На Дороге

Глава Пятнадцатая

Мир Младших. Алион. Встреча в монастыре.

Дурманящий аромат крови сменился на душный запах ладана. Темные коридоры монастыря с чадящими факелами прятали тень. Алион прошел в обитель незамеченным.

Сюда он хотел попасть так много дней, дни слились в месяцы.

Сердце гулко стучало. Отчего Алион поморщился в раздражении. Злило все: запах ладана и увядших лилий, приторный аромат застарелой смерти, смешанный с запахом пресного теста для просфор, дух восковых свечей.

Алиона мутило. Его или его Дракона?

Он потерял грань между собой и альтер эго. Раздраженный дракон и был Алионом. И Алион мог честно сказать — он убивал людей, не дракон…он. Почему-то быть честным сейчас было проще простого.

Он убил потому, что хотел.

А сейчас хотел быть здесь.

Темный коридор привел к тяжелой двери. Дверь была заперта изнутри. Алион хмыкнул, чары эльдара легко открыли замок.

Тихо скрипнули петли, предупреждая о нежданном госте.

Хозяйка кельи вздрогнула. Оба долго смотрели друг на друга. Неровный свет единственной свечи выхватывал два силуэта — женский и горгулий.

Гость смотрел на тень от свечи и тихо ухмылялся, выходит, у него есть крылья? То-то он так хотел в небо! Когтистая лапа осторожно коснулась тени — и рога есть, удивительно!

Он перевел взгляд со стены на хозяйку кельи. Немолодая женщина с некогда темными, а теперь густо посеребренными волосами смотрела прямо. Строгие, когда-то очень красивые черты показались высеченными из камня.

Дракон уловил страх, обыкновенный животный страх… смешанный с презрением. Женщина понимала кто перед ней, но даже так не могла справиться с гордыней.

— Ну здравствуй, Мари! — прорычал дракон. Презрение окончательно заняло позиции в душе женщины. В ответ Алион ощутил удушающую ярость. Захотелось убить.

— Зачем ты пришел? — холодно спросила хозяйка кельи.

— Захотел и пришел, — огрызнулся дракон. Хозяйка невольно вздрогнула, Алион не без удовольствия поймал волну страха, смывающего отвратительное презрение. Это успокоило.

Оба продолжали молчать, однако страх женщины уступил насмешливой злости:

— Столько лет ты клялся, что никогда этого не допустишь! — усмехнулась женщина, от чего некогда красивые черты исказились. Алион хотел увидеть в них сожаление, боль утраты, но там было торжество пророка, чье предсказание сбылось.

— Ты тоже клялась… — Дракон осклабился, — но клятвой не дорожишь!

— Ложь! — вдруг все торжество исчезло. Остался страх, и от него Алиону стало невыносимо тоскливо. — Никогда бы Творец не допустил клятвы между человеком и…

— Мари, ты нянчила моих братьев и сестру, всей душой была предана маме… — Алион увидел, что его тень дрогнула, растаяли крылья, он взглянул на руку и впервые не увидел когтей. Он снова стал эльдаром-полукровкой, почти человеком.

Мари выдохнула:

— Как ты мог! Зачем?! Ты продал душу, и за что?! — она окинула его испепеляющим взглядом.

— Моя душа в порядке, — усмехнулся Алион, потом продолжил. — Она болит и рвется, как и прежде. И не дракон тому виной!

— Алион, — резко остановила дракона хозяйка кельи.

— Что, Мари? Женщина, которую я любил, которая клялась любить меня, ушла…

— Взгляни на себя! — возразила Мари.

Алион опасно зарычал:

— Твое предательство сделало меня таким!

— Нет. Ты всегда был таким! Поэтому я и ушла!

Одним прыжком он оказался рядом и крепко сжал шею, не заботясь, что царапает когтями тонкую кожу. От удушья женщина захрипела. Рука с когтями разжалась, хозяйка кельи осела на пол, жадно и шумно хватая воздух:

— Ты одержим! Ты и весь твой мир — вы летите в Тартар!

— Ваш мир погибнет вместе с нашим! Лараголин сожжет все!

— Я готова к встрече с Творцом. А ты, Алион, ты готов?!

