Мужчины, за которых я не вышла замуж

Глава 17

Когда начинается первый день судебного слушания, мы с Артуром берем такси и едем на Фоли-сквер. С тех пор как дом номер шестьдесят на Сентр-стрит стал местом действия «Закона и порядка», я всегда, приезжая сюда, чувствовала себя так, как будто собираюсь сниматься в кино, а не делать свою работу. Сегодня и в самом деле сюжет будет лихо закручен. Но Артур не хочет ничего непредвиденного.

— Я не люблю сюрпризов, — ворчит он. — Мы не можем войти в зал суда, не зная, что нас ожидает. Это первое правило адвоката.

— Да, быть готовым. А также первое правило бойскаута. — Я не удерживаюсь и говорю ему, что всегда удивлялась, какое в таком случае первое правило гёрл-скаута. Продавать печенье? — Так или иначе, я готова, Артур, — продолжаю я. — Просто иногда приходится плыть по течению.

— Ты хорошо потрудилась в Дартмуте, раздобыв сведения о том, что Мелина сделала всю работу за Алана Аладдина. Но, как она тебе и сказала, он будет это отрицать.

Все закончится вульгарной перепалкой.

— По крайней мере не такой, какая обычно бывает в делах о сексуальных домогательствах, — предполагаю я. — Разве оно того не стоит? Пусть наша работа будет интересной.

Артур фыркает и смотрит в окно. Я храбрюсь, но при этом от души надеюсь, что завтра мне не придется подыскивать себе новое место. Кевин обещал выставить свидетельницу в нужный момент, но я, как и Артур, не слишком-то доверяю неожиданностям. Иногда они оборачиваются против тебя.

Судья Руфь Уоррен, элегантная седая дама в черной мантии, быстро проходит на свое место, и слушание начинается. В отличие от меня ей не приходится каждое утро думать о том, что надеть на работу. Поскольку обе стороны решили отказаться от присяжных, судья бросает несколько кратких реплик и объявляет заседание открытым. Первым выступает адвокат истицы Бет Льюис и объясняет присутствующим, какая вопиющая несправедливость была допущена в отношении его клиентки.

— Талантливая, прилежная Бет Льюис заслужила повышение. Но ей было отказано в этом, потому что ее шеф, Чарльз Тайлер, несправедливо отдал предпочтение Мелине Маркс, Почему? — Он делает паузу, чтобы взглянуть на Бет, которая кротко сидит рядом с ним. — Потому что обвиняемый, мистер Тайлер, имел связь с мисс Маркс и позже на ней женился. — Адвокат снова замолкает и, сняв очки, смотрит на судью: — Ваша честь, закон гласит, что на рабочем месте, как на футбольном поле, шансы у всех должны быть равны. Но как шансы могут быть равны, если на этом, так сказать, поле возникает постель?

Он садится, и у меня в голове возникает образ колоссальной кровати, стоящей возле пятидесятиметровой отметки на Стадионе Гигантов. По крайней мере это создало бы определенные удобства для футболистов и их поклонниц.

Я быстро прогоняю видение и встаю, чтобы произнести вступительное слово. Я вдумчиво излагаю свою позицию и объясняю, что защита не собирается опровергать того факта, что у мистера Тайлера и мисс Маркс существовали некие отношения вне работы. (К слову, у них прелестная квартирка на Саттон-Плейс, с двумя спальнями. Впечатляющее достижение, если учесть ситуацию на нью-йоркском рынке недвижимости.)

— Защита собирается доказать, что мистер Тайлер повысил мисс Маркс в должности, руководствуясь исключительно деловыми соображениями. Мы предъявим вам неоспоримые доказательства.

Я вижу, что адвокат Бет роется в толстой пачке документов, лежащей перед ним, и готовится вызвать первого свидетеля. Мистер Тайлер нервно поглядывает на меня. Он понимает, что сейчас его приведут к присяге.

— Все будет в порядке, — шепчу я, надеясь, что в моем голосе звучит уверенности больше, нежели я ощущаю.

И тут в задних рядах происходит какое-то движение. Входит женщина, не узнать которую невозможно, несмотря на ее темные очки, длинное коричневое пальто и шарф, скрывающий роскошные волосы. Она решительно шагает по проходу прямиком к судье.

— Ваша честь, у меня есть несколько минут, и мне нужно с вами поговорить, — заявляет таинственная посетительница.

Судебный пристав делает шаг вперед и хватается за кобуру, но, поняв, что гостья не представляет собой никакой угрозы, ограничивается тем, что берет ее за руку, не давая слишком приблизиться к блюстительнице закона.

— Кто эта женщина? — спрашивает судья, перебегая взглядом с адвоката Бет на меня.

— Анджелина Джоли, — шепчет ей стенографистка и замирает с открытым ртом.

