– Лось, ты лучший…
Анька глаз не может открыть; ее тело сейчас ленивое, двигаться не хочется от слова вообще. Она облизывает горячие губы и тотчас получает поцелуй – порцию необязательной, но такой сладкой ласки. Вот это странно вообще; случайные любовники не целуют так. Они вообще не целуют после того, как получили свое. После – это время для быстрых скользких фраз типа «а не пора ли тебе», «я вызову тебе такси», «увидимся еще». Но Лось молчал.
Он все приглаживал Анькины влажные волосы и целовал ее – словно и в самом деле был влюблен, словно любовался ее раскрасневшимся лицом, – и прихватывал ее губы своими, чтобы в Анькиной голове отпечаталось навсегда – это не игра и не притворство.
Он все еще был в ней. Его член все еще наполнял ее лоно, хотя Анька уже чувствовала, как крепкая плоть становится мягкой и не растягивает ее тело так волнующе, и это было, пожалуй, жаль. Анька была бы не прочь повторить все еще разок.
«Я как парк юрского периода, в пещере которого сдох последний динозавр», – попыталась по привычке поерничать Анька, но шутка не нашла отклика в ее душе. Вот конкретно сейчас над Лосем смеяться было не охота. И влипать в эту невероятную, сладкую нежность не хотелось, потому что потом придется отдирать себя с мясом, с болью, когда не захочется покидать его уютные объятья, когда подлый мозг поверит, что его руки, так умело дарящие тепло – это навсегда или, по крайней мере, взаправду.
– Ну все, – тихо произнесла Анька, изо всех сил стараясь смягчить свой голос и не допустить ни одной издевательской ноты, чтобы ненароком не обидеть Лося – вот же странная штука! – или Господа Бога, преподнесшего ей этого мужчину в качестве новогоднего подарка. – Мне правда было хорошо. Очень. Но пора и честь знать. Я снова в душ, и домой. Надеюсь, ты мне за воду счет не выставишь?
«Боженька, это был отличный Лось, самый классный секс и самый лучший Новый год в моей жизни! – казалось, Анька даже думает шепотом, чтобы не вспугнуть хрупкое совершенство этого дня. – Все было просто… отпадно. Ты лучший, Боженька. Спасибо. Вот за это – реально спасибо!»
– Домой? – переспросил Лось невозмутимо, не прекращая своих поцелуев. Его язык осторожно скользнул по ее губам, и Анька ощутила очередной прилив возбуждения. Вот так запросто, с полоборота – она снова хотела этого практически незнакомого человека, этого Лося. – Зачем тебе домой?
И Лось тоже хотел ее.
«О-о, – промелькнуло в голове у Аньки, – динозавр, кажись, ожил…»
– Жить я там буду, – сварливо ответила Анька, забывая свое искреннее желание не обижать Лося и стараясь не думать о том, что продолжение было бы очень кстати, и у нее появилась бы вполне законная причина целовать Лося, отвечать ему на его странную, такую трогательную нежность. В конце концов, он сам виноват, чего задает идиотские вопросы, поэтому заслужил порцию хамства. – Не тупи.
– А как же дети? – напомнил коварный Лось. – Ты мне их обещала.
Анька, до того блаженно млеющая в его руках, в изумлении распахнула глаза.
– Лось, – потрясенная, произнесла она, делая уверенные попытки выползти из-под мужчины, – ты, что ли, больной?! Упал, ударился головой? Какие дети?!
– Какие получатся, – резонно заметил Лось, внимательно глядя Аньке в лицо и не пуская ее.
– Лось, признайся: ты маньяк? Ты меня похитил, запрешь на своем ранчо и сделаешь инкубатором для твоих лосят?
Лось, как показалось Аньке, с досадой пожал мощными плечами.
– Я не запирал тебя, – ответил он и с неохотой отстранился от Аньки. – Двери открыты.
«Обиделся, что ли? Ну, надо же, какая тонкая душевная организация у лосей!» – сварливо подумала Анька, наблюдая, как Лось неспешно отыскивает свою распашонку.
