Мой любимый преступник

Глава 4

Дима

– Ни за что! Лучше убей, – вскидывает голову и пронзает взглядом, в котором я впервые за несколько часов вижу вызов.

– Ты выберешь пулю в лоб вместо минета? – не верю я.

– Да, – твердо отвечает заяц.

– Еще два часа назад ты готова была выполнить любые мои требования, что изменилось? – я понимаю, что все еще удерживаю её силой, что если нажму на курок, то мозги девчонки придется отскребать от стены, но что-то изменилось. В данный момент мне эгоистично хочется запугать её. Не для того, чтобы заткнулась и забилась в конуру, а наоборот. Этот её протест разбудил уважение. Теперь мне еще сильнее хочется проверить её на прочность. Разревись она сейчас, я бы просто отпустил и, вероятнее всего, свалил ко всем чертям искать новое убежище. Слишком проблемная эта святая чудачка, а я ненавижу женский рев. И если бы у нее была хорошо развита интуиция, она бы это почувствовала и воспользовалась случаем. Но девочка оказалась гораздо интереснее, чем предполагалось ранее.

– Если бы со мной не было Кати, я бы еще в поезде придумала, как от тебя избавиться, – сверкает темными глазищами и испепеляет ими же. Хм, значит, молчала только ради племянницы. Как я и предполагал.

– Да ты оказывается смелее, чем мне изначально показалось, – прищуриваюсь, убирая от её лба пистолет и скользя дулом по виску, прямо к горлу. – Это может оказаться проблемой, – давлю снизу на подбородок, заставляя задрать голову. Сам склоняюсь навстречу и ощущаю, как вырывающийся из её рта воздух опаляет лицо. Дыхание рваное, губы сухие. Но пухлые и сочные. Красные, как спелый гранат. Только сейчас замечаю, насколько девчонка на самом деле привлекательна. Открытый лоб, огромные выразительные глаза, в которых бушует гроза, маленький идеально ровный нос и брови вразлет. Сколько ей лет интересно? Я бы дал двадцать максимум. От девчонки не укрывается моя заинтересованность, и она нервно кусает губу. Слишком много внимания от того, кого только что чуть не убила. Усмехаюсь. Что бы она там не говорила, а все же побаивается, маленькая.

– Почему это может быть проблемой? – интересуется еле слышно, пытаясь отдернуть голову от оружия, но стена позади не позволяет.

– Потому что ты не даешь забыть о себе, – намеренно облизываю губы и веду взглядом по линии её точеных скул. – Я несколько раз обещал тебя не трогать, а тебя как будто не устраивают мои обещания, и ты прямо-таки требуешь внимания к собственной персоне, – склоняюсь еще ниже, касаясь носом края её уха. – Провоцируешь меня?

Девчонка охает и вздрагивает оттого, в каком свете я все представил.

– Нет, это бред. Ты бандит. Ублюдок и сволочь, которая взяла в заложники ребенка. Я физически не могу тебя хотеть! – её слова действуют как нашатырь. Мгновенно проникают в клетки и вышвыривают в реальность, опрокидывая пластом на землю.

– Можешь и не хотеть, – едко замечаю, отклоняясь, и намеренно грубо отвожу пистолетом ворот свободной футболки, оголяя лифчик. Аня дергается, в ответ я только кривлю губы. – Меня не волнует, вызываю я в тебе желание или нет. Если бы я захотел, я бы уже раз пять трахнул тебя. Причем в разные отверстия. Но я не хочу. НЕ ХОЧУ. – резко отстраняюсь, возвращая личное пространство, и Аня, пошатнувшись, приходит в себя. Наблюдаю за тем, как быстро поправляет футболку, гордо вскидывает подбородок и кивает, сжав кулаки.

– Я больше не предприму попыток от тебя избавиться, – ишь какая, испугалась или поняла, наконец?

– Слабо верится.

– Обещаю. Можешь оставаться несколько дней, если твое нахождение и правда не угрожает моей жизни.

– Ты сама ей угрожаешь, – прямым текстом уже говорю, что пора прекратить тупые выходки, – Только выбешиваешь меня. Думай вообще головой своей. А если соседи сейчас сюда ринутся б***ь? Скажешь, хлопушку взорвала по возвращении домой?

