы и липкого ила. Он неожиданно проваливался в черную воду и тонул. Сейчас эти ненадежные места были хорошо заметны, но осенью и зимой, даже мне, выросшей в северном Корнуолле, знающей каждый дюйм этой суровой, лишенной растительности местности, и то не хотелось бы оказаться здесь, когда небо темнеет, а идущий с моря туман покрывает землю толстым белым одеялом. Но сейчас я бродила, где хотела, а Черный Пират был моим единственным спутником.

С вершин холмов можно было увидеть мерцающий вдалеке океан, отражающий лазурное бесконечное небо и длинные, искривленные пальцы черной скалы, погруженной в море. Там же, в конце узкой дамбы, соединяющей остров с берегом, возвышались мрачные развалины замка Тинтагла. Здесь в детстве играли дядя Драко и тетя Мэгги. У этого берега папа бросил якорь своего первого корабля «Морская Цыганка», а его люди выгрузили первый контрабандный товар. Судно уже поджидал дядя Драко или его ненормальный Реншоу, который обычно присматривал за домом, с повозкой, чтобы перевезти товары в Стормсвент Хайтс.

Однажды папу и дядю Драко чуть было не поймал дядя Эсмонд. В то время он был местным судьей. Но, к счастью, братья умудрились сохранить в тайне свою деятельность, раскрыв более отвратительные преступления убийцы Мика Дайсона и его гнусной шайки.

Дальше на восток, подобно цепочке белых гор, шли каолиновые разработки дяди Драко, где когда-то Дайсон прятал свою прибыль, нажитую нечестным путем. То тут, то там виднелись огромные пруды с зеленоватой водой, образовавшиеся после извлечения тонн земли и камней. Саму глину промывали, чтобы отделаться от кварца.

Это был очень опасный процесс, поэтому я старалась избегать каолиновые разработки, как только могла, хотя знала, что могу застать там Николаса. После моего возвращения домой он еще не соизволил появиться в Грандже. Очевидно, кузен был очень занят своей работой. Мне же не удавалось придумать правдоподобный предлог, чтобы поехать в Хайтс. Раз или два я порывалась довериться своему брату Гаю и попросить его о помощи. По всей видимости, делать этого не следовало. Хотя Ники и являлся его лучшим другом. Гай был шокирован, если бы узнал, что его сестра бегает за Ники в то время как помолвку с Джерритом никто не отменял. Поэтому, в конце концов, я решила ничего ему не говорить.

Единственным моим утешением было то, что к концу лета Клеменси утратила свою былую жизнерадостность. Даже если эта девица и была в тот вечер с Ники, то теперь стало ясно, что она его совершенно не интересовала. Мои сомнения насчет истинности чувств Ники ко мне немного рассеялись, и теперь я жаждала побыстрее выяснить и уладить между нами этот вопрос.

Вскоре мне представилась такая возможность. Обычно каждый год в конце лета дядюшка Эсмонд устраивал охоту на лис. Приглашалось множество гостей. Этого события одинаково с нетерпением ждали и семья, и друзья, и знакомые. Те, кто получал приглашения, приезжали с разных концов Корнуолла на охоту и на бал, который следовал за ней. Мне предстояло участвовать в охоте впервые. Я знала, что Ники ни разу не пропустил это веселое мероприятие с тех пор, как ему исполнилось 16 лет. Мы с Черным Пиратом будем готовы к встрече с ним.

Это была главная причина, почему в то утро я встала рано и поехала смотреть окрестности, чтобы избежать любых возможных препятствий, которые могут встретиться на моем пути и разрушить мои планы. Мне так же не хотелось постыдно вылететь из седла, что однажды случилось с моей кузиной Элизабет, которая не слыла опытной наездницей. В мои планы совершенно не входило предстать перед Ники дурочкой. Лиса могла выбрать для бегства любой путь, и нужно было быть готовой к любым неожиданностям.

Упорно стремясь к своей цели, я даже и вообразить себе не могла, что мой путь будет заблокирован барьером, таким мощным и непоколебимым, что даже мне не в силах было преодолеть его.

Лето того 1841 года затянулось, как будто не хотело уходить вовсе, хотя тут и там листья на деревьях становились красными и шафранными, а воздух был пропитан живительным, прохладным ароматом. В утро охоты на лис земля была сырая и мягкая после прошедшего ночью дождя и прилипала к копытам раздраженных лошадей. Деревья были мокрые от тумана, принесенного холодным ветром с угрюмого моря. Плечи разодетых в черное с красным наездников покрывались сверкающими каплями росы, когда всадники проезжали под низко-висящими ветками деревьев в парке, чтобы собраться у главного входа в Хайклифф Холл.

Теперь, когда почти все собрались, лужайка перед домом заполнилась смехом и разговорами, лаем рвущихся вперед гончих. Несмотря на затянутое свинцовыми тучами небо, все радовались предстоящему развлечению. Лошади, дрожа от сырости, фыркали и били копытами, а их наездники старались покрепче держать вожжи и щелкали хлыстами, в то время как егеря пытались удержать нетерпеливых собак. Из дома в дом сновали слуги, вынося тяжелые серебряные подносы, уставленные прохладительными напитками и закусками. Гости, которые не участвовали в охоте, завтракали в столовой.

Дядя Эсмонд, хозяин охоты, был просто бесподобен в черной бархатной кепке, пурпурной куртке, белом галстуке и белых шелковых бриджах. Хотя мне показалось, что он чувствовал себя неловко, когда, вскочив на своего гнедого скакуна, подъехал к своим гостям, приветствуя их. Всем было хорошо известно, что Эсмонд на самом деле, не очень-то любил лисью охоту, и после смерти деда Найджела сохранил эту традицию только по настоятельной просьбе тети Джулианы и моей бабушки Прескотт Чендлер. Мама тоже с отвращением относилась к этому виду спорта и никогда вообще не ездила на охоту. Тетушка Мэгги не поддерживала их компанию. Она ездила на охоту, но отказывалась присутствовать на заключительной ее части. Эта женщина не раз, к общей досаде дяди Драко и отца, предлагала дяде Эсмонду держать собак на привязи, когда те шли по следу, чтобы не было жесткой травли в конце.

Должна признаться, я разделяла ее симпатию к лисам и вовсе не хотела, чтобы их убивали. Человека, впервые принявшего участие в такой охоте и присутствующего при ее завершении, обязательно, согласно ритуалу, должны были помазать кровью. Эта участь ждала и меня. Ужасный обычай, но, как заверила меня Анжелика, обойтись без него нельзя. Несмотря на все возражения, ее предложение осталось без ответа. Я решила выбросить все эти мысли из головы, потому что такая варварская церемония не должна была испортить мне день.

Папа и мама еще раньше растворились в толпе, оставив свою бедную дочь наедине с ее мыслями. Но я была рада, потому что хотела немного отстать от остальных, чтобы попытаться встретиться с Николасом.

Анжелика, восседающая на прекрасной кобыле по кличке Черная Орхидея окликнула меня. Я с радостью направила Черного Пирата в толпу всадников, в надежде, что Ники окажется где-нибудь поблизости. Ожидания мои оправдались, и сердце от этого забилось быстрее. Изловчившись, я пробралась через шумную толпу и вклинилась между ним и Анжеликой. Губы подруги изогнулись от удивления, когда она заметила мою хитрость. Девушка слегка покачала головой, всем своим видом показывая, что не хочет иметь к этому делу никакого отношения. Сначала мне показалось, что Анжелика хочет что-то сказать. Но, к моему удивлению и облегчению, она промолчала, вместо этого представив меня своей свите: лорду Оливеру Феахасту и графу Грейстоуну, с которым я раньше не встречалась.

Это был темноволосый, красивый, циничный мужчина. Его, по всей видимости, Анжелика хотела завлечь в свои сети. Как и все Чендлеры она неотступно добивалась предмета своих желаний. Я предположила, что ей это удастся. Кивнув друг другу, мы с лордом Грейстоуном обменялись несколькими подобающими в данном случае банальными фразами. Почти сразу же после этого он и Анжелика ускакали. Я же, наконец, решилась обратить все свое внимание на Ники.

Где-то в глубине души таилась уверенность, что Анжелика неспроста оставила меня наедине со своим братом. Интересно, ведь совсем недавно она не хотела, чтобы ее лучшая подруга увлекалась Николасом, а теперь, очевидно, решила посмотреть, что будет дальше. Но потом я вспомнила, что среди Чендлеров распространено соперничество между детьми и решила, что Анжелика оставила нас одних не ради забавы, не для того чтобы поссорить братьев. Она слишком любила их, чтобы так поступить. Между моими кузенами Чендлерами всегда было что-то типа игры, где они были детенышами животных, хитрыми и ловкими, полностью готовыми к тому дню, когда им придется сражаться за свое существование, чтобы либо выжить, либо умереть в мире, не таком уж добром к своим обитателям.

Я резко выбросила из головы мысли об Анжелике. Неважно, что она там думала. Достаточно было и того, что ей удалось сделать.

Из-под полуприкрытых ресниц я с жадностью поглощала Ники глазами, как будто хотела сохранить в памяти его образ, чтобы утешаться потом, когда его не будет рядом. Сегодня утром, на своем черном скакуне, он был просто великолепен: черная кепка, лихо заломленная на затылке; черный жакет и белые бриджи обтягивали стройную фигуру молодого человека как перчатка; хрустящие кружева обрамляли шею и запястья, а на ногах красовались высокие, черные кожаные сапоги. Юноша крепко сидел в седле. Одной рукой Ники держал вожжи, в другой непринужденно помахивал арапником. Но, тем не менее, я, которая так хорошо его знала, когда наши глаза встретились, заметила, что он нервничает, и решила, что в нем вспыхнуло желание и возбуждение. Мое тело тоже задрожало, а сердце бешено забилось в груди.

– Привет, Лаура! – спокойно произнес Ники, его низкий голос ласкал мои уши.

Натянув поводья, он подвел своего скакуна поближе, искусно оттесняя меня от шумной толпы, как будто хотел выиграть хоть несколько минут, чтобы побыть вместе прежде, чем начнется охота.

Во мне затеплилась искорка надежды, ибо это означало, что даже если Ники и не простил меня за то, что я раздразнила его в тот вечер, то, по крайней мере, не презирает меня.

– Привет, Ники! – нежно ответила я, чувствуя, несмотря на радость от его близости, какую-то робость и неуверенность. Выпитое шампанское в тот вечер меня подбадривало. Теперь же я немного растерялась.

– Ты сегодня бесподобна, – заметил молодой человек. – Черный цвет очень идет тебе, Лаура. – Оценивающим взглядом Ники окинул мою новую шелковую шляпку и одежду для верховой езды, такого же черного цвета, как и у него. Только хозяин, егерь и некоторые привилегированные гости имели право надевать бархатные кепки и алые жакеты. – Тебе нужно носить его почаще. Ты готова к охоте? Твоей первой, да?

– Да, я тренировалась несколько недель, поэтому не собираюсь вываливаться из седла, – призналась я. – Надеюсь, что никаких осложнений не возникнет.

– О, я об этом даже не беспокоился бы, если бы был на твоем месте, – уверил меня Николас. – Ты в отличной форме, а, кроме того, всегда можешь объехать высокие преграды. В отличие от некоторых других наших родственничков, хочу заметить, – он бросил презрительный взгляд на Элизабет, прихорашивающуюся недалеко, под корнуоллской елкой и бесстыдно заигрывающую с компанией молодых щеголей, которых собрала вокруг себя, – ты не настолько бесчувственна, чтобы рисковать Черным Пиратом. Иначе, отец никогда бы не продал его дяде Уэллсу.

– Да, знаю.

За этим последовала пауза, мы чувствовали себя как-то неловко и натянуто, как будто были незнакомы, но сошлись на общей почве. Я смутилась, потому что ожидала совершенно другого, а не такого обычного разговора. Мне очень захотелось спросить Ники: сердится ли он еще на меня и был ли он в ту ночь с Клеменси? Но то, о чем человек думает и то, о чем говорит – совершенно разные вещи. Теперь, наедине с Ники, у меня не хватило мужества задать ему хоть один из терзавших меня вопросов. Поэтому я прикусила нижнюю губу и промолчала, нервно разглаживая складки на длинной юбке своего платья для верховой езды, уставившись на узду, не в силах больше выносить его проницательный взгляд.

Еще свежи были воспоминания о том, что произошло между нами в тот вечер. Но, к своему стыду, я не могла забыть и вкуса его губ, и рук на моем теле. Мне вдруг с новой силой захотелось испытать все это еще раз.

Может быть, Ники тоже подумал об этом, потому что вдруг стал нервно поглаживать своего коня. Сообразив, что я могу заметить его нервозность, он отдернул руку.

– Не хочешь немного выпить, Лаура? – наконец произнес он, прервав затянувшееся молчание.

Я кивнула в ответ, и он резко окликнул слугу у тележки с напитками и закусками для отъезжающих ездоков.

– Тебе глинтвейн или бренди?

– Глинтвейн, пожалуйста, – ответила я.

