Моя половинка

2

У здания адвокатской конторы стояло несколько автомобилей, но Оливия инстинктивно почувствовала, который из них принадлежит Гилу. Черный «ягуар» полностью соответствовал его натуре: подавляет размерами, ослепляет и пугает. Оливия остановилась у машины и вздрогнула – то ли при мысли о том, что ей предстоит сесть за руль такого мощного автомобиля, то ли из-за перспективы оказаться в нем вместе с Гилом. Точнее Оливия не могла описать своего состояния.

– Ты не передумала насчет того, чтобы вести машину?

– Нет. Почему это я должна передумать?! – возразила она с оттенком показной храбрости.

Гил посмотрел на нее поверх засыпанной снегом крыши «ягуара».

– Мне просто показалось, что ты выглядишь немного... испуганной.

Конечно, она была испугана, но не хотела, чтобы он догадался почему. Она и без того уже раскрыла слишком много своего сокровенного за сегодняшний день.

– Ты доверишь мне руль в такой гололед? – с усмешкой сказала Оливия, втайне надеясь на отрицательный ответ.

– А ты уверена, что справишься за рулем?

Их словесная пикировка начинала уже напоминать настоящую дуэль, и Оливия не собиралась отступать и идти на попятную.

– Безусловно, – ответила она твердо, взяв протянутые ей Гилом ключи.

Внутри машину никак нельзя было назвать тесной, но почему-то возникло ощущение подавленности, и Оливия, болезненно воспринимая соседство Гила, завозилась со своим ремнем безопасности. Все ее попытки закрепить ремень ни к чему не приводили, пока Гил не взял ее онемевшие, непослушные пальцы в свои и точно не посадил металлическое кольцо в гнездо.

Это было первое его прикосновение к ней, но даже сквозь плотную перчатку Оливия почувствовала, как по руке пробежал, покалывая кожу, электрический разряд. Прошло пять лет, пять долгих лет, когда они в последний раз обнимали друг друга, но все же глубоко запрятанные воспоминания вновь зашевелились в душе. Разумом она могла пытаться забыть власть этого человека над собой, но этого не было способно сделать ее тело.

Она осмелилась бросить на него взгляд из-под длинных густых ресниц. Испытал ли он такое же чувство? Если да, то это никак не отразилось ни на его расслабленной позе, ни на ленивой точности движений, с которой он подготовил все кнопки на щитке приборов.

Оливия прикусила губу, сосредоточившись на том, чтобы вставить ключ в замок зажигания. То, что произошло пять лет назад, ничего не значило для Гила. Он, вероятно, даже забыл, происходило ли что-нибудь между ними. Как ей хотелось, чтобы она могла сказать то же самое и о себе!

Через несколько минут они уже выехали на многолюдную магистраль. Оливия, в нормальной обстановке уверенно водившая машину, сейчас нервничала, что было на нее совсем не похоже. Она попробовала объяснить это непривычным для нее автомобилем, обледеневшей дорогой, однако прекрасно знала, что больше всего ее волновало присутствие Гила. Он сидел рядом, и ее сознание было настолько поглощено этим обстоятельством, что привычные для любого автомобилиста действия за рулем ей приходилось выполнять не автоматически, а при полной концентрации всех умственных и физических способностей.

В конце концов молчание стало невыносимым, и Оливия вдруг обнаружила, что первая задала вопрос:

– Сколько же времени осталось до твоего официального вступления в должность исполнительного директора?

– Я уже вступил в должность.

Столь быстрый ответ удивил ее. Она надеялась, что пройдет еще несколько недель, прежде чем Гил покончит с делами в Америке. Обычно переход на новую работу на столь высоком уровне совершался не так легко. Совет директоров, наверное, лез из кожи вон, уговаривая Гила приступить к исполнению своих обязанностей практически немедленно.

– Уже вступил?.. – Оливии не удалось скрыть разочарования.

Гил кивнул.

– И это означает, что отныне ты работаешь на меня. Ты сможешь уже завтра перенести свои вещи в кабинет рядом с моим.

– Завтра? – Сердце у Оливии упало, когда она услышала это зловещее слово.

Все происходило с невероятной быстротой. До настоящего момента перед ней еще не раскрылось во всей своей ужасающей реальности то, какие изменения вносит в ее жизнь пресловутое условие завещания.

– Но я сейчас веду переговоры с несколькими клиентами; мы где-то на середине пути... Я ведь не могу просто так все взять и бросить.

Во взгляде Гила промелькнуло нетерпение.

– Я и не предлагаю, чтоб ты бросила все. Я уже распорядился, чтобы существующие у тебя связи были переданы другим исполнителям в отделе.

– Ты распорядился? О чем?.. – захлебнулась словами Оливия, внезапно охваченная гневом. – Как ты смеешь вмешиваться в мою работу, даже не поговорив со мной? Ты не имеешь права...

– У меня есть полное право, – обрезал ее Гил ледяным тоном. – Как исполнительный директор я отвечаю за расстановку служащих по рабочим местам, я решаю, где они могут трудиться наиболее эффективно, а где нет. В должности, которую ты занимаешь сейчас, ты не можешь быть моим помощником.

До этого момента в сознании Оливии теплилась полуосознанная надежда: вдруг Гил сохранит за ней ее нынешний пост, оставит ее там, где она привыкла работать. Теперь и эта надежда лопнула.

