Моя горькая месть

ГЛАВА 1

Первую книгу "Твоя жестокая любовь" можно прочесть полностью и бесплатно. В аннотации к этой книге есть кнопка перехода на 1 книгу=))

- Ты мое чудо! Солнышко мое!

Я придерживала свою трехмесячную дочь на руках, и с умилением наблюдала, как она пыталась опереться маленькими ножками об пол.

- Всего три месяца, и уже так выросла.

- Все налюбоваться не можешь? – подмигнула мне Катька. – Красивая девчонка, одобряю! Кстати, ты видела?

Подруга крутит телефоном, привлекая внимание Поли. А у меня дежавю.

Недоброе предчувствие. Год назад все тоже началось с того, что Катя передо мной смартфоном вертела… год назад…

- Год прошел. Боже мой, ровно год, - я передала дочь на руки лучшей подруги, и взяла телефон, на дисплее высвечивалась страничка с новостным пабликом нашего родного городка.

Из которого мы обе, к слову, тоже уехали ровно год назад.

И мамы не стало в этот день, а я обо всем забыла, воркуя над малышкой.

«… эта трагедия стала большим ударом для всего города. Ровно год назад хлопок газа унес сто семнадцать жизней наших сограждан. Мы должны помнить о всех них, помнить, и молиться. Там, на небесах, все те, кто погиб, стали ангелами, и защищают нас.

Но мы не должны забывать и о двух юных девушках, чьи тела так и не были обнаружены – Екатерине Воронцовой и Веронике Гарай не довелось повзрослеть, и узнать, как жесток и непригляден бывает наш мир. Но эти два херувима, без сомнений, наблюдают сейчас за нами с небес…»

- Неприятно, да? – скривилась подруга. – Нас мертвыми считают. Может, пора…

- Нет, Кать. Не пора. Я ведь не заставляю тебя прятаться со мной, но для меня быть мертвой оказалось гораздо проще.

- Тогда и я побуду пока херувимом, когда еще доведется, - подмигнула она мне. – А вообще, Вер, день сегодня жуткий. Смотри, даже небо плачет.

- Это Питер.

Не думаю, что небо рыдает по моей маме. Или по погибшим от взрыва в доме, где я жила, и куда только чудом не пошла, решив спрятаться у подруги. А ведь не отойди я тогда на те пару шагов, которые успела сделать, не было бы в моей жизни Полины. Завалило бы, дом сложился за моей спиной, как сделанный из карт.

Как бы ни было это ужасно, эгоистично, но трагедией я воспользовалась, и начала новую жизнь.

А когда узнала, что жду Полю, когда поняла, что те несколько ночей с этим мерзавцем не остались без последствий, тогда я и осознала, что все было не зря.

***************

Год назад

Всего десяток шагов, пройденных в слепой уверенности, что жизнь наладится. Ведь я так решила, решила впервые быть сильной, и жить так, чтобы и себе доказать, и всему миру, что Влад ничего не стоит.

Просто эпизод в моей жизни. Никто, даже меньше, чем никто!

Разлюблю его, вырву из сердца, это легко будет сделать, ведь любовь – другая грань ненависти, а ненависть к нему во мне сильна, она кипит, она взрывается, требуя крови.

- Паспорт забыла, - вспомнила, остановилась, и в следующее мгновение упала на раскаленную от жары, чуть влажную, и усыпанную мелким щебнем землю. Меня волочет, тащит вперед, в лицо впиваются мелкие камни, и я ничего не слышу. Лишь мерзкий звон в ушах, но ни дуновения ветра, ни пения птиц, ни, даже, извечного городского шума. Ничего!

Что произошло? Я не понимаю, ничего не понимаю!

Уперлась руками в землю, а лбом в грязный ствол дерева, к которому меня оттащило, и спустя пять минут, а по ощущениям, спустя целую вечность, я смогла обернуться.

Множество людей вокруг, все одеты разношерстно: в халатах и тапочках, в платьях, в деловых костюмах, в трениках, и вся эта толпа собралась нестройным полукругом рядом с безобразным каменным мусором, чадящим, как адово пекло.

Это же мой дом!

Мой дом, которого больше нет…

***************

- Вот, что я про Влада нашла, - Катя снова протягивает мне смартфон, а я уже искренне его ненавижу, от того и смеюсь, радуя Польку.

Дочка любит, когда я ей улыбаюсь, когда веселюсь, пусть и через силу. Когда я радуюсь, радуется и она. И наоборот, ее улыбка делает меня самой счастливой, и заставляет, пусть и на миг, забыть обо всем плохом, что случилось в моей жизни. Я ужасная мать, ничего не понимающая в воспитании детей, но уж веселье свое я дочери подарить сумею.

- Ты чего ржешь?

- Твой телефон – мое наказание. А про Влада, Кать, я уже говорила, я не хочу знать НИЧЕГО! Если ты увидишь посвященный ему некролог, только тогда и сообщи… хотя, нет, даже это я бы знать не хотела, - хотелось прокричать эти слова, как и все, что касаются этого подлеца, но я заставляю говорить себя мягко и весело, чтобы не пугать дочь.

- Я думала, ты собиралась устроить ему веселую жизнь, - нахмурилась подруга. – Когда мы в Питер ехали, ты ведь твердила, что уничтожишь его! Всю дорогу только об этом и говорила, и я… ну, я именно этого и ждала, если честно. Чтобы как в мексиканском сериале.

Я забрала из рук своей чокнутой подруги Полю, и прижала к себе, невольно пугаясь ее светлых глаз. Смотрю в них, и его вспоминаю.

Влад, будь ты проклят!

- Я говорила так, потому что о ней не знала. О Поле.

- То есть, ты все ему спустишь? – Катя сузила глаза, подведенные, с кошачьими стрелками, тянущимися к уголкам бровей, и выглядела в этот миг довольно-таки угрожающе. – Вер, тогда к чему все это? Ты без паспорта живешь, прячешься, все мертвой считают… зачем? Я думала, ты ждешь, время выжидаешь, чтобы ударить побольнее. А ты опять за старое, да? Мамашу свою полоумную простила, так теперь еще и мудаку этому решила позволить спокойно жить?

Нет.

Не позволю.

… - уверена, что взрыв дома – его рук дело! Ты сама говорила, что он что-то о твоем убийстве говорил. Или… ах, да, ты же в это время должна была быть на работе. Но это все-равно Влад, захотел, чтобы ты и дома лишилась, и устроил это, - шипела подруга. – И тетю Надю он убил, пусть и не своими руками, и…

ГЛАВА 2

У моего счастья светлые глаза – прекрасные, лучистые… иногда пугающие меня, но я всегда себя одергиваю. Не стоит бояться Полю из-за глаз Влада.

Счастью три месяца, у счастья крохотные ладошки и ножки, и не верится даже, что я – мама такого чуда!

- Посидишь с ней? – спросила Катьку, не желая дочь с рук отпускать. – Я ненадолго.

- Куда? У тебя ведь сегодня нет учеников, - нахмурилась подруга, и я кивнула – сегодня никаких уроков музыки, а жаль.

Деньги бы пригодились.

- Ноты распечатать нужно, я скоро, - передала Полю на руки подруги, и снова пусто стало.

Боже, и как другие матери справляются с вечным чувством вины, оставляя своего ребенка? Я себя дерьмом чувствую, а еще мысли глупые вертятся в голове. Что попаду под машину, и Полька в детском доме окажется. Или полиция на меня внимание обратит, спросят про документы, и…

- И все же, я насчет Влада тебе скажу. Он здесь, в Питере, - протараторила Катя, отбивая мой убийственный, как меч джедая, взгляд. – Так что, если хочешь…

- Где он? – я свой голос не узнаю, до того он хриплый, как у простуженной. – Это точно? Он здесь?

И Катя, вместо ответа, достает свой проклятый смартфон, вбивает в поисковик нужную информацию, и протягивает его мне.

Руки трясутся, лицо удержать трудно, но я стараюсь – не хватало еще при дочери заорать, в истерике забиться, но я на чертовой грани, ведь это не сплетня. Влад и правда здесь.

«… как мне стало известно, Евгений Гарай передает филиал компании под управление своего сына – Владислава, молодого и талантливого бизнесмена. Целый год он работал в провинции, в родном городе, и отстроил дочернее предприятие с нуля, так что я, как эксперт, авторитетно заявляю: акции компании взлетят после назначения нового директора.

Однако, меня не могут не тревожить слухи о нездоровом образе жизни молодого наследника, и это может сказаться на ценах…»

- Кошмар, - прошептала, пробегая глазами по новостному бизнес-порталу, который непонятно как попался подруге на глаза. – Значит, правда.

- Думаю, тебе стоит выйти из тени и перестать прятаться. Если хочешь воевать, делай это в открытую, - дала мне Катя непрошенный совет, пока я, как самый настоящий маньяк выискивала все пароли и явки, адреса и телефоны.

И теперь я знаю, где Влад.

- Я подумаю, - сказала, и быстро поцеловав дочь, выбежала в питерский дождь.

На улице прохладно и серо, воздух грозой светится, а мне дышать нечем. Воздух жжет легкие, по венам магма бежит, и я сама почти бегу по скользкому асфальту.

Сама не своя бежала, сжимая в ладони флэшку, но у фотосалона я не остановилась. Автобус, метро, пятнадцать минут быстрого шага, и я на месте.

- Девушка, при заказе пиццы кофе в подарок, - настойчиво зазывает меня промоутер, но я невежливо надвинула капюшон кофты на лоб, прячась от всех. – Идемте, сейчас ливень будет, вот флаер…

Выхватила у паренька флаер, и затаилась. Снова пропали звуки, мир замер, несмотря на множество туристов, несмотря на потоки машин, сигналящих и газующих, и шумных мотоциклистов.

