Глава 3.
– А я вам говорю, фройляйн Марта, что к нему нельзя вот так просто вламываться! – цербер стоит напротив двери кабинета Нарышкина и просто грудью ее защищает. В прямом смысле этого слова! Бесит. И это постоянное «фройляйн Марта». Они как будто сговорилась! Меня вообще в прошлой школе Машей называли. Хорошо мамина подруга там оказалась директором. Так что мое странное имя никто так и не узнал. И почему это дебильное немецкое обращение, когда во мне немецкого осталось только фамилия?
– У меня к нему дело, – в сотый раз пытаюсь я объяснить этому непонятливому созданию с пятым размером груди причину своего визита. От большого перерыва остаётся всего десять минут. И пять из них я уже потратила на эту сисястую!
– Я вас запишу в приемные дни. Это среда и пятница. Тогда и приходите.
– Что ж сразу не сказали, – возмущаюсь я. – Среда же завтра. Давайте, записываете меня на среду.
Возвращаюсь к столу секретарши и плюхаюсь в кресло для посетителей. Как все в этой школе оно большое, удобное, сделанное с претензией на роскошь. Раскрасневшаяся секретарша идет на свое место, одергивая свой серенький костюмчик и поправляя зализанный пучок на голове. Вот не пойму у них, что звукоизоляция такая хорошая, что Нарышкин даже ни разу не выглянул, чтобы узнать, кто к нему ломится?
– Итак, вам нужна среда? – деловито спрашивает меня женщина, заглядывая в свою стекляшку.
– Как вы догадались, – закатываю я глаза. – Постойте, это, наверное, потому что я несколько секунд назад вам это сказала.
– Не дерзите, – осаживает она меня. И я молчу. Потому что внезапно вспоминаю, что обещала директору хорошо себя вести.
Окрыленнаясвоим успехом в моем воспитании, довольная секретарша прокручивает записи в планшете. – Так, фройляйн Марта, ближайшая свободная среда через две недели. Записываем?
Так, ну, все!
Я подрываюсь с места, и пока цербер не опомнилась, мчусь к заветной двери.
Распахиваю ее, даже не стучась. Петр Алексеевич сидит весь такой задумчивый за своим столом, уткнувшись в планшет. Плюхаюсь на так полюбившееся мне кресло, и только тогда он поднимает на меня взгляд. Он хмурится из-за моей наглости, но быстро возвращает себе нейтральное выражение лица. Вот, блин, цербер, поучись выдержке.
– Петр Алексеевич, простите, она сама ворвалась! – запыхавшаяся грудастая тормозит возле меня, поддерживая свои сиськи. Наверное, тяжело с таким грузом скакать-то.
– Что?
– Что? – раздаются один за другим вопрос от директора и его секретарши. Блин, вслух сказала. А они же вроде как по этикету должны были оба притвориться, что ничего не слышали!
Но мое смущение меняется тут же на веселье, потому что я замечаю румянец, разившийся по щекам у цербера. И что самое поразительное, но и у директора тоже!
Ё ж моё! Не думала, что увижу вообще такое когда-нибудь.
– Агафья Леонидовна, все в порядке. Я разберусь с этим, – быстро взяв себя в руки, говорит Нарышкин и жестом отпускает секретаршу. Та все еще краснея, выходит прочь.
– Вы уж извините, что так бесцеремонно ворвалась, но эта ваша Агафья Леонидовна сказала, что я могу попасть к вам только через две недели. А я так долго ждать не могу, – оправдываюсь я, в надежде, что не ошиблась, и директор и правда такой душка, каким он мне показался при первой встрече.
– Почему вы мне не позвонили по видеосвязи, если вопрос такой срочный? – укоризненно спрашивает он меня, отложив в сторону свою стекляшку.
– А что так можно? – изумляюсь я.
– Конечно, – кивает директор. – Вы можете в любой момент звонить мне или вашему классному руководителю Анфисе Павловне, – о, ей я точно звонить не стану. Только если решу, что пора заканчивать свою никчемную жизнь. – А также по личным и бытовым вопросам вы всегда можете обратиться к своему воспитателю. Он у вас также занесен в контакты. Воспитатель бывает в общежитии сразу после занятий.
– Спасибо, – искренне благодарю я директора. – Ваша цербе… то есть секретарь мне не рассказала о такой возможности. Поэтому пришлось прорываться с боем. Извините.
Он кивает, показывая, что извинения приняты, а затем интересуется:
– Так что же такое случилось, что вам пришлось воевать с моим секретарем?
И я выкладываю свои проблемы Нарышкину. А что? Он и так уже понял, что у меня нет денег. Ведь иначе я бы не просилась к ним в школу на бесплатной основе. Так что признаюсь, что мне нужна работа, так сказать, для поддержания трусов. И про беду с английским тоже.
– Сделаем так. Репетитора я вам найду бесплатного, – через минуту раздумий отвечает мне директор. – Есть у нас одна своевольная ученица. Чем-то вы ее мне напоминаете… Долго не мог придумать для нее наказания. Вот она и станет его отрабатывать, в виде занятий с вами.
– О, здорово, – и пофиг, что я для кого-то наказание. Главное мне хорошо. – А как с работой?
– Здесь сложнее, – неуверенно продолжает директор. – Знаете, фройляйн Марта, у нас есть сейчас вакансия уборщика. В обязанности ушедшего сотрудника входило мыть танцевальный и спортивный зал. Но боюсь, что у вас в связи с этим могут возникнуть проблемы – другие ученики не поймут этого.
– Да наплевать, – машу я беспечно рукой. – Переживу. Мне просто нужна работа.
Директор тяжело вздыхает и складывает руки под подбородком. Он внимательно изучает меня некоторое время, прежде чем спросить:
– Почему вам или вашей матери не поговорить с вдовой фон Дервиз? Я уверен, она войдет в ваше положение и сможет финансово помочь.
– Мне не нужны их деньги, – от моей расслабленной позы в супер-пупер кресле не остается и следа. Я напрягаюсь, слыша что-то подобное не в первый раз от директора. – Я справлюсь сама. Столько лет справлялась.
– Справитесь сами? А мама ваша, что по этому поводу думает?
«Ничего», – хочется мне закричать. Но я молчу. Так и не дождавшись от меня ни слова, директор продолжает:
– Хорошо, вы можете получить эту работу. Но будете приступать к ней после ужина, когда все остальные ученики находятся в жилой зоне. Справитесь?
– Конечно! – радостно киваю я.
Он связывается с завхозом и предупреждает о том, что я приступаю с завтрашнего дня. Проверяю наличие контакта этого важного для меня человека в стекляшке и с чувством облегчения и безграничной благодарности отправляюсь восвояси. А точнее на урок. Правда, перед этим слезно упрашиваю директора начирикать учителю по видеосвязи, что он меня задержал.
Все-таки хороший он человек.