– Ты... в самом деле, значит, хочешь, чтобы я стала твоим помощником?

– А в каком еще качестве, по-твоему, я бы мог нанимать тебя?

– Я... я не знаю, – замялась Оливия.

– Но уж не думаешь ли ты, что я собираюсь из твоей должности устраивать синекуру?

– Конечно нет! – разозлилась Оливия. – Я не ищу никаких поблажек. Я просто не ожидала, что мне придется работать непосредственно под твоим началом. Вот и все.

– Не ожидала или не хотела? – сухо потребовал прямого ответа Гил.

– Ну, хорошо, так и быть, скажу: не хотела, – с вызовом произнесла Оливия, решив выложить все карты на стол. – Я люблю свою работу. Я не хочу переходить на другое место. И я не желаю работать на тебя.

– По крайней мере, честно сказано, но боюсь, твои пожелания никого не волнуют, – небрежно произнес Гил. – Отныне ты будешь работать под моим началом, поэтому лучше тебе привыкнуть к этой мысли.

Оливии захотелось ударить его. Не будь у нее обе руки заняты управлением машиной, она могла бы поддаться этому соблазну. Неожиданно в голову ей пришла ужасная мысль: а что, если Гил задумал превратить ее жизнь как своей подчиненной в ад и таким образом выжить ее с работы, заставить согласиться... на увольнение?! Если она уйдет, – неважно, по какой причине, – ему удастся заполучить ее акции. Так ведь и сказал адвокат.

– Как я могу быть уверена, что ты не планируешь отделаться от меня с целью заполучить мои акции? – прямо спросила Оливия.

– Совершенно не можешь быть уверена, – так же прямо ответил Гил. – Ты просто должна доверять мне. Если будешь хорошо работать на своем посту, бояться тебе нечего.

Оливия сердито подумала: ничего себе гарантии! Доверять Гилу! Да лучше она доверится гремучей змее.

– А в чем точно будет состоять моя работа в качестве твоего помощника?

– Ты будешь помогать мне, естественно, – мягко сказал он.

– А нельзя ли поконкретнее.

– Кое-кто из моих клиентов в «Россаро эдвертайзинг» планирует организовать ряд рекламных кампаний в британских средствах массовой информации. Я намерен добиться того, чтобы «Бофор» получил соответствующие заказы, а ты мне будешь помогать их добывать.

– Но почему я не могу просто продолжать заниматься заказами, которые у меня уже в руках?

Гил вздохнул в знак того, что ему с трудом удается сдерживать терпение.

– Потому, – ответил Гил, – что тебе пора уже учиться иметь дело с заказами большого размаха. Это – тот самый опыт, который тебе будет нужен, если бы ты когда-нибудь захотела занять заветное место в совете директоров. Кроме того, я думаю, «Бофор» готов пустить корни в более широких сферах рынка рекламы. Фирма довольно успешно действует в последние годы, но далеко не так хорошо, как могла бы. Я намерен радикально изменить ситуацию.

Оливия не могла понять, нравились ли ей планы Гила. «Бофор» всегда гордился качеством своих услуг и личными контактами с клиентами, которые может себе позволить не такая уж большая фирма. Оливии не улыбалась перспектива превращения «Бофора» в огромную безликую рекламную сеть, подобную некоторым гигантам в Америке.

– Не думаешь ли ты, что тебе следовало бы посвятить некоторое время изучению структуры нашей компании, прежде чем начинать радикальные перемены? «Бофор», к твоему сведению, – нечто иное, чем «Россаро эдвертайзинг», – добавила она усмехнувшись.

Взгляд Гила метнулся из стороны в сторону, позволив Оливии на миг заглянуть в его глубокие темно-карие глаза, когда-то буквально сводившие ее с ума.

– Я знаю. Я уже познакомился со структурой «Бофора». Вивьен подробно информировала меня о делах фирмы. Заверяю тебя: я полностью представляю себе как ее сильные, так и слабые стороны, – спокойно ответил Гил.

Оливия стиснула зубы. Есть хоть что-нибудь у «Бофора», чего не знает Гил? Или у самой Оливии? И все это благодаря Вивьен.

Гил нарушил короткую паузу.

– Завтра утром я назначил совещание всего руководящего персонала. Думаю, ты получишь более полное представление о моих планах и твоем участии в их выполнении, если послушаешь, о чем я буду говорить.

– Завтра утром? Я должна буду заглянуть в свой ежедневник, но кажется, у меня ничего не назначено, – ответила она, упрямо стараясь разозлить его.

Однако Гил постоянно опережал ее на один ход.

– Я уже проверил, у тебя не должно быть никаких деловых встреч, – сообщил он Оливии и добавил: – Но даже если бы у тебя и было что-либо назначено, завтрашнее совещание важнее любой деловой встречи!

Пальцы Оливии вцепились в руль автомобиля. Если она хоть немного надеялась на плавный переход от завершения своей прежней работы к выполнению обязанностей помощника Гила, то это было большое заблуждение. Отныне Гил – ее босс и он не позволит ей об этом забывать. Ни на минуту!

Некоторое время спустя Оливия осталась стоять на тротуаре у многоэтажного дома, в котором находилась ее квартира, наблюдая, как плавно отъезжал черный «ягуар» Гила. В полном унынии она отдавала себе отчет в том, что в компании «Бофор» предстоят большие перемены, которые затронут ее сильнее, чем кого-либо иного.