Ники схватил дымящуюся кружку и сунул мне в руку, а затем взял себе стакан с коньяком. Лакей отправился дальше. Мы молча выпили. Вино было вкусным: острый аромат щекотал мне ноздри, по пустому животу разлилось тепло и я перестала дрожать. Еще несколько глотков, и по телу стала распространяться вялость. Вдруг, без всякого предупреждения, Ники выругался и швырнул рюмку под ноги коню. Она отскочила от земли, чудом уцелев, и на минуту повисла в воздухе – изящный стеклянный шарик, сверкающий в тусклом свете, подброшенный неосторожным жонглером. На какое-то мгновение над лужайкой, как бабочка, повисла крошечная радуга, а потом погасла и исчезла, когда янтарные капли коньяка, как жидкое золото, пролились на траву.

Рюмка разбилась, ножка откололась и покатилась по двору. Конь Ники испугался от резкого и неожиданного выпада хозяина, поднял голову и заржал. Он нетерпеливо перебирал ногами и наступил копытом на разбитое стекло, оставив только мелкие осколки.

Лишившись на минуту речи, я уставилась на Ники, недоумевая, чем вызвана вспышка гнева, но инстинктивно чувствовала, что это из-за меня.

– К черту все, Лаура! – выругался он. В его голосе чувствовалось волнение. – Мы кузены… влюбленные, а вовсе не знакомые, которые должны говорить друг другу всякие вежливые банальные словечки, потому что сказать им больше нечего! – Лицо Ники потемнело от гнева, челюсти были плотно сжаты. Он отвел глаза в сторону, как будто боролся с самим собой. – Будь проклят отец за то, что загружал меня работой все лето. У меня не было даже свободной минутки для себя! – прорычал юноша. Вдруг его голос и взгляд потемнели. – Я скучал по тебе, Лаура.

День был пасмурным, но мне вдруг показалось, что все вокруг озарилось ярким солнцем. Сердце от счастья и радости забилось быстрее. Какой же я была дурочкой, что сомневалась в человеке, так нежно любящем меня.

Он ласково смотрел мне в глаза. Я испытывала ужасный стыд, меня мучили угрызения совести. Как можно было позволить себе подозревать его, как можно было позволить своим подозрениям затуманить голову и сердце, мучить себя и ругать его. И все впустую! Мне уже не хотелось задавать ему свои вопросы. Ответы были получены, как будто он произнес их вслух.

Пойдя на поводу своего опасного положения и злобных слов Торна, я ошибочно обвинила и приговорила Ники, который не совершал никакого преступления. Это не он развлекался с Клеменси в саду под китайской глицинией, не он прижимал ее к каменной скамейке, а кто-то другой – Джеррит или Александр. А все-таки, кто же там был?

– О, Ники! – выдохнула я. Мои глаза как зеркало отражали все мои чувства. – Я тоже скучала по тебе!

Его улыбка была такой радостной и прекрасной, как радуга после бури. Но больше мы ничего не успели сказать друг другу, потому что послышался звук охотничьего рога, эхом повторяющийся в утреннем воздухе.

Пришпорив коня, дядя Эсмонд пустил его рысью по дорожке, вьющейся через парк. Сразу за ним скакали охотники, а следом бежали пятнадцать пар собак, которых спустили с привязи. Псы от нетерпения лаяли и виляли длинными хвостами. Выжлятники щелкали хлыстами, заставляя собак двигаться вперед. Терьеров вели отдельно. Их использовали, если лиса удирала и забиралась в нору. По одному, по двое, а то и группами наездники, конюхи и второй егерь завершали шествие.

– Букет против поцелуя, что я приеду первый, Лаура! – засмеялся Ники, бросив мне через плечо вызов. Он быстро пришпорил своего скакуна и рванул вперед, пока я, ни о чем не подозревая, наклонилась, чтобы поставить кружку на поднос проходившего мимо слуги.

Глинтвейн сделал свое дело.

– Посмотрим! – дерзко бросила я ему вслед. Глаза мои сверкали, а щеки пылали, когда я пустила галопом своего коня за Ники, совершенно не задумываясь, что подумает обо мне лакей. Но его лицо ничего не выражало. Возбужденная от азарта погони, я не понимала, что меня могли услышать и другие тоже. В это время какой-то всадник незаметно выехал из своего укрытия за деревьями и пустился за нами мягким галопом. Вероятно, шпионить за красивой девушкой доставляло ему большее удовольствие, чем охота на лису.

Сразу же за воротами поместья собаки разбежались в разные стороны, пытаясь отыскать лисий след. Охотники решили, что лиса непременно должна скрываться в зарослях ракиты у торфяников. Собаки долго принюхивались и, наконец, взяли след. Они продолжали лаять, а егерь достал свой рог и протрубил начало охоты.

– Ату! – крикнул дядя Эсмонд, всем своим видом стараясь показать азарт к охоте.

– Ату!

Охота началась. К этому времени небо немного посветлело, хотя темные свинцовые облака все еще грозили дождем. Туман слегка рассеялся, его белые и влажные клочья парили над пустотою, заполняя каждое углубление в земле.

Повсюду слышался лай собак, звяканье уздечек, тяжелое дыхание лошадей и всадников и приглушенный топот копыт о пропитанную дождем землю, которую люди и животные превратили в грязь. Из-под копыт летели комья грязи, пачкая одежду наездников и тех, кто следовал за ними.

Ветер дул в лицо, путая волосы и застилая слезами глаза. Несколько прядок волос выбились из прически, когда я скакала рядом с другими участниками охоты по дорожке между луж и клочков заболоченной земли, которые так искусно скрывал обманчивый туман. Вся эта местность была мне известна. Ведь все лето я исследовала ее, чтобы теперь чувствовать себя уверенно. Мой конь резво перемахнул через низкую, естественную гранитную стену. Черный Пират был превосходен. Я ощущала, как играют его сильные мышцы под моими икрами.

Всадники рассыпались по всему полю, напоминая армию марширующих муравьев. Впереди были видны папа и дядя Драко. Их горячие скакуны шли бок о бок. Они догнали, а потом и обогнали дядю Эсмонда, который, хотя и считался хозяином охоты, был не очень хорошим наездником. Не сомневаюсь, что лихие всадники добродушно посмеивались над ним, когда проезжали мимо. Но дядя Эсмонд на них не обиделся, и весело помахал им рукой, признавая, таким образом, их высокое мастерство. Конечно, не было никакой надежды догнать этих наездников. Но Николаса я догоню непременно. Он скакал в нескольких ярдах впереди, и, к моему разочарованию, было заметно, что расстояние между нами быстро увеличивалось. Подгоняемая мыслью, что Ники выиграет наше пари, я покрепче сжала челюсти, призывая Черного Пирата скакать быстрее, хотя это было и опасно.

Наконец заметив лису, егерь издал традиционный крик, за которым последовал сигнал охотничьего рога. Лиса бежала где-то на 75 ярдов впереди. Среди камней и травы мелькал ее рыжий мех. Но собаки уверенно бежали за ней, обезумев от запаха и вида добычи. Я знала, что лисице нужно быть очень хитрой, чтобы сбежать от разъяренных псов. Но не существовало никакой надежды, что ей это удастся. Через несколько минут лисица ускользнула от погони у небольшой речушки, и я про себя порадовалась. Собаки заметались у воды, яростно лая и принюхиваясь. Было совершенно ясно, что они потеряли след.

Пока собаки метались по сторонам, сбитые с толку и возмущенные исчезновением их добычи, всадники собрались вокруг дяди Эсмонда, егеря и выжлятников, чтобы обсудить план дальнейших действий. Все замерли в ожидании решения хозяина, и у меня, наконец, появилась возможность приблизиться к Ники, который при моем появлении весело усмехнулся.

– Тебе повезло, что свора потеряла след, Лаура, – заявил он. – Иначе, ты бы меня никогда не догнала.

– Хм! – презрительно фыркнула я. – Это ты так думаешь! Еще несколько минут, и ты бы глотал грязь из-под копыт моего коня!

Он ухмыльнулся.

– Посмотрим, Лаура. Посмотрим…

– Вот именно! – резко бросила я, гордо поглаживая влажную шею Черного Пирата. – По крайней мере на этот раз мы стартуем вместе. С тобой было трудно состязаться, потому что ты бросил мне вызов уже на скаку.

– Но, дорогая, я никогда не играю по правилам – ни на войне, ни в любви, – заверил Ники.

Его голос прозвучал добродушно, но как-то странно. На минуту я усомнилась в искренности слов молодого человека.

– Я это запомню, – заверила его я.

– Будь осторожна, Лаура, моя красавица. Я не хочу, чтобы ты потом говорила, что твой кузен не предупреждал тебя, – особенно если проиграешь наше пари и должна будешь расплатиться со мной.

Теперь в глазах Николаса появился какой-то странный блеск, кажется, даже презрительный. Но, возможно, это всего лишь показалось. Когда я снова взглянула на него. Ники уже улыбался, заставляя меня краснеть. Очевидно, это была его очередная шутка.

Прежде чем я успела ответить, дядя Эсмонд и другие участники охоты закончили свои дебаты и, вероятно, решили двигаться на восток. Охотники развернулись веером и поехали по лугу, в надежде снова взять след лисы. Пока выжлятники собирали и приструнивали собак, егерь объявил всем решение хозяина сократить путь и ехать через карьер. Все рванули вперед, и у нас с Ники появилась возможность продолжить беседу. Мы поехали рядом.

– Надеюсь, дядя Эсмонд знает, что делает, направив всех нас в этом направлении, – мрачно прокомментировал Ники. – Мне совсем не хочется барахтаться в этом навозе просто так.

– Да, – согласилась я. – Не стоит носиться по окрестностям, когда лиса удрала, правда?

– О, нет! И тете Джулиане это тоже не понравится. Бедный дядя Эсмонд! Боюсь, что его первого бросят на растерзание собакам, если свора снова не возьмет след. Это может произойти очень скоро.

Очевидно, все сказанное Николасом было правдой.

Мне было совершенно ясно, что тетя Джулиана шепотом ругает дядю Эсмонда. В своем тесном алом жакете, она походила на толстенькую малиновку. Пока женщина попрекала и высказывала все, что думает дяде Эсмонду, ее грудь вздымалась от негодования.

К счастью дядюшки Эсмонда, его решение начать поиски на востоке оправдалось, потому что не прошло и четверти часа, как собаки снова торжествующе залаяли, а через несколько минут в зарослях вереска и папоротника мелькнул рыжий мех. Бедное животное металось в разные стороны, спасая свою жизнь. Я очень надеялась, что ей удастся удрать и на этот раз, но собаки уверенно бежали за ней по пятам.

– Ушла! Ушла! – в унисон кричали папа и дядя Драко, пуская лошадей галопом, когда егерь в очередной раз протрубил в рог.

На лице Ники появилась дьявольская улыбка. Не успела я даже опомниться, как с его губ сорвался крик и, ударив своего Черного Флага, он резко рванул с места. Грязь, вырвавшаяся из-под копыт его коня, попала мне прямо в лицо и испачкала одежду. Разозлившись, я пригнулась к шее Черного Пирата, умоляя его скакать вперед.

Ники был уже далеко. Но я мчалась за ним, не обращая внимания на холодный, резкий ветер, бивший прямо в лицо. На холод мне было наплевать. Наоборот, я вся пылала и даже вспотела. Одежда прилипла к телу, а растрепавшиеся волосы застилали лицо. Но я скакала во весь опор, и расстояние между нами быстро сокращалось. На этот раз Ники меня не опередить, это уж точно.

Теперь, мы бок о бок перескочили через заросли ежевики и плавно приземлились. К моему удовлетворению, Черный Пират опомнился первым и поскакал вперед по плотной, утоптанной дороге. Скакун Николаса Черный Флаг продолжал беспомощно топтаться на месте. То ругая, то упрашивая, Ники подгонял своего коня, в то время как я, опьяненная свежим, бодрящим воздухом, выпитым ранее вином и азартом охоты, промчалась мимо с ликующим криком.

Меня уже ничто не могло задержать. Как упрямая богиня, я неслась по полю. Тяжелые копыта Черного Пирата топтали высокую траву и сорняки. Я не обращала внимания на колючие кустарники, подхлестывая своего коня. На моих губах играла улыбка, потому что Ники скакал на три корпуса позади. Но я смаковала этот факт только мгновение. Все мое внимание было сосредоточено на охоте. Я продолжала скакать во весь опор по заболоченному лугу.

Лиса все еще была впереди. Она зигзагами носилась среди травы. То здесь, то там мелькал рыжий хвост. Охотники неслись за ней, как Непобедимая армада, приближаясь все быстрее. Время от времени лошади спотыкались и выбрасывали из седла своих всадников. Но я ни на что не обращала внимания и неслась, как будто меня преследовали дьяволы, потому что знала, – Ники не упустит любой возможности сократить расстояние. Этого вовсе не хотелось… Мне кажется, я должна была понять, как глупо мы себя вели, и, честно говоря, в глубине души это чувствовала. Хотя то, что произошло дальше, от нас уже не зависело. По всей видимости, если бы мы с Ники не были так увлечены нашим пари, скача во весь опор, в то утро, может быть, ничего ужасного и не произошло бы. Нам некого винить кроме себя за последовавшие за этим несчастья, которые изменили наши жизни.

