Мужские сны

– Вот вам полотенце, и прекратите меня смешить, – строго сказала Татьяна, вдруг вспомнив о своем общественном положении и, увы, возрасте.

Он вытер подбородок, но не до конца. Татьяна вздохнула, встала, подошла к нему и старательно оттерла липкую сгущенку. Внезапно его руки обняли ее за бедра. Не успев опомниться, она оказалась у него на коленях.

– Вы с ума сошли, – попыталась она расцепить его руки.

– Нельзя дразнить мужчин, Таня, – спокойно, но глухо, с хрипотцой произнес Андрей. – Знаете детский стишок: «Вы не стойте слишком близко. Я тигренок, а не киска»?

– Ладно, тигренок, отпустите меня. Ведь это смешно: великовозрастная дама на коленях у молодого парня.

– А вы знаете, сколько мне лет?

– Нет, и знать не желаю. Мне вообще…

– Тридцать семь.

– Сколько?!

– Возраст многих поэтов и художников, ушедших в мир иной.

– Не может быть. Вы врете.

– Показать паспорт?

– Покажите.

– Он не со мной.

– Вот вы уже и финтите.

– Отнюдь.

– Так и будем сидеть, как Рембрандт с Саскией?

– Меня радует ваш культурный уровень.

– Андрей, я прошу вас, прекратите этот цирк! Завтра вам будет стыдно.

– А вам?

– А я завтра уезжаю.

От этой новости он ослабил объятия, и она, выскользнув из его рук на свободу, крикнула в сердцах:

– Ну вот что, убирайтесь ко всем чертям! Слышите?

– Хорошо. Успокойтесь. Только зачем все эти высокие слова о духовной поддержке сельчан, а, Татьяна Михайловна? Или «ради красного словца не пожалею и отца»?

– Хорошо. Я остаюсь. Но вам я больше не позирую. Понятно?

– А в этом уже нет острой необходимости. Композицию я выстроил, позу нашел, а лицо можно написать с другой женщины.

– Например, с Оксаны?

– А почему бы и нет?

Он встал и, не оглядываясь, вышел из дома.

Прижимая к груди охапку цветов, Татьяна шла по сельскому кладбищу. Она спросила у женщин, сидящих на лавочке возле одной из могил, не знают ли они, где находятся могилы Федора и Анны Кармашевых. Одна из женщин, подумав, вспомнила:

– Вон туда идите, на старое кладбище. Они на главной дорожке лежат. Оградка у них большая, зеленая. Найдете.

Татьяна и в самом деле быстро нашла это место. Стальную оградку, отметила она, красили не так давно, да и могилки ухожены. Значит, не забывают дети и внуки стариков. Татьяна вошла в оградку, положила цветы на могилы, постояла, потом села на скамейку.

Солнце многочисленными зайчиками играло на березовой листве, легким трепетанием отзывающейся на слабый ветерок. Синицы и трясогузки звонкой перекличкой праздновали рождение теплого июньского дня. Татьяна ни о чем не думала. Вернее, ее мысли, такие же легкие, как этот ветерок, не задерживаясь подолгу, летели и летели одна за другой беспечно, в пустоту. Это «легкомыслие» почти убаюкало ее, сидящую в оцепенении под сенью березы.

Но, видать, не суждено нам в зрелом возрасте в полной мере вкусить сладкий мед беззаботности, отдохнуть от тяжких дум и бесконечных дел.

– Ты что тут, касатка, устроилась? Родня, что ль, какая лежит в могилках-то?

Татьяна повернулась направо и увидела согбенное существо не более полутора метров ростом, в залатанной шерстяной кофте неопределенного цвета и длинной сатиновой юбке. Откуда взялась эта древняя старуха, Татьяна так и не поняла. Как будто с неба свалилась или вон с той большущей березы. Видно, несмотря на древность, она не потеряла ни слуха, ни зрения. Да и разум был в порядке.

– Мои дед с бабушкой здесь похоронены, – ответила Татьяна.

– Вона как! А ты, стало быть, Тамарина дочка?

– Да. А вы, бабушка, кто будете?

– Значить, живет Федькино семя, ничто ему не деется, – пробормотала старуха, не ответив на Татьянин вопрос.

– Да кто вы такая? – рассердилась на вредную старуху Татьяна.

– Кто я? Страдалица я вечная, вот кто я. И все через деда твово, окаянного. Прости, Господь, меня грешную!

– Да как вам не совестно, старому человеку, у могилы такое говорить? – возмутилась Татьяна.

– А ты послушай, что я тебе скажу. Он, Федька-то, на мово Гриню доказал в гепеу распроклятую. И расстреляли, изверги, мово Гриню, оставили меня с тремя сиротами. Кланька-то, меньшая самая, померла первой от голода. За ей уж и Петенька, сынок. Охо-хо, горе мое горемычное…

Старуха привычно запричитала, но вскоре снова заговорила:

– Я и старшего сына пережила. Помер он двадцать уж годков как. А мне ничто не деется. Не забирает меня к себе Господь. И за что мне такие мучения на земле? Может, там в рай попаду через эти страдания?

Татьяна решительно встала, вышла на дорожку между могилами, где стояла старуха, подошла к ней, заговорила жестко:

– Вот что, бабуля. Ты мне душу растревожила. Как мне теперь с этим жить? Пойдем-ка сядем на лавочку, ты мне все по порядку расскажешь.

Татьяна протянула к старухе руку, чтобы помочь ей, колченогой, дойти до скамейки, но та вдруг испугалась, подняла руки, как бы защищаясь от возможного удара. У Татьяны оборвалось сердце.

– Бабуля, милая, да что вы? Неужели я напугала вас? Господи, простите меня, пожалуйста. Пойдемте, вам отдохнуть надо. У меня с собой пирожки, конфеты. Пойдемте, – как можно ласковее уговаривала она старуху.

Старуха, сильно прихрамывая, все же пошла с Татьяной, села на скамейку, оперлась руками на свою палку.

– Расскажите мне, кто вы, как ваша фамилия, кто вам Гриня.

– Гриня-то? Муж. Кто же еще? А фамилия наша – Колчины. Григорий Пантелеймонович Колчин, родом из деревни Гороховка. А в Кармашах мои родители проживали. Гриня-то примаком был у тяти, а потом уж свою избу срубили, деток родили. Работал мой Гриня не хуже всякого. В колхозе не последний работник был. Председатель хвалил его. Даже грамоту дали в тридцать пятом. А в тридцать седьмом и доказал Федька на мово Гриню.

И снова старуха запричитала. Татьяна сидела как громом пораженная. Ее дед – доносчик? Не может быть! С детства она слышала о нем только хорошее. Передовик в колхозе, фронтовик, добрый семьянин. Нет, не могла бабушка Анна так сильно любить предателя. Тут что-то не то. Это поклеп. Самый настоящий поклеп.

– Бабуля, а вам-то самой сколько лет?

– Много. Восемьдесят девятый идет. В августе будет восемьдесят девять. Старая я, никудышная уже стала. А Гриня мой старше меня был. Он с двенадцатого года.

– Бабуля, я в областном городе живу. Я обязательно схожу в архив и разузнаю все об этом деле и о вашем Григории Пантелеймоновиче. Обещаю вам. И докажу, что мой дед – честный человек. Вот увидите!

– Как же ты докажешь? Ведь об это все знают.

– Кто «все»?

– Все Кармаши. У Татьяны все помертвело внутри. Не может этого быть! Почему молчала мама? И дядя Паша ни разу и словом не обмолвился. Она достала из пакета кулек конфет, пирожки в полиэтиленовом мешке, которые купила в столовой, и положила на столик.

– Возьмите, бабуля. Это не поминки, а просто мое угощение.

Татьяна встала и, не оглядываясь на старуху, пошла прочь с кладбища.

– Дядя Паша, я к тебе по двум очень важным вопросам! – сказала прямо с порога Татьяна, входя в дом Виталия.

Старик сидел за столом с газетой в руках.

– Сразу видать большого начальника, – усмехнулся он, откладывая газету и снимая очки. – Не успела войти, и сразу «вопросы» решать.

– Это очень серьезно, дядя Паша! Тут не до смеха. Скажи, ты знаешь старуху Колчину?

– Авдотью? Знаю, – кашлянул Павел Федорович и нахмурился.

– Я ее только что на кладбище встретила. И услышала такое, что чуть сквозь землю не провалилась.

– Хм. Знаю уже, с чем пришла. Понял. Эта Авдотья давно по селу звонит, что наш дед доносы писал.

– Доносы?! Неужели еще на кого-то был донос? Кроме Колчина.

– Были. На Шавкунова Семена. На Кармашева Степана. Их всех расстреляли в тридцатых.

– Господи…

Татьяна без сил опустилась на стул, уставилась невидящими глазами в угол комнаты. Они помолчали.

– Дядь Паша, ну почему раньше об этом никто не говорил? Неужели тебе все равно, что позорят имя твоего отца?

– Не знаешь ты ничего.

– Чего я не знаю?

– А того не знаешь, что вступался я за своего отца, и не раз. В советское-то время об этом помалкивали, боялись. Шушукались бабы, конечно, на завалинках, но вслух боялись говорить. А перестройка началась, и пошло. Из углов крысы повылазили навроде Симакова и давай «разоблачать» всех, кого не лень. В том числе и нашего отца опорочили. Ездил я дважды в район, с Виталием ездили, в райком сперва, а потом, когда партию закрыли, в районную администрацию. Бесполезно. Нет, говорят, сведений. Не сохранилось ничего с той поры. Теперь не докажешь, где черное, где белое.

– Симаков, говоришь? А ему-то что нужно?

– Как «что»? Когда в народные депутаты лез, ему, видишь ли, «программа» была нужна до зарезу. Вот он на этом «разоблачении» карьеру-то и сделал.

– Гад! А вчера лебезил передо мной, чуть ли не в пояс кланялся!

– Так ведь тогда он еще не в курсе был, что у нас родственница – большой начальник. Да ты, по-моему, в ту пору еще только поднималась по служебной лестнице.

– И то верно. Вот что я решила, дядя Паша! Завтра же возвращаюсь к себе, иду в областной архив, сутки, двое оттуда не вылезу, пока не найду дело Колчина. Обещаю тебе. А потом вернусь и принародно объявлю о полной реабилитации нашего деда. Вот так!

– Ох, Танюха, Танюха! За нелегкое, мужское дело взялась. Думаешь, тебе симаковы и прочие оборотни спустят, простят твою инициативу? Не тут-то было! Не знаешь ты жизни, милая! Хоть и забралась так высоко.

– Ничего. Пусть только попробуют на моем пути встать. Разве не кармашевская кровь во мне течет? Отступать я не собираюсь. Ну я побежала, мне еще в церковь надо заглянуть, предупредить… Ой! Совсем забыла. У меня ведь к тебе еще один, не менее серьезный разговор. Дядя Паша, а что, если наш старый дом отдать на время батюшке Алексею? Он с семьей во времянке ютится. Это флигелек возле церкви.

– Знаю.

– Вот я и подумала…

– Надо с Виталием посоветоваться.

– С Виталием? А он что, будет против?

– Ну… У него как-никак жена законная есть, дети…

– Понятно. Тогда вот что. Одна половина дома ведь наша с мамой? Вот пусть батюшка и занимает ее. А за дрова и электричество я вам заплачу.

– Ох и кипяток ты, Татьяна. Не зря, видно, тебя в начальство избрали. Остынь! Со стариком, чай, говоришь.

– Извини, конечно, дядя Паша, но уж какая есть. С характером. Но сам-то ты как считаешь? Чтобы ребятишки вместе с их матерью замерзали в этой халупе? Там и печь дымит. Батюшка сам ее перекладывал.

– Сам?

– А ты как думал? Что он сидит со своей попадьей и на блюдце с чаем дует весь день, как тот поп в Мытищах? Да он раствор собственноручно для художника таскает. Заметь, художника, а не штукатура. Ему рисовать полагается, а он с мастерком с утра до вечера на лесах торчит. Они вдвоем там, понимаешь, вдвоем за все село отдуваются. А остальным некогда или «жаба давит».

Небось и у тебя мыслишка закралась: а не растратчик ли спонсорских денег наш батюшка?

– Татьяна! – рассердился Павел Федорович. – Ты, смотрю, не на шутку разошлась.

– Да, дядя Паша, не на шутку. Не до шуток мне сейчас. Сам видишь. Ладно, пойду я. А ты все же Виталия предупреди. Я с этим домом от вас не отстану. До свидания!

Ее кто-то окликнул, когда она уже подходила к церкви. Татьяна оглянулась и увидела Оксану. Молодая женщина, осунувшаяся, бледная от бессонной ночи, стояла под тополем и теребила свою растрепавшуюся косу. Татьяна медленно подошла к ней, не зная, как вести себя со своей племянницей.

– Татьяна Михайловна, я хочу… мне надо…

Она вдруг разрыдалась. Татьяна положила руку на ее плечо, но Оксана сбросила ее нервным движением.

– Мне не надо вашей жалости! У соперницы сочувствия не просят! – выдавила она сквозь зубы. – Я взываю к вашему рассудку. Ведь вы уже немолодая, простите, зрелая женщина, к тому же занимаете такой пост. Вам не стыдно отбивать чужих мужчин?

– А тебе не стыдно обманывать мужа, маленькая дрянь? – вдруг взорвалась Татьяна, которую сегодняшние неприятности не только не выбили из колеи, а, наоборот, заставили мобилизовать все силы.

– Да как вы смеете?! Я учитель! Меня знает все село…

– Вот именно! В самую точку! Не в бровь, а в глаз! Все село тебя знает, а ты бегаешь как собачонка за чужим мужиком. Опомнись, Оксана!

– А вы? Вам не стыдно по ночам принимать молодых, как вы выражаетесь, мужиков?

– Не стыдно. Я свободная женщина, у меня нет мужа. И потом, не такой уж он и молодой.

– Откуда вы знаете?

– Паспорт видела.

– Ах, у вас уже и до паспорта дело дошло?

– Оксана, говори потише, на нас уже оглядываются. Ведь я-то скоро уеду, а тебе здесь детей учить.

– С ним?

– Что «с ним»?

– Уедете?

– Не знаю. Это ему решать.

– Вот именно! Пусть он сам решает. А вы прекратите сюда таскаться!

– Что?! Знаешь, не стояли бы мы с тобой на главной улице села, я бы такую затрещину тебе влепила! Впрочем, я могу это сделать прямо сейчас, если ты не уберешься отсюда.

Татьяна замахнулась. Разумеется, это был чистой воды блеф. Но он подействовал. Оксана испуганно вытаращила глаза, попятилась, а потом припустила так, что пятки засверкали. Татьяна грустно усмехнулась: «Истинная дочь своей мамаши. Не наша, не кармашевская порода».

