Мой принц

9

– Спасибо, Кэтрин, я не привык к вашим плотным американским завтракам. Мне достаточно кофе и рогалика. Вы знаете, в детстве я ел очень много, вечно почему-то был голодным. Моя мама была уверена, что я стану толстым и нескладным, когда вырасту. А я вырос худым.

И нескладным, мысленно добавила Кэтрин, хотя слушала его невнимательно. Беспокойство за отца, который в это время должен был лететь на самолете в Бостон, одолевало ее. Никогда не встречала таких говорливых ученых, подумала она о Серже Лонге, завтракая в его обществе на кухне. Забота о нем и о прилетающем сегодня отце добавилась к ее многочисленным обязанностям накануне дня заезда участников конференции. Проводив Оливера, она первым делом вызвала кухарку и несколько человек из обслуживающего персонала, чтобы они приступили к своим обязанностям не с понедельника, как договаривались, а уже с воскресенья. Видимо, Серж почувствовал, что Кэтрин сейчас не до него.

– Пойду просмотрю еще раз свой доклад, – жизнерадостно сообщил он ей и, поблагодарив, удалился из кухни.

Кэтрин проводила взглядом его длинную худую фигуру, испытывая легкие угрызения совести. Хотя почему она должна укорять себя, если рыжий француз нарушил все ее планы. Отец тоже нарушает ее планы, напомнила себе Кэтрин и пошла проверить, все ли приготовлено в той части дома, где располагались его апартаменты: кабинет, небольшая гостиная и спальня. Она редко заходила сюда во время его отсутствия. Горничная заканчивала перестилать постельное белье. Взгляд Кэтрин упал на тумбочку возле кровати, на которой стояла фотография в рамке. На ней еще молодой Льюис Норман держал под уздцы золотисто-рыжую лошадь. Верхом на лошади сидела она, Кэтрин, и улыбалась счастливой улыбкой. Ей тогда было десять лет. Семилетний жеребец Акбар был куплен отцом специально для того, чтобы на нем она постигала азы верховой езды. Тогда же она приучилась сама ухаживать за лошадью. Кэтрин настолько привязалась к своему скакуну, что могла все свободное время проводить в конюшне. Акбар отвечал ей взаимностью. Он всегда приветствовал юную наездницу радостным ржанием. У матери была своя лошадь; кажется, вороная, припомнила Кэтрин. Ванесса Норман увлекалась верховой ездой. В памяти Кэтрин сохранилась картинка: прекрасная дама с развевающимися черными волосами на жгуче-черном жеребце пролетает мимо нее. Вот только черты ее лица уже виделись неотчетливо, как будто стерлись из памяти. А ведь в доме нет ни одной ее фотографии, подумала Кэтрин. Мать она теперь вспоминала как совершенно чужую женщину, в красоте которой было что-то пугающее.

Кэтрин очнулась от глубокой задумчивости и обнаружила, что горничная уже вышла из комнаты. Неужели у отца не хранится ни одной фотографии Ванессы Норман? Впервые у Кэтрин возник соблазн заглянуть в ящики отцовского секретера, где, как она знала, хранятся семейные документы и фотографии. Об этом ей сказал отец перед отъездом к сестре. Она давно могла бы туда заглянуть. Почему раньше ей не приходило это в голову? Кэтрин прислушалась. Ей показалось, что к дому подъехала машина, и она быстро направилась к главному входу. Но подъездная аллея была пуста. Только на примыкающем газоне работал садовник, высаживал бегонии. Взглянув на часы, Кэтрин поняла, что до приезда отца у нее еще есть время, и отправилась в сад нарезать букет для отца. Она знала его вкус, он всегда предпочитал «Маленькую любимицу», полиантовую розу с бледно-розовыми цветами в форме помпона, собранными в большие кистевидные соцветия. Невысокие, они прекрасно смотрелись в низких вазах. По мнению Кэтрин, им не хватало аристократизма, но они были очень милыми. Вернувшись в дом с душистым букетом, Кэтрин поставила его в вазу и отнесла в маленькую гостиную отца. Теперь можно идти встречать машину отца, которую она отправила еще утром в аэропорт. Кэтрин не терпелось увидеть, как ее отец, уезжавший год назад больным, прикованным к инвалидной коляске, сегодня сам выйдет из машины.

Действительность превзошла все ее ожидания. Когда машина остановилась, водитель вышел, чтобы открыть дверцу со стороны пассажирского места. Льюис Норман неторопливо, но без особого труда вылез из машины и, опираясь на трость, направился к дочери. Кэтрин смотрела на него восторженными глазами, на которые навернулись слезы. Отец не только избавился от инвалидности, он как будто помолодел за прошедший год.

