Мрачное чудовище Бельтера

Посвящается писательнице Бинни Браунштейн, у которой столько красавиц и чудовищ, сколько нет ни у кого из моих знакомых!

Классическая история о красавице и чудовище. Кто не любит эту сказку? Моя единственная рождественская новелла о событиях, случившихся в эпоху королевы Виктории, написана для сборника рассказов «Викторианское Рождество». Джеймс Маркленд, лорд Фальконер, зная о своём уродстве, живёт в уединении и носит мантию с широким, скрывающим лицо капюшоном. Услышав, что прелестную юную Ариэль Хоторн из соседнего поместья вот-вот насильно выдадут замуж за отвратительного распутника, он предлагает ей единственно возможную защиту: своё имя. Разумеется, брак будет исключительно номинальным, ибо какая женщина может его желать? Если бы он только знал!

Саму новеллу можно назвать рождественским чудом, потому что, не рассчитав свои силы и согласившись написать «Мрачное чудовище Бельтера» за невероятно короткий срок в восемь дней, я впервые в своей писательской жизни каждое утро садилась за компьютер и печатала ровно десять страниц. Через неделю была готова история, ставшая одной из лучших и самых любимых написанных мною новелл. И это можно назвать только чудом!

***

Он был уродлив, очень уродлив. В детстве он об этом не знал, и у него была мать, которая его любила, несмотря на внешность. Он ловил на себе странные взгляды, но приписывал их своему положению сына лорда. Поскольку с ним дружили несколько ребят, он перестал об этом задумываться.

Лишь позже, после смерти матери и несчастного случая, которое усилило его врождённое уродство, Джеймс Маркленд понял, как сильно от всех отличался. Одни на него таращились, а другие, более тактичные, тут же отворачивались.

В редкие встречи его собственный отец старался на него не смотреть. Шестой барон Фальконер обладал весьма привлекательными чертами лица, и Джеймс не винил его за презрение к сыну, столь явно недостойному носить древнее благородное имя.

Тем не менее, Джеймс был наследником, и лорд Фальконер решил неприятную проблему с безукоризненным аристократическим изяществом. Он поселил мальчика в небольшом уединённом поместье, приставил к нему сведущих воспитателей и позабыл о нём.

Главный наставник мистер Грайс был суровым и набожным, щедрым как на побои, так и на лекции о неизбежном присутствии зла в человеческой природе. Пребывая в более шутливом настроении, он говорил своему ученику, что тому повезло иметь такую ужасную внешность, которую все могли видеть, ведь большинство людей обладало уродством души и потому слишком легко забывало о своих изначальных пороках. Джеймсу следовало благодарить бога за дарованную ему прекрасную возможность проявлять смирение.

Джеймс не чувствовал никакой благодарности, но покорился судьбе. Всё могло быть гораздо хуже. Слугам платили достаточно, чтобы они терпимо относились к мальчику, которому служили, а один из конюхов даже проявлял дружелюбие. Итак, у Джеймса были друг, библиотека и лошадь. По большей части, его всё устраивало.

Когда шестой лорд умер - по-джентльменски, играя в вист, - Джеймс стал седьмым бароном Фальконер. За двадцать один год жизни он провёл в общей сложности с десяток ночей под одной крышей с покойным отцом.

Его смерть не вызвала в нём никаких чувств: ни горя, ни торжества, ни вины. Возможно, было сожаление, но лишь самую малость. Трудно жалеть, что не узнал лучше отца, который не желал видеться с единственным сыном.

Сразу после его смерти Джеймс с двумя верными слугами отправился странствовать по миру, подобно изображённой на семейном гербе парящей птице. И где он только ни побывал за годы путешествий: Египет, Африка, Индия, Австралия. Он обнаружил, что жизнь эксцентричного английского лорда его вполне устраивает, и выработал привычки, которые позволяли ему держать всех на безопасном расстоянии. При виде монахов в монастыре на Кипре ему в голову пришла идея использовать одеяние с широким капюшоном, которое скроет его от любопытных глаз. С тех пор в присутствии незнакомых людей он стал носить такую мантию.

Поскольку он был молод и не мог подавить свои постыдные желания, он предался грехам плоти, пользуясь финансовым положением и удалённостью от дома. За соответствующую плату искусные и опытные женщины не только с лёгкостью ложились с ним в постель, но даже притворялись, что их не заботит его внешний вид.

Парочка лучших актрис из них, утверждала, что наслаждается его компанией и прикосновениями, и их слова звучали почти убедительно. Его не возмущал их обман, ведь мир был суровым местом, и если при помощи лжи можно заработать больше, нельзя ожидать, что девушка скажет правду. Тем не менее, удовольствие омрачалось горьким осознанием, что только богатство делает его приемлемым.

В Англию Джеймс вернулся в возрасте двадцати шести лет, окрепнув и повидав мир за пределами своей родины. Окрепнув настолько, что принял ограничения в своей жизни. Он никогда не женится, потому что за него на выйдет ни одна девушка с аристократическим воспитанием, имей она выбор, а, значит, у него никогда не будет детей.

И любовницу он заводить не станет, как бы его тело ни жаждало кратковременного радостного забвения, которое могла подарить только женщина. По натуре он был философом и давно решил, что не допустит жалости к себе, но и у философии есть свои пределы. Женщина может упасть в его объятия исключительно из-за денег или из жалости, но ни одна из причин его не устраивала. Джеймс мог смириться со своим уродством и уединением, но не мог вынести осознания, что он жалок.

Вместо того чтобы роптать на судьбу, он благодарил её за богатство, которое защищало его от мира. В отличие от бедняков Фальконер мог создать свой собственный мир, что и сделал.

В его жизни появился смысл, когда по возвращении в Англию он влюбился. Не в человека, конечно, а в место. Бельтер, расположенный в живописном графстве Кент на юго-востоке страны, был главным родовым поместьем Маркленд. В детстве он там не бывал, ведь отец не желал его видеть. Джеймс вырос в небольшом семейном имении в промышленном Мидлендсе. Он не имел ничего против, поскольку не знал другого дома, кроме этого, не лишённого своего строгого очарования.

Тем не менее, вернувшись из путешествия по миру после смерти отца и впервые увидев Бельтер, на мгновение он возненавидел родителя за то, что тот не подпускал его к наследному имению. Бельтер означало «прекрасная земля», и более подходящего названия не найти. Плодородные поля, обширные лесные угодья и старинный, похожий на замок каменный особняк стали достойным объектом для любви, которую он так хотел выразить. Джеймс посвятил Бельтеру всю свою жизнь и заботился о нём, словно о ребёнке.

С момента переезда прошло десять лет. Фальконер с удовлетворением наблюдал, как под его руководством процветают земли и народ. Если он и чувствовал себя одиноким, то не больше, чем ожидал. Книги, созданные, чтобы спасать от одиночества, стали его друзьями, не имевшими себе равных, они никогда не глумились, не вздрагивали и не смеялись за его спиной. Они одаривали сокровищами всех, кто утруждал себя поисками.

Бельтер, книги и его животные - что ещё нужно для счастья.

Весна

Иногда, к сожалению, Фальконеру приходилось покидать Бельтер, и сегодня оказался именно такой случай. Тёплый воздух был наполнен ароматами и звуками весны. Джеймс с удовольствием проехал десять миль верхом, но предстоящая беседа его совсем не радовала.

Он нахмурился и придержал лошадь у главных ворот Гардсли-Мэнор, увидев, что металлические конструкции покрыты ржавчиной, а строительный раствор в кирпичной кладке колонн, обрамлявших вход, осыпался. После того, как он позвонил в колокольчик, чтобы вызвать привратника, прошло минут пять, прежде чем появился угрюмый, плохо одетый мужчина.

– Я Фальконер. Сэр Эдвин меня ожидает, – резко сказал Джеймс.

Привратник замер, а затем быстро открыл ворота, стараясь не смотреть на проезжавшую мимо фигуру в плаще. Фальконера ничуть не удивила его реакция. Вероятно, деревенские жители сочиняли множество историй о таинственном лорде Бельтера, никогда не снимавшем капюшон. Джеймс не знал, что именно они выдумывали, да его это и не интересовало.

Фальконер понимал, что перед встречей с сэром Эдвином ему нужно оценить состояние владений. Именно поэтому он не стал приглашать баронета в Бельтер, а лично прибыл в Гардсли. Стоило привратнику скрыться из виду, Джеймс свернул с главной дороги на тропу, которая шла по краю поместья и уходила на запад.

Привязав лошадь на склоне покрытого буками холма и взяв из седельной сумки бинокль, он поднялся на вершину. Поблизости никого не было. Он откинул капюшон и подставил лицо приятному дуновению весеннего ветерка.

Его надежды оправдались: с холма открывался отличный вид на холмистую местность графства Кент. В отдалении виднелся даже пар от следовавшего в Дувр поезда. Но ему совсем не понравилось то, что предстало перед ним вблизи. Бинокль показал плачевное состояние Гардсли во всех деталях: от ветхих оград и запущенных полей до хилого скота. Чем дольше Джеймс смотрел, тем сильнее сжимался его рот, потому что поместью явно не уделяли должного внимания на протяжении многих лет.

Пять лет назад сэр Эдвин Хоторн попросил Фальконера одолжить ему немного денег, чтобы улучшить состояние своих владений. Баронет не пришёлся Джеймсу по душе, но его впечатлила и изумила явная дерзость, с которой тот обратился к совершенно незнакомому человеку.

Вероятно, под влиянием рассказов о щедрости и склонности Фальконера к благотворительности Хоторн решил, что ему нечего терять. Весьма эмоционально и красноречиво сэр Эдвин рассказал о потребовавшей больших затрат болезни супруги и её недавней смерти, о своей единственной дочери и о поместье, которое несколько поколений принадлежало его семье и теперь отчаянно нуждалось во вложениях, чтобы вернуться к былому процветанию.

Понимая, что ведёт себя глупо, Джеймс поддался порыву и всё же одолжил баронету десять тысяч фунтов. Это было целое состояние, но Фальконер вполне мог себе это позволить, и если Хоторна действительно так волновала судьба поместья, он заслуживал возможность его спасти.

Но куда бы ни ушли десять тысяч фунтов, они точно не попали в Гардсли. Срок выплаты долга истёк год назад, но Фальконер дал отсрочку в двенадцать месяцев. Теперь, когда время вышло, а деньги не получены, Джеймс должен решить, что делать дальше.

Будь хоть какой-нибудь признак заботливого отношения баронета к своей земле, Фальконер согласился бы продлить срок займа на неопределённый период. Но это! За пренебрежение обязанностями Хоторна следовало бы выпороть и выставить на улицу к попрошайкам.

Фальконер намеревался спуститься к лошади, когда заметил, как на противоположной стороне холма мелькнуло что-то голубое. Предположив, что это зимородок, он снова поднял бинокль, осмотрел нижний склон и нашёл то, что искал.

Когда он увидел, что это вовсе не зимородок, а девушка, у него перехватило дыхание. Скрестив ноги, она сидела под цветущей яблоней и рисовала углём в лежавшем на коленях альбоме. Скорчив гримасу, она вырвала лист с рисунком, смяла его и бросила в стопку негодных работ.

Сначала ему показалось, что это ребёнок, поскольку она была такой маленькой, а её не заколотые шпильками серебристые волосы свободно рассыпались по плечам. Но, отфокусировав бинокль, он понял, что фигура и лицо принадлежат девушке, пусть даже и юной. Он бы дал ей лет восемнадцать, самое большее двадцать. Она выглядела грациозной, даже сидя на земле.

Несмотря на простое голубое платье, Джеймс не сомневался, что это не какая-то деревенская девчонка, а дочь Хоторна. Но она совсем не походила на своего напыщенного отца. Её оживлённость и свежесть приковали внимание Фальконера, а чёткий профиль напоминал изображение богини на греческой монете. Если бы его старый наставник мистер Грайс увидел девушку под яблоней, даже этот старый брюзга подверг бы сомнению врождённую греховность всех людей.

Она была так прелестна, что сердце Фальконера сжалось от боли. Он не понимал, чем вызвана эта боль: печалью от осознания, что им не суждено познакомиться, или радостью от существования такой красоты в мире. Возможно, и тем, и другим.

Сам того не осознавая, он поднял руку и накинул тёмный капюшон на голову, чтобы, случайно посмотрев в его сторону, она его не заметила. Он скорее умрёт, чем вызовет выражение ужаса или отвращения на таком милом личике.

Когда пятью годами ранее сэр Эдвин просил денег, он упоминал имя своей дочери, столь причудливое, что Фальконер предположил, что её мать, должно быть, любила Шекспира. Титания, королева фей? Нет. Офелия или Дездемона? Точно нет.

Ариэль. Её звали Ариэль. Теперь, увидев девушку, Фальконер убедился, что это имя подходило идеально, ведь она казалась творением воздуха и солнца, а не обычной смертной.

Джеймс знал, что подглядывать - нехорошо, но никак не мог заставить себя отвести взгляд. Она смотрела то вверх, то вниз, видимо, рисуя растущий перед ней старый дуб. Её рука ловко и быстро двигалась над бумагой, как у настоящего художника, который старается обогнать время, чтобы запечатлеть своё восприятие мира. Он мог бы поручиться, что она видит больше, чем просто кору и весенние листья.

По склону холма пронёсся порыв ветра, растрепав её светлые волосы и сорвав с дерева цветы. Один из скомканных рисунков полетел по траве. Девушку осыпало розовыми, залитыми солнцем лепестками, будто даже природа считала своим долгом отдать дань её красоте. Когда с холма до него донёсся аромат яблок, Фальконер понял, что ему никогда не забыть её образ в позолоте солнечного света и в окружении цветов.

Не успел он отвернуться, как девушка встала и смахнула с платья лепестки. Собрав разбросанные рисунки, она повернулась к нему спиной и стала спускаться по противоположной стороне холма, ступая так же грациозно, как он и предполагал. Её волосы напоминали мерцающую серебристую мантию. Но она не заметила рисунок, унесённый ветром.

После того, как девушка скрылась из виду, Фальконер спустился с холма и достал из зарослей купыря смятый листок. Затем он расправил бумагу, стараясь не размазать уголь.