Она ожидала, что грядут перемены, но такие! Еще сегодня поутру она осторожно допускала мысль, что ей предложат место в совете. И вот она потеряла свою работу, и ей предложили работать на человека, которого она надеялась больше никогда не увидеть в своей жизни. Нет, недаром говорят насчет того, когда следует считать цыплят!

Поднявшись в свою квартиру, Оливия вдруг почувствовала, что замерзла и вся дрожит. Несмотря на исправно действующее отопление, у нее зуб на зуб не попадал. Она твердо объяснила себе, что это нервы. С чего бы это? – тут же спросил ее внутренний голос. Из-за завещания или из-за Гила? Оливия не могла найти ответа.

Стоило ей увидеть Гила, как ее тело повело себя совершенно предательски, пробудив вновь давно было заглохшие чувства. Она была так спокойна с тех пор, как...

Нет! Она не позволит себе вновь и вновь возвращаться к тому, что произошло пять лет назад. И незачем ворошить прошлое. Сожаления о том, что она тогда держалась как нелепая смешная девчонка, должны так и остаться сожалениями.

Оливии и впрямь казалось, что она промерзла до мозга костей и ей никогда уже не согреться. И как раз поэтому ей отчаянно захотелось, чтобы кто-то тесно прижал ее к себе, согрел и... полюбил. Никогда так остро не сожалела Оливия, что в ее жизни нет такого человека, с кем ее связывали бы столь близкие отношения. Может быть, хоть горячая ванна ослабит напряжение в мышцах и немного согреет ее?..

Беспорядочно разбросав одежду по полу, Оливия погрузилась в большую круглую ванну и закрыла глаза. М-м-м... Какое блаженство! Хоть на время забыть обо всем на свете, особенно о Гиле.

Но почему-то Оливия вдруг обнаружила, что образ Гила трудно изгнать из ее сознания. Сколько бы она ни пыталась сосредоточиться на чем-либо более приятном, отвлекающем, перед нею вновь являлся Гил – от него совершенно невозможно было отделаться. Он не смирялся с тем, что его гнали прочь, и в конце концов Оливия перестала сопротивляться его вторжению. Возможно, если просто снять узду с сознания, это подействует как лекарство, и нечистая сила будет изгнана раз и навсегда.

С неизбежностью размышления всякий раз возвращали ее к тем летним дням пятилетней давности, когда она вернулась в Лондон. Она только что закончила учебу в школе-интернате; перспектива поступления осенью в колледж и радостно волновала, и пугала одновременно. Привыкнув к режиму закрытой школы для девочек, она жаждала насладиться свободой в колледже, но немного опасалась, как удастся ей освоиться с независимой жизнью студентки.

Новость о том, что Гил Россаро, сводный брат, которого она никогда не видела, приехал в Лондон, Оливия встретила лишь с легким любопытством. Ее голова, переполненная планами на будущее, едва ли была способна вместить что-либо еще.

Оливия представляла себе покойного Филиппа, отчима Гила, в виде этакого скелета в платяном шкафу, который стал частью истории семьи Бофор, по меньшей мере в последние годы. Прадед Оливер Бофор всегда надеялся, что оба его сына Филипп и Уильям, дед Оливии, пойдут по его стопам и станут работать в рекламном агентстве, принадлежавшем семье. Уильям с охотой последовал совету отца, однако Филипп тяготился городской жизнью и вовсе не горел желанием заниматься рекламным бизнесом. Из-за этого в семье возникали бесконечные раздоры, и в итоге Филипп уехал в Латинскую Америку. Его решение воздвигло непреодолимую стену между отцом и сыном; рана никогда не заживала. Для Оливера Филипп попросту перестал существовать.

Тем не менее блудный сын процветал. Он женился на богатой вдове из Аргентины и с успехом посвятил свои таланты скотоводству. Брак не принес ему детей, но у супруги Филиппа был сын от первого мужа – Гил.

Дело выглядело так, будто Гил обрел вкус к рекламному бизнесу, который не был дан его отчиму. После окончания Гарвардского университета молодой человек основал в Нью-Йорке собственное рекламное агентство. Фирма быстро окрепла, в течение нескольких лет завоевала хорошую репутацию и вскоре стала одной из самых крупных и уважаемых на Мэдисон-авеню.

Поездка в Англию была предпринята Гилом в основном с деловыми целями, но он решил воспользоваться случаем, чтобы впервые встретиться с родственницами своего отчима – Вивьен и Оливией.

Их первая встреча!.. Воспоминания о ней так живы в ее памяти, что, кажется, пяти последних лет как не бывало и она вновь восемнадцатилетняя юная девица, вчерашняя школьница, еще не знающая, как себя вести со взрослыми и особенно с мужчинами!

– Оливия, познакомься с Гилбертом Россаро, – так представила его бабушка в первый же вечер после его приезда.

Оливия робко пожала руку Гила, почувствовав вдруг, как вспотела ее ладонь, когда она впервые заглянула ему в глаза.

Она ожидала встретить скучного воротилу-дельца, но оказалась вместо этого перед красивым интеллигентным мужчиной с атлетической фигурой, черными как смоль волосами и задумчивым томным взглядом – раньше она считала, что такие мужчины существуют только в любовных романах. Оливия совершенно не была подготовлена к тем эмоциям, которые мощной волной нахлынули и чуть не потопили ее. Во всяком случае она тут же решила, что никогда не видела более привлекательного мужчины.

