Речь была устрашающе воодушевляющая, о том, какие они молодцы, всех вернули и даже прихватили компенсацию в виде нас, для справедливого возмездия. Трибуны ликовали, трибуны поддерживали, они хотели компенсации за грехи. В этот момент нас не торжественно пнули, и мы вышли на арену, видимо, чтобы нас хорошо рассмотрели и закидали объедками. Объедками не кидались, гадости говорили, и на том спасибо, когда говорят все и хором, при этом вразнобой, не слышно ничего. Так что можно продолжать стоять и улыбаться, а вокруг шум, убаюкивающий.
— Пусть начнутся бои, во славу тех, кто пережил пленение! А кровь, которая прольется, пусть станет платой для тех, кто не пережил пленение! — и как наша кровь им чем-то станет, им явно не горячо, не холодно от нас! Но, видимо, это я глупая, не понимаю ничего, а люди вон как радуются, явно что-то знают.
Нас погнали с арены, загнав в загон (ладно я придираюсь, это было просто отгороженное место, где были лавки, навес, питьевая вода и даже стоял мужчина, явно лекарь), там было даже уютно. А еще висел список (на нашем языке), кто за кем должен выступать и против кого. Пробежав взглядом, увидела свое имя, оно было не первым, но и не последним, в середине, ну что же подождём.
Ждать пришлось достаточно долго, бои тянулись и если противники были адекватные, то бой был показательным, но не фатальным. А вот с неадекватными противниками (это мои личные наблюдения, и почему-то к ним я отнесла оппозицию), бои были такие, что лекарь сильно хмурился. Пришло мое время, я встала с лавки, готовая выйти на арену, кивнула Скотту, получила по плечу от Стю и подавила грустный вздох.
— Боец из Дома Красных, против бойца из Дома Фиолетовых, — а вот и мой обидчик, парни таки прислушались к моему пожеланию ответить на оскорбления этого типа, даже имени его не знаю, какая мы дружная команда.
— Бабе не место на арене, — презрительно кривя губы, выдал этот кладезь премудростей.
— А где ты видел бабу? — милая улыбка, вот мой ответ. Я повернулась к распорядителю и увидела рядом Вольфа, который, видимо, только вбежал, судорожно оглядываясь и наконец узрел меня.
Очень у меня напарник эмоциональный и талантливый, вон как жестами изъясняется, что он не доволен, что я уже на арене, а теперь явно пожелания не скончаться на этой самой арене (вон как душит себя, при этом закатывает глаза и почему-то показывая на меня). Это, наверное, общеизвестный жест дружеской поддержки (хотя похоже на самоубийство), уважения к сопернику (соперник почему-то не впечатлялся уважением), а в конце воздушный поцелуй, я хихикнула, он, правда, смешной. Вольф скачками забрался на трибуну, где его все знали, а, присмотревшись, я увидела всех наших «демонов» и еще толпу молодых парней.
Распорядитель повторил правила (убивать ни-ни, лежачего не добивать, от боя не отвертеться и быть порядочными — это если кратко), скомандовал начало боя, и я повернулась лицом к сопернику, который явно собирается нарушить правило про «не убивай». Я ему душевно улыбнулась, он нахмурился, явно не понимая, отчего я такая пришибленная, улыбаюсь не к месту, а что поделать, у меня это нервное, это раз, а во-вторых начнет бить на полную мощь, на такую же мощь буду и отвечать. Поехали!
Я не била первой, ожидая его первого шага, при этом концентрируя энергию на щите, лишним не будет. Вот как в воду глядела, он резко дернулся, идя на сближение и сразу же ударил с разворота ногой (не энергией!), вот что за человек такой? Ушла от удара, концентрируя энергию в руках, опять замах, удар, и мой уход с перекатом. Можно и дальше уходить от ударов, ибо я слабее физически, и он когда-нибудь выдохнется, можно попытаться перехватить инициативу в свои руки и ударить энергией, а можно поставить подножку. Вот ну просто отличный план и использовать его инерцию для удара, чтобы отправить на песок.