– Ну-ну, все уже позади. Я здесь и, как видишь, передвигаюсь самостоятельно.

– Но на всякий случай с тросточкой, – весело поддразнила его Кэтрин, обнимая.

– Тросточка для солидности, – хитро улыбнулся Льюис. Он перевел взгляд на дом. – Показывай свои новшества и преобразования, дочь.

Кэтрин порадовало, что отец одобрил результаты той реконструкции, которой она подвергла их старенький особняк.

– Хорошо, что новшества существенно не изменили стиль этого дома, – заметил он уже за ланчем.

На этот раз говорили в основном Кэтрин и ее отец, а Серж Лонге помалкивал, с интересом разглядывая хозяина дома и внимательно прислушиваясь к их разговору. Впрочем, гостю так все нравилось здесь, что его высказывания ограничивались лишь восторженными восклицаниями. Его повышенная эмоциональность вызывала добродушную улыбку на губах Льюиса. Он сразу заметил, что рыжая голова Сержа, как подсолнух к солнцу, все время повернута лицом к его дочери.

– Очаровательный малый, – отозвался о нем Льюис, когда они остались с Кэтрин вдвоем.

– Да, в обаянии ему не откажешь, – согласилась Кэтрин. – Поговорим или ты хочешь отдохнуть?

– Я совсем не устал, – запротестовал отец, – и не вздумай меня опекать.

– Хорошо, не буду. Тогда, может, расскажешь мне, как произошло это чудо? – Кэтрин сделала неопределенный жест, обведя в воздухе рукой контур отца. – По телефону ты был немногословен.

– Чуда в прямом смысле не было. А было правильное лечение и ежедневный труд. В какой-то момент появилось то чувство, которое называют волей к жизни. И вот тогда произошло чудо, я встал и пошел. Вначале недалеко ушел, но постепенно окрепли мышцы, и я стал каждый день совершать прогулки.

– Чего-то ты, папка, недоговариваешь. Все это ты мне и по телефону рассказывал. Вот только насчет воли к жизни впервые слышу. Хочешь сказать, что до отъезда в Милуоки у тебя не было этой воли?

– Знаешь, Кей, если я стану рассказывать тебе все, что связано с моей болезнью, разговор выйдет длинным и тяжелым. Тяжелым в первую очередь для тебя. Не хотелось бы мне сейчас, перед конференцией, занимать твою голову и смущать тебе душу. Мы вернемся к этому разговору позже, если ты захочешь.

Кэтрин с испугом увидела появившееся выражение болезненной усталости в его глазах, которое пугало ее и раньше. Она согласна была ничего не знать, лишь бы никогда больше не видеть этого выражения в глазах отца.

– А как насчет прогулки по саду? – спросила она, лукаво улыбнувшись.

– Отвечу, как твой эмоциональный француз. «Великолепная идея!» – оживился Льюис, и глаза его снова заблестели.

– Почему ты считаешь Сержа Лонге, уважаемого ученого, моим французом? – возмутилась Кэтрин.

– Потому что он глаз с тебя не сводит, – засмеялся Льюис.

– Ты преувеличиваешь, – ответила Кэтрин и чуть не добавила: как и Оливер. Нет уж, у тебя свои секреты, у меня свои, подумала она и, взяв отца под руку, направилась с ним в сад.

Поздно вечером в понедельник Кэтрин полагала, что самое трудное теперь позади. Понедельник действительно оказался для нее тяжелым днем. Всевозможные проблемы, связанные с устройством приезжавших участников и гостей конференции, возникали на каждом шагу в течение всего дня заезда. От возбуждения и усталости Кэтрин долго не могла заснуть. Вспомнился незаконченный разговор с отцом, поздний звонок Оливера, который пожелал ей удачи. Меньше всего она думала о своем докладе, которым открывалась конференция.

Однако, когда на следующий день после короткого вступления председательствующий объявил ее доклад, Кэтрин вдруг растерялась под взглядами сидящих в зале. Впервые ей пришлось выступать перед незнакомой аудиторией. Она обводила взглядом их лица и не могла произнести ни звука. Наконец она увидела добрые глаза отца. Он смотрел на нее внимательно, чуть прищурившись, словно хотел сказать ей слова, которые частенько говаривал в детстве: «Вперед, моя девочка, не робей!».

