Мама устало напоминает мне, чтобы не курила в салоне, когда я вынимаю очередную сигарету из пачки, придерживая руль. Я не спорю с ней. Съезжаю на обочину, останавливаюсь. В этот трудный период не хочу дополнительных неприятностей с мамой.
Ночь уже наступила, когда мы проезжаем привлекательное в дневное время место. Здесь поле подсолнухов и красивая посадка с березами. Вот бы приехать сюда еще раз. Только в любое другое время. Не когда хочется плакать, но слез нет.
Мы уже проехали половину пути без сна и отдыха. У нас нет времени на отдых и нет желания. Я не могу заснуть и даже закрыть глаза. Мы с мамой и маленьким Тимуриком отправились сразу после того, как нам сообщили о происшествии. Это был теплый и солнечный день. Не спеша и останавливаясь на отдых, можно проехать путь за сутки. С двумя водителями было бы гораздо быстрее.
Мама не имеет прав. Она никогда не управляла машиной. Папа пытался научить ее, но она утверждала, что это не для нее. Возможно, она просто боялась взять на себя ответственность. Мы преимущественно пользовались общественным транспортом. Даже меня возили в садик на троллейбусе. Повзрослев, люди привыкают к хорошему.
Мы стали слишком избалованными. Мы начинаем баловать своих детей с самого маленького возраста. Рустам недовольно говорит о том, что ребенку, которому всего два месяца, достается слишком много радостей в жизни. У него такого не было. Деньги не были проблемой в нашей семье, но мы не хотели тратить их на жену и ребенка, то есть на меня и Тимурика.
Мама возмущается, когда я курю возле бензобака. Стоя, я откидываюсь на заднюю дверь.
- Ну-ка отойди от машины! – кричит мама, не стесняясь повышать голос.
Меня тоже смущает, что люлька находится рядом с бензобаком. Но сидение водителя тоже может быть опасным. Много случаев, когда детей придавливало при авариях. Всю дорогу я думаю о безопасности своего ребенка. Поэтому и разместила люльку в самое безопасное место для малыша.
Тимурику всего три месяца, но я уже нервничаю. У меня есть объяснение для этого. Я стою на обочине, опираюсь спиной на багажник и смотрю на рассвет. А ведь еще несколько часов назад в трубке услышала измученный голос брата, который называет меня по имени и говорит, что его ребенка сбила машина. Дети играли в опасную, но популярную игру - перебежать дорогу перед машиной. Не думала, что эта игра распространилась по всей стране.
Этот городок на расстоянии полутора тысяч километров от меня не сравнится с крупным городом, где живу я. Но для детей это не имеет значения. Дети - дети везде. Мама не хочет ехать, потому что она боится. Я говорю ей, что мы не можем сидеть и ждать, продолжая готовиться к поездке.
- Как же без подготовки.., - печалится мать, когда видит, как я решительно собираю вещи.
Но я знаю, что она не останется. Поэтому и делаю все демонстративно быстро. Чтобы она приняла хоть раз решение опрометчиво. Чтобы больше не думала о том, как же все будет плохо. Из хорошего только мимолетная радость от встречи с близкими. В основном все сложно и весьма нерадостно.
Я сильная, сильная решительностью. Мама эмоциональная, она часто плачет. Она старается жить, как все. Принимает удары судьбы и думает, что должно быть так. Она поддерживает мое решение изменить свою жизнь, показать характер и не терпеть имеющееся отношение к себе от мужа. Но она боится. Каждый раз вздрагивает, когда звонит мой телефон. И каждый раз с надеждой в глазах смотрит на меня, желая услышать, что именно сейчас Рустам мне позвонил и попросил прощения. Попросил вернуться. Но этого нет. И меня это совсем не удивляет.
Мама все же решает ехать со мной. Что меня совсем не удивляет. Я не собиралась ехать одна. Я должна была взять с собой Тимурика. Ему всего три месяца. Он не сможет без меня. Хотя это только причина моего самого настоящего побега.
Да. Я бегу сейчас. Нашла повод убежать далеко. С ребенком и матерью. Ведь на самом деле, я боюсь, что Рустам воспользуется моим отсутствием и заберет сына у бабушки, которая просто не сможет противостоять крупному мужчине должным образом. Страх потерять сына навсегда заставляет меня решиться на поездку прямо сейчас.
И вот мы в пути. Мама недовольна, когда слышит плач Тимурика из салона. Она тоже вышла размяться. Сидеть всю дорогу в одном положении очень тяжело.
- Нужно было тебе быстрее курить. Тогда бы он не проснулся, - ворчит недовольно, но идет к внуку, чтобы взять его на руки и успокоить.
Мама ругает меня только из-за курения. Но она и не догадывается, что я стала курить только две недели назад, когда переехала к ней.
- Рустам? – произношу имя мужа и смотрю, как он лежит в нашей постели с другой женщиной.
Он смотрит на меня, слегка испуганный, но достаточно уверенный, чтобы не показать, что прекрасно понимает ситуацию.
- Почему вы вернулись так рано? – в голосе присутствует претензия.
Объясняю ему, что Тимурик начал плакать на прогулке, поэтому пришлось вернуться.
Мы решили отправиться на противоположный конец города с сынишкой, чтобы провести время с моей подругой. Она тоже совсем недавно стала мамой, поэтому мы не можем с ней видеться часто. Да и по телефону разговаривать с ней становится все проблемнее. Дети растут. Начинают больше двигаться. Больше требуют внимания.
Прекрасная летняя погода просто звала на улицу. В парк. Насладиться летней прохладой в такой жаркий день. Хотелось провести время на свежем воздухе. Поэтому мы решили встретиться в самом дальнем парке нашего города, где можно было насладиться прохладой теней в полдень, а также любоваться на блики имеющегося на территории озера. Собрав все необходимое и усадив Тимурика в коляску, мыотправились с ним словно в приключение. И для меня, и для моей подруги, это прогулка на природе с детскими колясками действительно была настоящим приключением. Я пообещала, что вернусь только вечером, не подозревая, что в это время мой муж воспользуется нашим отсутствием, чтобы провести время себе во благо. Для его собственных нужд, разумеется...
