ГЛАВА 3

Джулиан не звонил Кейли, и она отвечала ему тем же.

Вместо того чтобы беспокоиться об их взаимоотношениях, она бросилась приводить в порядок дом, наняла рабочих из местной строительной компании для проведения небольших ремонтных работ. Нужно было сменить замки на всех дверях и окнах, прибить расшатанные половицы и привести комнаты в нормальный вид.

Кейли не хотела уезжать из Редемпшна. Возможно, ее удерживало здесь мимолетное видение в зеркале, с новой силой всколыхнувшее в ней старые воспоминания. Она обзвонила магазины Лас-Вегаса и заказала холодильник, микроволновую печь, глину и инструменты для ваяния, .получила библиотечный билет и выписала кучу книг, купила продукты в местном супермаркете и вернулась в большой пустой дом терпеливо ждать появления Дерби.

Дерби решительным шагом прошел в контору Райерсона, не остановившись, чтобы представиться рассерженному регистратору, стоявшему в дверях. Проныра-регистратор последовал за Дерби, бормоча проклятия.

Джек Райерсон сидел в своем кабинете, положив ноги на стол.

– Все в порядке, Клайд, – сказал Райерсон, – просто некоторые мои клиенты благовоспитанные люди, а некоторые не очень. Элдер, похоже, относится ко второй категории.

Клайд вышел, нахмурившись, и закрыл за собой дверь. Этот любопытный пройдоха прислонился к дверной панели из матового стекла, чтобы подслушать разговор в кабинете, и думал, что Дерби не видел его силуэт.

– Давайте сразу перейдем к делу, – начал Дерби.– Вы знаете, почему я здесь.

Райерсон опустил ноги на пол, достал сигару из лежавшей на столе коробочки и откусил кончик. Он жестом предложил Дерби закурить, но тот отрицательно покачал головой, садясь на стул. Несколькими глубокими затяжками Райерсон раскурил сигару.

– Ваша мать оставила после себя значительное состояние, – изрек он, наконец.– Буррис и бармен сами позаботились о себе – Хармони считала, что они уже наворовали свое. А к кухарке и девочкам миссис Хармони проявила большую щедрость. Доктор Беллкин осматривал их каждую неделю, и Хармони хотела, чтобы он и дальше заботился об их здоровье.

Дерби вздохнул.

– Я не собираюсь управлять «Голубой подвязкой», – сказал он.– Я продам салун, как только смогу, и уеду.

Он почувствовал острое сожаление, произнеся эти слова. Он скучал бы по Тесси и Орэли, и по другим тоже. Но больше всего, ему не хотелось, расставаться с образом Кейли, запертой в зеркале как в ловушке. Глядя на снисходительную улыбку Райерсона, Дерби едва сдерживал желание схватить эту сволочь за горло и узнать, сколько зубов может выбить ему одним ударом.

– Вы не сможете этого сделать, – ехидно произнес Райерсон, – если не хотите лишиться всего и выбросить старую негритянку и стаю ощипанных голубок на улицу, на произвол судьбы.

Дерби наклонился вперед. До сего момента он сидел со скучающим видом, но теперь насторожился.

– Вы хотите сказать, что мне следует заботиться о них по условиям завещания Хармони? – спросил Дерби, опешив.

– Да, именно это я и хотел сказать, – ответил Райерсон, опершись на спинку кресла. Он наслаждался этим моментом, сукин сын. – Это условие завещания, – добавил он.

У Дерби по спине побежали мурашки, и засосало под ложечкой. Он чувствовал себя как в западне, назначение которой становилось ему понятно.

– Дайте мне посмотреть завещание, – почти прорычал он. – Сейчас же.

Райерсон достал из внутреннего кармана жилета сложенный документ и швырнул его на стол. Нахмурив брови, Дерби взломал причудливую восковую печать и развернул лист, на котором была изложена воля его матери. Хотя он никогда не был хорошим учеником и в школе тратил больше времени на драки, чем на учебу, но он перечитал почти все книги из библиотеки Ангуса, а от матери научился счету, так что он быстро уловил суть документа.