В приделе вовсю кипела работа. Батюшка поднимал на леса раствор и воду, а Андрей штукатурил последние метры стены.

– Здравствуйте! – поздоровалась Татьяна.

– Здравствуйте, Татьяна Михайловна, – бодро поздоровался батюшка.

Андрей лишь кивнул и отвернулся к стене.

– А я пришла попрощаться. Завтра в шесть утра еду в город. Дело неотложное появилось. Но через два-три дня хочу вернуться. Симакова я предупредила. Так что без меня совещание по поводу спонсорства проводить не будут.

Она говорила это все специально для Андрея. Ее злило, что ей приходится оправдываться, объяснять свой отъезд домой. Но он как будто не слышал, увлеченный своим делом.

– Спасибо, Татьяна Михайловна, за заботу о нашем храме, – поблагодарил батюшка. – Богом да воздастся за труды ваши.

– Мне это не трудно, – смутилась она от столь высоких слов.

– А что за «неотложное дело»? – вдруг повернулся к ней Андрей.

Татьяну охватило волнение. Он ни разу не смотрел так пристально и нежно одновременно. Этот взгляд ее сведет с ума! Зачем он так смотрит?

– Дело? – переспросила она, не в силах оторваться от его глубоких, бездонных, словно морская толща, глаз. – Мне надо в областной архив по личному делу.

– А нам по пути. Я тоже собрался в город за красками.

Они не заметили, как неслышно покинул их батюшка. Они ничего не замечали вокруг. Андрей спрыгнул с лесов, подошел к ней вплотную. Она, не отдавая себе отчета, прильнула к нему. Ее руки были безвольно опущены, а голова слегка запрокинута, глаза закрыты. На губах блуждала не то улыбка, не то судорога страсти. Он вдруг крепко обнял ее, начал целовать сначала волосы, затем лоб, глаза. Стукнула дверь. Они отпрянули друг от друга.

– Здесь есть кто-нибудь? – раздался голос Виталия.

Он, щурясь и привыкая к плохому освещению после яркого солнца, вошел в помещение.

– Здравствуйте! А я…

Он замолчал, нахмурился, опустил глаза. Татьяна не успела изменить выражение лица, она еще не пришла в себя от любовного огня, охватившего ее тело минуту назад, и Виталий заметил это. Он все понял.

– Вы по делу? – невозмутимо спросил Андрей.

– Я? Нет. То есть да. Короче, можете забирать дом. Мы согласны.

Он круто повернулся и быстро вышел из придела. Татьяна опустила голову, закусила от досады губу. Андрей дотронулся до ее руки, но она отдернула ее.

– Что произошло, Таня? – глухо спросил Андрей. – Только что я видел перед собой совсем другую женщину. Такой ты и должна быть, понимаешь? Ты рождена такой, женственной, нежной, доброй. Это из-за него? Ответь! Из-за него? Ты чувствуешь себя виноватой? Значит…

– Ничего не «значит»! Андрей, не мучь меня! И потом здесь не место для подобных сцен. Мы богохульствуем.

– Ты права. Оставим этот разговор. Завтра я тоже еду в город. Увидимся!

Он вновь залез на леса и продолжил работу. Татьяна вышла из церкви, медленно побрела по дорожке в сторону улицы, но на середине остановилась, подумала, а затем решительно направилась к флигелю.

Всю дорогу они стояли в тамбуре и целовались.

– Я бы мог пригласить тебя в ресторан, но сейчас я на огромной мели. Потерпишь еще месяц? Мой агент обещает продать картину за приличную сумму.

– Потерплю, – шептала она, обвивая его шею обнаженными руками.

В тамбур заглянула проводница:

– Молодые люди, чай будете?

– Будем, – ответила Татьяна.

Они вошли в купе, где уже чаевничали две женщины, и сели на скамью.

– У меня с собой бутерброды и сгущенка, – тихо сказала Татьяна.

– Сгущенка? – лукаво спросил он и улыбнулся. – Люблю сгущенку.

Последние два слова он произнес шепотом, глядя на губы Татьяны. Она покраснела, уткнулась в пакет с провизией. Они попросили проводницу принести консервный нож, и Андрей открыл банку. Вскоре их спутницы встали, освободив место возле столика, а потом и вовсе вышли из купе, дабы не смущать «молодых».

Им казалось, что на людях они держат под семью замками свои чувства. Но и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – это влюбленные. Татьяна, окрыленная любовью, помолодела. И разница в возрасте была незаметна. Она заставила Андрея съесть два бутерброда, а сама едва справилась с маленьким кусочком. Ее аппетит сжигала страсть, которая завладела каждой ее клеточкой, парализовала волю и заполнила без остатка сердце. Отступили назад хлопоты и заботы. Ее уже не задевал так больно случай на кладбище, не трогали обидные слова Оксаны, не волновали напрасные признания Виталия. Андрей! Андрей! Андрей! Музыка его имени звучала в ушах, свет его глаз озарял путь, тепло его рук хранили ее плечи.

На перроне они расстались. Татьяна пошла через вокзал на стоянку такси, а ему надо было в другую сторону. Он скупо говорил о своих делах, а она не настаивала на его полной откровенности. Умная женщина, она понимала, что влезать во все мужские дела – значит губить отношения.

Она ехала в такси и новым взглядом смотрела на улицы и площади родного города. Как они преобразились! Стали шире, чище, красивее. Весь мир стал другим. Как она жила раньше без Андрея? Разве это была жизнь? Татьяна даже поежилась, поведя плечами. Серые, беспроглядные, пресные будни. И никакие суперпрезентации и встречи на высшем уровне не заменят и на секунду тех часов в тамбуре, что провела она вдвоем с любимым.

Тамара Федоровна поливала огурцы, когда увидела на дорожке дочь. Она не узнала Татьяну.

– Ты только из косметического салона, что ли? – спросила мать, бросив шланг и обнимая дочь. – Выглядишь как мои огурчики. Свеженькая, помолодевшая.

Татьяна рассмеялась и вновь удивила мать, теперь уже задорным смехом. Так она смеялась только в юности.

– Мамуля, я не из салона, я из тамбура! – Она покружилась перед матерью. – Я всем женщинам даю совет: поезжайте в тамбурах – и вы обретете свежесть и молодость!

– Ох, любишь ты загадками говорить! Пойдем в дом, я покормлю тебя первыми ягодами со сливками. Специально для тебя собирала.

Они сидели на тесной веранде за небольшим столом, покрытым белой скатертью в красный горошек. Татьяна уплетала ягоды со сливками – голод все же дал о себе знать – и слушала рассказы матери об урожае, о соседях по даче и прочих милых пустяках, которыми живет женщина в ее возрасте. Потом они прогулялись по участку и уселись на скамейке в тени старой груши.

– Мама, – уже другим тоном заговорила Татьяна, – ты что-нибудь знаешь о Колчиных, которые в Кармашах жили?

– Колчины? Знакомая фамилия… А! Знаю старуху Колчину. Она что, жива до сих пор?

– Да. Я видела ее недавно на кладбище.

– Ну и что?

– Ты ничего не знаешь о ее муже?

– Нет. Погоди! Его, кажется, арестовали в тридцатые годы. А почему…

– Мама, нашего деда обвиняют в доносительстве.

– Что?! Кто обвиняет? Эта Колчина? Да какое она право… Нет, не может быть! Ерунда какая-то!

– Нет, мама, это не ерунда, это очень серьезно. И статья есть в Уголовном кодексе о ложном обвинении, причем некоторые, которым это выгодно, могут добавить формулировку: «в корыстных целях».

– Господи, что ты несешь? Кому это выгодно? А ты разговаривала об этом с дядей Пашей?

– Да, разговаривала и пообещала ему сходить в областной архив, поискать документы, опровергающие этот поклеп.

– Поклеп. Так оно и есть. Настоящий поклеп! Не мог наш отец, честный человек…

Она вдруг заплакала, и эти материнские слезы окончательно опустили Татьяну с небес на землю. Она заторопилась обратно в город.

– Может, успею в архив, – сказала она, целуя мать на прощание.

В областном архиве она застала директора, которому и выложила все как на духу. Она понимала, что без его помощи ей не справиться с такой задачей. Директор, пожилой, седовласый, с благородными чертами, давно знал Татьяну и относился к ней с искренним уважением, без чинопочитания. Он вызвал к себе заведующую одним из отделов, маленькую сухопарую женщину в очках, и коротко, деловито, но очень деликатно, чтобы не ранить чувств Татьяны, объяснил ситуацию. Зинаида Петровна, так звали заведующую, пригласила Татьяну в святая святых – хранилище документов. Там она дала распоряжение молодой женщине, назвав ее Валей, найти все папки по Кармашам и Приваловскому району, к которому село принадлежало административно. Татьяна села за стол, стоявший у окна, и приготовилась к долгому ожиданию, но Валя быстро нашла три папки и подала их Зинаиде Петровне. Заведующая присела рядом с Татьяной и начала перебирать документы в папках. Прошел час, пока они не наткнулись на любопытный документ, проливающий свет на дело Колчина. Это был протокол собрания партячейки колхоза имени Сталина, существовавшего в то время в Кармашах. В повестке дня собрания значился вопрос о вредительстве на ферме. Собрание дало политическую оценку деятельности заведующего фермой Кармашева Степана Игнатьевича и доярки Луневой Ефросиньи Ильиничны. Подписали протокол секретарь партячейки Андросов, члены ячейки Рябой и Куско. Протокол вел Симаков Авдей Анисимович.

Если бы не фамилия «Симаков», Татьяна пропустила бы без внимания эту бумажку, пожелтевшую, исписанную мелким, корявым почерком. Она попросила сделать три копии с документа, поблагодарила сотрудников архива и поехала домой.

Вечером она ждала Андрея. В холодильнике стояли тарелки с приготовленными закусками, квартира вымыта и вычищена, в прихожей и гостиной благоухали цветы, привезенные с дачи.

Татьяна нарядилась в свое лучшее платье, капнула на запястье французские духи, поправила прическу. Ровно в восемь часов засигналил домофон. Татьяна срывающимся от волнения голосом спросила: «Вы к кому?» – и услышала сдержанное: «К тебе».

Он пришел с букетом чайных роз. В светлой рубашке, узких джинсах, тщательно выбрит и красиво пострижен. «Готовился к встрече», – улыбнулась про себя Татьяна, забывая, что сама готовилась не меньше, а скорее и больше его. В ее квартире он слегка тушевался. Не было в нем той привычной «развязности», которая подчеркивала его индивидуальность. Татьяна чувствовала это и сама испытывала некоторую неловкость. Куда исчезла та естественность, объединившая их в тамбуре вагона? А может, тогда и было то, что мы называем счастьем? Но ведь счастье – ускользающая, непостоянная величина. Повторить его миг еще никому не удавалось. Но люди не верят в эту простую истину и стремятся к повтору, как будто это понравившийся фильм, который можно смотреть заново, как в первый раз.

Они сидели на диване и держали в руках бокалы с вином. Разговор не клеился. Татьяну била дрожь. Она ждала инициативы с его стороны, но он тоже не мог переступить эту черту искусственности ситуации. Или не хотел? От него всего можно ждать. Непредсказуемость – еще одна составляющая его личности. Как мало она знает о нем! А он? Ведь он тоже в таком же положении. Ему тоже сейчас непросто. Татьяна решила разрядить обстановку чисто по-женски – спровоцировать мужчину на разговор-пикировку, этакую перебранку, когда «милые бранятся – только тешатся».

– Андрей, меня мучает один глупый, но важный для меня вопрос…

– Хм. «Глупый, но важный»? Как женственно это звучит! Ты знаешь, чем подкупить меня. Что ж. Постараюсь ответить, если он в моей компетенции.

– Ты меня проверял «на вшивость» в нашем фамильном доме? Ну, когда мы пили чай со сгущенкой.

– Вопрос, конечно, интересный, если не сказать, провокационный…

– Ты пытаешься выиграть время для ответа? Я застала тебя врасплох?

– И что за пунктик у некоторых – искать то, не знаю что?

– Мне кажется, что я попала в точку.

– И это тебя радует?

– Нет. Хотя вру. Немного радует. Ведь я достойно выдержала экзамен. Разве нет?

– Будь я понастойчивей, бастионы бы пали.

– Ты уверен?

– Не обижайся, я в хорошем смысле. А вообще я сожалею, что не добился взаимности.

– Где-то я уже читала подобное. Мужчина всю жизнь помнит и желает женщину, от которой не добился взаимности.

– Читала? А может, это тебе говорили? Например, твой незабвенный братец в Красном бору?

Татьяна вспомнила, к своему стыду, что Андрей был свидетелем дикой сцены с Виталием. И наверное, многое слышал. «Идиотка! Это тебе урок!» – отругала она себя.

Она не только не разрядила, а, наоборот, усугубила обстановку. Дальше говорить было не о чем, и она вновь стала деловой, энергичной, умеющей решать вопросы женщиной.

– Андрей, я знаю, к кому надо идти по поводу денег на строительство. Это директор Сталелитейного холдинга Семенов.

– Семенов? Слышал. Знаю. Но не слишком ли высоко? Туда надо иметь подходы.

– Он мой бывший любовник.

– Во как! Да вы, Татьяна Михайловна, бьете все рекорды по количеству зайцев в рукаве. Еще, значит, один сюрприз на голову бедного художника? «Куда мне до нее? Она была в Париже…», так?

– Андрюша, перестань! Неужели ты ревнуешь?

– А что, по-твоему, я не способен на такое общечеловеческое чувство? Ну-у, тебя послушать, так я Дракула какой-то.

Татьяна взяла из его руки бокал, поставила оба бокала на стол, обняла Андрея и поцеловала. Таким простым способом она и «разрядила» ситуацию, которая чуть было не зашла в тупик.

Она проснулась от ощущения полета. Или крылатости. Или легкости и невесомости. Да Бог с ними, с метафорами! Давно она не испытывала ничего подобного. С Семеновым все было не так. Разве что те три дня в казахской степи можно сравнить с этой ночью.

Андрей не был искушен в искусстве секса, как Семенов, но он был искренен и ненасытен, нежен и внимателен. А не эти ли качества ценит превыше всего женщина?