— Я держу за руку Анджелину Джоли? — воодушевляется судебный пристав и отпускает ее, видимо, решив, что наверняка потерпит поражение, если вздумает затеять рукопашную со звездой, сыгравшей могучую Аару Крофт. — Можно взять у вас автограф для моего сына? — внезапно спрашивает пристав.

— Офицер! — возмущенно реагирует судья Уоррен. — Соблюдайте порядок!

Анджелина беспрепятственно и уверенно идет к месту, где обычно свидетели дают показания.

— Приведите меня к присяге, или что там полагается! — командует она.

Адвокат Бет вскакивает:

— Это против правил! Ее нет в списке свидетелей! Она не имеет права являться в суд!

— А я уже явилась! — Анджелина сбрасывает пальто на руки судебному приставу, снимает солнечные очки и цепляет их за V-образный вырез свитера. Декольте такое низкое, что изумленный офицер роняет пальто на пол. Оба порывисто наклоняются поднять его и стукаются лбами.

— Ух ты! — Пристав потирает ушибленное место. — Столкнуться с Анджелиной Джоли! Вот это да!

Актриса издает хрипловатый смешок, к ней присоединяются все, кроме судьи Уоррен. Она стучит молоточком, призывая присутствующих успокоиться.

— Будьте так любезны, мэм, присядьте.

— Спасибо, но мне некогда, — демонстрируя великодушие, отзывается Анджелина, будто благодарит за предложенную ей чашечку чаю. — Послушайте, я хочу сказать одно. Этот бедолага, Чарльз Тайлер, невиновен. Вы меня знаете. У меня репутация человека, который не терпит несправедливости. И эта репутация создана благодаря замечательной женщине, которая здесь сидит, — Мелине Маркс…

— Ваша честь, если это еще один свидетель со стороны защиты, то ее нужно допросить под присягой, — прерывает актрису адвокат противной стороны. Он взволнован и раскраснелся. — Все это никуда не годится!

— Да-да, — быстро соглашается судья Уоррен. — Никуда не годится, но довольно интересно. Я вспомнила вас, мисс Джоли! Обожаю «Семейство Смит»! Пожалуйста, продолжайте…

Анджелина благосклонно и с достоинством кивает:

— Спасибо. Мне очень жаль, что я не знала об этом процессе раньше, мне рассказал о нем мой оператор, Кевин. Так вот, я провела небольшое расследование и обнаружила, что он, — Анджелина тычет пальцем в сторону Алана Аладдина, — присвоил себе все, что она, — палец указует на Мелину, — для меня сделала. Об этом не знает никто, но Мелина — это тот человек, который сделал меня тем, что я есть.

И Анджелина, по всем законам драматургии, выдерживает паузу, давая нам возможность переварить информацию. Потом продолжает:

— А он, — теперь она выбрасывает длинную, гибкую руку в сторону Чарльза Тайлера, — совершил то, что и должен был, чтобы оценить по достоинству усилия Мелины. Поэтому она, — Анджелина разворачивается, чтобы указать на Бет, — не имеет никакого права его преследовать.

— Я всего этого не знал! — Адвокат Бет обескуражен.

— Вас обманули. Нас всех надули! — восклицает актриса.

— Погодите. Я — глава компании. И я заявляю, что все это ложь. — Алан Аладдин встает во весь рост (если, конечно, можно назвать ростом его неполные метр шестьдесят) и начинает отчаянно жестикулировать, чтобы окружающим были видны монограммы А.А. на манжетах и запонках. В случае чего опознать этого человека будет просто.

— Глава, но не мозг, — парирует Анджелина. — Я разговаривала с моими друзьями в ООН. Все они говорят, что работали с Мелиной, а не с вами. Она все улаживала и устраивала. Вы обманули меня, Алан. Терпеть не могу подобного лицедейства!

Я хмыкаю про себя. Лицедейство — не это ли суть актерской профессии? Но, как бы то ни было, Анджелина теперь — мой кумир. Возможно, я даже посмотрю еще раз «Прерванную жизнь» и попытаюсь понять, за что этот фильм получил «Оскара».

Адвокат Бет, кажется, близок к удару, но сделать ничего не может. Анджелина смотрит на часы.

— Мне пора. Надеюсь, все разрешилось, — говорит она, забирая пальто и вручая судебному приставу подписанную фотографию.

— Вы абсолютно уверены, что все вами сказанное — правда? — спрашивает Бет, когда Анджелина проходит мимо нее.

— На сто процентов! — отвечает та.

— Тогда все и в самом деле разрешилось, — объявляет Бет, прежде чем адвокат успевает ее остановить. — Если Анджелина права, я бы хотела закрыть это дело.

Полностью удовлетворенная представлением, Анджелина машет нам на прощание и устремляется к выходу. Секунду мы смотрим ей вслед в молчаливом изумлении, и тут же зал буквально взрывается: Артур кидается поздравлять меня, Чарльз и Мелина тискают в объятиях, Бет кричит: «Мне очень жаль!» Лишь один человек не выражает восторга.

— Вы уволены! — в бешенстве кричит Алан Аладдин Мелине и Чарльзу. — Оба!