Кэтрин улыбнулась. В этот момент она поняла, почему и для чего ее отец внезапно решился преодолеть разделявшее их расстояние. Теплая волна благодарности помогла ей освободиться от сковывавшего ее напряжения. Кэтрин заговорила спокойно и уверенно. Страницы напечатанного доклада лежали перед ней на столе, но она почти не заглядывала в них. В течение двадцати минут Кэтрин свободно рассказывала о том, чем занимается их фирма. Под конец она остановилась на проблемах, с которыми им приходиться сталкиваться в своей работе, и предложила сотрудничество всем заинтересованным в продукции их фирмы. Слушали ее выступление внимательно, даже похлопали. Вышел председатель и, заметив, что на таких конференциях аплодисменты не приняты, предложил задавать вопросы. Вопросов было много, и это был главный показатель ее успеха. Взял слово и Серж Лонге. Правда, вместо вопроса он стал восхищаться результатами работы фирмы за последние два года и наговорил массу комплиментов в адрес ее президента, чем вогнал Кэтрин в краску и развеселил всех присутствующих.

После объявления короткого перерыва на чай-кофе Кэтрин поспешила уединиться. Надо было справиться с пережитым волнением и передохнуть. В горле у нее пересохло после долгого выступления, и она попросила у официанта, обслуживающего их конференцию, принести ей охлажденного чая с лимоном. Из своего угла рядом с окном она увидела, как в гостиную вошел ее отец в сопровождении Сержа Лонге, который что-то увлеченно говорил, жестикулируя и смеясь с детской непосредственностью. Сколько в нем жизнерадостности! – подумала Кэтрин. Но сейчас ей не хотелось общаться даже с ними. Она отвернулась к окну, чтобы не привлекать к себе внимания. Официант поставил перед ней высокий стакан с холодным чаем и блюдо с птифуром. Кэтрин не сразу заметила за его спиной возникшую фигуру кузины отца Лилиан Уорнер.

Только ее мне сейчас не хватает! – с досадой подумала Кэтрин. Почти все члены правления присутствовали на открытии конференции, но им хватило такта не беспокоить ее во время короткого перерыва.

– Дорогая, ты была великолепна, – сказала леди Уорнер в своей привычной высокомерно-снисходительной манере. – Мы с Пруденс переживали за тебя, – добавила она, присаживаясь за столик.

– Спасибо, – лаконично отозвалась Кэтрин.

Подозвав официанта, Лилиан Уорнер заказала себе горячий чай и бутерброд с лососиной. Сухость Кэтрин не произвела на леди Уорнер никакого впечатления.

– Ты похорошела за последнее время, – сказала она, пристально разглядывая свою дальнюю родственницу колючими глазками. – Длинные волосы тебе идут больше, чем короткая стрижка. Я всегда говорила Пруденс, что молодые женщины ловят мужчин в сети длинных волос. Роман с Оливером Уинстоном явно пошел тебе на пользу. Ты стала женственнее. Конечно, такой красивой, как твоя мать, тебе стать не суждено. Возможно, это и к лучшему. Тебе, конечно, известно, сколько зла причинила Ванесса Норман семье Уинстона?

– Нет! – вырвалось у Кэтрин.

– Разве Оливер Уинстон тебе не рассказал?

– Нет! – От мгновенного потрясения слово «нет» дважды прозвучало низко и хрипло, как вскрик раненого зверька. Кэтрин не узнала своего голоса. Ей хотелось протестовать, закричать, что это неправда, но в глубине души она понимала, что, к сожалению, скорее всего Лилиан сказала правду. Удар был нанесен так неожиданно, что Кэтрин предпочла замереть, затаиться. Но откуда этой старой леди стало известно об их отношениях с Оливером? И что еще она может натворить? Рассказать отцу? Это не самое страшное, но лучше, если она сама поговорит с отцом. Кэтрин не хотела, чтобы отец снова переживал прошлое, но другого выхода у нее не было.

– Странно, – продолжала говорить Лилиан Уорнер. – Неужели он до сих пор пребывает в неведении, кто разорил его отца?

Господи, что еще задумала эта старая интриганка, добровольный «рупор» и организатор общественного мнения? Неужели никак не может успокоиться, что Оливер обошел вниманием ее племянницу? Или она хочет отомстить ему?

– Не знаю, – сухо сказала Кэтрин, не поднимая глаз. – Извините, Лилиан, но мне пора вернуться в зал заседаний. Приятного аппетита. – Она поднялась из-за стола, поскольку в этот момент официант принес леди Уорнер ее заказ, хотя перерыв уже закончился.