Он уже хозяйничал на кухне. Татьяна определила это по кофейному аромату, заполонившему всю квартиру. «Не хватало еще такой банальщины, как кофе в постель!» – подумала она и вскочила с кровати, надела шелковый халат и закрылась в ванной. Когда она зашла на кухню, то увидела неожиданное: Андрей сидел за столом, читал книгу, прихлебывая из большой кружки кофе. Второй чашки на столе не было. Татьяна сначала остолбенела, потом фыркнула, затем расхохоталась. При виде его недоумевающего лица ее разобрало еще больше. Когда наконец она смогла вразумительно рассказать о своей «тщетной предосторожности», рассмеялся, в свою очередь, Андрей. Татьяна прижалась к нему, поцеловала его в грудь, в шею, в подбородок, но когда он решил воспользоваться моментом и потянулся к ее губам своими, она выскользнула из объятий и потребовала сначала кофе. Он с удовольствием ухаживал за ней: наливал кофе, размешивал сахар, намазывал булочку маслом. Они долго завтракали, долго смотрели друг на друга. Она тонула в его глазах, он не отрывал глаз от ее губ. Эта любовная игра не могла продолжаться слишком долго и потому закончилась вполне логично. Когда они приняли душ, привели себя в порядок и вышли на улицу, был уже полдень. Андрея ждала встреча с его агентом, а Татьяна отправилась в Сталелитейный холдинг. Ради Андрея она была готова даже на такое унижение.

Секретарша, длинноногая, вышколенная, наглая, смерила ее взглядом и еще раз настойчиво потребовала «сформулировать повод внезапного визита, без предварительной договоренности». Ее не тронула высокая должность посетительницы. Очевидно, своего шефа она считала тем солнцем, вокруг которого крутятся всякого рода планеты, в основном жаждущие урвать свой кусок, то бишь свою толику тепла и света, коими по воле случая природа в избытке наградила ее солнцеподобного начальника.

– А вы ничего не формулируйте, – едва сдерживая закипающую злость, сказала Татьяна. – Назовите лишь мое имя. Или лучше возьмите мою визитку и положите ему на стол. Молча. Все поняли?

– Попробую, – фыркнула секретарша, метнув на нее яростный взгляд.

Через полминуты она вышла от директора и, не глядя на Татьяну, пригласила ее в кабинет.

Татьяна вошла смело, легкой походкой, с приподнятым подбородком. Он встал навстречу, зачем-то застегнул среднюю пуговицу светлого пиджака, протянул руку для рукопожатия. Татьяна едва заметно усмехнулась, но руку пожала.

– Какими судьбами? – задал он стандартный вопрос.

– Я по делу, – улыбнулась она вполне официально.

– Не сомневаюсь, – теперь улыбнулся он и показал жестом на кожаный угловой диван. – Присаживайся. Чаю? Кофе?

– Думаю, не надо слишком утруждать твою секретаршу, – отказалась Татьяна.

– Что, не понравилась? Признаться, и мне надоела. Слишком много рвения. Тогда я сам все организую.

Он энергично прошел к шкафам, занимавшим большую стену, открыл бар, достал коньяк, шоколад, фрукты. Вскоре все необходимое было на столе.

– За встречу? – поднял он рюмку.

– За встречу, – спокойно ответила Татьяна, про себя вздохнув, мол, без выпивки не решается ни один вопрос, и выпила всю рюмку, без остатка. – Я вот по какому вопросу, Са… Александр Николаевич. В Кармашах восстанавливается церковь, но нет генерального спонсора. А та мелочь, что была собрана случайными благодетелями, уже истощилась. Но воз, как говорится, и ныне там.

– Значит, ты предлагаешь нам взвалить на себя еще и церковь в Кармашах?

– Не совсем корректный вопрос, Александр Николаевич. Что значит «еще»? Лично я да и мой департамент обращаемся к холдингу впервые. Прошу это учесть.

– Прости. Я не это имел в виду.

– Александр… Саша, пойми, я бы никогда не пошла на такое унижение. Просить деньги у бывшего любовника, который меня бросил. Это ли не удар по женскому самолюбию? Но я ради дела готова в пояс тебе кланяться. Ты понял?

– Нет, не понял. Я не о спонсорстве. С ним все ясно. Я о нас с тобой. Ты только что обвинила меня в том, что я тебя бросил. Но это же наглая ложь!

Он вскочил, нервно прошелся взад-вперед по кабинету, закурил, сел рядом с ней.

– Ты хоть знаешь, Танька, что все десять лет, с того дня, как ты, да-да, ты меня бросила, я вижу тебя во сне? Разве ты забыла нашу поездку в Казахстан? Я помню все три дня до мельчайших деталей. Помнишь, как я учил тебя стрелять?

«Боже, еще один со своими снами», – подумала Татьяна, а вслух ответила:

– Да, помню, Саша. Но кажется, ты с облегчением вздохнул, когда я ушла. Разве не так?

– Дурак был. Ни черта не понимал, что такое настоящее счастье. Думал, что его можно купить. Извини за такую откровенность. Много у меня за эти годы перебывало баб. Все по евростандарту изготовлены, придраться не к чему, кроме… А! Да ты сама все понимаешь.

Он снова наполнил рюмки, не чокаясь, выпил, уставился куда-то в пространство. Татьяна смотрела на своего бывшего возлюбленного и не узнавала его. Конечно, и она не помолодела за эти годы, но Александра жизнь изменила круто. Седина, лысина, брюшко, глубокие носогубные складки, второй подбородок. Но главное – глаза, уставшие, в красных прожилках, с застоявшейся тоской и одновременно с беспокойным блеском. В общем, хоть и по плечу великану Проше большая ноша, но он лишь человек, не машина.

Александр взглянул на нее, грустно улыбнулся, похлопал по руке:

– Ладно, Танюша, не переживай. Решу я этот вопрос. С главными акционерами придется пободаться, но ничего, справлюсь. Обещаю. А тебе желаю… Нет, я все же эгоист в этом деле. Не хочу, чтобы ты была счастливее меня. Это тебе за мои сны.

Они встретились возле ее дома. Вскоре Татьяна кормила Андрея на кухне и слушала его рассказ о встрече с Беловым, его агентом.

– Представляешь, он давно мою картину продал, угадай, за сколько?

– Пять тысяч?

– Ты в какой валюте это назвала?

– Ну, не знаю. Неужели в долларах?

– Именно! Но не за пять, а за четыре! Какому-то американцу.

– Неужели? А где же деньги?

– Вот и я задал такой же вопрос. А он давай плакаться: мол, в долгах по уши, пришлось расплатиться в счет следующей картины. Но, говорит, следующую постарается впарить за пятерку. И тогда отдаст мне долг. Короче, скотина он! Я так надеялся на эти деньги.

– Андрюша, я уже сняла со своего счета деньги. На них и купим все необходимое для росписи. Пусть это будет мой спонсорский вклад. Все! Больше не ругаемся на эту тему!

– Хорошо. Только я возьму товарные чеки и отчитаюсь до последней копейки. Ну а как ты съездила к своему Семенову?

– Мне, похоже, повезло больше.

– Неужели?

– Семенов обещал спонсорство.

– Надеюсь, обошлось без ностальгического сиропа?

– Почти.

– Ну-ну. Так и знал. – С его лица слетело благодушие.

– Клянусь, это только с его стороны. А мне пришлось подыграть. Но это ради дела.

– Подыграть? И что ты делала?

Он даже отложил вилку. Татьяна нахмурилась. Ревность – это не только доказательство любви, но и сомнение в честности человека.

– Андрей, прекрати, ты обижаешь меня! Если бы я хотела обмануть тебя, я бы промолчала, а не стала выкладывать все, как было.

– И то правда, – нехотя согласился он. Но все же «кошка пробежала» между ними. Они сели к телевизору и молча смотрели какой-то сериал о сложных взаимоотношениях в обычной среднестатистической семье. Вдруг Андрей опустился к ее ногам, положил голову на ее руки, расслабленно лежащие на коленях, тихо произнес:

– Прости меня, ладно? Я законченный идиот.

– Никакой ты не идиот, – мягко возразила она, высвободив правую руку и проведя ею по его волосам. – Ты нормальный мужчина. Ревность – это нормально. К сожалению, она ранит, и, как обоюдоострый предмет, ранит обоих одинаково больно.

– Ты простила? – спросил он, целуя ее ладони.

– Да. Я теперь многое тебе прощу. Потому что люблю тебя.

Он замер, затем поднялся с колен, сел рядом, обнял ее за плечи. Она положила голову на его плечо, закрыла глаза. Они молчали, но это не тяготило их. Она чувствовала тепло и запах его тела, но в этот раз в крови не закипала безумная страсть, а разливалась бесконечная нежность к самому близкому и родному человеку.

Они решили съездить в церковь помолиться, поставить свечи. Татьяна помнила свое обещание, данное дяде Паше. Когда вышли на высокое крыльцо храма, Андрей сказал:

– Мне надо познакомить тебя с одним человечком. Это близко отсюда.

Дорогой Татьяна бросала на молчаливого Андрея взгляды, как бы спрашивая, куда и к кому он везет ее, но он ушел в свои думы и, по обыкновению своему, ничего не замечал.

Они позвонили в дверь квартиры на пятом этаже.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Это я, Андрей.

Дверь открылась, и Татьяна увидела красивую пожилую женщину. Она бросила на Андрея беглый взгляд огромных карих глаз, потом внимательно посмотрела на Татьяну.

– Здравствуйте, Полина Ефремовна, – вежливо поздоровался Андрей.

– Здравствуйте, не ожидала, – ответила та.

– Даша у вас?

– Где же ей быть? В этот момент в прихожую выбежала длинноногая девочка лет семи с глазами-незабудками.

– Папа! – радостно выкрикнула она и подбежала к двери.

– Привет, Дашутка, – со сдержанной лаской произнес отец.

– Проходите в дом, что же мы на пороге-то? – пригласила Полина Ефремовна, но без особого радушия.

– Познакомьтесь, это мой хороший друг, Татьяна Михайловна. А это моя бывшая теща, бабушка Даши, Полина Ефремовна.

– Очень приятно, – кивнула Андреева теща и отвернулась к Даше, которая ловила в этот момент хомячка, бегающего по дну большой коробки.

Они сидели в гостиной: Андрей и Татьяна на диване, Полина Ефремовна за столом.

– Папа, смотри, как подрос Тимка!

– О, да он не только подрос, но и растолстел! – рассмеялся Андрей, беря в руки зверька.

– Я его кормлю по всем правилам, правда же, бабушка? Овощами, крупой, витаминами. Он такой обжора!

– А Елена не скоро вернется с Кипра? – вдруг спросил Андрей.

– Через две недели, а что? – насторожилась Полина Ефремовна, поджав губы.

– Я бы хотел на неделю забрать Дашу.

– Ура! А куда мы поедем? – не дожидаясь ответа бабушки, захлопала в ладоши девочка и села рядом с отцом на диван.

– В деревню, на свежий воздух. Там овощи и витамины, – лукаво посмотрел на дочку Андрей.

– А можно я Тимку с собой возьму? Ему тоже свежий воздух полезный, правда же, бабушка?

– Правда, но мы ведь хотели поехать на дачу. Там клубника поспевает. Твои любимые пионы цветут.

– Не-ет, я хочу с папой, – закапризничала Даша, прижимаясь к отцовской руке.

– Ну, допустим. А условия там какие? Я имею в виду бытовые.

– А что «условия»? Условия…

– Условия отличные, – неожиданно подала голос Татьяна, перебив Андрея. – Даша сама выберет, где ей жить – либо в старинном деревянном доме, то есть в настоящей деревенской усадьбе, либо в современном коттедже.

– Ура! – опять обрадовалась девочка, подпрыгивая на диване. – Хочу в старинном доме, в усадьбе. А это дворец?

– Почти, – улыбнулась Татьяна.

– Ну, не знаю, не знаю, – скептически сморщила рот пожилая женщина, ревниво следя за внучкой, вцепившейся в руку отца. – Лена не приветствует эту деревенскую идиллию. Там разная инфекция, клещи. Конечно, мы ставим прививки, но…

– Но на даче такие же условия, – возразил Андрей, который уже терял терпение, и в его интонациях появились холодок и обычная его «развязность».

– Не беспокойтесь, Полина Ефремовна, все будет в порядке. А хотите, приезжайте к нам сами, – поспешила замять наметившиеся трения Татьяна.

– Ну что вы! У меня полив, прополка. Я и так с Дашей задержалась в городе. Но за приглашение спасибо. – Она впервые внимательно посмотрела на Татьяну и даже слегка улыбнулась ей.

– Папа, а там коровы есть?

– Есть. Целое стадо.

– А их дети?

– Телята? Тоже. Как же без них?

– Класс! Вот Сюзанка обзавидуется, когда я ей портрет коровы покажу. А у тебя есть фотоаппарат, папа?

– Есть.

– А какой? У нас с мамой знаешь клевый какой…

– Даша, ты опять? – строго оборвала девочку Полина Ефремовна. – Мы же договорились, никакого сленга, типа «клевый» и прочее.

– Мы возьмем с собой японский цифровой фотоаппарат, Даша, – сказала Татьяна, напропалую выручая Андрея.

– Класс! – забыв о предупреждении бабушки, крикнула Даша и помчалась в другую комнату.

Вскоре она прибежала с куклой, плюшевым псом и альбомом с красками.

– Вот, папа, их придется взять с собой. Без них никак нельзя, понимаешь? А в альбом ты нарисуешь природу, разные пейзажи, ведь правда же?

– Правда, – обнял дочь растроганный Андрей.

Татьяна уложила в гостиной уставшую от новых впечатлений и подготовки к предстоящей поездке Дашу и на цыпочках вошла в спальню. Андрей лежал на кровати и ждал ее.

Она хотела выключить светильник, спрятанный под панелью в стене и едва освещавший часть комнаты, но Андрей попросил:

– Не выключай.

– Но я хочу спать, – не поняла Татьяна, – завтра раным-рано вставать…

– Дверь закрой на ключ и не выключай свет, – особым тоном произнес Андрей.

– Вот еще! – смущенно фыркнула Татьяна, но дверь послушно заперла.

– Молодец, а теперь снимай халат. Та-ак, умница.

– Прекрати, мне стыдно, – покраснела Татьяна. Она стояла перед ним в тонком кружевном белье в извечной женственной позе – сомкнув колени, отставив правую ступню чуть в сторону и выпятив, тем самым дополнительно округлив, левое бедро.

– У тебя великолепная форма груди. Зачем тебе лифчик? Ты могла бы вполне обойтись без него.

– Ага. Представляю, как явлюсь в таком виде на свою службу. Мужики обалдеют.

– Вот об этом я не подумал, – ревниво сказал Андрей.

– Да я не в том смысле…

– Я понимаю. И жду продолжения, – чуть подался вперед Андрей, приподнявшись с подушки и закинув руки за голову.

– Ну хватит! – резко сказала она, поворачиваясь к выключателю.

Он опередил ее, вскочив с кровати и подойдя к ней вплотную.

– Я все сделаю сам, – тихо прошептал он, обнимая ее за талию.