- Ну да, конечно, - пробурчала мама, - покурила и сразу же ребенку грудь суешь...
Пытаюсь покормить сынишку. Но к счастью или, может быть, к несчастью для моего ребенка у меня не оказалось молока. Я пыталась не нервничать из-за этой ситуации в течение двух недель, чтобы сохранить лактацию. Хотя мне с трудом удавалось справляться. Новое потрясение оказалось последней каплей. Я проиграла бой. И наконец поняла, что дальнейшая борьба бессмысленна. У меня нет молока. А Тимурик показывает это бабушке, чтобы она не беспокоилась. Но выражает свое недовольство громко и настойчиво.
Достаю из сумки термос с горячей кипяченой водой, чтобы приготовить смесь.
- Что? - удивленно смотрит мама, но сразу же в ее глазах появляется сочувствие. - Совсем нет молока?
Мама уже сидит на сиденье водителя, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Слыша крик ребенка выходит из машины, чтобы взять Тимурика из моих рук. Быстро приготавливаю смесь и отдаю ее маме. Она кормит ребенка, не присаживаясь в машину, а остается стоять на обочине, слегка качаясь. Ей удается одновременно накормить и уложить сынишку спать.
- Чего теперь делать будем? Неужели так и перейдешь на смеси? - спрашивает она, обращаясь ко мне.
- Слишком рано делать выводы, - отвечаю я, готовясь к продолжению пути. – Этот ребенок живой и здоровый. А на смесях будет излучать радость и позитив. Давай проводим в путь другого ребенка. Который больше никогда не увидит этот мир…
Хоронить детей страшно…
Много раз мне про это говорили. Но мне до сегодняшнего дня не довелось пережить подобное. Ни соседских детей, ни дальних родственников провожать в последний путь не приходилось. А тут сразу вот так…
Мы приехали с мамой после обеда, когда в доме брата и снохи уже была целая куча народу. С одной стороны это радовало – на нас меньше обратили внимания, и вообще всем было не до нас. С другой стороны – люди напугали Тимурика. Он хоть еще и совсем мал, но завывания и причитания людей, как так произошло, как так вышло и собственно за что мы все наказаны, сделали свое дело. Да и не только Тимурик напугался. Видя небольшой гроб, из которого только никого и видать-то не было, мы с мамой дали волю эмоциям. Чтобы нам было легче, моя двоюродная сестра тут же забрала у меня Тимурика, пытаясь успокоить его во дворе дома.
Описывать эмоции при виде ребенка не «в нужном месте» не хочется. Это страшно. Это просто страшно. И большего знать не нужно.
Весь оставшийся день к дому шли люди. Родственники, друзья, учителя, одноклассники… Когда порог дома переступили два паренька и девчушка, нескончаемый гул прекратился. Все посмотрели в сторону ребятишек. Кто-то смотрел пустым взглядом, кто-то заинтересованным. Поняла я, кто это, только когда моя беременная третьим ребенком сноха и безутешная мать начала рыдать в голос и кричать:
- Зачем?! Зачем вы туда пошли?! Зачем вы играли в такие опасные игры?!
Ребятишки испугались реакции, поэтому тут же начали плакать навзрыд. Моему племяннику было всего тринадцать. Плачущие ребята не старше. На плачь детей тут же поспешили родители, которые поначалу не желали заходить, или хотели поговорить с братом и снохой отдельно. Дети вцепились в своих родителей и уже больше никуда не пошли. Девочка, в руках которой был букет гвоздик, просто выронила его и начала плакать, уткнувшись лицом в плечо матери. Кто-то тут же поднял букет и поставил его в воду в углу комнаты. Там уже было с несколько десятков венков и кажется семь ведер, полностью забитых цветами. Невольно возникла в голове мысль, как же мы их завтра на могилке размещать будем…
Чтобы прекратить очередную волну криков и истерики, брат, слегка уже успокоив жену, жестом попросил детей и их родителей выйти. Сам же вышел вместе с ними. Пользуясь случаем, что Тимурик спит в дальней комнате, а мама отдыхает вместе с ним, спешу за братом. Неизвестно, как он отреагирует на приход невинных виновников в смерти его сына. Надо бы его увести в случае чего.
- Ты прости нас, - говорит отец одного из мальчиков моему брату, стирая слезу, которая скупо образовалась в уголке правого глаза. – Не уследили. Не уберегли.
- Вы не виноваты, - глухо отвечает брат. – Просто в этот раз не повезло моему сыну. В следующий раз может не повезти вашим.
Женщины только закивали головой, подтверждая его слова и, наверное, облегченно вздыхая, осознавая, что в этом происшествии пострадал не их ребенок.
- Уши надеру, если еще раз узнаю, что так балуетесь, - грозит второй отец сыну, дергая его за ухо.
Поняв, что все спокойно, захожу в дом. Навстречу мне выбегает племянница, которой уже целых девять лет. О рождении в скором времени у брата третьего ребенка мы с мамой не знали. Они слишком долго ждали эту беременность, поэтому решили по максимуму сохранить тайну. Да и срок у снохи небольшой.
- Ясь, ты куда бежишь? – хватаю ее за плечи, присаживаясь перед ней.
Племяннице хоть и девять лет, но ростом она маленькая совсем. Больше похожа на семилетку.
- Мама попросила папу позвать, - шепчет она мне испуганно.
- Что-то случилось? Маме плохо? – настороженно спрашиваю.
- Да, - опускает Яся глаза. – Маме лекарства надо пить. А я не знаю, какие таблетки давать нужно сейчас. Там по часам.