– Сейчас день, соседей дома нет никого, – опускает голову, а спустя секунду поднимает ее, пристально смотрит в глаза и уверенно добавляет, – Я поняла все. Просто, чтоб ты знал. Если попытаешься взять меня силой, я убью тебя или себя. Но тебе не удастся унизить меня или втоптать в грязь.

Выдерживаю её взгляд и понимаю, что смотрю на точную свою копию в женском обличии. Она так же, как и я, в состоянии шока сначала испугалась, а потом трезво всё обдумав, пришла к выводу, что будет бороться до конца. Черт, девочка, что же ты не попалась мне при других обстоятельствах?

– Иди вари гречку. Я есть хочу! – говорю спокойно и киваю в сторону кухни. Смысл давать обещания, если пока что их всё равно не получается сдержать ни у меня, ни у нее? Аня одаривает меня долгим взглядом, а потом послушно уходит на кухню.

Аня

На негнущихся ногах вхожу на кухню и падаю на стул, закрывая лицо руками. Меня трясет так, будто я только что летела в жерло вулкана и почти коснулась лавы, но меня вытащили оттуда, схватив грубо за волосы и не позволяя обжечься. Разве я готова была убить его? Убить человека? Когда я стояла там, в комнате, а этот сумасшедший подступал все ближе и ближе, без тени страха на лице и сомнения, мне почему-то показалось, что пути назад нет. Изначально была уверена, что он просто уйдет. Заберет свой рюкзак и навсегда исчезнет, но у жизни, по всей вероятности, свои планы. У злодея этого ни единый нерв на лице не дрогнул, когда стальная грудь прижалась к дулу пистолета. Наверное, именно в тот момент стало понятно, что да, я совершу преступление, потому что другого выхода у меня просто не останется. Либо я, либо он. А потом уже будь как будет. В любом случае, я послужила бы обществу. Его все равно разыскивают. А так тщательно могут искать только того, кто совершил особо тяжкое преступление. Вряд ли бы я смогла убить, но ранила бы точно. Стреляю я хорошо. В деревне палили из ружья отца моего первого парня по банкам, и я всегда побеждала. Наверное, я оправдывала себя. Даже, скорее всего. Только стать жертвой издевательств не смогла бы никогда. Все эти ужасающие статьи, документальные фильмы о том, как порой поступают маньяки со своими жертвами, все утро разъедают мне мозги и щедро подсовывают картинки возможных событий. Я настолько эмоционально напряжена, что не могу свободно дышать. Так что я бы пошла на все только для того, чтобы обезопасить себя. Боже, если бы мама услышала меня сейчас, точно по голове бы не погладила.

Меня с самого детства учили быть доброй, отзывчивой и помогать другим. Мама старалась водить в церковь, пусть не часто, не настаивала, если я по каким-либо причинам отказывала, но ей удалось привить мне веру в Высшую Силу. В то, что я нахожусь под постоянной опекой и что бы ни сделала, меня всегда защитят и помогут. Я в принципе привыкла так жить. Помогать другим не из-за благородного воспитания, а потому что не выносила того, как порой несправедлива бывает жизнь к беднякам и старикам. У самой в карманах дырки, так как каждую лишнюю копейку откладываю на учебу, ума не хватило поступить на бесплатное, вот приходится урезать возможные затраты, чтобы получить медицинское образование, о котором грезила с детства. Мне уже тогда хотелось помогать другим. Помню, как использовала разные подручные средства, мастеря стеклышки для забора анализов у бедных исколотых иголкой кукол. Иголки я тайком вытаскивала из коробки, в которой лекарства хранились, и, обещая куклам, что им будет не больно, искалывала все руки. Собственноручно клеила карточки, подклеивая туда начерканные результаты анализов, выписывала лекарства, а потом радовалась, когда любимый Бобик говорил, что полностью выздоровел.