Он расстегнул лифчик, медленно, очень медленно снял его, бросил на стул. Затем, склонившись, провел языком сначала по одному соску, затем по другому. Татьяна почувствовала озноб, но не шевельнулась. Его ладони в том же медленном темпе скользили по ее телу сверху вниз, как бы изучая его. Он будто рисовал его контуры, тщательно обводя руками все выпуклости и впадины. Опьяненная незнакомой, до судорог сладкой истомой, она не заметила, как осталась без одежды, совсем обнаженной.

– Постой так секунду, я сейчас, – шепнул он и снова лег в постель.

Она стояла перед ним и, странно, теперь не чувствовала стыда. Наоборот, она наслаждалась произведенным эффектом. Его потемневший взгляд из-под полуопущенных ресниц, учащенное дыхание, стиснутые челюсти – все говорило о том, что она прекрасна, что ей незачем стесняться своего тела. Татьяна повернулась вокруг своей оси, а потом медленно пошла прямо на него, уже раскинувшего руки для объятий.

Потом они еще долго не могли уснуть. Лежа на его плече, Татьяна вдруг сказала:

– А мне понравилась твоя Даша. Как жаль, что я не могу родить тебе еще одну.

– Лучше сына.

– Сына? Но…

– Еще не поздно. Ты только не тяни. И забудь дурацкие предрассудки. Твое тело еще очень молодо. Как его там, целлюлит, что ли, пресловутый у тебя отсутствует, кожа – бархат…

– «А губы – коралл, хороши также грудь и улыбка», – рассмеялась Татьяна.

– Все-то ты в шутку превратишь, а я вполне серьезно.

– Представляю физиономию Гаврилыча, когда приду оформлять декретный отпуск. Ха-ха!

– Дурочка ты моя! – Он крепко прижал ее к себе, чмокнул в переносицу, прошептал: – Спи! Я завел будильник на пять утра. На сон осталось всего ничего. Спокойной ночи, солнышко!

В вагонном окне проплывали деревья, кусты, поляны, маленькие полустанки, дачные поселки, деревни и большие села. Даша теребила отца и Татьяну, обращая их внимание то на причудливые облака, то на высокие сосны, то на деревенских ребятишек с ведерками ягод в руках, которые махали вслед проезжающему поезду. Андрей реагировал скупо, задумчиво глядя вдаль, а Татьяна, наоборот, живо откликалась на каждую реплику любознательной Даши. Ее серьезные, основательные ответы нимало не походили на заискивание и тем более сюсюканье с девочкой. Она сразу нашла верный тон, который сделал их подругами: искренний, теплый, но без излишней фамильярности.

Устав от долгого стояния в коридоре, они отправились в вагон-ресторан, заказали отбивные и чай с пирожными. Даша, впервые оказавшаяся в такой обстановке, ела с аппетитом, не забывая при этом посматривать в окно и задавать вопросы. Потом они купили колоду карт у заглянувшего к ним в купе продавца с корзиной, заполненной всякой всячиной, и начали играть в подкидного дурака. Выяснилось, что Даша знает эту игру. Она дважды уверенно обыграла их обоих. Андрей смешно ошибался, путая масть и козырей, а может, делал это специально, но Татьяна сердилась всерьез, а Даша заливисто хохотала, падая от смеха на полку.

В автобусе до Кармашей Даша ехала, не отрываясь от окна. Теперь она молчала и лишь при въезде в село, увидев рыжую корову на лужайке перед чьим-то домом, обрадованно переглянулась с Андреем и спросила:

– Мы ее сфотографируем?

На площади они расстались. Андрей с Дашей направились к храму, а Татьяна – к своим родственникам, чтобы взять ключи от дома и вообще сообщить о своем «втором нашествии». Ее встретил дядя Паша, подметавший веником розовую дорожку.

– О-о, пожаловала племяшка! Ну здравствуй, проходи, рад тебя видеть. Я только что окрошку сделал, поедим.

– Нет, спасибо, я в поезде поела. Дядь Паша, я по делу.

– Ну разумеется. Как это ты, да вдруг без дела?

– Я серьезно. Во-первых, хочу попросить ключи от дома…

– А-а, все-таки батюшка собрался переезжать?

– Пока нет. С неделю я сама там поживу, а потом уж и батюшку перевезем. Я ведь приехала по поводу спонсорства для храма. В городе договорилась с директором крупного предприятия о финансировании. Теперь хочу привлечь местных предпринимателей.

Они уселись на скамейку под сиренью. Павел Федорович внимательно слушал Татьяну, даже очки надел, чтобы получше видеть румяное от волнения лицо племянницы.

– И еще одно дело. Очень важное для нас всех. Была я в архиве, где мне сделали копию с весьма любопытного документа. Вот он. Хорошо, что ты в очках. На, читай.

Татьяна подала старику листок с ксерокопией протокола и напряженно ждала его реакции на документ. Павел Федорович читал долго. Наконец отложил листок и задумчиво произнес:

– Значит, протокол вел Авдей Симаков…

– Он родственник вашего главы?

– Да. И близкий. Дед он его. Вот кто! Поняла? Так это что получается, Таня? Этот Авдейка Симаков – помню я его, забулдыгу, – судил уважаемого на селе труженика, передовика, честнейшего человека Степана Кармашева? Так выходит?

– А что, никто в селе не знал об этих партсобраниях?

– Откуда? Партийцев было раз-два и обчелся. Да они и не распространялись шибко-то о своих шабашах.

Схватят свою жертву, как паук муху, и держат в своих тенетах, пока все соки не высосут. А потом еще и НКВД довершит злодейство – растопчут, раздавят человека, заставят подписать на самого себя поклеп. А тех, кто не подписывал, избивали до смерти или расстреливали.

– Но ведь этот документ еще не доказывает, что именно Симаков доносил на односельчан.

– Впрямую не доказывает, а задуматься заставляет. Его внук-то, может, для того и горлопанил на собраниях, чтобы от своего деда внимание отвести?

– Возможно. И все же какая связь между нашим дедом и Колчиным? Откуда пошел этот слух?

– Какая связь? Да самая обыкновенная связь. Отец наш был бригадиром, а Колчин у него в бригаде рядовым колхозником, а потом недолго побыл звеньевым. Получилось, что бригадира не тронули, а простого работника замели. Вот люди и начали строить догадки кто во что горазд. А ведь тогда и за анекдот могли расстрелять. Откуда нам знать, что Колчину приписали в вину?

Они помолчали.

– Дядя Паша, я решила пойти к Симакову и показать этот документ.

– Для чего?

– Чтобы он пошел к Авдотье Колчиной и признался, что зря обвинял нашего деда.

– Шантаж, значит, хочешь применить?

– Называй это как хочешь, но сидеть сложа руки я не могу.

– Я считаю, что нужны другие доказательства, покрепче, повесомее. Чтоб не мог этот слизняк вывернуться под их тяжестью.

– Ладно. Время покажет, как действовать дальше. Подождем немного.

Татьяна нашла Андрея с Дашей на берегу Огневки. Они кидали камешки в воду, соревнуясь, кто кинет дальше. Отец явно играл в поддавки, поэтому в соревновании победила дочь. Татьяна предложила искупаться, на что девчушка ответила восторженным визгом, а Андрей неопределенно хмыкнул, погруженный, как всегда, в свои мысли. В итоге Татьяна с Дашей побежали в воду, оставив Андрея одного на берегу додумывать нечто далекое от мирской суеты. Вдоволь накупавшись, они переоделись в сухое и только тогда заметили отсутствие Андрея.

– Папа! – несколько раз крикнула обеспокоенная Даша.

Татьяна предложила поискать его в церкви. Она оказалась права. Андрей стоял перед стеной со свежей штукатуркой и, шевеля губами и щурясь, осматривал ее сверху вниз и слева направо. Так и стояли минут пять. Он – перед своей будущей росписью, мысленно представляя ее композицию и колорит. Татьяна – глядя на одухотворенное, отрешенное лицо своего любимого. А Даша – рассматривая необычное помещение. Их молчаливое созерцание нарушил отец Алексей:

– Вот вы где? Добрый день, Татьяна Михайловна! Что же вы, с дороги, не пообедав, не отдохнув, сразу за дела? Матушка Ирина ждет не дождется вас. Ваши любимые караси уже остыли. Пойдемте, пойдемте, милости просим к нашему столу!

Они сидели у хлебосольных хозяев маленького флигеля, наслаждались стряпней Ирины и слушали рассказ отца Алексея про его неудавшийся поход за щуками.

– Это вам не глупые карасишки. Щука – рыба с характером, со своим, если говорить образно, менталитетом. И подход к ней нужен особый. Надо изучить повадки, все ее хитрые уловки. А я напролом полез. Думал, крючки специальные купил, наживку насадил – и щука в кармане. Не тут-то было!

– Я боюсь, что в Огневке скоро ни щук, ни карасей не останется, – сказал Андрей. – Вы видели, что творится у Красного бора? В прошлом году мусор сбрасывали в глиняный карьер, который в ста метрах от берега, а нынче этот карьер уже переполнен и мусор вываливают чуть ли не в воду. Это же экологическая катастрофа. Если такими темпами пойдет загрязнение, то Кармашам как населенному пункту придет конец.

– Я об этом говорил с местными представителями власти, – сокрушенно покачал головой батюшка, – но слышу в ответ лишь: «Не в нашей компетенции». Мол, машины с мусором идут сюда чуть ли не по отмашке высшего начальства. Кого конкретно, я так и не добился.

– Думаю, что завтра мы соберем все же совещание с местными предпринимателями и руководителями всех рангов, – твердо решила Татьяна. – Сначала речь пойдет о строительстве храма, а потом я хочу задать вопрос по Красному бору. Посмотрим, что об этом скажут люди. Отец Алексей, ваше присутствие было бы очень желательным. Посидите, послушаете, может быть, выскажете свое мнение…

– Буду обязательно, – пообещал батюшка.

До дома на Береговой добрались уже вечером. Пришлось еще зайти в магазин за хлебом. Остальное все привезли с собой из города: консервы, чай, сахар и прочие продукты, а также электрический чайник, простыни, одежду. Хомячка Тимку решили все же оставить на попечение Полины Ефремовны.

Даша с любопытством разглядывала двор и постройки, с трепетом первооткрывателя входила в сени. Андрей по пути объяснял ей значение этого слова, а Даша вспомнила строчку из стихотворения: «Ласточка с весною в сени к нам летит». В доме она быстро обошла все комнаты, залезла на печку, потом с помощью отца заглянула на полати.

– А где здесь телевизор? – вдруг спросило дитя двадцать первого века.

– Телевизора здесь нет, – ответил Андрей и спросил, где она хочет спать.

– В маленькой комнате, – не задумываясь ответила девочка и отнесла в горенку бабушки Анны свою куклу Настю и плюшевого пса по имени Эндрю.

Она уложила их на железную кровать, а ей самой Татьяна постелила на бабушкиной. Вскоре девочка, утомленная всеми этими событиями, обрушившимися на нее за один день, уснула. А Татьяна вышла во двор, где под навесом сидел задумчивый Андрей.

– Можно я закурю? – спросила Татьяна.

– А? Да. Конечно. Зачем ты спрашиваешь?

– Ты не устал?

– Нет. От чего уставать? От безделья? Я уже потерял целую неделю. Сейчас думаю, как наверстать. Утром я уйду рано. Как нам быть? Тебя будить не хочется, а раскрытым дом нельзя оставлять. Мало ли…

– Ничего. Я встану, а потом опять завалюсь, – улыбнулась Татьяна.

– Ты записала мой сотовый?

– Ага. Уже забила в «память».

– Таня, я на ваше совещание, естественно, не пойду, некогда, а как нам быть с Дашкой?

– Не беспокойся. Она побудет с дядей Пашей. Я отведу ее к своим, на Октябрьскую. Там тоже раздолье – большой дом, сад, кошка Муська. Так что скучать она не будет.

– Ну и прекрасно, – пробормотал он и заглянул своим волнующим взглядом в ее глаза, полные ожидания.

Дядя Паша искренне обрадовался девочке. Он с удовольствием отвечал на бесчисленные Дашины вопросы и сам спрашивал о ее городском житье-бытье. Татьяна с легким сердцем оставила их в саду под яблонями, где они расположились на столе с картами и домино, и отправилась прямиком в администрацию.

Симаков встретил ее с подхалимскими ужимками, но всячески подчеркивая свою значимость как главы большого села с десятью тысячами населения.

– Не беспокойтесь, Татьяна Михайловна, народ будет. Мы уже всех оповестили. Предупредили об особой важности мероприятия. Ровно в шестнадцать ноль-ноль начнем.

– Хорошо. Я буду в это время. Скажите, а из районного центра кто-нибудь из руководства приедет?

– А как же! Без них мы ничто. Как мы без вышестоящих-то будем брать на себя такую ответственность? Что вы, Татьяна Михайловна! Должен подъехать Вепрев, зам. главы муниципального образования. Кроме того, крупные предприниматели из Привалово. Хе-хе! Мы их тут называем «приваловскими миллионерами». В общем, полное представительство. И конечно, ваше присутствие, как говорится, главная фишка на совещании.

– Я бы хотела пригласить и районного прокурора.

– Прокурора? – опешил Симаков. – Но… не совсем понимаю, что ему тут делать. Криминальных вопросов на повестке нет, так что…

– И все же позвоните ему и пригласите. От моего имени, если уж на то пошло. Договорились?

– Ну хорошо, я позвоню… Не знаю, будет ли у него время. Он человек занятой.

– Мы с вами тоже не в бирюльки собираемся играть. – Впервые в ее голосе появились металлические нотки.

– Да-да, разумеется, – растерянно бормотал Симаков, вытирая платком пот на жирном лице.

До четырех часов была уйма времени. Татьяна вернулась на Октябрьскую и застала во дворе такую картину: на открытой площадке, где обычно жарили шашлыки, стояла большая пластмассовая ванна, наполненная водой, и в ней сидела довольная Даша. Она играла какими-то пупсами, а Павел Федорович сидел на лавочке и читал газету.

– Вот нашел в сарае Оксанкины куклы, вытащил оттуда же старую ванну, налил теплой водички. В самый раз в такую-то жару. Пусть побрызгается маленько. Потом пойдем клубнику с грядок собирать, так ведь, Дарья?

– Угу, – согласилась Даша, не отрываясь от игры.

– Надо только в сухое потом переодеться. Есть во что?

– Есть. От Оксанки много чего осталось. Я в комоде щас посмотрю.

Павел Федорович пошел в дом, а Татьяна села на скамейку. У калитки остановился грузовик, и вскоре показался Виталий.

– О! Какими ветрами снова в Кармашах? – удивился Виталий, пряча радость от неожиданной встречи.

– Я же говорила дяде Паше, что скоро вернусь.

– Ну, от бати информации не дождешься. Ему бы в разведке служить.

– Ты на обед?

– Ага. Сейчас только умоюсь. А это что за барышня в ванне?

– Это Даша, дочка Андрея.