- Давай мы с тобой справимся сами. Не будем дергать папу.
Решаю, что брата лучше оставить пока на улице. Он, разговаривая с родителями, только достал сигарету. Пусть хоть выкурит ее спокойно.
- Оль, какие нужно лекарства тебе дать? – спрашиваю тихо, присаживаясь на место брата.
Мне нелегко сидеть на этой скамеечке. Но на нее присаживаются все. Все по очереди. Присаживаются, чтобы в последний раз посмотреть и запомнить лицо. Лицо Ангела. Так рано оставившего нас.
Оля поднимает на меня зареванные глаза. Долго раздумывает, что бы сказать, но просто закатывается в истерике, уткнувшись лицом в мое плечо. Понимаю, что не лекарства ей нужны были… А муж… Чтобы вот сейчас рядом сидел. Наверное, ей так легче. Хорошо, что между моим братом и женой нет того презрения и омерзения, которое теперь присутствует в моей семье. Не знаю, как бы после измены Рустама мы повели бы себя в аналогичной ситуации. Наверное, каждый бы остался переживать горе в одиночку.
Ближе к ночи люди стали расходиться. Остались только самые близкие, которые постепенно разбрелись по углам. В комнате с цветами и племянником остались только родители. К ним по очереди всю ночь подсаживались родные. Мамы и папы – убитые горем бабушки и дедушки, моя двоюродная сестра со своей мамой, моей тетей, мы с мамой, сестра снохи с мужем, родной брат моего двоюродного брата с женой и прочие тети и дяди, которые так и не смогли оставить родителей в одиночестве. Практически под утро брат со снохой нашли в себе силы пойти отдохнуть. Оба легли к Ясе, которая распласталась поперек своей широкой кровати. Свернувшись клубочком, все трое спали до нашествия второй волны людей, которые пришли проводить ребенка в последний путь.
Пообещав маме, что на кладбище я не выйду из машины и буду сидеть с Тимуриком, выезжаем в назначенное время колонной. Город маленький, поэтому практически все его жители знают о произошедшей трагедии. Да и мой брат здесь не последний человек. Он занимает руководящую должность единственного на весь город завода по производству табачной продукции. Поэтому жители, которые не могли или не захотели прийти на похороны, просто вышли и встали вдоль дороги – главной, по которой и ехала колонна.
- Вот и похоронили.., - сетует устало мама, которая предпочла сесть сзади рядом с любимым внучком. – Сколько людей было…
- Мам, а теть Мила не рассказывала тебе, что там сейчас с виновником аварии? – тихо поинтересовалась, пока ехали с поминок до дома брата.
- Рассказывала, - грустно отвечает мама, и я понимаю, что слова Кеши не просто слова, а факт того, что дело ведется с несоблюдением всех законов.
- Как его звать-то хоть?
- Ее, - мама делает акцент на этом слове.
- Это девушка? – удивляюсь. – Небось молоденькая совсем.
- Ага. Полтинник уже стукнул, - мама отображается в зеркале заднего вида, и я вижу, как она поджала губы.
- Права недавно получила? – совсем боюсь спрашивать подробности.
- Да нет, - пожимает плечом мама. – Она еще в школе интересовалась машинами.
Мы практически подъехали к дому брата. Чтобы завершить разговор с матерью сейчас, вне стен дома брата, начинаю сбрасывать скорость.
- Ты ее знаешь? – понимаю, что мама пожимает плечом не просто так.
- Это одноклассница моя, - просто припечатывает. – Чудесный и добрый человечек. Мухи не обидит. Всегда за своими братьями младшими следила. Помогала родителям. С отцом вечно в гараже пропадала. Его москвич ремонтировали и улучшали.
- А чем она занимается?
- Она известный в области адвокат.
От слов матери я даже резко по тормозам дала. Никак не ожидала такого развития событий. Все, что угодно, но только не юриста. Тогда семье брата совсем тяжело будет наказать преступницу. А она преступница. Не хочу учитывать тот факт, что дети сами выбежали на дорогу. Если бы изначально водитель ехал без превышения скорости, он бы успел затормозить. В крайнем случае, бы удар был не такой силы, чтобы сразу насмерть. И даже тот факт, что я вожу автомобиль и у меня должна проявляться хоть какая-то солидарность, не смягчает все обстоятельства в личном восприятии ситуации.
Слегка успокоившись, доезжаю до дома брата. Паркуюсь перед воротами, отмечая, что машин заметно поубавилось. После поминок лишь несколько человек поехали назад. Остальные разбрелись по домам, поскольку устали и хотят отдохнуть. Нам с мамой ехать некуда. Но мы решили, что поживем здесь несколько дней. Нужно только определиться, у кого мы будем жить эти дни. В доме брата места больше, но и их состояние сейчас такое, что они вряд ли захотят видеть кого-то еще. Возможно, им хочется остаться одним.
Есть вариант остановиться в квартире тети Милы. Они с мужем живут в трехкомнатной квартире. Но тетя Мила часто сидит с внуками – детьми брата Юры и снохи Юли. Брат с сестрой вынуждены работать – у них свой продуктовый магазинчик. А учитывая, что городок небольшой, за оптовыми закупками нужно ехать в столицу области. Брат разъезжает на небольшом собственном фургончике, а сноха Юля стоит за прилавком.
- Что делать будем? – спрашиваю у матери, не выходя из машины.
Она сразу же понимает, что я имею в виду, поэтому отвечает мне тихо:
- Не знаю даже. Сейчас выясним. Есть запасной вариант, конечно. Но нужно сначала переговорить со всеми. Вдруг Кеше с Олей сейчас мы понадобимся.
Это маловероятно, но вдруг действительно они попросят остаться с ними. Пока непонятно, кто еще из родственников захочет с ними остаться. И нужны ли мы им в принципе.
- Вы еще не уехали? – спрашивает брат Кеша сразу же, как только мы с мамой и Тимуриком входим в дом.