Хармони оставила ему в наследство «Голубую подвязку» вместе с земельными участками и двумя солидными счетами в банках – в Редемпшне и на депозите в Сан-Франциско, а также всю личную собственность. Загвоздка была в том, что для того, чтобы получить наследство, он должен был признать отцовство Ангуса Каванага. Если бы он отказался от этого, то Тесси и девочкам пришлось бы самим позаботиться о себе, а все состояние перешло бы к сводному брату Хармони по имени Стюарт Мэйнваринг, жившему на Востоке, который давно отрекся от нее.

Дерби стиснул зубы.

– Похоже, тебе придется бросить разбойничать и стать солидным человеком, – не преминул уколоть его Райерсон.

Он уже был готов получить деньги за свою работу и мог позволить себе потешиться над внебрачным сыном Хармони Элдер, наследником, которому было в тягость его наследство. Дерби бросил на нотариуса презрительный взгляд. Он никогда не был разбойником, но будь он проклят, если стал бы объяснять что-то этому подхалиму.

– Я все понял, – сказал Дерби, нарушив тишину.

Он перевел свирепый взгляд с хитрой ухмылки на лице Райерсона на документ. Он чувствовал себя загнанным в угол. Однако ему ничего не оставалось, как принять посмертный дар, согласиться с требованиями Ангуса и взять под свою опеку всю разношерстую команду борделя. А когда бы немного улеглась пыль, он оседлал бы свою старую клячу и ускакал, куда глаза глядят. Дерби не сомневался, что когда Ангус умрет, Уилл и Саймон не будут усердствовать в том, чтобы вернуть своего блудного сводного брата в паству. Скорее всего, они были бы очень рады, если бы он отказался от своей доли наследства и навсегда распрощался с ними.

– Подпишите здесь, – небрежно бросил Райерсон, легким движением пододвинув к Дерби лист плотной бумаги, чернильницу и ручку.

Дерби еще раз прочел документ и понял, почему Райерсон так хотел побыстрее покончить с этим делом. Он должен был получить солидное вознаграждение за то, что убедил наследника миссис Хармони Элдер согласиться с ее условиями, которое подлежало выплате из наследуемой Дерби суммы сразу после того, как он поставил бы свою подпись.

Дерби лишь мгновение колебался, прежде чем подписать бумагу. Если Орэли и другие девушки, вероятно, смогли бы самостоятельно встать на ноги, то Тесси, старая, одинокая женщина, оказалась бы беспомощной в этом жестоком мире. Дерби даже боялся подумать, что стало бы с ней, если бы ее выгнали из маленькой комнатки, которую она занимала в салуне «Голубая подвязка», без гроша, не считая разве что ничтожной суммы, накопленной ею за эти годы.

– Прекрасно, – восторжествовал Райерсон. – С этого момента все состояние вашей дорогой покойной матушки становится вашей собственностью.

Дерби заметил язвительные нотки в голосе Райерсона при упоминании о Хармони, но он был слишком раздражен в тот момент, чтобы вступиться за нее. Она, в конце концов, добилась своего, поставив его в зависимость от Ангуса Каванага, и, несмотря на то, что он любил ее, он не скоро забыл бы это предательство. Было мучительно очевидно, что желания Ангуса значили для нее больше, чем желания сына.

Он взял копию завещания, несколько банковских книжек и прочие документы, касающиеся наследства, и, не сказав Райерсону ни слова, покинул его кабинет. Клайд едва успел отскочить от стеклянной двери, прежде чем Дерби распахнул ее. Дерби переполняли смешанные чувства – и гнев, и скорбь, и отчаяние клокотали в нем. Он отвязал Рэгбоун и поскакал вниз по улице к «Голубой подвязке».

Буррис ждал на крыльце; он взял поводья и отвел кобылу на конюшню за салуном. «Голубая позвязка» была полна завсегдатаев: ковбои, картежники, городская шваль и женщины легкого поведения. Они обрушили на Дерби гром приветствий. Не удостоив их вниманием, он прошел к столу, за которым обычно сидел и который, к счастью, оказался не занятым, и опустился на стул, повернувшись лицом к зеркалу.