Алион ничего не ответил, он бросился обратно, понимая, что иначе убьет.

Пробегая неслышной тенью по черепичной крыше монастыря, он увидел, что мир начал охоту на чудовище. В обитель прибыл большой отряд всадников, они шумели и кричали, готовя облаву. Уйти незамеченным не вышло бы — всадников становилось все больше.

Славная драка помогла бы успокоиться, но тогда он лишь подтвердит слова Мари! Она снова станет пророком! Алион едва справился с яростью. И пусть! Да, он такой, его кровь такая!

Он — дракон! Он чудовище, монстр, и легко может не только убить врага, но и досыта напиться его кровью.

Ветер с силой задул в спину. Алион не сразу понял, почему ему кажется, что его толкают. Крылья, они ловили ветер как паруса. Дракон глубоко вдохнул и расправил их, подхватывая сильный порыв. Ощущение полета, его эйфория притупили ярость и желание убивать.

Взмах.

Алион очутился над городом. Крылья рассекли воздух, полный ночной прохлады. Дракон сделал глубокий вдох. Ветер и крылья уносили грозного монстра все дальше от святых стен монастыря. Вонь улиц, где смешались запахи нечистот, порока и болезни, уступили чистому, немного терпкому запаху ветра. Мучительная боль, зародившаяся под лопаткой после встречи с бросившей его женой, притупилась.

В конечном счете, все это стало неважно — он, Мари, их разрушенное счастье. Если Мари права, то выходит, она никогда не принимала его целиком.

Не любила.

Боль разлилась с новой силой. Он сделал еще взмах. Земля стала отдаляться, гнусный городишка Мира Младших показался игрушечным.

Полет был чудом, тем самым недоступным прежде чудом. Разве крылан мог так хорошо чувствовать небо? Жалкая пародия!

Потоки воздуха обтекали сильное тело и мощные крылья. Полет рождал эйфорию. Гнев, отчаяние, обида, боль потери — все это стало далеким, пустым.

Алион наслаждался ветром, проверявшим крылья дракона на прочность. Он провел в небе всю ночь, пока с первыми лучами не рухнул в траву, поднимая целое облако летней росы.

Он закрыл глаза. Вот бы снова раствориться в сознании дракона, забыть все. Всю жизнь до перевоплощения. Теперь она казалась пожухлой, как шелуха от лука — отец, дед, Аэр'Дун, мама, Мари… — пустое.

Только одна мысль мешала ему слиться с чужим разумом — Лараголин. Надо найти брата.

Драконьи Сны. Драго и Балион. Новый мир.

Балион стоял перед Драго, и конунг чувствовал себя совсем мальчишкой.

— Вы не обязаны подчиняться мне, только вернуть трон, верно? — ровно спросил юный конунг.

— Верно, — подтвердил Балион. Едва заметная ухмылка кривила губы Старшего, а Драго хмурился, елозя на неудобном деревянном троне деда.

— Стратиг Балион, вам, должно быть, несколько скучно с нами, вдали от привычного мира… — выдохнул Драго, стараясь сесть поудобней и говорить твердо. Взгляд Балиона, насмешливый и надменный, лишал уверенности в себе, но Драго продолжил. — До меня дошли слухи, что вы архитектор.

Балион явно удивился, чего не стал скрывать от конунга.

— Молодой господин преувеличивает мои достоинства. Когда-то давно мне приходилось постигать азы архитектурного искусства.

— Думаю, вы были способным учеником… — заметил Драго, ловя высокомерную улыбку стратига.

— Учителя были мною довольны. — Драго коробила глумливая усмешка Старшего. Но конунг не позволил себе разозлиться.

— Что ж… прекрасно. Стратиг Балион, сколько времени займет восстановление Излаима? — Драго не удивился, заметив некоторую растерянность в чертах Старшего.

— Юный господин намерен строить город?