– Андрея, художника? У него что же, и жена есть?

– Нет. Они живут отдельно.

– Мои папа и мама развелись, – вступила в разговор Даша. – А вы кто?

– Я-то? Брат вот этой тети.

– Тети Тани?

– Ага. Только не родной, а двоюродный.

– А что такое «дворо… двороюродный»?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Виталий. – Двоюрод-ный. Поняла?

– Ага. Дваюры-дный, – повторила она по слогам, интерпретировав незнакомое слово. – Хм, значит, два Юры – ваши братья? А где же там тетя Таня?

– Ну ты совсем меня запутала. Ладно, подрастешь, поймешь значение этого слова. Давай-ка вылазь из воды! Вон дед полотенце принес.

Виталий вытащил Дашу из воды, отнес на скамейку. Татьяна взяла полотенце, тщательно обтерла девочку, а потом переодела ее в хлопчатобумажные шортики и футболку, оставшиеся от Оксаны.

Девочка с удовольствием помогала накрывать стол для обеда. Она раскладывала ложки и вилки, бегала в дом то за хлебом, то за тарелками. Виталий, умывшись и переодевшись в чистую рубашку, выглядел помолодевшим. А может, причина была в другом? Мы стареем от нелюбви и уныния, а если любим, пусть даже без взаимности, то внутренний свет, что горит в нас в это время, озаряет наши лица, придает блеск глазам, разглаживает морщинки.

– Сегодня в четыре совещание у Симакова, – сообщил Виталий, накладывая сметану в горячий борщ.

– Я знаю, – ответила Татьяна. – Ты приедешь?

– А как же. Раз уж мы с тобой первые инициаторы, отступать не будем и инициативы никому не отдадим. Так?

– Так. А еще я бы хотела поднять вопрос о Красном боре. Ты только пока об этом никому. Хорошо? Хочу застать Симакова врасплох. Посмотрим, как он выкрутится.

– Этот выкрутится. Скользкий змей. Мы тут как-то толковали с мужиками по этому поводу. Есть подозрение, что берет «на лапу» наш глава. Его хорошо «подмазывают», вот он и позволяет втихую сваливать отходы возле села.

– Вот оно что. Теперь картина проясняется. Хорошо бы узнать точно, кто сюда привозит этот мусор.

– Ну, это не такой уж и секрет. Двух паразитов я могу назвать со стопроцентной уверенностью. Один – директор лакокрасочного завода Плужников, другой – директор, он же владелец, стекольного завода Минченко. А кроме того, сюда вывозят бытовой мусор из Привалово. Это уже надо спрашивать с коммунальной службы муниципального образования, то есть Приваловского района.

– Понятно. Хорошо, что мы с тобой заранее поговорили. Теперь я не буду блуждать в полной темноте.

– А мы на речку пойдем? – не выдержала долгого молчания Даша.

– На речку? Пойдем, – ответила Татьяна. – И возьмем фотоаппарат. За нашим на Береговую долго возвращаться. Виталий, у тебя есть «Полароид»?

– Где-то был. А может, новый, цифровой?

– Нет, нам снимки делать некогда.

– Да чего их делать? Вон на Колькином компьютере в два счета. У него фотопринтер есть.

– Нет, все равно некогда.

– Ладно, сейчас схожу принесу.

Татьяна с Дашей перешли мост через Огневку и вскоре были возле Красного бора, как раз у карьера, переполненного всевозможным мусором. Вокруг карьера уже были навалены свежепривезенные отходы.

– Фу! Как здесь пахнет! – зажала нос девочка.

– Ничего, потерпи. Мы сейчас все это безобразие сфотографируем и уйдем отсюда на чистое место.

Татьяна сделала с десяток снимков во всех ракурсах. Она даже сняла крупным планом обрывок газеты, торчащей из полиэтиленового мешка. На обрывке жирным шрифтом значилось: «Приваловские вести». «Неплохой заголовок для фельетона можно придумать. Например, “Приваловские взвеси” или “Приваловские свезли”», – подумала Татьяна, в которой взыграла кровь журналиста. Когда-то, после окончания университета, она работала корреспондентом областной газеты и сделала себе имя как яркий фельетонист. Немало врагов нажила в те годы. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы ее не пригласили на работу в городское управление культуры.

Со свалки они направились в сторону храма. Даша то бежала вприпрыжку впереди, то отставала, срывая ромашки и розово-белые цветы тысячелистника. Татьяна любовалась грацией и живостью девочки, ее радостным восприятием всего нового, детской безыскусностью и доверчивой добротой. Невольно она замечала Дашино сходство с Андреем, особенно похожи были глаза, и это еще сильнее привязывало ее к девочке.

– Папа! Смотри, какой букет я тебе нарвала! Это тебе подарок. – Звонкий голосок Даши эхом раскатился по приделу.

– Спасибо, дочь, – сдержанно ответил Андрей, спрыгивая с лесов и подходя к Даше. – У, какой красавец! Где же такая красота растет?

– Возле речки.

– Не хватает желтого цвета. Лютиков бы сюда или купавок.

– Купавки уже отошли, – сказала Татьяна. – Андрей, мне скоро на совещание, а Даша к тебе просится.

– Да, я хочу с папой. Можно мне посмотреть?

– Нет, Даша, здесь пока нечего смотреть. Вот начну роспись, тогда посмотришь. Я отведу тебя к матушке Ирине. Пока побудешь с ней, хорошо?

– А матушка – это кто?

– Это жена священника, отца Алексея. Ты так ее и называй – матушка Ирина. Поняла?

– Угу. А она в чем, в черной рясе?

– Нет, в рясе ходит священник. Она в обычной одежде. Ну, пошли!

Татьяна проводила их до флигеля и поспешила в администрацию.

В кабинете Симакова собралось около тридцати человек. Секретарша бегала по соседним комнатам в поисках дополнительных стульев. Наконец всем нашлось место. Открыли настежь окно, чтобы не задохнуться в такой тесноте. Симаков вполголоса сообщил Татьяне Михайловне, что прокурора вызвали в область и он не примет участия в совещании, затем постучал карандашом по кувшину с водой, призывая к тишине.

– Господа, – произнес он хрипло и закашлял, прочищая горло. – На повестке дня известный всем, как говорится, до боли финансовый вопрос реконструкции Благовещенского храма. Ему в этом году исполняется сто двадцать один год. К сожалению, реконструкция слишком затянулась по объективным причинам, и мы не успели открыть его к обещанному юбилею, стодвадцатилетию. Вот об этом и пойдет сегодняшний разговор.

Симаков говорил в таком духе минут десять. Люди уже начали шептаться, переговариваться о своих делах, ерзать на неудобных стульях. В дверь постучали, и вошел отец Алексей. Многие приподнялись с места, приветствуя священника. Он осенил присутствующих крестным знамением и сел на предложенный кем-то стул. Симаков снова прокашлялся и продолжил чересчур затянувшуюся преамбулу. Вдруг с места выкрикнули:

– Анатолий Григорьевич, пора бы к сути дела, как говорится!

Все одобрительно зашумели.

– Можно мне? – спросил Виталий.

– Пожалуйста, – взглянул на него Симаков, недовольный тем, что его прервали.

– Товарищи или господа! Кому как угодно. Предлагаю на этом торжественную часть закрыть и конкретно решить вопрос. Предварительно обсуждалось такое предложение: принять участие в спонсорстве всем, без исключения. Это раз. Второе: каждый будет считать за честь принять участие в таком благородном деле, поэтому будет воспринимать это не как обязаловку, а как добровольную заботу о духовной жизни своих земляков, детей, ну и себя, любимого. Ну и третье. Надо сделать финансовые потоки прозрачными и подотчетными. Выберем сейчас общественный контроль из трех человек.

Один обязательно должен иметь бухгалтерское образование.

Татьяна с интересом слушала своего брата и удивлялась стройности и безупречности его речи. Вот что жизнь делает с человеком! А Виталий тем временем остановился на главном – какие суммы и с какой периодичностью отчислять. Со своими предложениями выступили трое предпринимателей. Началось бурное обсуждение. В результате жарких дебатов приняли самый приемлемый для большинства вариант: перечислять ежеквартально фиксированную сумму в пределах пяти-шести процентов квартальной прибыли. Кроме того, особым пунктом записали, что такие предприятия, как кирпичный завод, деревообрабатывающий комбинат и стекольный завод, окажут помощь своей продукцией, «натурой», как выразился владелец кирпичного завода Хромов.

Отец Алексей горячо поблагодарил предпринимателей за их богоугодное дело и хотел было попрощаться, как встала молчавшая до сих пор Татьяна.

– Отец Алексей, не могли бы вы остаться еще ненадолго для обсуждения второго вопроса?

– Хорошо. Я остаюсь.

– Но… Татьяна Михайловна! – всполошился Симаков. – У нас сегодня всего один вопрос. По-моему, больше ничего не планировали…

– Считайте, что это чрезвычайный вопрос. Он не менее назревший и не менее острый, чем предыдущий. И касается всех, без исключения. Но прежде хочу представиться: Татьяна Михайловна Кармашева, управляющая департаментом культуры правительства области.

В кабинете наступила тишина. Стали слышны шум проезжающего транспорта и голоса с площади. Татьяна перевела дыхание и начала тяжелый разговор:

– Всем с детства, да и мне самой, известно название «Красный бор». Слово «красный» в старину означало «красивый, прекрасный». Посмотрите, вот что мы, потомки тех, кто дал такое название бору, сделали с ним!

Она протянула фотографии, сделанные пару часов назад, сидящему рядом молодому мужчине. Тот, быстро просмотрев, крякнул и передал снимки соседу. Вскоре фотографии посмотрели все. Татьяна ждала реакции Симакова. Он, багровый, потный, с беспокойно бегающими глазками, взял двумя пальцами фотографию, будто боясь обжечься, мельком взглянул на нее и отложил. Татьяна так и не дождалась, когда он поднимет глаза.

– Так вот, у меня такое предложение, – продолжила Татьяна. – Пока не наступила экологическая катастрофа и всем живущим по берегам Огневки не пришлось срочно эвакуироваться, считаю необходимым выявить нарушителей Основного Закона – Конституции Российской Федерации. Называть статью, я думаю, не надо. Ее все знают.

Все зашумели. Встал молодой мужчина, сосед Татьяны.

– Виновники в принципе известны. Я имею в виду основных «поставщиков» мусора. Это стекольный и лакокрасочный заводы, типография, консервные заводы, а также коммунальная служба Привалово.

– Погодите, Денис Васильевич, – поморщился молчавший до сих пор Вепрев, зам. главы муниципальной администрации. – Обвинять голословно мы все умеем. Надо по существу говорить. На днях мы в администрации ставим вопрос ребром. Я имею в виду как раз вывозку мусора. А за Огневкой будет проводиться расчистка. Одним днем, разумеется, такие проблемы не решаются.

– А что вы из нас крайних-то делаете? – закричал с места худой мужчина в бежевой тенниске. – Чем мы хуже других? Все везут, и мы везем. А куда, скажите, деваться с мусором? Его столько, что никаких официальных свалок не хватит!

– Скажите, вы с какого предприятия? – спросила Татьяна.

– Консервный завод, ООО «Приваловский урожай».

– А у вас есть официальное разрешение на вывозку мусора?

– У нас? – переспросил директор «Приваловского урожая» и метнул взгляд на вытирающего потное лицо Симакова. – Н-нет как будто. Но ведь все везут, а мы чем хуже?

– Господин Симаков, – обратилась Татьяна к явно перепугавшемуся чиновнику. – Здесь присутствуют директора перечисленных предприятий?

– Д-да, присутствуют. Вячеслав Антонович! – обратился Симаков к солидному мужчине, сидящему рядом с его столом. – Вот. Вячеслав Антонович Плужников, директор завода по производству масляных красок.

– Да, мы вывозим часть отходов за Огневку, – холодным тоном заговорил Плужников. – Но еще при бывшем председателе сельсовета была договоренность, что мы будем сбрасывать в карьер отходы для консервации. Они не представляют экологической опасности. К тому же наполненный мусором карьер собирались засыпать глиной. Но я один не могу отвечать за всех.

– Неужели отходы лакокрасочного производства могут быть безвредными? – удивилась Татьяна.

– Представьте! Свинец мы не используем. А остальное сырье – в пределах допустимых норм.

– Как-то расплывчато звучит – «в пределах норм», – с нескрываемой иронией произнесла Татьяна. – А если все-таки провести независимую экспертизу?

– Да пожалуйста! Сколько угодно! Если департаменту культуры больше заняться нечем, – со злостью парировал Плужников.

– А мы прямо сейчас выберем общественную экологическую комиссию, которая проведет расследование. Предлагаю председателем этой комиссии Кармашева Виталия Павловича. А своих помощников пусть он назовет сам. За каждую кандидатуру можно проголосовать.

Виталий поднялся и назвал четырех человек. Все они были из числа фермеров и к вывозке мусора отношения не имели. За них проголосовали единодушно.

– Я думаю, что мы начнем свою работу прямо завтра. А результаты доложим уже через месяц, – деловито сказал Виталий.

– Интересно, кому? – язвительно поинтересовался Плужников.

– Прокурору муниципального образования, – ответила за Виталия Татьяна.

На покрасневшем лице Плужникова заходили желваки. А Симаков, казалось, находился в полной прострации. Он тупо переводил взгляд поросячьих глазок с Плужникова на Татьяну и обратно, пока шел этот неприятный разговор. Татьяне пришлось самой заканчивать совещание:

– Итак, хочу от своего имени поблагодарить всех за два успешно решенных вопроса. Теперь от того, насколько эффективно эти решения будут претворяться в жизнь, будет зависеть дальнейшая жизнь и нас с вами, и всех наших земляков. До свидания!

Татьяна с Виталием медленно шли по площади и продолжали деловой разговор:

– Я возьму пробы земли и воды из района карьера, отвезу в город и отдам в областную СЭС на анализ. А ты попытайся собрать копии документов, разрешающих или, наоборот, запрещающих вывоз мусора за Огневку. Тебе, как председателю комиссии, обязаны выдать такие документы. А еще было бы неплохо поймать нарушителей с поличным. Это самое трудное. Мальчишек, что ли, каких-нибудь попросить, чтобы подежурили возле свалки? Если смогут, пусть сфотографируют или хотя бы запишут номера машин и время выгрузки мусора.

– Это опасно. Уж лучше я сам подежурю. Ох, Татьяна, ну и кашу мы с тобой заварили!

В этот момент мимо них промчалась темно-зеленая «тойота».

– Плужников покатил восвояси, – покосился на машину Виталий. – Этот не простит, что его, как мальчика, принародно по мордасам отделали. У него всюду связи, в том числе и в криминальных кругах. Ты бы, Таня, не ходила по вечерам одна где попало. Поняла?