Беда разразилась очень быстро. Позже я с трудом могла поверить, что так быстро наступил решающий момент. Впоследствии, эта сцена виделась мне в замедленном темпе. Все вспоминается, почему-то, какими-то обрывками. Так обычно бывает, когда вспоминаешь какие-то ужасные события. Теперь мне известно, что в результате шока, мозг как бы замедляет свою работу, чтобы понять, что же происходит, а потом уже отбрасывает все тяжелое и болезненное. И поэтому я обрывками помню все, что произошло в тот день, и так изменило всю мою жизнь.

Очень часто, когда стоишь на вершине, тебе кажется, что ты сейчас упадешь. Так было и со мной. Мои чувства достигли вершины. Мне казалось, что это не Черный Пират несет меня, а я сама лечу над торфяниками, поднимаясь вверх все быстрее и быстрее, перегоняя ветер. Впереди был подъем. Я была уверена в своей непобедимости, продолжая нахлестывать коня. Мы неслись, поднимаясь все выше и выше, и, даже не остановившись на вершине холма, стали спускаться по крутому склону. Черный Пират притормозил и, чтобы хоть немного замедлить ход, встал на дыбы. Он заржал, подняв вверх голову, глаза его побелели, а ноздри раздувались от возбуждения. Спустившись с холма, я краешком глаза заметила, что Ники следовал за мной по пятам. Он перемахнул через гребень горы, как вдруг, откуда ни возьмись, появилась Элизабет. Она неслась так близко от Ники, что мне стало страшно. Передние ноги ее гнедой кобылы коснулись копыт Черного Флага, прежде чем он успел опуститься на землю. Я застыла от ужаса. Копыта коней сцепились. Скакун Ники бешено понесся вниз по склону, прямо на Черного Пирата и меня.

Казалось, что в этот момент мое сердце остановится.

Все происходило как во сне. Вдруг мне показалось, что я оглохла, настолько пронзительна была окружающая меня тишина. Но это была вовсе не тишина, просто все звуки окружающего мира вдруг превратились в какой-то шум в ушах и стук крови в висках. Мне казалось, что я всматриваюсь в какой-то темный туннель, в конце которого не вижу ничего кроме приближающегося Ники и его коня, и Лиззи с широко открытыми от ужаса глазами и нелепо разинутым ртом. Ее кобыла падала… Инстинкт заставлял меня гнать Черного Пирата, пришпоривая и толкая вперед. Когда мы слетели к подножию холма, он стал брыкаться, как бешеный, и чуть не сбросил меня с седла, прежде чем я сумела справиться с ним и не увела с пути Черного Флага. Ники, с блестевшим от пота лицом и крепко стиснутыми зубами, пытался справиться со своим конем.

Наконец, к моему величайшему облегчению, ему как-то удалось успокоить его. Кобыла Лиззи, не в состоянии остановиться на мокрой земле, продолжала скользить вниз, с силой выбросив всадницу из седла. Шляпа соскочила с белокурых волос девушки и Лиззи вместе с лошадью покатилась вниз по склону холма, прямо в грязную воду.

Лицо Ники перекосилось от гнева, когда он подъехал. Ужасно ругаясь, совсем не по-джентльменски, юноша кричал на Лиззи, пока я приближалась к ним, чтобы посмотреть, не ушибся ли кто-нибудь. К счастью, Ники не пострадал, а Лиззи, хотя и тряслась так же сильно, как я, и она еще неделю будет содрогаться, вспоминая этот инцидент, тоже не пострадала. Больше всех досталось ее шляпе, которая была растоптана так же, как и ее гордость.

– Ты тупая идиотка! – зарычал на нее Ники. – Мы же могли свернуть себе шеи из-за твоих идиотских фокусов! Я уже не говорю о том, что лошади могли переломать ноги! О, боже! Тебя бы отшлепать, как следует, Лиззи!

Хотя Лиззи и была сильно испугана, она была не из тех, кого можно запугать, невзирая ни на что.

– Только попробуй, Ники! – возбужденно сказала она, метнув в его сторону быстрый взгляд. Ее голубые глаза сузились не только от гнева, но и от унижения, что Ники так презрительно говорил с ней. – Ты об этом еще пожалеешь, обещаю тебе!

– Прекрати, Лиззи! – холодно перебила ее я. – Я видела, что произошло, и ты одна во всем виновата. Ники поступил бы правильно, если б врезал тебе как следует. Мне даже страшно подумать, что бы сделал дядя Драко, если б узнал, как не только мы, но и его лошади подверглись опасности из-за твоей дурости.

Хотя лицо Лиззи и стало мертвенно-бледным при мысли о нраве дяди Драко, известном всем, она не собиралась сдаваться. Подобрав свою растоптанную шляпку, девушка вскочила на коня. Хитрое, мстительное выражение исказило ее классическое, холодное, прекрасное лицо.

– Я должна была догадаться, что ты будешь рядом с Ники, – язвительно бросила она, залезая в седло. – Он всегда был твоим героем. Но, тем не менее, не думаю, что ваши семьи обрадуются, если когда-нибудь узнают, что вы теперь больше, чем друзья. Поэтому, давайте, рассказывайте свои сказочки дяде Драко. Я буду только счастлива немного поразвлечь его и Джеррита, и всех кто пожелает, несколькими историями по своему выбору!

Прежде чем кто-либо из нас смог вымолвить хоть слово, Лиззи кивнув на прощанье, ускакала. Мы в смятении смотрели ей вслед, думая: «Неужели она знает о нас что-то конкретное, или это только ее догадки и пустые угрозы?»

– Как ты думаешь, она действительно расскажет все о нас, Ники? – наконец спросила я, представив себе, как изобразит нас Лиззи в своем рассказе – отвратительными и безнравственными.

– Нет, – коротко ответил он. – Это всего лишь блеф и больше ничего. При встрече с отцом она становится каменной от страха, поэтому вряд ли отважится сказать ему что-нибудь. Она была достаточно умна, чтобы понять – мы просто не обратим внимания на ее слова. Кроме того, отец разозлится, когда узнает какой опасности мы и лошади сегодня подверглись из-за нее и не поверит ей. Он подумает, что Лиззи лжет, чтобы свести с нами счеты.

– Может быть, ты и прав, – медленно согласилась я. Но, несмотря на успокаивающие слова Ники, мне становилось не по себе от мысли, что Лиззи страстно любит его. Уверенность в этом все возрастала. По ее глазам я видела, как она ненавидит и ревнует меня, и чувствовала, что Лиззи не остановиться ни перед чем, чтобы отвоевать у меня Николаса.

– Но-но… даже если она и ничего не скажет дяде Драко, то Джерриту наверняка сообщит, – выдавила я. – Он то уж точно выслушает ее и поверит. О, Ники! Как долго мы еще будем скрывать наши отношения? Рано или поздно, нам все равно придется рассказать Джерриту и всем остальным и решить, как быть дальше. Чего мы ждем? Я схожу с ума от любви к тебе!

– Я знаю, дорогая, знаю. Но… попытайся понять меня, Лаура: Джеррит мой брат, а ты его невеста. Ты же понимаешь, что я чувствую, когда увожу тебя у него. – Он вдруг резко замолчал. Через минуту Николас спокойно продолжил: – Послушай, Лаура, здесь не место для подобного разговора. Давай поедем куда-нибудь еще. У меня уже нет никакого желания продолжать охоту, а у тебя?

– У меня тоже, – с трудом выдавила я из себя, сгорая от стыда и угрызений совести.

Очевидно, у Ники были свои причины, чтобы оттягивать решение нашего вопроса.

Какой же я была глупой, думая только о себе! Я ругала себя на чем свет стоит и у меня было только одно желание – забраться в какую-нибудь щель и умереть. Конечно, Ники не хочет причинить боль Джерриту, своему брату. Мне тоже не было резона ранить своих родителей рассказом о нашей любви. Ники так же душевно разбит, как и я. Наконец-то стало ясно, почему он так долго раздумывает, прежде чем публично объявить о нас, и почему все лето избегал встречи со мной. Его, должно быть, замучили угрызения совести из-за предательства перед Джерритом.

Впервые я не могла придумать какое-нибудь обстоятельство, оправдывающее наше поведение. Приходилось признать тот неприятный факт, что мы оба, с нашей тайной любовью, совершали большое зло против наших семей. Но ведь сердцу не прикажешь.

Что-то надо было теперь делать. Будь я сильнее, великодушнее, то оставила бы Ники. Но я любила этого человека, любила со всеми его недостатками и, поэтому даже сейчас не могла заставить себя отказаться от мужчины, который был мне необходим как воздух.

К этому времени группа охотников промчалась мимо нас. Мы молча поехали по направлению к небольшой рощице, находившейся в ложбинке, прямо перед нами. Здесь, защищенные от разрушающих, суровых корнуоллских ветров, росли ели, березки, рябины, ясени и другие лиственные деревья. Многие из них уже начинали желтеть и краснеть; яркие пятна на зеленом фоне напоминали палитру художника. Опавшие сухие листья шуршали под копытами лошадей, когда мы въехали в рощу. В воздухе уже пахло осенью. По земле еще стелился туман, а с неба упали две-три капли, предвещая скорый ливень, грозивший продлиться все утро. Издалека доносился лай собак. Но здесь, в роще, было тихо.

Мы ехали между деревьями, не говоря ни слова, каждый думал о своем. Мокрые листья касались моего лица и хлестали по плечам. Ленточка моей шляпки зацепилась за ветку. Я остановилась, чтобы освободить ее и хлестнула Черного Пирата, чтобы ехать дальше. Его уздечка позвякивала, из ноздрей вырывались облачка белого пара и повисали в воздухе. Конь сердито помахивал хвостом.

Весь мой пыл теперь прошел. Небо было серым и начался дождь. Холод проникал во все члены, заставляя дрожать и стучать зубами. Но, тем не менее, я не предложила Ники вернуться назад в Холл, потому что не знала, когда нам еще представится возможность побыть наедине.

Наконец показалась полянка, на которой могли поместиться только две лошади. Здесь, по молчаливому согласию, мы остановились и слезли с лошадей, совершенно разбитые от усталости и страданий. Долгое время мы не отваживались заглянуть друг другу в глаза, как будто не знали, как и когда начинать восстановление наших отношений, понимая, что эта любовь обойдется всем очень дорого. Не слишком ли высока цена? Должна признаться, мне было известно, что это так. Но я не убежала, когда Ники, наконец, обнял меня.

– Лаура, дорогая Лаура, – зашептал он, убирая с моего лица выбившуюся прядку волос. – Что же нам с тобой делать?

– Не знаю, – огорченно шепнула я в ответ. – Не знаю. Я так хочу, чтобы мы были вместе, но как только подумаю, сколько страданий мы причиним своим близким, мое сердце разрывается на части.

– Неужели нам суждено расстаться и никогда больше не держать друг друга в объятиях, никогда не прикасаться друг к другу, не целоваться и не заниматься любовью? А вдруг всю оставшуюся жизнь мы будем постоянно напоминать друг другу о себе, часто видеться, потому что наши жизни переплетаются из-за близости наших семей. Как мы выдержим все это, дорогая?

– Не знаю, мне кажется, что если бы мы были хоть чуть-чуть благороднее, то именно так и поступили бы. Но… О, Ники, жить без тебя… быть так близко и, в то же время, так далеко друг от друга. Я содрогаюсь от одной мысли об этом! Нет, не думаю, что смогу выдержать это! О, Ники, что же нам делать?

– Ждать и надеяться. Думаю, со временем этот запутанный клубок распутается каким-нибудь образом. А до тех пор мы не должны упускать ни единой возможности побыть вместе, Лаура, даже если это всего лишь мельчайшие частички целого, к чему ты так стремишься. По крайней мере, это лучше, чем ничего. Не лишай нас хоть этого, дорогая.

Его голос перешел в шепот. Из-под полуприкрытых век, как горячие угольки, сверкали глаза. Сильные, пальцы Ники ласково коснулись моего подбородка и стали приподнимать выше, поближе к его лицу. На моих ресницах висели капельки дождя, сбежавшие по щекам, когда он первый раз ласково и нежно поцеловал меня. Постепенно поцелуй становился более настойчивым. Его зубы покусывали мою нижнюю губу, а язык ворвался в рот, желая отведать меня, подразнить, заставить дрожать от желания. Я застонала. Мои стоны были красноречивее слов. От каждого его прикосновения желание вспыхивало во мне с новой силой. Он уже страстно целовал меня. В ответ, обвив руками шею Ники, я сама начала пылко целовать его, как будто своими губами могла изгнать вселившихся в нас дьяволов. Я прижалась к нему и почувствовала тепло его тела, которое проникало сквозь промокшую от дождя одежду. Руки Ники гладили мою спину и, добравшись до ягодиц, резко прижали к себе. Его желание было велико. Но теперь, почувствовав, как упругая мужская плоть прижалась к моим бедрам, я не отпрянула от Ники, как в ту ночь в саду, чтобы он не подумал, что его опять обманывают. Арапник, который Николас все еще держал, выскользнул из его руки и упал, больно ударив по моей ноге.