— Балион, — прямо обратился Драго. — Я намерен построить новый мир. Я хочу свое царство. Не такое, как у моего деда или отца. Богаче и пышней, чем было у моей матери. И хочу, чтоб оно было… вечным. А вечность не строят из хрупкого дерева, здесь нужен камень. Мои люди не умеют строить как вы…

Балион вскинул брови, не скрывая улыбки, какой сопровождают речи пятилетнего ребенка. Драго почувствовал, как кровь ударила в лицо, но он упрямо продолжил:

— Ты мог бы построить такой город? Верно? Лила сказала, что Силы принесенных вами камней хватит, чтобы творить чары.

— На бой чар не хватало, — заметил Балион.

— Город может стать началом чего-то нового не только для меня и моего народа, но и для вас, Старших. — Драго выждал минуту. — Алион, мой брат, он ведь рожден от союза Старшей крови и младшей. Разве это не здорово, стать создателем целого города и его народа?

Балион продолжал молчать, но во взгляде появилось напряжение.

— Балион, у меня есть для тебя подарок. Надеюсь, ты верно распорядишься им. Возможно, он скрасит дни на чужбине, а может… может, чужбина станет родней. Мой дар ждет вас, стратиг Балион, а я жду вашего ответа…в готовности служить общему делу.

Балион молча развернулся и вышел, так и не поклонившись конунгу.

Драго едва не сломал костяшки, вцепившись пальцами в подлокотники. Потом выдохнул и подумал о Лиле, успокаивая так себя.

Он представлял их прогулку по осенней степи, где разгоряченные кони будут сбивать капли с высокой, пожухлой травы, а тяжелые облака то и дело расходиться дождем. Хотелось успеть засветло, вдруг удастся увидеть закатное солнце?

Осеннее небо с редкими просветами всегда завораживало его, а теперь казалось чем-то необыкновенным. Как и вся красота мира.

Погруженный в себя, Драго не заметил, что кто-то настойчиво преследует его. И вздрогнул, ощутив руку на плече. Он резко повернулся, ища рукоять ятагана.

— Конунг, — Драго выдохнул, понимая, что захоти собеседник убить, легко бы сделал это. Он стал непозволительно рассеян.

— Даль? — от князя Даля не скрылось смущение конунга.

— Мой конунг, прости, что… — Даль едва не сказал «напугал», но вовремя спохватился, — что внезапно. Но дело не терпит отлагательств!

— Говори! — властно приказал Драго.

— Зарина, ты отдал её Балиону?!

— Зарина? — конунг не сразу вспомнил имя рабыни, подаренной Старшему. — Да, отдал, что с того?

На лице Даля отразилась буря:

— Зачем?!

— Так нужно было, — Драго не стал вдаваться в пояснения, тон Даля злил, особенно после встречи с чванливым Балионом.

— Кому нужно? — Даль не останавливался.

— Тебе-то что за дело до жалкой рабыни?

— Драго, я куплю девчонку. Сколько хочешь? — Даль схватил Драго за руку. Драго почувствовал бешенство от вольности молодого князя, он выдернул руку:

— Новый город хочу, и чтоб из камня, с фонтанами и садами. Сможешь?

Даль побледнел. Драго зло продолжил:

— Не лезь не в свое дело!

— Ты отдал нашу на потеху эльфам?! — в голосе Даля звенела ярость, смешанная с обидой. — Её волоком тащили к шатрам!

— А твоя мать к Бруто сама бежала? Неужто он спросил, хочет ли? Но ты как-то вышел, так? — зло осек его Драго, чувствуя подступающее бешенство. Даль молчал, на лице играли желваки. — Я сделал подарок союзнику. Пусть хоть на кружева порежет. Этот союз должен быть. Не приведи Кобыла, кому-то помешать! Ты понял?

Даль ничего не ответил, он едва нашел в себе силы коротко кивнуть головой. А Драго с трудом сдержался, чтобы не вызвать его на поединок.

Шальной от злости конунг нашел возлюбленную в опочивальне. Девушка что-то вышивала, но, увидев Драго, быстро спрятала за спину. И снова по душе разлилось тепло, ярость и раздражение отступили:

— Пойдем ловить солнце? — предложил Драго после очень теплого приветствия.

Лила улыбнулась, и быстро качнула головой в знак согласия.

Оба наслаждались порывистым ветром степи, ветер же и разогнал облака. Оранжевый свет сделал тяжелые облака совсем индиговыми[1].

