На Лазурном берегу

ГЛАВА 1

Хлестал один из тех проливных майских дождей, которыми славится Лазурный берег. Ливень безжалостно пригибал к земле высокие пальмы и полировал до зеркального блеска «роллс-ройсы» и «феррари», выстроившиеся перед фешенебельными отелями и роскошными частными особняками.

И если плохая погода привела в уныние чуть ли не всю огромную армию туристов, то местные жители, похоже, ее просто не заметили. Ведь сегодня, восьмого мая 1986 года, всего несколько часов назад состоялась торжественная церемония открытия тридцать восьмого Международного кинофестиваля в Канне, и потому вся Французская Ривьера пребывала в восторженно-приподнятом настроении.

Карен Ричардс, сидя рядом со своим агентом в лимузине, который мчал их из аэропорта «Ницца – Лазурный берег», вдруг с волнением осознала, что теперь и она принадлежит к славной когорте знаменитостей и, пожалуй, сейчас за их машиной уже наблюдают.

Карен была удивительно красивой молодой женщиной тридцати трех лет, стройной и грациозной, с пышной копной золотисто-рыжих вьющихся волос, выразительными нефритово-зелеными глазами и крупным чувственным ртом. Сегодня на ней было ярко-розовое полотняное платье от Билла Бласса с лиловым жакетом из кашемира, и эти яркие цвета как нельзя лучше подчеркивали нежную белизну ее кожи.

Спокойно сложив на коленях руки с длинными тонкими пальцами без всяких украшений, она смотрела на бесконечный ряд великолепных старых особняков и современных многоэтажных зданий, растянувшихся вдоль автострады. Неужели она когда-нибудь к этому привыкнет? Слава, любители автографов, сплетни в колонках светской хроники газет и журналов… А теперь этот престижный международный кинофестиваль в Канне! Целых двенадцать дней – просмотры, встречи, выступления, интервью, фотокорреспонденты… И конечно, всевозможные маленькие хитрости, к которым придется прибегать, чтобы спрятаться от сотен фанатов, круглосуточно осаждающих отель в надежде хоть одним глазком взглянуть на любимую кинозвезду.

В Нью-Йорке было намного проще. Там она, по крайней мере, чувствовала себя в безопасности. Слава Богу, что Джек – правда, после долгих уговоров – не отказался от поездки! Рядом с ним ей будет намного легче.

Карен встретилась взглядом со своим старым верным другом, одарила его нежной улыбкой и с усмешкой заметила:

– Похоже, надо было заказывать не лимузин, а ковчег.

Джек Витадини допил грушевый сок и поставил стакан на маленькую полочку, встроенную в спинку переднего сиденья.

– Да уж, детка, погода премерзкая, – раздался его хрипловатый голос завзятого курильщика. – Согласен, негоже так встречать звезд мирового экрана, но могу обещать тебе, что это продлится недолго. – Улыбнувшись ей, он посмотрел в зеркало и поправил галстук. – Волнуешься?

– Немного, – призналась Карен, уже глядя в окно. – Все мелькает и меняется, как в кадре. Эти люди… Они все время толпятся вокруг, следят за каждым моим движением и ловят каждое слово, которое я произношу. У меня такое чувство, будто вчера кто-то неожиданно перевернул мою привычную, устоявшуюся жизнь. И теперь я живу как-то ненормально, делаю что-то не то. Не готовлю еду, не причесываюсь сама… – Она снова взглянула на Джека. – Ты знаешь, когда я в последний раз была в магазине?

Витадини откинулся на сиденье, и бархатные подушки мягко приняли его начинающее полнеть тело.

– Больше тебе не придется ходить по магазинам. Тебя растащат на сувениры, прежде чем ты успеешь дотянуться до коробки с рисовыми хлопьями. Ну а что касается толпы поклонников… Боюсь, это неотъемлемая часть страны обетованной под названием слава. – Он отечески похлопал Карен по руке. – Запомни: именно фанаты обеспечивают кассовый успех фильма. Поэтому никогда не поворачивайся к ним спиной. И к прессе тоже. – Джек посмотрел в окно. – Кстати о прессе…

Карен проследила за его взглядом и вздрогнула. Лимузин уже подкатил к подъезду отеля «Карлтон», и под большими куполообразными зонтами она увидела с десяток репортеров, нетерпеливо поглядывавших в их сторону.

Швейцар в ливрее выскочил из дверей гостиницы, бросился к машине, открыл дверь и застыл, почтительно ожидая, пока Карен не выйдет из автомобиля. Репортеры узнали актрису и бросились в атаку.

– Добро пожаловать в Канн, мисс Ричардс! – закричал кто-то. – Это ваш первый приезд на кинофестиваль! Вы волнуетесь? Вы пробудете здесь до конца?

Карен встала под защиту козырька гостиницы, и вокруг нее тут же образовался кружок из славных представителей прессы.

– Да, я очень волнуюсь, – ответила она, ослепительно улыбаясь. – И да, я останусь здесь на все две недели.

– Вы уже получили «Оскара» за лучшую женскую роль в фильме «Райская бухта», – обратился к ней человек, стоявший рядом. – Есть ли у вас уверенность, что вы завоюете «Золотую пальмовую ветвь» и здесь за фильм «Одни сожаления»?