К своему великому изумлению, он отчетливо увидел Кейли, хотя она, очевидно, не замечала его присутствия. Кейли лежала на раскладушке по свою сторону зеркала, ее странная мужская одежда валялась рядом, спутавшиеся волосы скрывали часть лица, глаза были закрыты – она спала. Ее темные, плотно сомкнутые ресницы подчеркивали матовую белизну кожи. Дерби был так потрясен, что не мог пошевелиться. Он ждал, что видение исчезнет, но оно не исчезало. Его собственное отражение было менее четким, чем образ Кейли, слишком явный и живой, почти осязаемый, чтобы его можно было назвать видением.

Орэли подошла к Дерби сзади и положила руки на плечи. Он узнал ее по духам – в зеркале не было ее отражения.

– Что ты там видишь? – спросил он холодным, как металл голосом, не смея отвести взгляд от зеркала или моргнуть.

– Где, милый? – не поняла Орэли и наклонилась, чтобы поцеловать его в голову.

Она никогда не отличалась сообразительностью.

– В зеркале, – пояснил Дерби, сдерживая раздражение. – Что ты видишь?

– Тебя, милый, – нежно сказала Орэли, но в ее голосе звучало беспокойство. – Тебя и себя, и весь салун.

Дерби подался вперед. Кейли. Она спала. Он хотел, чтобы она проснулась, посмотрела на него своим волшебным, успокаивающим взглядом. Но еще сильнее ему хотелось прикоснуться к ней, поговорить с ней, услышать ее смех. У нее такой же чувственный голос, как у Орэли? Или хрипловатый, как у его матери? Или, может, нежный и мягкий, как у Тесси? Она лежала без движения, но не исчезала.

– Принеси мне выпить, – попросил Дерби, не отрывая глаз от серебристой поверхности зеркала.

Орэли поторопилась выполнить его просьбу и скоро вернулась с бутылкой.

– Ты сегодня был у мистера Каванага, – полюбопытствовала Орэли. – Ну и как он?

– У меня сейчас нет настроения болтать. – Дерби постарался ответить по возможности мягче, но даже не удостоил Орэли взглядом. – Ангус еще жив.

– Может, мне лучше пригласить доктора Беллкина, – предложила она. – Я имею в виду для тебя. Ты плохо выглядишь, Дерби. Уставился в зеркало. Может, ты не здоров?

– Отстань, – сухо, но без злобы произнес Дерби.

Кейли пошевелилась во сне; через белую тонкую ткань ее сорочки стала видна прекрасная грудь. У него пересохли губы.

– Но, Дерби... – пролепетала Орэли.

– Уйди, – холодно произнес Дерби.

Ощущение того, что на нее кто-то смотрит, медленно возвращало Кейли из глубин тяжелого сна без сновидений. Она прилегла на пару часов, после того как договорилась с плотниками, малярами и обойщиками, надеясь немного отдохнуть, и неожиданно для себя крепко уснула.

В зале было темно, лишь свет из коридора слабо освещал его, но от зеркала исходило сияние. Посмотрев в него, Кейли сначала увидела керосиновую лампу, горевшую на грубо сколоченном столе салуна, потом Дерби. Он сидел за столом, рядом с ним стояла бутылка, к которой он, по-видимому, не притрагивался. Он наклонился вперед, его красивое лицо, как из фильма о ковбоях, было угрюмым и поросшим щетиной. Кроме него в «Голубой подвязке» будто бы никого не было.

Кейли поспешно схватила лист бумаги, который специально для этой цели держала под рукой с заранее написанным задом наперед вопросом: «Какой у вас год?»

Дерби нагнулся и вывел на покрытом опилками полу: «1887».

У Кейли сдавило сердце; у нее перед глазами стоял надгробный камень. Она быстро перевернула лист и написала: «Я хочу к тебе».

Дерби на мгновение закрыл глаза и произнес с выражением безнадежности на лице:

– Я тоже этого хочу.

«Я найду выход, обещаю», – написала Кейли.

Только некоторое время спустя, когда образ Дерби исчез, она с удивлением подумала, что побудило ее дать такое обещание? Ведь она совершенно не знала, как его выполнить.

На следующее утро она стояла у дверей библиотеки Редемпшна.

– Уже прочли? – спросила библиотекарь, мисс Пирс, которая прожила в Редемпшне всю свою жизнь и хорошо знала дедушку и бабушку Кейли.

Утвердительно кивнув, Кейли положила книги, которые взяла день назад, на стол возврата.