На песок он полетел, вот только вскочил с него, как ужаленный, и глаза кровью налились (надеюсь, это не заразно, а то у тех из тренажерного зала, тоже глаза кровавые были). Он с большей энергией и большими психами стал наносить мне удары, от части я уходила, часть приходилось принимать на блоки. Руки уже болят, впрочем, как и ноги, но эту боль я осознаю, когда все кончится, а сейчас адреналин не дает шанса заметить ничего. Следующий удар я пропустила, сама виновата, он все это время не использовал энергию, навязывая мне свою тактику боя (да-да-да, Вольф мне тысячу раз говорил о неприемлемости ведения боя по тактике противника), но кто про это вспомнил. Поэтому, когда он в удар добавил энергию, я, забыв подпитать щит, получила мощнейший удар в солнечное сплетение и отлетела на добрых пару метров, больно ударившись о песок и проехавшись по нему. Отдышаться мне, естественно, не дали, он мчался ко мне, чтобы добить и закончить бой и судя по его сумасшедшему виду, добивать будет как раз насмерть.
— Райли, вставай! — крик который был так отчётлив и несся с трибун, стал для меня полной неожиданностью, — Вставай и бей как баба! — вот что за? С учетом, что в гуле голосов я четко слышала женские и мужской было очень странно.
Но, знаете что, мне помогло, от удара ботинка я увернулась, перекатившись в пыли, и продолжала откатываться, пытаясь выкрасть хотя бы секунду, чтобы подняться, но псих все наступал. После пятого переката, поняла: укачивает, поэтому вместо того, чтобы изображать из себя перекати-поле, резко крутанулась ему под ноги, сбивая и опуская, так сказать, противника до своего уровня. Опустился, громко и с матами, я же, наоборот, подскочила и не дожидаясь его подъема, ударила с ноги в живот, а что, ему можно, а мне нет? А после еще раз ударила и не совсем в живот, да, знаю, это плохо, не спортивно и бесчестно, но обещать мне все те гадости и говорить, что он со мной сделает, тоже бесчестно! Пока мужчина стонал (не долго как-то, видимо, слабо ударила), я сконцентрировалась, призывая энергию, отклик пришел мгновенно (мамочки, сколько ее тут).
Противник собирался нанести удар, я видела все: и то что, он делает, и что делал, и что будет делать, странное невероятное ощущение. Я сдвинулась за долю секунды с линии удара, а он даже не понял этого. Мой взмах и я посылаю энергетический удар ему в корпус, пробивая защиту и снося его с ног. Момент, и я снова наношу удар, стоило ему только подняться с песка, перекат уклон, удар. Он не понял, что я иду на сближение, просто с моим уровнем боя, логичнее было бы драться на расстоянии. Логичнее для них, но не для меня. И пусть сейчас мужчины возмущенно трясут руками, говоря о женской логике, все просто, когда мы не понимаем, мы уповаем на ту самую «женскую логику», а надо просто говорить другую. или еще точнее, «непонятную мне».
Три атаки, и я почти вплотную к нему, не знаю, что он увидел у меня на лице и почему чуть сбился, не пытаясь сделать захват и завалить на пол, мне это не важно. Удар ногой с разворота с максимальной энергетической составляющей, и он падает на песок без сознания. А я стою над своим поверженным врагом. Я не сказала ему не единого обидного слова, не напомнила, почему мы схлестнулись в столь личном поединке. Не уверена, что он поймет и поумнеет, но теперь он будет знать: я сильнее, и прежде чем оскорблять, стоит задуматься, что обижаешь не девчонку, а бойца из Дома Красных. Наследника…
Сердце предательски кольнуло, если бы все повернулось иначе, возможно сейчас на арене стоял бы брат, а не я. Возможно — слово отрава, слово, которое не дает шанса забыть и принять, слово, которое позволяет перекраивать прошлое в надежде на лучшее будущее.