Карен засмеялась:

– Пожалуй, уверенность – это единственное, чего я сейчас не ощущаю. – Она ненадолго задержала взгляд на молодом человеке, который задавал ей вопросы. – Но это вовсе не значит, что я не мечтаю о новых победах.

– Мисс Ричардс, а Нейл Хаммонд тоже приедет на фестиваль?

Услышав имя своего бывшего мужа, Карен с трудом удержала на лице счастливую улыбку.

Тогда, три года назад, известие о том, что она вышла замуж за недавнего кумира кинематографа Нейла Хаммонда, прошло почти незамеченным, равно как и их скорый развод. Теперь же, после небывалого успеха ее первого фильма и приглашения на Каннский кинофестиваль, каждое событие в жизни новой звезды становилось предметом самого пристального внимания журналистов.

– Не имею ни малейшего понятия, – сказала она как можно безразличнее.

Низенькая женщина в очках без оправы с трудом протиснулась вперед, встала почти вплотную к Карен и спросила с сильным немецким акцентом:

– Но ведь вы, наверное, часто видитесь с ним?

Карен сделала вид, что не слышит вопроса, и стала решительно продвигаться к дверям гостиницы. «Боже правый, это же не репортеры, а просто стервятники!» – мелькнуло у нее в голове.

– Есть ли у вас надежда на примирение? – продолжала допытываться женщина. – Или хотя бы на совместное участие в фильме?

– Нет, – холодно произнесла Карен. – Это ответ на оба вопроса.

И тут же защелкали фотоаппараты, слепя вспышками магния.

– Мисс Ричардс, а верно ли…

Карен, отрицательно покачав головой, с мягкой виноватой улыбкой шла сквозь разрастающуюся толпу любопытных. Еще в самом начале своей карьеры она твердо усвоила, что такое поведение – самое действенное при общении с чрезмерно усердными репортерами, о чем бы они ни спрашивали. И при этом ее решительно ни в чем нельзя было обвинить: с одной стороны, никакие признания, с другой – не похоже и на отрицание. Так что ничего хуже, чем «Актриса отказалась отвечать на такой-то вопрос», напечатать они не смогут. Что в артистических кругах рассматривалось как самое определенное из всех возможных утверждений. Особенно если дело касалось личной жизни.

Наконец ей с Джеком удалось добраться до входа, где еще один швейцар в униформе выскочил навстречу, чтобы почтительно и радушно распахнуть перед ними двери.

В холле гостей встречал Мишель Лемэн, представитель по связям с прессой, приписанный к Карен на все время ее пребывания в Канне. Лемэну было лет за двадцать пять, и в своих супермодных джинсах и красной спортивной рубашке он был похож скорее на студента, чем на представителя пробивной армии напористых работников по связям с общественностью.

Спрятанные под модными очками темно-карие глаза француза смотрели на актрису с нескрываемым восхищением.

– Добро пожаловать в Канн, мисс Ричардс, – произнес молодой человек на безупречном английском.

И тут же принялся зачитывать список приемов, выступлений, завтраков, ужинов и встреч с прессой, которые должны войти в обязательную программу ее пребывания на Лазурном берегу.

Карен дотронулась до его руки и едва сдержала улыбку, увидев, как Лемэн чуть ли не вытянулся по стойке «смирно».

– Мистер Лемэн, мы с моим агентом вылетели из Лос-Анджелеса более пятнадцати часов назад, и если я не доберусь до постели в ближайшие несколько минут, то рухну на пол прямо здесь, в вестибюле. И я очень сомневаюсь, – добавила она с улыбкой, – что это пойдет на пользу моей внешности. Вы согласны?

Мишель смутился и стал нервно сглатывать слюну, отчего выпирающее у него на шее адамово яблоко заходило вверх-вниз.

– Простите, ради Бога простите! Вы правы. Мы вполне можем обсудить программу после того, как вы отдохнете.

– Церемония открытия начнется сегодня вечером в семь тридцать, – тем не менее напомнил молодой человек, когда гости уже направились к лифту.

– Прекрасно, – бросил ему Джек через плечо. – Мы встретимся с вами здесь же в семь пятнадцать.

Дверь лифта бесшумно закрылась, Карен облегченно вздохнула и сказала не без иронии:

– Это все, что мне сейчас нужно: восторженный, влюбленный в кинозвезду юнец, который будет опекать меня в течение двенадцати дней.

– Не смотри, что у Лемэна такой наивный, обожающий взгляд, – заметил Джек. – Под его мальчишеской внешностью скрывается железная хватка. Он умеет с поразительной уверенностью манипулировать самыми неуправляемыми людьми и запросто общается с известнейшими журналистами самых авторитетных газет и журналов.

Карен озадаченно посмотрела на друга:

– Откуда ты все это знаешь?

– Я наблюдал за ним в прошлом году на кинофестивале в Вене, – ответил Джек. – И у меня такое чувство, что Мишель для тебя готов сделать все: и отвадить папарацци, и избавить от скучных торжественных церемоний.

Лифт остановился, и через несколько секунд коридорный уже вводил гостей в роскошный номер.

