Только раз, и то если повезёт, ты встречаешь человека,
который разделяет твою жизнь на две части, до встречи с ним и после.
Никита
С момента выхода из зоны прилета я находился словно в каком-то тяжёлом тягучем сне. Помнил, что пока ехали в такси, я, перед тем как вырубиться, только и смог спросить маму еле ворочавшимся языком, почему здесь такие страшные дома?
Дома и правда были некрасивые – высотные, с серыми шрамами швов между плитами, кое-где с балконами разного цвета и висевшими на них флагами – одеждой. Ехали очень долго, в машине не было кондиционера, и даже я, привыкший к жаркому климату Ближнего Востока, покрылся бисеринками пота.
Там, куда нас привезло и выбросило такси, было очень непривычно – тесная квартирка в кирпичном многоподъездном доме, от которой мама почему-то была в восторге, густые кроны деревьев прямо под окнами, но самое главное – лифт: трясущийся, с лязгающей кабиной и очень вонючий, впрочем, как и весь этот дом.
Первым делом я опрыскал убогую комнатушку духами, которые вытащил из сумки мамы, едва та отвернулась.
Через какое-то время подоспела фура с мебелью и нашими вещами, доставленным грузовым рейсом. Я ужасно боялся, что в процессе перевозки могло что-то потеряться, но все обошлось. Перебирая свои вещи, подарки друзей, фотки, я отгонял от себя горькие мысли, что никогда больше не увижу те места, в которых вырос. Мама говорила, что я родился в Москве, но этого я не помнил. А помнил горы Гиндукуш, темно-синее озеро Банде-Амир, куда мы часто ездили с мамой и отцом на пикники, и покрытые сочной травой долины.
Днём следующего дня мама замесила тесто, чтобы приготовить булани, а я сидел и смотрел в раскрытое окно и прислушивался к уличному шуму.
– Никит, ты бы не сидел, как старичок на лавочке, не терял зря время – сходи во двор, познакомься с ребятами. На улице так хорошо, прекрасная погода, солнышко, – наконец, не выдержала она.
Я ничего не ответил. Ну куда бы я пошёл один? Да и что, подошёл бы какому-либо пацану и предложил свою дружбу?
– А помнишь ту девочку?
– Какую? – я прекрасно понял, о ком она говорит, но не подал виду.
Как бы я смог забыть такую? В Афганистане не часто увидишь светловолосых женщин – они, в основном, как и моя мама, были приезжими. А у вчерашней знакомой волосы были необыкновенного цвета – как червонное золото, и так же блестели, а внимательные карие глаза напоминали глаза косули, которых я часто видел у берегов Кунара.
– Никит, – мама села на диван, умоляюще сложила руки. – Мне так хочется, чтобы тебе здесь понравилось, чтобы ты поскорее освоился. Иди, прогуляйся. – Я пожал плечами – как-то неохота одному бродить, скучно. – Ну позови соседку, что ли?
Мама указала рукой на одну из коробок:
– Где-то там упакованы твои шахматы, нарды, футбольный мяч… Может, вы поиграете с ней в какие-нибудь игры? А я, как только испеку булани, схожу к соседям с угощением, познакомлюсь поближе, да и Олю приглашу зайти в гости.
Не знаю почему, но едва раздался звонок в дверь, я запаниковал. Распахнул дверцы шкафа, судорожно начал перебирать висевшие на плечиках рубашки, а сам прислушивался к разговору мамы с кем-то в холле.
– Никита, это к тебе! – услышал я ее голос, затем дверь распахнулась. – Оля уже ждёт тебя. – Она меня ждёт! Слова мамы отозвались в мозгу и волной разошлись по всему телу, покрывая кожу мурашками. – Ник, – мама наклонилась ко мне и тихо добавила: – Замечательная девочка. Я буду рада, если вы подружитесь.
Я просто кивнул, не в состоянии произнести ни слова и мысленно соглашаясь с мамой.
Девчонка улыбнулась, оглядев меня с головы до ног, и удивлённо подняла брови, когда я с помощью рожка стал обуваться.
– Ты что такой нарядный, как на праздник собрался? – спросила, и настала моя очередь уставиться на неё. – Почему ты в парадной одежде?
Я удивился. Парадная одежда! С каких пор начищенная обувь и отглаженная рубашка стали парадной одеждой?