– Неужели он посмеет впрямую мстить?

– Ну, впрямую, может, и не станет, а гадостей от него по-любому надо ждать.

– Пусть только попробует. Сейчас не те времена, чтобы с помощью «братков» проблемы решать.

– Ох, Татьяна, не знаешь ты жизни. В мужские игры играешь, принимай и правила игры. Ладно, чего я тебя стращаю. Может, и обойдется. Ты куда, на Береговую?

– Туда. Ну пока, Виташа!

– Пока, – грустно произнес Виталий и проводил ее долгим взглядом.

У себя на Береговой они натопили баню, помылись, а потом долго любовались в саду на закат.

– Папа, а почему закат красный?

– Это… как бы тебе сказать… Таня, ты не знаешь, почему закат красный?

– Хм. Вообще-то у меня по астрономии была четверка, но я попробую своими словами. Ведь Земля, как известно, вращается вокруг Солнца и одновременно вокруг своей оси. В данный момент Земля поворачивается к солнышку задом, как избушка на курьих ножках к лесу. Помнишь, Даша, такую сказку?

– Помню. Про Бабу-ягу?

– Погоди, так мы-то где сейчас? – серьезно спросил Андрей. – На лицевой стороне или в задней части?

Татьяна звонко рассмеялась.

– Ты только не смеши меня, а то я совсем запутаюсь.

– В астрономии?

– Андрей! Ну перестань! Итак. Для особо непонятливых поясняю: мы с вами сейчас отворачиваемся от солнышка, понятно?

– Более-менее, – ответил Андрей и зевнул.

– Мы потихоньку поворачиваемся вокруг земной оси. Вот как это яблоко. – Татьяна сорвала с яблони зеленое яблоко и, держа его за плодоножку, слегка повернула. – Что теперь получается? Солнце-то ведь продолжает светить, оно не гаснет ни на миг, но его лучи до нас уже не доходят. Поняла?

– Угу, – неуверенно кивнула Даша.

– Так. Но пока мы еще не до конца отвернулись от солнышка. Оно еще достает нас своим светом. Но этот свет, наверное, преломляется, отражается, становясь уже не желтым, а более темным – оранжевым и даже красным. А может, красный цвет получается от смешения темного неба с солнечным светом. Здесь я не уверена. Да! Ведь еще существует спектр. Помнишь, Андрей? Каждый охотник желает знать…

– Про фазана? Помню. А что, на закате он тоже красный?

– Андрей, прекрати, – с трудом сдерживая смех, выдавила Татьяна. – Из этого спектра состоит дневной свет. Обычным зрением мы этого не видим, но дневной свет раскладывается на красный, оранжевый, желтый, зеленый и так далее. Поняла?

– Не-а!

– Ну ладно. Это не важно. Главное то, что Земля вертится…

– Галилей не так сказал. «А все-таки она вертится!» – вот как надо говорить, – опять без тени улыбки поправил Андрей.

Татьяна не выдержала и снова рассмеялась.

– А почему мы отворачиваемся от солнца? – спросила Даша. – Лучше бы оно все время светило и светило.

– Тогда не будет ночи. А как же мы будем спать при солнечном свете?

– Актуальный вопрос, – вмешался Андрей, который уже успел задремать на топчане под яблоней. – Когда мы пойдем спать? Мне завтра в шесть утра вставать. Так что я пошел.

Андрей уже крепко спал, когда Татьяна, уложив Дашу и рассказав ей сказку, вошла в комнату, где стояла большая кровать. Она тихонько разделась и легла рядом с Андреем. Ей ужасно хотелось прижаться к нему, погладить его плечо, поцеловать родинку на предплечье, но она сдержалась и лишь смотрела, как поднимается его грудь при каждом вдохе и слегка подрагивают натруженные пальцы правой руки, лежащей на простыне. Вот он зашевелился, повернулся к ней лицом и вдруг открыл глаза.

– Ты почему не спишь? – сонно спросил он.

– Я только что легла, – прошептала Татьяна.

– Астроном ты мой ученый, иди ко мне, – пробормотал Андрей и, обняв ее одной рукой, прижал к себе.

Утром у Татьяны с Дашей нашлось много домашних дел. Они проснулись в девять часов, когда Андрей уже давно ушел на работу, умылись, позавтракали в саду, навели порядок в доме, а потом приступили к прополке малины и смородины, сплошь заросших крапивой и одуванчиками. Даша, хотя и была в перчатках, поначалу все же побаивалась рвать крапиву, но постепенно привыкла и так разошлась, что Татьяна не успевала уносить ведра с сорняками. Когда закончили прополку, разделись до купальников и облились дождевой водой из бочки. Как будто в речке искупались. Настроение сразу поднялось, и жары как не бывало. Затем завели тесто и напекли большую горку блинов. Даша, наработавшись и нагуляв аппетит, съела их чуть ли не десяток, с вареньем да со сметаной. Остальные решили отнести Андрею.

Татьяна ахнула, когда они с Дашей вошли в придел. Со стены на нее смотрела Дева Мария – в красном облачении, строгая и одновременно женственная, с печальной полуулыбкой и кроткими глазами. Образ еще был далек от завершения, но в нем уже угадывалось божественное предназначение. Это была не обыкновенная женщина, хотя и земная по своей сути. То величие, о котором говорил Андрей, делая этюды с Татьяны, уже присутствовало в ее образе, заставляя сердце трепетать, а душу преисполниться благодарностью и верой.

Андрей сначала недовольно проворчал, мол, он уже обедал и они мешают ему со своими блинами, но потом понял, что обижает дочь, которая пришла покормить отца едой собственного приготовления. Он слез со стремянки и позвал их в свой вагончик.

Андрей сел за дощатый стол, заляпанный краской, и начал есть блины, запивая их кофе из термоса. Татьяна присела на кровать. Она устала и от хлопот, и от длинной дороги и, наверное, уснула бы сейчас прямо на этой кровати, но тогда Даша осталась бы без присмотра. Татьяна заставила себя встряхнуться. Она встала, налила из термоса полстакана кофе, выпила. А Даша неутомимо ходила по вагончику и разглядывала развешанные по стенам этюды.

– Папа, а кто эта тетя? – спросила девочка, показывая на портрет Оксаны.

– Кхм! – закашлялся Андрей. – Это просто натурщица.

– Ну что ты так смутился? – не преминула подколоть его ревнивая Татьяна. – Это Оксана, моя племянница. Папа хотел писать с нее образ Девы Марии, но потом передумал, так как она слишком молода.

– И написал с вас? – спросила смышленая Даша. Теперь пришла очередь смутиться Татьяне.

– Не буди лихо, пока оно тихо, – посмеивался Андрей.

Он поблагодарил мастериц за вкусную стряпню, отправил их купаться на речку, а сам поспешил к своей росписи. Татьяна с тяжелым вздохом посмотрела ему вслед и пошла по тропинке за Дашей, которая уже спускалась к реке.

– Тетя Таня, а вы любите папу? – вдруг спросила Даша, когда они уже вышли из воды и загорали на поляне.

– Ой, Дашенька, ты меня застала врасплох таким вопросом. Я об этом даже наедине с собой боюсь думать.

– А почему?

– Почему? Потому что мне уже много лет. Нет, не то я говорю. Ты должна это знать. В любом, запомни, в любом возрасте человек любит и хочет быть любимым. Поняла?

– Да. Но мама разлюбила папу. Теперь у нее другой муж. Дядя Слава. Он толстый, с белыми ресницами. У него свой дом на Кипре.

– А с папой ты часто видишься?

– Раз в месяц. Или два. Он в школу за мной заходит.

– Ты разве не просилась поехать вместе с мамой?

– Нет. Мы с бабушкой на дачу собрались. А тут вы с папой пришли. Классно! А вдруг вы бы опоздали и мы с бабушкой уехали? Что тогда?

Татьяна взглянула на лицо девочки, спрятала улыбку. Даша свое предположение, что она могла бы разминуться с отцом и не поехать в Кармаши, сопроводила гримасой страха, даже ужаса. Ее большие незабудковые глаза округлились, рот открылся, а брови поднялись «домиком». Татьяна не выдержала, рассмеялась. Даша тоже залилась переливчатым смехом.

– А мне можно в вашу компанию? – неожиданно раздался голос Андрея. – Уж больно весело тут у вас.

– Папа! Ура! Пошли скорей в речку, я тебе покажу маленьких мальков! Это детки каких-то рыбок. Они плавают почти у самого берега. Пойдем скорее, пока они не уплыли!

– Пойдем, пойдем. – Андрей разделся и пошел за дочерью. – Смотреть мелких малышей маленьких рыбешек по имени «мальки».

– Ну папа! – смеялась Даша. – Не дразнись. Я серьезно с тобой говорю. Это мальки. Потому что маленькие. Понял?

Татьяна смотрела на них и испытывала сложное чувство. «Неужели я его ревную даже к дочери? – спрашивала она себя. – Но это же по меньшей мере глупо. Ведь она его плоть и кровь, его главное сокровище. Но тогда она и главная его любовь. А что остается мне? Я-то призналась ему в своем чувстве, а он промолчал. Говорил разное – и нежное, и ласковое, но ни разу этих самых важных для женщины слов. А может, все это предрассудки? Или он боится ошибки? Обжегся на молоке, теперь на воду дует? Неужели он до сих пор любит бывшую жену? А со мной у него лишь очередное приключение? Вот, пожалуй, самое простое объяснение!» Татьяна даже зажмурилась от этой мысли и перевернулась на спину.

С реки доносились счастливый смех Даши и короткие реплики Андрея.

Татьяна лежала на поляне и нянчила свою обиду: «Даже не подумали позвать с собой. Им и вдвоем хорошо. Кто я для Даши? Очередная подруга отца, и только. Я тоже хороша. Бегаю за ним собачонкой, путаюсь у них под ногами, пытаюсь угодить. Дура!»

– Тетя Таня! – звонко прозвучал голос Даши. – Ну что вы так долго? Здесь такая классная вода! Правда же, папа? Мы заплыли на самую середину. Плывите к нам!

Обиды как не бывало! Татьяна вскочила и побежала в воду.

Потом они обсыхали под солнышком, играли в «города», дурачились. К ним на покрывало уселся огромный шмель. Даша вскрикнула, но Татьяна успокоила ее:

– Он безобидный. Ты только его не трогай, и все.

– А что с ним можно делать?

– Любоваться его внешностью, – ответила Татьяна. – Видишь, какой он важный? Ну-ка опиши его! Каким ты его видишь?

– Он толстый и пушистый.

– Так. А еще?

– У него толстые ноги и рог.

– Это хоботок. Он им собирает взятки с цветов.

– Совсем как наши чиновники, – заметил Андрей.

– Взяток – это цветочная пыльца, медовый нектар. А чиновники разные бывают, – одернула Татьяна Андрея.

– Извини, не подумал.

– Ладно. Видишь? – обратила она внимание Даши на шмеля, который в этот момент перелетел на цветок клевера и зарылся в него с головой.

– Угу. Какой он смешной!

– Деловой мужчина, – подтвердил Андрей. – Не валяется кверху пузом, как некоторые. Все, милые дамы! Пора на работу. Домой вернусь не раньше десяти. Пока!

– Пока, пока! – ответила Даша и помахала рукой.

А Татьяна еще долго хранила в душе его слова, легко слетевшие с губ: «Домой вернусь…» Сколько в них тепла, до сих пор не познанного ею!

На следующий день Татьяна с Дашей отправились на рынок за продуктами. Но вначале Татьяна решила зайти в администрацию. Она усадила Дашу в приемной, где та сразу же нашла общий язык с юной секретаршей, и вошла в кабинет Симакова.

– У меня очень важное дело, – сказала Татьяна после приветствия.

– Слушаю вас, – уставился он своими водянистыми глазками, в которых сквозило беспокойство.

– Я начну без предисловий. Дело в том, что опорочено честное имя моего деда, Федора Николаевича Кармашева. И насколько мне известно, вы приняли в этом самое непосредственное участие. Так вот, господин Симаков, я требую публичной реабилитации. Вы должны пойти к Авдотье Колчиной и честно признаться в оговоре Федора Кармашева. Кроме того, в местной газете необходимо напечатать соответствующую статью. Я понятно изложила суть дела?

– Нет. Не совсем понятно. – Симаков полез за платком, чтобы вытереть пот, градом льющийся, казалось, отовсюду, даже с ушей.

– Что вам не ясно?

– С какой стати я должен идти к какой-то Авдотье Колчиной? Я ее плохо знаю, практически совсем не знаю. Никаких дел с ней я не имел. При чем тут Колчина?

– Разумеется, другой реакции от вас я не ожидала. Поэтому заранее подготовилась. У меня с собой копия с одного старого документа, который, если его опубликовать, откроет односельчанам глаза на истину. Наверное, вы полагали, что переписать историю села заново можете единолично, причем в выгодном для вас свете? Достаточно лишь пролезть в народные депутаты, затем на место главы администрации, и дело в шляпе? Но факты, подтвержденные подлинными документами, уже не изменить. Взгляните на эту бумагу!

Симаков, вытирая физиономию платком, испуганно и торопливо начал читать протокол собрания партячейки. Когда он поднял глаза на Татьяну, она поняла: он совершенно деморализован. И такое ничтожество стоит у руля ее родного села, где родились и прожили жизнь дед с бабушкой, появились на свет ее родители!

– Что скажете, Симаков? Когда я показала этот документ своему дяде, Павлу Федоровичу, он с сомнением покачал головой, мол, с помощью шантажа действуешь, племянница. Но ведь это как посмотреть. Если это рассматривать не как шантаж, а как последнюю для вас возможность совершить благородный поступок? Кстати, вы можете возразить, мол, фамилия вашего деда в протоколе еще ни о чем не говорит. Но ведь я побывала лишь в областном архиве, где хранятся общедоступные документы. А если копнуть поглубже, например, в архивах НКВД?

Симакова будто током ударило. Он отшатнулся, побледнел, тяжело задышал. Татьяна мысленно обругала себя: «Кажется, переборщила. Еще не хватало инфаркта. Вот грех на душу!»

– Где у вас аптечка? – взволнованно спросила она.

Симаков вяло махнул рукой в сторону шкафа. Татьяна подошла к шкафу, открыла его и на верхней полке нашла коробку с лекарствами. Быстро накапав в стакан с водой валокордина, подала его Симакову. Тот жадно выпил, глубоко вздохнул, расслабленно откинулся на спинку стула.

– Я пойду, – сказала Татьяна, подходя к двери, – но разговор не окончен. Через день мы встретимся, и вы доложите, какие шаги предприняли для реабилитации Федора Кармашева. До свидания!

После семи, когда они с Дашей пекли оладьи прямо во дворе, поставив электрическую плитку на стол, пришел Виталий.