Огромная гостиная была выдержана в золотистых тонах и украшена великолепными репродукциями картин восемнадцатого века. На полу лежал бледно-желтый пушистый ковер, а тисненые обои гармонично сочетались с цветом драпировок и кресел. На столе в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского «Вдова Клико», а столик у застекленной двери на большую террасу с видом на Средиземное море украшала прелестная композиция из цветов – подарок от оргкомитета фестиваля.

Карен подошла к окну. Даже за сплошной пеленой дождя вид на бухту был потрясающий. Она представила себя лежащей на берегу под голубым небом и ярким солнцем – кругом молодые загорелые тела, и теплая бирюзовая вода ласково касается ее ног…

– Просто сказка! Только слишком уж расточительно. – Карен огляделась по сторонам. – Этот номер стоит по крайней мере долларов восемьсот в день.

– Восемьсот пятьдесят, но зачем считать? – ответил Джек. – Теперь ты звезда. А значит, и жить должна как звезда.

– Знаю. Просто никак не могу забыть, что всего два года назад я жила в квартире размером вот с эту гостиную и питалась макаронами и бутербродами с рыбой.

– А теперь ешь икру и разъезжаешь на лимузине с шофером. Так в чем же дело? Радуйся! Ты все это заслужила.

Карен наблюдала, как он открывает бутылку с шампанским. Милый Джек! Оставался с ней в самые трудные времена, был свидетелем ее отчаяния, ее страхов и ее побед. И как бы Джек сейчас ни пытался отрицать это, своим успехом она обязана в первую очередь ему. Однажды какой-то газетчик спросил:

– Если бы вас высадили на необитаемый остров и разрешили взять с собой только что-то одно или кого-то одного – что бы вы взяли?

Карен тогда ответила:

– Джека Витадини.

Он протянул ей резной бокал, наполненный наполовину, зная, что Карен не любительница спиртных напитков.

– Будем здоровы! И пусть выглянет знаменитое солнце Ривьеры и сопутствует нам на пути к успеху!

Карен засмеялась и пригубила шампанское, морщась от пузырьков, бьющих в нос.

– Ты серьезно веришь, что Мишель Лемэн может избавить меня от всех этих ужасных церемоний? – спросила она, опускаясь в кресло и скидывая розовые туфли-лодочки.

Джек сразу всполошился:

– Постой, постой, детка. Я никогда не говорил тебе ничего подобного! Я сказал, что он сможет, наверное, сократить какое-то количество встреч. Я не обещал тебе полного одиночества на ближайшие две недели!

– Я имела в виду только встречи с репортерами.

Джек налил себе еще шампанского.

– Но такие встречи как раз и помогут разрекламировать твой фильм. Особенно встреча с фоторепортерами из «Пари-матч». Наверное, твоя фотография появится даже на обложке. Не забывай, журнал выходит миллионными тиражами и расходится по всему миру.

– А это значит – новые интервью и новые фото.

– Так что же плохого? – воскликнул Джек, в недоумении разводя руками.

– Что бы потом ни случилось с этими актерами?

– А что может случиться? Они или сойдут со сцены, или попадут в телевикторину «Голливудские квадраты». – Джек сел напротив Карен. – В наши дни успех – очень хрупкая вещь, детка. Очень большая конкуренция, очень много талантов жаждет участвовать в гонке. И нужно быть очень толстокожим, если хочешь оказаться впереди.

Карен на секунду задумалась и спросила:

– Как по-твоему, почему они спросили о Нейле?

– Да просто любопытство. Тебя это не должно волновать.

– А как ты думаешь, много ли журналисты знают о нем?

Серые глаза Джека задумчиво смотрели на дождь за окном.

– Похоже, не очень-то много, иначе вопросов тебе задали бы побольше. Я могу расспросить Лемэна – осторожненько, конечно. Сейчас важно помнить, что Нейл находится за несколько тысяч миль отсюда и не может причинить тебе ни малейшего вреда.

Раздался телефонный звонок, и Джек снял трубку. Карен наблюдала, как Джек, слушая, посмотрел на часы.

– Спасибо, Мишель. Я сейчас подойду. Нет, – добавил он, взглянув на Карен, и закатил глаза к потолку. – Мисс Ричардс спустится вниз только вечером. А перед ним поставьте двойное виски и постоянно ему поддакивайте, вот и все.

Джек положил трубку и сообщил, легко целуя Карен в лоб:

– Прибыл Сам. Я пойду выпью с ним и разведаю новости. А ты отдыхай. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты всех затмила.

Сам, как его всегда называл Джек, владелец «Карнеги пикчерс» Стюарт Б. Вагнер, в прошлом удачливый продюсер на телевидении, десять лет назад взял в свои руки дышащую на ладан киностудию и превратил ее в золотое дно. Он вложил все до цента в постановку фильма «Твоя навеки» – черно-белой картины о Второй мировой войне, которую все в Голливуде считали обреченной на провал. Купив сценарий у полуголодного автора за семь тысяч долларов, Вагнер уговорил сниматься двух самых кассовых в прошлом голливудских звезд. Картина Вагнера собрала более пяти миллионов долларов в первые же недели показа и еще долго считалась самой кассовой и самой популярной, критики провозгласили его лучшей историей о любви и войне, появившейся на экране со времен ленты «Путь в вечность».