Все мое внимание занимает монументальное серое здание, идеально вписывающееся в Петербург – такое же подавляющее, заставляющее чувствовать себя песчинкой.

- Вот и ты, - прошептала, дождавшись того, ради которого через весь город ехала.

Черная машина, окна тонированные, но я чувствую, что Влад там. Не партнеры компании, ни кто-либо другой, а именно он. Сердце бьется с каждой секундой все быстрее, и быстрее, и я зажимаю ладонями рот, боясь закричать, когда дверь открывается.

И он выходит из машины.

- Дыши, Вера, дыши, - уговаривала я себя, хотя больше всего хотелось кинуться через проезжую часть, впиться ногтями в лицо этого предателя, и… не знаю, что сделать. Что-то ужасное! Что-то, о чем я не пожалею, ведь Влад меня не пожалел.

А он оборачивается резко, по-звериному сощуривает глаза, и я взгляд его чувствую опаленной кожей, но он не может меня узнать, это невозможно.

А следом показывается и Евгений Гарай – мой бывший приемный отец, и трясет Влада за плечо, но тот по-прежнему стоит, и будто к прыжку готовится в мою сторону, спугивает дичь, и я хочу бежать как можно дальше, я почти готова к этому – выдать себя из-за панического страха, но не зря я хотела в Петербург. Город этот меня выручает.

Через секунду небо обрушивает на нас сумасшедший ливень, скрывая нас с Владом друг от друга.

- Ты к нему ходила, - ужаснулась догадливая Катя, когда я вбежала домой промокшая и озябшая. – Следила… подожди, вы виделись?

- Он меня не заметил!

Меня манит тепло квартиры, ее безопасность. Зря я пошла, зря, только душу растревожила. Я ведь не придумала еще, что делать, лишь знаю, что должна отомстить Владу за все: за маму, за себя, за прошлое и настоящее.

- И ты видела…

- Да, - выдохнула, грея руки о чашку обжигающе-горячего кофе, - видела. Не знаю, каким чудом, но я видела его.

Не иначе, это судьба – то, что я поехала к зданию их компании не утром, когда логичнее было бы ждать Влада, а ближе к вечеру. И ждала недолго, я и правда чувствовала, знала, что встречу его. Раз уж он объявился в городе, мы не могли не встретиться.

… - точно тебя не видел?

- Не видел, Кать, - успокоила я подругу. – Они с отцом из машины вышли, и все. Я не кидалась ни на кого с ножом, стояла у киоска с прессой, а затем дождь пошел. Влад меня не заметил.

Но обернулся, и на коже моей до сих пор следы от его взгляда такие же, как от прикосновений бывали. Когда после бессонных ночей, которыми он сводил меня с ума прикосновениями, ласками, сексом, поцелуями, мое тело весь день горело. И я прикасалась сама к себе пытаясь удержать это чувство.

Боже мой, как же я его любила…

- Да ты до сих пор по нему сохнешь! Вот дура, - ахнула подруга, и я показала ей средний палец, от щедрот души.

- Глупостей не говори, я его ненавижу. После всего, что он натворил, о какой любви может идти речь?

ГЛАВА 3

ВЛАД

Смотрю в монитор, а веки тяжелые. И день тяжелый.

Дрянь – день этот, и погода дрянь. И сам я тоже… хмм, так, пора заканчивать философствовать.

- Еще два по сто, и можно выходить, - в последнее время мерзкая привычка разговаривать с самим собой не оставляет, хотя обращаюсь я не к себе.

К ней обращаюсь, рядом Веру чувствую всегда. А сегодня особо остро, будто растворилась она в этом дожде, в этой серой погоде, которую фиолетовыми штрихами раскрасила, и битым стеклом по моей душе прошлась так, что раны до сих пор кровоточат.

- Интересно, тебе понравился бы Питер? – подошел к окну с бокалом, в голове рабочие вопросы смешались с картинами этого дня, и с каре-золотыми глазами, блеск которых я уловил. – Чертова Вера, оставила бы ты меня!

Можно ли еще больше любить человека после смерти?

Можно ли еще больше ненавидеть?

Можно. Убеждаюсь в этом каждый день и каждую ночь, каждое проклятое утро, когда снова вспоминаю, что ее больше нет.

- Ты пропала без вести, - налил еще сто поверх тех двухсот, которые выделил себе как допинг, чтобы до ночи дожить. – Обломки пианино нашли, тряпки твои нашли, фотографии обгоревшие, а тебя – нет. Так оставь меня в покое!

Вера… Вера не меньшая дрянь, чем я сам, и не стоит обожествлять ее образ, хотя тянет иногда. Всегда тянет, но разум пока со мной, пусть и алкоголем затуманен. И я помню все, что Вера натворила, помню ее смех, помню ее пальцы на моей спине, стоны…

- Сука, - бокал разлетается об пол на осколки, под ногами стеклянная крошка и виски, а я понимаю, что пора уходить.

К людям пора выйти, иначе я окончательно двинусь. Даже на нравоучения отца согласен, на что угодно, лишь бы не это черное одиночество, которого всегда искал, а получив не оценил.

Дерьмо это одиночество.

Вышел, легкие наполнил запах озона, на языке вкус виски и грозы, и меня ведет, шатает, как вусмерть пьяного… да я и есть пьян, я почти покойник. Гребаная лгунья умерла, пропала, и я вместе с ней пропал.

Что-то не то.

Помимо озона пахнет знакомой цветочной сладостью, такой на стыке лета и осени в садах аромат стоит, так Вера пахла. Вера…

Она.

Стоит. Вся в черном: платье цвета вороного крыла, шоколадные волосы черным отдают, а губы красные, будто в крови или в ее любимом вишневом соке, который я лишь с ее губ любил пить. И взгляд ее невозможный – золото и злость.

- Вера, ты… какого хрена? – все, что могу я сказать, иду к ней как сквозь туман, а сердце сейчас разорвется.

Я звал, и она пришла, я ведь постоянно звал, только этим и занимался. Вслух, и мысленно, и ночами в своих уродливых снах лишь она была, и вот, стоит, и губы кривит усмешка.

Недовольна моими словами.

Галлюцинация.

- Пошла вон!

- Да ты пьян, Влад, - она отошла на шаг, не позволяя к себе прикоснуться. – Не трогай, мертвых нельзя касаться, разве ты не знаешь?

Она не мертвая, я ведь чувствую жар ее кожи, вижу тень от фигуры, и отражение фонарей в любимых, ненавистных глазах. Сердце заходится, сердце сейчас остановится, не выдержав этого безумия – у меня белая горячка?

Похер. Галлюцинация, бред, призрак, мать ее, мне необходимо дотронуться до Веры, поцеловать ее ягодные губы, сжать до синяков… да хоть кончиками пальцев бы к ней прикоснуться, и если я сошел с ума, если я сбрендил, то так тому и быть, и я охренеть как рад этому.

- Ты жива. Жива, - выдохнул, и почти схватил ее. Шаг, еще, и еще, а она ускользает от моих пьяных глаз, сливается с ночью, мельтешит у меня перед глазами, и смеется весело. А затем я чувствую ее руки, обнявшие меня со спины – так Вера делала, подойдя ко мне, когда я стоял у окна, и думал о ней, о том, что будет с нами, когда я за сестру отомщу.

Как выяснилось, ничего. Пустота.

А сейчас вот руки ее, мимолетное объятие горечью плещет, и прикосновения больше нет, исчезла Вера, черт бы ее побрал.

- Стой! Стой, Вера, подожди, - оборачиваюсь, ведет еще сильнее, опьянел от ее призрачной близости и от собственного сумасшествия, а впереди фигура ее – узнаю из миллиарда, и я за ней, не видя ничего и никого.

И не замечая визга колес, лишь лобовое стекло, а затем приходит темнота.

И Вера.

ВЕРА

Колеса завизжали, царапая асфальт, сигналы машин оглушили, и я обернулась. Обернулась, чтобы увидеть мощную фигуру Влада, отлетевшего от удара авто.

Что я наделала? Дьявол, что же я наделала! Он же пьян был, а я...

- Влад, - думаю, что кричу, но я шепчу, в горле будто кровь, и я ног не чувствуя, несусь обратно, к нему. – Влад!

- Эй, я не виноват, ясно? Все видели? Он сам выбежал на дорогу, светофора нет, пешеходки тоже, я не виноват, если что, - заорал на всю улицу тот, кто Влада сбил.

И он прав.

Не водитель виноват, а я. Поиграть захотела в призрака, я ведь именно призраком и чувствовала себя весь этот год – ни живой, ни мертвой, застрявшей на Земле, и не вырваться из оков мыслей, связавших меня, как пленницу.

Поиграла.

- … в тюрьму не сяду, у меня видеорегистратор зафиксировал…

- Скорую вызовите! Скорее же! – закричала, и на колени упала перед Владом, боясь увидеть самое страшное.

Что своего я добилась, и еще один из семьи Гарай на моих глазах умрет. А если Влада не станет, то и мне не жить, и я отчетливо это осознаю. Люблю, права Катя, люблю нездоровой, больной любовью, которая не счастье, а наказание, которое я заслужила.

И больно хочу сделать, но не убить, не чтобы Влад умер. Только не он!

- Пожалуйста, только живи, - прошептала, и, наконец, дотронулась до его лица – бледного в свете фар и фонариков от мобильных телефонов собравшихся зевак. – Ты ведь не оставишь меня? Я не справлюсь без тебя, я уже не справилась…

Глупости срываются с языка, глупости в мыслях, каша полная. Веду пальцами к губам Влада, и чувствую дыхание, о Боже мой! Он жив!

ГЛАВА 4

- Люблю тебя, малышка, - прошептала Поле, укладывая ее рядом с собой.