– Привет, хозяюшки! У-у, какая вкуснятина! Да еще со сметаной!

– Садись за стол, сейчас будем пить чай, – пригласила Татьяна.

– Но сначала вымойте руки! – строго сказала Даша.

– Ты прям как Мальвина, – расхохотался Виталий.

– Тогда вы – пес Артемон, – не задумываясь парировала Даша.

– Даша, это невежливо, – сделала замечание Татьяна, сама с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться.

– Эх, женщины, женщины! Чего, кроме насмешек, от вас ждать?

– Тебе чай с молоком или с лимоном? – спросила Татьяна, взглянув на Виталия.

– С лимоном, – ответил он и опустил глаза.

– А вам оладьи с вишневым вареньем или земляничным? – спросила, в свою очередь, Даша, держа наготове блюдце и ложку.

– С земляничным, – улыбнулся Виталий. – Ну-у, меня давно таким вниманием не баловали. Я сейчас растаю от удовольствия.

Он взял румяный оладушек, положил на него немного сметаны, а сверху ложку земляничного варенья и отправил в рот целиком.

– М-м! Вкуснотища! А можно мне еще и на блины напроситься?

– Можно. Мы как раз завтра хочем, ой, то есть хотим печь блины с мясом и творогом, правда же, тетя Таня?

– Правда. Так что приходи. Всегда рады, – сказала с улыбкой Татьяна, прихлебывая чай.

После чая Даша убежала с мячом в сад, а Татьяна с Виталием сидели на крыльце, от которого вкусно пахло нагретым на солнце деревом. Они говорили о делах, которым сами же дали необратимый ход, и отступать назад теперь не имели права.

– Я ведь накануне вечером дежурил в Красном бору. Там есть куча валежника, в нее-то я и зарылся с фотоаппаратом. Гляжу: приехали два «зилка», с интервалом в сорок минут, вывалили мусор, а когда разворачивались, я и успел заснять их сзади. Номера видно четко, а также местность вокруг легко определяется. Пока еще не знаю, чьи это машины, но это дело времени. Узнаем.

Своим ребятам, в комиссии которые, поручил сходить на предприятия насчет документации. Пока результатов нет.

– Я думаю завтра съездить к прокурору. Объясню ситуацию, заручусь его помощью.

– Если, конечно, он не в одной связке с этими волками.

– Ты не исключаешь и это?

– А что сейчас можно исключить? Коррупция-то проросла во все ветви власти. Чем наш прокурор лучше своих более высоких коллег?

– И все же будем надеяться на то, что честных людей больше, чем преступников.

– Будем.

Татьяна, поправляя подол сарафана, нечаянно задела ладонь Виталия. Она отдернула руку, отвернулась, чтобы скрыть смущение.

– Вообще-то я не кусаюсь, – сдавленным голосом произнес он.

– Да я… Это случайно получилось.

– Ты, наверное, не простила меня за тот случай в бору? Таня, я обещаю тебе: больше такое не повторится.

– Я верю.

– Ты его любишь?

– Да, – после паузы едва слышно ответила Татьяна.

– Что ж. Я желаю тебе только счастья.

– Спасибо. И ты, если сможешь, тоже прости.

– За что?

– За все. Тогда, в молодости, я не должна была…

– Глупости! Ничего ты не «не должна»! Если бы не ты… Если бы тебя не было, то ничего бы не было. Понимаешь? Я вспоминаю то лето как лучшую пору в своей жизни. Лучше уже никогда и ничего не будет.

Он резко встал и, не оглядываясь и не прощаясь, быстро ушел.

Через час пришел Андрей. Он помылся в бане, переоделся в выглаженную Татьяной чистую рубашку, сел за стол. Даша, расставляя на столе посуду, щебетала без умолку:

– А завтра мы блины заведем. Ты, папа, какие больше любишь – с творогом или с мясом?

– Да я бы и от тех, и от других не отказался, – говорил Андрей, любуясь маленькой хлопотуньей.

– Она молодец сегодня. – Татьяна ласково потрепала по плечу девочку. – Сама поставила дрожжевое тесто и пекла почти без моей помощи.

– Ничего себе «без помощи»! Я только десять штук сама испекла. У меня, знаешь, папа, сначала вместо оладий какой-то огромный пирог получался, во всю сковороду, – смеялась над собой Даша.

– Как говорится, первый блин комом, – резонно заметил Андрей, помешивая ложкой горячий чай.

– Ой, папа! Ты что? Без варенья же не вкусно. Давай я тебе земляничного положу в блюдце! Знаешь, как дядя Виталий сегодня ел оладьи? Вместе со сметаной и земляничным вареньем.

Андрей замер, не донеся чашку до рта. Потом посмотрел на смутившуюся Татьяну, которая покраснела, как школьница, и с нескрываемой иронией произнес:

– Да у вас тут, как я погляжу, нескончаемые чаепития.

– Он приходил по делу, Андрей.

– Кто бы сомневался! Он вообще родственник. И волен приходить сюда хоть каждый день.

– Андрей!

– Папа, а ты уже закончил образ Девы Марии?

– Почти. Завтра я начинаю писать Марию в детстве, и ты будешь мне позировать. Хорошо? Так что пойдем вместе рано утром. Поэтому сейчас ложись спать, а то сонная натурщица мне не нужна.

Андрей, так и не попробовав оладий, встал из-за стола и пошел в дом. На Татьяну он не взглянул.

Она постирала в бане Дашины платья и шорты, умылась и пошла в дом. Андрей и Даша уже давно спали. Татьяна постояла в комнате, где спал Андрей, а потом направилась к Даше и легла на «свою» кровать. Она долго лежала с закрытыми глазами, но сон не шел. На душе было муторно. Как он может так, легко и безжалостно, все разрушить? Неужели не понимает, что она не каменная и не железная, что ей больно, невыносимо больно и одновременно стыдно? Стыдно за себя, за него, стыдно перед ни в чем не повинной Дашей, которая, как ей показалось, что-то почувствовала и даже пожалела ее. Татьяна печально улыбнулась, вспомнив, как девочка помогала ей мыть посуду. Она бережно брала из рук Татьяны чашки, чтобы протереть их полотенцем, и заглядывала ей в глаза с надеждой, что та улыбнется, как прежде, весело и непринужденно. Но Татьяна была расстроена поведением Андрея и не нашла в себе силы улыбнуться.

За окном забрезжил рассвет. Татьяна отвернулась к стене, тяжело вздохнула и начала считать рыжих коров. В ее воображении возникло целое стадо буренок с круглыми боками, тяжелым выменем, влажными розовыми носами и почему-то грустными глазами. Татьяна считала, сбивалась и снова начинала подсчет. Вдруг скрипнула половица. Татьяна напряглась, прислушалась. Послышались осторожные шаги Андрея. Он остановился возле ее кровати, помедлил, затем дотронулся до ее плеча:

– Таня, ты не спишь, я знаю. Из-за меня? Я, конечно, сволочь, но…

– Никакая ты не сволочь, – повернулась она к нему. – Я тебя вполне понимаю.

– Тогда зачем легла на эту жесткую койку? Пойдем на нашу, а?

– Нет, я так не могу.

– Как?

– Вот так, сразу. Я уже не сержусь на тебя, но что-то произошло. В общем, пусть пройдет немного времени, чтобы снова стало легко, как прежде. Ладно?

– Неужели тебе не жаль меня? Ведь мне скоро на работу, а я полночи не сплю. Подумай о моих невосстановленных силах.

– Эгоист.

– Я знаю.

– Себялюбец.

– Ты повторяешься.

– Самовлюбленный…

– Осел?

– Нет.

– А кто? Жираф?

– Нет.

– Гусь?

– А мне эта игра нравится.

– Еще бы! Я униженно перечисляю фауну, стараясь похлеще обозвать себя, а ты и рада.

– Тише, разбудим Дашутку. Ладно, пойдем в ту комнату, – прошептала Татьяна, поднимаясь с кровати. – Я вспомнила. Знаешь, кто ты? Самовлюбленный индюк!

– Что?!

Он подхватил ее на руки. Татьяна взвизгнула от неожиданности, обхватила руками его шею и прильнула к нему, вдыхая уже ставший родным и любимым аромат его кожи.

Утром она не разрешила будить Дашу, пообещав, что через два часа приведет ее в мастерскую. Андрей, крепко поцеловав ее возле калитки, ушел. Татьяна долго не могла успокоиться, ходила как потерянная. «Надо ему сказать, чтобы не целовал так чувственно. Ни о чем не могу думать, кроме этого поцелуя и его объятий. Вот дурочка! Бабе пятый десяток пошел, а до сих пор будто девственница, у которой либидо пробудилось», – посмеивалась она над собой, но сердце ныло сладкой болью.

После полудня она надела строгий полотняный костюм и туфли на гвоздиках, волосы зачесала в пучок, скрепив его широкой пластмассовой заколкой, слегка подкрасилась и, перед тем как выйти из дома, оглядела себя в большом зеркале старого шифоньера. Вдруг ей пришло в голову, что в таком виде она вряд ли понравилась бы Андрею. Встреть он ее где-нибудь на улице, наверное, прошел бы мимо, не удостоив взглядом. Слишком деловая, слишком современная, слишком обыденная. Но именно такой она вновь станет после отпуска, когда вернется на службу. Ее даже охватил озноб от этой мысли. Он разочаруется в ней. Это точно! Или она надоест ему. Или… Татьяна тряхнула головой. Пусть будет так, как уготовано судьбой! Она не в силах что-то изменить. Играть какую-то роль? Казаться, а не быть? Но это уж никуда не годится. А ведь он до сих пор толком не знает, где и в какой должности она работает. Еще в начале их отношений она туманно намекнула, мол, в городском управлении культуры отвечает за музейную деятельность, а он и не расспрашивал больше, очевидно, посчитав недостойной внимания ее рутинную работу. Но рано или поздно придется открыть правду. Татьяна всячески оттягивала этот момент. В глубине сознания сидела мысль: «Мужчины побаиваются высокопоставленных дам. Тем более люди творческие, самой природой освобожденные от любых оков и всяческой бюрократии. Пусть он узнает об этом, но позже, когда…» Что было за этим «когда», она не могла вразумительно объяснить даже себе.

Татьяна шла по Береговой улице на своих гвоздиках, то и дело проваливаясь в песчаный грунт дорожки. Неожиданно ее окликнули.

Возле недостроенного кирпичного дома стоял «КамАЗ», в кабине которого сидел Александр, муж Оксаны.

– Смотрю, вроде родственница идет, – улыбался Александр. – Далеко направились? Может, подвезти?

– Вообще-то далеко, в Привалово. Не подбросите до автобусной остановки?

– Зачем же до остановки? Я вас до самого Привалово довезу. Нам по пути. Садитесь!

– Спасибо. А я и ста метров не прошла, как уже все на свете прокляла. И зачем, спрашивается, такие туфли надела?

– И то верно. На нашей неасфальтированной окраине другая обувь нужна, не модельная.

Они выехали из села на шоссе и помчались по его ровной глади к далекому горизонту. По обе стороны дороги бесконечно тянулись поля чередой зеленых и желтых полос. За ними едва виднелся лес, прятавшийся в голубой дымке жаркого июльского дня. Июль пришел со зноем и ночными грозами, обильными, но короткими дождями, густыми утренними туманами.

Татьяна радовалась, что едет не в душном трясучем автобусе, а в быстроходном автомобиле, на мягком сиденье, с ветерком. Александр всю дорогу развлекал ее разговорами о работе, семейных делах, жене Оксане.

– Детей пока не завели. У нас на то «объективные причины», – говорил он, с иронией делая ударение на «объективные». – То дом строим, то машину покупаем, то не на кого класс оставить, если Оксанка в декрет соберется. Короче, плохому танцору что-нибудь да мешает.

Татьяна слушала с двойственным чувством: и жалела парня, и одновременно ругала: «Эх, ты, „танцор“! Стараешься изо всех сил, пашешь, надрываешься, и ради кого? Неужели не видишь, что жена не любит тебя? Разве все эти блага, которые человек копит чаще всего без всякой меры, могут заменить любовь и согласие в семейном доме?» Вдруг ее обдало холодом. Она лишь на миг предположила: «А если Оксана успела забеременеть от Андрея? Что тогда? Неужели я смогу спокойно жить, зная, что где-то растет его ребенок?» Татьяна зябко повела плечами, покосилась на Александра, как бы боясь, что он услышит ее мысли. Но он по-прежнему благодушно смотрел на дорогу и рассказывал о своем друге, который за сезон заработал много денег и потратил их, даже представить невозможно, на морской круиз из Красного моря до Рио-де-Жанейро.

– Во придурок, а! Да я бы на его месте крутую тачку отхватил или там, не знаю, дом трехэтажный забабахал, а он промотал за один месяц кучу бабок! Во урод, ей-богу! Да чо ему? Он неженатый, как я. Пилить некому…

Александр наконец умолк. Даже погрустнел, ссутулился, закурил. «Видно, вспомнил о своей неласковой женушке, бедняга», – подумала Татьяна и вздохнула.

Он довез ее до самой прокуратуры, сердечно попрощался и укатил в тепличное хозяйство на погрузку помидоров.

– Вот, собственно, и все. Теперь дело за вами, – закончила Татьяна свой рассказ о Красном боре.

Прокурор, солидный мужчина с залысинами на высоком лбу и кустистыми седыми бровями, из-под которых смотрели серые, немигающие глаза, долго молчал. Так долго, что Татьяна засомневалась, все ли он правильно понял из ее рассказа. Может, ему показалось это бабьим бредом по пустячному поводу? Но ведь он сразу же сказал, что видел мусорные завалы на берегу Огневки. Разве это пустяк?

– Татьяна Михайловна, вы, наверное, удивитесь, если я скажу вам о трех уголовных делах, которые прокуратура возбуждала по поводу вывоза отходов в район Красного бора. Да, трех. И все три были прекращены за недостаточностью оснований. Палки в колеса ставят сверху – вышестоящее начальство. Я сделал все, что в моих силах. Большего от меня не требуйте.

– Понятно. Значит, вы умываете руки?

– Нет, этого я не говорил. Если вы найдете серьезную поддержку в областной прокуратуре, я буду активно сотрудничать. Обещаю. Можете называть меня перестраховщиком и бюрократом, но против лома нет приема. Вы мне предлагаете, как тому теленку, с дубом бодаться. Но у меня, как это ни банально звучит, семья, больной ребенок. И терять место из-за этой свалки не хотелось бы. К тому же прокуратура завалена выше крыши делами об убийствах, изнасилованиях, грабежах и так далее. Я еще раз подтверждаю свою готовность к сотрудничеству, но при известном вам условии. Извините, мне пора на совещание. Всего доброго!