Однако самое волнующее открытие она сделала за ужином. До этого ее контакты с противоположным полом сводились главным образом к знакомству с братьями школьных подруг. Гил, который был лет на десять старше Оливии, стал первым встретившимся ей зрелым мужчиной, в чьем образе интригующе сочетались городская утонченность и мужественная сила. Это сочетание обезоруживало, а сдержанный юмор и способности увлекательного рассказчика весь вечер держали ее в полном очаровании.

Слишком стеснительная, чтобы участвовать в застольной беседе с чем-то большим, нежели отдельные, невнятно высказанные замечания, Оливия совершенно растерялась, когда Вивьен предложила:

– А почему бы тебе не взять Гила да не проехаться с ним по лондонским достопримечательностям?

Оливия почувствовала, что покраснела до корней волос.

– Ему, возможно, это совсем не интересно, – возразила она, уверенная, что человек с таким тонким вкусом, как у Гила, вряд ли захочет бродить в толпе туристов по Трафальгарской площади и задирать голову на Колонну Нельсона.

– Кто это сказал? – слегка поддразнивая ее, спросил Гил. Он как будто ощущал ее растерянность и пытался успокоить. – Я только дожидался хорошего гида.

Оливия удивленно уставилась на него.

– Серьезно? Вы в самом деле хотели бы посмотреть Лондон? – воскликнула она, не зная радоваться или пугаться при мысли о целом дне, который ей предстоит провести в его обществе.

– Я действительно хотел бы, – заверил ее Гил с улыбкой.

– Ну что ж, прекрасно, – согласилась Оливия, улыбнувшись ему в ответ и пытаясь подавить сладкую истому, охватившую ее.

В назначенный день она поднялась задолго до шести часов, успев перемерить до завтрака с полдюжины нарядов. Половину своего гардероба она категорически отмела, не желая походить на школьницу, а вторая часть его казалась ей чересчур деловой. Ей хотелось выглядеть небрежно элегантной. В конце концов она остановилась на белых хлопчатобумажных брючках и изящной кофточке в бело-голубую полоску наподобие матросской форменки. Это было не совсем то, чего она хотела, но лучше ничего нельзя было придумать.

Завтрак показался ей пустой тратой времени. Она не могла проглотить ни кусочка. Внутри у нее всё сжалось, как во время экзамена, и она не могла дождаться, когда приедет Гил, чтобы отправиться на прогулку.

Оливия услышала, как он постучал в дверь, и ее сердце начало бухать, как барабан тамтам в африканских джунглях. Внезапно ее охватил панический ужас: о чем же с ним разговаривать, господи? А сердце подсказывало: это не имеет никакого значения. Даже если не будет произнесено ни единого слова, для нее будет просто счастьем находиться рядом с ним.

Впрочем, в данном случае Оливии не о чем было беспокоиться. Достаточно сказать, что Гил говорил, почти не переставая. Он постоянно заставлял ее смеяться, рассказывая забавные случаи из своей жизни. Но он умел и слушать, и вскоре Оливия почувствовала себя раскованно и поведала ему о вещах, которые не могла прежде обсуждать ни с кем другим: о трагической смерти своих родителей, озабоченности в связи с поступлением в колледж, размышлениях о карьере, надеждах и мечтах о будущем.

День, казалось, пролетал слишком быстро. Они побывали в Тауэре, у Букингемского дворца, в соборе Святого Павла и Вестминстерском аббатстве. К вечеру они добрались до Хэмптон-корта, где, хохоча, пытались выбраться из знаменитого зеленого лабиринта в дворцовом парке.

– Ты ведь говорила, что уже была здесь и быстро нашла выход, – посмеивался Гил, когда они забрели в очередной тупик.

– Но я же не сказала, сколько у меня ушло на это времени, – хихикнула Оливия.

– Давай я попробую теперь, – предложил Гил, взяв ее за руку, чтобы в обратном направлении отправиться по тому самому пути, который они только что проделали.

Это был первый случай, когда между ними возник физический контакт. Стоило их рукам соединиться, как она почувствовала нечто подобное сильному удару тока. Будто молния насквозь пронзила ее тело и пригвоздила к земле. Оливия и не предполагала, что ее реакция может быть такой бурной и сильной.

Пережитый ею шок, видимо, дал о себе знать и Гилу, ибо он обернулся, прищурил свои черные глаза и внимательно посмотрел на нее.

– Что-нибудь не так?..

Нет, конечно, ни о каком вразумительном ответе не могло быть и речи. Никогда она не переживала такого прежде, никогда не знала, что возможно такое страстное желание чего-то, что она не могла даже назвать и, больше того, – не понимала. Однако Гил не должен этого знать, поэтому она попыталась улыбнуться.

– Я... я просто оступилась, – пробормотала она.

– Ты еще не устала?

– Нет, – покачала она головой. – Все нормально.

По какой-то причине Гил продолжал держать ее за руку и смотрел на нее странным взглядом.

– Сколько времени, ты говорила, потребовалось тебе в тот раз, чтобы выбраться отсюда? – мягко спросил Гил.

Оливия почувствовала, как у нее пересохло во рту и кровь прилила к голове. Она попробовала пошутить:

– Думаю, около недели.

Зрачки Гила внезапно совсем почернели – так ей показалось.

– Что ж, не самая заманчивая идея, на мой взгляд, проторчать здесь столько времени, – бросил он сухо. – Следуй за мной.