Когда дочка в колыбели спит, мне неспокойно. Пусть пока рядом побудет, пусть чувствует, что я ее люблю, пусть каждый день это слышит.

Этих слов больше никто от меня не дождется, только Полина, счастье мое.

- Не спишь, Вер? – в комнату вошла подруга, и кивнула мне, заметив, что Поля спит.

- Сейчас, тихо, Поля только что успокоилась.

Встала, боясь, что потревожу дочь, и вышла в коридор вслед за Катей, которая последние дни сама не своя. И пугает меня, тоже не самую нормальную в этой квартире. Кажется, среди нас троих обычный, здоровый человек лишь один – трехмесячная Полина.

И это говорит отнюдь не в нашу с Катей пользу.

- Что такое?

- Вот, читай. Я, как получила, сразу к тебе пришла, но это, конечно, кошмар как невовремя.

Я закатила глаза от вида смартфона Кати, который она мне протянула. Мерзкая штука, выкинуть бы этот телефон в окно! Он как из фильма ужасов, в котором какой-то предмет одни несчастья приносит, а мне этот телефон много крови выпил. Проклятая штука.

- Что там?

- Насчет квартиры. Нас выселяют, - Катя недовольна моей реакцией, она в последние дни вообще всем недовольна.

Твою мать!

«Добрый вечер. Екатерина, просим вас в трехдневный срок освободить квартиру. По аренде сделаем перерасчет, за это не беспокойтесь. К нам приезжает племянник, потому срок мы продлить не можем. Удачи» - прочитала я сообщение от хозяев квартиры.

И поняла, как мы встряли. Всего три дня, а потом… а что потом? Не найдем квартиру – окажемся на улице, и ладно бы вдвоем, но есть ведь Поля.

- Я так поняла, что уговаривать повременить бесполезно, нас ведь предупреждали, что в любой момент попросят съехать. Повезло, что часть денег вернут, мы же без договора аренды живем. Вер, что делать будем?

- Нужно искать новую квартиру. Эту же нам сдали. Кинем клич по соседям, может, какая-нибудь бабушка нас пустит, - пытаюсь сообразить, но мозг отказывается предлагать креативные варианты, эти дни меня доконали, выжали, как лимон, и лишь мякоть осталась, которая высыхает.

- Не пустит нас никто! – поморщилась Катя. – Нас не любят, если ты не заметила. Только тетя Люба общается, остальные… ну, ты сама заметила.

Да, остальные соседи нос воротят, только я привыкла к этому. Дома похожая ситуация была – осуждали из-за мамы, якобы по моей вине заболевшей. Знали бы они… но эти-то не знают ничего, а на мои приветствия кривятся.

- Объявления с утра распечатаю, и расклею. Любят, не любят, но если у кого-нибудь есть свободная комната хоть на время, то пустят. Не бесплатно же. А ты в интернете посмотришь, пообзваниваешь риэлторов, - оживилась я, ведь не бывает безвыходных ситуаций, и у нас не всего три дня, а целых три дня в запасе. – Странно, конечно, что нас не любят, я только поняла это.

- Так здесь бордель был, в этой квартире, - хихикнула подруга. – Нас потому и пустили, документов не спросив, я им за это десятку накинула, и лишь свой паспорт показала мельком, запретив копию снимать и фотографировать. Ну и соседи тоже уверены, что мы проститутки, вот и не любят.

Закрыла глаза, чтобы не видеть веселого лица Кати. И она говорит мне это сейчас! Что мы… что моя дочь живет в бывшем борделе! Да мне и трех дней не надо, все сбережения соберу, попрошу авансы у родителей учеников, и завтра же съеду.

Вот только куда?

Бордель… ужас какой!

- Да не расстраивайся ты! Вер, ну где мне было квартиру искать тогда? Мы в чужом городе, ты сама не своя была на моих руках. По первому объявлению позвонила, объяснила ситуацию, что документов нет, но платить обещаем без задержек, и меня на осмотр пригласили.

- Бордель! – шумно выдохнула я. – Кать, так ведь это у меня паспорт липовый, не у тебя! Уж могла бы и договор составить, у тебя-то паспорт с собой. И сейчас что нам мешает снять квартиру на твое имя? Ничего ведь не мешает! Да даже необязательно официально все делать, с договором, но бордель, черт возьми?

- Нет, пусть меня тоже мертвой считают, - весьма агрессивно ответила Катя, чем удивила меня.

- Ты же сама предлагала, что пора нам…

- Не пора. Я глупость сказала. Не пора! – повысила она голос, и я шикнула в ответ, чтобы потише была.

Странная Катя какая-то. То предлагает перестать прятаться, зная, что я не соглашусь. Зато теперь сама почему-то хочет продолжать в тени оставаться. Почему, интересно? Ей не от чего прятаться, в отличии от меня, ведь нет у подруги такого прошлого.

Бросила ведь все, со мной уехала влегкую, даже вещи не взяла, даже украшения, от бабушки доставшиеся. А я в таком шоке была все это время, что так и не додумалась спросить: а почему?

- Ладно. Но нам может и не повезти так, как с этой квартирой, и паспорт предъявить придется, - я пытаюсь быть рассудительной, варианты просчитать, но вся эта ситуация мне не нравится. – У меня дешевая подделка, а не паспорт, да любой мало-мальски адекватный человек сразу раскусит, что это подделка. Кать, если что, придется все же тебе свой предъявлять. Мы ведь не в розыске, не преступницы какие-нибудь, и нет смысла так прятаться.

Поверить не могу, что это я уговариваю подругу выйти из тени, а не она меня. Я бы давно документы восстановила, если бы не все проблемы, что на меня свалились: сначала мне отвратительно было даже вспоминать обо всем, что случилось, а затем я поняла, что не хочу больше быть Вероникой Евгеньевной Гарай.

Имя не мое, отчество тоже, да и фамилия… она ведь по семье дается, а Гараи мне не семья.

А затем я узнала, что жду ребенка, и все стало еще сложнее.

- Это ты не прячешься, а вот я… нет, Вера. Но объявления ты можешь распечатать, да и по сайтам с недвижкой неплохо порыться. Но никаких договоров, никаких документов – ни твоих, ни моих. Мы обе мертвы, ты сама этого хотела, помнишь? Или от Влада ты больше не прячешься?

Влад.

ГЛАВА 5

Шаг назад – не спасение, шаг вперед – пропасть.

Он стоит недвижимо, прожигает взглядом, и время будто остановилось в этом мгновении длинною в вечность. Лишь дым от сигареты, зажатой в нервных пальцах Влада говорит о том, что идет оно, это проклятое время. Движется по законам природы вперед, приближая меня к точке невозврата.

Я задыхаюсь, а Влад к губам сигарету подносит. Курить начал? Раньше не курил.

- Разбирайся с ней сам, что хочешь делай, но в себя приди, - раздалось за моей спиной хлесткое, а через миг дверь автомобиля захлопнулась, отрезая последнюю надежду на спасение.

- Вера…

Сердце оборвалось при звуке его голоса, сердце снова трещинами расходится, грозя рассыпаться осколками, которые я с таким трудом собирала.

Сука-любовь, она хуже дурной привычки, насмерть прикипела ко мне – с мясом не выдрать.

- Даже не поздороваешься? В прошлый раз ты была более общительной, - Влад щелчком пальцев отправил окурок в урну, и кивнул мне, не отрывая от меня своего всегда пугавшего взгляда. – Идем.

- Да пошел ты! Пошел ты к черту, Влад, никуда я не пойду. Я… я домой….

- Пойдешь как миленькая, дорогая моя. Зря ты эту игру затеяла, Вера, - он сделал шаг мне навстречу. – Что за дебильную мелодраму ты устроила? К чему это притворство?

Шарахаюсь от приближающегося Влада в сторону, почти на дорогу выскакиваю. Мне дико страшно, я больше всего на свете мечтаю, чтобы наша встреча дурным сном оказалась.

Я не хочу, чтобы мне снова было больно, а боль – единственное, что умеет причинять Влад.

- Идем, хватит вести себя, как маленькая! Ничего я тебе не сделаю, - он кивнул на светящуюся неоном вывеску, и я узнала дорогой отель в центре.

А затем со вздохом шагнула ко входу, он все равно не отпустит.

Забавно, но и в этот раз я оказалась без паспорта в отеле с Владом, да у меня его даже и не спросили. На ресепшн вообще сделали вид, что меня нет. К лифту мы шли в тишине, людей почти нет, лишь в холле играла тихая мелодия, вплетавщаяся в эту тишину тонкой паутиной.

А в лифте Влад неожиданно схватил меня – резко, больно, обхватил рукой талию. К своему телу прижал, и спиной в кабинку впечатал, чертов псих.

- Поверить не могу, что ты жива, - прошептал как безумный, опаляя горячим дыханием, да и сердце его бьется также – того и гляди выскочит. Или это мое сердце? – Как же так, Вера? Объясни мне!

- Разочарован, что жива осталась? – губы еле шевелятся от его темной близости, знакомый запах наполнил легкие, и я прикусила щеку изнутри.

Чтобы не уткнуться Владу в шею, как раньше бывало, и не разрыдаться. Хватит с меня унижений!

Он не ответил. Вместо этого обхватил мою шею ладонью, а я, вместо того чтобы испугаться, что это конец, наслаждалась каждой миллисекундой этой болезненной ласки. Ненормальная, ничем не лучше этого психа.

- Удивлен, Вера. Удивлен, что на мамочкины похороны не явилась. Ты ведь так ее любила, - в голосе хрипотца, в тоне издевка, пальцами Влад приподнял мой подбородок, заставляя в глаза смотреть. В эти чертовы глаза, в которые смотреть больно так, что все кровоточит внутри. – А ты разочарована, что я жив остался, а не сдох под колесами машины? Ну же, милая, скажи правду.