Кеша уже хорошо выпил. В руках у него та самая фляжка, которая была спрятана в сумке Юли.
- Нет, Кеш, - отвечаю, чтобы понять смысл его слов. – Мы хотим побыть здесь еще несколько дней. Нельзя нам так сразу в дорогу отправляться.
- Ммм, понятно, - небрежно кидает он нам и уходит наверх.
В гостиной сидят Юра с Юлей, которые с усталостью и разочарованием провожают Кешу, поднимающегося по лестнице.
- Опять за свое.., - бурчит под нос Юра и подходит ко мне, чтобы забрать Тимурика. – Дай мне хоть с племянником пообщаться.
Юра слегка улыбается. В его глазах зарождается интерес, он с удовольствием кривит рожицы моему сынишке, тем самым призывая его улыбаться. Юля тоже начинает сюсюкать ребенка.
- Ой, как же хочется еще малышей.., - улыбается она, но глаза при этом грустные.
- Не трави душу, - отмахивается Юра.
У Юры и Юли двое девчонок. Обе дошкольницы. Знаю, что они хотят еще детей, но пока себе не могут этого позволить. Им нужно закончить строительство дома. Он, конечно, в размерах уступает размаху брата Кеши, но им будет просторно. Насколько я знаю, там планируется выстроить две комнаты, совмещенный санузел и кухню-гостиную. Сейчас же это одно большое помещение с кухонным гарнитуром у стены. Перегородок, кроме отделенного санузла с дверью нет. Но ребята с радостью съехали от тети Милы, чтобы наконец-то зажить своей дружной семьей.
- Надо бы нам, Юр, в доме комнат побольше отделить. Пусть маленькие, но чтобы девчонки от пацанов отдельно были. Вдруг мальчишка родится. И нам с тобой на кухне спать придется.
- Подумаем, бригаде скажем, - улыбается открыто Юра.
- Да, - продолжает Юля. – А то они уже вроде как кладку начали.
- Нет еще, - отрицает Юра. – Я еще не видел окончательного плана.
Понимаю, что у ребят именно сейчас вовсю работа кипит.
- У вас сейчас стройка? А где вы живете?
- Да пока к матери перебрались, - улыбается Юля.
К матери – это к тете Миле. Мама Юли умерла два года назад, а отца у нее нет.
- А девчонки-то где у вас сейчас? – вспоминаю и про других племянниц, которые два дня не мелькают нигде. А поскольку тетя Мила с мужем здесь, значит, девчонок куда-то надолго отдали.
- У сестры моей, - немного весело отвечает Юля. – Там сейчас полный разгром. Анька совсем зашивается. У нее своих трое, да еще и наши двое. Ладно хоть в своем доме живет. Площадка у нее детская на территории построена. Муж постарался, детишкам сделал. Вот и бесятся сейчас там всеми. Соседи беруши в уши вставляют.
- Мам! Мама… Мам, так нельзя. Тебя отпустили домой по подписке о невыезде из города. А не под запрет выхода из комнаты!
Два дня пытаюсь вызволить ее из комнаты. Ничего не получается. Понимаю, что происшествие не просто печальное, а ужаснейшее. Но это же не значит, что она должна вот так вот сидеть у себя и не выходить. В ее комнате, конечно, есть отдельная ванная. Она и воды там попить может. Но два дня без еды…
- Мам! – стучу в дверь, но она не открывает. – Мам, если ты раздетая, оденься! Я захожу!
Поворачиваю ручку, но дверь заперта. Почему? Вот только два часа назад была открыта.
Мама уже два дня лежит и плачет. Она даже не переоделась с того дня, когда все произошло. Понимаю, что ситуация просто ужасная. Но это не значит, что она должна сама же себя доводить до сердечного приступа. Два дня взаперти, конечно, опаснее для полного обезвоживания. Но это меня только расстраивало. Не пугало. Ровно до ситуации, возникшей сейчас. Больше всего пугает закрытая дверь, которая закрылась на ключ лишь за последние два часа. А что если?..
- Мам, открой! Мам, я сейчас дверь сломаю! – выкрикиваю в сердцах, но понимаю, что нужно уже выламывать замок.
И я даже успел отойти немного, чтобы разогнаться, но дальнейших действий совершать не пришлось. Мама медленно открывает дверь и тут же уходит обратно на кровать.
Вхожу. Ничего не изменилось. Кровать по-прежнему заправлена. Мама лежит в той же одежде, в чем была позавчера, прямо на покрывале. В итоге красная блузка с цветами слилась с красным покрывалом. Бледность лица выдает тот факт, что на кровати кто-то лежит.
- Зачем дверь закрыла? – мне даже дышать тяжело от представления, что она могла здесь сотворить.
- Чтобы ты не мешал...
Ладно, если так. А так, скорее всего, и есть. Не думаю, что мама сейчас совершит что-то с собой. Корить себя будет, ругать. Это да. Но как адвокат по профессии, ответит по всей строгости закона. Ведь она всегда говорила, что суицидники – это слабые люди. Не желающие отвечать за свои поступки должным образом. А должный образ в понимании матери – это именно по закону.
- А я тебе мешаю? – не зная, что спросить, задаю абстрактный вопрос.
- Есть немного…
Голос мамы тихий. Еле слышный. Но она вот уже два дня говорит чистую правду. Такую, как она есть. Вот и сейчас она не стала обходить острые углы, говоря о желании побыть одной. Она просто прямо указывает на тот факт, что я ей надоел.
- Тогда зачем сейчас открыла?
- Чтобы ты случайно себе ключицу не сломал.
Изменений нет ни в голосе, ни в интонации. Все безжизненно, как и ее лицо. Страшно такое говорить, но ее уже можно саму в гроб класть.
- Мам, ты хоть разденься что ли… Смени обстановку. Ляг под покрывало.