– Быстро читаете, – одобрительно сказала мисс Пирс. – Одри тоже была такой – глотала книги, как переплетная машина. Еще учась в школе, она перечитала все, что у нас было, и нам приходилось специально для нее выписывать книги из других библиотек.

Кейли ответила на похвалу легкой улыбкой.

– Я хотела спросить, не храните ли вы старые реестры или какие-нибудь записи с датами рождений, смертей, биографии жителей города?

Редемпшн был слишком маленьким городком, чтобы иметь свое учреждение, ведущее запись актов гражданского состояния, или хотя бы свою газету. Хотя когда-то, по словам бабушки, здесь издавался еженедельник.

Мисс Пирс просияла от радости.

– У нас есть аппарат для просмотра микрофильмов, конечно, подержанный, и пленка к нему с сотней номеров «Трубы». Вас интересует что-то конкретное?

Кейли прокашлялась.

– Человек по имени Дерби Элдер. Он умер в 1887 году и был похоронен здесь, в Редемпшне...

– Там, где покоится клан Каванагов, – перебила ее мисс Пирс.

Она наклонилась к Кейли и перешла на шепот, хотя, насколько Кейли могла видеть, в библиотеке кроме них никого не было.

– Его мать была владелицей борделя! – Кейли постаралась изобразить удивление, но то, что сообщила ей мисс Пирс, конечно, не было для нее сюрпризом. За прошедшие годы Дерби многое поведал ей о себе, звуковой барьер не мешал Кейли понять его. Только он, разумеется, не упоминал, что умрет в 1887 году.

– Мне... мне хотелось бы знать, что с ним случилось.

– Тогда нет необходимости смотреть микрофильм, – несколько разочарованно сказала мисс Пирс. – У нас есть дневники, которые вела дочь Саймона Каванага, Этта Ли. Она была прямо-таки писательницей. Ранчо Трипл Кей до сих пор принадлежит роду Каванагов. Его нынешняя владелица, кажется, ее зовут Франсин Стефенс, приезжала как раз на прошлой неделе и сделала копии всех материалов, имеющих отношение к ее предкам.

Это означала, что Кейли не могла взять дневники Этты Ли Каванаг: если мисс Пирс не отдала их родственнице автора, то она скорее всего и Кейли не позволила бы вынести их из библиотеки.

– Вы не знаете, где остановилась мисс Стефенс? – спросила Кейли.

Ей не терпелось прочесть дневники, но сердце подсказывало ей, что приезд Франсин Стефенс в Редемпшн может быть важен для нее и им необходимо встретиться.

Лицо мисс Пирс осветилось ослепительной улыбкой.

– Почему не знаю? Она остановилась в старом доме на ранчо Трипл Кей. По-моему, это очень мило, что вы, дети, возвращаетесь в свой маленький городок, восстанавливаете здания, придавая им былое великолепие.

– Она этим занимается? Она ремонтирует дом на ранчо?

Мисс Пирс кивнула:

– Это замечательно, не правда ли? Она работает в Чикаго или в Нью-Йорке, не помню. Занимает какое-то высокое положение. Она хочет проводить свои отпуска на ранчо, и сказала, что, возможно, будет разводить лошадей здесь, ну понятно, у нее это в крови.

Кейли решила про себя, что обязательно посетит мисс Стефенс, и попросила дневники Этты Ли. Мисс Пирс принесла их небольшую затхлую кипу тетрадей в твердых переплетах.

Аккуратно переворачивая страницы, Кейли, улыбаясь, читала записи, характерные для юной леди прошлого века. Будет ли она всегда хорошенькой? Джимми Уилсон подмигнул ей во время урока орфографии или он флиртовал, не дай Бог, не с ней, а с Молли Роббинс, которая сидела рядом?

В дневниках было обескураживающе мало информации о работниках и жильцах ранчо Трипл Кей, не говоря уже о Дерби Элдере, незаконнорожденном сыне дедушки Этты Ли, Ангуса. Этта Ли писала, что хочет, чтобы ее отец, Саймон, снова женился, потому что тогда он, возможно, больше бывал бы дома. Она выражала глубокую привязанность к своему дяде Уиллу и к тебе Бетси, с которыми ей часто приходилось оставаться.