- Да, - выплюнула ему в лицо откровенную ложь.

И лифт открылся.

- Идем, - он отстранился, во взгляде та же одержимость, от которой я млела раньше.

Дурочка.

Он не любовью ко мне одержим был, а мстил все это время. А я -то думала, что от застарелой нелюбви затеял эту игру на мое уничтожение, за детские обиды свои. А он за Веронику мстил, подумал, что я убила ее – шестилетняя девочка убила! Задушила! Я ведь спасти ее пыталась, откачать, отсюда и следы моих рук на ее шее.

А может, я и правда виновата, и Ника мстила мне все эти годы с того света.

- Итак, Вера, я могу узнать, какого хера происходит? Ты пропала, а объявившись захотела свести меня с ума. Зачем? – Влад пропустил меня в номер, зашел следом, прижимая ладони к вискам, и направился к мини-бару. – Ты ведь должна понимать, что такие игры тебе не по зубам, слишком ты для этого…

- Глупая?

- Неискушенная. Итак, зачем?

Злость впилась в меня клыками. Ярость ослепила от этой наглости – да как он смеет?!

- Затем, что ты использовал меня. Затем, что маму убил, - прошипела Владу в спину, пока он наполнял чертов бокал чертовым виски. – Ни за что не поверю, что ты к этому руку не приложил! А может, ты и взрыв дома устроил, а? А что, подумаешь, человеческие жизни. Подумаешь, моя жизнь! Ерунда, пыль под ногами. Вот зачем!

Дрожь во всем теле, в мыслях полный раздрай, и слепая ярость вытеснила страх, что он меня прикончит. Даже мысли о дочери не заставили заткнуться, терять уже нечего! Главное, чтобы о Полине не узнал! Может, поймет, что достаточно наказал меня, и остановится?

А затем приходит обида. Лучше бы Влад за нелюбовь матери мне мстил, чем за Нику. Он ведь повод нашел для ненависти, к которой был итак готов. Захотел поверить, и поверил, а не будь в моей жизни Ники, он бы другую причину нашел, чтобы жизнь мне сломать.

- Какой я злодей, да? А ты ангел сама-то? Вера, - скулы Влада хищно заострились, когда он начал говорить – таким я его еще не видела, - такой лгуньи как ты я еще не встречал. Сколько раз я тебя ловил на вранье – не сосчитать, но ты, разумеется, несправедливо пострадавшая, да? А я злодей. Может, признаешься, наконец? Скажешь правду?

- Какую правду? – я почти задыхаюсь, почти умираю от того, что Влад не отрицает ничего.

И мама, и взрыв. Все он! Иначе бы сказал, что я брежу, обязательно сказал бы. Лучше бы мне догадываться, но не знать, вообще ничего не знать, память потерять, стереть саму себя.

И жизнь заново начать, с чистого листа.

- О Веронике. Скажи мне правду, какой бы она ни была, Вера. И я отпущу тебя! – уловив во мне недоверие, Влад приблизился ко мне, и добавил: - Клянусь памятью сестры, что отпущу. Говори!

ГЛАВА 6

Я никогда не любила пьяных людей. Более того, я их боялась с раннего детства – добра я от алкоголя не видела. Мама, моя родная мама, начинала пить с самого утра, и становилась злой.

Жестокой. Не такой, какой должна быть мама. Впрочем, она и будучи трезвой не была со мной ласкова.

Нет, она никогда меня не била, даже не кричала, но ее агрессивный взгляд в мою сторону, ее невнятный шепот, что я – камень на ее шее, они сводили с ума. А вот те люди, которых мама приводила к нам домой – они не стеснялись, и… разное было.

Лучше не вспоминать.

Потому я и предпочитала быть не дома, а на улице. Да даже на жутком чердаке соседа, где я иногда ночевала – полном паутины, старого, рваного тряпья и прочего хлама было лучше. Где угодно лучше, лишь бы не с пьяным человеком.

И Влад не удивил, я почти смирилась с тем, что не увижу больше Полину, ведь он сильнее – даже после больницы, даже после бутылки виски он сильнее, он всегда доминировал надо мной, подавлял. Но эта была шутка, всего лишь шутка – самая несмешная в моей жизни.

- Не смей! Убери руки от меня! Влад! – поцелуй обжог губы, опалил дыханием, и я отодвинулась насколько смогла. – Неужели ты думаешь, что я стану с тобой спать?

- Раньше тебя ничего не смущало, - в голосе его раскаты грома, которые всегда сводили меня с ума в такие минуты.

Когда только я и он. Наедине, упивались близостью друг друга, а мира за окном не существовало вовсе, и я растворялась в любимом человеке, даря себя без остатка: все, что есть забирай.

- Раньше я не знала, что ты такой подонок. Пусти! – пропищала, руками в его грудь уперлась, а Влад лишь смеется в ответ на мои слова.

Он псих, он сошел с ума. Думает, что я монстр, всегда думал, и спал со мной. Да и сейчас хочет, извращенец чертов, а я не могу так – с ненавистью, с желанием наказать. Только не с ним, только не так.

- Ты всегда это знала, не притворяйся, - Влад резко надавил на мою талию, еще крепче к себе прижимая, и это, будь он проклят, действует на меня.

Как на женщину действует близость любимого мужчины.

Он пьян, он неадекватен, напугал меня до чертиков, но я хочу его. Хочу, как раньше, чувствовать его сильное, обнаженное тело, слышать тихие, сдавленные стоны, когда он во мне. Хочу кричать, упиваясь той эйфорией, которую лишь Влад дарил мне, вбиваясь членом на всю длину. Хочу, чтобы Влад, как раньше, дождался моего оргазма, довел меня до края сумасшедше-быстрыми движениями, а потом отправился бы следом за мной.

Непроизвольно поерзала на его бедрах, и у Влада окончательно сорвало крышу.

Дикий, болезненно-сладкий поцелуй в шею, поцелуй-метка, поцелуй-пытка, и движение бедрами, чтобы я почувствовала тугую эрекцию. Чтобы почувствовала, как Влад меня хочет, и что именно будет, если я его не остановлю.

- Я не хочу! – солгала я и ему, и себе.

- Зато я хочу, очень хочу, - прошептал, и снова накрыл своими губами мои.

Он не целовал, он пил меня, подавлял, вгрызался, на клочья рвал. Без шансов спастись – я, будто, тоже пьяна, и с жаром отвечала на его поцелуй со вкусом виски. И уже сама двигала бедрами навстречу, раскачивалась в нетерпении – между нами всего пара клочков одежды, и… и плевать на все, я заслужила эту ночь.

Завтра я заберу Полю, и уеду как можно дальше, а сейчас я забыться хочу, попрощаться.

- Ты тоже хочешь меня, маленькая. Даже в этом солгала, - Влад, задыхаясь, просунул руку под шорты, и накрыл мой пульсирующий лобок через трусики.

Я всхлипнула, а Влад сам застонал, почувствовав, насколько я хочу его.

- Влажная, соскучилась по мне, да? – прошептал, и отодвинул трусики, а затем я почувствовала его пальцы, сжавшие клитор.

- Нет! – экстаз прострелил – такого не было, когда я сама себя ласкала, хотя я знаю свое тело, но только он, только Влад мог довести меня до пика. – Хватит!

Это нужно остановить, это неправильно. Я жалеть буду, и ни черта я не заслужила эту ночь. Как и Влад – он просто играет, над собой и надо мной издевается.

Но он не слушает, да я и сама не пытаюсь больше сбежать. Настойчивые пальцы разогревают меня все сильнее, размазывают влагу по клитору, проникают внутрь снова и снова. А у меня голова кружится – еще пара движений, еще совсем немного, и я кончу. Вцепилась дрожащими пальцами в плечи Влада, и посмотрела в его дикие глаза.

- Хочешь мой член, Вера? – он опустил голову, и неожиданно накрыл губами мою ноющую грудь, а я выгнулась навстречу этой ласке, ставшей последней каплей. Впрочем, долго она не продлилась. Голос Влада донесся как издалека: - Что это такое? Что за херня?

Резко трезветь неприятно, это как нырок в холодную воду. Экстаз схлынул, кожа покрылась мурашками, и я быстро соскочила с бедер Влада, прикрывая рукой промокшую майку на груди.

- Это молоко, я ведь сказала, что у меня маленький ребенок. Отвези меня домой, мне нужно к дочери, - попросила я, сжав кулаки от злости на саму себя.

Протрезвела не я одна.

Я не смотрела на Влада, отвернувшись к окну, но почувствовала, я всегда его чувствовала – теперь он поверил. Было бы странно после этого неловкого интимного поцелуя не поверить в то, что я мамой стала. Майка неприятно промокла, и больше всего я бы хотела выскочить из машины, и сбежать.

Вот только это нереально. Ни сбежать, ни вызвать такси, ничего. Вся надежда на пьяного Влада за рулем, и Бог знает, что еще ему придет в голову.

- Ребенок. Дочь. Ты родила, и… твою мать, от кого, Вера? – голова закружилась от этого вопроса, от тона Влада, в котором неприятие и неприязнь. И обида.

- Заводи машину, не заставляй меня в сто двадцать пятый раз просить тебя отвезти меня домой.

- От кого? – настойчиво переспросил Влад, и мы, наконец, тронулись. Надеюсь, что он домой меня везет, а не в еще одно уединенное место, чтобы жестоко пошутить. – Отвечай, Вера, от кого ты родила?

От тебя, идиот. Да никто даже не дотрагивался до меня больше, кроме одного недобровольного поцелуя с Кириллом. Но сказать об этом я не могу, нельзя рисковать.