Он повернулся, неожиданно отпустив ее руку.

Оливия смотрела ему вслед. Она не могла найти объяснение тому, как это получилось, но в то самое мгновение она поняла, без всяких сомнений, что по уши влюбилась в Гила. Ее совсем не пугала перспектива навсегда остаться в лабиринте, как в ловушке. Лишь бы только Гилберт был рядом с ней и никогда, никогда не покидал ее.

Позднее, уже дома, она рассматривала себя в зеркале. Ее интересовало, почему она выглядит так же, как и прежде. Ее мироощущение настолько изменилось, что казалось невозможным, чтобы внешний вид остался без перемен. Школьница, какой она оставалась еще вчера, навсегда ушла в прошлое, и на ее месте появилась женщина – женщина, внезапно вкусившая терпкий и сладостный восторг первой влюбленности.

Последовавшие за этим несколько дней стали самыми прекрасными в жизни Оливии. Все ее мысли и чувства сосредоточились на визитах Гила, а он посещал их все чаще, так как выяснилось, что бабушка очень нуждалась в его советах относительно положения дел в рекламной сфере. Очевидно, она доверяла его мнению, и Оливия впервые поняла, как сильно нуждалась Вивьен, несмотря на ее независимый вид, в направляющей и поддерживающей руке сначала своего мужа, Уильяма Бофора, а потом старшего сына, отца Оливии.

– Мне будет недоставать Гила, когда он улетит назад в Нью-Йорк, – задумчиво сказала Вивьен как-то за завтраком.

Оливия пристально посмотрела на нее и спросила:

– Что ты сказала?

Вивьен сощурилась так, что глаза превратились в узкие щелочки, когда она услышала этот вопрос.

– Я сказала, что мне будет недоставать Гила.

– Я не знала, что он уже улетает.

– У него в Нью-Йорке собственное дело, Оливия, которое он должен вести. Он и так уже провел в Англии больше времени, чем предполагал.

Романтические фантазии Оливии мигом развеялись, и теперь она почувствовала, как проза жизни болезненно вторглась в ее мечты. Где-то в глубине сознания она предполагала, что Гилберт должен когда-то улететь в свой далекий Нью-Йорк, но отмахивалась от этого факта, сосредоточив все свои мысли на его ежедневных визитах и наслаждаясь каждой минутой общения с ним.

– Когда он улетает? – спросила Оливия деревянным голосом.

– Уже скоро. Я думаю, в воскресенье или понедельник, – ответила Вивьен, вставая из-за стола.

В сердце Оливии, казалось, вонзили и повернули нож. Она любила Гила и не могла смириться с мыслью о его возвращении в Америку, о том, что он покидает ее. Безусловно, думала она, если бы Гил знал, как она относится к нему, он предложил бы взять ее с собой. Она могла бы поступить в колледж в Америке... могла бы работать в агентстве «Россаро эдвертайзинг». Существуют ведь тысячи возможностей! Если бы только она нашла способ дать ему знать о своих чувствах...

Совершенно случайно Вивьен предоставила ей для этого прекрасный повод. Оливия была приглашена в конце недели на день рождения и уже решила, что не пойдет из-за того, что отъезд Гила так близок. Однако Вивьен предложила Оливии взять с собой Гила.

– Уверена, ему там понравится. Кроме того, меня не будет дома в субботу вечером, и у меня будет спокойно на душе от сознания, что тебя доставят домой в сохранности.

На всякий случай Оливия заранее спросила об этом Гила и, получив его согласие, едва сумела сдержать свою радость. Это была дарованная судьбой возможность, шанс показать Гилу, какой женщиной она могла бы быть для него. Женщиной, которая любит его и всей душой страстно желает, чтобы он в свою очередь – она едва осмеливалась вслух высказать свою надежду – так же любит ее. Наверное, стоит ему увидеть ее в более шикарном обрамлении, и он поймет, что она значит для него гораздо больше, чем просто крошка-кузина.

В субботу, как только бабушка уехала по своим делам, Оливия начала осуществлять свой план. Она уже установила, что из ее гардероба ничего не годится для столь важного случая и требуется новый наряд. Не прошло и получаса, как она уже была в Уэст-Энде и рыскала по магазинам модной одежды.

Когда вечером она посмотрелась в зеркало, то с трудом узнала себя в расфранченной женщине, отразившейся там. Короткое черное платье плотно облегало округлости бедер и грудей, а глубокий вырез на спине четко показывал, что на ней нет бюстгальтера. Свежевымытые волосы волнами рассыпались по плечам, образуя огненное облако, и все это создавало тот самый «дикий» вид, которого так добивалась Оливия. Ярко-красная губная помада придала губам подобие натянутого лука Купидона, резко выделяясь на бледной коже лица.

Когда Оливия вошла в гостиную, Гил уже был там. Он оторвался на миг от газеты, которую читал, и Оливия увидела, как его темные глаза обежали всю ее фигуру сверху вниз раз и еще раз, уже не так быстро. Замечательно! Наконец-то она привлекла к себе его внимание.

– Это то, что ты наденешь на вечер? – спросил он, лукаво прищурившись.

Оливия кивнула и кокетливо повертелась на каблуках.

– Нравится?

– Нет, – последовал лаконичный ответ.