— Как красиво! — прошептала Лила.

— Необыкновенно. — Драго не сводил глаз с сияющей, пламенеющей в закатном солнце возлюбленной.

В опочивальню отца оба вернулись только под утро. Драго забылся сном, а Лила ушла, желая пострелять из лука.

Когда Драго проснулся, Лила уже вернулась, она снова вышивала, но только теперь работа явно не ладилась. Драго удивленно смотрел, как ловкая огневка промахивалась иглой, то и дело раня пальцы, или распуская уже сделанную работу.

— Ли… Ты чего?

— Это правда, что ты вчера подарил Балиону девушку?

— Правда, что с того? — Драго искренне недоумевал. — Балион принял подарок?

— Да… — очень тихо произнесла Лила, потом растерянно спросила. — Разве можно подарить человека?

— А разве нет? Моя королева, подаришь мне сына? — Драго притянул к себе, а Лила неожиданно зарделась и смущенно улыбнулась.

Сны Дракона. Легенда о Герое и драконах. Сказка

«Она бежала по лесу, боясь оглянуться. Тяжелый снег мокрыми комьями облепил увязавшие ноги, дыхание срывалось, остро саднило в груди. Белый снег и кровь. В ладонях кровь. Карканье потревоженных воронов. Топот лошадиных копыт. Яркие, горящие ненавистью и праведным гневом глаза, Карающий».

Сильвия резко проснулась. Сон… только сон. Сон ли? Липкий страх, прежде оставивший её, вернулся.

Вокруг разливалась темная осенняя ночь. Где-то заухал филин.

Сильвия повернулась к свету костра. Авдотья мешала бурое нечто в котле и бурчала под нос. Старая травница варила снадобье, чтобы завтра продать в деревне. Ну, как ни есть, — ведьма! Только вот без магии!

Часто варева Авдотьи взрывались, или сворачивались комьями. Точно ли бабка знала, что делала?

Тем ни менее, эликсиры покупались, а вот заказов на письма почти не было, и только бабкины травы да отвары кормили обеих странниц.

Сильвия вздохнула и потерла виски, запустила пальцы в уже порядком отросшие волосы — надо бы подстричь. Авдотья — полуслепая, — она не видела алых прядей в светлой косе, но в деревнях замечали. На костер, как ведьме, Сильвии хотелось меньше всего. «Дурная смерть, уж лучше Карающий!», — думала она прежде. Теперь при мысли о Владыке передернуло.

В животе явно развернулись боевые действия. Сильвия поморщилась, стараясь принять более удобную позу и понимая, что ни о каком удобстве в ее положении говорить не придется.

Если она не сбилась со счета, то скоро перейдет рубеж последней декады. «Время течет все быстрее… Срок — весна, а сейчас самый конец осени. Значит, зимой. И будет снег», — Сильвия невольно посмотрела на руку, ища в ладони липкую кровь. Ладонь, освещенная неровным светом костра, была самой обыкновенной — ни когтей, ни чешуи.

— Не спится, детонька? — ласково спросила Авдотья, отвлекаясь от бурлящего котла. — Неудобно, чай? — В голосе скользило сочувствие. Ослик, мирно спавший у ног Сильвии, встрепенулся.

— Тяготы женские, — отмахнулась Сильвия, потом вдруг нахмурилась и спросила: — Авдотья, милая, скажи, ты ведь сказок-то знать должна немерено?

— Поди ж не знать! Куды ж без этого?!

Сильвия не отрываясь глядела на огонь:

— У меня в детстве… была одна сказка. В ней были кровожадные драконы и… и Герой, их победивший.

Авдотья внимательно смотрела на спутницу. Сильвия продолжила:

— В сказке говорилось, будто некогда земля наша полнилась жуткими тварями — крылатыми ящерами. Хитрые и кровожадные, они были хозяевами мира, все жили в страхе перед древним злом. Люди приносили драконам жертвы, эльфы уходили в самые недоступные места, не желая делать подношений. Между эльфами и драконами шла война, и драконы побеждали. Так было, пока не появился Великий воин, он потерял кого-то близкого в пасти чудовищ, и потому ненавидел драконов злее всего на свете. Воин сумел очистить землю от драконьего рода. С тех пор люди живут, не платя страшной дани. Знаешь эту легенду?