ГЛАВА 7

Лето почти позади, светает уже не так рано, но в комнату я вошла как раз с первыми, красными лучами вступившего в силу дня. И на кровать упала, обессиленная – ну что за жизнь такая? Почему все счастье, что отмеряно было, длилось пару дней, да и то ложью было?!

- Вставай, - приказала сама себе, когда закончилось данное самой себе время.

Еще в детстве я этому научилась – плакать ровно три минуты. Если меньше – легче не становилось, а если больше – остановиться сложно, невозможно практически. Три минуты на слезы - ни больше и не меньше. В детском доме и тех трех минут себе позволить не могла – там слабость не прощали…

- Вставай! Хватит! – прошипела, и поднялась на локтях с кровати.

- Вернулась, - услышала тихий голос за спиной – Катя, оказывается, в комнате, а я и не заметила. Не заметила то, что она сидит в старом кресле, и держит спящую Полю. – Виделась с ним? С Владом?

- Да, Кать, виделась. Дай ее мне, - встала с кровати, наклонилась над подругой, и осторожно взяла на руки теплое, сонное тело дочери – саму приятную тяжесть в моей жизни. Поля тут же потянулась ко мне, доверчивая моя малышка.

Ничего-то ты еще о жизни не знаешь! Просто любишь меня, защиты ждешь. А я даже себя защитить не в состоянии, но тебя… тебя, малышка, я в обиду не дам!

- И что?

- Кать, я все это прекращаю. Устала, понимаешь? Я ведь не хотела прятаться, я просто хотела окончательно похоронить Веронику, устала ее имя носить, - сняла майку, и удобнее перехватила проснувшуюся Полину, и прижала ее к груди. – Не понимаю, зачем тебе прятаться, и от кого… дьявол, да была бы у меня семья, были бы друзья, я бы не скрывалась…

- Ты и понятия не имеешь! – прошипела Катя, а я лишь головой покачала.

- … в общем, Кать, ты не обижайся, но с меня хватит. Преступления я не совершала, не объявляясь. Никакого наказания ни тебе, ни мне не светит. Но ты сама решай, как быть, а я… я на днях документы пойду восстанавливать. Только не на имя Вероники Гарай, а на свое имя. Буду Верой.

Решение принято, и мне легче. Ошибок много сделано, и я бы исправила их, если бы могла, но не все можно считать неправильным. Дом потерян, документы сгорели, и я в таком состоянии была, что завизжала бы, едва услышала бы, как ко мне обращаются по имени Вероника – а потому ни имя это, ни дом, наполненный лживыми воспоминаниями мне не нужны.

Вероникой я быть больше не хочу, это имя лишь несчастья приносит.

А затем беременность, липовый паспорт, который я купила, спустив все нехитрые сбережения – вот об этом да, об этом я жалею. Ребенок поймет, что его на принтере распечатали.

И Поля без документов из-за меня, а дети ведь часто болеют, и постоянно давать взятки за прививки, за то, чтобы в опеку не сообщили, я больше не могу, не тяну. Дочь лучшего заслуживает, а не той матери, о которой Влад говорил – матери, которой я поклялась не быть, но иду именно к тому, чтобы сломать жизнь самому дорогому своему человеку.

- И это твоя благодарность? – заговорила Катя, даже не стараясь понизить голос. – Я ведь говорила, что не собираюсь возвращаться!

- Я тоже не собираюсь возвращаться. Но и пропавшей без вести я больше быть не хочу. Влад найдет, если захочет, прятаться мне не от кого, и Кать, прости, но мне о дочери нужно думать. Только о ней! Я благодарна тебе, что не бросила, что возилась со мной, но… прости.

Я и правда благодарна ей – слишком многое Катя на себя взвалила. Главное – она рядом была, она все и устроила. Сначала уговаривала меня на домашние роды, но когда в сотый раз услышала от меня твердое «нет», накопила денег на частную клинику, и приплатила сверху за молчание, познакомившись с нужными людьми. А мне оно не нужно было – молчание это.

И сейчас мне странно. Я пряталась, скрывалась, но это не моей идеей было, а Катиной. Сама бы я давно плюнула на все ради Полины, и восстановила документы, пусть даже и на имя Вероники. Но Катя… зачем ей это?!

- Я бы на твоем месте подумала сотню раз, прежде чем совершать то, о чем пожалеешь, - подруга поднялась, направилась к двери, и обернулась напоследок: - Давай накопим, и купим нормальные документы. А Вероника, Вера, Екатерина – пусть они умрут, или пусть остаются без вести пропавшими.

- Да зачем тебе это? – оказывается, я умею кричать шепотом, и я кричу раздраженно, глядя на силуэт Кати, окрашенный в красное от разгорающегося рассвета.

- Затем, что именно тебя и обвинят во взрыве газа, дура. Ты невнимательно читала новости? В твоей квартире и произошел взрыв, и то, что это случайность не доказано. Не Влада твоего обвинят, а именно тебя, что с умыслом действовала, что специально стольких людей погубила – многие ведь не любили тебя, а теперь они мертвы. Меня следом за тобой повяжут за укрывательство, а я сидеть не собираюсь. И то, что ты год в бегах была – это не в твою пользу, Вера, - выпалила Катя, и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Дочь сыто мурлыкнула, и нужно бы спать ее уложить, но я с рук спустить ее не могу. Отпустить не могу свой якорь. Так вот в чем дело! Но у меня ведь алиби – я на работе была в тот день, и Влад подтвердит, что ничего я не взрывала…

Не подтвердит он – усмехаюсь горько, покачивая дочь. Дура я, если даже подумать об этом могла. Вот окончательно потопить он меня поможет. Или… нет, может, Катя сама что-то не так поняла? Эти взрывы газа – случайные или намеренно устроенные происходят часто, и не меня должны судить.

Сердце холодеет в груди. А если меня? Я объявлюсь, меня арестуют, посадят, и Полина отправится в детский дом. Нет, нет, нет, Боже, только не это!

Мысли скачут, сосредоточиться на одной, ухватить ее за хвост невозможно. Я бы по комнате бегала в панике, если бы не спящая дочь на моих руках, и в себя я прихожу лишь от звонка в дверь. Влад забыт, все забыто, лишь один гвоздь в голове – что дочь потерять могу. И я иду к двери с Полиной на руках, иду, и открываю дверь.

Второй раз за сутки совершая ошибку.

ГЛАВА 8

Катя ушла, оставила меня. Все уходят, все бросают, пора бы привыкнуть, но как она не понимает, что я по-другому не могу? Не понимаю, для Кати это игра – притворяться мертвой?!

Дурная игра, дурная обида.

И горько от этого – одной оставаться больно. Человек вообще не должен быть один в этом мире.

- Мама, мамочка, как же мне тебя не хватает, - прошептала я, сама себя за эту слабость презирая.

До сих пор сердце горюет: любила она меня хоть немного? Хоть капельку? Мне бы и крох хватило, если бы они настоящие были – чувства эти. Диссонанс с новой силой накрыл: мама помогала мне уроки делать, цветы на школьные линейки мы покупали вместе, атласные банты она мне завязывала, восхищаясь моими кудрями, которые специально подкручивала…

Травила, и жить не давала.

А я без нее, без подсказок ее жить не умею.

Из апатии меня вырвал надрывный плач Полины, и я вспомнила, что не могу себе позволить сойти с ума – ради девочки моей. А значит, нужно встать, покормить Полю, и собираться.

Скоро полдень.

- Малышка, ты останешься Полиной, а я Верой. Даже отчество оставлю свое, а тебе какое дать? – прошептала, прижав дочь к груди. – Я – Вера Владимировна, а ты будешь Полина… Полина Павловна, да. Красиво звучит.

Глупости на языке, глупости в мыслях, а фамилию я свою забыла. «Гарай» от зубов отскакивает, усиленно вдолбленная мамой, а вот кем я была?

Не помню, к ужасу своему не помню. Но, наверное, Евгений Александрович знает. Этот человек в курсе всего, к великому моему сожалению.

В дверь раздался звонок, когда на часах было без пяти двенадцать. Полина заснула в слинге, и перед тем, как дверь открыть, я заглянула в Катину комнату. Она забрала все, кроме постельного белья – вещей у нее не так много, да и у меня также, все в один чемодан влезет.

Ушла окончательно, разозлившись на мнимое предательство.

Ну и плевать, бегать я за ней не буду. Если не понимает, что мне о ребенке думать нужно, а не о ней, и не о себе – все бесполезно.

- Я готова, - глухо сказала я, едва открыла дверь, за которой снова стоял Евгений Александрович. Была мысль, что он просто пошлет за мной людей, и не приедет сам, но он явился.

И мне от этого спокойнее почему-то. Что не с чужими людьми буду, хотя и он мне не родной.

- Ребенка зачем с собой тащить? – с неудовольствием кивнул мужчина на красный слинг, в котором спало мое главное сокровище.

- Мне ее оставить не с кем. Поля не помешает, она плачет не так часто, я покормила ее, - вышла, и начала спускаться по лестнице вслед за Евгением Александровичем. – Скажите, а времени много понадобится, чтобы паспорт сделать и свидетельство о рождении?

- Сегодня же все и сделают.

- Так быстро? – искренне удивилась я, и услышала логичный, ненавистный мне ответ:

- Деньги, Вера. Всего лишь деньги. В базах данных все на тебя есть, нужно всего лишь вписать все это в документ.

На все ушло сорок минут. Евгений Александрович со мной не пошел, отправил своего безликого помощника, который за моей спиной стоял, и следил. Наверное, за тем следил, чтобы я не назвалась их с Владом фамилией, и не попросила Влада отцом вписать в свидетельство Поли.

Мне бы это и в голову не пришло, но попробуй, докажи.

- Итак, Виноградова Вера Владимировна, - монотонно продиктовала паспортистка. – Ваши документы готовы, паспорт чистый, нужно будет встать на регистрационный учет. ИНН и СНИЛС сделаете сами. Ребенка как записать?