Анджелина оборачивается и замирает на пороге, одарив его той самой улыбкой, которая покорила Брэда Питта.

— Вот и славно! Все стало еще проще! Значит, теперь я могу расторгнуть контракт с агентством «Аладдин» и взять этих двоих в свою команду. — И с этими словами она покидает стены дворца правосудия.

В тот же день Артур просит меня прийти в конференц-зал — там в мою честь устроено импровизированное торжество. Несколько коллег и все наши ассистенты собрались, чтобы поднять бокалы с яблочным сидром. Но я уже слишком долго здесь проработала и прекрасно понимаю, что они пришли не ради меня, а ради бесплатного угощения. И какого угощения! — разноцветный торт-мороженое украшен изображением клоуна и подписью: «С днем рождения, Питти!»

— Я даже и представить себе не мог, что ты выиграешь это дело, — извиняющимся тоном говорит мне ассистент Артура. — И потому ничего не заказал заблаговременно. Это все, что осталось в магазине.

— А почему бедный Питти не забрал свой торт? — спрашиваю я.

— Он закатил скандал и сказал, что клоуны уже устарели. Матери пришлось немедленно искать ему торт со Шреком.

Я убираю три свечки, которые никто не удосужился зажечь. Ладно. «С днем рождения, Питти!» — не такая уж плохая надпись. На торте могло быть написано «Счастливого пути», а я, как никогда, была близка к тому, чтобы эта вечеринка стала прощальной.

Артур неловко обнимает меня и произносит краткую речь на тему — как здорово работать со мной. Видимо, все прощено.

— Почему бы тебе сегодня не пойти домой пораньше? — предлагает он через пять минут, когда все расходятся по рабочим местам, держа в руках тарелки со сладким. Праздники в нашей фирме — скорее концепция, чем событие.

— Я могу и остаться, — отвечаю я.

— Иди. Ты отлично поработала. Прости, если я на тебя нажимал, — великодушно настаивает Артур.

Я ухожу, но, вернувшись в Чеддек, не знаю, чем заняться. В доме тихо; он кажется еще более пустым, чем всегда. Я переодеваюсь и брожу по комнатам в спортивных штанах, поочередно включая и выключая то телевизор, то радио, то магнитофон, то компьютер, то старые видеоигры Адама…

Если учесть, какое потрясающее у меня было утро, мне, наверное, полагалось бы сейчас торжествовать, но я тоскую. Сегодня я уже разговаривала с Кевином, но звоню ему снова, чтобы сказать еще раз, какой великий подвиг он совершил.

— Да уж, — довольно говорит он и, уже скромнее, добавляет: — Не надо меня благодарить. Для того и нужны друзья, детка!

— Друзья, которые наслаждаются обществом Анджелины Джоли, — смеюсь я.

Приехав на Виргин-Горда в поисках Кевина, я и подумать не могла, что благодаря ему сохраню за собой место и выиграю запутанный судебный процесс. Но как я успела убедиться, жизнь делает крутые виражи.

Повесив трубку, я чувствую себя еще более одинокой. Как приятно было бы отпраздновать с кем-нибудь сегодняшнюю победу! Я иду на кухню, открываю бутылку газировки, привезенной Биллом на Новый год, и делаю большой глоток. Мои поздравления.

Я задумчиво кручу бутылку в руках. На что это будет похоже, если в доме снова появится Билл? Даже представить себе не могу. Своей выходкой он стер все счастливые воспоминания нашей с ним жизни. С ним с первым я всегда делилась новостями, ибо знала: он на моей стороне. А потом у него появился еще кое-кто — Эшли.

Интуиция подсказывает мне, что желание Билла вернуться — случайный каприз. Они с Эшли расстались, и потому, как и предупреждала Беллини, он начал подумывать о том, чтобы снова войти в привычную колею. Старая бензопила, старый гараж, старый дом, старая жена. Что там моя подруга сказала насчет старой обуви? Она удобнее?

Кажется, сейчас я тоже могу себе это позволить. Я быстро набираю номер Билла, прежде чем успеваю раздумать. Он берет трубку, и я рассказываю ему о своем триумфе. Разумеется, он хохочет и поздравляет меня.

— Я был бы не прочь на это посмотреть, — говорит он.

— Да, на это стоило посмотреть, — отвечаю я и, сделав паузу, продолжаю: — Если ты завтра ничем не занят… Я бы хотела пройтись по магазинам и купить Эмили подарок ко дню рождения. Ты пойдешь со мной?

— Разумеется, — обрадованно откликается Билл. — Почему нет? Я не слишком силен в выборе подарков!

Утром я злюсь на себя. И о чем я думала? Я заезжаю в несколько мест — химчистка, телефонная служба, фруктовый магазин. Останавливаюсь возле французской булочной. Для поднятия духа съедаю шоколадный кекс. Когда дети были маленькими, я постоянно ворчала, что на заднем сиденье полно изюма. А теперь, когда они выросли, как мне объяснить появление в машине крошек?