Сердце Ники билось рядом, как бы повторяя ритм дождя. Голова стала кружиться, все вокруг, кроме Ники, перестало для меня существовать. Как долго он так держал, целовал, ласкал, возбуждал меня? Не знаю. Я забыла о времени, о падающих на нас каплях дождя. Промокшие, мы стояли не в силах оторваться друг от друга, как будто боялись, что кто-то сможет проскользнуть между нами. Не насторожил нас и постепенно нарастающий гул голосов охотников, – доказательство того, что они где-то рядом и сейчас направляются в нашу сторону, ни хруст сломанных веток, шелест листьев под чьими-то ногами.

Поэтому я была так поражена, когда вдруг перед нами появился Джеррит на черном как смоль скакуне, блестевшем от дождя. Глаза Джеррита сверкали. У него были все причины быть злым, это естественно, и мне не следовало этого отрицать. До сих пор, несмотря на предостережения Ники и Анжелики о праве Джеррита, я, по-настоящему, даже не задумывалась, как отнесется он к тому, что его невеста предпочла ему его брата. Мне не было известно, что значит для мужчины гордость.

Как долго Джеррит наблюдал за нами? Не знаю. Увидев его, мы с Ники отпрянули друг от друга, как будто между нами пролетела пуля, и из моей груди вырвался глухой крик. К своему удивлению, я обнаружила, что виновато вытираю губы, пытаясь стереть поцелуи Ники. Когда же Джеррит перестанет смотреть, как Люцифер?

Он точно следил за нами! Я сердцем чувствовала, что здесь не обошлось без Лиззи. Подгоняемая злобой и завистью, эта негодяйка выполнила свою угрозу и рассказала Джерриту все, что знала или подозревала обо мне и Ники.

На смуглом лице Джеррита застыло кровожадное выражение, более страшное, чем у разъяренного дяди Драко. На какое-то мгновение я даже испугалась, что он может убить нас, растоптав копытами своего коня, прежде чем мы успеем убежать. Лицо Джеррита было напряжено, руки, затянутые в черные кожаные перчатки, судорожно сжимались и разжимались, как будто только так он мог удержаться, чтобы не схватить нас за горло и не задушить до смерти.

Никогда еще в своей жизни я не была так напугана.

– Ну и ну, – отрывисто и грубо произнес кузен. Суровый тон Джеррита холодил мое сердце как кусок льда. – Сегодня утром я собирался поймать шакала, и, хотя, честно говоря, не надеялся преуспеть в своей охоте, теперь, наконец, мне кажется повезло.

– Послушай, Джеррит, – дерзко начал Ники, – не знаю, что тебе наговорила эта злобная кошка Лиззи…

– Ничего такого, о чем бы я уже не подозревал в течение нескольких месяцев, – грубо оборвал его брат, – так что, не трудись понапрасну, Николас. Я не хочу, да и не собираюсь выслушивать твои объяснения и оправдания. С самого детства ты всегда жаждал того, что принадлежало мне. Но сейчас, ты превзошел самого себя. Я даже и представить себе не мог, что ты зайдешь так далеко. – Он немного помолчал, а потом бросил на меня злобный взгляд, пронзив до самого сердца. – Ну, а вы, мадам, – Джеррит произнес эти слова таким презрительным тоном, что я даже вздрогнула. – Неужели вы настолько глупы, что поверили всем тем лживым словам, которые, без сомнения, говорил вам мой братец? Неужели вы так ненавидите своего суженого, что сознательно согласились помочь ему повернуть нож в ране?

– Нет… нет. Я… я… мы никогда не думали о том, чтобы причинить тебе зло, Джеррит, – заикаясь, прошептала я. – Ники и я л-любим друг друга…

– Любите? – Джеррит насмешливо приподнял одну бровь. – Николас даже не знает, что означает это слово, мадам, и как я подозреваю, вы тоже, – он вдруг резко замолчал, как будто таким образом пытался сдержать своя чувства, рвущиеся наружу. – О, боже! Я бы убил тебя прямо там, где ты стоишь, Николас! Я не сделаю этого только из-за нашей дорогой матери. Я не собираюсь также и бить тебя, хотя ты этого сильно заслуживаешь! Но я тебя предупреждаю: брат ты мне или нет, следующий раз, как только ты прикоснешься к чему-нибудь, что не принадлежит тебе, я за свои действия не отвечаю. А теперь садись на своего коня и уезжай, чтоб духу твоего здесь больше не было!

Мне казалось, что Ники не послушается его, и скажет брату о своей любви ко мне. В голове, раздувая мой эгоизм, пронеслись детские романтические мысли, что братья сражаются из-за меня. Ведь это не секрет, что каждой женщине нравится, когда мужчины сражаются из-за нее. Я представила себе, как Ники хватает меня и увозит, а Джеррит лежит побежденный, и даже воспоминания о нем скоро исчезнут. Моему изумлению не было предела, когда Ники ничего подобного не сделал. Вместо этого, ни слова не говоря, он стряхнул мою руку, когда я с мольбой ухватилась за него. Он даже не посмотрел в мою сторону, когда я мучительно окликнула его. Ники просто вскочил на своего коня и, не оглядываясь, ускакал, оставив меня одну со своим братом.

Я не могла в это даже поверить!

Влюбленный так себя не ведет. Так поступил бы только бессердечный человек, которому наплевать на всех, которого вовсе не волнует, что я – всего лишь женщина, ранимая и беспомощная, совершенно беззащитная перед Джерритом.

Из моих глаз брызнули слезы, а из груди вырвался сдавленный крик. Я была в каком-то оцепенении, казалось, что мозги застыли, а сердце перестало биться. Было такое ощущение, что все внутри меня превратилось в кусок льда, умерло. Даже время, кажется, остановилось, когда в одно ужасное мгновение все сладкие мечты, все надежды разрушились, как замок из песка, смытый безжалостной волной. Теперь с жестокой ясностью до меня дошло: все, что я когда-либо воображала себе, было построено почти из ничего, основано лишь на пустоте, создавая иллюзию твердости. Ники всего лишь сыграл со мной злую шутку, как Торн, который в детстве запер меня в сундуке на чердаке. Я была поражена ужасом от своего идиотизма и доверчивости. Какая же я была бестолковая, чтобы искать извинения поведению Ники и с радостью поверить в его ложь…

– Теперь ты сама убедилась, Лаура, – спокойно, с сожалением в голосе, обратился ко мне Джеррит, – все именно так, как я и говорил: Николас хочет получить тебя только потому, что ты принадлежишь мне. Он не любит тебя.

Нет, это неправда! Зная, что Джеррит прав, я все равно в глубине души, отказывалась признавать его правоту, отчаянно стараясь собрать осколки своих фантазий в единое целое. Это не может быть правдой! Джеррит сказал так, чтобы причинить мне боль и восстановить против Ники!

Но сомнения безжалостно захлестывали меня: Ники изо всех сил старался, чтобы я уступила ему, но сам отказался, отказался связать себя со мной. О, боже, говорил ли он когда-нибудь, что любит меня, или это все только иллюзия? В тот вечер, в саду Николас тоже бросил меня одну, скрывшись в зарослях живой изгороди. А коварная Клеменси, с самодовольной улыбочкой на губах и лепестками глицинии в волосах…

– Нет! – протестующе крикнула я, из гордости стараясь замять эту неприятную сцену. – Нет! Ты о-о-ошибаешься, Джеррит! Ники любит меня! Он всего лишь просто не хочет причинять тебе боль и все!

Джеррит коротко и неприятно усмехнулся.

– Какая же ты глупая, как маленькая гусыня, – усмехнулся он, скептически покачивая головой в ответ на мои слова. – Лучше бы Николас отрезал себе правую руку, чем подумал, что делая это, сможет уколоть меня. Он никогда не поймет, что братьям лучше быть друзьями, чем соперниками. Ты не веришь мне? Нет, я вижу, что не веришь, или не хочешь верить. Хотя, что плохого может думать женщина о мужчине, которого любит? – презрительно усмехнулся он.

Затем, резко вдохнув, Джеррит продолжил, не обращая внимания на текущие по моему лицу слезы.

– Кажется, я совсем позабыл о своих обязанностях по отношению к тебе, Лаура. Из-за нашей длящейся уже много лет помолвки, против которой, кстати, ты ни разу не возразила, я принимал все как само собой разумеющееся. И это было моей ошибкой. Но, могу тебя заверить, ее я больше не повторю.

С этими словами, Джеррит спрыгнул с лошади и медленно, как волк на свою добычу, пошел ко мне. В уголках его рта трепетала страшная, насмешливая улыбка.

– Если тебе не хватало поцелуев, Лаура, ты должна была мне сказать об этом, – мягко, но настойчиво произнес он.

Интуитивно, дрожа от холода, страха и еще от какого-то смутного ощущения, я попятилась от него, двигаясь в направлении своего коня. Мне не нравилось решительное выражение на лице этого человека, не нравилось, как сверкали его глаза, когда он смотрел на мое залитое слезами лицо. Ужасно, что Джеррит может сделать со мной, когда никого не было видно в этой рощице. Но вдруг, я поняла, что и знать этого не хочу. Никогда раньше он не казался мне таким высоким, гибким и опасным – способным на все. В голове вдруг всплыли холодящие кровь истории, которые нам иногда удавалось подслушать, о том какое ужасное преступление может совершить мужчина против женщины, хотя, что конкретно, мы не знали.

Я не надеялась, что мне удастся избежать наказания. Наоборот, были все основания предполагать, что Джеррит хотя бы отругает меня за вероломство. Может быть, он даже ударит девушку – или еще хуже… Я вздрогнула от этой мысли, слезы сразу пропали. В голове пульсировала только одна мысль – как спастись.

Улучив момент, я неуклюже попыталась вскочить на своего скакуна. Но, с неожиданной для меня проворностью, Джеррит подскочил ко мне, схватил за талию и оттащил от коня с такой силой, что шляпа слетела у меня с головы. Изо всех сил я стала отбиваться от него. Но бесполезно… Я не могла вырваться из этих железных рук и, наконец, задыхаясь, с растрепанными волосами, поняла, что мне не ускользнуть.

– Вот так-то лучше, гораздо лучше, Лаура, – пробормотал Джеррит мне на ухо. От его теплого дыхания по позвоночнику пробежала дрожь. – Мне нравятся женщины с характером, сожалею, что пришлось сломить твое сопротивление. Кроме того, раз твой протест содержит одну и ту же просьбу, то я не собираюсь… как бы это сказать… совершать над тобой насилие, моя дорогая, поэтому, успокойся.

Но, несмотря на такие заверения, я все еще чувствовала его сильные руки под своими грудями, мускулистое, упругое тело, прижимающееся к моему нежному и хрупкому и, поэтому не поверила ему.

– Отпусти меня, Джеррит, – молила я. – Ну, пожалуйста, отпусти.

– Только при условии, что ты не попытаешься еще раз сбежать от меня.

– Да, хорошо, обещаю, – заверила его я и закусила нижнюю губу, испугавшись, что он догадается, что я лгу.

Может быть, Джеррит и догадался. Но, тем не менее, он отпустил меня и в тот же момент я подобрала юбки и пустилась бежать. Но убежала недалеко. Выругавшись про себя, Джеррит помчался за мной и в два прыжка догнал. Он так резко схватил и развернул меня, что я не удержалась на ногах и упала на колени.

– Отпусти меня! – зло выкрикнула я, пытаясь вырваться. – Не прикасайся ко мне!

Но второй раз Джеррита было уже не провести. Поразмыслив несколько минут, он поставил меня на ноги и грубо прижал к стволу дерева. От неожиданного удара, я просто остолбенела и некоторое время просто стояла, чувствуя, как дождь поливает мое лицо, а колючие иголки корнуоллской ели колют через одежду. Но, увидев, что Джеррит приближается, оцепенение прошло. Подняв руку, в которой все еще бы кнут, я вслепую ударила его, угодив прямо по левой щеке.

Никогда не забуду звук от удара по гладкой, смуглой коже – ужасный и болезненный. Ошеломленная, я побледнела и замерла от ужаса, увидев, что натворила. По щеке Джеррита текла кровь, тут же смываемая струями дождя. Молодой человек остановился. На его губах появилась какая-то особенная улыбка, когда он поднес руку к лицу и, проведя пальцами по ране, посмотрел на струйки крови. Дождь тут же смыл их, падая розовыми каплями на землю.