Значит, я Виноградова. Интересно, а мама жива – моя родная мама? Или…

- Вера Владимировна?

- Простите, - очнулась я. – Виноградова Полина Павловна. Запишите так.

Обернулась за спину, придерживая слинг, в котором уютно устроилась дочка, и посмотрела на сопровождающего меня мужчину – на его лице было довольство. Значит, я поступила правильно, открестившись от Гараев.

Они не нужны мне, я не нужна им, но почему же так больно?!

- Держите, - мне протянули наши с Полей документы в прозрачном файле, я поблагодарила, и вышла из кабинета, испытывая и облегчение, и смутную тревогу.

Я правильно поступила. Нельзя ребенку так жить, Поля не должна по моей вине страдать, да и мне нужно жизнь налаживать. А будучи призраком сделать это практически невозможно.

Да, я поступила правильно…

- Садись, подвезу, - окно авто открылось, и я пошла к машине, в которой меня привезли. – Итак, Вера, что теперь?

- Я уеду, как и обещала. Спасибо вам, - искренне, хоть и через силу поблагодарила я этого сложного, неприятного мне мужчину.

Он помог с умыслом, чтобы избавиться от нас, но помог ведь, тогда как все бросили. А это дорогого стоит.

- Денег тебе достаточно? Вера, мне не нужны бесконечные звонки с просьбой добавить. Лучше скажи сразу, шантажа и бесконечных требований я не потерплю…

- Мне достаточно, - торопливо прервала я, чувствуя, как унижение разливается в душе. – Никакого шантажа не будет, как и просьб добавить. И вообще… я верну вам все до копейки!

В конверт я так и не заглянула, он так и остался лежать на кухонном столе. Прикасаться к этим деньгам тошно, как к насекомому ядовитому. Кажется, что я саму себя предала, но без денег этих я пропаду, и дочь погублю. С ней ведь сейчас даже сидеть некому, а на новом месте придется искать учеников, нарабатывать базу, и няню искать.

Да, деньги мне нужны, и не думаю, что Евгений Александрович мало их оставил.

- Возвращать не нужно. Где меня найти ты знаешь, телефон есть. Звони в крайнем случае, Вера, и исчезни поскорее. Очень надеюсь, что наш уговор ты не нарушишь, я таких вещей не прощаю ни мужчинам, ни женщинам, - сказал он на прощание холодно, и я лишь кивнуть смогла.

А затем вышла из машины, зажав документы под мышкой.

Домой идти тяжело, нужно вещи собирать – и свои, и Полины. Билет покупать: раз я с документами, то можно не на попутках добираться, а на поезде или самолете. Все это важно сделать сегодня, но вдруг Катя вернется, одумавшись?

ГЛАВА 9

Дома бардак ужасный: дверцы шкафов приоткрыты, вещи валяются как попало, натоптано. И Полины нет. Забрали, отняли девочку мою.

- Полечка, я сейчас. Я не позволю им, - прошептала, и выбежала следом.

По лестнице летела вниз так, что чуть ноги не переломала, но лишь бы успеть, лишь бы не опоздать. Не могут у меня ребенка забрать, они – чужие, а я – ее мама, как же так?!

- ВЫ! СТОЙТЕ! – закричала, увидев, как женщина-монстр подходит к машине с Полиной на руках. – Отдайте, слышите?!

Услышала, но я и подбежать не успела к машине на полупустой парковке, как Анна Алексеевна села в авто, и они уехали. Слезы бежали по щекам, стекая на приоткрытые губы, и по вкусу это не соленая вода была, а кровь, обволакивающая сжатое спазмом горло.

Дышать нечем, жить незачем.

То, чего я боялась – случилось. Дочь с чужими людьми, равнодушными к ней, им же всем плевать, лишь вид делают, что заботятся, а на самом деле я все знаю про них. Сама ведь прошла через эту чертову систему, а теперь и Полина, о Боже мой, Полина там не окажется!

- Деньги! Им же просто нужно денег дать, - выдохнула я, и рассмеялась я от собственной глупости, и также быстро, как на улицу бежала, понеслась обратно.

Домой.

Там конверт лежит, а в нем деньги. Как же я сразу не поняла? Как позволила этот цирк устроить?

Полицейский сказал, что на меня в опеку жаловались, но я ведь только сегодня паспорт получила. А значит, это ложь! Как и то, что Полечка истощена, что у нее синяки – нет этого и в помине, я бы лучше себе нож в сердце воткнула, чем ребенка ударила. Что своего, что чужого.

Лгут. Деньги выбивают.

- Сволочи, какие же сволочи, - дрожащими пальцами закрыла за собой дверь в эту квартиру, ставшую чужой – дочери здесь нет, Кати тоже. Но подруга хоть вещи взяла, а Полю унесли в чем была, и у меня словно часть сердца вырвали. Часть души.

Я подошла к столу, и рассмеялась, вытирая слезы с лица. Ручку лживая сука из инспекции свою забыла, а деньги мои прихватила, конверта ведь нет.

- Нет, не может все быть так плохо, - помотала головой, и попыталась собраться. – Я, наверное, убрала деньги куда-то, и забыла в суматохе. Сейчас найду, дам взятку, и верну Полину.

Но не нашлись деньги. Ни на холодильнике, ни в шкафах, вообще нигде их нет. Лишь мои пятьдесят тысяч, которые скопить удалось, в сумочке остались, и все. А значит… значит дочку не вернуть, все ведь деньги решают, как Гарай говорил.

- Гарай! Он… он поможет! Он обязан помочь!

Еще секунду назад я была в упадке. Казалось, после потери этих проклятых денег, все было кончено, но нет. Всегда есть шанс, нужно лишь собраться, и подумать. Евгений Александрович обязательно поможет мне Полину вернуть – он влиятельный, со связями, да один его звонок, и мне ребенка принесут сами, да еще и извиняться будут.

Пустой слинг я сняла с тяжелым сердцем, а затем выбежала из квартиры, в который раз за этот жуткий день. Каждая секунда казалась промедлением, с каждым вздохом сердце сжималось: пока в маршрутке ехала, когда в метро спускалась – эти жуткие эскалаторы просто бесконечное количество времени отнимают.

И мысли в голове, эти ужасные мысли.

Анна Алексеевна говорила про синяки, про истощение. А что, если она Поле больно сделает? В отчете ведь солгала, и все должно совпадать…

- Нет, нет, нет, - пробормотала, впившись ногтями в ладонь, и выбежала из метро. Спортсменка из меня аховая, но до компании Гараев я домчалась так быстро, как могла, и все равно, казалось, что я безбожно опаздываю, что время теряю.

- Я к Евгению Александровичу, - задыхаясь, сказала на стойке ресепшн. – Это срочно!

- С вами все в порядке? – нахмурилась мелированная блондинка, будто мне до светских разговоров.

Со мной все не в порядке с самого рождения, но кому вообще до меня есть дело?!

- Позвоните Евгению Александровичу, пожалуйста. Скажите, что Вера пришла, он примет, честно. Это очень срочно, я… я его дочь. Просто наберите его, и скажите, в какой мне идти кабинет!

Я не говорила, я почти кричала, выплевывала слова, гнев свой и страх на чужого человека выплескивала. Всегда истеричек ненавидела, особенно тех, кто скандалил на виду у всех, устраивая представление, но сейчас я ничего не могла с собой поделать.

Эта девчонка воровала мое время, время моей дочери воровала. Вот и сейчас она уставилась на меня голубыми глазами, и не подумала даже пропуск протянуть. Или позвонить наверх.

- Вы издеваетесь? Неужели сложно поднять трубку, и набрать… - в отчаянии начала я кричать, но меня прервал голос за спиной.

- Вера, ты ко мне?

- Влад, - всхлипнула я, обернувшись к нему. Пришла я к его отцу, но именно Влад сейчас должен быть рядом – отец моей дочери. – Помоги, прошу тебя, у меня отняли дочь!

Дикая надежда снова загорелась во мне. Гарай-старший, Гарай-младший - оба они, кажется, могут все. И Влад вернет мне Полину, обязательно вернет!

ВЛАД

Мы попрощались, но я знал, что увижу Веру. Уверен был в этом, и вот, она здесь и, как всегда, в центре внимания. Еще бы минута, и ее вывели с охраной, не появись я.

- Влад, ты… ты поможешь? – Вере больно сейчас.

Я ее боль всем своим существом чувствую. Плачет, глаза красные, лицо пятнами пошло, волосы взлохмачены и вид безумный абсолютно – оболочка трещину дала.

- Приходи вечером, у меня встреча.

- НЕТ!!! – вскрикнула, и вцепилась в мою рубашку пальцами, потянула так, что ткань затрещала, и уже тише добавила: - Нет, мне сейчас нужно. Если ты не можешь, то Евгений Александрович. Мне поговорить с ним нужно, он ведь влиятельный, Влад, у меня ребенка отняли! Не могу я до вечера ждать, я и минуты ждать не могу.

Выпалила, и я думал, что заплачет снова, в голос зарыдает, а Вера просто выдохнула шумно. И устало, будто сто жизней прожила, уткнулась мне в грудь лицом. И сейчас я ни о чем и думать не могу, только о ней, о ее близости, которая ломает меня.

ГЛАВА 10

Если Влад откажется – я его убью!

Или закричу, разгромлю его безликий кабинет. Сделаю что-нибудь ужасное, но он должен согласиться, должен мне помочь. Я ведь готова, за все платить нужно, я знаю это – жизнь научила. И вины за собой чувствовать не стану, грязной шлюхой от этого не буду, если Влад согласится на подобный обмен.

- Ты поможешь? – спросила, и в глазах его вердикт прочла, прежде чем он ответил.