— У тебя губы в шоколаде, — говорит Билл, когда мы встречаемся неподалеку от универмага «Эйберкромби». Он целует меня в щеку и замечает пакет из булочной. — Это мне?

— В общем, да. — Я протягиваю Биллу его любимое двухцветное печенье. Я специально его купила. Протоптавшись десять минут в очереди, я подумала, что будет глупо взять только кекс. Но сейчас я чувствую себя еще более глупо. Зачем я вообще что-то ему купила?

— Это много для меня значит, Хэлли, — говорит Билл и смотрит на печенье так, словно это Нобелевская премия.

— Не ищи в кондитерских изделиях глубокий смысл, — усмехаюсь я.

— Не буду. Но это здорово. — Он откусывает краешек. — А то, что ты здесь, просто великолепно.

Я не могу сдержать улыбку.

— Все в порядке. И вовсе не обязательно быть таким любезным.

— Это выходит само собой.

В магазине нас мгновенно оглушает громкая музыка. Полуобнаженный манекенщик в джинсах с низкой талией приветствует нас. Грудь у него смуглая и мускулистая, он поигрывает красиво обозначенными мышцами.

— Добро пожаловать в «Эйберкромби»! — улыбается он. — Что вам показать?

— Рубашки, — в полушутку отвечаю я. Повсюду горы одежды, но, видимо, она недостаточно хороша для этого парня. Не слишком-то умное решение для владельца магазина — демонстрировать покупателям, что без рубашки человек выглядит куда сексуальнее.

Мы с Биллом протискиваемся сквозь толпу на первом этаже и добираемся до отдела, где средний возраст покупателей от десяти до двадцати. Мимо нас в поисках подходящей пары джинсов толкутся подростки — с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Квалификационный экзамен в «Эйберкромби» намного труднее, чем в колледже.

— Какая разница между «лохматыми» джинсами, джинсами «антик» и джинсами, «выстиранными с камнями»? — спрашивает Билл, разглядывая ярлычки.

— Зависит от того, где они продраны, — объясняю я. — Дырка на колене, лохмы на бедре или протертая задница.

— Берем все, — говорит Билл. — Для Эмили не может быть «слишком хорошо». Можно вообще купить одни дырки.

— Гениально. Тогда нам нужно было пойти за пончиками, — отвечаю я.

Билл смеется.

— Трудно выбирать дочери джинсы, а?

— Ох да, — отвечаю я. — А как насчет свитера? Это проще.

— Что? — переспрашивает он — музыку, кажется, включили еще громче.

— Свитер! — Я пытаюсь перекричать басы. Возможно, владельцы магазина не хотят, чтобы я здесь отоваривалась. Если бы они были рады меня видеть, включили бы Кэрли Саймон — это децибел на тридцать ниже.

По мере продвижения вдоль полок я откладываю яркорозовый свитер с рисунком в виде ромбов и вельветовый блейзер. И то и другое Билл немедленно одобряет. Конечно, а что ему еще остается? Для любого человека старше двадцати пяти поход в этот магазин становится сущей пыткой. «Эйберкромби» мог бы стать отличным местом для проведения допросов. Проведя час за разглядыванием стенда, на котором выставлены все фасоны брюк в семи различных оттенках хаки, сломается любой террорист.

Когда мы расплачиваемся, Билл берет себе синюю, в полоску, футболку с изображением лося — единственное напоминание о тех днях, когда «Эйберкромби» был охотничьим магазином. Не то чтобы я считала аллигатора более элегантным животным, но почему подросткам так нравится носить на груди лосиные рога? Нет уж, дайте мне поло от Ральфа Лорена.

— Ты действительно хочешь эту футболку? — спрашиваю я.

— Да, хочу, — отвечает Билл, возвращаясь к кассе.

Выходя из магазина, он протягивает сверток полуобнаженному манекенщику.

— Сейчас январь. Надень хоть что-нибудь, иначе простудишься, — говорит Билл.

Парень, кажется, ошарашен, а я начинаю хохотать. Билл берет меня за руку и выводит на улицу.

— Простуда — это самое меньшее, что ему грозит, — замечаю я.

Поскольку поход в «Эйберкромби» был моей идеей, теперь очередь Билла. Он минует «Крю и Гесс» и по булыжной мостовой ведет меня в «Брукстон» — магазин всяких технических штучек, где можно купить все — от вращающейся насадки для душа до радиолокатора. Для покупателя-мужчины это просто рай. Билл прилипает к прилавку и разглядывает четыре варианта электронных часов.

— Посмотри. Можно узнать, который сейчас час, в семи временных поясах. Плюс влажность воздуха и давление.

Я беру у него черный квадратик с мерцающим электронным циферблатом.

— Да, идеальный подарок для молодой девушки.

Он кладет часы на место.

— Это значит «нет»?

— Вот именно!