У Кейли урчало в животе, да и библиотека собиралась закрываться, когда она, наконец, наткнулась на упоминание о Дерби, который был для юной Этты Ли темной и сомнительной фигурой. Бесспорно, склонная к викторианской чувствительности, она не уделяла много внимания этому своему второму дяде и обстоятельствам его рождения. Этта Ли не указала дату вверху этой странички, как обычно делала, а сразу начала запись.

Папа и дядя Уилл поехали в город, хотя уже далеко за полночь, и я осталась одна, не считая Глории, дедушкиной кухарки. Я слышала, дядя Уилл сказал, что Дерби Элдера застрелили в салуне «Голубая подвязка»... Не знаю, что бедная Кейли будет без него делать...

У Кейли перехватило дыхание, она не могла шевельнуться. Новость о гибели Дерби была ужасной, но, увидев свое собственное имя, написанное рукой давно умершей девочки, она была потрясена до глубины души и лишилась чувств.

Мисс Пирс привела ее в себя. Она положила руку, легкую, как пух, на плечо Кейли и поставила перед ней стакан горячего чая.

– Вы в порядке, милочка? Вы ужасно выглядите – белая как снег. Выпейте это сейчас же.

Кейли пришлось использовать обе руки, чтобы поднести стакан к губам, который так прыгал, что мисс Пирс благоразумно отодвинула дневники Каванаг в сторону. Слова, написанные Эттой Ли, отдавались эхом в голове Кейли: «...Застрелили... не знаю, что будет делать бедная Кейли... бедная Кейли...»

Это, конечно, могло быть совпадением, но ее имя было довольном редким. Кейли отхлебнула чай. Господи, неужели это возможно? Неужели она сможет попасть в мир Дерби?

– Ну как? Чувствуете себя получше? – с нетерпением спросила мисс Пирс.

Кейли кивнула, сделав над собой усилие и с трудом встав, поскольку библиотека уже закрывалась, но тут же снова упала в кресло.

– Я... я знаю, вам пора домой...

– Ерунда, – поспешила успокоить ее мисс Пирс. – Меня никто не ждет, кроме моего кота Милтона, а он не будет слишком сильно волноваться.

Кейли улыбнулась через силу, она была очень признательна мисс Пирс. Ей не хотелось оставаться одной. Только не сейчас.

– Вы раньше когда-нибудь слышали мое имя, мисс Пирс? – спросила она.

– Вы приходили за книгами Нэнси Дрю, когда гостили у бабушки, – шутливым тоном ответила мисс Пирс.– И я помню, что вы перечитали Джен Эйр раз десять.

– А жил ли здесь еще кто-нибудь по имени Кейли или, может, по фамилии Кейли?

Мисс Пирс, хранительница литературного наследия, поджала губы и задумалась.

– Не припомню, милочка. Но буду рада выяснить это для вас и сообщить результат, – заверила она Кейли.

Кейли с тоской смотрела на кипу дневников, которые стояли теперь на верху книжного шкафа, заполненного старинными справочниками.

– Я знаю, уже поздно, – сказала Кейли, чувствуя себя неловко, – но если бы я могла сделать несколько копий из дневников?..

– Мне очень жаль, милочка, – твердым голосом ответила мисс Пирс. – Это невозможно, по крайней мере, сегодня. У нас очень старый аппарат, и требуется много времени, чтобы он нагрелся. К сожалению, я его уже отключила.

Кейли кивнула. Она придет завтра еще раз посмотреть дневники. Только она не представляла, как сможет дождаться завтрашнего дня, не зная, упоминала ли ее имя Этта Ли в других дневниках. А еще тяжелее для Кейли было то, что она оставалась в неведении, кто и почему застрелил Дерби. Страдал ли он или умер сразу? На мгновение Кейли показалось, что ей опять станет дурно.

– Да вы возьмите дневники, – прошептала мисс Пирс.– В ваших венах течет благородная кровь, и вы здесь не чужой человек. Но завтра утром вы должны их вернуть. Если мисс Стефенс приедет еще раз заглянуть в них, мне трудно будет объяснить, где они.

Кейли чуть не задушила в объятиях маленькую женщину, но, увидев, что мисс Пирс оробела от такого взрыва благодарности, она заставила себя быть более сдержанной.

– Я обещаю, что буду аккуратной, – заверила она.