На какое-то время Оливия оказалась в полном замешательстве – так он подрезал ей крылья. Гил, которого она узнала сейчас, совершенно отличался от нежно подшучивавшего над ней мужчины который так ей нравился.

– Просто ты ни разу не видел меня в вечернем туалете, – возразила она, вздернув подбородок с легким вызовом.

До этого она щеголяла преимущественно в джинсах и футболках; это была ее обычная одежда на каникулах. Даже если она надевала нечто более подходящее для юной леди, это никоим образом не походило на то, что было на ней сейчас, – Вивьен никогда не позволила бы такого.

– Интересно, видела ли тебя Вивьен в этом платье? – спросил Гил, как бы угадывая направление ее мыслей.

Боясь, что Гил возьмет бразды правления в свои руки и потребует, чтобы она переоделась, если она признается, что бабушка ничего не подозревает о ее перевоплощении, Оливия суеверно скрестила пальцы за спиной и утвердительно кивнула.

– Конечно, это не то, что она выбрала бы для себя, но...

Конец предложения был скомкан, потому что Гил с громким шумом сердито отбросил газету в сторону.

– Неужели она позволяет своей внучке одеваться как потаскухе? Не лги мне, Оливия!

Оливия боялась, что Гил может рассказать обо всем бабушке, и опасения соединились с чувством горькой обиды, возникшим вследствие нанесенного ей Гилом столь изощренного оскорбления. Оливия выбрала это платье, чтобы понравиться Гилу, однако наряд не только не пришелся ему по вкусу, он нашел его неприемлемым. Оливия ощетинилась, защищаясь.

– Думай что угодно. В этом платье я пойду на вечер, независимо от того, одобряешь ты или нет!

Одним движением Гил вскочил на ноги.

– А если я откажусь поехать с тобой?

– Я вызову такси.

На несколько секунд их взгляды застыли в безмолвном единоборстве, и тогда Гил отвел глаза, Оливия поспешила сделать вывод, что одержала победу. Но Гил лишь посмотрел на нее сверху вниз с такой неторопливой наглостью, что Оливия ощутила его оценивающий взгляд на каждом изгибе своего тела. Тотчас же гнев прошел и ее охватил ледяной холод. Потом ее снова бросило в жар.

– Прекрати! – крикнула она, поражаясь визгливым ноткам, появившимся в ее голосе.

Гил еще раз пристально посмотрел ей в глаза.

– Не нравится? – спросил он с издевкой.

– Нет!

– Так вот. Если сегодня вечером ты наденешь это платье, то привлечешь к себе в сто раз больше подобных взглядов.

Оливию захлестнула волна неуверенности, свойственной юности. Она не собиралась добиваться внимания мужчин вообще, ей нужен был только Гил. Но ей также не хотелось, чтобы он смотрел на нее с такой наглостью. Или хотелось?.. То она ждала, чтобы вернулся назад ее верный веселый спутник каникулярного времени, то переживала странные волнующие ощущения, вызванные оценивающим взглядом этого неотразимого таинственного незнакомца, стоящего перед ней.

Смятение сковало ее душу. Чего она хочет, Оливия сама толком не знала. Однако, уступи она требованию Гила надеть другое платье, это смахивало бы на поражение, на отступление в спокойный безгрешный мир детства, в котором она до сих пор пребывала. Но ей не нужно было такое спокойствие. Она больше не желала быть ребенком. Поддавшись внезапному порыву, она приняла решение.

– Мне все равно, как смотрят на меня мужчины. Я надела это платье, потому что оно нравится мне, а не каким-то посторонним мужчинам, – ответила она с вызовом.

– Если бы ты была на десять лет старше, я бы еще мог тебе поверить.

Оливия уже собиралась возмущенно возражать, но Гил остановил ее сдерживающим движением руки.

– Оливия, избавь меня от ссоры. Я сказал все, что должен был сказать по этому поводу. Надевай что хочешь.

Казалось, она должна была бы торжествовать, хоть победа была не такая уж великая, однако радости она не испытывала. У нее возникло чувство, будто Гил внезапно утратил к ней интерес, как если бы она его разочаровала. Оливия попыталась противопоставить радость победы той пустоте, что обнаружилась после его слов, но из этого ничего не получилось.

Они не обменялись ни единым словом по пути к дому, в который были приглашены. Оливия готова была первой начать беседу, чтобы восстановить непринужденность, бывшую прежде в их взаимоотношениях, но не знала, как и что нужно говорить. Она надеялась, Гил оттает и первый протянет оливковую ветвь мира, но напряженные черты его лица ни разу не смягчились.

На вечере Оливия сразу же бросилась танцевать, твердо решив, что ни за что не покажет Гилу, несколько огорчила ее их размолвка. Не имея привычки к спиртному, она тем не менее выпила один за другим пару бокалов вина. Алкоголь подействовал сильнее в сочетании с пьянящим голову чувством успеха: «новый имидж» Оливии вызвал преувеличенное внимание мужской половины гостей. Она чувствовала себя непривычно развязной, крикливой, грубой. Ее смех все чаще переходил в глупое хихиканье, манера танцевать становилась все более вульгарной, а поведение с каждой минутой все сильнее смахивало на откровенное заигрывание с мужчинами. Однако в толпе она все время искала глазами Гила, решив, что он должен видеть, как она хорошо проводит время, несмотря на его неодобрение, вызванное ее внешним видом и манерой держаться.