Его предположение оказалось верным: девушка не просто изобразила корявый дуб. В нескольких сильных, простых линиях ей удалось передать намёк на суровые зимы и плодородное, богатое желудями лето, солнце, дождь и засуху, долгую историю дерева, которое пустило корни за несколько поколений до её рождения и должно просуществовать ещё многие столетия. Эта хрупкая золотая девочка оказалась настоящим художником.

Поскольку рисунок ей не понравился, он не видел ничего дурного в том, чтобы оставить его себе. Понимая, что выглядит сентиментальным глупцом, он всё же сорвал пару смятых травинок в том месте, где она сидела.

По пути к усадьбе Джеймс высматривал девушку, но безуспешно. Если бы не рисунок в седельной сумке, он мог бы решить, что она ему померещилась.

Рассыпаясь в извинениях, сэр Эдвин Хоторн нервно поприветствовал гостя. Он был красивым мужчиной, но следы развращённости портили его лицо, а на лбу блестел пот.

Фальконер оказался прав: баронет не мог вернуть долг.

– Последние два года оказались трудными, милорд, – проговорил он, обводя взглядом комнату и стараясь не смотреть на фигуру в капюшоне, неподвижно сидевшую в его кабинете. – Ленивые арендаторы не желают работать, а овцы болеют. Вы же знаете, как трудно получать доходы от земледелия.

Фальконер ничего об этом не знал. Его собственное поместье приносило на удивление высокую прибыль, ведь оно процветало в любящих руках. Не только хозяина, но и его арендаторов и работников, потому что в Бельтере он бы не оставил никого, кто бы не любил эту землю.

– Я уже дал вам год сверх первоначального срока. Может, вернёте часть долга? – тихо спросил он.

– Не сегодня, милорд, но очень скоро, - ответил сэр Эдвин. – Через пару месяцев я смогу выплатить, по меньшей мере, половину суммы.

Под скрывавшим его капюшоном Фальконер скривился.

– Вы игрок, сэр Эдвин? Удачный ход в картах или самая быстрая лошадь на скачках вряд ли спасут вас от разорения.

Услышав замечание гостя, баронет вздрогнул, но не от удивления, а от чувства вины.

– Все джентльмены, конечно, немного играют, но я не игрок. Уверяю вас, если вы дадите мне ещё немного времени...

Фальконер вспомнил о заброшенных полях, убогих домах работников и едва не ответил отказом. Но тут он подумал о девушке. Что станет с Ариэль, если имущество её отца будет распродано, чтобы выплатить долги? Сейчас ей бы следовало находиться в Лондоне и весь сезон порхать на балах вместе с другими яркими бабочками знатного происхождения. Она должна выйти замуж за того, кто будет её любить и подарит ей детей.

Но первый выход в свет в Лондоне стоит целое состояние, а все деньги, которые её отцу удавалось выпросить или одолжить, по всей видимости, уходили на его собственные пагубные пристрастия. Несмотря на уединённый образ жизни, Фальконер не питал иллюзий в отношении своих собратьев. Разумеется, он не был единственным кредитором Хоторна. Этот человек, вероятно, занял деньги, где только можно, и залез в такие долги, что их не погасить, даже продав Гардсли.

Фальконер ощутил прилив гнева. Если человек пренебрегает своей землёй, он не заботится и о своей семье, а девушка, которой следовало одеваться в шелка и получать восхищение самых представительных людей в Королевстве, носит хлопок и сидит одна в поле. Не то чтобы она выглядела несчастной. Он предполагал, что у неё есть дар чувствовать себя счастливой, где угодно. Но она заслуживала гораздо большего.

Если Фальконер настоит на немедленной оплате, её отец разорится, а девушка, скорее всего, окажется в чужом доме в качестве бедной родственницы. Эта мысль была просто невыносима.

– Даю вам ещё три месяца, – неожиданно для себя сказал Джеймс. – Если к тому времени вы вернёте половину основного долга, я пересмотрю условия по оставшейся сумме. Но если вы не сможете заплатить... – Необходимости заканчивать фразу не было.

Сэр Эдвин с облегчением пробормотал что-то себе под нос.

– Прекрасно! Великолепно! – громко проговорил он. – Уверяю вас, что через три месяца я отдам вам пять тысяч фунтов. Вполне вероятно, я смогу вернуть всю сумму.

Фальконер с презрением посмотрел на баронета. Это был слабый, поверхностный человек, неспособный даже понять, что ему лишь на некоторое время удалось избежать последствий своих действий.

– Я вернусь через три месяца.

Но по пути домой в Бельтер его преследовала одна мысль. Что станет с девушкой?

Ариэль, довольная тем, что удалось сделать несколько стоящих набросков, вернулась домой к обеду. Когда дворецкий сообщил, что её отец утренним поездом приехал из Лондона, её радость померкла. Она провела рукой по растрёпанным волосам и бросилась вверх по задней лестнице в свою комнату.

Расчёсывая спутанные пряди, она гадала, как долго в этот раз сэр Эдвин пробудет в Гардсли. Жизнь была гораздо приятнее в его частое отсутствие. Но пока он находился здесь, ей следовало вести себя осторожно и не попадаться ему на глаза. Увы, она не могла уклониться от своего дочернего долга ужинать с ним каждый вечер. Как обычно, он примется критиковать её неподобающую леди внешность и во всех деталях поведает о многочисленных примерах, когда она его разочаровывала.

Пару раз Ариэль подумывала указать ему на то, что он не даёт ей достаточно денег на модную одежду, даже если бы она её захотела, но из осторожности предпочитала придержать язык за зубами. Сэр Эдвин не отличался особой жестокостью, но всё же мог прийти в бешенство, когда был пьян или особенно расстроен финансовым состоянием.

Причёсываясь, она подошла к окну и посмотрела на улицу. Ей особенно нравился этот вид. Тучи сегодня поражали воображение. Возможно, ей удастся подняться на крышу и запечатлеть закат акварелью. Но нет, сегодня вечером это было невозможно, потому что придётся ужинать с отцом.

С сожалением отворачиваясь от окна, она заметила, как с крыльца спускается странная фигура: высокий мужчина в развевающейся чёрной мантии с широким капюшоном, полностью скрывающим его лицо. Поговаривали, что в Гардсли живёт парочка привидений, и Ариэль ненароком подумала, не одно ли это из них. Но человек, который так беспечно шёл по ступенькам, казался вполне реальным. И, конечно же, лакей Гардсли и лошадь вовсе не являлись призраками.

Внезапно она поняла, что это мог быть только таинственный затворник лорд Фальконер, которого иногда называли мрачным чудовищем Бельтера. Он стал легендой в Кенте, и горничные часто обсуждали его интригующе приглушённым шёпотом.

Ариэль слышала, как его представляли то святым, то дьяволом, а иногда и тем, и другим. Поговаривали, что он много жертвовал на благотворительность и поддерживал лечебницу для бедняков в соседнем Мейдстоне. Также ходили слухи, что он устраивал в своём поместье дикие полуночные оргии. Ариэль нашла в словаре термин «оргия», но определение оказалось настолько расплывчатым, что она не поняла его значение. Тем не менее, оно внушало тревогу.

Если отбросить все слухи и пикантные догадки, сплетни о нём сводились к трём фактам: он провёл детство в Мидлендсе, так обезображен, что его собственный отец не выносил одного его вида, и теперь он не показывается на глаза никому, кроме горстки доверенных слуг, ни один из которых не скажет о нём ни слова. Неизвестно, хранили они молчание из страха или в знак преданности, но это давало пищу для многих предположений.

Увидев, как он без усилий вскочил на лошадь, Ариэль решила, что его изъян не имеет отношения к телу, потому что он был высоким и широкоплечим и двигался как атлет. Она недоумевала, почему он не желает показывать своё лицо.

Кроме того, Ариэль задавалась вопросом, зачем лорд Фальконер прибыл в Гардсли. Вероятно, у него какие-то дела с её отцом. Это бы объяснило причину неожиданного приезда сэра Эдвина из Лондона.

Ариэль только пришла к такому выводу, как лорд Фальконер взглянул на фасад дома. Казалось, он смотрит прямо на неё, хотя трудно было сказать наверняка, ведь его лицо скрывалось в тени. Она непроизвольно отступила, не желая, чтобы её уличили в подглядывании.

«Хотя, – язвительно подумала Ариэль, – если человек одевается как средневековый монах, он должен ожидать, что на него станут обращать внимание».

Опустив взгляд, он развернул лошадь и поскакал прочь. Фальконер был прекрасным наездником и находился в таком единении с конём, что казалось, им никто не управляет. Сделав шаг вперёд, Ариэль смотрела, как он исчезает из виду.

Мрачное чудовище Бельтера. В этом человеке ощущалось что-то невероятное, столь же романтичное, сколь и трагическое. Она стала обдумывать разные способы, как его изобразить. Акварель не подойдёт: в ней недостаточно чёткости. Нужны строгие линии пера и чернил или чувственные богатые оттенки масляных красок.

Задумавшись, Ариэль некоторое время стояла у окна, пока её внимание не привлекла другая фигура, которая спускалась по ступенькам. На сей раз это оказался её отец, а за ним следовал его камердинер. Из конюшни выехала карета, они сели в экипаж, и Ариэль услышала, как кучеру велели ехать на станцию. Значит, сэр Эдвин, даже не пожелав с ней увидеться, возвращается в Лондон.

Глупо с её стороны огорчаться, ведь при встрече они оба испытывали неловкость. Кроме того, теперь она сможет подняться на крышу и нарисовать заход солнца. Но неожиданно это стало лишь слабым утешением. Закат потерял свою прелесть после того, как она увидела загадочного лорда Фальконера.

Да, для него лучше всего подойдут перо и чернила.

Лето

Ровно через три месяца после своего первого визита Фальконер снова прибыл в Гардсли. Стоял погожий день, и, презирая себя за слабость, Джеймс сделал тот же крюк через поместье, что и в прошлый раз. Состояние земель явно не улучшилось, и сено пропадёт, если его не убрать прямо сейчас, но Фальконера волновало совсем не это. На самом деле в нём теплилась надежда хотя бы мельком увидеть девушку. Но сегодня она не рисовала на холме. С дерева давно опали цветы, и теперь с ветвей свисали небольшие твёрдые зелёные яблоки. Он с сожалением повернул коня и поскакал к особняку.

Поверенный Фальконера навёл справки о сэре Эдвине Хоторне, и все подозрения подтвердились. Баронет был игроком и скандально известным соблазнителем чужих жён. Он месяцами не появлялся в Гардсли и уже многие годы балансировал на грани финансового краха.

В отчёте поверенного говорилось, что единственной дочери сэра Эдвина Ариэль исполнилось двадцать. До её восемнадцатилетия у неё была гувернантка. После чего Ариэль, по-видимому, жила в Гардсли одна, и компанию ей составляли только слуги. В тех редких случаях, когда её приглашали в общество графства, её красота и скромность вызывали всеобщее восхищение, но, вероятно, из-за репутации отца и отсутствия приданого она не получала достойных предложений руки и сердца.

Фальконеру с трудом в это верилось. Ведь не могут же мужчины Кента быть настолько слепыми и алчными, чтобы не замечать такое сокровище только из-за бедности.

Дворецкий провёл Фальконера в гостиную в передней части дома, сообщив, что сэр Эдвин в скором времени выйдет к гостю. Джеймс невесело улыбнулся. Будь у баронета деньги, он бы стоял наготове с банковским векселем в руках. Сейчас он, наверняка, сидит в своём кабинете и отчаянно пытается придумать, как спасти свою расточительную шкуру.

Фальконер расхаживал по гостиной, когда до него донёсся разговор на повышенных тонах. Нервный тенор баронета перебивали высокие женские интонации. Джеймс прошёл через двустворчатые двери в гостиной, которые вели в приёмную. Голоса стали гораздо громче, и он увидел дверь в кабинет сэра Эдвина, где вёлся спор.

– Ты выйдешь за него замуж, потому что я так сказал! – проговорил баронет. – Только это может спасти нас от разорения.

Фальконер никогда не слышал голоса Ариэль, но сразу понял, что ей принадлежат мелодичные и нежные нотки.

– Вы имеете в виду, что это спасёт вас, погубив меня! О Гордстоне слышала даже я! Этот человек пользуется дурной славой. Я не выйду за него.

Фальконера будто ударили под дых.

Гордстон и в самом деле имел дурную славу: развратник, больной сифилисом, свёл в могилу трёх молодых жён. Мало того, что у него ужасная репутация, он ещё и старше Ариэль лет на сорок. Не мог же сэр Эдвин пасть настолько низко, чтобы предложить свою единственную дочь такому человеку! И всё же Гордстон обладал большим состоянием, а отец Ариэль нуждался в деньгах.

– Не стоит верить кухонным пересудам, – сказал сэр Эдвин с жалкой попыткой придать голосу уверенность. – Лорд Гордстон - богатый и знатный человек. В качестве его жены ты займёшь хорошее положение в прекрасном лондонском обществе.

– Я не желаю становиться частью лондонского общества! – возразила ему дочь. – Всё, чего я хочу - это чтобы меня оставили в покое здесь в Гардсли. Неужели я многого прошу?

– Да, чёрт возьми! – рявкнул баронет. – Девушка с твоей красотой могла бы принести мне огромную пользу. А ты прячешься здесь, играя с карандашами и красками. Несмотря на твоё нежелание предпринять хоть какие-то усилия, мне удалось устроить тебе блестящий брак. Клянусь богом, ты будешь вести себя, как подобает дочери, и подчинишься мне!

– Нет! Скоро мне исполнится двадцать один, – непреклонно сказала Ариэль дрожащим голосом. – И ты меня не заставишь!

Хрупкая золотая девочка была сильнее, чем казалось. Но как раз в тот момент, когда Фальконер с восхищением об этом подумал, раздался глухой, резкий звук пощёчины, и Ариэль вскрикнула.

Сэр Эдвин ударил свою дочь. Ослеплённый яростью, Фальконер взялся за ручку и уже намеревался распахнуть дверь кабинета, когда снова услышал голос Ариэль.

– Так вы не заставите меня передумать, папа.