В своих мимолетных мыслях я чуть отвлеклась от окружающего меня мира, а там на трибунах толпа мне аплодировала, а у самого барьера (его, оказывается, пересечь без разрешения нельзя) стоял напарник и хмурился. Я постаралась вынырнуть на поверхность настоящего из своего больного прошлого и кивнуть зрителям. Наверное, это унизительно, ведь мы развлечение, но мне аплодировали, поддерживали, и я высказала им знак признательности, после чего спокойно пошла на выход.
Возле выхода к нашим местам под навесом стоял Скотт, широко расставив ноги и заведя руки за спину, он внимательно на меня смотрел, поймав мой взгляд, он улыбнулся, и я постаралась ему ответить улыбкой.
— Ты была великолепна, — я признательно кивнула, а в сердце кольнула заноза, — давай, тебя лекарь осмотрит?
— Да все нормально, — я отмахнулась и пройдя к скамейке, села на нее, взяв бутыль с водой.
— Я раньше не видел у тебя такую скорость и такую мощь… — Скотт подсел рядом со мной, продолжая держать дистанцию, а мне так хотелось, чтобы он обнял, погладил по волосам, а не высказал свое восторженное мнение о бое. Я придираюсь?
Про скорость и мощь я ничего не знала, все вроде бы в пределе нормы, поэтому только пожала плечами, продолжая отмалчиваться.
— С тобой точно все в порядке? — он недоверчиво смотрел на мое лицо, как будто искал подсказки, как со мной разговаривать, эх, мне бы самой подсказку, как самой с собой жить и не прибить, — не буду тогда мешать, отдыхай, — он встал и отошел, а я с запозданием поняла, что надо было удержать, сказать, что он не мешает, но это нормальная девушка так скажет. А придурошная помолчит.
— Мда, мать, ты и флирт, просто несовместимые вещи, ты прямо икона стиля, как не надо себя вести с парнем, о котором мечтаешь кучу лет, — я оглянулась, за моей спиной стоял Вольф, нас разделала ограда, через которую все слышно и видно было отлично, — слушай, если ты уже размечталась и решила завязать, то ему скажи, а то он, видимо, только начинает мечтать. Вы, конечно, просто два образца тормозов, — он покачал головой, с интересом на меня глядя.
— Кто такие тормозы?
— Это вы, — отличный ответ, — в вашем случае, те, кто совсем не обладает сообразительностью и скоростью принятия решений, — ничего себе решил даже объяснить, что в лесу сдохло?
Я нахмурилась и оглянулась на Скотта, который внимательно смотрел бой. Периодически поглядывая на меня.
— Иди сюда, мелочь, я тебя потискаю через забор, это будет что-то новое в наших взаимоотношениях, а еще по жопе дам, что подставилась под удары и притворялась мячиком, который по полу катается. Видишь, эту седую волосинку? Хорошо, пока она не седая, но пройдет пару часов, и она поседеет, потому что процесс запушен, и я из-за тебя седею.
— Слушай, это особенности организма и наследственность, при чем тут я? — я возмущалась, но не слишком громко, просто я-то сидела в углу, а с ракурса входа Вольфа не было видно, а вот разговаривающую саму с собой меня очень даже.
— А ты - мое наследство, считай мне тебя бабушка в дар отдала, точнее в наказание, потому что бабушка у тебя, уху-ху! А моя теперь задача не сильно поседеть и за тобой присмотреть.
— Это я вечно за тобой присматривала, потому что ты ввязывался во все подряд! — закономерно возмутилась я, — И тогда уж это твоя семья мне тебя в наказание определила!
— Можно подумать! — возмутился он и уперся в меня сердитым взглядом, а потом улыбнулся, — все, оттаяла, а то сидела как перерожденная замороженная, я уже волновался, что ты эмоционально высохла, а ничего, мы тебя расшатали.
— Ты мне только нервы расшатываешь! — не повелась я на его якобы благие намерения.