Три года назад Стюарт взял Карен под свое крыло, открыв ей премудрости этой работы и укрепив веру актрисы в себя. В «Карнеги пикчерс» она снялась дважды, и сразу после Каннского фестиваля ей предстояло работать в третьей картине. «Оскар» за лучшую женскую роль, который она получила два месяца назад за свой первый фильм «Райская бухта», был неожиданностью для Карен, но не для Стюарта.

Стюарт был строг, честолюбив и не допускал проникновения современной голливудской «морали» в свое святилище, требуя от звезд, с которыми работал, соответствующего поведения.

Как только за Джеком закрылась дверь, Карен разделась, накинула синий шелковый халат и, наливая воду в ванну, посмотрела на свое отражение в зеркале. Неужели все это ей не снится? Неужели она – та самая Карен Маерсон, которая всего несколько лет назад дрожала от счастья при одной только мысли, что сможет открыть свой маленький театрик на юге Нью-Джерси? И неужели она – та самая опустошенная женщина, потерявшая два года назад почти все?

Карен положила часы на туалетный столик и радостно отметила, что уже почти три часа. Через двадцать минут она сможет позвонить в Швейцарию… Мысль о дочери заставила ее улыбнуться. Милая, чудесная, сумасшедшая Элизабет! Даже находясь далеко, она была для матери постоянным источником счастья. Как бы ни была занята, актриса никогда не лишала себя удовольствия поболтать по телефону со своей смешливой и жизнерадостной двенадцатилетней девочкой.

Карен любила, чтобы вода была горячая и чтобы ее было много, – такого удовольствия женщина была лишена первые месяцы своего существования в Нью-Йорке, когда четыре года назад приехала туда одна с дочерью.

Через час, согрев себя двумя мартини, Джек Витадини вернулся в номер, бросил пиджак на стул и, просунув палец в виндзорский узел тщательно завязанного галстука, с облегчением освободил шею. Он не принадлежал к числу красивых мужчин. Но хотя много лет назад угрюмый взгляд и круглое лицо снискали ему прозвище Мопс, его популярность у девочек была беспрецедентной во всей истории мелроузской средней школы.

Но и позже, когда Джек уехал из родительского дома в Филадельфию, чтобы сделать карьеру в театре, этот удивительный феномен не угас. Женщин притягивали его сила, его честный принцип игры по правилам. С ним не требовалось притворяться, Джеку можно было рассказать обо всем и не бояться при этом, что тебя осудят. Итальянское происхождение давало о себе знать: Витадини свято верил в любовь и брак, в преданность семье и друзьям.

Он украдкой бросил взгляд на широченную кровать – может, еще удастся вздремнуть до начала церемонии. У Карен есть прекрасные правила: спать, если устала, и пить, только если мучит жажда. За последний год Джек не соблюдал ни того, ни другого и уже начал чувствовать результаты излишеств и перегрузок.

Ему было сорок восемь; его жизнь определялась расписанием, презирающим всякое представление о времени, и была наполнена встречами с избалованными актерами и директорами студий, которые почти никогда не знали точно, чего хотят. Это, конечно, не декорации двигать, чем он занимался шесть лет назад, когда Карен Маерсон пришла с предложением, перевернувшим всю его жизнь.

– Я хочу открыть театр в Хэддонфилде, – объявила она за кофе во время перерыва в театре имени Эдвина Маркхама в Филадельфии. – И мне нужен первоклассный художественный руководитель. Не буду врать тебе, Джек. Предприятие рискованное, и нам придется работать по-черному, но если за дело возьмемся мы с тобой, то я не сомневаюсь, что у нас все получится. – И одарила его ослепительной, самоуверенной улыбкой, растопившей все сомнения.

И вот! Он присутствует на одном из самых крупных кинофестивалей года вместе с суперзвездой, которой помог пуститься в плавание за успехом и славой. В этом году он пытался уклониться от поездки на фестиваль, но Карен убедила друга, что его присутствие совершенно необходимо. Зная, как плохо она себя чувствует на публике, особенно под натиском репортеров, Джек согласился побыть здесь вместе с Карен первые дни – пока актриса не пообвыкнет и не станет чувствовать себя спокойнее. После некоторой перетасовки своего рабочего расписания он оставил клиентов на двоюродного брата и сотрудника Джо Манетти, поцеловал на прощание жену Ширли и прилетел в Канн.

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Джек ставил дорожный будильник на шесть часов. Кому опять потребовалась нянька?

– Привет, старина!

Джек почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– О Господи…

– Что, теперь так принято приветствовать старых приятелей? – Голос на другом конце провода был по-пьяному добродушен. – И потом я – совсем не Господь. – Собеседник говорил медленно и старательно, заплетающимся языком. – Я Нейл. – И он рассмеялся, довольный собой.

– Ты где, Нейл?

– Как где? Да здесь же, дружище! На прекрасной солнечной Ривьере. Я тут, внизу, около бара. И мне не дают больше выпить, – произнес он оскорбленным, полным достоинства голосом и икнул.

Джек почти увидел, как Нейл по-детски надул губы.

– Карен знает, что ты здесь?

– Не-е. Она отключила телефон.

Джек тяжело вздохнул.