– Итак, ты решила показать мне свои коготки, моя свирепая орлица, не так ли? – спросил Джеррит. – Ты храбрее многих других, потому что, если б на твоем месте был бы мужчина, я бы убил его, – уверенно, но довольно спокойно произнес он. Другой мог бы подумать, что это сказано так, в шутку. Другой, но только не я. Я ни с чем не могла спутать ярость, пронизывающую все его слова. Потом голос Джеррита зазвучал более решительно, когда он объявил: – Но с тобой, Лаура, я сведу счеты по-другому.

Прежде чем я поняла, что имелось в виду, Джеррит выхватил кнут из моей руки, сломал его о колено и бросил обломки в кусты. После этого он двинулся прямо на меня. Я уже было бросилась убегать, но мужчина преградил мне путь, прижав к дереву. Как дикий зверь, пойманный в ловушку, я металась, кричала и истерично била его в широкую грудь кулаками. Джеррит только смеялся и, легко поймав меня за руки, завел их мне за спину. После этого он грубо, – невольная пародия на поведение Ники менее часа назад, – взял меня за подбородок и поднял к себе мое лицо.

– Теперь, Лаура, – произнес он таким тоном, что у меня по телу пробежали мурашки, – так как ты моя невеста, ты должна мне то, что с такой готовностью дарила Ники ранее, не так ли?

Прежде чем я успела ответить, рот Джеррита прижался к моим губам так сильно, что его зубы поранили нежную кожицу нижней губы. Во рту почувствовался привкус крови. Этот поцелуй я запомнила на всю жизнь – не только из-за того, как этот человек силой вырвал его у меня, но и из-за моей реакции тоже. Мне хотелось умереть сто раз. Но, хотя я и беспомощно корчилась в его руках, уворачивалась от требовательного рта, к своему ужасу и стыду, почувствовала, как по спине пробежала дрожь, а тело запылало как огненное колесо, когда язык Джеррита раздвинул мои губы и ворвался внутрь. Никто, даже Ники, никогда не целовал меня так. В этот пророческий момент я инстинктивно поняла, что все по сравнению с Джерритом всего лишь несмышленые мальчишки, что здесь, наконец-то, передо мной стоит мужчина, который хочет – и сможет – достичь своей цели, сломать и безоговорочно подчинить себе.

От этой мысли мне стало страшно. Я все время пыталась отогнать ее от себя. Мне не хотелось принадлежать Джерриту. Никогда не хотелось. Я люблю Ники, люблю даже сейчас, несмотря на его предательство. Сердце ведь не свеча, которую можно потушить когда захочешь, а хрупкий и глупый орган, который так легко ранить, но так трудно исцелить. Почему же тогда мое предательское тело млело от объятий Джеррита – человека, лишившего меня всех несбыточных фантазий, не выносящего даже мысли, что я не люблю его, но ни разу не сказавшего и слова по этому вопросу? Ответа не находилось…

Совершенно подавленной, мне подумалось, что либо я сумасшедшая, либо распутница. Бабушка Шеффилд предупреждала меня о необузданном характере Чендлеров, часто утверждая, что это будет моей погибелью. Почему ее слова не были услышаны? В отчаянии я еще раз попыталась сбежать от Джеррита. Но все усилия были напрасны. Он только смеялся и еще крепче прижимал меня к себе.

– Неужели ты действительно думаешь, что я позволю тебе уйти, Лаура? – хрипло спросил Джеррит, напряженно всматриваясь в мое лицо из-под полуопущенных век. – Неужели ты действительно считаешь, что я позволю тебе тратить себя впустую на таких как Николас? Ты принадлежишь мне, всегда была моей – хотел я этого или нет… а я хочу тебя, и это всем известно. Нужно было разъяснить это тебе с самого начала.

Я вздрогнула, услышав такие слова, потому что действительно никогда не могла себе представить, что Джеррит может желать меня, никогда до этого момента не представляла себе, как он обнимает меня, целует, опускает ниже и…

– Пожалуйста, Джеррит… – выдохнула я.

Но он не дал договорить и закрыл рот поцелуем, который ошеломил меня, встряхнул все чувства, отбросил все мысли о дальнейшем сопротивлении. Волна страсти захлестнула меня, делая совершенно беззащитной перед ним. Мне казалось, что на нас вдруг обрушился ливень, и я уже ничего не видела и ни о чем не думала. Были только его губы, которые похитили мои и, казалось, хотели забрать мою жизнь и душу, а потом вернуть назад.

Прошло некоторое время. Я не знала, как долго стою здесь в рощице в объятиях Джеррита. Он неустанно целовал меня, а руки ласкали мое тело, где хотели. С неба лил дождь, барабаня какую-то мелодию. Я чувствовала себя маленьким корабликом, который швыряют в разные стороны бурные волны. Голова кружилась от чувств, которые Джеррит пробудил во мне, а колени так сильно дрожали, что если б не его крепкие объятия, я бы упала. Я чувствовала себя маленькой и слабой, как ребенок, в сильных руках этого человека, отдаваясь его поцелуям и нежности теперь уже без всякого протеста. Тело страстно жаждало новых ласк, требовало, даже – к моему позору – с радостью ожидало, что он еще предложит. Джеррит вознес меня на вершину желаний, показывая, какой же я оказалась дурочкой, думая, что только Ники может заставить чувствовать это.

Это было начало конца моей невинности и юности, которые – теперь это ясно – слишком рано отобрали у меня. Ведь я во многих отношениях была еще ребенком. А ребенок, играющий с огнем, должен знать, что пламя обжигает. Я желала, чтобы мужчина, который научил меня этому, был подобрее ко мне. Но если Джеррит и был нежным, то его нежность была запрятана под слоем высокомерия и гордости. Со временем я это поняла, хотя было очень нелегко постичь это. Такой человек как Джеррит, сын цыганского ублюдка, должен драться за все, что по праву принадлежит ему с рождения, не выставляя напоказ свои ценности. Чтобы все это увидеть, надо хорошо знать этого человека. Но этого я и не поняла, потому что была сильно поражена. Все мои мечты превратились в прах. И снова винить в этом некого кроме себя. Ведь все женщины являются движущей силой для мужчин, без всяких усилий с их стороны. Несмотря на все атласные ленточки, надушенные французскими духами локоны, шелковые платья и тщательно отработанные манеры, я, честно говоря, чувствовала себя косточкой, которую две собаки тянут в разные стороны, каждая уверенная в том, что кость не должна достаться другой – по крайней мере до тех пор пока ее не оближут и не высосут костный мозг. Меня, как женщину, нужно держать пленницей, что и сделал Джеррит, целовать против воли, как делал это Джеррит, заставляя мое тело трепетать, даже если что-то во мне и восставало против.

И вдруг, в тот момент, когда я подумала, что Джеррит уложит совершенно обессилевшую девушку на сырую землю и возьмет ее – я уже была не в состоянии предотвратить это – он, к моему удивлению, ослабил свою атаку и оттолкнул меня, ведя себя очень спокойно. Кузен настороженно приподнял голову и прислушался. Интересно, что же случилось? Я не слышала ничего кроме нашего шумного, возбужденного дыхания и биения своего сердца. Но постепенно сквозь шум дождя, до моих ушей долетел победный лай собак, звук бегущего по опавшим листьям какого-то зверя и шум своры, бешено несущейся через подлесок. Я совсем забыла об охоте, а люди были уже совсем рядом.

Неожиданно на полянку, из-под прикрытия деревьев, выскочила запыхавшаяся лиса. Ее рыжая шкура была мокрой и грязной, а темные, блестящие глаза затравленно посмотрели на нас. От неожиданности она остановилась и стала дико оглядываться по сторонам, как будто искала место, куда спрятаться. Но мы были прямо перед ней, а собаки сзади. Даже если у нее и была возможность удрать, она уже не могла бежать дальше, потому что совершенно выбилась из сил. Решив, что люди представляют наименьшую опасность и, понимая, что настали последние минуты ее жизни, бедное существо обернулось к собакам, чтобы принять свой последний бой.

Лиса предупреждающе тявкнула и с последним воинственным криком храбро встретила свою судьбу. Над поляной поднялся невообразимый шум и вдруг внезапно прекратился, когда первые собаки яростно вцепились зубами в бедное животное. Дерущиеся звери покатились по земле – комок крови и меха. Через несколько секунд подбежали остальные собаки, каждая пыталась вцепиться в свою добычу, за которой охотились все утро. Те, которым не удалось добраться до своей жертвы, бешено носились вокруг, пытаясь запрыгнуть за спины других собак или протиснуться между ними, только бы добраться до лисы.

От этого отвратительного зрелища меня затошнило. Я едва сдержала приступ рвоты. Как бы почувствовав это, Джеррит прижал меня к своей груди, заслонив лицо, чтобы эта ужасная сцена не запечатлелась в ранимой душе девушки. Но он не мог сделать так, чтобы я не слышала противный лай, скрежет зубов и звук раздираемой шкуры и плоти.

Сразу же за собаками появились охотники и выжлятники. Они, спешившись, принялись энергично щелкать кнутами и кричать на собак, чтобы отогнать их от изуродованных останков лисы. Как только расчистили место вокруг трупа, егерь опустился перед ним на колени и острым ножом, который он носил на поясе, отрезал голову и хвост у мертвого зверя. Остатки он бросил жадно ожидающим собакам, которые сразу же набросились на добычу, оставив только клочья окровавленной шкуры. После этого, подняв над головой свои кровавые трофеи, егерь направился к дяде Эсмонду и его свите, среди которых были дядя Драко и папа. Поморщившись от отвращения, дядя Эсмонд вылез из седла, осторожно взял у егеря лисью голову и хвост. Затем он оглянулся, чтобы посмотреть, кто присутствует и кто должен участвовать в кровавом ритуале посвящения. Его взгляд остановился на одной гостье, молодой женщине моего возраста, леди Снобхан О'Холлоран, дочери обедневшего ирландского герцога. Подтолкнув своего гнедого коня к ее гнедой кобыле, дядя Эсмонд поклонился и помазал ее восторженное, улыбающееся лицо кровью из отвратительного обрубка лисьего хвоста. Потом он поздравил девушку, наградив головой лисы. Не обращая внимания на все еще капающую кровь, леди Снобхан с гордостью держала свою награду, с улыбкой принимая поздравления от окружающих. Потом, к моему ужасу, не зная, что мы не участвовали в охоте, дядя Эсмонд подвел своего коня к Джерриту и ко мне и помазал мое непроизвольно сморщившееся лицо кровью, а потом отдал отвратительный хвост.

Кровь, теплая и липкая, вместе с дождем стекала с лица тонкими струйками. Я смогла выдавить из себя только жалкую улыбку, когда папа, дядя Драко и все остальные столпились вокруг меня. Слышались возгласы поздравления. У меня закружилась голова, а в животе заурчало. Я хотела только одного – побыстрее отделаться от этого мягкого, пушистого, окровавленного хвоста в дрожащей руке. Выбросить его было нельзя. Такое поведение шокировало бы всех. Поэтому я продолжала держать его, думая, что если не отделаюсь от собравшихся вокруг, то меня либо стошнит, либо лишусь чувств.

Поэтому, несмотря на неприязнь к Джерриту, я была ему очень благодарна за все, что он потом сделал. Как будто почувствовав, что мне просто необходимо сбежать отсюда, мой будущий супруг умудрился отвести меня от толпы, раздобыл откуда-то мою шляпку, помог взобраться на коня, и мы поскакали к Холлу. По дороге он избавил меня от отвратительного приза. Я не знала, да и не хотела знать, что Джеррит с ним сделал. Мне было достаточно и того, что он понял мое состояние, не бросил одну на произвол судьбы, как Ники – предатель Ники.

И поэтому, когда мы подъезжали к поместью и Джеррит, отведя меня в сторону, неторопливо, старательно, как человек, уверенный в своих правах, снова поцеловал, я уже не смела возражать ему. Он был уверен в моем дальнейшем непротивлении. Джеррит уверенно обнимал меня за талию, как будто я была его рабыней, улыбался мне как завоеватель, предвкушающий свою добычу. В этот вечер он официально, публично объявил о нашей помолвке.

ГЛАВА 6 ИНТЕРМЕДИЯ В ПЕМБРУК ГРАНДЖЕ

Сказать, что я была ошеломлена заявлением Джеррита – это значит ничего не сказать. С трудом верилось, что он мог зайти так далеко. Джеррит был настолько самоуверен и нагл, что, даже не спрашивая моего мнения, предпринял такой решительный шаг, который связал нас на всю жизнь.

– Как ты посмел? – прошипела я, дрожа от страха и ярости из-за его дерзости.

– Со временем ты поймешь, что я способен на такое, что тебе и в голову даже не приходит, дорогая, – с невозмутимой радостью ответил Джеррит, окидывая меня дерзким взглядом из-под полуприкрытых век, без всякого намека на вину или сожаление.

– А теперь будь хорошей девочкой и улыбнись, Лаура. Тебе же хорошо известно, что Джеррита Чендлера считают выгодной добычей. Сегодня здесь присутствует много женщин, которые надеются, что наша помолвка в детстве, в конечном счете, будет иметь завершение.