Влад меня на куски бы разорвал, но он меня хочет. Не самую красивую, не самую умную и сексуальную, но хочет он именно меня. До дрожи, он повернут на мне, и чувство это злое. Это не любовь, а ненависть, и она страсть питает, а раз так – пусть получает, мне не жаль.

- Да, - в голосе его хрип, галстук, в котором Влада видеть непривычно, душит, и я ослабила его дрожащими пальцами.

Он согласился, и сделку нужно закрепить, пока не передумал. Ладони холодные, синеватые, трясет меня мелкой дрожью, но я заставила себя улыбнуться Владу, и начала расстегивать его рубашку. Пуговица, еще одна, и еще…

- Влад, - потянулась к нему, и поцеловала коротко, продолжая раздевать, - спасибо, спасибо, хороший мой.

Дыхание его тяжелое, кожа огнем горит под моими пальцами, еще немного, и Влад сорвется. И пусть. Опустила руку ниже, и через брюки обхватила член – он готов, эрекция каменная. Крепче сдавила головку, и Влад сдавленно застонал от этой нехитрой ласки.

- Сейчас, - прошептала, и к ширинке его потянулась, - я так тебя хочу, милый, сейчас.

Влад остро взглянул на меня, и… расхохотался.

- И снова врешь, Вера, как всегда, - в голосе его злое веселье, словно не он только что от моих прикосновений плавился. – Ты не хочешь, и я это знаю. Так?

Так. Не хочу. Сейчас все мысли о Поле, но я ведь готова, раз так надо. Секс – меньшая и самая банальная расплата, женщины испокон веков свои тела отдавали, и не я первая, не я последняя.

- Аппетит приходит во время еды, - ответила ему, чувствуя себя невероятно глупо, и Влад обхватил мои запястья, заставив убрать руки с его бедер. – Ты ведь согласился, Влад, я сплю с тобой… или с кем ты скажешь, а ты мне возвращаешь дочь. Согласился ведь?

- Согласился. И от такого щедрого предложения я не откажусь, - едко бросил он, и понятно стало, что он невысокого мнения и обо мне, и о моем предложении.

Влад резко поднялся из кресла, поставив меня на ноги, и отошел от меня. Отвернулся, будто забыл, что не один, и достал сотни раз проклятый мной за эту жизнь виски.

- И что тебе мешает?

- Не фанат насилия, - Влад налил два бокала, и протянул один мне. – Ты – горячая штучка, и трахаться любишь, но сейчас ты не хочешь. Пей.

- Я не пью. И какая тебе разница…

- Я ведь помню, как ты стонала подо мной. Как просила не останавливаться, кричала, что любишь, - он сузил глаза, и придвинул бокал к моим губам. – Я именно этого хочу, Вера. По-другому скучно и пресно. В таком состоянии с тобой спать – хуже насилия, это мерзко. А теперь пей, не испытывай мое терпение. Тебя трясет, как припадочную. Пей!

Задержала дыхание, и в несколько глотков проглотила обжигающее пойло. Вкус горький – и во рту, и в душе, Влад с ума сошел, требуя от меня любви.

Не после всего, что случилось между нами. Все сломалось, сгорело, и лишь грязный пепел остался напоминанием.

Зола.

Но и обещать Владу притворяться безумно влюбленной дурочкой – глупо. Спорить тоже, а потому я молчу, и пью второй бокал поднесенного им напитка, от которого и правда чуть легче стало, если подобное вообще возможно.

- Ладно, как скажешь. Ты сможешь меня к Поле отвезти? – устало спросила я. – Я не знаю, где именно она находится, но ты выяснить это сможешь. Заберем ее, я успокоюсь, и будет все так, как ты того захочешь.

Сказала, а сама со страхом на его бутылку посмотрела. Уже третий бокал пьет, о Поле не думает, обо мне тоже. Какая помощь от пьяного?!

Но Влад кивнул, и протянул мне ключи, а бутылку отставил подальше, к моему облегчению.

- У выхода водитель, он отвезет тебя на одну из квартир.

- А ты? – с надеждой спросила я, и взмахнула рукой, стряхнув виски со стола. – Ой, прости, пожалуйста, я…

- Ты не нечаянно, - закатил он глаза. – А я поеду по твоим делам. Уговор, Вера. Иди.

Спорить не решилась, и пошла к выходу, переступая через осколки бутылки. Скорее всего, у Влада еще есть в кабинете, но не устраивать же обыск. Иначе, чего доброго, вышвырнет на улицу, как грозился, и я просто погибну.

Пока ехала с молчаливым, хмурым водителем, пыталась успокоиться. Да, эти две женщины из опеки – суки те еще, но есть среди них и хорошие. Да и даже у самых отъявленных дряней не поднимется рука на трехмесячную малышку, не станут ее мучить, чтобы в отчете все совпадало.

Надеюсь, не станут.

Как в квартиру зашла – не помню. Бездействие медленно убивало, с ума сводило, и я металась из угла в угол, чувствуя вину. Вину за то, что ничего е делаю. За то, что при живых родителях моя дочь сейчас с чужими людьми – также, как и я в свое время. Только я никому не нужна была, а Полина для меня важнее кислорода.

В комнате нет часов, но в голове они тикают, отсчитывая время. Тик-так, тик-так – это стрелки идут, это таймер на бомбе. Еще минута, и я сорвусь, и побегу куда глаза глядят. И я бы побежала, если бы в квартире не открылась дверь.

- Вера, - позвал Влад, и я понеслась ему навстречу.

Сейчас я увижу свою малышку, обниму ее, и больше никогда не отпущу!

Влада я увидела в коридоре, и руки его пусты, дочери в них нет. В его руках пустота, а мои ладони в кулаки сжимаются от отчаянья, как же так?!

- Где она? Влад, где Полина?

- Ты же не думала, что мне отдадут ее просто так? – как ни в чем не бывало спросил он. – Девочка мне никто, по ней ведется разбирательство, и…

Влад продолжил объяснять, продолжил говорить мерзости о разбирательствах с МОЕЙ дочерью, и что она ему НИКТО, а у меня воздух в легких закончился. Он издевается надо мной, он просто наказывает и лжет, я ведь знаю, что стоит одному из Гараев указать на желаемое – принесут, и бантиком повяжут.

ГЛАВА 11

Влад раздевается, а мое тело дрожью бьет. От предвкушения, от страха, от желания… Боже, как я соскучилась по нему! Запрещала себе вспоминать то время, что вместе провели, но сколько ночей он мне снился – не счесть.

Именно поэтому я не бегу, я остаюсь с ним. Здесь, и сейчас.

- Меня достали эти игры, Вера. Ты сама предложила себя, - брюки Влад откидывает в сторону, а следом и белье, - так что хватит. Из этой комнаты ты не выйдешь.

Голос злой, как и обычно. Пугает и возбуждает одновременно – мне всегда нравилось во Владе именно это: с ним я по краю ходила, по лезвию ножа. Это как гладить тигра, зажмурившись от страха: наслаждаться густой шерстью, по которой ладонь скользит, и ждать, что руку откусит.

Или убьет.

- Я не бегу, только… выключи свет, пожалуйста, - свет в этой спальне безжалостный, но, может, Влад не заметил эту чертову растяжку на моем животе?

- Нет, - он подошел вплотную, опалил жаром своего тела, а я еще сильнее задрожала. – Я скучал по тебе, и хочу видеть. Я хочу видеть всю тебя. И себя в тебе, Вера, моя Вера…

Будто от холода трясусь, только мне жарко. Я в лихорадке от этой чертовой мании, горю в адском пламени и, должно быть, погибну в нем. Но мне плевать, плевать…

Сильные руки опрокинули меня на кровать, и снова страх победил желание. Забилась под ним, ведь если сейчас решусь – то все, обратной дороги не будет. Говорят, что второй раз нельзя войти в одну реку… можно, думаю, только выйти из нее будет невозможно.

- Влад…

- Молчи, - он зашептал мне на ухо, придавив меня своим телом, и кровать прогнулась под нами. – Нам будет хорошо, тебе понравится. Обещаю, Вера, я не сделаю тебе больно, верь мне.

Верь мне…

Разве я могу верить и доверять? Да и сама я так и не сказала правду, а ведь Влад должен знать. И я расскажу, обязательно расскажу, хотя мне больно будет от ненависти. Мне легче, если он меня винить будет, а не маму, память о которой кровавыми пятнами вымажется и грязью.

Но я должна сказать ему!

- Влад, - выгнула шею, подставляя ее под жесткие поцелуи, метящие меня, - подожди, мне всего пара секунд нужна…

- Я же сказал тебе замолчать.

- Не смей так со мной разговаривать! – ударила его в плечи, но внимание не привлекла, он и не почувствовал, скорее всего. Вместо этого рот мне заткнул поцелуем, накрыл мои губы своими сухими, горячими губами.

Целовал? Нет, пожирал, скорее. Без капли нежности – голая страсть, похоть и дикий голод. То, чем Влад одержим, и я тоже, плавилась под ним, и руками обхватила, теснее прижимая к себе. Языком ласкает, почти насилует, и когда горячая ладонь спускается по моему животу, скользит вниз, я смиряюсь окончательно – он победил, а я проиграла, если это была игра.

- Я убить тебя готов, - прошептал бездумно, разорвав поцелуй, а пальцами складки раздвинул, обжигая своим прикосновением.

- За что? – приподняла бедра, наслаждаюсь этой пыткой, навстречу которой я изгибалась. Пальцы Влада то гладили, то зажимали клитор, а я воздухом давилась, и всхлипами.

- За то, что с другим была. Трахалась, ребенка от него родила, сбежала от меня, - ответил, и его пальцы выскользнули из меня, а рука на шее сомкнулась, горло сдавливая. – Ты должна была быть только моей!