Кейли допила чай, и они вместе вышли из библиотеки. Их окружили звуки маленького городка в летний вечер: кто-то звал ужинать детей, поливальные машины разбрызгивали алмазы на истомленные жаждой лужайки и цветочные клумбы. Призрак бесстрашной луны предупреждал умирающее солнце о том, что день подходил к концу.

– Спасибо, – сказала Кейли с дрожью в голосе, когда она стояли на ухабистом тротуаре и мисс Пирс почти благоговейно закрывала дверь библиотеки. – Спасибо за все.

Мисс Пирс похлопала ее по руке:

– Я не знаю, зачем вам все это нужно, но если вам понадобится с кем-то поделиться, то можете мне доверять.

Сказав это, маленькая степенная женщина направилась к своему домику, который стоял в конце этой же улицы, в тени плакучей ивы.

Кейли аккуратно положила дневники на сиденье машины и села за руль. Она остановилась у супермаркета купить хлеб и сыр, собиралась поджарить на ужин сандвич и провести весь вечер за чтением дневников Этты Ли. Однако когда Кейли добралась до дома, она была удивлена и расстроена, увидев белый «ягуар» Джулиана, припаркованный перед домом.

Джулиан стоял на свежепокошенном газоне, приветливо болтая с помощником маляра, который соскабливал со стены дома лишай, готовя ее к покрытию белой краской.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Кейли, подбежав к нему.

Ей следовало быть более дипломатичной, но вопрос сам сорвался у нее с языка.

– Я думал, ты будешь, рада меня видеть, – ответил Джулиан с обидой в голосе.

Помощник маляра опустился на колени, чтобы собрать инструменты. Кейли тяжело вздохнула.

– Я думала, мы договорились, что ты останешься в Калифорнии, пока я не позвоню тебе.– Голос Кейли звучал натянуто, несмотря на все усилия смягчить тон.

В одной руке у нее был пакет с продуктами, в другой дневники Этты Ли. Джулиан потрясающе выглядел в белой хлопчатобумажной рубашке и сшитых на заказ черных брюках, весь безукоризненно чистый, как и его машина. «Как ему это удалось, – удивилась Кейли.– Проехать длинный путь от Лос-Анджелеса до Редемпшна, которые находятся в разных штатах, так, что машина абсолютно не запылилась?

– Разреши хотя бы угостить тебя ужином, – сказал он печально. – Я даже не прошу позволить мне остаться здесь: я уже заказал себе номер в местном мотеле.

Он замолчал, стараясь подавить негодование, но ему это не удалось.

– Будь благоразумной, Кейли. Нам действительно нужно поговорить!

Кейли смотрела на него и думала, какие красивые, умные, талантливые дети могли бы быть у них, и ей стало невыносимо грустно. Она мучительно хотела детей, но понимала, что не может иметь их от Джулиана. Было нечестно обнадеживать его, ведь в глубине души она знала, что напрасно отнимала у него время, да и у себя тоже. Она уже слишком долго обманывала и себя, и его.

– У меня здесь все, что нужно для сырных сандвичей, – сказала она, похлопав рукой по пакету.– Заходи. Я приготовлю ужин, и мы скажем друг другу все, что должны сказать.

– Кейли, извини. Я должен был дождаться твоего звонка, – остановил ее Джулиан, когда она стала подниматься на крыльцо.

Кейли постаралась изобразить улыбку. Она встречалась с этим человеком пять лет, и он был очень хорошим другом, даже если она и не любила его...

– Ничего, – полушепотом произнесла Кейли, боясь момента, когда придется сказать ему, что она хочет расторгнуть их помолвку. – Заходи, Джулиан, ты, должно быть, голоден.

Они ели сандвичи и разговаривали о каких-то совершенно не имевших значения вещах, чувствуя себя ужасно неловко, пока Джулиан наконец не затронул волновавшую обоих тему.

– Кейли, между нами все кончено?

Кейли старалась сдержать наворачивавшиеся на глаза слезы. Сказать «прощай» было тяжело, даже если это было единственным верным решением. Она протянула Джулиану дорогое кольцо с бриллиантами, которое он подарил ей.

– Да, – с трудом выдавила она из себя. – Все кончено.

– Почему?