В её голосе слышались слёзы, но, судя по всему, она несильно пострадала. Фальконер остановился, тем не менее, не отпуская дверную ручку. То, что произошло между сэром Эдвином и его дочерью, его не касалось. Если он вмешается, баронет, наверняка, накажет девушку позже, когда защитника не будет рядом.

– Я найду способ заставить тебя передумать, – рявкнул сэр Эдвин. – Не выйдешь замуж за Гордстона - останешься без крыши над головой, потому что Гардсли придётся продать. И что же ты станешь делать тогда, дорогуша? Ступай в свою комнату и подумай хорошенько, пока я буду разговаривать с этим уродливым выродком в гостиной. Если мне не удастся выпросить у него ещё одну отсрочку, я обнищаю, а значит, и ты тоже.

Фальконер развернулся и бесшумно удалился в гостиную в передней части дома. Сцепив руки за спиной, он стоял и смотрел в окно, когда в комнату вошёл баронет.

– Добрый день, милорд, – сказал сэр Эдвин с наигранным дружелюбием. – Вы пришли как раз вовремя, чтобы услышать хорошие новости. Моя дочь вот-вот вступит в выгодный брак, и я смогу вернуть вам долг из полученных денег. Остаётся подождать лишь пару недель, потому что жениху не терпится поскорее сыграть свадьбу.

Фальконер повернулся к хозяину дома и уставился на него. Молчание затягивалось, и сэр Эдвин всё больше нервничал. Фальконер знал, что его неподвижность вызывает в других сильное беспокойство. Как-то за его спиной сказали, что, кажется, будто за тобой наблюдает ангел смерти.

Баронет больше не мог выносить тишину.

– Вам нездоровится, милорд? – спросил он.

Фальконер выждал ещё несколько зловещих секунд.

– Я уже дважды давал отсрочку, – проговорил он. – Гардсли - ваше залоговое обеспечение, и я могу выселить вас отсюда хоть завтра, если пожелаю.

Сэр Эдвин побледнел.

– Но вы же не можете разорить меня теперь, когда решение так близко! Клянусь, что в течение месяца…

Фальконер прервал его резким движением руки.

– Я действительно могу вас разорить, и, клянусь Богом, наверное, так и поступлю, потому что вы этого заслуживаете.

– Неужели ничего нельзя сделать, чтобы вы передумали? – едва не зарыдав, сказал баронет. – Несомненно, долг христианина - проявлять милосердие. – Он помолчал, подыскивая другие аргументы. – А моя дочь... вы разрушите и её жизнь? У неё нет другого дома.

Дочь, которую негодяй хочет продать Гордстону. При мыслях о золотом дитя, осквернённом таким омерзительным существом, руки Фальконера сжались в кулаки. Нельзя допустить, чтобы эта девушка вышла замуж за Гордстона. Нельзя. Но как этому помешать?

Ему в голову пришла безумная идея. Даже думать о таком было неправильно, кощунственно. И всё же, поступив неправильно, он бы предотвратил большее зло. Убедившись, что голос не сорвётся, Фальконер произнёс:

– Есть кое-что, что может изменить моё решение.

– И что же? – с нетерпением спросил сэр Эдвин. – Клянусь, я сделаю всё, что пожелаете.

– Девушка. – Голос Фальконера дрогнул. – Я возьму девушку.

Через полчаса после того, как по велению отца Ариэль поднялась в свою спальню, он пришёл вслед за ней. Приготовившись к худшему, она молилась, чтобы у неё хватило сил противостоять его угрозам и уговорам. Ариэль всё ещё находилась под впечатлением от его рассказа. И хотя сэр Эдвин никогда не тратил денег ни на поместье, ни на неё, она всегда считала, что у него приличный доход, иначе он не смог бы позволить себе жить в Лондоне. Но сегодня он ей сообщил, что всё его состояние потеряно, а она должна стать женой мерзкого лорда Гордстона.

И всё же она просто не сможет выйти за него замуж. Две недели назад отец привозил этого человека в Кент на выходные. По прошествии времени стала очевидна истинная цель визита: чтобы старый развратник мог оценить Ариэль. Однажды, застав её одну, он на неё набросился, как собака на мясную кость. Его зловонное дыхание и руки, обшаривающие её тело, вызывали отвращение. Вырвавшись из его объятий, она решила проводить дни в далёких полях, а ночью запирать дверь на засов до самого его отъезда.

Без всяких предисловий отец объявил:

– Ты не хотела выходить замуж за Гордстона, а теперь и не придётся. Появился ещё один претендент на твою руку. Даже не взглянув на тебя, лорд Фальконер желает взять тебя в жёны.

– Лорд Фальконер? – потрясённо проговорила Ариэль, и её мысли вернулись к тёмной загадочной фигуре, которую она видела лишь мельком. – Как он может хотеть жениться на девушке, с которой даже не знаком?

– Спроси его сама, – ответил сэр Эдвин. – Он в гостиной и хочет с тобой поговорить. – Усмехнувшись, Хоторн сделал шаг назад и жестом пропустил её вперёд. – По всей видимости, ты невольно станешь моим спасением. Нельзя сказать, что я плохо поступаю по отношению к тебе, дорогуша. У тебя есть выбор между двумя богатыми, титулованными мужьями! Многие девушки дали бы руку на отсечение, чтобы оказаться на твоём месте.

Ариэль сомневалась, что многие девушки пожертвовали бы конечностью ради привилегии принудительного выбора между отвратительным старым развратником и безликим человеком, известным как Мрачное чудовище, но она всё же прошла мимо отца с высоко поднятой головой.

Она мельком подумала о своих распущенных волосах, но времени привести себя в порядок не оставалось. В этом её отец оказался прав: веди она себя как юная леди, потягивая чай, вместо того чтобы бродить по полям, Ариэль была бы готова к такому важному разговору. Конечно же, если бы она надела подобающий наряд, то боялась бы гораздо меньше.

Ариэль вошла в гостиную, ощущая на своём предплечье тяжёлую руку отца. Мрачное чудовище Бельтера тёмной тенью стояло перед незажжённым камином так неподвижно, что складки его одеяния казались вырезанными из камня. Пытаясь скрыть дрожь в руках, Ариэль сцепила их за спиной.

– А вот и девушка, – громко объявил сэр Эдвин. – Перспектива получить от вас знаки внимания так воодушевила мою дочь, что она бросилась бежать вниз по лестнице! Ариэль, сделай реверанс его светлости.

Она послушно присела.

– Оставьте нас, сэр Эдвин, – сказал человек в капюшоне.

– Но это неприлично. – В голосе баронета звучали доброжелательные нотки, но в его суровом взгляде читались сомнения, что в его отсутствие она скажет то, что нужно.

– Оставьте нас! – резко повторил Фальконер. – Я поговорю с мисс Хоторн наедине.

Когда её отец неохотно вышел из комнаты, Ариэль украдкой вытерла влажные ладони о юбку. Несмотря на все его слова и поступки, она с сожалением смотрела ему вслед, потому что знала его хорошо, чего не могла сказать о пугающем человеке у камина. Даже без капюшона его было бы трудно разглядеть, потому что он стоял в самой тёмной части комнаты.

Фальконер повернулся к ней.

– Ваш отец объяснил, почему я хочу с вами поговорить?

Не доверяя своему голосу, Ариэль кивнула.

Такого приятного баритона она в жизни не слышала, а повелительный тон, которым он обращался к её отцу, исчез. Сейчас в нём звучала скорее робость.

– Не бойтесь меня, Ариэль. Я попросил вашего отца уйти, чтобы мы могли спокойно поговорить. Я знаю о вашем затруднительном положении и хочу помочь. К сожалению, единственный способ - это женитьба.

– Вы знаете о Гордстоне? – удивлённо спросила она.

– Ожидая баронета, я случайно услышал ваш разговор.

Ариэль невольно прикоснулась пальцами к своей щеке, на которой уже проявлялся синяк. Тут складки мантии Фальконера слегка задрожали и атмосфера изменилась, словно над комнатой нависла грозовая туча.

Ощутив неловкость при мысли, что незнакомец слышал о произошедшем между ней и отцом, Ариэль покраснела и опустила руку. По-видимому, Мрачное чудовище Бельтера было джентльменом настолько, что его расстроила жестокость её отца.

Но это не давало ответа на более простой вопрос. Думая о тех самых пресловутых оргиях, она спросила:

– Почему вы предлагаете незнакомке стать вашей супругой?

– Ни одну юную леди нельзя принуждать к браку с Гордстоном. Я вообще не собирался жениться, поэтому, предлагая вам защиту своего имени, я ничего не теряю. – Его тон стал напряжённым. – Именно это я и предлагаю: дом и защиту моего имени. Я не стану требовать... супружеской близости.

Её румянец вернулся, на сей раз обжигающе горячий. Служанки всегда понижали голос, когда речь заходила о брачном ложе или о совсем не супружеском стоге сена. Ариэль предположила, что это может иметь отношение к оргиям, но больше ничего дельного ей в голову не пришло.

– Вы хотите сказать, что это будет… исключительно номинальный брак?

Он с облегчением ухватился за её фразу.

– Вот именно! Вы сказали отцу, что хотите остаться в Гардсли одна. Это не в моих силах, потому что лишь вопрос времени, когда он потеряет поместье, но если вы любите сельскую местность, то будете счастливы в Бельтере. Вы сможете рисовать карандашами или красками, заниматься всем, чем пожелаете. Обещаю ни в коем случае не докучать вам.

Её глаза расширились. Откуда он мог знать о её увлечении и о том, как оно важно для неё? Напрасно она пыталась разглядеть лицо Фальконера в тени капюшона. Какой загадочный человек! Неудивительно, что он имел такую пугающую репутацию.

– Ваше предложение весьма великодушное, но какую выгоду от такого брака получите вы?

– Тёплое и светлое чувство от осознания, что совершил благой поступок, – сказал он с явной иронией. Увидев выражение её лица, он скромно добавил: – Меня порадует ваше счастье.

Ариэль принялась наматывать на палец прядь волос, упавшую ей на плечо. Он казался хорошим человеком, но что она о нём знала? Её одолевали сомнения в его бескорыстной щедрости. Если она выйдет за него замуж, то станет его собственностью, и он сможет делать с ней всё, что пожелает.

– Задаётесь вопросом, – произнёс он, угадав её мысли, – можно ли верить Мрачному чудовищу Бельтера, сдержит ли оно обещание?

Значит, он знал своё прозвище. На этот раз Ариэль покраснела за своих собратьев, придумавших такой жестокий титул.

– Я в замешательстве, – честно призналась она. – Час назад я едва знала о вашем существовании. Теперь я обдумываю ваше предложение о женитьбе. В этом есть нечто средневековое.

Фальконер неожиданно рассмеялся.

– В средние века у вас вообще не было бы выбора, а человек, делающий вам предложение, не носил бы монашескую мантию.

Значит, он обладал чувством юмора. По какой-то причине её это удивило, ведь он являлся такой мрачной, мелодраматической фигурой. Обдумывая варианты, Ариэль опустилась в кресло и сложила руки на коленях. От брака с Гордстоном она сразу же отказалась, лучше стать нищей.

Возможно, на некоторое время она сможет остаться в Гардсли, но с сожалением признала, что её дни в единственном доме, который ей довелось знать, сочтены. Даже если отец неожиданно получит наследство, он тут же всё потратит. Его интересовало только лондонское общество. Он ценил не само имение, а лишь статус крупного помещика, которым оно его наделяло.

Она могла бы найти работу. Ариэль с тоской подумала об Анне Маккол, которая была её гувернанткой и подругой в течение шести лет. Анна получила расчёт в день восемнадцатилетия Ариэль, потому что сэр Эдвин больше не желал платить ей скромное жалованье.

Анна получила хорошее место в семье неподалёку от Лондона. Они всё ещё переписывались, и, возможно, она сможет помочь Ариэль устроиться на работу. Но Анна старше и гораздо умнее, а Ариэль молода, рассеянна и не имеет особых способностей, кроме рисования. Никто не захочет взять её в гувернантки или учительницы.

Если она не выйдет замуж за Гордстона, не сможет жить в Гардсли и содержать себя, у неё оставался лишь один выход - принять предложение Фальконера. Из всех вариантов этот было труднее всего оценить. Но даже если Фальконер лжёт и хочет использовать её для удовлетворения своих таинственных мужских потребностей, он не окажется хуже Гордстона, а если же действительно хочет предложить ей только лишь дом, возможно, она обретёт счастье в Бельтере.

Подняв голову, Ариэль посмотрела на незнакомца в тени, который терпеливо ждал её ответа. Ей хотелось увидеть его лицо. Не важно, насколько уродлив его облик, он не будет внушать такой страх, как капюшон.

– Тем не менее, – твёрдо сказала она, – если вы действительно этого хотите, лорд Фальконер, я выйду за вас замуж.

– Вы решили, – в его голосе снова прозвучали шутливые нотки, – что я меньшее из зол?

– Вот именно. – Её губы непроизвольно изогнулись в улыбке. – По всей видимости, мне передалась часть азартной крови отца.

– Хорошо, Ариэль, – сказал он низким голосом, её имя прозвучало музыкой в его устах. – Мы поженимся. Я гарантирую, что ваша жизнь в Бельтере будет ни чуть не хуже, чем здесь. Я сделаю всё возможное, чтобы она стала лучше.

Вряд ли Ариэль могла просить о чём-то большем. Тем не менее, лёжа в ту ночь в своей постели, она плакала, пока не уснула.

Они поженились три с половиной недели спустя, после объявления о помолвке. Настояв на модном свадебном платье, отец отвёз Ариэль к модистке в Лондон.

Она не выносила шум и толпы людей. Более того, ей совсем не понравилось белое шёлковое платье с турнюром, шлейфом и замысловатыми оборками, в котором она чувствовала себя вычурно украшенным тортом. Особенно Ариэль возненавидела корсет и стальные обручи, которые ей пришлось надеть, чтобы платье хорошо сидело.

Незадолго до ухода из салона модистки она услышала, как сэр Эдвин велел хозяйке отправить счёт лорду Фальконеру в Бельтер. Итак, отец не потратился даже на свадебное платье собственной дочери. И все сентиментальные сожаления о том, что она покидает свой дом, исчезли.