И вот сейчас я такая правильная, не совершившая в жизни еще ничего дурного или позорного, получаю в ответ на свою праведную жизнь что? Бандита, занявшего мою съемную квартиру? Человека, рядом с которым я даже вдохнуть нормально не могу, потому что боюсь отвернуться, ожидая от него чего угодно. Любого преступления. Да, Дима этот говорит, что ничего мне не сделает, обещает не трогать, и пока он в принципе выполняет обещание, но разве можно расслабиться в компании того, кого разыскивает полиция? И самое страшное… Самое страшное то, когда он только что угрожал мне пистолетом и говорил все эти похабные угрозы, я не могла оторвать взгляда от его зеленых глаз, напоминающих тягучее болото посреди черного леса. Вокруг зрачка светлее, а ободок темный, с прорезями, будто ветки сухие тянут свои когти. Колдовские глаза. Страшные. И губы порочные и мягкие, как мне показалось. Господи, да что со мной? Для Стокгольмского синдрома рановато. Глубоко вдыхаю, стараясь успокоить мечущееся в странном беге сердце. Поверила ли я ему теперь? Странно, но да. Он действительно мог бы убить меня только что за то, что я чуть было не лишила его жизни. Неприкрытая ярость взорвалась так мощно, что даже я ее ощутила. Но он не сделал этого. И даже не привел в исполнение угрозы. Странное поведение, неподдающееся объяснению. Но испытывать его я больше не буду. От греха подальше. Никто не знает, может я просто попала на его усталость от побега, а в следующий раз его нервы не выдержат и все, что мне останется делать – это молить о быстрой смерти.

Снова несколько раз вдыхаю, вслушиваясь в шум, доносящийся из зала. Кажется, включил телевизор.

Собираю себя в кулак и готовлю обещанный обед или это будет ужин, не важно. Гречка выходит немного пересушенной, но яичница с сосисками компенсируют эту оплошность. Накрываю на стол и иду в зал. Дима лежит на диване с закрытыми глазами, закинув одну руку за голову. Под серой от пыли футболкой выделяется крепкий бицепс, жилистая шея полностью открыта, и я даже вижу, как размеренно пульсирует на ней вена. Осторожно подхожу ближе, всматриваясь в даже сейчас напряженное лицо. Он уснул что ли?

– Если ты решила заколоть меня кухонным ножом, то даже не пытайся, – вздрагиваю от неожиданности, когда он произносит это, даже не открыв глаза. Идиот.

– Обед готов, – сухо ставлю в известность и убегаю на кухню. Дима присоединяется через пару минут. Садится за стол и молча принимается за еду. Жадно отламывает половину батона и режет вилкой яйцо напополам. Складывает и отправляет в рот. Он действительно голодный. Впервые вижу, чтобы мужчина так ел. Нет, я и раньше видела голодных парней, но этот словно озверевший дикий пес, пожирающий с миски то, что насыпали. Я стараюсь не смотреть на него, но понимаю, что провалила этот экзамен, когда он, опустошив тарелку, встает и подходит к плите, а я все еще продолжаю следить за ним взглядом.

– Гречка у тебя не ахти, – щедро одаривает меня похвалой, пока снимает крышку с кастрюли и набирает еще несколько ложек пересушенной каши.

– Так и не скажешь, судя по тому, что ты захотел добавки, – без особой смелости парирую, и тут же утыкаюсь обратно в тарелку.

– Я сейчас такой голодный, что и картошку сырую сожрал бы, – достает из холодильника две сырые сосиски, чистит их и принимается есть, заняв свое место.

– Так почему не сожрал?

– Потому что у меня есть ты. Гостеприимная хозяйка, которая так старалась угодить нежданному гостю. Разве я мог тебя обидеть?

Фыркаю, исподлобья наблюдая за тем, как даже сырые сосиски, по всей видимости, ощущаются ему изысканным блюдом. Вот это аппетит. С таким успехом нам продуктов и до завтра не хватит.

Оставшаяся часть ужина проходит в молчании. Оказывается, я тоже проголодалась. Из-за нервного состояния и не поняла этого, пока не начала есть. Дима съел весь батон, учтиво предложив мне корку, когда понял, что оставил меня без хлеба, но я отказалась. Уговаривать никто не собирался. Странно, но доев, мужчина сам вымыл тарелку за собой и даже удостоил меня холодным «спасибо». Ушел в зал, а я осталась убирать со стола. Домыла всю оставшуюся посуду, протерла скатерть, плиту и набрала в железный чайник воды. Привыкла пить чай после еды. Да и в зал идти не горела желанием, а так есть причина остаться на кухне. Развесила влажные полотенца на батарею и обернулась, чтобы взять чашку с полки, но так и замерла. Сердце понеслось вскачь, когда увидела в проходе Диму без футболки, в одних трусах. Широкие плечи практически заслоняют проход, крепкая грудь и подкаченный живот привлекают взгляд против моей воли. Что он делает? Ошарашено пялюсь на него и вдруг понимаю, что мужчина ухмыляется.