— Ведаю, — тихо ответила старуха.

— Как думаешь, драконы и правда были чудовищами?

Старуха покачала головой и пожевала полубеззубым ртом, ослик в ногах Сильвии снова задремал, но уши его напряженно шевелились, по всей видимости, он видел тревожный сон. Сильвия ласково погладила Остолопика.

— Моя бабка говорила, что ящуры были хищными до человечьей плоти… Что делали они с девами, отданными им на поживу, и представить страшно, — отозвалась Авдотья.

— А не помнишь ли ты, могли ли ящеры в людей обращаться?

— То бишь перекидываться, как волколаки[1], что ль? — бабка покачала головой. — Не слыхала. Ящур, он как есть ящур, разве что говорящий.

Сильвия тяжело вздохнула и снова посмотрела на ладонь.

— Детонька, что тебе за дело до ящуров? Сказку новую писать будешь?

— Только не о них… — быстро открестилась Сильвия. — Так… вспомнилось. А тот воин, он потерял возлюбленную?

На сей раз бабка долго молчала, словно что-то решала про себя. Сильвия подумала, что ведунья не услышала вопрос, как Авдотья тихо заговорила:

— У нас говорили, что у того воина был брат-близнец. Они отражали друг друга как зеркало, и не поймешь, кто отражение. Великая дружба была между братьями, вместе они сокрушали чудовищ. Пока однажды ящуры не заманили младшего в ловушку, — Авдотья помолчала. — Страх за брата лишил старшего всякого разума. В надежде найти брата живым, он заключил сделку с ведьмой, видевшей рождение сущего мира, она отдала свою Силу в обмен на…

Старуха запнулась.

— На что? — Сильвия слушала, затаив дыхание.

— Продолжение себя. По зароку он отдавал Силу, вложенную Создателем, право на продолжение себя.

— И он согласился?

— Да.

— Он отдал свое бессмертие… — выдохнула Сильвия. — Высокая цена.

— Высокая и бессмысленная: его младший брат погиб — он не успел спасти… Тогда старший поклялся отомстить любой ценой. Уничтожить драконью кровь, всю, до последней капли.

Сильвия вздрогнула. Авдотья продолжила:

— Только брата это не вернуло, а проклятье колдуньи осталось.

— И проклятие не снять?

— Это цена, — пожав плечами, возразила бабка. Она пожевала губами и продолжила. — Я слышала, как кто-то врал, будто однажды родится та, что вернет ему все утраченное.

— Легенды часто врут, — остановила ведунью Сильвия. — Авдотья, пообещай мне, что, если за мной придут, ты не будешь пытаться спасти.

— Чего?!

— Ты просто возьмешь Остолопика и убежишь. Что бы он ни сделал, так должно быть. Так правильно.

— А что он могёт сделать? — настороженно спросила ведунья.

— Неважно, — Сильвия посмотрела прямо на растерянную старуху, — сбережешь мои письма, ладно?

— Так что твой изверг сделать могёт? — не унималась старуха. — Ты, что ж, преступница какая?

— Хуже, — горько усмехнулась Сильвия. — Я гораздо хуже… и тебе нельзя со мной!

— Что же это, я брюхатую девку одну на дороге брошу? — Авдотья аж раздулась от праведного возмущения.

— Тебе со мной опасно!

— Или что ж, твой изверг, супружник, видать, обманутый, меня на лоскутки порубит?

Сильвия невольно заулыбалась, дивясь проницательности бабки.

— Пойми, то, что он сделает, будет на благо всем живым. Авдотья, это важно!

Авдотья покачала головой:

— А другой где будет? — неожиданно спросила бабка. Сильвия вздрогнула и залилась краской стыда. Может, она по ночам разговаривает, откуда Авдотья все знает?! Потом вдруг погрустнела:

— Он, он не придет.

Остолопик неожиданно подскочил и дико посмотрел на Сильвию. Произнесенные слова или дурной сон так обидели ослика? Остолопик отошел и, отвернувшись, лег один.