– Послушай, я думал, между нами полное взаимопонимание. Ты дал мне слово, что больше не будешь мешать Карен. Пришел ее звездный час, и совсем не обязательно, чтобы именно сейчас рядом болтался бывший муж-пьяница.

– Я остался без гроша, – жалобно захныкал Нейл, будто бы это могло служить ему оправданием.

– А где же, черт побери, пять тысяч долларов которые я дал тебе, на прошлой неделе?

– Кончились, – печально произнес Нейл. – Уже кончились.

Джек прижал два пальца к глазам, пытаясь унять зарождавшуюся головную боль.

– Закажи черный кофе и садись где-нибудь в углу, черт бы тебя побрал! Я сейчас спущусь.

Джек взялся за галстук, хотел перевязать узел, но с раздражением швырнул его на стул. Потом схватил пиджак и поспешил к двери, на ходу глотая желудочную пилюлю. Ну почему у него никогда ничего не выходит так, как задумано?!

ГЛАВА 2

Трясущимися руками Нейл Хаммонд приподнял чашечку с черным кофе. Редкостная гадость!.. После первого же глотка можно получить дырку в кишках размером с Большой каньон.

Нейл посмотрел в зеркало на стене позади бара и пригладил дрожащей рукой редеющие темно-русые волосы. «Черт подери, куда подевались мои кудри?» Он уже подумывал сделать перманент, но боялся, что волосы не выдержат экзекуции.

Несмотря на долгие годы разрушительного воздействия постоянных голливудских попоек, Нейл Хаммонд до сих пор оставался привлекательным мужчиной. Его голубые глаза, хотя и потеряли прежний блеск, еще привлекали молоденьких длинноногих красоток на пляже, которые слонялись по Малибу-Бич в надежде подхватить одинокую знаменитость. Нейл чуть повернул голову, изучая слегка обвисшую складку под подбородком, и вздохнул. Надо собой заняться… Но косметические операции стоят кучу денег.

Он снова перевел взгляд на свою чашку, прикидывая, достаточно ли он трезв, чтобы вести интеллигентный разговор с Джеком Витадини. Резкие нотки в голосе собеседника не оставляли сомнений в том, что агент Карен взбешен, как дьявол, его неожиданным визитом. Если Нейл собирается выжать что-нибудь из старой лисы Витадини, то должен перехитрить его. А для этого нужно быть трезвым.

– И когда уже ты завяжешь?

Актер обернулся и встретился с холодным стальным взглядом Витадини.

– Рад видеть тебя, Джек.

Джек сел напротив и, подозвав официанта, заказал себе кофе.

– Для этого тебе совсем не обязательно было уезжать из Лос-Анджелеса.

– Мне тоже захотелось принять участие в этих событиях, – сказал Нейл. – Все-таки фестиваль.

– И что тебе нужно?

– Немного денег. И комнату. – Нейл отхлебнул кофе и отодвинул чашку. – У стойки мне сказали, что гостиница полна.

– Так попробуй устроиться в другую!

Нейл скривился:

– Джеки, мальчик, все гостиницы забиты, и ты это знаешь. Но что самое главное, они отказываются сделать исключение для меня – экс-звезды Голливуда!

– Ничем не могу тебе помочь. Студия заранее заказывала номера специально для нас с Карен.

Нейл покачал головой:

– Ну-ну, не нужно! Мы оба прекрасно знаем, что ты можешь очень многое, Джек. Ведь не допустишь же ты, чтобы я спал на пляже? – Он откинулся на спинку стула и задрал подбородок. – Представляешь, какие появятся заголовки в газетах: «Бывший муж прекрасной, процветающей актрисы Карен Ричардс, обладательницы премии «Оскар», ночует на пляже – голодный и без гроша в кармане».

Джек, глядя на пьяного гея с плохо скрываемым отвращением, вынул из нагрудного кармана конверт.

– Здесь тысяча долларов, – сказал он и, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, подтолкнул конверт через стол. – Советую тратить их экономно, так как это все, что тебе светит получить.

– Как я смогу прожить на одну штуку две недели? – возмутился Нейл. – Разве я тебе не объяснил? Я хочу остаться на весь фестиваль. Хочу быть рядом со своей красавицей женой, пусть даже бывшей, и радоваться ее успеху. Погреться, так сказать, в лучах славы. – Голубые глаза нагло уставились на Джека. – Ты ведь знаешь, я давно разглядел талант Карен. В конце концов, она многим мне обязана.

– Карен не обязана тебе ничем, – сквозь зубы ответил Джек. – За время вашего очень короткого брака ты не принес ей ничего, кроме огорчений.

– Мне было трудно.

– Это твои проблемы. Для меня самое главное, чтобы Карен было хорошо.

Нейл наклонился, и Джек почувствовал его несвежее дыхание: перегар пополам с кофе.

– А ты полагаешь, я об этом не беспокоюсь? – произнес Нейл с подчеркнутой серьезностью. – Думаешь, у меня не осталось никаких чувств?

– Если остались, то потрать те деньги, что я сейчас тебе дал, на обратный билет до Лос-Анджелеса. Я не хочу, чтобы ты все испортил ей и здесь.

– Я не намерен никому ничего портить.

Джек выразительно посмотрел на него, давая понять, что уже слышал это.

– Тогда что ты делаешь во Франции?