О, как мне сейчас не хватало моей плетки. Я с таким бы удовольствием ударила это красивое надменное лицо, на котором уже красовался розовый шрам! Уж, я бы избила его! Но мои руки были связаны. Я даже не могла открыто, с презрением, отвергнуть предложение Джеррита. Это не только бы испортило весь бал. Разразился бы скандал. Конечно, теперь было совершенно очевидно, что мои возражения бесполезны. С трудом сдержав уже готовые сорваться с языка сердитые слова, я улыбнулась, как приказал Джеррит, а в сердцах пожелала этому типу оказаться в аду, где, без сомнения, было его место.

Оглянувшись по сторонам, я заметила, что не одна я была потрясена заявлением Джеррита. Из всех присутствующих при оглашении были два человека, лица которых навсегда остались в моей памяти: Николас и Элизабет. Услышав новость, Ники так резко вскинул голову, как марионетка, управляемая невидимым кукольником, и бросил на меня через большой зал озлобленный и обвиняющий взгляд. Не было сомнения, что своими словами Джеррит нанес ему тяжелый удар. Теперь я была не такой дурочкой, чтобы предположить, что это из-за любви, которую он питал ко мне. Лиззи же ухмыльнулась и самодовольно потянулась, как кошка, только что поймавшая жирного голубя, и бросила в мою сторону такой взгляд, что у меня просто зачесались пальцы, захотелось вцепиться в ее белокурые волосы и вырвать их прямо с корнями. Если бы она держала свой злобный рот на замке и не совала нос в чужие дела, ситуация, возможно, приняла бы иной оборот. Хотя мне следовало бы быть ей благодарной за то, что она помогла выявить истинные чувства Николаса ко мне. Но этого-то чувства я не испытывала ни к ней, ни к Джерриту. Последний так изобретательно узаконил нашу помолвку!

Увидев гордое, сияющее лицо отца, светившееся счастьем лицо мамы и одобрительный кивок дяди Драко, я не удержалась и, прежде чем нас обступили родственники и друзья, желая нам счастья, весело смеясь и возбужденно болтая, пробормотала:

– Ты еще за это ответишь, Джеррит!

Не знаю, как мне удалось пережить тот вечер. Я пила, танцевала и улыбалась, пока от усилий не заболели мышцы на лице. Мне хотелось выглядеть так, чтобы окружающие поверили, что эта девочка просто без ума от помолвки. На самом же деле у меня было только одно желание, поскорее приехать домой в Грандж, запереться в своей комнате и плакать от боли и злости, потому что человек, за которого я хотела выйти замуж, оказался предателем, а тот, который хотел жениться на мне, сделал все, чтобы разорвать нашу помолвку стало невозможным, публично объявив о ней.

Этот день был поистине самым ужасным в моей жизни. Ничего уже не сможет принести мне большую боль и унижение, чем то, что случилось в этот день.

Еще до того, как папа приказал подать наш экипаж, чтобы ехать домой, я пошла поискать Клеменси и обнаружила ее в одной из комнат для гостей с вопиющей непринужденностью обнимающуюся с Ники.

Мне было только 17 лет, но с таким же успехом я уже могла быть мертвой, потому что жизнь моя, благодаря разыгравшейся трагедии, закончилась. Я проплакала всю ночь, прижав лицо к подушке, чтобы меня не могли услышать и не пришли поинтересоваться, чем вызваны эти утробные завывания. Может статься, что папа, великодушный человек, поймет свою глупую дочь, но будет расстроен тем, что та не доверяет его выбору. Мама же, такая хорошая, добрая и искренняя, будет глубоко шокирована всем тем, что привело меня в такое отчаяние. Она, очевидно, ужасно разочаруется во мне и будет обвинять себя за поведение своей любимицы, думая, что каким-то образом недосмотрела за ней. А такого уже не перенести, потому что эта женщина была превосходной матерью. Я сама во всем виновата, это я не оправдала ее доверия. А так как уже ничего нельзя было изменить, то оставалось только надеяться, что мать никогда об этом не узнает.

Поэтому-то я и не выгнала Клеменси, чего это вдруг она стала мне неугодной, как служанка? Если сказать правду, – обнаружится и мое нескромное поведение. По тому, как Клеменси стала относиться ко мне, было видно, что она знает о тайных свиданиях своей госпожи с Николасом и, не раздумывая, расскажет обо всем, если из-за меня потеряет место в Грандже.

В душе я содрогнулась, вспомнив жесткую, высокомерную улыбку Ники, когда обнаружила их, и презрительно и удовлетворенно сверкающие зеленые, хитрые и раскосые кошачьи глаза Клеменси. Наверняка она исподтишка смеется над своей хозяйкой, зная, что та ничего не может ей сделать.

Но, все-таки, мне так жестоко открыли глаза на Ники. Я была уверена, что все его намерения по отношению к ней были искренни, также как и ко мне. Джеррит был прав: Ники действительно не знает, что такое любовь. Он, обманув меня, с такой небрежностью и бездушием, остался совершенно равнодушным к моим мукам. Теперь я это понимала, но было уже слишком поздно, и ругала себя за глупость и наивность.

Но, тем не менее, если быть откровенной, мне очень повезло в том, что, несмотря на все эксцессы, Джеррит захотел жениться на мне, а не осудил меня, как распутницу и обманщицу. Я была благодарна ему за то, что он избавил меня от позора. Даже если это и так, мне следовало бояться его меньше. До сегодняшнего дня, хотя мы и были кузенами, он был для меня как чужой. Если я о нем, когда и думала, то лишь, как о каком-то смутном, незваном госте, который являлся ко мне во сне. Не верилось, что мы когда-нибудь поженимся.

Теперь же я немного узнала, что это за человек и что мне придется терпеть, когда он станет моим мужем. Эта мысль приводила в трепет.

Я выросла в Грандже, на ферме и иногда видела, как спаривают скот, поэтому я не была такой уж наивной, как многие другие невесты викторианской эпохи и знала, что происходит между мужчиной и женщиной в постели. Физическая близость никогда не пугала меня, особенно когда думала, что Ники любит искренне. Я с радостью отвечала на его поцелуи и наслаждалась прикосновением мужских рук к моему телу. Даже когда он чуть не взял меня в тот вечер в саду, я не испытывала ужас перед самим актом, только испугалась, что лишусь невинности без обручального кольца на пальце.

Но от мысли, что мне придется делить постель с Джерритом, кровь застывала в моих жилах. Я была уверена, что он овладеет мной, когда только захочет и, самое ужасное, не спрашивая меня, заставит ответить ему. Точно так же, как сегодня на полянке и не в моих силах будет предотвратить это. Но, следует сказать, в нем было что-то чувственное, о чем я даже никогда и не предполагала (мои познания по этим вопросам не выходили за рамки элементарных знаний). И в результате, очевидно, сексуальная часть нашей жизни сведется к тому, что мы будем иногда спать вместе, только для того, чтобы произвести на свет наследников. Мое пылкое воображение рисовало смутные, но противные картины того, что ожидает меня, как жену Джеррита и приводило в такое волнение, что я нисколько не удивилась бы, если б он вдруг появился с рогами и хвостом, и острыми вилами в руках. «Несомненно, этот человек – воплощение самого дьявола», – время от времени думала я, после того как его экипаж доставлял меня в Грандж. Верный своему слову Джеррит больше не пренебрегал своими обязанностями по отношению ко мне и приезжал через день, чтобы сопровождать свою невесту во время прогулок на лошади, на завтраки, вечеринки и официальные приемы. С тех пор, как он объявил о нашей помолвке, я не могла найти предлог отклонить его предложение. А папе с мамой я не отважилась сказать правду о том, что Джеррит целовал меня слишком часто, далеко заходя за рамки приличия, оставляя совершенно бездыханной, сбитой с толку со страшной болью внутри. Его хладнокровные, циничные реплики слегка опьяняли или приводили в ярость, потому что этот тип редко щадил мои чувства, в основном, разговаривая, нарушая всякие приличия, ведя себя недостойно джентльмена, с удовлетворением и восхищением наблюдая, как женщина краснеет и злится.

Папа, узнай он о поведении Джеррита, без сомнения будет считать себя обязанным вызвать его на дуэль, которая не только запрещена законом, но и приведет к разрыву всяких отношений между Прескоттами и Чендлерами. Мама же будет унижена, разочарована, потому что всегда вела очень замкнутую жизнь. Даже дядя Драко обращался с ней деликатно, поэтому-то она и была уверена, что все грязные истории, ходившие об этом человеке, были ничем иным, как злобными наговорами, которые распространяли те, кто завидовал его успеху.

Поэтому я молча терпела нежелательное внимание Джеррита. Хотя он и хотел меня, тем не менее, не сказал и слова, что любит хотя бы чуть-чуть. Это хоть как-то успокоило бы мое разбитое сердце.

Проходили месяцы, а с приближением дня нашей свадьбы, мужество иссякало, потому что у меня было такое чувство, что от этого брака ни радости, ни нежности я не получу.

Официально написанное объявление о моей помолвке с Джерритом было отправлено в Лондон, для того, чтобы его напечатали в «Gazette». Приданое было заказано, и день свадьбы назначен. Следующей зимой мне предстояло стать невестой Джеррита. Если бы я и захотела что-либо изменить, теперь уже было поздно. Сбылось недавнее предостережение Анжелики. Я выбрала свою постель и теперь должна лежать на ней, независимо от того, удобная она или нет. Обручальное кольцо с огромным топазом, окруженным маленькими бриллиантами, на левой руке. Я угрюмо смотрела на него, оно было мне в пору и напоминало слезинки, хотя Джеррит, одевая его на мой палец, сказал, что купил кольцо, потому что камень имел цвет моих глаз. Какая горькая ирония: то, что было таким прекрасным, оказалось для меня ничем иным, как моим несчастьем. Часто я порывалась сорвать кольцо и зашвырнуть подальше, но оно сообщало о себе, насмешливо поблескивая, как глаза Джеррита, когда тот смотрел мне в лицо.

Со дня охоты на лису у дядюшки Эсмонда прошел год. Через окно спальни я могла видеть, что листья на деревьях в парке покраснели, как рубины и золото. Прекрасная, но унылая сцена. Холодная, как стекло, к которому прижимаешься лицом. Я вздрогнула от прикосновения к гладкому, студеному стеклу и отпрянула. От моего дыхания оно запотело, поэтому мне не удалось увидеть, как Джеррит спрыгнул со своего красавца-скакуна Черного Огня и по посыпанной гравием дорожке направился к дому.

О его приезде мне доложила Клеменси, которая последнее время куда-то исчезала, даже не предупреждая меня. Поэтому, я редко знала, где она находится, хотя предполагала, что та где-то тайно встречается с Ники. Сердце сжималось при этой мысли.

Я не видела Ники с той ночи охотничьего бала и не хотела видеть. По крайней мере, мне очень нужно было убедить себя в этом. Теперь я страстно ненавидела его за двуличность. Но все же, какая-то маленькая часть продолжала любить Ники, продолжала надеяться. Где-то в глубине души теплилась ничтожная догадка, что произошла ошибка, и он любит свою Лауру, но не хочет нанести удар по гордости и мужскому достоинству Джеррита.

Но сейчас, оглядываясь назад, я понимала, что Ники всегда раздражал тот факт, что Джеррит был старшим и наследником отца, хотя дядя Драко никогда не баловал и не отдавал предпочтение ни одному из трех своих сыновей, и хорошо заботился обо всех. Но ему этого было мало. До утра лисьей охоты, я никогда даже не догадывалась, насколько сильна его обида на Джеррита, до каких пределов он может дойти, чтобы отомстить своему брату за реальное и выдуманное неуважение. Теперь понятно, что зависть, которую этот молодой человек испытывал к Джерриту, была такой же глубокой, как и у Торна к самому Ники, потому что Торн никогда не простил ему ту драку в детстве на чердаке.

Думая обо всем этом, я слегка дрожала, когда спускалась по лестнице в холл, так как, в каждом из нас, из-за общего прадеда сэра Сейсмона текла кровь Чендлеров – возможно, бурная и вспыльчивая. Наверняка, мы все были прокляты. И я слишком хорошо представляла, какие беды мне это принесет. Какие же еще несчастья обрушатся на мою голову и как это отразится на моих кузенах? Но, когда я неохотно распахнула двери в маленькую гостиную и вошла, чтобы поприветствовать Джеррита, то почувствовала себя странно. У меня вдруг появилось дурное предчувствие. Я бы отдала все, чтобы только остановить безжалостно летящее время.

От вида высокой, стройной фигуры Джеррита, у меня перехватило дыхание. Каждый раз, когда он появлялся, я была поражена красотой этого мужчины, как будто никогда раньше его не видела. Бледный, тонкий шрам на левой щеке – результат моего удара – нисколько не портил красивые черты мужчины, даже наоборот, необычайно увеличивал его привлекательность, делая ее более распутной и дьявольской.

– Привет, Лаура! – сказал кузен, его черные глаза сверкнули, когда он отвернулся от окна, в которое смотрел до моего прихода.