– Никогда еще не видел, чтобы мужское тело приводило девушку в такой «бешеный восторг». Дыши, Аня, я всего лишь собираюсь принять душ.

Шумно сглатываю ком и тут же отвожу глаза в сторону, ловя себя на мысли, что невольно оцениваю отчетливо выделяющийся пресс.

– А меня зачем в известность ставить? – спрашиваю, искренне не понимая зачем было ждать, пока я увижу его голый торс.

– Затем, что ты идешь со мной.

Что? Резко вскидываю голову ища на его лице улыбку, как признак самой глупой шутки, но не нахожу, и от этого становится не по себе.

– С тобой?

– Со мной, Аня, – вздыхает и добавляет, закидывая полотенце на плечо. Мое полотенце, – С тобой невозможно разговаривать. Каждый раз приходится повторять по два раза. Я, кстати, в шкафу взял полотенце, надеюсь, ты не против. Свое в рюкзак не влезло.

Я не понимаю, зачем он говорит про какое-то полотенце, если единственное, что сейчас стучит у меня в ушах это осознание того, что он на полном серьезе собирается принимать со мной душ.

– Я не буду с тобой купаться, – заявляю, сцепив кулаки и готовая к любой борьбе. Дима удивленно заламывает бровь.

– С чего ты взяла, что я хочу с тобой купаться?

– Ты сказал.

– Я сказал, что ты идешь со мной в ванную. Можешь взять с собой стул, чтобы не стоять.

И только сейчас до меня доходит весь смысл.

– Ты думаешь, когда пойдешь купаться, я вызову полицию?

– Даже больше чем уверен.

– Я пообещала, что не сделаю этого, – напоминаю о своем недавнем обещании, понимая, что отговорка так себе.

– У тебя с обещаниями туговато. Поэтому стул в руки и в ванну бегом.

– Я не пойду!

– Аня, – тон его голоса меняется, опускаясь до угрожающего и заползая мне под кофту, чтобы пронести вдоль позвоночника холодок. – Либо ты идешь сама, либо я прилагаю к этому усилие. Но тогда мои слова по поводу того, что ты не будешь купаться, теряют силу.

Строгий прищур на смуглом лице не оставляет надежды на то, что и на этот раз угрозы не приведутся в исполнение. Тяжелый взгляд заставляет подчиниться. С молотящимся от волнения сердцем, прошмыгиваю мимо мужчины, цепляя обнаженную грудь плечом, и тут же отшатываюсь в сторону. Захожу в маленькое помещение и отворачиваюсь, пока он забирается в старенькую чугунную ванну Анны Павловны. Закрывается шторой и через секунду в раковине оказываются его черные трусы. Недовольно кривлю нос. Мужлан неотесанный. То толстовку свою бросает на диван, теперь нижнее белье. Ещё и при мне. Как дома у себя.

– Что такое, Аня, трусов мужских никогда не видела? – раздается вдруг из-за шторки.

– С чего ты взял? – бурчу в ответ, понимая, что исподлобья наблюдаю через матовую пленку, как крепкие мужские руки берут мою мочалку, натирают её моим мылом и начинают скользить по коже. Видно не очень хорошо, но очертания просматриваются все же. Чувствую себя извращенкой, но перестать следить за движением его рук не могу.

– Ты так скривилась, будто не трусы увидела, а таракана, – звучит со смешком, пока я неотрывно слежу, как он намыливает все тело и смывает пену под душем. Потом тянется за моим шампунем, набирает немного в ладони и вспенивает волосы. Зачем я смотрю? Сама не понимаю. Какое-то магнетическое зрелище. А с другой стороны, он сам приказал мне быть здесь, так что считай это моя месть. – Нравится вид, Ань?