Нейл положил конверт с деньгами в карман.

– Вообще-то я приехал, чтобы обговорить с Карен кое-какие дела. А еще, – добавил он, понизив голос, – чтобы предостеречь ее.

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

– Он здесь, – прошептал Нейл. Джек нахмурился.

– Кто «он»?

– Человек, который едва не погубил нашу милую Карен несколько лет назад. – Довольный собой, Нейл наблюдал за реакцией Джека; наконец-то этот старый зануда проявил признаки внимания! – Максимилиан Прэгер здесь. В Канне.

Максимилиан Прэгер перевел взгляд на стакан, взболтнул виски, задумчиво наблюдая, как кусочки льда двигаются по кругу, и сделал глоток. В свои сорок с небольшим он выглядел очень импозантным, благополучным и уверенным в себе человеком. У него были строгие приятные черты лица, проницательные темные глаза, словно заглядывавшие собеседнику прямо в душу, и густые черные волосы, уже посеребренные сединой. Великолепно одетый и ухоженный, умело заключающий миллионные сделки, Прэгер никогда не позволял себе и тени высокомерия, которое часто появляется у обеспеченных мужчин, чего-то добившихся в жизни.

Он взглянул на часы и отошел от окна. Вообще-то ему следовало бы отказаться от приглашения Стюарта Вагнера. Кому нужны сумасшедшие страсти по кино, разыгрывающиеся здесь в это время года? Но, как заметил его адвокат, если Макс собирается вложить в следующий фильм студии «Карнеги пикчерс» немалые деньги, которые запросил постановщик, то лучше самому удостовериться, что овчинка стоит выделки.

Нельзя сказать, чтобы он сомневался в способностях Вагнера. Его последние три фильма принесли в общей сложности уже свыше пятисот миллионов долларов, побив все рекорды кассового сбора. Но, как хорошо известно каждому кинопромышленнику, художественный фильм – это кот в мешке, и никогда нельзя заранее гарантировать успех, даже если речь идет о таком мастере, как Стюарт Вагнер.

Макс встал перед зеркалом и поправил галстук.

Была и другая причина, по которой он приехал в Канн, гораздо более важная, – Карен Ричардс, восходящая звезда студии «Карнеги», та самая молодая женщина, которую он встретил четыре года назад, тогда еще – Карен Маерсон.

При мысли, что скоро снова увидит ее, Прэгер улыбнулся. Хотя он и постарался отодвинуть воспоминания о той роковой ночи в самый дальний уголок памяти, но никогда не забывал красивую отважную женщину, противостоявшую ему с отчаянным мужеством.

Макс Прэгер усмехнулся. Интересно, сохранилось ли в ней хоть что-нибудь от той очаровательной женщины сейчас, когда она стала знаменитостью? Несмотря на образ милой девушки, так талантливо созданный на экране, Макс нисколько не удивился бы, найдя Карен теперь такой же честолюбивой и жадной, как и большинство кинозвезд.

Он допил виски и вышел из своего люкса в отеле «Маджестик».

Яркое калифорнийское солнце светило в огромное окно спальни, заливая золотым светом белый бархатный ковер на полу, белый лакированный туалетный столик и шелковую атласную обивку стульев.

Проводив юного любовника, Ники спустила с плеч халат и встала перед огромным, во всю стену зеркалом, критически рассматривая свое стройное красивое тело. Она бережно приподняла ладонями прекрасные полные груди и медленно повернулась вправо и влево, проверяя, не пора ли делать очередную подтяжку. С удовлетворением отметив, что еще рано, Ники большими пальцами провела по выпуклым светло-коричневым соскам и улыбнулась, увидев их мгновенную реакцию на прикосновение.

В сорок три года, соблюдая строгую диету, проплывая ежедневно пятьдесят раз в длину свой личный бассейн и лишь изредка позволяя себе сладости, Ники Уэлш не выглядела даже и на день старше, чем двадцать лет назад, когда добилась успеха в карьере фотомодели.

У нее был прекрасный рост – пять футов десять дюймов[1] без каблуков – и длинное гибкое тело, которым из сезона в сезон не уставали восхищаться во всем мире. Бедра ее были узки, но изящны, живот плоский, но податливый и упругий. Восхитительные груди возвышались над тонкой талией и мягко колыхались при ходьбе; соски твердо и соблазнительно топорщились над нежной атласной кожей.

Ники медленно провела ладонями от груди к талии и вниз, вдоль бедер. Да, она красивая, сексуальная и талантливая актриса, но, несмотря на все это богатство, ей никак не удавалось стать звездой, чего она по праву заслуживала.

И вдруг неделю назад в ее судьбе произошел неожиданный и многообещающий поворот. Телевизионный продюсер Малколм Хейз предложил Ники вместе с тремя известными актрисами делать кинопробу на очень престижную роль Оливии Мессинджер в готовящемся телесериале «Семейное достояние». В Голливуде несколько дней живо обсуждалась эта новость. Репортеры рвались взять интервью, артисты, которых она едва знала, звонили ей домой и поздравляли с успехом, приглашали на завтраки и вечерние приемы. Но вот вчера все неожиданно оборвалось.