— Стало быть, я не всегда знаю, что нужно женщине, — отзывается Билл, пожимая плечами. — Да и кто это знает?

Я опускаюсь на черное кожаное кресло, выставленное в торговом зале, и смотрю на ценник: четыре тысячи долларов. Чтобы я отдала за него такие деньги, это кресло должно петь и танцевать. Я нажимаю какие-то кнопочки на подлокотнике, и кресло внезапно начинает что-то нежно бормотать и мягко покачивать мои бедра.

— Что нужно женщине? Мужчина, похожий на это кресло! — Я откидываюсь на подголовник и чувствую приятное тепло в области поясницы. Скрытые валики мягко массируют мне спину.

— Именно так делает твой парень? — спрашивает Билл.

— Что? У меня нет парня. Где ты такое услышал?

— Я встретил мужа твоей подружки Стефи. Ричард и Стефи не общаются, но сплетнями обмениваются. Он рассказал мне, что ты говорила его жене, будто спишь с каким-то молодым…

— Ничего подобного я не говорила, — спешу я возразить. Удивительно, как разрослось одно маленькое упоминание. Если я не пресеку эти слухи, то завтра, возможно, все будут болтать о том, что я вышла замуж за Джейка Джилленхолла[10], если только сумеют произнести его имя.

— А как все было на самом деле? — спрашивает Билл.

Я съеживаюсь. Нелегко вести серьезный разговор с бывшим мужем о бывшем возлюбленном, сидя в кресле, которое борется за твое внимание.

— Я навестила своего старого приятеля, а потом он приехал ко мне. Мы просто друзья.

— Вы спали? — Билл заговорил точь-в-точь как Стефи.

— Зачем тебе это знать?

— Я пытаюсь понять — мы квиты?

Я в раздражении переключаюсь на «усиленный режим»; кресло начинает вибрировать, совсем как мои нервы. Очень приятно найти неодушевленный объект, который выражает твои сокровенные чувства.

— Ничего подобного, — отвечаю я. — Ты — человек, который ушел из семьи, нашел другую женщину и вообще вел себя как последний плейбой.

— Полагаю, ты видишь только одну сторону, — надменно отзывается Билл.

— Другой стороны здесь нет. Мы никогда не встанем на одну доску.

Билл поднимается и направляется в отдел «Уход за автомобилем». Я смотрю, как он пересекает зал, и не могу разобраться в своих ощущениях. Если я дала второй шанс всем своим бывшим парням, то неужели мой почти бывший муж не заслуживает того же?

— Поди сюда, — жестом подзывает он меня. — Тебе нужен говорящий манометр. Я его тебе куплю.

Я смотрю на прибор. Типичный для Билла подарок, и всего за пятнадцать долларов. С его точки зрения — высший шик!

— Срабатывает, если давление в шине падает ниже ста пятидесяти фунтов на квадратный дюйм, — объясняет он. — Недостаточное давление — первый враг колеса.

— Ну так победим врага, — смеюсь я. На секунду мы сближаемся, я позволяю себе это ощущение и чувствую себя воспрявшей духом.

Но долго это не длится. У Билла звонит мобильник, он смотрит на номер, ухмыляется и даже не думает отойти. Его буквально распирает.

— Привет, крошка. Отличная была ночь, а? — энергично вступает он. Очевидно, на том конце — женщина. Билл замолкает — видимо, слушает ответ, — а затем продолжает: — Конечно, ты не помешала, куколка. Я абсолютно один. Я ни с кем не хочу говорить, кроме как с тобой. — Он подмигивает мне и неторопливо отходит, не прерывая разговора.

Я смотрю ему вслед. И как я позволила себе на целых сорок пять секунд поддаться каким-то нежным чувствам по отношению к своему неверному супругу? Я была права, когда говорила со Стефи. Билл — скотина. Но больше всего я злюсь на саму себя. Когда он возвращается, я уже на грани взрыва.

— Кто это был?

— Так, ничего особенного. Просто женщина, с которой я встречаюсь, — беззаботно отмахивается Билл.

— Я хочу кое-что у тебя спросить. Что это за игру ты устроил в канун Нового года? Упрашивал меня пойти с тобой на свидание, привез мне газировки… И прочий вздор на тему: «Я хочу к тебе вернуться».

— Ну… был такой вариант, ноты, кажется, им не заинтересовалась.

— И по-моему, правильно сделала.

— Я тебя не понимаю, Хэлли. Мы столько лет были женаты. Ты мне очень нравишься. Почему тебя так пугает, что я встречаюсь с другой?

Может быть, если бы я не кипела от злости, я бы посмеялась над этим беспримерным кретином. Но все, что я могу сейчас придумать, — это швырнуть наземь подарок, который он хотел мне купить, и выйти из магазина. Не нужен мне его идиотский манометр. Мой враг номер один — это слишком большие надежды, а не какое-то там недостаточное давление в колесе.