Она слышит меня, но не реагирует. Поэтому мне ничего не остается, как развернуться и выйти из комнаты.
В последующие три часа я зашел к ней в комнату раз шесть. Приносил чай. Куриный бульон. Даже научился жарить оладушки по ее рецепту, найдя в кухонном шкафу блокнот с рецептами, которые мама выписывала всю свою жизнь. Впрочем, на оладушки она отреагировала.
- Молодец, сынок, - грустно произносит она. – Учись готовить себе самостоятельно. Скоро мама пропадет надолго. А может и навсегда.
Да что же это такое!
Она уже не плачет. Видимо, выплакала все, что можно было за эти два дня. Знаю, что ребенка сегодня похоронили. Знаю, что было очень много народа. Честно признаюсь, что мне стыдно было появиться там. Я видел, как проезжает колонна машин мимо нашего дома. Скорее всего, люди ехали уже с кладбища, поскольку поминки проводились в кафе недалеко от нас. Страшно представить, что переживают родители сейчас. А сколько им еще придется пережить, когда начнутся судебные тяжбы. Верю и надеюсь, что в них не будет той лютой ненависти, которая возникает к убийце или иному преступнику. Должны же они понимать, что она не специально. Что она вызвала скорую, сама во всем призналась. Быть может, учтут и тот факт, что мама является гипертоником. У нее давление иногда повышается до мути в глазах, поэтому в такие моменты вожу ее я. Хотя в данном случае это может, наоборот, быть против нее.
Черт. Размышляю уже как мама. А я всего лишь программист. Мне незнакома обстановка в суде, поскольку несмотря на заслуги и опыт матери, я там ни разу не был. Видимо, придется. Ох, как же будет тяжело видеть мать на скамье подсудимых…
Хотя… Я ее в форме судьи-то видел раза два и то мельком. Не интересовало меня все это. Думал, что далек от юридических вопросов. Зачем мне они? Даже с женой разводился без суда. А тут теперь придется не просто участвовать в судебном процессе. Но и давать показания, быть свидетелем.
За думами не сразу заметил, как на улице стемнело. Вот пошли третьи сутки, как мама не выходит из комнаты. Судя по тому, как она лежит, складывается впечатление, что и в туалет она не ходит.
Смотрю в окно. У нас большой дом. В нем много комнат, но живем мы с мамой вдвоем. Когда мама только начала строить дом, я был в восторге от предполагаемой площади. Но сейчас не понимаю, зачем нам столько? Мама рассчитывала, что я женюсь, и мы с женой нарожаем кучу ребятишек. Ведь я у мамы один, поэтому она ждала много внуков. Я женился. Но вот моя жена вообще детей не захотела. После шести лет брака разошлись окончательно. Маме же пришлось сказать, будто моя жена просто не захотела детей. Об изменах с… не будем уточнять с кем, пришлось промолчать. Довольно болезненно бывшая жена переживала мысль, что ей придется уйти из этого дома. Привыкла жить в хоромах и устраивать вечеринки во дворе. Где она сейчас? Говорят, что как только она развелась со мной, любовник сразу же ее бросил. Наверное, уехала куда-нибудь. Здесь репутация была подмочена.
Долго всматривался в окно. Всматривался и жевал оладушек. Делал все на автомате, пока из дум не вывела незнакомая фигура. Кто это?
Уже темно. Я стою возле окна и смотрю на соседский участок, который практически зарос травой. В нем даже света сейчас нет, потому как хозяева испугались возможного пожала из-за старой проводки и отключили электричество в автомате. Участок слега освещается лампами, которые горят в нашем дворе. Настораживает, что женская фигура будто тихо и с опаской перемещается.
- Мам, это какой-то абсурд! – ругаю мать, а сама рулю к дому, где раньше жила бабушка с дядей.
Я помню этот дом. Мы с мамой регулярно приезжали в гости к бабушке. В этом доме и останавливакатюшь. В детстве мне он казался маленькой, но по-настоящему деревенской избушкой. Я даже друзьям говорила, что еду в деревню к бабушке. В доме нет газового отопления, а только печное. В нем нет даже плиты. Готовить приходится в настоящей русской печи. Дом деревянный, без центральной канализации и водопровода. Да что уж там – в нем нет в принципе воды и санузла. Туалет на улице, вода в колодце, который тоже на участке. Туалет был чистым всегда, в нем не приходилось стоять в раскоряку, а можно было расслабиться сидя. А вот с колодцем, как мне кажется сейчас, совсем беда. Воду приходится тянуть ведрами. Раньше меня, городскую девчонку, это все забавляло. Сейчас же пугает, поскольку теперь придется делать это все самой! Тянуть ведра и растапливать печь, чтобы приготовить еды! О, нееет… Только не с трехмесячным малышом…
И потом – дом нуждается в регулярном уходе. Поэтому то, что было раньше, казалось вполне приемлемым, сейчас в условиях полной разрухи покажется полной катастрофой! Сколько лет тетки не заглядывали в дом? Сколько лет не затапливали печь? Про воду в колодце и сам колодец я вообще молчу!
- Тянет меня туда, Катюш, мочи нет.., - мама чуть не плачет и поэтому я сдаюсь. – Поживем там пару дней и все. Домой обратно поедем. Не до нас тут людям, видишь же сама.
- Не хочу я домой, - автоматически выпаливаю, не сразу понимая, что выдала свои намерения.
Сама боюсь себе в этом признаться, но представленную ситуацию я рассматриваю как способ кардинально изменить жизнь. Может быть у меня это получится. Во всяком случае, очень хочется хотя бы попытаться.
Мама тут же подхватывает мои слова:
- Что значит, не хочешь домой?! – слегка восклицает. – Как так?! А как ты собираешься… Так, подожди, Катюш. Так нельзя. Ты же замужем! Официально! А у Тимурика есть отец!