— А дитя-то чье? — продолжила тем временем допрос Авдотья.

— Я… я не знаю. Какая разница? — Одними губами произнесла Сильвия. — Это все неважно! Малыш жив лишь пока он во мне.

Авдотья замерла, замерли и крючковатые пальцы, перебиравшие старенькую шаль.

— Ой, девонька! Хдеж ты себе ухажеров-то таких нашла? Прям изверги… — выдохнула старуха. Сильвия расплакалась и тут же засмеялась. Авдотья была неподражаема. Даже теперь умудрилась развеселить. Но Сильвия упрямо продолжила:

— Авдотья, обещай! Это важно. Обещай, что оставишь меня, когда я… Когда облик человеческий терять начну! И беги! Труби о Звере.

— Каком-таком звере?!

— Лютом! — Сильвия отвернулась.

— Ничегошеньки я тебе обещать не буду! Я старая, много чего повидала, и одну тебя на дороге не брошу! А порешишь убегать, найду и туго привяжу к Остолопику!

Старуха насупилась и принялась усердно мешать густую жижу в котле, ругаясь вполголоса.

А Сильвия достала пергамент и начала письмо к детям: «Мне не хватит всех нежных слов, чтобы рассказать, как сильно вы любимы. И хочется пропеть все колыбельные, рассказать все сказки — страшные и смешные, поучительные и глупые.

Сколько нежных поцелуев и веселых щекоток отвесить вам сегодня?! С кем поиграть в жмурки?! Какую небылицу нашептать? Знаю…

В одном темном-претемном лесу, посреди коряг и мхов притаилась полянка. И ничем бы она не была примечательна, кабы не дивный куст одуванчика, возвышавшийся в самом центре.

Куст был раскидист и тенист — под резными листьями мог спрятаться целый выводок мышат, а соловей — укрыть гнездо с пятаком желторотых крикунов. Такой вот одуван-великан вырос на солнечной поляне тёмного-претемного леса.

Одуван качал яркими головками, привечая шмеля или пчелу, и заботливо складывал перышки в час заката, пряча нектар и новую жизнь.

Жизнь росла, и скоро солнечная головка закрылась, чтобы поседеть. Маленькие зеленые зернышки, крепко стиснутые бутоном, спали, тихо причмокивая во сне. Их пушистые хвосты прятались от зноя и холода под мелкими острыми лепестками.

Малышам снились удивительные сны о золотом солнце, чей свет и тепло они ощущали сквозь бутон, о шуршащем дожде, чьи капли стекали по стенам их уютного домика, и о сладкой росе, щекочущей пушистые хвостики каждое утро.

Время шло, малышам становилось все тесней, они толкали друг друга, стараясь устроиться поудобней. Наконец, теснота стала невыносимой, и каждой семечке больше всего захотелось вырваться из объятий высохшего бутона.

— Фррруухх! — одним солнечным утром старый бутон лопнул, выгибаясь дугой. Зернышки оказались ничем не стеснены. Можно было спокойно вздохнуть…

Ох, и гомон же поднялся, должна я вам сказать! Каждое зернышко во весь голос восторженно рассказывало соседу о своей радости. Увы, сосед оставался глух — его радость была не меньшей. А чтобы кого-то услышать, надо хоть ненадолго перестать говорить.

Наступили чудесные времена: солнце давало силу, бутон продолжал кормить. Но семечки рвались посмотреть большой мир, ветер нашептал о предстоящем путешествии.

И только одно маленькое, очень славное семечко робко смотрело в небеса. Оно росло где-то посередине пушистого шара, между небом и землей, и не знало, чего хочет больше — невероятных приключений, или размеренного счастья.

Братья и сестры нижнего края уверенно смотрели на землю — было бы чудесно засеять поляну и прорасти к началу лета. А жители верхнего полукружья говорили только о небе да о ветре. Они ждали, когда же эфир подхватит теплою рукой, и они улетят к самому солнцу…

Утро выдалось ясным. Зернышки привычно распушили хвосты. Одни лениво грелись, другие вели споры о лучшем месте для посева… Вдруг порыв ветра наклонил пушистый шарик к земле.