На следующий день наступает моя очередь угощать соседей, и я рада, что у меня появляется возможность отвлечься. Гости начинают прибывать к четырем, а Беллини, привыкшая на Манхэттене аристократически запаздывать и не приученная к пригородному педантизму, появляется в двадцать минут пятого.

— Это отличная идея, — говорит Аманда. — Собраться всем вместе в воскресенье. В духе декаданса.

Беллини смотрит по сторонам, пытаясь понять, какой может быть декаданс в комнате, где сидят шесть современно одетых женщин. Если моя подруга ожидает мужского стриптиза, то стоит ее предупредить: самым шокирующим из того, что она сегодня увидит, будет подгоревший пирог с заварным кремом.

— Я никогда не бросаю двойняшек по воскресеньям. Это семейный день, — заявляет Аманда, объясняя тем самым, почему наше сегодняшнее собрание кажется ей столь противоестественным. — Но я рада немного отдохнуть от этого шума.

— А я рада отдохнуть от тишины, — говорит Стефи, которая недавно развелась.

— Бедняжка, — сочувственно произносит Розали. — Поверить не могу, что Ричард ушел.

— Когда ушел Билл, ты сказала то же самое, — напоминает Аманда.

— Каждый раз, когда мы собираемся, становится одним мужем — и одним поводом для беспокойства — меньше, — бодро говорит Дарли. — Совсем как в романе Агаты Кристи «Десять негритят».

Розали с надеждой смотрит на меня.

— Может быть, последний шанс?..

— Нет, — решительно говорю я. — Можно бесконечно хранить у себя всякое старье, но в какой-то момент ты понимаешь, что пора навести в шкафу порядок.

Я замолкаю, не испытывая никакого желания рассказывать о том, что случилось вчера: как я захотела повидать Билла, какая это была плохая идея (но ведь мы оба были обязаны попытаться) и как в очередной раз я обнаружила, что ничего не выйдет. Я не позволю Биллу снова растоптать мне душу. Мировой запас шоколадного печенья все-таки исчерпаем.

— Навести порядок, — повторяю я, возвращаясь к сказанному. — Нужно избавиться от того, что тебе не нужно, и больше об этом не сожалеть.

— Хотя всегда немного жалко, — говорит Беллини, пытаясь мне помочь. — Но, будь то старое платье или неверный муж, надо жить дальше. Именно этим мы сейчас и занимаемся, ведь так?

— Мне очень нравится! — восклицает Розали, хлопая в ладоши. Она, судя по всему, пропустила мимо ушей весь сарказм нашего разговора. — Как это замечательно, что Хэлли нас пригласила!

Мы перебираемся в столовую, где мои гостьи оставили свои сумки. Я заранее предложила каждой из них принести по крайней мере одну деталь туалета, которую они купили, но еще ни разу не надевали.

— Правила таковы, — говорю я. — У каждой из нас в шкафу висит какая-нибудь Большая Ошибка, с которой даже не снят ярлычок. Если повезет, то кто-нибудь из присутствующих сочтет ее своей Большой Удачей. А если нет, мы отдадим эти вещи на благотворительность и забудем о них навсегда.

— Мне нравится эта идея, — объявляет Аманда.

Беллини посмеивается.

— Когда я предложила эту игру Хэлли, она называлась «Обмани соседа».

— Это не Нью-Йорк, — ворчу я. — Мы не хотим никого обманывать.

— А я не прочь, — лукаво говорит Дарли. — Если таковы обстоятельства, почему бы не надуть соседа?

— Не тот случай, милая, — отзывается Беллини, похлопывая ее по плечу. — Вечеринки «Надуй соседа» вышли из моды в семидесятых.

Дженнифер хихикает.

— К слову, о том, что вышло из моды. Смотрите, что я принесла!

Она вытаскивает оранжевый вельветовый блейзер с яркой цветочной аппликацией на лацканах, и мы приступаем к делу. Большие Ошибки — почти все принесли по нескольку вещей — так и сыплются из сумок. Беллини забирает себе блейзер — она может пойти в нем в ночной клуб. А мой бесформенный костюм с юбкой плиссе, хоть и ненадеванный, не находит себе нового владельца. Дело в том, что он полнит в бедрах. Мы решаем отослать его Терри Хэтчер, вместе с шоколадным пирогом. Так или иначе, Терри будет выглядеть куда лучше, если прибавит хоть пару фунтов.

Проблема с узеньким платьем для коктейлей, купленным Беллини, не в том, что моя подруга кажется в нем слишком крупной. Скорее, она купила чересчур маленькое платье.

— Я нашла его у «Роберто Кавалли» сразу после того, как две недели просидела на диете из грейпфрутов и огурцов, — говорит Беллини, вытаскивая крошечное мини. — Даже тогда я с трудом в него влезла, но подумала, что однажды это случится. Я хранила это платье два года, ожидая вдохновения. Оно посетило меня сегодня утром, когда я решила от него избавиться. В конце концов, кто хочет быть такой тощей?