- Мам, если бы у Тимурика был отец, я бы не задумываясь, помчалась назад. Вот прямо сейчас! – начинаю психовать. – Но у меня теперь нет мужа, а отца у Тимурика никогда не было! Поэтому он не очень-то и расстроится, если мы останемся здесь. Если за две недели он даже не позвонил, а сейчас и не догадывается, что его сын за тысячи километров от него, о чем можно дальше говорить?!
- Катюш, так нельзя, - пытается вразумить меня мать. – Ты бросаешь все! Все бросаешь там и переезжаешь в тьмутаракань, где у тебя нет ни работы, ни дома, ничего!
- А что у тебя там есть? – поворачиваю голову к матери, чтобы посмотреть ей в глаза.
- Есть квартира, - парирует мать.
- Однокомнатная хрущевка, в которой прошло все мое детство! И сейчас нам придется ютиться в ней, только уже с Тимуриком!
- А здесь где ты жить будешь?! – задает справедливый вопрос, ведь об этом я думала всю дорогу, пока мы ехали сюда.
- Я планировала снять квартиру, - говорю уже спокойнее, прекрасно понимая, что сделать это будет не так просто.
- На какие деньги?! – мать уже практически кричит. Радует, что Тимурик не спит и еще не боится громких звуков. – На что мы будем жить?!
- А на что мы жили до этого? – почему-то начинаю говорить гораздо спокойнее и увереннее. – Так и здесь будем.
- До этого я перебивалась репетиторством, а ты была замужем! Понимаешь?! ЗА МУ-ЖЕМ!
- А теперь я буду самостоятельной девочкой, - отрезаю. – Поэтому ты будешь сидеть с Тимуриком, пока я буду работать. В конце концов, алименты тоже никто не отменял. И пособия по уходу за ребенком.
Мама немного успокаивается, что меня совсем не радует. Это не согласие со мной. Это просто отсутствие желания говорить что-то сейчас. Она будет добивать меня завтра, послезавтра и до тех пор, пока я не сдамся. Но я твердо решила остаться здесь. Знаю, что работы в этом городе совсем нет. Люди работают или удаленно, или ездят в столицу области. Она, кстати, всего в шестидесяти километрах от города. Я на машине, поэтому мне можно поискать работу и там. Вот только жить в доме бабушки, без удобств, не планировала. Да там элементарно даже бани нет! Мыться-то где?!
- Мам, только давай все же подумаем над тем, как бы нам быстрее из дома бабушки съехать, - уже прошу ее.
- А вот из принципа думать не буду, - складывает руки на груди мама и демонстративно надувает губы, показывая свой склочный характер. – Будем жить в доме бабушки! Это дешевле! А как ты наиграешься в самостоятельность, так сразу домой и поедем!
Что ж… Мама хочет посмотреть, насколько меня хватит. Отлично! Значит, начинаем искать работу с завтрашнего дня. Небольшие накопления у меня сейчас есть. На проживание в доме нам хватит. А дальше уже и квартиру снимем. А потом уговорю маму продать нашу однушку там. Вместе с маткапиталом здесь, наверное, можно будет купить неплохой домик. Они недорогие здесь. Но вполне сносные для постоянного проживания. Многие с водопроводами или хотя бы индивидуальными скважинами на участках. Да и во многие дома проведен газ от центральной системы. Если совсем заморочиться, можно рассмотреть варианты и электрического отопления. Правда, это гораздо дороже. Но если выбрать вариант с теплыми полами по всему дому? Тогда вполне все нормально будет. Важно только взяться за дело. А там уже азарт и желание завершить начатое возьмут свое.
Приняв верное решение о том, что я не поддамся уговорам матери и смогу позаботиться теперь и о ней, и о ребенке, останавливаюсь возле ворот практически полностью заросшего участка. Домик бабушки небольшой, деревянный, в один этаж. Тетя Мила с тетей Дусей хотели его продать, чтобы разделить деньги между сестрами. Но выручить за дом можно было копейки, поэтому затею оставили после нескольких месяцев поиска покупателей. Тети изредка приезжают в этот дом, чтобы проверить, все ли в порядке. Мама тоже приезжала, когда гостила здесь последние года. Я же не была давно.
Учитывая, что уже практически стемнело, рассмотреть что-то в зарослях просто невозможно. Приходится включить фонарик на телефоне и проходить так. Наощупь. Всегда радовал тот факт, что, несмотря на простоту домика, дорожки во дворе здесь были заасфальтированы. Точнее залиты бетоном. В огородике грядки были отделены специальной плиткой для обустройства земельного участка. Хотя ее, наверное, там уже нет. Но вот бетонная дорожка от калитки до крылечка сейчас помогает зайти в дом без обжига рук и ног крапивой, которой здесь очень много. Больше всего мне в этом доме нравится сирень. Белая. Высаженная в палисаднике перед домиком. Но сейчас она уже отцвела. Будет только в летнюю жару спасать от попадания солнца в окна.
Крики Тимурика будят во мне зверя. Тигрицу, львицу, разозленную пантеру… Мой же дикий крик можно было сравнить лишь с визгом обезумевшей женщины, запертой в психлечебнице. А скорость сродни возможностям вампира. Я никогда так быстро не реагировала, как сейчас. Подлетев к кровати, мертвой хваткой вцепилась в плечо мужчины и буквально отбросила его в сторону. Я хрупкая от природы, что и позволяло заниматься мне профессионально танцами. А откуда у меня взялось столько сил после двух суток скорби и физической усталости, неизвестно. Но кричала я знатно:
- Ты что творишь?! Уйди отсюда! Придурок! Урод!
От моих криков незнакомец даже уши прикрыл ладонями. Он не ожидал такого поворота событий. Проявив вежливость, помогая двум одиноким женщинам, ему было невдомек, что в доме есть грудной ребенок. Что я положила его спать именно на эту кровать. Умом понимала, что невозможно было предугадать появление искр из автомата. Тем более нельзя было заранее спроектировать траекторию полета мужчину, который все же не является электриком по профессии. Но эмоции… Наложенные друг на друга – полученные и пережитые сегодня днем – сделали свое дело.