– Нормально все. Пойдём, покажешь мне местность.
– Никита, – мама выглянула из кухни. – Возьми деньги на мороженое.
Сунув мелочь в карман брюк, я открыл дверь для своей новой подружки, и мы наконец-то вырвались из душной тесной квартирки.
Как ни странно, но с этой девчонкой мне было интересно. В ней отсутствовала жеманность, которой грешили дочери высокопоставленных сотрудников посольства, учившиеся со мной в одной школе. Оля рассказывала мне смешные истории про своих одноклассников, копировала учителей, и ее смех был такой заразительный, что я не мог не хохотать вместе с ней.
Дойдя до перекрёстка, мы обнаружили ларёк с мороженым, и я купил ей эскимо. Денег на второе не хватило, но Оля охотно делилась со мной своей порцией.
В одном из заросших акациями дворов к нам прибилась облезлая собака. Она с тоской глядела на мороженое, жалостливо поводя бровями, и нам пришлось отдать остатки псине.
– Это Дик, мой пёс, – пояснила девчонка, почёсывая собаку между ушей.
– Твой?
Она кивнула:
– Ну, вообще-то у него нет дома, но мы с Риткой его кормим. Дик очень умный. Его все здесь знают.
– Почему же тогда никто не возьмёт его к себе?
– Мне мама не разрешает. У неё аллергия на собак.
Я опустился на корточки. Дик уткнулся своим влажным носом мне в ладони.
– А где же он живет зимой?
Оля вздохнула, поднимаясь:
– В подвале. То у Ритки, то в нашем доме под лестницей. Мы его прячем от ловцов.
– А у вас холодно зимой? – спросил я, и девчонка как-то странно посмотрела на меня.
– А ты что, не знаешь? – Я покачал головой. Какое то время мы шли молча, я чуть позади. – Никит, ты не здешний?
Я пожал плечами:
– Родился здесь, а потом мама по работе уехала сначала в Оман, а потом мы долго жили в Афганистане, пока там не началась война.
– Ух ты! – Оля повернулась ко мне – глаза круглые от удивления. – Ты, значит, афганец?
– Нет, я русский, – улыбнулся. – Просто моя мама работала там в посольстве.
Зря мы завели этот разговор. Перед глазами встали родные мне места, лица друзей, наш просторный дом. Теперь это позади, и кто знает, вернусь ли я когда-нибудь обратно. Все, что осталось у меня – это воспоминания, знание языков и восточной культуры.
– А в какой школе ты будешь учиться? – Оля с интересом разглядывала меня своими тёмными и тёплыми, как крепко заваренный чай, глазами.
Я пожал плечами.
– Наверное, какая ближе.
– Значит в нашей! – Она подпрыгнула и восторженно захлопала в ладоши. – Я иду в седьмой класс, а ты?
– Да не знаю я ничего, – я и вправду не знал.
Вполне возможно, мне тоже придётся вернуться на год назад и стать великовозрастным семиклассником. Вот черт. Мне почти пятнадцать, но из-за беспорядков в Афганистане, я пропустил почти весь учебный год.
Пока я пытался отогнать невеселые мысли, моя новая приятельница торопливо что-то щебетала о своих одноклассниках, а Дик, радостно виляя хвостом, подпрыгивал и пытался достать до лица девчонки розовым языком.
По всей вероятности, мы гуляли дольше отведённого нам времени, потому что когда подошли к дому, у подъезда уже стояла взволнованная и сердитая мама Оли. Увидев нас, она уткнула руки в бока, а я почувствовал себя виноватым, словно злодей, похитивший невинную принцессу.
– Ольга, где тебя носит?! Немедленно домой! Когда я тебе сказала быть дома?
– Ой, мамочка, я не взяла часы…
– Дома поговорим, – она кинула на меня колючий взгляд.
Оля только и успела, что быстро обернуться – от жалкого выражения лица девчонки у меня внутри все перевернулось.
В ту ночь, лёжа в кровати, я никак не мог заснуть от переполнявших меня впечатлений дня – глядел в потолок и думал об этой девчонке. Оля. Даже ее имя мне нравилось – мягкое и звенящее, идеально подходившее ей. Стоящая она, как сказала бы моя мама – с ней не скучно – раз, не выпендривается – два, а ещё она очень красивая.