Мы смеемся в знак согласия и тоже решаем отослать платье Терри Хэтчер.

Потом наступает очередь Аманды; ее покупка не подверглась влиянию времени.

— Это «Мочино», цену на нее снизили с шестисот долларов до тридцати, — говорит она, доставая белую виниловую мини-юбку, украшенную по шву металлическими колечками. — Но кто захочет надеть такое?

— Хитер Локлер. Анна Николь Смит. Уличная проститутка с Сорок второй улицы. Постоянные клиентки «Лаки Чанг», — перечисляет Беллини.

— И я, — заявляет Дарли, выхватывая юбку из рук Аманды, очевидно, полагая, что теперь ей обеспечена хорошая компания. Я предпочитаю промолчать о том, что «Лаки Чанг» — это клуб трансвеститов.

— А ты, Стефи? У тебя есть Большие Ошибки? — спрашиваю я.

— Я купила вот это и подумала, что Ричарду понравится, — говорит она, раскладывая на столе комплект изумительного шелкового белья. На глаза у нее наворачиваются слезы. — Никто этого больше не увидит. Так что одна из вас может это забрать.

— Я возьму, — заявляет Дарли и протягивает руку. Она, как пылесос, готова поглотить все, что видит.

— Нет, — возражает Аманда и вырывает у нее белье. Неужели они подерутся? Я уже готовлюсь вмешаться и сказать, что точно такой же комплект любая из них может приобрести в магазине «Блумингдейл», но у моей подруги, оказывается, иная цель. — Сохрани эту вещь, Стефи, — твердо говорит Аманда. — Она тебе еще пригодится. У тебя будет другой мужчина. И тогда ты скажешь мне спасибо.

Стефи теребит кружева и вздыхает.

— Представить себе не могу, что у меня будет кто-нибудь еще. Вы не поверите, но я спала лишь с одним человеком, кроме Ричарда. Всего лишь с одним.

— И где он сейчас? — спрашиваю я.

— Понятия не имею. Но я никогда его не забуду. Его звали Питер. Высокий, широкоплечий. Самый лучший на свете. Мы с ним всю ночь разговаривали и мечтали завести шестерых детей.

— Ну и слава Богу, что ты за него не вышла, — заявляет Дарли. — Шестеро детей! Даже если бы вы остановились на пяти, только подумай о растяжках на животе!

— У меня тоже был свой Питер, — мечтательно говорит Аманда. — Наверное, как и у всех нас.

— Какое распространенное имя! — отзывается Розали. Она в своем репертуаре.

Аманда смеется.

— Моего Питера звали Жан-Поль. Очень сексуальный и очень богатый, чистокровный француз. Сейчас я могла бы жить в Париже. Конечно, я очень счастлива, что живу в Чеддеке, но, только подумайте, как все могло сложиться. — Она замолкает и, очевидно, погружается в мечты о том, каково это — быть мадам Жан-Поль (одной из тех француженок, которые никогда не толстеют), есть круассаны и пить шоколад.

— Даже у моей матери был свой Питер, — провозглашает Беллини. — Пару месяцев назад я гостила у нее, принялась листать старые альбомы и нашла выцветшую черно-белую фотографию. Какой-то красивый блондин стоит на пляже в обнимку с моей мамой. Я спросила ее, что это за парень, она взглянула на снимок и жутко покраснела. Она встречалась с этим мужчиной до того, как познакомилась с моим отцом. Человек, за которого она не вышла замуж.

— Сколько лет твоей матери? — любопытствую я.

— Шестьдесят пять. Представляешь? Она встретила отца сорок пять лет назад и с тех пор жила в счастливом браке. Я спросила, почему она до сих пор хранит эту фотографию, и мама ответила: «Иногда мне нравится о нем думать».

Мы замолкаем.

— Меня это слегка озадачило, — продолжает Беллини. — Что было бы, если бы моя мать вышла за этого светловолосого красавчика, а не за моего отца? Неизвестно. Может быть, меня бы не было.

— Или ты была бы блондинкой, — намекает Дарли. — Я имею в виду — натуральной блондинкой.

Я смеюсь.

— По неизведанному пути всегда можно пройти еще разок. Я это сделала.

— Правда? — спрашивает Стефи.

— Правда.

И я неторопливо начинаю излагать им историю своих поисков. Эрик, Рави, Кевин. Подруги смотрят на меня, широко раскрыв глаза. Вдруг оказалось, что я больше не Хэлли-мама, не Хэлли-адвокат, не Хэлли-реалистка. Я Хэлли — искательница приключений. Судя по изумлению на их лицах, с тем же успехом я могла бы рассказать своим гостьям о том, что собираюсь прыгнуть с небоскреба. В какой-то мере я так и поступила. Я рискнула — и вернулась на исходную позицию.

— Ничего себе. Это, наверное, было так забавно, — говорит Аманда. Судя по блеску в ее глазах, не иначе как она собирается поискать своего француза в Интернете.