Гадкое чувство униженности после общения с Лилиан Уорнер не оставляло Кэтрин и во время заседания. Как могло случиться, что ее мать стала причиной несчастий Оливера и его родителей? Если Оливер знает об этом, то почему не рассказал ей? Щадил ее чувства? Или он не знает? Тогда что же будет с ним, когда он узнает? Оставалась еще робкая надежда, что это неправда, что Лилиан уже в том возрасте, когда разные события в прошлом сливаются в памяти в одно. Кэтрин знала, что поведение ее матери отличалось от общепринятых норм, достаточно было вспомнить тот эпизод в саду с Оливером…

Голоса участников конференции, выступавших в это время с докладами, едва доносились до ее слуха, не проникая в сознание. Застыв в оцепенении, она сидела рядом с председательствующим за небольшим столом и боялась встретиться взглядом с отцом. В какой-то момент ей удалось стряхнуть с себя оцепенение и включиться в работу конференции.

Я подумаю об этом после, тем более что сейчас я все равно ничего не могу предпринять, решила Кэтрин и свободно вздохнула.

В перерыве на ланч она специально села рядом с отцом и Сержем Лонге. Столики в столовой были накрыты на четверых, поэтому Кэтрин пригласила к ним за стол англичанку Патрицию Ламм. Миссис Ламм представляла фирму, аналогичную фирме «Лекарственная косметика». Сама англичанка служила лучшей рекламой для продукции своей фирмы: при возрасте под пятьдесят она выглядела не более чем на тридцать. Патриция поселилась у них в особняке, и Кэтрин надеялась, что Серж начнет уделять ей внимание. За внешней холодностью и деловитостью англичанки она сразу почувствовала в той родственную душу. Патриция была замужем, и Кэтрин хотелось расспросить ее при удобном случае, как она сочетает свою работу в фирме с обязанностями хозяйки дома и жены.

После ланча Кэтрин повела участников конференции на фирму, где они ознакомились с условиями работы в административном корпусе и с лабораториями. Современное оборудование лабораторий вызвало у европейских коллег повышенный интерес. Кэтрин с готовностью сообщила им адреса изготовителей и призналась, что кое-что из оборудования было изготовлено по ее чертежам и существует пока в единственном экземпляре. Ее авторские права защищены патентом, и желающие могут приобрести лицензию на изготовление такого же оборудования для своих лабораторий. Желающие, как выяснилось позже, нашлись. Кэтрин могла гордиться, что таким образом возместила часть расходов на организацию конференции.

Первый день оказался настолько насыщенным общением с участниками и гостями конференции, что Кэтрин совсем забыла о разговоре с Лилиан Уорнер. И вспомнила о нем только вечером, когда зашла на половину отца узнать, как он себя чувствует, и пожелать ему спокойной ночи.

– Знаешь, мне понравился твой доклад. Даже не ожидал, что за один год можно столько всего сделать, сколько сделала ты. Ты большой молодец, дочка. – Льюис Норман с чувством поцеловал Кэтрин в макушку и улыбнулся ей. – Вот только я терялся в догадках, почему после первого перерыва у тебя был такой вид, словно ты встретилась с привидением. Неужели на тебя так подействовало общение с моей старой кузиной? Я видел, что она села к тебе за столик.

Кэтрин на секунду отвела глаза, но, подумав, отбросила сомнения и открыто посмотрела на отца.

– Папа, скажи, пожалуйста, это правда, что моя мать… – Кэтрин запнулась. – Что из-за Ванессы разорилась семья Оливера Уинстона?

– Лилиан тебе рассказала? Какая же она все-таки глупая и злая. Никак не успокоится! Всю жизнь испытывала болезненную страсть смаковать чужие несчастья.

Кэтрин окончательно убедилась, что старая тетка сказала ей правду.

– По-моему, причина здесь другая. Она мечтала, что Пруденс выйдет замуж за Оливера Уинстона, и делала все, чтобы добиться желанной цели. Но откуда-то ей стало известно, что мы с Оливером любим друг друга. – Кэтрин исподлобья посмотрела на отца, но не заметила на его лице удивления. – Я собиралась сказать тебе об этом потом, после конференции, – торопливо добавила она.

– Я рад за вас, – тихо произнес Льюис, и лицо его осветилось загадочной полуулыбкой. – Но что тебя тревожит? – спросил он, увидев, что брови Кэтрин сведены, как она делала всегда, когда сталкивалась с трудностями.