Подойдя ближе, Джеррит взял мою руку и прижался к ней губами.

– Привет, Джеррит… – ответила я, подавив желание отдернуть руку.

«Право, – подумала я, как нелепо, что каждый раз, когда этот человек прикасается ко мне, сердце замирает. Оно как будто вовсе не умерло, а спит и ждет, когда его разбудят». У меня было такое впечатление, что все кости внутри моего тела растворились. Казалось, что сейчас я превращусь в капли ртути и растекусь лужицей у его ног. Странно, почему мне все еще удавалось стоять?

Еще хуже были ощущения, нахлынувшие на меня, когда, отпустив руку, Джеррит приподнял мое лицо и, прежде чем раздвинуть мои губы языком и поцеловать, коснулся их своими губами более требовательно. Мое предательское тело поддалось его влиянию, хотя я всячески старалась бороться с этим, желая сбежать от него и странных ощущений, которые кузен вызывал. Но протестовать было бесполезно, потому что прошлый опыт говорил о том, что Джерриту отказать невозможно, и он отпустит меня, когда сам захочет.

Когда, наконец, Джеррит освободил меня, казалось что мое лицо горит, было трудно глотать. Я отвернулась, зная, что он будет пристально наблюдать за мной голодными глазами, словно ожидая еще что-то. Но чего он ждал, было непонятно, потому что глаза Джеррита были полузакрыты и невозможно было сказать, о чем думает этот загадочный человек.

Когда я раздраженно села на один из ближайших стульев, Джеррит засунул руку в карман своего темно-зеленого, отлично сшитого сюртука и достал коробочку, обернутую и перевязанную серебряной ленточкой.

– Я принес тебе свадебный подарок, моя дорогая. – Он произнес эти слова легко, подумалось, что поцелуи, от которых у меня так кружилась голова, казалось, на нем никак не отражались. Джеррит отдал подарок. – Ну, давай, разворачивай, – подгонял меня он.

Мои пальцы слегка дрожали, когда я разворачивала бумагу и доставала обтянутую черным бархатом коробочку. Лишь только они слегка коснулись замочка, крышечка открылась. Я увидела прекрасное жемчужное ожерелье, уложенное на черном атласе.

– О, Джеррит! – выдохнула я. – Оно великолепно!

– Ожерелье принадлежало моей бабушке Амелии Сен-Оберт Чендлер, – объяснил молодой человек, благоговейно держа подарок. – Оно перешло к моей матери, когда та выходила замуж за отца, – одна из тех немногих вещей, которые дед Чендлер не смог отобрать у нее, когда выгнал из дома без гроша за ужасно неравный брак, – сухо добавил он. – Мама очень обрадовалась, что ожерелье будет принадлежать тебе, как моей невесте. Жемчуг будет украшением к твоему свадебному наряду.

– Я всегда буду ценить его, хранить как сокровище.

– Будешь ли, Лаура?

– Конечно…

– Даже если это буду я, ради кого ты наденешь этот жемчуг? – как бы между прочим спросил Джеррит, но я почувствовала, что он весь напрягся.

Впервые, этот человек действительно, пусть даже окольными путями, попытался узнать о моих чувствах к нему. Я не знала, что ему ответить, что он ожидал от меня и, запинаясь, выдавила из себя:

– Да-а-а, конечно.

Джеррит немного помолчал, а потом спокойным голосом произнес:

– Никогда не лги мне, Лаура. Я не собираюсь терпеть твою ложь, сама знаешь.

Он замолчал, а потом хрипло рассмеялся.

– Согласись, дорогая, ты скорее бы бросилась под колеса коляски, несущейся на бешеной скорости, чем вышла за меня замуж!

– Ну, если ты все знаешь, почему тогда хочешь жениться на мне? – спросила я, со стуком захлопнув крышечку шкатулки, восхищение жемчугом исчезло от столь грубых слов.

– Существуют и другие женщины, моя дорогая, и я пользуюсь их услугами, можешь не сомневаться, – надменно и нагло заявил Джеррит. – В конце концов, должен же мужчина удовлетворять свои физические потребности. Но в жены я всегда хотел только тебя, Лаура.

– Но… почему? Почему меня, Джеррит?

Красавчик сразу же опустил ресницы, пряча от меня свои мысли. Без всякого выражения, он полез в карман, достал золотой портсигар и маленький коробок спичек.

– Потому что ты была мне обещана, – прохладным тоном ответил Джеррит, зажигая сигарету и глубоко затягиваясь. Он погасил спичку и, выпустив облако дыма, бросил ее в камин. – А теперь давай прекратим эту игру в вопросы и ответы, моя дорогая. Она начинает мне надоедать. – Я приехал не только для того, чтобы преподнести тебе свадебный подарок, – продолжил Джеррит, спокойно переменив тему, – но и сообщить приятную новость. Кажется, в воздухе запахло любовью, потому что близнецы тоже женятся, – Алекс на Леди Ванессе Дюбрэ, а Анжел выходит замуж за лорда Грейстоуна. Они хотят устроить бракосочетание в один день следующим летом. О помолвке будет объявлено через две недели. Я заеду за тобой в 7 часов вечера, если тебе удобно в это время, – как бы продолжая свою мысль, добавил он, ухмыльнувшись, увидев мое раздражение.

– Очень хорошо, – резко ответила я, бросив на Джеррита сердитый взгляд. А потом, радуясь, что хоть близнецы нашли себе пару по душе, уже более сердечно добавила:

– Я буду счастлива поздравить их.

– В этом я не сомневаюсь, потому что ты всегда нравилась Анжел и она с нетерпением ждет, когда мы поженимся и вы станете сестрами. Мне кажется, она думает, что ты станешь ей верным сообщником в ее сумасбродных проектах. Я думаю, что Анжелика даже и не понимает, что лорд Грейстоун будет хозяином в своем собственном доме, как и я в своем.

Его голос затих, в то время как глаза дерзко и многозначительно посмотрели на меня. Я покраснела и уставилась на подол своего платья. На губах Джеррита появилась довольная ухмылка.

– Возможно, как дополнение, тебе интересно будет узнать, что наш драгоценный кузен Торн, тоже решил жениться, – добавил он. – Искренне говоря, по многим причинам – ни одну из которых я не могу назвать. Они не для твоих девичьих ушей. – Я не думаю, что Торн подходит для такой жизни. Но, тем не менее, это так, и эта ирландская ведьма леди Снобхан О'Холлоран приняла его предложение, несмотря на то, что ей брак не принесет ничего. Я буду очень удивлен, если кошелек дядюшки Эсмонда содержит хоть на пару пенсов больше, чем кошелек ее отца, герцога. Но, возможно, у нее есть другие причины снизойти до простой баронессы. Позволю себе заметить, аппетиты у нее очень даже не умеренные, а может, я несправедлив к дяде Эсмонду. В конце концов, он владеет Гранджем, хотя дядюшка Уэллс хорошо смотрит за ним.

– Не знаю, – честно призналась я. – Известно лишь то, что папа платит ему только номинальную арендную плату.

– Лаура… Лаура, – Джеррит покачал головой и усмехнулся. – Какая же ты счастливая, что выходишь за меня замуж. Ведь совершенно очевидно, что в бизнесе ты мало что понимаешь, а в людях разбираешься еще меньше. Если наши дорогие бабушки Прескотт Чендлер и тетушка Джулиана не вымогали у дяди Уэллса, а может и у моего отца тоже, последние шиллинги, я готов отдать свой лучший костюм бродяге!

– Да, возможно ты и прав, – хихикнув, согласилась я, представив себе то, что так искусно обрисовал Джеррит.

Ни бабушку Прескотт Чендлер, ни тетушку Джулиану нельзя было обвинить в экономности. Хотя Холл постепенно приходил в упадок и обе женщины постоянно жаловались на отсутствие денег, они всегда были элегантно причесаны и экстравагантно одеты. Впервые я была удивлена, увидев, сколь много счетов в ящике стола папы было от его матери и сестры. Наверное, поэтому у него всегда был такой кислый вид, когда они приходили.

От мысли, что даже его, внушающий всем ужас, отец, не избежал участи быть ощипанным нашими грозной бабушкой и обидчивой тетушкой, Джеррит тоже рассмеялся. Вскоре мы устроили такой шум своим смехом, что наш старый, строгий лакей Сайкс посчитал необходимым вмешаться и заметить «молодому мистеру Джерриту», как он его называл, не забывать, что мы еще не женаты.

На его лице было такое осуждение, что после того как он, убедившись, что со мной все в порядке, закрыл за собой дверь, мы с Джерритом снова не удержались от смеха. Когда кузен, наконец, уехал, я почувствовала себя гораздо лучше, чем за все последнее время.

ГЛАВА 7 РАКУШКИ НА ПЕСКЕ

Мне никогда не забыть вечеринку в честь помолвки близнецов. В эту ночь я лишилась невинности, хотя моей юности предстояло вынести перед этим последний, ужасный удар, который остался в памяти, как горьковато-сладкие воспоминания.

Но я опять забегаю вперед. Все это случится на два месяца позже, слишком быстро и неожиданно, и только по моей вине. Возможно, как только вы узнаете обо всем, то скажете, что я просто смалодушничала. Но если бы у меня не отняли невинность таким образом, думается, мне никогда бы не совершить тот отчаянный шаг, вместе с которым закончилась беззаботная пора юности. Во всяком случае, эти мысли успокаивали, и я казалась себе не такой уж и бессовестной, как могут подумать некоторые. Они ведь ничего не знали. Я не могла им рассказать, что побудило меня совершить жестокое, бессердечное преступление, которое чуть не разрушило другую жизнь и не разбило сердце матери.

Это был ужасный поступок. За него я ненавижу себя больше всего. Мне нет прощения. Я даже не пыталась найти его. Но меня простили. Бог помог мне, и она полюбила меня, хотя я доставила ей большую боль. Это явилось труднейшим испытанием для всех.

Лучше бы я, а не эта женщина, сотню раз пережила все то, что выпало на ее долю. Старше и умнее меня, она всегда была моим спасением. И как можно отплатить ей за всю доброту? Она была намного лучше и заслуживала большего, хотя никогда об этом не думала, а воспринимала жизнь такой, какой та была.

Но сейчас я не собираюсь говорить о том, какую боль причинила ей – той, которая умерла и покоится сейчас в этих безлюдных, овеваемых ветрами торфяниках. В моем сердце она будет жить вечно. Возможно, рассказывая о своих грехах, я, наконец, смогу простить себя, как много лет назад сделала эта женщина.

А теперь, слушайте. Вы услышите то, что я никогда не рассказывала ни единой душе.

Все еще стояла осень, прохладная и унылая, обычная осень в северном Корнуолле. На небе тускло сияла полная луна, далекие звезды были подернуты туманом с моря. Волны обрушивались на черные камни побережья, прибой эхом отдавался в торфяниках. Во дворе Хайтса росли две старые корнуоллские елки, возвышающиеся, как башни над старым домом. Их разветвленные вершины с жутким звуком скреблись о крутую, покрытую шифером крышу. Это заглушалось смехом, доносившимся из огромного зала.

Ночь была не подходящей для прогулок. Но я все-таки решила выйти на свежий воздух. На мне была темно-зеленая бархатная накидка и тонкие сафьяновые туфельки. Спотыкаясь, я прошла по покрытой росой траве вокруг дома и попала на узкую тропинку, ведущую к морю.

Мне с трудом удавалось контролировать себя. Мной руководил только инстинкт, управляемый каким-то бешеным чувством. Я бежала все быстрее и быстрее, как будто хотела ускользнуть от самой себя. Но эти зловредные чувства слишком крепко вцепились в меня… Ничего нельзя было поделать. Я брела, пошатываясь, ослепленная слезами, задыхающаяся, чувствуя неослабевающую боль в боку и сердце. Они смеялись надо мной.

Я могла вынести все, но только не это. Их глаза светились от ненависти, когда они обменивались злобными взглядами, увидев меня, спускающуюся по лестнице из главного зала. Они притворились, что очень удивлены и изобразили из себя виноватых, когда я пылающая от гнева, вышла вперед и оказалась нос к носу с ними.

Их смех был невыносим… Я никогда не забуду голоса этих людей, когда они смеялись: низкий бас Ники и дрожащее, похотливое хихиканье Элизабет. До сих пор их смех звучит у меня в ушах…

Непонятно, почему этот смех так подействовал мне на нервы. Я ненавидела их обоих. Ненависть усилилась после того, как они столь жестоко, по-детски, отнеслись ко мне. Для меня оказалось ударом видеть руку Ники на локте Лиззи. Их головы были близки, в глазах светились одни и те же мысли. Они испытывали одинаковое удовольствие, насмехаясь над бедной обманутой девушкой.