– А? – не совсем понимаю, о чем он, но, когда до меня, наконец, доходит, становится слишком поздно. Этот мерзавец намеренно быстро отодвигает штору, даже не закрыв кран. Я не успеваю отвернуться и застываю, когда он появляется передо мной полностью обнаженным. Его эрекция не в возбужденном состоянии, но даже так он не малых размеров. У меня во рту пересыхает мгновенно, и я тут же отворачиваюсь, ощущая, как лицо заливает краска. Господи, да что же это со мной?

– Говорю, вид тебе понравился, судя по тому, как ты на меня глазела.

– Ничего я не глазела, – глупо отнекиваюсь, прикрыв щеки прохладными ладонями.

– Да? А мне в зеркале так не показалось, – зеркало … Черт, на стене ведь висит зеркало, откуда он прекрасно видел то, как я его разглядывала, подобно тому, как любительница истории изучает экспонат в краеведческом музее. Зажмуриваюсь, пойманная с поличным.

– Ты вымылся? Я могу выйти? – игнорирую его издевательский вопрос. Все равно он был задан только с целью меня смутить.

– Я тебя не держу, – звучит над самым ухом, и я разворачиваюсь, чтобы выйти, но натыкаюсь на широкую, голую влажную грудь. Поднимаю взгляд и встречаюсь с его. Внимательным и испытывающим. От мокрой кожи исходит пар, и я вдыхаю его, потому что стою слишком близко. – Иди, Аня, я тебя трогать не стану, – произносит тихо, и я скорее читаю по губам, чем слышу. Вылетаю из удушливой комнаты. Выбегаю на балкон и хватаюсь за поручень. Мне жарко и душно, словно нечем дышать. И это не из-за погоды или того, что находилась в полной пара ванне. Это тепло распространяется изнутри. Оно течет так стремительно, что у меня голова начинает кружиться. И причину я осознаю. Понимаю, что, несмотря на то, что особо рассматривать было некогда, я успела заметить и поджарое стройное тело, и кубики пресса на животе. Пялилась, как дура на тонкую дорожку темных волос, спускающуюся к его паху. Кровь в ушах снова зашумела, стоило только вспомнить это зрелище. Стало стыдно, неловко и как-то еще…

Ведь Дима просто сказал побыть в ванне, потому что не был уверен, что я не начну искать свой мобильный. А я ведомая сама не знаю, чем, следила за каждым его движением. Он выполняет свои слова о том, что не будет ко мне приставать, а я… Господи, и кто из нас маньяк?

Дрожащими ладонями еще раз касаюсь щек. Горячие, будто изнутри кто-то их подпалил.

В зале раздаются шаги босыми ногами по полу. Дима освободил ванну. Теперь туда нужно мне. И как можно скорее, потому что показываться ему на глаза нет никаких сил.

Оборачиваюсь и вижу, как мужчина, обтянутый вокруг талии полотенцем, подходит к тумбочке и берет с нее пачку сигарет. На плече небрежно висят мокрые боксерки.

– Надеюсь, мне сопровождение в ванну не потребуется? – входя внутрь, саркастически вскидываю бровь. Маска уверенности сейчас как раз к месту. Пусть даже она фальшивая.

– Только если ты будешь настаивать, – равнодушно отвечает, окидывая меня беглым взглядом.

– Очень смешно.

– Кто-то смеется?

Нет. Никто не смеется. Не смешно вообще. Наоборот. Мне не нравится то, что этот человек бесцеремонно ворвался в мою жизнь и квартиру. Не нравится, что мне придется готовить ему и убирать, ведь судя по всему, с порядком и чистотой он не знаком вообще. Не прельщает тот факт, что нужно сопровождать его везде, даже в ванну. И самое главное – мне абсолютно не нравится то, что он вызывает во мне смятение. Смятение – это плохо. Чувство, когда неуверенность начинает пускать корни, проращивая внутри сомнение – первый знак, что почва под ногами пошатнулась. Растерянность и непонимание дали свои первые ростки. Ещё два часа назад я четко знала, что мне нужно. Но сейчас, казалось бы, прошло всего ничего, а я уже потерялась в своих собственных противоречивых ощущениях. Дима должен вызывать у меня отторжение, неприятие, ненависть за то, что отнял мою жизнь пусть и всего на несколько дней. А он своим непонятным поведением…вызывает смятение.