В течение нескольких недель до замужества она плохо спала, а в день свадьбы пришла в церковь с тёмными кругами под глазами. Ариэль бы не удивилась, если бы жених, взглянув на неё, передумал, но он этого не сделал. Она подозревала, что он взволнован так же, как и она, хотя и не понимала, откуда ей это известно, ведь одеяние с капюшоном полностью его скрывало.

В панике у неё мелькнула мысль, что, возможно, она выходит замуж не за лорда Фальконера, ведь под мантией мог находиться, кто угодно. Ариэль напомнила себе, что даже если его лицо нельзя разглядеть, то рост и плавные, сильные движения служили доказательствами его личности.

Свадьба была очень скромной. На ней присутствовали только Ариэль с отцом, викарий с женой и стоявший рядом с лордом Фальконером пожилой мужчина. Судя по слабому, но безошибочному запаху, Ариэль предположила, что он работает с лошадьми. Она пригласила свою подругу Анну Маккол, но та не смогла приехать по примечательной причине, что сама выходила замуж в этот же день.

Церемония пролетела быстро, но случились и неожиданности. Первая произошла, когда викарий назвал жениха Джеймсом Филиппом. Ариэль знала, что его фамилия - Маркленд, но, испытав небольшое потрясение, поняла, что не имеет представления, как его зовут. Он был незнакомцем, совершенно посторонним человеком, а она согласилась выйти за него замуж, не зная ни его имени, ни того, как он выглядит. Она посмотрела ему в лицо, но церковь была старой и тёмной, и капюшон не позволял ничего разглядеть, хотя она стояла рядом.

Служба продолжалась. Следующая неожиданность случилась, когда Фальконер поднял её холодную как лёд руку, чтобы надеть кольцо на палец. Он взял её обеими ладонями, их тёплое прикосновение оказало на Ариэль успокаивающее воздействие.

Она посмотрела вниз. Раньше она не видела его руки так близко, потому что обычно он держал их под мантией. Оказалось, его левая кисть покрыта шрамами, а безымянный палец и мизинец, должно быть, практически бесполезны. Она уставилась на них в изумлении.

Заметив её реакцию, он опустил руки, как только кольцо очутилось у неё на пальце. Рукав накидки, скользнув по его запястью, снова скрыл увечье.

Она хотела сказать, что отреагировала так не из отвращения, а от неожиданности, но не могла сделать этого посреди свадебной церемонии. Когда викарий, завершив ритуал и объявив их мужем и женой, весело сказал, что пришло время поцеловать невесту, она прикусила губу.

Ариэль задавалась вопросом, что теперь произойдёт. Воздержится ли её новоиспечённый муж от поцелуя или всё же нет, и, возможно, тогда она увидит, как он выглядит?

А он снова удивил Ариэль, подняв её правую руку и слегка прикоснувшись к ней губами, которые оказались тёплыми, гладкими и твёрдыми, именно такими, какими и должны быть. Ей захотелось расплакаться, но она не знала почему.

Они вышли из церкви, став супругами. Свадебный завтрак не планировался, поскольку Ариэль предполагала, что на таком мероприятии лорд Фальконер будет чувствовать себя неловко. Медовый месяц тоже решили не устраивать, намереваясь отправиться сразу в Бельтер, куда уже, наверняка, доставили её вещи.

Прежде чем выйти на улицу, она увидела, как Фальконер передал конверт её отцу, но ничего не сказала, пока не оказалась в экипаже наедине с новоиспечённым мужем.

– Во сколько вам обошлось меня купить? – спросила она, расправляя пышные юбки.

Он беспокойно заёрзал на кожаном сиденье, но не ушёл от ответа.

– Я аннулировал заём в десять тысяч фунтов и дал вашему отцу ещё столько же сверху. Предполагается, что он использует их для оплаты других долгов, хотя я в этом сомневаюсь.

Она вдохнула пряный сладкий аромат букета из белых роз и бледно-розовых гвоздик.

– Слишком высокая цена за благой поступок. Вы могли бы пожертвовать двадцать тысяч фунтов ещё одной лечебнице.

– Полагаю, что да, – сказал он неловко, – но я считаю, что деньги потрачены не зря.

Ариэль смотрела прямо перед собой, не отрывая глаз от бархатной обивки кареты. Фальконер этим воспользовался, чтобы снова разглядеть её профиль, на этот раз гораздо ближе, чем в тот день, когда впервые её увидел. Но сегодня она уже не та беззаботная девушка под яблоней. Под фатой её волосы пшеничного цвета были собраны в сложную прическу из локонов и завитков, а платье придавало Ариэль ужасно модный вид.

Её красота и утончённость взволновали его. Само совершенство! И как только он отважился сделать ей предложение? Прискорбно, что из-за нерадивого отца она теперь связана с совершенно недостойным её человеком.

– Жаль, что вас не вывозили в свет в лондонский сезон. Вы могли бы найти мужа по своему вкусу, и сейчас не пришлось бы выбирать между двумя неприятными альтернативами.

К его удивлению, Ариэль невесело улыбнулась.

– Когда мне исполнилось восемнадцать, меня вывозили в свет.

Он нахмурился.

– Тогда почему вы не замужем? Вы, наверняка, снискали ошеломляющий успех.

Она принялась дёргать свисавшие с букета ленты.

– О да, я снискала успех. Если быть точной, меня провозгласили Красавицей. Я получила несколько предложений о браке. К счастью, их ошибочно сделали напрямую мне, и я их отвергла, а отец об этом не узнал.

– Почему вы отказались? Неужели все кандидаты в мужья оказались подобны Гордстону?

Она накрутила ленту на мизинец.

– Никто не внушал такой же ужас, но и они хотели не жениться на мне, а лишь одержать победу в борьбе за новообъявленную Красавицу. И победа - самое подходящее слово. Ухаживание стало спортивной игрой, а я - одной из лучших наград сезона. Никто из тех, кто предлагал мне брак, ничего обо мне не знал и не думал о том, что меня волновало. – Она взглянула на него серьёзными голубыми глазами. – Быть Красавицей значит быть вещью, а не человеком. Возможно, вам это понятно лучше, чем многим другим.

Её слова поразили его, как удар молнии. Впервые Фальконер осознал, что она далеко не просто то прекрасное дитя, которое он видел на склоне холма.

– Да, я понимаю, что значит быть вещью, а не человеком. Я не виню вас за ваше негодование. Но даже в этом случае для вас было бы лучше выйти замуж за одного из тех мужчин, от коих вы бы получили настоящий брак и положение в обществе.

– Я в этом совсем не уверена. Сказав отцу, что предпочитаю тихую сельскую жизнь, я не обманывала. А он не выносит тишины. Полагаю, что это одна из причин, по которой мы никогда особо не понимали друг друга. – Попытавшись прогнать грусть, она продолжила: – Кажется, я не выразила вам свою признательность за то, что спасли меня от Гордстона. Я, правда, благодарна. – После некоторого колебания она добавила: – Джеймс.

– Так меня никто не называет, – в изумлении проговорил он.

– Вы бы предпочли, чтобы и я этого не делала?

– Как пожелаете, – ответил он сдавленным голосом. Фальконер был глубоко тронут. После смерти матери ни одна женщина не произносила его имя.

Думая об уходе матери, он убрал из виду левую руку, спрятав её за бедро. Ариэль брезгливо смотрела на его шрамы, когда он надевал кольцо ей на палец. Этого следовало ожидать, ведь у неё не было ни единого изъяна. Но она обладала хорошими манерами и постаралась скрыть своё отвращение.

Всю оставшуюся часть пути до Бельтера они не разговаривали, но вопреки ожиданиям Фальконера молчание не вызвало чувство неловкости. Когда карета остановилась перед его домом, Джеймс помог Ариэль выйти.

– После этого момента, – небрежно сказал он, как будто это было неважно, – вам больше никогда не придётся терпеть мои прикосновения.

Он хотел вынуть из её ладони правую руку, но Ариэль её не выпустила. Посмотрев на него большими голубыми глазами, она негромко сказала:

– Джеймс, вы не должны думать, что вызываете во мне отвращение. Мы едва знакомы, но вы были добры ко мне, а теперь мы женаты. Разумеется, между нами сложатся какие-то отношения. Надеюсь, они не станут напряжёнными.

Он высвободил ладонь из её хватки, понимая, что если прикосновение её тонких пальцев продлится ещё немного, ему захочется большего, чем просто держать её за руку.

– Не станут. Мы вряд ли будем видеться, разве что случайно встретимся в окрестностях поместья.

Она нахмурилась.

– Какая одинокая жизнь. Разве нельзя нам хотя бы дружить? Возможно, иногда составлять друг другу компанию?

Дружба с ней обернётся невероятно трудным испытанием, но он покорно проговорил:

– Если таково ваше желание. Сколько общения вам нужно?

Прикусив нижнюю губу, Ариэль приняла очаровательно серьёзный вид.

– Возможно... Возможно, мы могли бы каждый вечер вместе ужинать? Если не возражаете.

– Не возражаю.

Он напомнил себе, что её просьба объяснялась не особой симпатией к нему, а естественной потребностью в человеческом общении, но всё же его охватила радость от мысли, что Ариэль действительно желала его компании.

Когда они стали подниматься по ступенькам, она снова его удивила, взяв под руку. Смелое и благородное дитя, готовое исполнить свой долг. Он торжественно пообещал себе, что не воспользуется этой её готовностью.

В доме слуги выстроились в ряд, чтобы поприветствовать новую хозяйку. Ариэль знала, что не запомнит имён, пока не узнает всех получше, но на неё произвела впечатление общая атмосфера благополучия. Если в Бельтере и устраивались оргии, это, похоже, не расстраивало слуг.

Тем не менее, Ариэль ощущала их едва уловимую настороженность, как будто они относились к ней с подозрением. Вполне естественно опасаться новой хозяйки, но, как только они поймут, что она не намерена ничего кардинально менять, напряжение уйдёт.

Закончив знакомство, Фальконер велел экономке показать Ариэль её покои. Миссис Уилкокс, сопровождая свою новую хозяйку наверх, держалась отстранённо, но проявляла вежливость. Проходя по комнатам и коридорам, Ариэль заметила, что её новый дом обставлен с хорошим вкусом, хотя и довольно аскетично. В нём поддерживали идеальный порядок, полы и мебель натёрты воском, нигде не видно ни пылинки.

Добравшись до места назначения, экономка распахнула дверь.

– Ваша светлость, – сказала она, – ваши вещи доставлены, горничные их распаковали. Если вам что-то потребуется или вы пожелаете что-то изменить, только попросите.

Повсюду стояли вазы с цветами, и сначала Ариэль показалось, будто она вошла в сад. Она бродила по наполненным восхитительными ароматами покоям, размеры и роскошь которых поражали воображение. Помимо прекрасно обставленной спальни и гостиной, была ещё одна почти пустая большая комната.

Ариэль не сразу поняла, что это мастерская. Окна выходили на север, а в углу стоял мольберт. В глазах защипало. Знал ли Фальконер, как много это для неё значит? Вероятно, догадывался. Он был посторонним человеком, но понимал её лучше, чем собственный отец.

– Меня зовут Фанни, ваша светлость, – прозвучал позади неё тихий голос с кентским акцентом. – Я ваша личная горничная. Не желаете ли снять платье и отдохнуть перед ужином?

Напряжённый день утомил Ариэль, и предложение девушки она приняла с благодарностью. Немного вздремнув, она почувствовала прилив сил. Фанни появилась снова и помогла ей одеться. Неожиданности, которые уже становились привычными, продолжались. Ариэль обнаружила шкаф, полный новой одежды. Очевидно, портнихе в Лондоне поручили сшить не только свадебное платье, но и целый гардероб.

Муж угадал её вкус, подобрав в основном платья свободного покроя, которые можно надевать к чаю или носить днём в деревне, и они идеально подходят для рисования и прогулок. Их чистые, нежные, пастельные оттенки подходят к её светлым волосам и цвету лица. Ариэль начинала подозревать, что у Мрачного чудовища глаз художника.

Когда она спустилась к ужину, муж ждал Ариэль в утренней гостиной и, угрюмо поприветствовав, спросил, всё ли ей понравилось. Она заверила, что её покои прекрасны, особенно мастерская. Затем они вместе прошли в общую столовую. Взяв его под руку, Ариэль почувствовала, как он напрягся, и предположила, что её прикосновение ему неприятно.

Общая столовая обладала внушительными размерами. В одной её части было довольно темно, хотя летнее солнце ещё не село. Ариэль думала, что после трапезы муж снова наденет капюшон, но он этого не сделал. Его стул стоял в тёмном конце комнаты, а Ариэль сидела за дальним концом полированного стола в доброй дюжине футов от Фальконера и совсем не видела его лица.

Ужин прошёл в полной тишине, в конце подали вазы с фруктами. После того, как лакей вышел из комнаты, Ариэль спросила:

– Вы всегда сидите или стоите в тени?

Фальконер перестал чистить персик.

– Всегда.

– Это необходимо?

– Для меня да. – Длинными ловкими пальцами он снимал кожуру с персика, которая завивалась спиралью. В тени невозможно было разглядеть шрамы на его левой руке. – Я уже говорил, что в Бельтере вы можете делать всё, что пожелаете. В свою очередь, Ариэль, я прошу вас уважать мои желания в этом вопросе.

Она прикусила губу.

– Конечно, Джеймс.

Остаток ужина прошёл в молчании. Затем они вышли в коридор. Ариэль надеялась, что они вместе посидят после ужина, но муж лишь проговорил:

– Спокойной ночи, моя дорогая. Если вы желаете почитать, библиотека находится за той дверью слева. Выбор книг довольно большой, и, разумеется, вы можете добавить в коллекцию всё, что изволите.

Она поняла, что он не шутил, сказав, что они будут редко видеться. Ариэль мечтала о спокойной жизни, и, похоже, её желанию суждено исполниться. Она как раз хотела пожелать Фальконеру спокойной ночи, когда раздался звук когтей по полированному мраморному полу.