– Мне тревожно, потому что я не представляю, чем может закончиться активная деятельность твоей кузины. Если Оливеру неизвестно о той роли, которую сыграла моя мать в несчастьях, обрушившихся на его семью, то Лилиан Уорнер способна об этом позаботиться. И что тогда?.. – Кэтрин говорила с лихорадочной торопливостью и, не закончив последней фразы, замолкла, уставившись блестящими глазами в пространство.

Льюис провел ладонью по пышным светлым волосам дочери.

– Успокойся, Кей. У тебя нет причин для тревоги, – попытался он успокоить ее.

– Ты не понимаешь. Вернее, не знаешь, что в марте Оливер попал в автокатастрофу. У него было сильное сотрясение мозга и как следствие частичная амнезия. Я не сообщала тебе об этом, не хотела волновать. Пойми, я не знаю, как эта новость отразится на состоянии здоровья Оливера. Прошло слишком мало времени с того дня, как у него восстановилась память.

– Поверь мне, Кей, все будет хорошо. Что бы Лилиан ни рассказала Оливеру о твоей матери, новостью для него это не будет.

Кэтрин вопросительно посмотрела на отца.

– Почему ты так уверенно говоришь?

– Потому что я сам рассказал ему о причинах трагедии его отца, подпавшего под власть страсти к Ванессе. – Он вздохнул. – Повинился перед ним, что не смог предотвратить несчастье. Оливеру тогда исполнилось восемнадцать лет. Ему было тяжело слушать меня, но я обязан был рассказать ему всю правду. Растрату Грегори я частично возместил, продав драгоценности Ванессы, в том числе и те, которые дарил ей отец Оливера. Она всю жизнь была помешана на бриллиантах.

– Каким же чудовищем была моя мать?! – вырвалось у Кэтрин. Лицо ее искривилось страдальческой гримасой, она ненавидела женщину, которую ей полагается любить и почитать, женщину, которая подарила ей жизнь.

– Она была больна, – тихо сказал Льюис. – Только слишком поздно я догадался об этом.

– Ванесса была больна? – переспросила Кэтрин с изумлением.

– Да. После заключения психиатра мне пришлось отправить ее в специальную закрытую клинику в Швейцарии. Последней каплей стал тот эпизод возле оранжереи, свидетелем которого ты стала в одиннадцать лет: В тот день у тебя началась нервная горячка. Надо было спасать в первую очередь тебя. Поэтому я отправил Ванессу подальше от дома. Другого выхода у меня не было. – Льюис опустил голову. – Больше десяти лет я мучился чувством вины за то, что заточил Ванессу фактически в тюрьму. Комфортабельную, но тюрьму. Возможно, она и заслужила такое наказание, но мне от этого было не легче.

– Ее лечили в швейцарской клинике? – спросила Кэтрин, и тут ее осенило: – Ванесса до сих пор находится там?

– Уже нет, – убийственно ровным тоном произнес Льюис и замолчал.

Кэтрин ждала продолжения, руки ее похолодели от ужасного предчувствия.

– Ее не только лечили там, ее удалось вылечить, о чем мне сообщил главный врач клиники. Случай, по его словам, невероятный. Считалось, что болезнь, которой страдала Ванесса, неизлечима.

– Тогда почему же она?..

– Не вернулась домой? – договорил за нее отец.

– Да.

– Ванесса отказалась вернуться. Возможно, боялась, что за годы, проведенные в клинике, красота ее поблекла. Трудно сказать, о чем она думала, когда решила остаться в Швейцарии, где я купил ей небольшой дом. Спустя месяц она прислала письмо, в котором просила у меня прощения за причиненное зло. – Он помолчал. – В конце прошлого года она скончалась от сердечной недостаточности, которую скрывала от врачей, мужественно перенося приступы боли. Мне кажется, она просто больше не хотела жить.

– А где ее похоронили? – спросила Кэтрин, чувствуя, как глубокая печаль овладевает ее сердцем.

– Там же, в Швейцарии. Я был еще не в состоянии поехать за ее урной. Но с момента ее смерти началось мое выздоровление. Словно с меня сняли заклятие.

Кэтрин опустилась на колени рядом с креслом отца и обняла его колени.

– Папка, бедный мой папка! Сколько же тебе пришлось страдать! – Кэтрин заплакала. Она оплакивала не только страдания отца, в этот момент она вспоминала и свое детство, лишенное материнской ласки, и несчастья семьи Оливера, и смерть Ванессы. Когда слезы иссякли, в душе ее родилось глубокое сострадание к трагической судьбе невыразимо красивой женщины.