Лось собрал свои вещи и неспешно вышел из комнаты, вероятно, направился в душ, и Анька осталась одна – в тишине, в своем колючем сопротивлении.
В «долго и счастливо» Анька не верила в принципе, а уж в любовь с первого взгляда и в желание Лося настрогать лосят с первой попавшейся смазливой девицей – тем более. Нет, ну серьезно? У Аньки даже не хватало слов, чтобы сформулировать всю глубину ее недоверия к создавшейся ситуации. Легче поверить в то, что Лось и правда маньяк, чем в то, что он поверил, что свалившаяся к нему на колени нетрезвая девица в порыве благодарности нарожает ему ребятишек.
«Бред какой-то!» – ругалась Анька, чувствуя, что у нее мозг закипает. Ей казалось, что она слышит гаденькое лосиное хихикание, но от одного воспоминания непроницаемого лица Лося у нее рвались все шаблоны. То есть, он ее троллит? Издевается над ней, шутит? А где тогда смех, и вообще в каком месте смеяться?!
Завернувшись в свое полотенце, она тотчас же приступила к поискам на лосиной территории. Ну, мало ли… Вдруг за кровать завалились трусы его прошлых жертв, или на стене кровью написано «помогите»? Но ничего такого, разумеется, в комнате не было, и даже пол под кроватью блестел, как навощенный.
А вот безделушки на полочках – это было уже интересно. Анька не успела даже поёрничать на тему, зачем такому огромному Лосю такая хрупкая мебель, как у нее мозг воспламенился от ярости.
Среди каких-то охотничьих мелочей – клыка хищного зверюги, охотничьего ножа в потертых кожаных ножнах, – стояли фотографии в рамках. На одной из них Лось попирал ногами убитого сородича, к слову. А на другой…
– Ну, надо ж было догадаться! – страшным шепотом произнесла Анька, осторожно взяв в руки стеклянную рамочку и испепеляя взглядом Лося на фотке. – Ах ты ж, Ромео парнокопытный, Дон Кихот ты сохатый… Папа, папа!..
Рядом с Лосем, в панаме и увешанный кармашками, как Вассерман, был запечатлен ее отец. Напрягая память, Анька припомнила, что с этими трофеями отец фотографировался в позапрошлом году. Значит, и Лося он знает давно. Отец Аньки был заядлым охотником, Анька с младых ногтей видела чучела, перья, клыки и рога, и играла мелкими шариками картечи и тяжеленькими, хищными жаканами.
– Вот и нет никакой любви с первого взгляда, – с усмешкой произнесла Анька, возвращая фото на полочку. – А есть, скорее всего, папина безграничная опека. Поздравляю, папа. Это самый шикарный твой трофей! Реально завалил матерого. Но твои бизнес-партнеры – у меня это прошедший этап.
Отец Аньку любил безгранично, и Анька отвечала ему тем же. В принципе, у них были идеальные отношения – полное взаимопонимание, уважение и доверие, за исключением одного щекотливого пунктика. Папа желал во что бы то ни стало пристроить дочку «за хорошего, достойного человека». В его любящей отцовской душе Лось, вероятно, рождал ассоциации, связанные с каменными стенами, ну, на худой конец – с тем же шкафом. А что, мебель в хозяйстве всегда пригодится.
Но Анька для себя давно решила: никаких больше бизнесменов. Не тех, с которыми работает отец. Нет. Ни в коем случае. Тогда, давно… ей пришлось признаться отцу, что она встречалась с этим… с акулой. Не то, чтобы Анька сильно страдала… хотя, конечно, страдала, но самой себе не признавалась в этом и упрятывала свои муки любви под хихиканье и беспечность. Ей было невыносимо стыдно спрашивать у отца об этом человеке, еще более стыдно видеть в глазах отца понимание того, что произошло и почему Анька расспрашивает про акулу. Но на тот момент терпеть и ждать у нее сил больше не было.