Подняв голову, Ариэль увидела нетерпеливо бегущую по коридору собаку. Это был самый уродливый на свете пёс: пятнистый, костлявый и весьма сомнительного происхождения. Но, когда он добрался до своего хозяина и встал на задние лапы, его лохматая морда засияла от собачьего блаженства.

Фальконер почесал ему голову, и из тяжело дышащей пасти пса высунулся розовый язык.

– Цербер, ты пришел познакомиться со своей новой хозяйкой?

Кличка позабавила Ариэль.

– Цербер интересуется вовсе не мной, – сказала она. – Всем своим собачьим сердцем он обожает вас.

Мантия Фальконера затрепетала, словно от легкого ветерка.

– Не так уж много и нужно, чтобы завоевать собачье сердце.

Ариэль поняла, что по движениям ткани может определить настроение мужа. Весьма полезно, раз его лицо скрывается под капюшоном. Она была новичком в искусстве гадания по колыханиям мантии, но всё же догадалась, что он испытал неловкость от её замечания об обожании пса. Неужели он считает себя недостойным даже собачьей преданности?

Ей вдруг неистово захотелось побольше узнать о незнакомце, за которого она вышла замуж. Что сделало его таким? Со временем, наверняка, ей это станет известно. В конце концов, они живут под одной крышей.

Краем глаза Ариэль уловила какое-то движение, и, повернувшись, увидела входящую в коридор чёрно-белую кошку, которая неестественно передвигалась из-за отсутствия передней лапы. Тем не менее, кошке, казалось, это ничуть не мешало. Ариэль присела на корточки и принялась её подзывать.

– Это Трёхножка, – сказал Фальконер. – На сенокосе ей случайно отрезали лапу.

Бросив презрительный взгляд на Цербера, кошка подпрыгнула к Ариэль и потёрлась о её протянутую руку.

Ариэль улыбнулась.

– Спасибо, Трёхножка, что снизошла до знакомства со мной.

Пёс подбежал, ревниво требуя внимания.

– Какой ты забавный! – потрепав его висячие уши, пробормотала Ариэль. – Напоминаешь овцебыка, которого я как-то видела на картине.

– Этот дом - прибежище для всех уродливых существ, – тихим голосом проговорил её муж.

Ариэль на мгновение замерла, поняв, что совершила ужасную оплошность. Поднявшись на ноги, она спокойно сказала:

– Весьма великодушно с вашей стороны, Джеймс, давать приют бездомным и беспризорным. В сущности, и я одна из них. Спокойной ночи.

Затем она направилась наверх, в очаровательные покои, в которых в одиночестве проведёт свою первую брачную ночь.

Фальконер видел её собственными глазами, общался с ней за ужином, но ему с трудом верилось, что она находится под его крышей. В мыслях он никогда не называл Ариэль по имени. Для него его жена была "она", как будто являлась единственной женщиной в мире.

Но он и подумать не мог, что её присутствие станет настолько мучительным. Прошло десять лет с тех пор, как он в последний раз спал с женщиной, и монашеская жизнь его вполне устраивала. До сих пор. Пусть Фальконер всё ещё носил рясу, но теперь он изнемогал от страстного желания. Ему хотелось прикоснуться к гладкой, как лепесток, коже жены, запустить руки в её шелковистые волосы, вдохнуть её сладкий женский аромат. Он желал большего, но не позволял себе выразить словами свои низменные мысли.

После того, как она легла спать, он вышел из дома и бродил из одного конца Бельтера в другой, пока сумерки не сменила ночь. Позади послушно трусил Цербер, готовый защищать своего хозяина от смертельно опасных кроликов и фазанов.

Когда достаточно стемнело, Фальконер, радуясь прохладному ночному воздуху, откинул капюшон, потому как весь горел словно в огне. Он презирал своё тело за слабость. Уму непостижимо, что такое чудовище ляжет в постель с ангелом, на котором он женился. По крайней мере, в отличие от Гордстона, Фальконер знал, что является монстром. Но в глубине души, не в силах удержаться от желания, понимал, что сам ничуть не лучше Гордстона.

Когда Фальконер вернулся в дом, было уже очень поздно. К его удивлению, под дверью спальни его жены виднелась полоска света. Ариэль тоже не спится? Возможно, ему стоит поговорить с ней о её новой жизни, успокоить её.

Понимая, что обманывает себя о своих намерениях, но, не сумев сдержать порыв, он прошёл по коридору и постучал в её дверь. Ответа не последовало. Повернув ручку, он отворил дверь, пересёк комнату и подошёл к кровати.

Ариэль заснула за книгой и теперь лежала, склонив голову набок, а её светлые волосы водопадом рассыпались по подушке. В плиссированной ночной рубашке с завязками она была самым красивым созданием, которое ему доводилось видеть в жизни.

Фальконер взял книгу, которую Ариэль уронила на одеяло. Это оказался один из томов Уильяма Блейка, мистического поэта и художника. Хороший выбор для девушки, которая тоже была художником. Он положил книгу на столик рядом с вазой с розами, погасил свет и велел себе выйти из комнаты.

Но прежде бросил последний взгляд. Шторы в спальне были не задёрнуты, и в лунном свете Ариэль казалась статуей, созданной из слоновой кости и серебра. Фальконер смотрел на неё с упоением, понимая, что больше никогда не сможет себе этого позволить, потому что не мог доверять себе, находясь к ней так близко.

Когда её образ запечатлелся в его памяти на всю оставшуюся жизнь, Фальконер повернулся, чтобы уйти. На полпути к двери его решимость поколебалась, и он снова обернулся. Невольно его рука поднялась и потянулась к ней.

Фальконер всю жизнь подавлял в себе ярость, и оттого сейчас проявилась вся её мощь, левой рукой он выхватил розы из вазы и, не обращая внимания на вонзающиеся в пальцы шипы, правой рукой сорвал соцветия. Затем принялся медленно осыпать Ариэль нежными алыми лепестками, будто язычник, поклоняющийся своей богине. Падая в лунном свете, они походили на чёрный бархат.

Один лепесток, коснувшись её щеки, скользнул по плавному изгибу и замер на её шее, именно так Фальконер жаждал к ней прикоснуться. Воздух наполнялся опьяняющим ароматом роз, лепестки сыпались на её золотистые волосы и тонкую муслиновую сорочку, которая поднималась и опускалась в медленном ритме её дыхания.

Когда в руке ничего не осталось, Фальконер, судорожно вздохнув, повернулся и навсегда покинул её комнату.

Осень

Ариэль добавила в смесь ещё немного жёлтой краски, провела кистью по черновику и критично осмотрела результат. Да, этот оттенок подойдёт для основного цвета переливающихся буйными красками осенних листьев.

В течение двух часов она сделала несколько акварельных набросков леса. Ей хотелось скорее передать впечатление от яркого пейзажа, чем создать точную копию. Как сказал Джеймс, теперь, когда фотографы могут достоверно воспроизводить изображения, у художников больше свободы для экспериментов и абстракции.

Во многих отношениях акварель - самый трудный и капризный материал, поэтому работа поглощала всё внимание Ариэль. Наконец, оставшись довольной картиной, она принялась убирать свои принадлежности в седельные сумки, которые конюх в Бельтере изготовил специально для их перевозки по поместью. На поляне царило безмолвие. Высокие вязы над головой Ариэль шумели на ветру, словно плыли в небесной реке.

Её жизнь легко и быстро вошла в привычную колею. Как и обещал муж, у неё были покой, свобода и всё, что можно купить за деньги. Фальконер выдавал ей впечатляющее содержание. Она с восторгом заказывала самую лучшую бумагу и холсты, дорогие кисти и краски, совершенно не задумываясь о стоимости.

Кроме того, иметь в своём распоряжении такое богатство оказалось довольно познавательным. Купив художественные принадлежности, Ариэль поняла, что ей больше не на что тратить деньги. Едва ли стоит приобретать книги, поскольку библиотека в Бельтере была лучшей из всех, что ей довелось видеть. И не нужно тратиться на одежду, ведь после свадьбы муж подарил ей целый гардероб.

А ещё он подарил ей превосходную благонравную серую кобылу по прозвищу Наперстянка, настолько красивую, что на её фоне остальные животные в поместье выглядели довольно странно. Они вполне справлялись со своей работой, но у них были костлявые ноги, свислые уши и грубая шерсть, которая не смягчится даже после самой тщательной чистки. Лошади в парных и четверных упряжках совсем не подходили друг другу. Ариэль подозревала, что здесь им, как Церберу и Трёхножке, дали приют, потому что их не оценили по достоинству в мире, где внешность ставилась выше способностей.

Ариэль умиляли разношёрстные лошади в упряжке, и тот факт, что муж купил для неё Наперстянку, вызывал в ней некое возмущение. Неужели он думает, что она не способна оценить что-то неидеальное? Вероятно. И всё же он хотел её порадовать, едва ли она могла жаловаться.

Да, Джеймс подарил ей обещанную мирную и свободную жизнь. Она могла рисовать сколько душе угодно, ведь ей больше не приходилось тратить большую часть времени на тщетные попытки следить за запущенным поместьем отца. Качество её работ улучшалось, и отчасти в этом была заслуга мужа, потому что за ужином они часто обсуждали искусство. Его превосходные познания в живописи и проницательность оказались весьма полезными, поскольку её способности являлись скорее интуитивными, чем аналитическими.

Но вместо того, чтобы сесть в седло и направиться домой, Ариэль обняла Наперстянку за шею и уткнулась лицом в её лоснящуюся, пахучую шкуру. Ариэль очень повезло. Почему же тогда она ощущала себя такой несчастной?

– Ох, Наперстянка, – проговорила Ариэль сдавленным голосом. – Мне так одиноко, как никогда прежде. Иногда кажется, что ты мой единственный друг. – Это заявление подозрительно походило на жалость к себе, но было правдой. Если бы она не попросила мужа с ней ужинать, они бы не виделись по нескольку дней подряд.

Каждый день Ариэль с нетерпением ждала ужина. Фальконер оказался весьма приятным собеседником, начитанным и забавным, с которым можно обсудить любую тему. Несмотря на её юность и недостаток знаний, он никогда не грубил и не проявлял пренебрежение к её мнению. По правде говоря, благодаря беседам она узнавала много нового и вдобавок получала огромное удовольствие.

Однако каким бы приятным ни был ужин, как только он заканчивался, Джеймс вежливо желал ей спокойной ночи и уходил. И Ариэль больше не встречалась с ним до следующего вечера, разве что случайно видела вдалеке, как он разъезжает по поместью.

Слуги в Бельтере вели себя на удивление сдержанно. В Гардсли Ариэль со всеми ладила, но в людях Фальконера спустя четыре месяца она ощущала всё ту же отчуждённость, что и в день своего приезда. Исключением был только Паттерсон, старый, полуслепой конюх, который на свадьбе выступал шафером. Он, по крайней мере, проявлял дружелюбие, хотя и не особо располагал к общению. Лишь Паттерсон, Наперстянка, Цербер и Трёхножка составляли почти всю светскую жизнь Ариэль. Даже подруга Анна не писала уже несколько месяцев, вероятно, потому, что была поглощена своей новой семьей.

Со вздохом вскочив в седло, Ариэль направилась к дому. Ей всегда удавалось жить вполне счастливо в своём собственном мире. Она не чувствовала себя одинокой, пока не приехала в Бельтер. Теперь ночь считалась для неё хорошей, если Трёхножка соизволила спать на её кровати.

Ариэль изменилась, и винить за это нужно мужа. Теперь ей стало недостаточно уединённости, ей нравилось проводить время с Фальконером, слышать его низкий ласковый голос, смеяться над его тонкими шутками. Она бы с радостью ходила за ним по пятам, как Цербер, но знала, что Джеймсу это не понравится. Она всего лишь молодая и не очень интересная женщина. Он согласился на одну совместную трапезу в день, но находиться в её обществе дольше, вероятно, наскучит ему до смерти.

Ариэль не осмеливалась рисковать тем, что имела, попросив больше, чем он был готов дать.

Она остановила Наперстянку перед конюшней, и Паттерсон вышел, чтобы помочь ей спешиться. Когда ноги Ариэль оказались на земле, она неожиданно для себя задала вопрос, навеянный предыдущими мыслями.

– Паттерсон, почему все слуги ведут себя со мной так сдержанно? Я что-то не так сделала?

Старик перестал вынимать из сумок её художественные принадлежности.

– Нет, миледи. Все считают вас очень достойной.

– Тогда откуда у меня такое ощущение, будто меня постоянно оценивают, а я не выдерживаю проверки?! – воскликнула Ариэль и тут же почувствовала себя глупо.

Конюх воспринял её слова с пониманием.

– Это не так, миледи. Вами все восхищаются, – проговорил он. – Просто народ боится, что вы причините хозяину вред.

Она посмотрела на него в изумлении.

– Вред? Зачем мне это делать? – Ей в голову пришла ужасная мысль. – Никто же не думает, что я отравлю его, чтобы стать богатой вдовой?!

– Нет, миледи, – быстро сказал он. – Не из-за такого вреда они переживают. – Он снял с кобылы седельные сумки. Не поднимая глаз на Ариэль, он произнёс: – Не надо ножа, пистолета или яда, чтобы разбить сердце мужчины.

– Едва ли его светлость помнит о моём существовании, – сказала она, не в силах поверить в намёк. – Я всего лишь ещё одно несчастное создание, которое он привёз в Бельтер, потому что мне нужен был дом.

– Нет, миледи. Вы не такая, как все остальные. – Несмотря на затуманенные глаза, взгляд Паттерсона, казалось, пронзал её насквозь. – Я знаю этого мальчика почти всю его жизнь, и он никогда не приводил домой никого, похожего на вас.

Мысли Ариэль отчего-то вернулись к утру после свадьбы, когда, проснувшись, она увидела разбросанные на кровати алые лепестки роз. Она тогда удивилась и немного смутилась, но решила, что цветы просто осыпались от порыва ветра. Даже если так, они лежали очень странно.

Она представила, как Джеймс осыпает её лепестками роз, и по телу пробежала непонятная сильная дрожь. Возможно ли, что он неравнодушен к ней, как к женщине? Она отвергла эту мысль. Он не хотел её, как жену. Значит, не только одевался, как монах, но и по натуре им являлся.