— А нервы эмоции и творят, так что без претензий! — я хотела возмутиться, что это бред, но Вольф быстро перевел разговор, — Ты захватила слишком много энергии и ушла на высокие скорости, завтра сходим к моему тренеру, он на тебя посмотрит, чтобы не было необратимых процессов и потолкуем с ним, что это вообще было и как могло произойти с тобой, — мысль что со мной что-то не так, чуток отрезвила, и я согласилась сходить, — кстати, девчонки тебе передавали привет и восхищения, я вот даже боюсь спрашивать, где ты познакомилась с Варей и ее занозой подругой. У меня один вопрос, вы подружитесь? — и столько надежды на отрицательный ответ, что я из принципа решила с ними сдружиться, хотя они мне были симпатичны, так что тут никакого нежелания у меня не было.
— Уже подружились, а станем не разлей вода, — мстительно добавила я, мило улыбаясь.
Вольф застонал и сквозь стон проговорил:
— Так и знал, что это случится, мало мне печали… — он еще что-то буркнул, но я не расслышала.
— Передай им от меня привет и благодарность за поддержку, это ведь они кричали мне? — напарник кивнул.
— Кричали, трясли меня за руку, угрожали всем вокруг, твоему противнику смертью постыдной, владыке, что, если с тобой что-то случится, ему несдобровать, они всем готовы были угрожать, и мне в том числе. И почему я удивлен, что вы познакомились и подружились? — риторический вопрос самому себе и протиснув руку, он потрепал меня по волосам, а после развернулся и ушел, напоследок добавив, — если Скотт тебе нужен, прекрати его отталкивать, не будь трусихой, а то, как дешевый роман для истеричных девочек.
Я вспыхнула вся, зараза, обещал ведь не вспоминать историю с книжкой, которую я одолжила у одной женщины у нас дома (ладно, позорно стащила, чтобы понять, о чем она там вздыхает). И да, я узнала на тот момент очень много нового и про «проникновение страстное» и про «звезды перед глазами, небо в алмазах» и про «желание пьянящее», и я, наверное, еще долго бы перечитывала особенно волнующие моменты, если бы не Вольф. Увидев меня с книжкой, он проникся моим саморазвитием, что я, оказывается, не только программу, обозначенную бабушкой, читаю и выполняю, а и дополнительную литературу (наивный), он решил ее просмотреть.
Мне так стыдно, наверное, никогда не было, когда он громко декламировал куски из книги, меняя голоса и пародируя разные ахи-вздохи (и смешно так было, он так кривлял имена, диалоги в его исполнение были такие глупые), а его комментарии, о том что это уже не любовный роман, а сказка, и такое ну никак не провернуть в реальной жизни. В некоторых моментах он просто дико ржал и повторял, вытирая слезы смеха «серьезно, даже так?».
Книжку он мне отдал через пару дней издевательств, поржав, что саморазвитие очень нужная вещь, в том числе и в этом вопросе (ох, как я на него тогда сердилась и обижалась, но об этом не будем). Так получилось, что больше я не смогла ее читать, начинала - и в голове ее читала голосом Вольфа со всеми его эмоциями, интонациями и комментариями. После этого случая я стала умнее, читая книги, прятала их от Вольфа, хотя скрывать не буду, слишком слащавые любовные книги читать больше не смогла, отучил таким диким способом. Поэтому, наверное, и не такая наивная, как многие девушки, мои одногодки, и это грустно. Мечтала бы о любви книжной, взглядах и семье и было бы все замечательно. А теперь мне подавай понимание в отношениях, равенство, любовь теплую, верность (что у нас почти сказка, женщин ведь много, так что в порядке нормы у мужчины несколько женщин, хотя жена одна), короче, испортилась я, сломалась.
И мне действительно проще вздыхать о Скотте, чем делать серьезные шаги к нашему сближению, ведь мы когда-нибудь вернемся. А дома все иначе, выбор Домов, браки договорные, а стать просто девушкой на время приключений, мне ой как не хочется. Нет, мне-то как раз многое хочется, в общем, у меня внутренний конфликт, хочется, и не можется, можется, но хочется не так, и вообще не пойми, чего больше хочется.