Однако она обнаружила, что внимание Гила обращено не на нее, как прежде, а на некую блондинку, подобную сильфиде, причем он проявлял к ней явно повышенный интерес. Оливия не была готовой к удару, который ревность тут же нанесла ей прямо в сердце.

Когда танцевавший с Оливией партнер, его звали Эндрю, предложил выйти из дома, чтобы отдышаться, она охотно согласилась, ясно осознавая лишь одно – она больше не может вынести, как Гил любезничает с другой женщиной.

Но в саду, в беседке, густо увитой зеленью, куда Эндрю привел Оливию, ей сразу стало очевидным, что вовсе не свежий воздух был у него на уме. Его поцелуй застал Оливию врасплох, и поскольку она, одурманенная вином, воспротивилась не сразу, Эндрю решил: раз протест не последовал, значит, можно позволить себе кое-что еще. Прежде чем Оливия сообразила, что происходит, тоненький лиф ее платья начал спускаться вниз с ужасающей быстротой.

Последовавшие за этим мгновения отложились в сознании Оливии как сумбурный кошмар. Она не успела предпринять что-либо сама, как увидела, что тело Эндрю отрывается от нее, легко приведенное в движение какой-то внешней силой. Между ними возникла мощная фигура Гила, лицо которого превратилось в маску гнева.

– Чем вы тут, черт побери, занимаетесь? – крикнул он, жестко выговаривая каждое слово.

– Думаю, вас это ни в коей мере не...

– Заткнись, – властно оборвал Гил задиристого Эндрю.

Тому было достаточно единственный раз взглянуть на каменное лицо Гила, чтобы моментально подчиниться.

– Ну? – ледяной взгляд Гила пронзил Оливию.

– Мы... Я...

У Оливии слова застревали в горле. Она готова была провалиться сквозь землю: пусть разверзнутся земные недра и поглотят ее. Она остро ощущала, как впился в нее глазами, словно ястреб, Гил, отмечая смену выражений ее лица и, что хуже всего, оглядывая каждый дюйм ее только что обнажившихся верхних полукружий грудей.

– Вы можете идти. – Движением головы Гил дал знак Эндрю, и тот с явным облегчением немедленно поступил так, как ему было сказано.

– Ну? Я все еще жду хоть какого-нибудь объяснения!

Судя по его злобному тону, Оливия не могла надеяться, что ее простят так же легко.

Гил стоял перед ней, словно монолит на фоне темного неба, неподвижный и грозный. Оливия непроизвольно облизнула губы, не сознавая, сколько чувственности таится в таком простом ее действии.

– Ничего... Ничего не было. Правда.

– По-твоему, это пустяк. – Он обдал ее презрительным взглядом с головы до ног. – Мужчине почти удается снять с тебя платье, а для тебя это «ничего»?

Оливия хотела бы отвернуться, чтобы избежать огня его ярости, обжигавшего ее почти физически, но черная глубина его зрачков притягивала, как магнит.

– Он... Он не успел снять с меня платье... – запиналась она, пытаясь одеревеневшими непослушными пальцами прикрыть обнажившиеся груди.

Презрительная усмешка скривила губы Гила.

– Он здорово поработал – мне было все видно оттуда, где я стоял!

Оливия попыталась сказать что-либо в свою защиту, но совсем лишилась дара речи. В горле пересохло, как если бы из него выкачали всю влагу.

По неведомой причине на Гила ее молчание подействовало еще хуже, чем любые слова.

Он притянул ее к себе так, что больно сдавил ее грудь. Но какая же это была сладкая боль! Он накрыл мягкие губы Оливии, хищно наслаждаясь их нежностью в жестоком, злобном стремлении овладеть, не знающем снисхождения ни к ее юности, ни к отсутствию опыта.

Если бы даже она попыталась протестовать, то вряд ли смогла что-либо предпринять. Поцелуй Гила заглушил в ней всякую способность к сопротивлению, и сразу же ее наполнила жаркая истома, знающая только язык согласия. Мысли Оливии метались в головокружительных спиралях, в то время как тело наслаждалось дивными ощущениями, засасывающими в какую-то сладостную пучину. Почему никто не рассказал ей, что так бывает? Почему она не знала ничего, что подготовило бы ее к этим сказочным, волнующим переживаниям?

Но вот Гил оторвался от ее рта, чтобы проложить нежный путь к пленительному изгибу шеи. Совершенно захваченная чувственным дурманом, она с готовностью подняла вверх голову, открыв место на шее, где лихорадочно бился пульс.

– По-твоему, это ничто? Пустяк? – повторил он свой вопрос и прижался губами к ее коже.

Не говоря ни слова, Оливия лишь отрицательно покачала головой. Ей оставалось только признать, что существовал целый мир различий между тем, что делал Эндрю, и тем, какие чувства пробудил в ней Гил. Как могла она это отрицать? Ведь нельзя же сравнивать грубый яблочный сидр с тончайшим по вкусу шампанским. Но только как понять разницу, если у тебя нет возможности попробовать и то, и другое?

– Это безумие! Ты еще совсем ребенок, – грубо пробормотал Гил.

Оливия никогда не ощущала себя более взрослой, чем в эти минуты. Она была влюбленной женщиной, и ее тело пылало от сознания своей женской сути. Ей так хотелось продлить эти чудесные восхитительные ощущения. Она желала, чтобы они продолжались вечно, всегда. Она мечтала, чтобы Гил любил ее всегда. В отчаянии она впилась пальцами в шелк его рубашки.