— Да, — отвечаю я.

— У меня бы ушла целая жизнь на то, чтобы найти всех мужчин, за которых я не вышла замуж, — говорит Дарли.

— Разве еще остались мужчины, за которых ты не вышла замуж? — нежно спрашивает Стефи, явно намекая на то, что Дарли четырежды стояла у алтаря.

— Не важно, — объявляет Аманда. Она рассеянно берет вязаную фуфайку, принесенную Розали, и поигрывает помпонами. — Есть что-то увлекательное в том, чтобы взглянуть на прошлое с новой точки зрения. Думаю, это просто замечательно — то, что ты встретилась со своими бывшими парнями.

— А знаешь, что еще замечательней? — задумчиво спрашиваю я. — Я не просто увиделась с ними, но и вспомнила, какой была сама много лет назад. Меня привлекали такие разные люди: энергичный делец, чувствительный юноша, плохой парень. Наверное, примеривая различные индивидуальности, я отчасти пыталась понять саму себя.

— И которая же из твоих индивидуальностей носила эту вещь? — спрашивает Стефи, весело разглядывая чопорную блузку в цветочек, которую я решила принести в жертву.

— Та, которая хотела найти работу. Но не забывай, что я носила и вот это, — говорю я, прикладывая к себе узкое ярко-красное платье.

— Трое мужчин… — говорит Стефи, качая головой, как будто не может себе такого представить. Она снова щупает шелк. — Кто-нибудь еще остался в списке?

Я задумываюсь и покусываю ноготь. Кто-нибудь еще?

— Нет, — говорю я. — Больше никого.

Когда все уходят, мы с Беллини принимаемся упаковывать вещи, которые решено отдать на благотворительность. Прежде чем я успеваю закрыть коробку, Беллини решает засунуть туда же оранжевый блейзер, заявив, что где-нибудь на свете есть восемнадцатилетняя девушка, которая нуждается в нем больше, чем она.

Дело сделано, я завариваю чай, и мы садимся на кушетку.

— Итак, — говорит Беллини, прихлебывая, — теперь, когда здесь только мы, я могу это сказать. Ты ведь не была полностью искренна, когда ответила, что в твоем списке больше никого нет?

— С чего ты взяла?

— Я тебя знаю, милая. Ты выдаешь себя, когда грызешь ногти.

— Это безопаснее, чем ножницы. Если порезать кутикулу, можно занести инфекцию.

— Благодарю за совет.

На тот случай, если этого оказалось недостаточно, чтобы отвлечь внимание Беллини, я оглядываю поднос и замечаю, что принесла лимон, но забыла молоко.

— Боже, какая же я плохая хозяйка. Пойду принесу сливочник, — говорю я и делаю шаг в сторону кухни.

Беллини ловит меня за руку.

— Я не люблю сливки. Не люблю молоко. Терпеть не могу коров. Сядь.

Я подчиняюсь.

— Почему ты не любишь коров? Индусы, например, им поклоняются. У меня есть соевое молоко, если тебе так больше нравится.

— Гадость. И прекрати уходить от ответа.

Я вздыхаю.

— Беллини, я готова все тебе рассказать. Но мне будет слишком больно.

— Нужно пережить эту боль еще раз, чтобы можно было двигаться дальше, — говорит она. Такое ощущение, что она прочла слишком много книг по самоанализу.

— Это устаревшая метода. Современные психологи стоят за отрицание.

— Когда они успели? — спрашивает Беллини.

— Наверное, когда страховые компании отказались оплачивать клиентам те месяцы, которые они провели в кабинете психолога.

— Так отрицание тебе помогает? — интересуется она.

— Не очень. — Я пожимаю плечами.

— Кто это был? Ты его действительно любила?

— Не то слово… — Я замолкаю и мысленно возвращаюсь к тем трем головокружительным месяцам. Дик. Его ум, обаяние и нежность буквально свели меня с ума, не говоря уже о его роскошном особняке в Нэшвилле и шикарных вечеринках. Мы чувствовали себя такими взрослыми, сидя на веранде и попивая джулеп. Он сделал мне предложение через неделю после того, как мы познакомились.

— Его звали Дик. Я думала, мы поженимся, — говорю я.

Беллини кивает:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. У меня было девять или десять мужчин, за которых я собиралась замуж.

— Да, но в твоем случае дело не продвинулось дальше первого свидания.

Беллини делает гримасу.

— Ты так бесстрашно себя вела, когда Билл ушел. Так почему бы тебе не разыскать и этого, последнего?

Я смотрю в окно, в холодные серые сумерки.

— Он связан с Эмми.

— Твоей младшей сестрой, которая?..

— Да.

— Может быть, если ты с ним увидишься, тебе станет легче?

— Не знаю. Не уверена. Иногда, когда теряешь любовь, ты страдаешь. Но пока земля не треснет у тебя под ногами, ты даже представить себе не можешь, какой глубокой может быть чаша страдания.