Я била его по всему, куда попадала. По спине, по плечам, по голове. Била ладонями, кулаками. Била до жжения ладоней. Даже стали болеть кости с тыльной стороны кулака. У меня началась настоящая истерика, на которую мужчина не реагировал. Или реагировал должным образом. Он просто прикрывался и пытался что-то сказать. Сквозь слезы и истерику слышала периодически:
- Извините… Я не специально!
Не знаю, как долго я пребывала в такой истерике, но мама нашла верный способ. В один момент почувствовала крепкий захват моего локтя, потом произошел быстрый разворот, лицо матери и жжение щеки. Перед глазами на какое-то время становится темно. Когда пелена спадает, вижу маму. До меня не сразу доходит, что она попросту влепила мне пощечину. Понимаю это лишь после ее слов:
- Успокойся. Еще больше Тимурика напугаешь.
Тут же в сознание врывается крик сына. Я мгновенно переключаюсь на него, мысленно благодаря мать за такой жесткий поступок. Она никогда меня не била. В детстве даже шлепка по пятой точке ни разу не получила. Поэтому принимаю ее пощечину только в качестве способа привести меня в чувство.
Прильнув резко к Тимурику, слыша его крик, испугалась брать его в руки сразу. От мысли, что псевдоэлектрик мог сломать что-то моему ребенку, по спине пробегает очередной холодок. В груди в буквальном смысле сердце падает в пятки. Но убрав покрывало, вижу, что Тимурик с бока перевалился на спину и просто кричит, подняв ручки. Он словно почувствовал меня, поскольку сразу же приоткрыл глазки и на мгновение перестал кричать, вглядевшись в мое лицо. Убедившись, что это мама, ребенок поджал обиженно губки. Словно обидевшись, что его оставили одного. Разумеется, он не понял, что произошло сейчас в комнате. Но испугался шума. Аккуратно беру его на руки, присев на кровать, прижимаю к себе, поглаживая по голове. Тимурик успокаивается.
- Может скорую вызвать? – из угла раздается робкое от мужчины.
- Заткнись лучше! – тут же рявкаю, чем пугаю Тимурика опять и он слегка всхныкивает, но под укачивания засыпает.
- Андрюша, ты в порядке?
Оборачиваюсь на тихий женский голос. Еле живой, но очень взволнованный. В дверях стоит женщина возраста мамы, которая смотрит испуганно в мою сторону. Периодически она кидает взгляд на мужчину и на маму. Реакция матери же меня совсем обескуражила.
- Зина?
- Люба?
Мама кинулась обнимать незнакомую мне женщину. Она неестественно бледна, глаза красные и опухшие. То ли аллергия ее мучает, то ли плакала много. Но сейчас обе рыдают. Пытаются что-то сказать друг другу, но получаются лишь короткие обрывки.
- Зин, как же так? – спрашивает, всхлипывая, мама.
- Люб, я виновата.., - еле произносит сквозь всхлипывания женщина.
Пока они обнимались, побитый мной мужчина осмелел и даже подошел ко мне.
- Вы извините. Я не знал, что у вас здесь ребенок…
- Это вы меня извините, - сгорая со стыда, все же прошу у него прощение. – Просто я сегодня уже хоронила одного ребенка… И если бы опять… Я бы не пережила.
- Вы с похорон мальчика? – смотрит на меня с интересом.
- Да. Это племянник мой. Сын двоюродного брата.
- Понятно, - как-то совсем сник мужчина после моих слов.
Мне не было дела до него. Меня больше интересовало состояние матери, которая просто заливалась слезами, продолжая стоять без отрыва от непонятной мне женщины. Пока я только задумывалась, не станет ли ей плохо, мужчина уже среагировал. Но как-то странно…
- Мам, успокойся, - он делает к ним шаг, но не решается подходить ближе.
Значит, это его мама… По всей видимости наши мамы знакомы. Возможно, это мамина подруга. Она больше тридцати лет назад уехала отсюда, выйдя замуж за моего отца. Но старые знакомые, которые иногда встречались ей, пока мы гостили у родственников, всегда вызывали бурю эмоций и слез. Никогда не понимала, что маму держит там. Здесь у нее все. Все родственники. Да она душой до сих пор здесь находится. Всегда рассказывает мне о своих местах, вспоминая свое детство и молодость.
Отец бросил нас, когда я должна была пойти в школу. Бросил, оставив нам ту самую однокомнатную квартиру, которую ему выдали от завода. С того времени мы и живем в ней. А папа… А папа ушел к другой женщине, которая в девяностых годах начала свой опасный бизнес. Внешне он был обычным – магазин одежды. Но вот, когда их застрелили в нулевых, стало известно на всю страну о настоящем подпольном производстве запрещенных препаратов. Также выяснилось, что у меня должна была родиться сестренка. Или братик.
- Ой, Люб, как же я виновата.., - не унимается женщина.
- Зин, какой же ты грех на себя взяла, - растягивает мать, сочувствуя ей, отчего начинаю задумываться о смысле их слов.
Мама знает, что женщина по имени Зина в чем-то виновата. Но как она может знать, в чем, если мы вчера только приехали? Внезапно меня осеняет:
Просыпаюсь утром от кряхтения Тимурика. Получив пустышку, сынишка тут же успокаивается и спит дальше. Смотрю в окно, большую часть которого прикрывает сирень. Только из-за нее хочется остаться в этом доме надолго. Очень надеюсь, что цветущие охапки будут большими. Как в детстве. Сейчас же приходится довольствоваться только густой листвой и свежестью. Ведь форточка приоткрыта. И утром в комнату со слегка затхлым воздухом заходит чистый влажный воздух. Он и помогает посмотреть на ситуацию с другой стороны.