Погрузившись в размышления, Ариэль замешкалась.

– Он, наверное, в вольере, миледи. Если желаете, я занесу ваши рисунки в дом.

Какой тонкий намёк.

– Да, будьте любезны, Паттерсон. И спасибо.

Ариэль медленно шла по саду к вольеру. Если она правильно поняла старого конюха, Джеймс действительно питал к ней чувства, по крайней мере, настолько сильные, что она могла их ранить. Она бы никогда этого не сделала, но зато могла бы принести ему счастье. Она часто ощущала исходившую от мужа глубокую печаль, и возможность помочь ему развеять её так и манила.

Шаги Ариэль стали ещё медленнее, когда она приблизилась к вольеру - внушительному сооружению из искусно отлитого, выкрашенного в белый цвет чугуна. Его размеры позволяли вместить не только невысокие деревья и небольшой пруд, но и домики, где птицы могли укрыться в непогоду.

В вольере обитали десятки птиц. Большинство из них были чужеродными видами, которых Ариэль не знала. Она часто приходила посмотреть, как они летают, играют и щебечут. Особенно ей нравилось обхаживать большого зелёного попугая. Несколько раз она делала наброски обитателей вольера, пытаясь запечатлеть их быстрые, яркие движения.

Сегодня взгляд Ариэль сразу же обратился к мужу, который находился внутри сооружения. Вместо обычного длинного одеяния он надел тёмный сюртук и брюки, какие любой другой джентльмен надел бы днём для выполнения обязанностей по управлению поместьем.

Однако накинутый на голову и плечи капюшон скрывал лицо не хуже мантии.

Ариэль иногда видела Фальконера в такой одежде, но всегда на расстоянии. Вблизи он оказался хорошо сложенным, высоким, сильным и мужественным. Чёрный сюртук подчёркивал ширину плеч. Движения завораживали. Как развернулось его мощное запястье, когда он протянул руку, и коричневая птичка запрыгнула на его ладонь. Как ласково погладил головку маленького существа указательным пальцем. Как довольно усмехнулся, когда попугай спикировал вниз и, взмахнув крыльями, приземлился Фальконеру на плечо.

Птицы его любили. Их не волновало, какое у него лицо. То же самое относилось и ко всем существам, жившим в Бельтере, да и ко всем людям, включая Ариэль.

Возможно, то, что она чувствовала к мужу, было не совсем любовью, но могло бы ею стать, если бы представился шанс. Ариэль жаждала его общества, его прикосновений. За всю свою недолгую жизнь она не встречала никого, похожего на Джеймса, не только, конечно, из-за его внешнего вида, но и из-за доброты и эрудиции. Теперь уже не имело значения, что Ариэль не знает, как он выглядит. Она так привыкла к его капюшону, что тот, по сути, стал его лицом.

Но как могла невежественная молодая женщина заявить зрелому, образованному мужчине, что жаждет стать для него кем-то важным?

Молясь о вдохновении, Ариэль отворила дверь и вошла в вольер. Лежавший снаружи Цербер вскочил и попытался войти вместе с ней, но она решительно его не пустила.

Когда дверь за ней захлопнулась, Джеймс обернулся.

– Я думал, вы рисуете, Ариэль.

– Я рисовала, но освещение изменилось, и я решила остановиться, когда осталась отчасти довольна одним из рисунков.

– А художник бывает полностью доволен своей работой? – с улыбкой в голосе спросил Джеймс.

– Я в этом сомневаюсь, – с сожалением ответила Ариэль.

Пока она пыталась придумать, что сказать дальше, попугай перелетел на ветку и проговорил:

– Ар-р-риэль. Ар-р-риэль.

– Когда он так научился? – удивилась она.

Джеймс пожал плечами.

– Только что, полагаю. Своенравное существо. Однажды я часами безуспешно пытался научить его выражению "Боже, храни Королеву". А он запомнил фразу "Чёрт возьми!", которую я раздражённо произнёс, в конце концов, признав поражение.

– Чёрт возьми! Чёрт возьми! – услужливо закричала птица.

Ариэль рассмеялась.

– Вы уверены, что "чёрт возьми" он выучил именно в тот день?

Муж присоединился к её смеху.

– Похоже, вы меня уличили в сквернословии. Приношу свои извинения.

– Джеймс... – Не зная, как сказать, чего желает, Ариэль сделала несколько шагов к мужу.

К её разочарованию, он отодвинулся.

– Видели такого попугайчика вблизи? – Он положил руку на ветку, и на неё запрыгнула птица. – Милые маленькие создания. – Джеймс сделал это так ловко, как будто отступил не намеренно, а словно увидел что-то, что привлекло его внимание.

Ариэль почувствовала, как на глаза навернулись слёзы. Паттерсон ошибался. Если бы Джеймс как-то по-особенному к ней относился, он бы не сбегал при каждом её приближении. Когда синегрудый попугайчик внезапно вскочил на руку мужа и исчез в складках обернутого вокруг шеи капюшона, Ариэль изо всех сил старалась сохранять спокойствие.

Для неё это стало последней каплей. Даже этой глупой маленькой птичке, которую Трёхножка проглотила бы за один присест, позволено приближаться к Джеймсу. Ариэль заполонили одиночество и тоска, а глаза наполнились слезами. Униженная, она повернулась, намереваясь выйти из вольера прежде, чем заметит муж.

Но он замечал всё.

– Ариэль, что случилось?

Она покачала головой и стала возиться с жёсткой защёлкой двери. Муж подошёл к Ариэль и нерешительно коснулся её локтя.

– С вами пытался связаться сэр Эдвин и расстроил вас?

Она повернулась к Джеймсу, он заключил её в объятия, и это показалось совершенно естественным. Ариэль плакала так сильно, как никогда в жизни, даже в день смерти матери. Но, боже милостивый, как чудесно прильнуть к груди мужа! Он был таким сильным, таким тёплым, таким безопасным.

И высоким. Макушкой Ариэль едва доставала ему до подбородка, и его плечо находилось на удобной высоте. Пытаясь сдержать рыдания, она судорожно перевела дыхание и уткнулась лицом в гладкую тёмную шерсть его сюртука.

– Ариэль, моя дорогая! – проговорил он, слегка покачивая её. – Могу ли я что-то сделать? Или... или вы плачете из-за того, что вышли за меня замуж?

– Нет, нет, дело не в этом. – Она обхватила его за талию, желая быть как можно ближе. – Просто... мне здесь так одиноко. Можем ли мы больше времени проводить вместе? Возможно, вечером после ужина? Я не стану вас беспокоить, если вы пожелаете работать или читать, но я бы хотела находиться рядом.

Она практически отдала своё сердце ему в руки. Джеймс долго не отвечал, так долго, что она боялась задохнуться, потому что не могла спокойно дышать. Одной рукой он медленно гладил её по спине, как будто успокаивая лошадь.

– Конечно, можем, если таково ваше желание, – наконец, сказал он.

– А вы не против? – спросила она. Ей было необходимо знать, действительно ли он этого хочет или просто уступает её желанию.

Она почувствовала лёгкое прикосновение его руки или, возможно, губ к волосам.

– Я не против, – тихо проговорил он. – С удовольствием буду проводить с вами время.

У Ариэль от счастья снова потекли слёзы - достаточно хорошее оправдание, чтобы продолжать прижиматься к его груди.

Она никогда не устанет от его объятий, в которых чувствовала себя так, словно вернулась домой. Помимо счастья, Ариэль ощущала какое-то непонятное волнение. Оно немного её пугало, но в то же время она хотела в нём разобраться, ведь оно имело непосредственное отношение к Джеймсу.

Ариэль вдруг поняла, как сильно напряжён её муж. Она неохотно отступила, ей не хотелось ему надоедать.

– Становится поздно. – Она внезапно вспомнила о своих растрёпанных волосах и пятнах на одежде для рисования. – Пора переодеться к ужину.

– Сегодня вечером, если желаете, можем посидеть в библиотеке, – нерешительно проговорил Джеймс. – Мне нужно написать несколько писем. Только если вы не заскучаете...

– Не заскучаю. – Ей даже стало неловко от того, как радостно прозвучал её голос. – Увидимся за ужином. – Этот вечер станет первым шагом, со временем будут и другие. Она не знала точно, куда приведёт этот путь, но не сомневалась, что должна по нему идти.

Эта трапеза оказалась самой непринуждённой из всех. Фальконер подумал, что, возможно, жена хочет провести совместный вечер так же сильно, как и он, но потом решил, что это невозможно. И всё же ему никогда не доводилось видеть её такой счастливой.

Лишь теперь, когда разница стала очевидной, он осознал, в какую тихоню она превратилась, а свойственное ей сияние померкло. Джеймс напомнил себе, что даже замкнутые молодые женщины, которые наслаждаются одиночеством, нуждаются в некотором общении. Для Ариэль он был единственным доступным собеседником. Он не принял слишком близко к сердцу её желание видеться с ним чаще, но это вовсе не означало, что он не рад.

Они удалились в библиотеку выпить кофе, продолжая беседу. Между ними возникла практически осязаемая теплота. Фальконер старался не натягивать и без того хрупкую паутину чувств, желая, чтобы она окрепла.

Ариэль опустилась на стул и грациозно налила кофе из серебряного кофейника. В голубом шёлковом платье, оттеняющем прекрасный цвет её лица, она выглядела особенно прелестно.

– Сегодня я получила письмо от своей бывшей гувернантки Анны, – протягивая Джеймсу чашку, сказала она. – Я о ней рассказывала?

Он ответил отрицательно.

– После отъезда из Гардсли она устроилась учительницей для двух дочерей вдовца в Хэмпстеде, к северу от Лондона.

Фальконер размешал молоко в своём кофе.

– Этот человек - интеллектуал или художник, как многие из тех, кто живет в Хэмпстеде?

– Действительно, мистер Тэлбот весьма успешно проектирует ткани и мебель для промышленного производства. И ему хватило ума по достоинству оценить Анну. Собственно говоря, они поженились в тот же день, что и мы. Они недавно вернулись из Италии, где провели медовый месяц. Анна извинилась за отсутствие вестей и пояснила, что была так занята и счастлива, поэтому не заметила, как пролетело время. Она приглашает нас навестить её в Хэмпстеде. Анна пишет, что дом очень большой. – Ариэль застенчиво посмотрела поверх своей чашки с кофе. – Вы бы согласились как-нибудь их навестить? Вам понравится Анна, и мистер Тэлбот - по всей видимости, замечательный человек.

Фальконер нахмурился, но ему не хотелось портить вечер.

– Возможно, когда-нибудь.

Задумчиво посмотрев на него, Ариэль сменила тему. Они многое обсудили, пока не допили кофе. Затем она поднялась. Фальконер забеспокоился, что она передумала и сейчас уйдёт наверх.

– Я почитаю, пока вы будете заниматься письмами. – Она одарила его яркой, но немного нервной улыбкой. – Не хочу отвлекать вас от работы.

Когда она находилась так близко, трудно было думать о письмах, но он покорно подошёл к своему столу и принялся писать. Джеймс вёл обширную и разнообразную переписку. Отличный способ общаться с людьми, не встречаясь с ними лично.

Цербер, приятно удивлённый присутствием обоих в комнате, бродил взад-вперёд. Сначала посидел рядом с Фальконером, а затем неторопливо подошёл к креслу, где Ариэль читала книгу. В отличие от неугомонного Цербера Трёхножка просто свернулась калачиком на столе на стопке почтовой бумаги. Фальконер не мог припомнить себя таким счастливым. Библиотека с обитой кожей тёмной мебелью всегда была его любимым местом, но в присутствии Ариэль даже райские кущи показались бы убогими.

И тут вечер стал ещё лучше. Услышав рядом с собой какой-то звук, он рассеянно опустил левую руку, чтобы потрепать собаку за уши, но коснулся шелковистых волос. Взглянув вниз, Джеймс увидел свою жену, свернувшуюся калачиком у его стула.

– Ариэль? – удивлённо спросил он.

Она подняла на него задорный и при этом виноватый взгляд.

– Церберу нравится, когда ему чешут голову, вот и я решила попробовать. – Её улыбка исчезла. – Прошу прощения, мне не стоило вас беспокоить.

– Не нужно извиняться. – Он отвернулся, чтобы она не смогла заглянуть под капюшон. – Перерыв мне не помешает. – Его пальцы запутались в её блестящих локонах, будто обрели свою собственную жизнь. Фальконер думал, что его покрытые шрамами пальцы почти ничего не чувствуют, но теперь мог поклясться, что ощущает каждую шелковистую прядь.

С тихим довольным вздохом Ариэль расслабилась, откинувшись на край его стула. В таком положении они провели примерно четверть часа, он гладил её по голове, изящной шее и нежным ушам. Его захлестнула радость, и душу озарил свет, а в голове зазвучали слова из знаменитого сонета Элизабет Баррет Браунинг. "Как я люблю тебя? На сто ладов..."

Ибо он действительно любил эту уточнённую девушку, которая была его женой. В день их свадьбы она выразила своё недовольство ухаживаниями исключительно из-за её красоты, и ему стало стыдно, ведь нельзя не поддаться её очарованию. И всё же даже в то первое мгновение, когда вид Ариэль словно стрелой пронзил его сердце, он почувствовал, что её красота скорее духовная, чем телесная.

Идиллия закончилась, когда Трёхножка, желая привлечь к себе внимание, запрыгнула на колени Ариэль. Рассмеявшись, она выпрямилась. Прежде чем Фальконер успел убрать руку, она поймала его пальцы и осторожно прижалась щекой к тыльной стороне его ладони.

В сравнении с грубыми шрамами, которые покрывали его безымянный и мизинец и уродовали остальную часть кисти, её кожа была гладкой, как фарфор. И всё же она не отшатнулась.

Он задрожал, когда, начиная от самых кончиков пальцев, на него стали накатывать чувственные волны страсти, пока не затопили всё тело. Впервые Джеймс задался вопросом, возможен ли между ними настоящий брак. Казалось, её не отталкивали шрамы на его руке. Есть ли шанс, что она сможет вынести в нём всё остальное?

Эта мысль и пугала, и будоражила.