Я даже и не подозревала, что эти настолько разные люди стали так близки. Мне казалось, что Ники должен наслаждаться с Клеменси, на которой никогда не женится, неважно, что та сама думала об этом. Невероятно, что Лиззи, подходящая девушка на выданье – хотя она и была на два года старше кузена, ей уже исполнилось двадцать три, а в таком возрасте все женщины рискуют остаться старыми девами – наконец умудрилась привлечь к себе внимание Николаса, а может быть, уже, как и я однажды, познала его поцелуи и ласки. Мысль о том, что та, которая положила начало всем ужасным событиям, произошедшим со мной, может заполучить мужчину, бывшего когда-то моим любовником, потрясла меня до глубины души. Она не заслуживала его!

Покрытый галькой берег океана был уже близок. Я шла так быстро, что чуть не потеряла равновесие на скользких камнях. Пришлось замедлить шаг, чтобы оглядеться. Бурные эмоции, заставившие меня бежать из дома сломя голову, теперь исчезли. Осталась только грусть, пустота и смутное ощущение бесполезности этого поступка. Я выглядела испуганной. Волосы растрепались, низ платья промок от росы, а сафьяновые туфельки сплошь были заляпаны грязью. Как мне объяснить свой ужасный вид после возвращения с вечеринки домой? Джеррит уже наверное заметил исчезновение своей невесты. Но я не собиралась возвращаться и продолжала идти вдоль берега, чувствуя себя немного лучше, избавившись от толпы, собравшейся в Хайтсе.

Наконец показалась небольшая бухточка – мое любимое место. Усевшись на защищенный от ветра валун, закутавшись в теплую накидку, я уставилась в океанскую даль. Темные волны, бьющиеся о берег, были подсвечены серебряным светом далеких звезд, сверкающих на небе, как бриллианты. Шелест волн успокаивал меня. Прошло немного времени, и я погрузилась в свои мечты.

В мягком сиянии подернутой дымкой луны были заметны рассыпанные по песку ракушки, выброшенные на берег океаном. На удивление, они были красивы и изящны. Все ракушки были разные, ни одна не походила на другую. Некоторые были закручены в замысловатую спираль или уложены слоями, как китайская головоломка, другие, раскрытые и простые, казалось, не таили в себе никакого секрета. Безжалостные волны бились о них, перекидывая, как попало по песку, и разбивая вдребезги.

«Интересно, что могли бы рассказать эти ракушки, – подумала я, – если б имели дар речи?» Но они молчали… И мне в голову пришла мысль о том, что все мы, люди, так похожи на эти маленькие ракушки на песке…

Раздавшиеся шаги вернули меня к реальности. Я страшно перепугалась. Ведь берег до моего прихода был пустынен. Из всех историй о контрабандистах и мародерах, мне было известно, что они всегда выбирают для своих злодеяний безлюдный берег северного Корнуолла. Я похолодела от ужаса, дыхание участилось, а сердце в груди бешено забилось. Было очень глупо, даже опасно с моей стороны, уйти с приема, не прихватив с собой хотя бы свою служанку. Хуже того, я позволила себе пойти на поводу своих опрометчивых импульсов и, возможно сейчас, мне придется за это расплачиваться.

Страх усиливался. Вся дрожа я встала, озираясь по сторонам в поисках укрытия. Но спрятаться не удалось. Из тумана ко мне направилась высокая, темная фигура в развевающемся черном пальто. Она то исчезала в тени, то снова появлялась.

Я ошибочно решила, что это Джеррит. Хотя мое сердце часто замирало при виде этого человека, он не был похож на грабителя, жестокого убийцу, или похитителя людей.

Когда же силуэт приблизился, стало ясно, что это Ники. Вероятно, он шпионил за мной, желая досадить.

– Что тебе от меня надо, Ники? – резко спросила я, уязвленная тем, что этот грязный тип так нагло следовал за мной.

– Конечно же, ты сама, моя любимая, – легкомысленно произнес Николас. – Ты думаешь, что все изменилось?

Его глаза были мрачные, в них светилась жестокость, даже дикость. Инстинктивно, я поплотнее закуталась в накидку, как будто тем самым могла защититься от этого звериного взгляда.

– Ты, наверное, считаешь меня большой дурочкой, – холодным тоном осведомилась я, глядя на него с презрением. – Как ты посмел явиться сюда, да еще и оскорбить невинную девушку, Ники? Неужели тебе мало того, что вы с Лиззи смеялись надо мной?

– Готов признаться, что это произошло непроизвольно, – сознался он. – Но… Разве ты этого не заслужила, Лаура? В конце концов, не я же заставил тебя принять предложение Джеррита!

Его голос из добродушного превратился в грубый. Вдруг Ники внезапно замолчал, пытаясь справиться со своими эмоциями. После этого он грубо выругался:

– Черт возьми! Неужели ты думаешь, что не обидела меня? И что я не захочу отплатить тебе той же монетой? Можешь не говорить, что все поняла и простила. Ты сама воткнула нож мне в рану, да еще и повернула его, не так ли, моя крошка?

Ники опять замолчал, мышцы на его лице напряглись. Он опять пытался контролировать свои чувства. Через некоторое время, уже более ровным голосом мой бывший любовник сказал:

– Но хватит об этом. Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы спорить с тобой. Если ты хочешь знать, мы оба виноваты во всем, что произошло между нами. Теперь я понимаю, что должен был открыто объявить о нас. Тогда бы Джеррит вынужден был бы уйти в сторону. Но ссора с братом… Мне не вынести ее. Хотя, я должен был поступить так ради тебя. Но, еще не все потеряно. Ты ведь пока не вышла за него замуж. Уедем вместе, Лаура! – убеждал он. – Я люблю тебя, и всегда любил… Бог помог мне. Я так долго ждала этих слов, что почти поверила Николасу. Но потом вспомнила лепестки глицинии, падающие, как конфетти с волос Клеменси, вспомнила, как он предал меня в рощице во время охоты на лису и сбежал, оставив лицом к лицу с Джерритом. А как он вместе с Лиззи смеялся надо мной в Хайтсе!

– Джеррит прав, Ники, – презрительно усмехнулась я. – Ты даже не знаешь, что означает это слово. Доказательство этого – твои похождения с Клеменси, а теперь, с Лиззи. Одному богу известно, скольких женщин ты совратил!

– Они для меня ничего не значат, – настаивал Николас, все еще пытаясь завоевать мое доверие.

– Так же, как и я. Спокойной ночи, Ники, – решительно и твердо сказала я, направляясь к дорожке, ведущей к холмам.

Но мне не удалось сделать и нескольких шагов. Ники, без всякого предупреждения, бросился в мою сторону, пытаясь помешать уйти.

– Отойди, – с яростью потребовала я, – и дай мне пройти. Нам больше не о чем говорить.

– О, а я думаю, что есть о чем, Лаура, крошка моя, – зло бросил Николас, неприятно улыбаясь. – Нам нужно еще о многом сказать друг другу.

На своем лице я чувствовала его горячее дыхание. От Ники сильно пахло виски. «Он пьян, – подумала я, – и, поэтому, его поступки могут быть непредсказуемы. А вдруг Николас причинит мне зло!» Его белые зубы блеснули в лунном свете. У меня появилось нехорошее предчувствие. Развернувшись, я бросилась бежать вдоль берега. Ноги скользили и спотыкались на влажной гальке. С коротким, отвратительным смешком, который раздался в моих ушах подобно похоронному звону, Ники догнал меня, схватил и грубо швырнул на землю. Несколько секунд я лежала ошеломленная, а он возвышался надо мной. Его черные глаза сверкали похотливым взглядом, на губах играла зловещая улыбка, а на лице была угроза и триумф.

Он хотел меня, это была правда… Николас хотел меня, лишь потому, что я принадлежала Джерриту. Другой причины у этого подонка не было. Трясясь от ужаса, я прижала руку ко рту, чтобы подавить крик ужаса. Мне стало ясно, что Ники пришел сюда с единственной целью – изнасиловать меня!

Я попыталась отползти от него, но он повалился на меня, как подбитый зверь. Его пальцы вцепились в мои волосы и так сильно дернули голову вверх, что, казалось, сейчас сломают мне шею. Ники яростно впился в мои губы, сдирая зубами их нежную кожу. Всхлипывая от страха и боли, я изо всех сил отбивалась. Но его пальцы сжимали мои волосы, как тиски. Я не могла противостоять этому грубому мужчине. Его язык пробрался в мой рот, лишив воздуха, не давая кричать. Я запаниковала и стала отбиваться еще настойчивее. Мои кулаки били Николаса по голове, плечам, до тех пор, пока он резко не откинулся назад и не выругался.

Я уже почти задохнулась, когда он ослабил хватку. Холодный воздух струями вливался в легкие. Казалось, сейчас они разорвутся. Ники попытался поймать мои руки и прижать их к бокам. Наконец, ему удалось схватить меня за левое запястье и завести руку за спину.

– Еще одно движение, и я сломаю твою чертову руку, Лаура! – пригрозил он, еще крепче сжимая ее.

Слезы застилали глаза. Я так крепко закусила губу, что даже почувствовала привкус крови. Силы оставляли меня.

– Пожалуйста, Ники, – умоляла я, с трудом веря, что это был тот самый человек, который уверял, что любит меня. – Пожалуйста, не делай этого.

Но он не обращал никакого внимания на мои мольбы, грубо закрывая мне рот своими гнусными поцелуями. Я крутила головой, изо всех сил стараясь избежать его губ. Но Ники заводил мою руку вверх, и мне приходилось из-за боли уступать ему.

Свободной рукой он потянулся к моей шее и принялся развязывать тесемки накидки. Справившись с ними, Ники распахнул ее полы, открывая мои обнаженные плечи и грудь над глубоким вырезом платья. Его пальцы сжали мне шею, а потом скользнули вниз, сжимая груди под бархатом платья. Я протестующе застонала и скорчилась под ним, попытавшись в очередной раз освободиться. Бесполезно… Ники грубо засунул руку в вырез платья и принялся ласкать мою грудь. Большим пальцем он провел по соску. Обнаружив, что тот ни капли не возбудился, злодей поднял голову и непристойно выругался. Вероятно, Ники был уверен, что сможет легко достичь своей цели, несмотря на мое отношение к нему.

– Черт тебя побери! – прошипел он и зловеще посмотрел на меня. – Были времена, когда мои прикосновения не вызывали твоего отвращения ко мне! Тогда они тебе нравились, ты страстно желала их, моя крошка.

К своему нескончаемому стыду, я знала, что Николас прав, но только не сейчас… Он не любит меня, а только хочет испортить для Джеррита.

– Пожалуйста, Ники! Умоляю, не делай этого! – в очередной раз взмолилась я. – Ты пьян и не понимаешь, что делаешь. Ты никогда не сделал бы этого, если бы был трезв… Прошу тебя, если твои чувства хоть когда-нибудь были искренны, позволь мне уйти.

На какое-то время показалось, что Николас смягчился, и с моих губ сорвался вздох облегчения. Потом он решительно выдвинул подбородок вперед, и я поняла, что моя судьба решена.

– Но только тогда, когда получу то, за чем пришел, сука! – прорычал Ники и наклонился, чтобы снова поцеловать меня с невероятной грубостью.

Но на этот раз я была готова к его атаке. Оставалось единственное средство. Свободной рукой я зачерпнула целую пригоршню песка и швырнула ему в глаза. Взревев от боли и ярости, Николас отпрянул назад, пытаясь смахнуть с лица ослепивший его песок. Высвободив ноги, я поползла вперед, а потом, поднявшись, стремглав бросилась бежать.

Мне не удалось одолеть и ста ярдов. Ники снова настиг меня, схватив за волосы, развевающиеся на ветру, и сильно дернул. Его смуглое лицо было перекошено от ярости. Несколько мгновений мы вместе, спотыкаясь, двигались по усыпанному галькой берегу. Потом он резко потянул меня к себе и грубо ударил по лицу. Я неуклюже растянулась на берегу, ошеломленная, все еще не верящая в то, что этот мужчина может со мной так обращаться. Это было невероятно! Насколько же велика была его зависть к Джерриту! И как опасна! Я даже представить себе не могла, что Ники так беспринципно отбросит в сторону свое джентльменское воспитание и честь, чтобы только насолить брату. Джеррит знал его намного лучше меня.

Всхлипывая, я попыталась подняться, но Ники лежал на мне, давя всем своим весом. Дышать становилось все труднее и труднее. Острая галька впивалась в кожу. Голова кружилась от ударов. Прежде чем я успела остановить его, он схватился за вырез моего платья и разорвал его, потом сорвал кружевные лямочки сорочки и дернул за тонкую ткань, чтобы обнажить грудь. Но мое сопротивление еще не было сломлено. Визжа, я вцепилась ногтями в лицо насильника, оставляя на нем глубокие, красные царапины. Но и эти усилия провалились. Чтобы хоть как-то прикрыть наготу, я попыталась стянуть разорванную ткань платья. Ники оторвал мою руку от груди и снова больно ударил. А потом пригрозил убить меня, если буду сопротивляться дальше.

После этих слов, я лежала под ним тихо и спокойно. По щекам безмолвно катились слезы, а он дьявольски смеялся и прижимал несчастную жертву к песчаному ложу. Его черное пальто развевалось надо мной, как саван, закрывая небо над головой.