В доме тишина. На улице уже рассвело, но я понимаю, что сейчас еще совсем рано. Нужно встать, хоть как-то привести себя в порядок и съездить в магазин за водой. Дополнительные затраты… А денег у нас с мамой не так много. Придется еще и на смеси тратиться. В результате вчерашних событий я совсем потеряла надежду восстановить лактацию. А Тимурик еще совсем мал. До ввода прикорма как минимум два месяца…
Все еще продолжаю лежать в кровати. Боюсь смотреть на себя в зеркало. После моей истерики накануне я наверняка опухшая и с красными глазами. Благо, что сейчас лето и можно будет надеть солнечные очки, чтобы хоть как-то спрятать свое истинное лицо. Меня здесь никто не знает. Но городок маленький, поэтому любые изменения во внешности будут осуждаться на задворках неравнодушными. Конечно, мое состояние можно объяснить пережитым горем, но найдутся люди, которые видели меня вчера в неадекватном состоянии. В том числе и знакомые Никиты у моста.
Мой новый знакомый так и не объяснил толком, чем занимается. Кольца на пальце у него не было, поэтому склонна верить, что он не женат. Не хотелось бы вносить смуту в чужие отношения. Развивать роман с ним не собираюсь, поэтому лишние разговоры только расстроят меня. Вчера Никита проводил меня до дома, пожелав передать из рук в руки моей матери. Но я отказалась, поэтому попрощались мы с ним возле калитки. Кстати, поиски нужной калитки тоже происходило с определенными трудностями. Учитывая, что я бежала в темноте и куда глаза глядят, я совсем потерялась в этом городе. Точного адреса не помнила. От пережитого даже забыла название улицы. В итоге поначалу пришлось тяжело. Я всматривалась в темноту, чтобы вспомнить знакомые дома. Хотя с чего они будут знакомыми? Во-первых, я здесь много лет не была. Дома могли поменяться внешне. Их могли перекрасить или обшить. Во-вторых, когда я бежала, то по сторонам не смотрела. А значит, вообще бы ничего не нашла, если бы не встретила Никиту.
Объяснив Никите, что я теперь соседка известного в городе адвоката, которая сбила ребенка, он без труда нашел дорогу до моего дома. Мы беседовали все время, но я так и не смогла убедить его в отсутствии у меня в голове дурных мыслей. Лишь признание, что дома меня ждет ребенок, которому всего три месяца, вселило в нем надежду на лучший исход событий.
Поднимаюсь аккуратно с сетчатой кровати, отчего Тимурик практически переворачивается на другой бок. Чувствую сильную боль в спине. Это в детстве панцирная кровать интересна. На ней весело прыгать. Раньше, когда не было батутов, наличие такой кровати дома у кого-то из ребят приводило к нему целую толпу ребятишек. Сейчас подобное считается пережитком прошлого. Но мне придется принести в жертву свою спину…
Ммм… Кряхтя, как и сынишка, подхожу к зеркалу, которое висит над комодом. Внешний вид не очень, но если расчесаться и умыться, через часок буду вполне достойной. Прохожусь по дому. Нахожу мать в соседней комнате, которая все еще спит, но по факту просто беспокойно ворочается. Она спит на старом диване. При каждом ее движении мебель скрипит так, что вот-вот разбудит всю округу. Видимо, я очень сильно устала, поскольку спала крепко. Здесь же в комнате настенные часы, которые мама завела. Ходики. С кукушкой. Время всего семь утра.
Выглядываю в окно из условной маминой комнаты. Открывается очаровательный вид заросшего огорода. И колодца. К которому подходит какой-то мужчина…
Инстинкт самосохранения спит где-то глубоко, потому как вылетаю тут же на улицу, наспех накинув халат. По чудом сохранившейся не заросшей плиточной дорожке подбегаю к незнакомцу и практически накидываюсь на него. Хорошо, что в этот раз не пустила в ход кулаки сразу, поскольку это был всего лишь наш сосед Андрей. Сын виновницы аварии.
- Вы?! – начинаю на него кричать. – Что вы тут делаете?!
Вижу у него в руках гвоздодер. Делаю шаг назад, опасаясь удара по лбу этой тяжелой штуковиной. Я не могу знать в точности, что на уме у этого человека. С виду он спокойный и уравновешенный. Но вдруг зол за мои прежние нападки?
- Я, - категорично и без эмоций произносит.
Суровость взгляда не дает возможности перечить ему дальше. Но очень хочется. А еще хочется просто вытолкнуть его со своей территории. Вытолкнув с участка, словно выдворяю его из своей жизни. Наверное, таким образом моя психика борется за спокойствие в душе после перенесенного потрясения от случившегося горя. Нет Андрея в огороде, значит, нет и его матери в нашей жизни. А значит, все по-прежнему. Но это не так…
- Я, кажется, просила держаться от нас подальше?! – не могу себя контролировать, поскольку злость и ярость вновь нарастают во мне.
- Не кричите, - делает ко мне шаг и нависает сверху. – Сына разбудите.
Он смотрит мне в глаза так, что насквозь пронзает. Его карие глаза холодные словно лед. Но что-то мне подсказывает, что здесь он из благих намерений. В то же время, не нужны мне его намерения.
- Вас заботит покой моего сына? – тут же хватаюсь за поданную идею. – Тогда просто уйдите отсюда. Сделайте милость.
Говорю уже спокойнее, но не свожу с него пристального взгляда. Мы так и стоим на максимально возможном близком расстоянии. Готовые убить друг друга. Я – так точно.
- Ради вашего сына я обеспечу вас водой, - строго, но также негромко проговаривает смуглый мужчина с ухоженной растительностью на лице, что придает его образу определенную брутальность.
- Что?! – слегка кривлюсь и морщусь от его заявления.