Я – извращенка, должно быть, но в этот момент я на грани оргазма. Мне дико страшно от его одержимости, но она же и заводит, и стон из самого нутра вырывается – громкий, зовущий.

- Я только твоя, только твоя, - прошептала сдавленно, и решилась: - Я тебя люблю, Влад, и делай что хочешь, и если скажешь сейчас, что я вру – я тебя убью!

Воздуха не хватает, но я не вырываюсь, не сопротивляюсь – страх пьянит, хотя не стоит доверять этому мужчине. Доверилась однажды, и потеряла всю свою жизнь. Хотя, ту жизнь стоило потерять, она не стоила ничего.

Воздух наполняет легкие, я жадно дышу, а Влад шире раздвигает мои бедра, и резко заполняет собой. Растягивает мою плоть, и я обвиваю его ногами, руками, собой, чтобы чувствовать всем своим существом этого ненормального подонка, которого так сильно люблю.

- Я делаю то, что хочу, - прошептал, и толкнулся до конца. – А ты чего хочешь?

- Тебя, - Влад огладил пальцами мой сосок, и я всхлипнула. – Чтобы ты любил меня, - еще один мягкий толчок. – Чтобы не останавливался, - более резкое движение членом, и я двигаюсь ему навстречу.

Слова закончились, мысли тоже. Влад застонал в унисон со мной, и стал вбиваться быстрее, разливая жар внизу живота. Тела соприкасаются, грудь ноет, скучает по его губам, и мне мало, мне чертовски мало. Я не сказала, но я тоже хочу всего его без остатка, чтобы лишь я составляла весь его мир. Влад – сумасшедший, я – тоже, и никому кроме друг друга мы не нужны, так что все может получиться.

Он обхватил лицо ладонью, и снова стал терзать мой рот своими губами. Языки сплелись, и сейчас он повсюду, поглощает меня, присваивает. Трение тел уже невыносимо, а толчки члена во мне все быстрее и быстрее, и удовольствие пронзает при каждом движении, скидывая в адскую бездну. Тело ломит, я вся к Владу стремлюсь, как и он ко мне – стонет в мой рот, вбивается болезненно-сладко, пока я не выгибаюсь от сумасшедшего по своей силе оргазма.

Будто небо обрушилось на меня, или в водоворот затянуло, или я умерла.

Пальцы сводит судорогой, от живота идут волны наслаждения, которое продлевают последние, самые резкие движения члена. И я не вижу, но чувствую, как Влад сдавливает меня руками, стонет, и кончает.

Прямо в меня, но сейчас думать об этом не хочется.

Вообще ни о чем нет желания размышлять, а просто лежать, принимая желанную тяжесть, и гладить по мокрой от пота спине любимого мужчину. И мечтать: мы поедем за Полиной, и я скажу, что не была ни с кем, кроме него. Что и поцелуй-то у меня лишь один был до него, и тот не добровольный, а сейчас у нас дочь.

И еще будут дети.

Будем семьей – настоящей, о какой я с детства мечтала. Фотографии распечатаем, и в альбоме расклеим вместе с Владом, отпуска будем планировать, и спорить: горы или море. И имена детям тоже с боем будем выбирать, он их баловать будет, а я – злиться из-за этого, ведь кто-то должен быть строгим. А еще…

ГЛАВА 12

ВЛАД

- Новая квартира? А как же та? Мне и прошлая нравилась, - Вера осмотрелась, обернулась ко мне с улыбкой, и снова стало дышать больно, глядя на нее. Вся солнечным светом окутана, и вся она моя. – Хотя здесь тоже ничего, привыкну.

- Привыкнем, - поправил я с нажимом. – Жить я буду с тобой.

Всего на долю секунды брови приподняла удивленно, а затем еще одну улыбку мне подарила. Уже неделю дарит их мне, освобождая от идиотской ненависти, от обиды глупой. Вера теперь только моя, и даже мысли время от времени мелькают: запереть ее, наручниками приковать, чтобы всегда рядом была, подтвердив звание маньяка, как она меня называет.

Мысли – бред, и я справляюсь с ними.

- Каждую неделю будем переезжать, Влад?

- Отец возвращается скоро, любопытная моя. И квартира та – служебная, эту же я снял для нас с тобой. И сюда он не сунется.

Соврал. Сунется, еще как, если захочет. Отца частная собственность, договор аренды и прочая хрень никогда не останавливала, но сейчас хоть какая-то гарантия есть, что он меньше будет лезть в мои дела. Все только-только наладилось между мной и Верой, и до сих пор не верится в это.

Портить не позволю никому, даже отцу голову откручу, если влезть вздумает. Но лучше бы без этого, отец все же.

- Признавайся, девчонок туда водил, - рассмеялась она, и забрала из моих рук чемодан, набитый детским хламом.

Этих непонятных присыпок, салфеток, погремушек и прочей дряни у Веры больше, чем ее собственных вещей. И таскает за собой повсюду этот чемодан мне в укор, да еще и о дочери своей все время порывается рассказывать.

Какая она замечательная.

И что она каждый день растет, меняется, а она, Вера, безвозвратно это время упускает.

И какие у нее пальчики, у Полины этой… будто мне интересен чужой ребенок.

Ребенок, о котором хочется забыть, и которого лучше бы не было. Ребенок, который забирает у меня Веру даже сейчас, когда я рядом с ней, и больше никого.

- Влад? Ау, прием, планета Земля вызывает, - обняла со спины, и прижалась ко мне доверчиво. – Так что? Квартира та, в которой я неделю провела – ты в нее других водил, да?

- Было дело.

- Было, и прошло. Изменишь мне, предашь, - ее пальцы сжимают мою майку, а такое чувство, что горло, - и я уйду навсегда. Терпеть и глотать не стану, ты только мой теперь. Свободы больше нет, милый, ни для тебя, ни для меня.

- Страшноватые слова для любого мужчины, - рассмеялся, и повернулся, чтобы обнять эту ревнивицу, но как на нож напоролся на ее серьезный взгляд. – Я понял, что ты не шутила. И никогда я тебя не предам, урок усвоен. От тебя же мне нужно… сама знаешь что.

- Я больше не буду врать, - Вера серьезна, даже излишне, но меня это радует.

Обещанию я верю. Вере верю, надо же, до чего докатился, но эта неделя, вместе проведенная, будто пелену безумия с нас обоих сняла. Вера стала спокойной, и безумную напоминает лишь в те моменты, когда из ванной выходит, где, я знаю, она плачет. Тихо плачет, чтобы я не видел.

Дочь вспоминает, боится. И потом снова и снова вытрясает из меня клятвы, что скоро я верну ей  Полину, и я обещаю, чтобы не плакала больше. Скоро слез станет меньше, время лечит. А при наличии денег оно лечит еще эффективнее, и я найду способ заменить воспоминания о дочери, вытеснить их. Пока же придется терпеть – и мне, и ей.

- Сдохнуть за тебя готов, - сжал Веру крепче, а она смеется, серьезность растеряв.

- Гарай, ты чертовски романтичен. Нет бы просто сказать о любви, но тебе бы все сдохнуть самому, или меня убить. Не надоело?

- Вот такой я г*ндон, Вера. Смирись.

- Не ругайся, - фыркнула, из моих объятий выскользнула, и нож в спину воткнула, ведьма чертова: - Я хочу маму навестить. Могилу ее. Не сейчас, но как только Поля ко мне вернется – тогда…

- Нет, - отрезал, и в ванную пошел.

Вера, разумеется, следом побежала. Конечно, нужно же вынести мой мозг, куда без этого?

- Как это «нет»? Влад, черт, я понимаю все, и ненависть твою понимаю, но я должна навестить ее. И, кроме того, - она замялась, стоит, уперевшись спиной в душевую кабину, и сверлит меня взглядом, который я в зеркале вижу, - год прошел, и я как представлю, что на могиле ее сорняки растут… не дело это, нельзя так.

- Скоро зима, снег выпадет, и сорняки подохнут. Также, как и она, - сказал, но Вера снова рот приоткрыла, спорщица хренова. – Разговор окончен.

Если Вера думала, что правда эта гребаная, или ее робкие фразы, что мать не виновата мою ненависть потушат – она чертовски неправа была. Катастрофически, я бы сказал. И не за сестру я злюсь, может, мать и не хотела Нику убивать, а просто крыша съехала. Не за то, что отравой пичкала.

Я за Веру я ее ненавижу. И за гены свои безумные. Я ведь на полном серьезе решил, что шестилетняя девчонка – настолько продуманная тварь, что спланировала убийство. ШЕСТИЛЕТНЯЯ ВЕРА, мать ее! И верил в это годами, так что это, если не безумие наше фамильное?! Разум пытался пробиться сквозь эти бредовые мысли, но сумасшествие всегда сильнее разума, и я чуть было не двинулся окончательно. Веря, что ребенок мог быть расчетливой убийцей.

Нет уж, Вера на могилу к ней не пойдет. Она только на человека начала быть похожа, а яд Надежды Гарай и сквозь два метра земли может просочиться, снова отравив мою Веру

- Какой же ты мудак, - прошипела она, и вышла из ванной, меня одного оставив.

Пусть остынет, и пусть уже, Боже или дьявол, хрен знает, к кому из вас обращаться, но пусть уже Верино самоуважение вернется, и она перестанет чтить память женщины, которая всем нам жизнь испоганила!

Но паскудная вина не дает мне спокойно дышать, и я поплелся в спальню. К ней, к Вере.

Разумеется, глаза у нее на мокром месте. Сжимает в руке какую-то уродливую, дешевую погремушку, и опять на совесть мою давит. Черт бы побрал и совесть мою, непонятно откуда взявшуюся, и погремушку эту, и Веру за компанию.