– Мне очень неприятно, малышка, – сказал ей по телефону агент, – но Хейз отменил твою пробу. Этот подонок говорит, что хочет пригласить Карен Ричардс, собирается заехать на Ривьеру по пути в Рим и обо всем с ней договориться.

Слезы ярости и разочарования обожгли глаза Ники. Она швырнула телефонную трубку. Опять Карен Ричардс! Неужели эта женщина еще не все отняла у нее? Сначала роль Тиффани в картине «Одни сожаления», которую, как всем известно, должны были дать Ники. Потом Макса. А теперь лакомый кусок в «Семейном достоянии». Эта роль могла бы наконец сделать Ники Уэлш звездой.

Карен Ричардс когда-то удалось обвести ее вокруг пальца, но Ники не собирается дарить ей второй шанс. На этот раз она намерена бороться. Не на жизнь, а на смерть.

Но каким образом заставить такого упрямого и жесткого человека, как Малколм Хейз, изменить свое намерение?

Решение пришло в тот момент, когда она потянулась за мылом с экстрактом из трав. Мысль была такая дикая и невероятная, что Ники вздрогнула и отогнала ее от себя; но та, словно вредный сорняк, росла и росла, набирая силу и медленно разрушая сопротивление Ники. Ей-богу, это должно сработать! Если нельзя сделать пробу у Малколма Хейза здесь, то надо поехать в Канн и сделать пробу там. И разыграть перед ним, черт возьми, самую невероятную пьесу, какой никогда еще не видывали его проницательные глазки-бусинки. Как только Хейз увидит Ники Уэлш, услышит и оценит ее игру, он уже не захочет никакую другую актрису!

Осторожно подняв трубку старомодного телефона, стоявшего на маленьком столике рядом с ванной, она набрала домашний номер своей секретарши. Та ответила со второго звонка.

– Паула, будь так любезна, закажи мне билет в Ниццу с доставкой в Канн. И еще, дорогая, дату возвращения не указывай. Я не знаю, когда вернусь.

ГЛАВА 3

Строгая и печальная женщина сидела в элегантной гостиной на ярко-красной софе времен королевы Виктории. На коленях Луизы Прэгер был раскрыт свежий номер «Нью-Йорк Таймс». Рядом, на резном столике черного дерева, стоял поднос с давно остывшим, нетронутым чаем.

Взгляд невольно снова остановился на фотографии мужа, сделанной вчера в аэропорту Кеннеди, с краткой подписью: «Владелец огромного в сорок акров поместья, магнат Макс Прэгер, вкладывающий баснословные деньги в кинематограф, вылетает сегодня на Каннский международный кинофестиваль, где, как ожидается, подпишет важный контракт со студией "Карнеги пикчерс"».

Луиза закрыла глаза, вдруг ощутив знакомую тоску в сердце, и отложила газету в сторону. Ну почему спустя столько лет она все еще чувствует такую пустоту без Макса? И почему прекрасные дом и сад, все эти роскошные вещи вокруг, которые так долго давали ей стимул к жизни, уже не помогают справиться с одиночеством?

Женщина подошла к открытому окну. Взгляду открылся привычный великолепный пейзаж, уходящий к самому горизонту, где виднелся лес: оригинальный розарий, разрекламированный во многих иллюстрированных журналах, заботливо ухоженные лужайки, заросли кизила и магнолии в цвету, особенно яркие в огненных лучах заходящего солнца… Луиза глубоко вздохнула, наслаждаясь теплом и разлитыми в воздухе ароматами.

Она была бы очень привлекательной женщиной, прояви к своей внешности хоть немного внимания и изобретательности. Одетая в дорогие, но безвкусные наряды, Луиза скорее напоминала прислугу, чем хозяйку огромного особняка из тридцати двух комнат. Черные волосы, стянутые в строгий, скучный пучок, подчеркивали резкие черты лица. У нее были большие, но какие-то невыразительные темные глаза и тонкие губы, которые Луиза все время плотно сжимала, словно боялась невольно улыбнуться. Зато ее прекрасной белой, без единого изъяна коже, до сих пор не знавшей косметики, позавидовала бы самая красивая женщина.

Невысокая и очень худенькая, Луиза, пятнадцать лет назад выходя замуж, была полнее на десять фунтов. Отлично зная, что Максу нравятся пышнотелые женщины, она все же никогда не пыталась набрать вес, который потеряла после рождения ребенка.

Старшая дочь состоятельного брокера с Уолл-стрит, Луиза с юного возраста была приучена ценить прекрасное и привычно ожидала от жизни только самого хорошего: о ней заботились лучшие няни, она училась в лучших закрытых школах, ее всегда окружало все самое лучшее и элегантное. Девочка была болезненно застенчива и предпочитала часами просиживать в своей комнате с дневником или томиком Эмилии Бронте, в отличие от одноклассниц, которые поглядывали на мальчиков и листали замызганные модные журналы.

Когда двадцатилетняя Луиза Купер встретила Максимилиана Прэгера на летнем приеме в саду, устроенном ее родителями в их шикарном доме на Пятой авеню, она была совершенно не подготовлена к общению с этим сильным, уверенным в себе мужчиной, так непохожим на всех, кого девушка знала раньше.