Его хаотичные эмоции не поддавались контролю. Поднявшись на ноги, Фальконер помог Ариэль встать.

– Пора спать, – хриплым голосом сказал он. – Но, возможно, утром вы пожелаете прокатиться со мной верхом?

От её улыбки у него захватило дух.

– С радостью.

Погасив свечи, он повёл Ариэль наверх в её покои. Животные семенили позади. У двери она повернулась к нему.

– Спокойной ночи, Джеймс. Хороших снов.

В тусклом освещении коридора она казалась пылкой и податливой, её губы слегка приоткрылись, волосы растрепались от его ласк. Инстинкт подсказывал, что Ариэль обрадовалась бы поцелую, а возможно, и чему-то большему. Но она была так прекрасна, что он не смог заставить себя к ней прикоснуться.

– Спокойной ночи, Ариэль. – Он повернулся и ушёл прочь, ощущая себя таким хрупким, что лишь от одного прикосновения мог разбиться вдребезги. Мысль о настоящем браке между ними была слишком новой, пугала и не позволяла действовать. Возможно, он неправильно истолковал её интерес. Или, с ужасом подумал Джеймс, Ариэль считает, что желает его, но изменит своё мнение, как только его увидит. Одно он знал наверняка: если она отвергнет его после того, как он начал надеяться, этого ему не вынести.

Ложась в постель, Ариэль ликовала. Джеймс радовался, что она рядом. Она в этом ничуть не сомневалась. Он не возражал, когда она по глупости поддалась своему желанию приблизиться к нему. А что ещё лучше, он хотел покататься вместе верхом. Возможно, они проведут вместе весь день. И, возможно, даже ночь...?

Эта мысль вызвала в ней стыдливое возбуждение. Ариэль не понимала, что происходит в супружеской постели, но знала, что в этом замешаны объятия и поцелуи. А они ей определённо нравились. Кожу всё ещё покалывало от огня его нежных прикосновений.

Если близость начинается с поцелуя, то куда он может завести?

Лихорадочные эмоции не давали Ариэль уснуть. Наконец, её постоянное ворочание привело к тому, что Трёхножка, которой требовалось двадцать часов ежедневного сна, заурчала в знак протеста. Сдавшись, Ариэль встала с кровати.

Она зажгла лампу на столе и решила, что лучшее применение её бодрости - это ответить на письмо Анны, поскольку теперь Ариэль находилась в таком же приподнятом настроении, что и её подруга тогда.

В ящике для канцелярских принадлежностей лежало всего два листа почтовой бумаги. Их не хватит, придётся взять ещё в библиотеке. Тихо напевая, Ариэль надела халат, взяла лампу и направилась вниз. Двигающиеся тени навели её на мысли о призраках, но если бы они и бродили поблизости, то наверняка вели бы себя доброжелательно. Нужно спросить Джеймса о привидениях Бельтера. В таком старом здании, наверняка, проживает пара-тройка.

Размышляя о призраках, она отворила дверь библиотеки и удивлённо моргнула. В дальнем углу комнаты в обрамлении тёмных книжных полок парил предмет, ужасно похожий на череп. Ариэль резко вскрикнула.

Внезапно раздалась какофония звуков, и он стал быстро и хаотично перемещаться, а затем с тихим страдальческим восклицанием понёсся прочь. Почти одновременно послышался глухой удар, зашуршала ткань, и в дальнем конце библиотеки громко хлопнула дверь.

Оставшись в одиночестве, Ариэль с невероятной точностью поняла, что произошла катастрофа. С трудом выдохнув, она прошла в дальний угол комнаты. На столе горела низкая лампа. Вот почему Ариэль увидела очертания... чего бы там ни было.

Она наклонилась, чтобы поднять лежавшую на полу открытую книгу. Элизабет Баррет Браунинг "Сонеты с португальского".

Боже милостивый, в библиотеке, наверняка, находился Джеймс без капюшона! Ариэль попыталась вспомнить мимолётный образ, представший перед её взором, когда она вошла в комнату, но, вопреки всем усилиям, на память не приходили никакие детали. Предмет парил как раз на уровне головы Фальконера. Возможно, у него светлые или седые волосы, поэтому ей почудился белый череп. Прикрытую тёмной мантией остальную часть его тела не было видно в темноте, отчего его вид показался таким жутким.

С ужасом Ариэль поняла, что от её потрясённого восклицания Джеймс выронил книгу и выбежал из комнаты. В смятении она прислонилась к книжному шкафу, прижимая к груди томик стихов. Джеймс, вероятно, подумал, что его внешность вызвала у неё отвращение.

Но она даже толком его не разглядела! Она просто думала о призраках и пришла в замешательство, увидев что-то, похожее на привидение. Но Джеймсу, который так сильно стыдился своей внешности, возможно, показалось, будто Ариэль посчитала его омерзительным. Он бы не сбежал вот так, не сказав ни слова, если бы не был сильно уязвлён.

В отчаянии она поняла, что именно этого и боялись слуги. Она обладала над мужем властью и могла причинить ему боль, что ненароком и сделала. Вероятно, из-за их недавнего сближения её реакция задела его ещё сильнее. Разумеется, сей факт усугубил её собственную боль.

Решив объяснить Джеймсу, что всё произошедшее - ужасная ошибка, Ариэль потушила свет, который он оставил, и, взяв свою лампу, направилась наверх в его покои. Она помедлила у двери, потому что никогда не заходила внутрь, а войти без приглашения - это вторжение в личную жизнь, которую он оберегал так же старательно, как и закрывался капюшоном. Но Ариэль не могла не разъяснить случившееся недоразумение. Её сердце терзала щемящая боль, а мужу, наверняка, было ещё больнее.

Ариэль повернула ручку, и дверь в покои мужа плавно отворилась, но внутри никого не оказалось. Она быстро осмотрела гостиную и расположенную рядом спальню. Лишь массивная мужская мебель и разноцветные ткани. За последней дверью находилась гардеробная, но его и там не было.

Она уже собиралась уходить, когда её взгляд упал на небольшой рисунок в рамке. С изумлением Ариэль поняла, что это один из её собственных набросков, но сделанный до приезда в Бельтер.

Нахмурившись, она изучила эскиз своего любимого дуба в Гардсли, который накидала весной. Смятую бумагу расправили, а некоторые нарисованные углём линии размазались.

Догадавшись, что это набросок, который она выкинула, Ариэль мысленно перенеслась в прошлое, когда, вероятно, его сделала. Да, в тот день она впервые увидела Джеймса, когда он навещал её отца. Наверное, тогда Фальконер и нашёл рисунок.

Она коснулась изящной позолоченной рамки, которая стоила гораздо дороже, чем того заслуживал эскиз. Никто бы не стал вставлять такой рисунок в рамку из-за него самого, так что, вероятно, это сделали ради художника. Ариэль почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Видимо, она много значит для Джеймса, хотя ничем не снискала такого отношения.

С трудом сглотнув, она вышла из комнаты и принялась тихо проверять общие помещения дома. Ариэль остановилась, обнаружив, что французские двери в гостиной не заперты. Экономка ни в коем случае не допустила бы такую небрежность. Наверное, Джеймс, вышел отсюда на улицу.

Он может находиться где угодно. Ариэль отказывалась верить, что он причинит себе вред. Он точно скоро вернётся домой. Полная решимости его дождаться, она вернулась в его покои и свернулась калачиком на диване, укрывшись пледом. Но, несмотря на намерение Ариэль бодрствовать, в конце концов, её одолела усталость.

Когда он вернулся, она проснулась, хотя он не издал ни звука. Резко подняв голову с дивана, она уставилась на мужа. На нём был надет капюшон. Джеймс стоял неподвижно, и она не могла определить его настроение. Свечи в её лампе оплыли, но за окном уже начинало светать.

– Вы должны быть в постели, Ариэль, – тихо проговорил он.

Она судорожно вздохнула и перешла сразу к сути.

– Джеймс, то, что произошло в библиотеке... ничего не произошло. Я видела не вас, а лишь неожиданное движение. Вот почему я опешила.

Она подыскивала нужные слова, но он призвал её к молчанию жестом руки.

– Разумеется, ничего не случилось, – совершенно бесстрастно согласился он. – Думаю, что, поскольку вам здесь одиноко, то следует на пару недель отправиться к вашей подруге Анне.

Ариэль поднялась с дивана, плед сбился вокруг неё.

– Не отсылайте меня, Джеймс, – взмолилась она. – Вы не понимаете.

– Вам понравится Хэмпстед, – не обращая внимания на её слова, проговорил он. – Он находится в непосредственной близости от Лондона и развлечений, но на достаточном от него расстоянии, чтобы там было спокойно. Отправьте сегодня записку миссис Тэлбот, спросите, можно ли вам приехать.

Фальконер отступил в сторону, придерживая открытую дверь, явно прогоняя Ариэль.

– Вы можете уехать. Скоро зима, в поместье многое предстоит сделать, и я не смогу уделять вам много времени. Чтобы не скучать здесь, вам следует навестить подругу.

– Джеймс, вы не понимаете! – в отчаянии повторила Ариэль.

– Что тут понимать? – спросил он так же тихо и жёстко.

Признав поражение, Ариэль направилась к двери. На мгновение она остановилась рядом с Фальконером, задаваясь вопросом, стоит ли взять его за руку, сможет ли прикосновение убедить его там, где не удалось словам.

– Не нужно, – резко сказал он.

Через секунду она оказалась в коридоре, и дверь за ней захлопнулась. В оцепенении она укуталась в плед и пошла по длинному проходу в свои покои.

Возможно, ей следует поступить так, как он предложил. Ей бы пригодились дружелюбие и здравый смысл Анны, а двухнедельное отсутствие даст мужу время оправиться от боли, которую ему невольно причинила Ариэль. Когда она вернётся, он будет более открыт для её объяснений. Тогда они смогут начать всё сначала. Ведь так глупо вышло.

Она отказывалась верить, что Джеймс не сможет от этого оправиться.

Тэлбот-хаус, Хэмпстед.

20 октября.

Дорогой Джеймс!

Пишу просто, чтобы сообщить, что я благополучно добралась. Так радостно снова увидеться с Анной, она совершенно расцвела. Мистер Тэлбот - крупный, гостеприимный весёлый эльф. Он делает замечательные детские игрушки. Я думала, что его дочери возмущены тем, что гувернантка стала их мачехой, но они обожают Анну. Оказывается, их мать умерла, когда они были совсем маленькими.

Я заканчиваю письмо, чтобы отправить его со следующей почтой, но сегодня вечером напишу побольше.

Ваша любящая жена, Ариэль.

* * *

Тэлбот-хаус, Хэмпстед.

10 ноября.

Дорогой Джеймс!

Вы, безусловно, оказались правы насчёт Хэмпстеда. Это очаровательное место, полное интересных людей. Они совсем не похожи на тех ужасных представителей общества, которых я встретила во время своего сезона.

Помните письмо, в котором я задавалась вопросом, кому принадлежит Хэмпстед-Хит? Мне сказали, что джентльмен, обладавший манориальными правами на пустошь, недавно продал их Столичному совету по благоустройству, и этот район перешёл в общественное пользование. Новость меня порадовала. Людям нужны такие места, как пустошь. Она напоминает Бельтер, хотя, конечно, не такой укромный и прекрасный уголок.

Вчера вечером мы обедали с молодым джентльменом-литератором, мистером Глейдсом. Он в некотором роде радикал, поскольку подтрунивал надо мной из-за того, что я леди Фальконер. Он чрезвычайно рассудителен, почти так же, как и вы, но, думаю, мыслит он не так широко.

Я знаю, что вы, вероятно, ужасно заняты, но я была бы весьма признательна, если бы вы нашли время черкнуть записку от том, как у вас дела. Конечно, скоро я вернусь домой, так что вам не стоит особо беспокоиться.

Ваша любящая жена,

Ариэль.

***

Бельтер.

20 ноября.

Моя дорогая Ариэль!

Нет нужды спешить. Я очень занят, изучаю необходимые улучшения для ферм арендаторов. Передайте мои наилучшие пожелания вашим любезным хозяину и хозяйке.

Фальконер.

***

Тэлбот-хаус, Хэмпстед.

1 декабря.

Дорогой Джеймс!

На прошлой неделе, чтобы порадовать девочек, я сделала пару-тройку набросков по истории кота Дика Уиттингтона¹. Без моего ведома мистер Тэлбот показал их своему другу-издателю, мистеру Говарду, и теперь тот хочет, чтобы я проиллюстрировала для него детскую книгу! Он говорит, что мои рисунки "волшебные". Звучит очень мило, хотя я не совсем понимаю, что он имеет в виду. Я польщена его предложением, но не знаю, стоит ли его принять. Вы не станете возражать, если ваша жена примет участие в коммерческом предприятии? Если вам не понравится эта идея, разумеется, я откажусь.

Наступило время чаепития. Я напишу ещё позже вечером. Очень по вам скучаю.

Ваша любящая жена, Ариэль.

***

Бельтер.

3 декабря.

Моя дорогая Ариэль!

Разумеется, я не стану возражать против того, чтобы вы продавали свои работы.

Весьма любезно со стороны мистера Говарда оценить ваш талант.

На самом деле, возможно, вам стоит приобрести особняк в Хэмпстеде, раз у вас там столько друзей. Вам так будет удобнее, если вы решите проиллюстрировать и другие детские книги. Найдите дом, который вам понравится, стоимость не имеет значения.

Фальконер.

***

Тэлбот-хаус, Хэмпстед.

4 декабря.

Дорогой Джеймс!

Мне нравится Хэмпстед, но я не уверена, что нам нужен ещё один особняк, и я, конечно, не стану ничего покупать, пока вы не посмотрите. Мы можем обсудить этот вопрос, когда я вернусь домой.

Кроме того, хочу спросить ваше мнение о финансовых условиях, предложенных мистером Говардом. Меня не особенно волнуют деньги, потому что с вашей щедростью у меня есть гораздо больше, чем мне нужно, но я не хочу здесь сглупить. Позже вечером я перепишу детали его предложения, а утром отправлю вам письмо. С нетерпением жду вашего ответа.

Ваша любящая жена,

Ариэль.