Это был уместный вопрос, но как нелегко было на него ответить.

– Потому что я не люблю тебя, Джулиан, – ответила Кейли, стараясь, чтобы ее слова звучали помягче. – И потому что ты не любишь меня.

Он взял кольцо и нерешительно положил его в карман брюк. Кейли вспомнила, что в этом кармане у него обычно лежала мелочь и запасные батарейки для пейджера. «Почему, – подумала она, – в такие серьезные моменты в голову лезут совершенно дурацкие мысли?»

– Понимаю, – только и смог сказать Джулиан.

Кейли захотелось прикоснуться к нему, попросить прощения за то, что она обидела его, но она не могла произнести ни слова. Она просто сидела, кусая нижнюю губу, ее глаза были наполнены слезами.

– Я не уверен, что смогу обсуждать это сейчас, – не выдержал Джулиан.

Кейли захотелось, чтобы он рассердился, закричал, начал швырять вещи. Тогда она не чувствовала бы себя таким бессердечным чудовищем.

– Я возвращаюсь в Лос-Анджелес, – добавил он, выходя из кухни.

Кейли последовала за ним, ее лицо было мокрым от слез, подбородок дрожал.

– Прощай, Джулиан. – Это все, что она была в состоянии сказать.

Джулиан поцеловал ее в лоб.

– Прощай, – хрипло ответил он и пошел к машине.

Кейли закрыла за ним дверь. Ей хотелось упасть на пол и плакать, но не из-за Джулиана, не из-за того, что она причинила ему боль, а плакать по своим детям, которых никогда не будет. Через некоторое время, обретя душевное равновесие, она вернулась на кухню, умылась, налила чашку крепкого чая с сахаром, как она любила, взяла дневники и направилась в бальный зал.

Зеркало было пустым, и Кейли долго стояла, прислонив лоб к стеклу, как никогда остро ощущая свое одиночество. Наконец, она села на край раскладушки и снова принялась за чтение дневников. В них больше ни разу не упоминалось ни ее имя, ни имя Дерби Элдера. Глубоко разочарованная, Кейли приняла ванну и легла спать. Но перед этим она перенесла раскладушку наверх, в детскую спальню. Кейли знала, что, оставшись в зале, не обрела бы покоя.

На следующее утро, приняв душ и позавтракав на скорую руку, она надела брюки цвета хаки, кофточку из набивного ситца с короткими рукавами, кроссовки и подкрасила губы. Затем села в машину и, вернув дневники в библиотеку, как и обещала, направилась в сторону ранчо Трипл Кей. В последний раз она видела это ранчо в детстве. Тогда дом был заколочен, конюшни стояли пустые, а вся мебель была распродана.

Бабушка почти ничего не рассказывала ей о семействе Каванагов. Кейли знала от нее только то, что его члены, пережившие первую мировую войну, разъехались по стране.

Теперь, как и дом Кейли в Редемпшне, главный дом ранчо Трипл Кей был полон подрядчиков и их помощников. Молодая женщина с живыми серыми глазами и темными волосами, забранными во французскую косичку, вышла на веранду встретить ее. Без сомнения, это была Франсин Стефенс.

– Я Кейли Бэрроу, – представилась Кейли, подойдя к крыльцу и протягивая руку для приветствия.

Франсин улыбнулась и чуть заметно побледнела, ее пальцы напряженно сдавили перила.

– Значит, это правда, – пробормотала она.

Кейли почувствовала волнение, как перед каким-то великим открытием, и самый обычный страх.

– Что – правда? – спросила она, остановившись.

– Извините, – мягко уклонилась от ответа Франсин. – Я не хотела быть невежливой. Как вы, вероятно, догадались, меня зовут Франсин Стефенс. Ангус Каванаг был моим пра-пра-пра-прадедушкой. Не знаю точно, сколько «пра» нужно добавить или убрать. Заходите, и мы поговорим.

Когда Кейли поднималась по ступеням вслед за хозяйкой, ее вдруг охватило другое странное чувство – все здесь казалось ей знакомым, хотя она никогда не была внутри дома.

– Здесь страшно, – неожиданно вырвалось у нее.

– Вы еще и половины не знаете, – заинтриговала ее Франсин. – Подождите, я покажу вам, что нашла на чердаке.