Татьяна вышла на улицу, постояла в неопределенности у крыльца прокуратуры, а затем спросила проходившего мимо старика, где находится лакокрасочный завод. Старик объяснил, что надо ехать на кольцевом автобусе до остановки «Фабричная», «а там рядом, пешком минут пять всего». Татьяна поблагодарила деда и пошла на автобусную остановку.

Однако через проходную ее не пропустили.

– Какой депертамет? Не знаю никакого депертамета. Мне сказано пускать по пропускам, вот я и пускаю, – не глядя на Татьяну, говорила зычным голосом тетка в обтягивающей ее необъятное тело куртке из защитной ткани.

Татьяна вдруг вспомнила об удостоверении депутата, лежащем в сумочке, – она была депутатом областной Думы от своей партии – и вновь представилась толстой вахтерше, но теперь уже в качестве народного депутата и показала удостоверение. Тетка долго и пристально сверяла фотографию в документе с «оригиналом», но все же пропустила. Татьяна вышла из проходной и огляделась. Прямо, метрах в пятидесяти от проходной, стояли два здания из бетонных панелей, очевидно, корпуса цехов. Слева разместились нержавеющие резервуары для каких-то реагентов. Справа – одноэтажное здание с тремя окнами, завешенными тюлевыми шторами. К нему и направилась Татьяна. Подойдя к двери, она прочитала табличку: «Химическая лаборатория».

«Вы-то мне и нужны», – обрадовалась Татьяна и вошла в здание.

– Здравствуйте, – поздоровалась она с девушкой, скучающей возле окна.

– Здравствуйте, – ответила та и удивленно уставилась на необычную посетительницу.

– Я из комиссии по проверке промышленных отходов, – сказала Татьяна и прошла к столу. – Меня зовут Татьяна Михайловна, а вас?

– Неля, – смущенно сказала девушка и покраснела.

– Очень приятно, Неля. Вы лаборантка?

– Да.

– Мне нужен химический состав вашей продукции, а также сырья, из которого вы ее производите.

– Но я не могу дать документацию, она у заведующей лабораторией Маргариты Ивановны.

– А где сейчас Маргарита Ивановна?

– В отпуске.

– Ну не ехать же мне, как говорится, несолоно хлебавши в областной центр из-за того, что ваша Маргарита Ивановна в отпуске?

– Ну, не знаю…

– А кто знает?

– А может, вам к главному технологу обратиться? – спросила Неля.

– Он сейчас на месте?

– Не знаю. Подождите, я сейчас позвоню к ним в отдел.

Она набрала номер на внутреннем телефоне.

– Але, Валя? Скажи, а Сергей Юрьич на месте? Нет? На совещании? Ну ладно. Да нет, ничего. – Неля положила трубку и подняла на Татьяну карие глаза: – Его нет. Он на совещании у директора.

– Что делать?

– У меня, конечно, есть ключ, но я не знаю…

– Если вы боитесь, что вас накажут за самоуправство, то зря. Никто ничего не узнает. Я вам гарантирую. Даже если меня видели возле лаборатории, это еще ничего не значит. Я лишь спросила о Маргарите Ивановне, и все. Договорились?

– Ну, не знаю…

– Неля, а вы купаетесь в Огневке?

– Да-а. – Ее карие глаза округлились от изумления.

– А знаете, что скоро это будет запрещено? СЭС запретит не только купаться и ловить рыбу, но даже жить на берегах Огневки.

– Да? А почему?

– Потому что речку немилосердно загаживают вот такие заводики, как ваш. Поняли?

– Ага, – растерялась Неля.

– Ну так что будем делать?

– Хорошо, я покажу документацию.

Неля ушла в соседнюю комнату, а Татьяна осмотрелась в той, где находилась. На полке с надписью «Образцы исходных материалов» стояло с десяток склянок и несколько пробирок. Татьяна попыталась прочесть наименования на этикетках, но у нее ничего не получилось. Тогда она просто взяла пару склянок и две пробирки и сунула их в свою сумочку. Вскоре вернулась Неля. Она принесла две папки с результатами анализа. Татьяна полистала их для приличия, но так как ничего не понимала в химии, то быстро прекратила это бесполезное занятие и взглянула на Нелю:

– Я понимаю, что прошу о невозможном, но… Неля, ведь вам, наверное, дорого собственное здоровье, а также здоровье ваших родителей, будущих детей? Вы не замужем?

– Нет.

– Но собираетесь?

– Да.

– Ну вот. А знаете, сколько детей страдает от аллергии, астмы, кожных заболеваний? Сотни тысяч. Молодые матери с малышами на руках обивают пороги поликлиник, но врачи лишь снимают симптомы, и то на время, а болезнь остается, потому что отравлена природа. Понимаете?

– Да. У моей старшей сестры маленький сын – астматик.

– Сочувствую. Вот поэтому я и прошу вас сделать копии этих бумаг. Ведь чтобы переписать их, потребуется много времени, а у меня его нет.

– Меня уволят, если узнают…

– Никто не узнает, если вы сами не скажете.

– Ну хорошо. Только…

– Что? Говорите, не стесняйтесь!

– Я не видела ваших документов, – пробормотала Неля и снова покраснела.

– Пожалуйста! Татьяна подала ей свое удостоверение депутата.

Неля пробежала глазами запись в документе, вернула его Татьяне, тихо произнесла:

– Вы подождите здесь. Я схожу в бухгалтерию. У них ксерокс стоит…

– Но вас могут увидеть с документами.

– Нет, никто не обратит внимания. Я часто к ним хожу…

– Ну хорошо. Я подожду вас. Неля ушла, а Татьяна села за стол. Она устала, да и голод давал о себе знать. Завтракала-то вместе с Андреем, рано утром, а сейчас на часах было полвторого. Татьяна решила, что перед обратной дорогой зайдет в небольшое кафе, которое приметила недалеко от автобусной остановки в центре Привалово. Она вышла в коридор в поисках туалета, нашла нужную дверь и только закрыла ее за собой, как услышала стук входной двери, тяжелые мужские шаги и громкий голос:

– Неля! Хм! Куда она подевалась? Алло! Здесь есть кто-нибудь? Ушла, главное, и дверь не закрыла. Ладно, в принципе она нам не нужна. Давай заноси! Я щас открою.

Татьяна слышала, как два человека прошли по коридору, затем раздался характерный скрежет открываемого замка, что-то зашуршало, стукнула дверь, и вновь скрежет замка. Тот же голос произнес, но уже не так громко:

– Сегодня организуем ночную смену. Выведешь троих: Кузьмина, Щеткина и Пестренко.

– Пестренко не может, – ответил хриплый голос, видимо, заядлого курильщика.

– А чего?

– Похоже, того!

– Чего «того»? Опять? Я сколько тебя предупреждал, козел, чтобы следил за своими корешами! Еще один подсел? Чтоб завтра же духу его не было, понял? Организуешь, как в прошлый раз. Без шуму и пыли.

– Понял. Не впервой.

– «Не впервой» ему. Если так дальше пойдет, нам с тобой башки не сносить. Думаешь, хозяин спустит нам такие проколы? Он хоть и высоко, но оттуда ему все видно, понял? Ах ты, падла, связался с бомжой беспорточной на свою голову! Ладно, валяй! За Пестренко сам выйдешь.

– Как скажете. По коридору протопали те же шаги, хлопнула дверь, и все стихло.

Татьяна вышла из туалета, быстро подошла к входной двери, приоткрыла ее и увидела отъезжающую вишневую «Ниву».

«Что бы это значило? – задумалась она. – Говорили явно о чем-то таком, что положено скрывать от посторонних ушей. Причем разговаривали люди, что называется, из низших социальных слоев. И кто такой „хозяин“? На этом маленьком заводе хозяин один – его директор. Значит, Плужников? Интересно». Ее раздумья прервал приход Нели.

– Вот, я сделала двенадцать копий. Тут по всем видам продукции.

– Спасибо большое, Неля! Никто не спрашивал вас, зачем вы это делаете?

– Нет. Меня никто и не видел. Ксерокс стоит как бы в прихожей, в маленькой комнатке, чтобы не мешать бухгалтерам. Ксероксом многие в управлении пользуются.

– Ну и хорошо. Лишние вопросы нам ни к чему. Скажите, а в этом здании только лаборатория?

– Да. Вообще-то тут еще склад химреактивов устроили, какой-то адсорбент держат. Но мы туда не ходим. У нас и ключа от той двери нет.

– Ну ладно. Пойду, а то отняла у вас много времени. Спасибо. Вы очень помогли мне. Да, кстати! Не могли бы вы дать свой домашний или сотовый телефон, так, на всякий случай?

– Давайте я запишу вам свой сотовый.

– Спасибо. И на прощание еще раз попрошу, Неля, не рассказывайте никому о нашем разговоре. Я беспокоюсь не о себе, а о вас. Поняли?

– Да. До свидания! На проходной стоял другой вахтер, пожилой усатый мужчина, очевидно, сменщик вредной толстухи в «камуфляже». Он разговаривал с каким-то рабочим в спецовке и на Татьяну не обратил внимания.

Она села в кольцевой автобус и через четверть часа уже обедала в маленьком кафе под названием «Три пескаря».

Вечером к ним на Береговую пришли родственники: дядя Паша, Виталий и Александр. Павел Федорович от своего решения подновить навес не отступил. Мужчины принесли из огорода два тонких ошкуренных бревна, лежавших там без надобности несколько лет, и принялись копать ямы, смолить комли, отпиливать от бревен лишнее, чтобы поставить две дополнительные опоры под несущую балку. Дядя Паша, сделав все распоряжения, сел на крылечко, закурил и стал наблюдать за работой мужчин, а заодно и женщин. Татьяна с Дашей в это время пекли блины, отодвинув стол со стряпней поближе к крыльцу, чтобы не мешать плотникам. Работа у тех и других спорилась.

– Ну как тебе, Дарья, наши Кармаши, по нраву пришлись или как? – спрашивал Павел Федорович. – По городу небось своему соскучилась?

– Не-а! Я здесь еще не нажилась, – отвечала Даша, накладывая творог в очередной блин, снятый Татьяной со сковороды.

– Так живи хоть все лето. Можешь к нам переехать. У нас наверху комната пустует. Уже малина поспевает, за ней и смородина пойдет. Будем с тобой ягоды собирать, варенье варить.

– Мне надо домой. Скоро мама с Кипра вернется. Мы с ней к бабушке на дачу поедем.

– А-а, это конечно. Как же, понятное дело. Мать небось звонит тебе каждый день, спрашивает, как ты тут живешь?

– Да, мы с ней каждый вечер по сотовому говорим. Я ей еще эсэмэски посылаю и разные фотки. Коро-ов всяких, гусе-ей…

– Гусей? А она их не видала, что ли?

– Не знаю. Может, и видала. Но они такие смешные! Главный гусь важный, как банкир. – Даша расхохоталась так звонко, что всем вокруг тоже стало весело.

– Банкир, говоришь? – посмеивался Павел Федорович. – И верно. Гусаки – они народ важный, степенный.

– Ой, а какие эти гусаки кусачие! Ха-ха-ха! Настоящие кусаки, а не гусаки!

Так, со смехом и шутками, и не заметили, как переделали все дела. А потом уж и за стол уселись. Даша хозяйничала, как большая. Всем разложила по тарелкам блины, поставила блюдца под сметану и варенье, проверила наличие ложек и вилок.

– Ай да умница! – хвалил девочку Виталий. – Нам бы такую невестку, а, отец?

– И не говори! У Кольки-то, смотрю, Анжелка только и знает, что на дискотеки шастать да миникюры эти накрашивать. Ни разу по дому Надежде не помогла. Помыть посуду там или приготовить…

– Ничего, невесткой станет, всего еще нахлебается по горло – и мытья, и готовки, – защитил Анжелу Александр, откусывая половину блина с мясом.

– Дедушка, а ты почему блины с творогом не ешь? – спросила заботливая Даша. – Вон их сколько напекли. Целую гору. Нам же одним все не съесть.

– Ничего, милая, не бойся. Мы как навалимся все на твои блины, и глазом не успеешь моргнуть, как тарелка пустая окажется, – отвечал Павел Федорович с ласковой искоркой в глазах.

– А какие не съедим, в мешок сложим да на базар торговать пойдем, – серьезно подхватил разговор Виталий.

– А кто будет продавцом? – спросила Даша.

– Да вот хоть тетя Таня, – фыркнул Виталий, не удержавшись от смеха.

– Нет у меня коммерческой жилки, – улыбнулась Татьяна. – В убыток вас введу.

Калитка резко открылась, и на пороге показалась Оксана.

– Вот ты где! – ни с кем не здороваясь, обратилась она к мужу. – Я в огороде одна, значит, должна пластаться?

– Здравствуй, Оксана! Проходи к нашему столу, – попытался замять семейную сцену Виталий.

– Некогда мне чаи гонять! У меня картошка не окучена, капуста с огурцами не политы, а я, как барыня, за столом рассядусь?

– Оксана, да приду я сейчас, чего ты? – потерянно бормотал Александр, красный от стыда за выволочку, устроенную женой при всем честном народе.

– Оксана! – строго прикрикнул Павел Федорович. – Ты даже не поздоровалась с нами, а уже кричишь на все село. А ну-ка сядь сюда!

Оксана, помешкав самую малость, прошла во двор и села на место, куда указал дед. Татьяна усмехнулась про себя, вспомнив, как подействовала на Оксану ее угроза. Видно, на таких, как Оксана, усмиряюще действуют только силовые методы. Даша принесла из дома еще одну тарелку и поставила ее перед новой гостьей. Татьяна налила ей чаю и как можно мягче пригласила отведать блинов.

За столом уже не было прежней свободы и благодушия. Все смотрели в свои тарелки и молчали. Выручила Даша. Она вдруг вспомнила, как впервые увидела индюков. Этих птиц держали соседи, живущие через два дома от Кармашевых.

– Тетя Таня, а помните, как я испугалась огромного индюка?

– Помню, – улыбнулась Татьяна. – Ты его хотела погладить, а он не понял.

– Ага. Такой бестолковый! Его хотят приласкать, а он как ненормальный затопал ногами, что-то закричал по-индюшиному.

– Это он индюшек своих защищал, – подсказал Виталий.

– От меня? – засмеялась Даша.

– А кто тебя знает? Может, выбрала бы самую жирную да под нож и на сковородку, – по-своему пошутил Павел Федорович.

– Ну-у уж! – возмутилась Даша. – Что я, пират? Разве он не видит, что я еще ребенок?

– Вот как раз такие «ребенки», мальчишки соседские, нашему петуху крыло подбили. Помнишь, Виталий, рыжего-то, с зеленым хвостом? Он один такой красавец на всю округу был.

– А как они ему подбили крыло? Палкой? – В глазах Даши разлилась жалость.