Не было никаких сил.
Дальше – она это отчетливо понимала, как бы не веселилась и не дурачилась, – была бы только тоска и слезы в подушку. Глупая, сопливая, детская надежда и тягучие серые дни бесполезного ожидания. Такая перспектива Аньке совсем не нравилась, и она решительно поставила точку.
Да. Пришлось поставить точку.
Больше к вопросам об этом человеке она не возвращалась никогда, просто вычеркнув его из своей жизни, планов, надежд, памяти.
Но тут отец почему-то вдруг почувствовал себя виноватым, и принялся подыскивать Аньке утешительный приз, трофей, как она называла всех женихов, подогнанных ей отцом.
Один был Кролик, всем хороший чувак, но уж с больно подвижной, уморительной зубастой физиономией. Анька правда не знала, чем руководствовался батя, знакомя ее с этим индивидуумом. Наверное думал, что если она и не выйдет за него замуж, так хоть поржет. Другой был Удав. Длинный, тощий, скучный. Но самодовольный и вальяжный, как Каа, обожравшийся мартышек. Говорят, богатый до умопомрачения. И с Анькой у него возникло абсолютно полное, глубокое и взаимное чувство – чувство омерзения. На том и расстались.
– Теперь, значит, Лось, – бормотала Анька, поспешно натягивая на себя платье. – Да я тебе что, смотритель зоопарка, что ли…
Лось из всего стада «женихов» очень выгодно выделялся, это Анька признавала. Во-первых, в его внешности не было ничего смехотворного, и даже ключ от Нарнии… гхм… впечатлил ее скважину, скажем так. Лось был красив – это факт. Во-вторых, он не смотрел на нее свысока, как Удав с пятнадцатиметровой высоты на кусок говна. В-третьих, он не стал хвалиться своими трофеями, кубкам, наградами и баблом, коего зарабатывает явно немало – и это был очень жирный плюс к его карме. А уж решительность, с какой он завалил Аньку в койку, и его действия без лишних предисловий и томных объяснений – это вообще плюс сто очков Гриффиндору. Но…
– Папины партнеры – это только папины партнеры, сам пусть с ними трахается…
План побега созрел в Голове Аньки тотчас же, как она поняла, откуда ветер дует, и под какими парусами к ней приплыл Лось. Ну его к четям собачьим! Просить у него вызвать такси, чтоб с комфортом добраться до дома, она не собиралась. Вообще ни о чем просить его не хотелось. Это все равно, что у Удава попросить мороженого. Он купил бы его, непременно купил, но вручил бы с такой физиономией, будто нагадил в этот вафельный стаканчик. Отвратительно. К тому же Анька не выносила собственной беспомощности, и ей легче было помереть, чем показать, ну хоть немного намекнуть Лосю, что она нуждается в его помощи.
– Благодетель, блин, – сурово пыхтела Анька, крадучись спускаясь по лестнице вниз и держа туфли как молотки, чтоб в случае нападения отбиться их острыми каблуками. – Спаситель, блин…
Шкаф с одеждой Анька нашла не сразу, путем тыка. Притом там она обнаружила не только остроносые щеголеватые ботинки сорок шестого размера, но и странные, уютные, мягкие, растоптанные до бесконечности угги. В каждый сапожок Анька могла запихать сразу две ноги, и совершенно не важно, как она надела бы эту обувь – правильно или задом наперед.
– Так, лыжи не трогаем, – решительно произнесла Анька, отодвигая в сторону надраенные до зеркального блеска ботинки Лося. – А то пришьет мне кражу, они ж поди дорогие, как крыло от самолета. А вот сапожки…
Помимо обуви Анька похитила у Лося совершенно необъятную куртку, которая висела на ней как простыня на пугале. Модная спортивная шапочка, сползающая на глаза, довершила образ.
– Доберусь до дома – верну, – грубо пообещала Анька, оглядывая тихий гостеприимный дом. -Адьёс, пупсик!
И она решительно вывалилась на мороз.