– Эндрю не считал меня ребенком, – прошептала она.

– Ему было наплевать на тебя, крошка-кузина.

Означало ли это, что Гилу она, Оливия, дорога? Собирался ли Гил сказать ей о своей любви? Он должен сказать эти слова. Оливия чувствовала, как ее сердце совершило что-то вроде мертвой петли.

– А тебе не наплевать?

Помолчав немного, Гил заговорил, и в его голосе прозвучала затаенная грусть.

– Да, мне не все равно. Я принимаю близко к сердцу доверие Вивьен и не нарушу его... Ты еще слишком молода, слишком неопытна, чтобы играть в подобные игры.

Оливию охватило разочарование. Она наивно ожидала объяснения в любви, а получила вместо того напоминание о том, что в глазах Гила она по-прежнему остается крошкой-кузиной. Интимность, которую они разделяли всего несколько мгновений назад, начинала улетучиваться, и Оливия страстно хотела бы вернуть ее. Но как? Как ей убедить Гила, что она уже не ребенок, а взрослая женщина – женщина, которая любит его, и единственное ее желание – чтобы он отвечал ей любовью на любовь.

– Я... Я не такая уж юная, – прошептала она еле слышно.

– По годам, может быть, да. Но твой опыт говорит, что ты еще совсем девчонка, – ответил Гил хрипло.

Движимая лишь силой неизведанного до сих пор чувства, не думая, куда могут завести ее опрометчивые слова, которые она собиралась сказать, Оливия ринулась навстречу опасности.

– Я не такая уж неопытная, как ты, возможно, думаешь...

Она не успела произнести больше ничего, как руки Гила поднялись к ее обнаженным плечам, вцепились в них.

– На что ты намекаешь, черт побери? – зарычал он, предостерегающе сверкая глазами.

Оливию потрясли и резкая перемена его тона, и боль, причиненная его пальцами, впившимися в плечи. Оливия выговорила, заикаясь, лишь:

– Я...Я...

– Боже мой! А я-то думал, что этот молокосос воспользовался тем, что сильнее тебя. Но ты все время действовала с ним заодно, не так ли? Стало быть, это для тебя совсем не ново, ведь верно? – Казалось, Гил готов был ударить Оливию. – Боже милостивый! Ну, так со сколькими мужчинами ты переспала – ты, маленькая дрянь!

Пораженная такой негативной реакцией Гила и его столь грубыми вопросами, Оливия уставилась на него в молчаливом ужасе. Она сразу поняла, что зашла чересчур далеко. Желая во что бы то ни стало заставить Гила обращаться с ней, как с женщиной, она действовала на ощупь, вслепую, ни разу не подумав, что любой ее промах способен вызвать такое дикое возмущение с его стороны. Она должна сказать Гилу правду. Все можно вынести, но не это жгучее презрение в глазах, с каким он смотрит на нее.

– Я...

Однако он не дал ей договорить, прервав на полуслове. Голос его хлестал, словно бич.

– Избавь меня от подробностей, Оливия. Меня они совершенно не интересуют. Иди за своей сумочкой. Я отвезу тебя домой.

Обратный путь домой прошел в молчании. Оливия сидела, свернувшись калачиком, на переднем сиденье, охваченная болью и тоской. Она чувствовала себя униженной. Платье, казавшееся таким роскошным, теперь выглядело жалким и безвкусным. Все надежды, которые наполняли ее сердце, когда она покупала этот наряд, оказались разбитыми вдребезги. И никогда больше ее жизнь не будет такой безмятежной, как прежде.

Машина остановилась возле ее дома, но Оливия еще несколько секунд продолжала сидеть в оцепенении. Отказываясь верить, что вечер, от которого она ждала столь многого, может закончиться таким крахом, она протянула было руку к Гилу.

– Прошу тебя...

Он отпрянул, как если бы ее прикосновение вызывало у него отвращение.

– Я тебе уже сказал: я ничего не хочу слышать. А теперь – выходи!

– Гил, ты же не понял меня. Я ведь люблю тебя, – отчаянно выдохнула она.

Куда подевалась ее гордость в тот момент?..

– Любишь? – язвительно фыркнул он. – Тебе не понятно значение этого слова. Ты и этого Эндрю тоже любила? Ты считаешь, что все сводится лишь к одному? Наспех поваляться в траве? Это не любовь, это похоть, и тебе еще не скоро, видно, суждено почувствовать разницу.

Оскорбленная до глубины души, Оливия едва не упала, выбираясь из машины. Она постаралась как можно быстрее захлопнуть за собой дверь дома. Сможет она когда-либо снова встретиться с ним? В этот момент она ненавидела себя, однако еще больше она ненавидела Гила. Он швырнул ей назад, прямо в лицо, любовь к нему и растоптал в пыли ее мечты, и этого она никогда ему не простит.

На следующий же день Гил улетел в Америку, и хотя Оливия время от времени слышала о нем через Вивьен, но прошло несколько лет, а они ни разу так и не виделись – до сегодняшнего дня...

Вода в ванне остыла. Оливия поняла это, только когда ее охватила дрожь. Она встала, потянулась за полотенцем и вдруг с возмущением обнаружила, что щеки ее мокры, как если бы она плакала. Ерунда, решила она твердо. Это – от пара. Однако ей не удалось сразу отделаться от щемящей боли в сердце.