"Ай!", — закричали несколько зернышек, оторванных от большого шара. Остальные проводили их немым недоумением, перешедшим во вспышку разных чувств. Одни кричали, другие наскоро повторяли уроки полета и сева, третьи растопырили хвосты, надеясь взлететь повыше.

С шумным "Ах!" верхние и нижние зернышки перемешались и полетели кто куда. И только одно семечко отчаянно вцепилось ручками-колючками в бутон, не стремясь расставаться.

Оно совсем не думало о путешествиях или прелестях родной поляны, желая только одного — вернуть вчерашний день.

Ветер был неумолим. Резкий порыв, предвестник грозы и бури, ухватил семечко за хвост и подбросил к самым небесам.

Семечко крепко зажмурилось, ветер играл с ним, подкидывая и кувыркая. Семечко пыталось вспомнить, как правильно распушать хвост, как верно скользить по воздушным потокам. Но ничего не вспоминалось.

Наконец порывистый предвестник гроз сменился легким шалуном-эфиром. Семечко перестало путать небо с землей. Оно робко открыло глаза и зачарованно выдохнуло.

Вокруг был Мир. Семечко парило, уже доверчиво подставляя хвостик ветру.

Но эфир-озорник переменился и понес его к реке…

А в реке живут рыбы. Страшные чудовища, готовые слопать. А если и не рыбы, то оно же потонет! Стоит только замочить хвост!

Семечко взмолилось: "Ветер, отпусти меня здесь!". Но ветер не слушал, дуя то ласково, то порывисто…

Река была все ближе. Теперь семечко умоляло не прекращать дуть, но проказнику-ветру наскучило и… он стих.

Семечко оказалось прямо посреди реки. Как уж оно крутило пушистым хвостом, но гладь с кругами от дыханья рыб неумолимо приближалась. Словно в насмешку, ветер подул, отбрасывая к тенистому краю, полному кувшинок.

Семечко шлепнулось на широкий лист. Потерло бок и растерялось, — что теперь? Вокруг была вода и рыбы, а на листе кувшинки корни не пустишь… Так пролежало оно ночь и совсем озябло.

Кто-то толкнул кувшинку, семечко полетело кувырком, совсем рядом булькнула рыба. До натянутой водной пленки оставалось мгновение. Семечко зажмурилось…

Как вдруг его резко потянуло вниз, путая хвост, оно шлепнулось в реку, но воды наглотаться не успело — подхватили чьи-то теплые ручки.

— Ой! — Фей совсем не ожидал увидеть семечко вместо хвоста стрекозы. — Ты откуда тут?

Семечко дрожало. Вид у него был самый несчастный.

— Э-э-э, дружок, да ты замерз! И что это за гадкая пакля? — Фей ласково погладил его и… оторвал хвост. Семечко растерянно проводило взглядом бесполезный теперь хвост, а Фей добродушно продолжил: — полезай ко мне в сумку.

И семечко очутилось в сумке Фея, где пахло пыльцой и светом.

Фей тем временем продолжил гонки на стрекозах, но тут полетел кувырком, бедное семечко бултыхнулось в воду, и теперь не могло себе помочь хвостом. Оно замерло перед самым носом рыбы. Рыба раскрыла пасть…

Резкий плеск оглушил. Семечко подумало: вот и все — история его станет поучительной… Но услышало веселый смех:

— Эгегей, дружок! Мы летим! — Они, и правда, летели. Фей поймал стрекозу той самой сетью, которой прежде выловил семечко. И теперь крепко держал крылатого "коня". Стрекоза неслась вперед. Через миг Фей с семечком в руке стоял на берегу.

— А давай, я посажу тебя?

Фей выбрал чудное место на пригорке. Вид открывался и на лес, и на долину, а река осталась где-то позади. Фей выкопал ямку и бережно положил в неё семечко, как в кроватку, накрыв одеялом из земли.

— Ну вот, видишь, как все славно вышло. Навещу тебя завтра!

Семечко уснуло блаженным сладким сном, чтобы проснуться юным одуваном с резными листьями».

[1] оборотень

[1] Черно-синий.