Хотя, почему не понятно, мне хочется быть единственной, вот такая наивно нужная мечта.
Объявили бой Скотта и, встрепенувшись, подошла ближе, чтобы лучше видеть, а то из-за спин впереди стоящих в моем углу ничего видно не было.
Что тут сказать, блестящий бой, без лишней жестокости, все удары рассчитаны на не покалечить, а остановить соперника, ему, кстати, достался прихвостень моего противника. Короче, у мужика и шанса не было, его расстелили, как коврик, по песочку и при этом все очень корректно. Только Скотт так может: быть и убийственно опасным и вежливо отстранённым одновременно, победить и не покалечить, выиграть и не унизить. Он шикарен…
Я похвалила парня, улыбаясь и поздравляя с победой, а в ответ на меня смотрели и совсем чуть-чуть улыбались, одним намеком на улыбку.
— Если ты будешь так радоваться, я готов каждый день по несколько раз побеждать, — я смущённо потупилась, не зная, что сказать в ответ, все-таки вздыхать на расстоянии намного проще, и для нервной системы в том числе.
— Сегодня собираемся вечером посидеть, пообщаться, вы как, придете? — Вольф, влезший в наш такой слушающий меня разговор стал моим спасением, я радостно согласилась и только потом осмыслила это его «вы». Он ведь про нас не как про пару спрашивал, да?
***
— Вот и кому легче от того, что девчонка выступила на боях? Для женщины травмы опасны, ей ведь рожать! — Генри пытался говорить не громко, но возмущение прорывалось. Его задача была промыть мозги владыке, а тот упорно молчал, хмурился и не шел на контакт.
Владыка не был дураком он прекрасно понимал, что секундная блажь может стоить слишком дорого, мало того, что Вольф психует, и ссора между ними только ширится, так еще и девчонка могла пострадать, а он не зверь и ему жалко ее. И да, он уже остыл от мысли, что его племянник был рабом у этой человечки, а его родная сестра падала в ноги, умоляя спасти сына. И тот факт, что он был беспомощен все эти годы и не мог найти точку выхода, а сам парень отказывался вернуться по ежегодному зову обратно, его не спасало от слез и невысказанных упреков семьи. А если взять во внимание, что они его единственная семья, и возможно именно Вольфу придется принять на себя груз ответственности (если ничего не изменится), на сколько он был не в духе все эти годы, сложно представить. Но и смотреть, как девчонку избивают и как его племянница орет, что сумасшедшая, а племянник сжимает кулаки и готов кинуться убивать, ему очень не нравилось. И чувство вины уже за эти годы достало и жестко бесит, а еще этот противный зуд в голове, как легкий стук раздражает ужасно и настроение такое, что хочется идти и крушить.
— И что ты предлагаешь? — хмуро буркнул он.
— Разреши бои в парах, пусть ее наш мальчик прикрывает и защищает, а то гляди и упорхнет девочка к своему соотечественнику и будешь ты психовать молниями швыряться и … оправдываться, — вот чего больше всего не любил владыка, так это именно оправдываться, поэтому нахмурился еще сильнее, уплотняя внешний щит, доставучий стук бесил.
— Подумаю, — бросил он другу, которому в личном общении давно разрешил говорить прямо и без всех этих расшаркиваний, а сам все хмурился и хмурился, прикидывая по-всякому, как всю эту ситуацию перевернуть на пользу народа и семьи.
В устои их общества расшаркивания вообще были не приемлемы, четкое повиновение и соблюдение иерархии, но без фанатизма. Так что подчиненные всегда держали дистанцию и только в критических ситуациях могли высказать какие-либо важные вещи и были услышаны. Это все из-за военного строя общества и всеобщей военной повинности. Так что отношения Генри выбивались из общей картины, если конечно не знать, что он входит в близкий доверенный круг владыки, практически, как член семьи, старый и проверенный друг.