***

Бельтер.

6 декабря.

Моя дорогая Ариэль!

Условия в контракте мистера Говарда кажутся справедливыми. Однако я не могу рекомендовать вам вернуться в Кент прямо сейчас, здесь пасмурно и мрачно. Вам гораздо лучше остаться у друзей. В Хэмпстеде и Лондоне веселее, чем в сельской местности. Кроме того, судя по вашим словам, всех Тэлботов печалит, когда вы заговариваете об отъезде. А как там литератор мистер Глейдс? Вы писали, что он называет вас своей музой. Вы же не хотите оставить парня без вдохновения.

Фальконер.

***

Тэлбот-хаус, Хэмпстед.

7 декабря.

Дорогой Джеймс!

Когда я рассказала о вашем письме Анне, она предположила, что, возможно, вы захотите приехать в Хэмпстед и провести Рождество с Тэлботами. Она говорит, что здесь очень весело и празднично. Возможно, даже слишком. Я не уверена, что вам бы понравилось. Кроме того, как бы сильно я ни любила Анну и её семью, я бы предпочла, чтобы моё первое Рождество с вами было спокойным, только мы вдвоём. И Цербер с Трёхножкой, конечно. Простила ли меня Трёхножка за то, что я уехала? Кошки, они такие, она, вероятно, вычеркнула меня из своей памяти за дезертирство.

С нетерпением жду вашего ответа.

Ваша любящая жена,

Ариэль.

P . S . Единственное вдохновение, которое волнует мистера Глейдса и в котором он нуждается, - это звук его собственного голоса.

Фальконер закрыл глаза, страдая от боли.

Он слышал её голос в каждой строчке, внутренним взором видел её яркий образ. Читать письма Ариэль было мучительно, а она добросовестно писала каждый день, лишь изредка упрекая его в практически полном отсутствии ответа.

Но что он мог ей сообщить?

"Я умираю от любви к тебе, любимая, вернись домой, вернись домой!"

Едва ли такое письмо можно отправить женщине, которая пришла в ужас при виде его лица.

Он поднялся на ноги и угрюмо уставился в окно библиотеки. Переменчивая погода одарила проблесками солнечного света, но в сердце Фальконера царила зима. Разреши он Ариэль приехать, она, как верное дитя, вернулась бы домой, но зачем? Её жизнь в Хэмпстеде была полной и счастливой. Что её ждало в Бельтере, кроме отвращения и одиночества? Он не мог позволить ей вернуться.

В её письмах регулярно фигурировал джентльмен-литератор, мистер Глейдс. Очевидно, этот мужчина был от неё без ума, хотя она никогда не упоминала о его влюбленности. Возможно, в своей невинности Ариэль не осознавала сего факта.

Фальконер провёл расследование в отношении этого человека и обнаружил, что достопочтенный Уильям Глейдс был красив, богат, талантлив и входил в блестящий литературный круг. Он также считался благородным молодым человеком. Слегка самодовольный, а такое часто случается с умными юношами, но в остальном он именно тот мужчина, за которого Ариэль стоило выйти замуж.

Фальконер медленно прислонился к оконной раме. Как-то он читал о дикарях, которые могли умереть по собственному желанию. В то время Джеймс отнёсся к этому факту скептически, но теперь он считал, что такое вполне возможно. На самом деле, умереть было бы легко...

Он обхватил себя руками, пытаясь заглушить отчаянную тоску. Его дух был мёртв, и лишь вопрос времени, когда его сердце тоже остановится.

Солнечный свет исчез, и небо потемнело так быстро, что Фальконер увидел слабое отражение собственного лица в оконном стекле. Вздрогнув от этого зрелища, он вернулся к столу и взял ручку.

Бельтер.

8 декабря.

Моя дорогая Ариэль!

Я никогда не праздную Рождество. Это глупое сочетание сентиментальности, утрированной набожности и язычества. Но я не хочу лишать вас праздника, поэтому считаю, что вам следует остаться у Тэлботов.

Фальконер.

Дочитав последнее письмо мужа, Ариэль легла на кровать и свернулась калачиком, словно обиженный ребёнок. Она не плакала, ведь за прошедшие два месяца она пролила так много слёз, что теперь у неё не осталось ни единой слезинки, чтобы оплакать этот окончательный отказ. Джеймс был слишком учтив и не говорил прямо, но стало очевидно, что он не желал её возвращения в Бельтер. Ариэль всё ещё верила, что когда-то он питал к ней интерес, по крайней мере, хоть какой-то, но, по всей вероятности, его чувства умерли той ночью в библиотеке.

Ариэль заставила себя взглянуть в лицо своему будущему. Она любила мужа, но он никогда её не полюбит, он даже не мог вынести её присутствия под своей крышей. Поэтому она могла бы с таким же успехом воспользоваться его предложением и купить дом в Хэмпстеде. Всего в пяти минутах ходьбы от особняка Тэлботов продавался очаровательный старый коттедж. Из него открывался прекрасный вид на Хэмпстед-Хит, и он был как раз подходящего размера для женщины и прислуги. Джеймсу придётся за него заплатить, но Ариэль поклялась усердно работать над иллюстрациями, чтобы со временем больше не нуждаться в его деньгах.

Содержать себя теперь казалось возможным. Гораздо труднее найти смысл жить дальше.

Рождество

– Как погуляла? – спросила Анна.

– Отлично. – Опустившись на колени, Ариэль помогла малышке Джейн Тэлбот снять кокон из пальто, шляпки, шарфика и муфточки. – Даже зимой пустошь играет чудесными нежными оттенками. Она мне никогда не надоест.

– Поторопись, Джейни! – воскликнула старшая из девочек Либби. – Мы не сможем помочь украсить ёлку, пока не выпьем чаю!

В прихожую вошла Анна, высокая женщина с каштановыми волосами.

– Спасибо, что взяла девочек на прогулку, дабы они выплеснули бьющую ключом энергию. – Она снисходительно улыбнулась, когда дети умчались в детскую. – Они так взбудоражены. Боюсь, что до Рождества они просто разлетятся на мелкие кусочки. Или это произойдёт со мной!

– Мужайся! Осталось всего два дня. – Ариэль сняла пальто и шляпку. – Есть для меня письма?

– Пришла посылка от мистера Говарда. – Анна взяла её со столика в прихожей и протянула Ариэль.

– Из Бельтера ничего?

– Нет, дорогая, – тихо проговорила Анна.

Ариэль подняла глаза и заставила себя улыбнуться.

– Анна, не смотри на меня с такой жалостью. Осмелюсь сказать, что всё к лучшему.

В глазах подруги читалось сострадание, но, обладая достаточной мудростью, та не стала выражать сочувствие, ведь сейчас Ариэль была так ранима. Вместо этого Анна сказала:

– Когда ты купишь Доув-коттедж, все в Тэлбот-хаусе придут в восторг. А Джейн и Либби так и будут вечно путаться у тебя под ногами.

– Мне нравится, когда они рядом, – проговорила Ариэль. – У Либби настоящий талант к рисованию. Мне только в радость её учить.

Взглянув на посылку от издателя, она продолжила:

– Прошу прощения, я поднимусь в свои покои. Мистер Говард обещал прислать мне ещё одну историю.

Поднимаясь по лестнице, Ариэль воздала хвалу небесам за понимание Анны. Тэлботы были замечательными людьми. Ариэль не имела представления, как бы пережила последние два месяца, если бы не их сердечность и жизнерадостность.

В качестве рождественского подарка их семье она написала маслом их общий портрет. Он стал одной из лучших её работ. Вероятно, печаль отточила её мастерство.

Как Ариэль и предполагала, в посылке мистера Говарда находился следующий её проект. Ему пришёлся по душе "Кот в сапогах", и теперь он писал о создании целой серии классических сказок, которые проиллюстрирует Ариэль.

С интересом она увидела, что он прислал ей две разные книги "Красавица и чудовище". Об этой истории Ариэль имела лишь смутное представление, прежде она не читала ни одну из многочисленных версий старой народной сказки. Приступив к чтению, она поняла, что это гораздо более впечатляющая история, чем "Кот в сапогах". А образные возможности так и манили.

Дойдя до середины книги, Ариэль почувствовала, как затылок начало покалывать. Странным образом эта история напоминала её собственную жизнь, хотя реальность казалась более печальной и неприглядной. В конце концов, она с облегчением узнала, что Красавица и Чудовище жили долго и счастливо. Ариэль подумала, что люди любят такие причудливые сказки, поскольку в реальной жизни нельзя полагаться на счастливый конец. Она отложила рассказ в сторону, но её не отпускал образ Чудовища, которое чуть не умерло от горя, когда Красавица его покинула.

Подготовка к празднику заняла остаток дня. Ариэль помогла Тэлботам украсить ёлку. После того, как хихикающих девочек отправили спать, взрослые навестили соседний дом, где насладились горячим глинтвейном и беседой с дюжиной других соседей. Небольшой приём помог Ариэль отвлечься от невзгод. Забираясь в постель, она поблагодарила судьбу за то, что следующие несколько дней будут заполнены хлопотами. К Новому году она, возможно, окажется готова встретить свою новую жизнь.

Но прежняя жизнь для неё не закончилась, во сне Ариэль увидела Красавицу и Чудовище. Она сама выступала в роли юной и растерянной Красавицы, и сначала боялась Чудовища, которое держало её в плену, а потом научилась его любить. Сон превратился в кошмар, когда её похитителем оказался вовсе не сказочный зверь, а Джеймс, заколдованное благородное создание, которое погибало от отсутствия любви. Когда в нём почти угасла жизнь, он стал звать Ариэль.

Она проснулась с истошным криком. Как могла она его оставить? Как могла позволить ему себя отослать? Даже проснувшись, Ариэль продолжала слышать его голос, низкие, печальные интонации, которые эхом разносились через разделявшие их мили. Она выскользнула из постели, преисполненная решимости немедленно отправиться в Бельтер.

Едва коснувшись ногами ледяного пола, Ариэль осознала всю глупость своего порыва. Было три часа ночи, и пройдёт ещё несколько часов прежде, чем она сможет уехать. Она решила упаковать свои вещи, чтобы с утра быть готовой. С лихорадочной поспешностью взявшись за дело, она собралась за полчаса.

При мысли о том, что предстоит несколько часов ожидания, Ариэль захотелось завопить от отчаяния. И тут пришло вдохновение. Она устроилась за столом с бумагой для рисования, ручкой и чернилами.

Ариэль набросала серию картинок лихорадочными, резкими штрихами, будто её рукой управлял кто-то другой. Она не купила рождественский подарок мужу, ведь он так решительно выступал против праздника. Теперь она создавала подарок настолько живой и яркий, будто рисовала не тушью, а красками любви.

Проливая слёзы над последним наброском, Ариэль молилась, чтобы Джеймс понял смысл рисунков.

Лакей отворил входную дверь Бельтера и удивлённо моргнул.

– Леди Фальконер?

– И никто иной, – решительно ответила Ариэль, проходя мимо него в прихожую. – Мой муж дома?

– Нет, миледи. Полагаю, он намеревался объезжать поместье весь день.

– Очень хорошо. – Она огляделась по сторонам и не удивилась, не увидев и следа праздничных украшений. – Попросите миссис Уилкокс немедленно подняться в утреннюю гостиную. Прикажите отнести мои вещи в мои покои. Будьте особенно осторожны с папкой рисунков.

Лакей поспешно повиновался. Ариэль направилась в утреннюю гостиную, самую маленькую и уютную из общих помещений. Пока она ждала экономку, в комнату запрыгнула Трёхножка. Кошка находилась уже на полпути к Ариэль, как вдруг вспомнила о своей обиде. С нарочитым презрением Трёхножка села, отвернувшись от хозяйки дома, которая осмелилась так долго отсутствовать. Её настроение выдавало лишь подёргивание кончика хвоста.

– Мы больше такого не потерпим, Трёхножка! – Подхватив кошку на руки, Ариэль принялась почёсывать её за ушками. Через минуту кошка замурлыкала и вытянула шею, чтобы ей почесали подбородок. Ариэль усмехнулась, надеясь, что и мужа удастся так же легко переубедить.

Вскоре появилась миссис Уилкокс. Всегда чинная, сегодня экономка была абсолютно неприветливой.

– Поскольку ваше прибытие, ваша светлость, стало для нас полной неожиданностью, – стараясь держаться в рамках приличий, проговорила она, – потребуется несколько минут, чтобы привести в порядок ваши покои.

– Как поживает мой муж? – спросила Ариэль, не обращая внимания на слова экономки. Когда та замялась, Ариэль её подбодрила: – Говорите откровенно.

Поощрение миссис Уилкокс не требовалось.

– Весьма неважно, миледи, и в том ваша вина! После вашего отъезда хозяин будто постарел лет на сто. Как вы могли уехать так надолго после всего, что он для вас сделал?

Насколько плохо было это "весьма неважно"? Ариэль не терпелось узнать подробности, но она старалась говорить ровным голосом. Она являлась хозяйкой Бельтера и намеревалась должным образом выполнять свои обязанности.

– Я уехала, потому что он меня отослал, – спокойно проговорила она. – Зря я его послушалась. Такого больше не повторится.

Опустив кошку на пол, Ариэль сняла перчатки.

– Я хочу, чтобы каждый слуга в доме занялся украшением Бельтера к празднику. Пусть достанут зелёные ветки, ленты, венки, свечи... всё! Пошлите кого-нибудь срубить ёлку для утренней гостиной и поручите повару приготовить рождественский ужин. Времени мало, понимаю, но не сомневаюсь, что он прекрасно справится с имеющимися продуктами. И в будущем всякий раз, накрывая на стол, помните, что моё место рядом с мужем, а не в дальнем конце столовой.

У миссис Уилкокс отвисла челюсть.

– Занимаясь приготовлением ужина и развешивая украшения, – добавила Ариэль, – не скупитесь на помещения для прислуги. Я хочу, чтобы этот праздник в Бельтере запомнили надолго. А теперь ступайте! Ещё многое предстоит сделать.

– Да, миледи, – сказала экономка, её глаза засияли. На выходе из гостиной она остановилась. – Вы ведь не уедете опять? Он в вас ужасно нуждается.