По причине, так и оставшейся для Луизы загадкой, мистер Прэгер неотступно следовал за ней, будто там не было других девушек. В конце концов Луиза согласилась танцевать с ним, но тут обнаружилось, что Максимилиан настолько ее подавляет, что девушка была не в состоянии поддерживать светскую беседу – и не только с ним, но и с кем-либо другим. Потом, уже лежа в постели, она никак не могла выбросить его из головы – все думала о том, встретятся ли они еще когда-нибудь, и знала почти наверняка, что не встретятся. Разве такой красивый и энергичный человек может заинтересоваться столь невзрачной замкнутой особой, как она?

К ее изумлению, Максимилиан Прэгер явился на следующее же утро и пригласил ее на ближайшую субботу в Кони-Айленд. Луиза сразу же согласилась, затаив от волнения дыхание, словно опасаясь, что он передумает.

Это был самый веселый и интересный день в ее жизни. На завтрак они ели сосиски с острым соусом «чили», которые Макс обожал, сахарную вату, мороженое и запивали все газированной водой. Смеясь и визжа от восторга, катались на гигантских «русских горках» и на чертовом колесе, а потом безмятежно отдыхали в парке на скамейке, и он рассказывал ей о своей удивительной жизни.

Несмотря на богатство и удачу в деле, которое он создал собственными руками, Макс Прэгер был очень простым человеком. Без всяких претензий. Ему были свойственны даже некоторая грубость и какой-то приземленный, простоватый взгляд на жизнь – это было и немного забавно, и немного страшно.

Через восемь месяцев после их первой встречи Луиза и Макс поженились. Но если период ухаживания со всеми его неожиданными и веселыми поворотами был для них постоянным праздником, то медовый месяц обернулся полнейшей катастрофой. Несмотря на все старания Макса быть деликатным и терпеливым в постели, Луизины комплексы запретов оказались так сильны, что она не сумела ответить на страсть мужа.

Проходили недели, а их несовместимость друг с другом только увеличивалась. Расстроенная и смущенная, Луиза стала прятать свои страхи за стеной непримиримости ко всему, что делал муж, – от его манеры держать за обедом вилку до выбора книг и одежды. И даже рождение дочери, Джеми, через год после свадьбы не помогло сближению супругов.

К тому времени, когда Джеми исполнилось пять лет, они спали в отдельных комнатах; Макс приходил в спальню к жене два раза в месяц. В конце концов, по ее настоянию, эти визиты совершенно прекратились. А полгода спустя Луиза узнала о его первом романе.

Вскоре она научилась распознавать разные духи, которыми благоухала его одежда после свиданий с любовницами, и могла даже определить продолжительность каждой связи по смене запаха. Несчастная женщина горько переживала предательство мужа, но никогда и словом не обмолвилась о своих подозрениях. Ей слишком нравилось быть миссис Макс Прэгер и не хотелось ставить под угрозу свое положение. Она любила этот огромный дом с камином в каждой комнате и волшебный парк со стражей у ворот, охраняющей ее и Джеми от незваных гостей. Луиза любила спокойную жизнь в роскоши, которую обеспечивал муж, ей нравилось умение Макса брать на себя все заботы о семье. А кроме всего прочего, он был чудесный отец, и Луиза не могла лишить ребенка его любви и внимания.

Джеми боготворила отца, а он чудовищно баловал ее, называя маленькой принцессой и постоянно твердя, что она самая красивая в мире. И был недалек от истины. Джеми росла хрупкой, обаятельной и смышленой девочкой, хотя ее мальчишеские замашки и независимый характер служили постоянным поводом для ссор между Луизой и Максом.

Примерно пять лет назад Луиза поняла, что связь Макса с его последней пассией совершенно отличается от всех остальных. Он стал чаще уезжать из дома, иногда даже по выходным дням, чего раньше никогда себе не позволял. Через восемь-девять месяцев – это был средний срок всех его романов – Луиза наняла частного детектива, чтобы следить за мужем и его любовницей. Выяснилось, что эта женщина – бывшая фотомодель Ники Уэлш, средней руки актриса, живущая то в Нью-Йорке, то в Лос-Анджелесе. Детектив сообщил также, что Макс оплачивает ей шикарную квартиру в пентхаусе.

Луиза приняла эту новость с достоинством, еще крепче сжала губы и стала терпеливо ждать конца затянувшейся связи. А его все не было.

Решение Макса два года назад переехать из имения в Лос-Анджелес поразило ее как удар грома. Но она была так подавлена своим горем, что не могла даже поговорить с мужем на эту тему, хотя и очень хотела. Луиза научилась жить без Макса и даже находила некоторое утешение в том, что он никогда не заводил речь о разводе.

Сегодня утром мать Луизы приехала со своим обычным – раз в неделю – визитом. Она протянула дочери «Таймс» и сказала со свойственной ей прямотой:

– Если хочешь знать мое мнение, то теперь, когда Макс снова занялся кино, не пройдет и нескольких месяцев, как какая-нибудь хорошенькая молодая особа уговорит его развестись с тобой и надеть кольцо на ее пальчик.

Луиза почувствовала холодок, пробежавший по всему телу. Она и раньше много раз со страхом думала о том, что может окончательно потерять мужа, но все это было как-то несерьезно. В конце концов ведь прошло уже два года, как он ушел из дома, и если хотел жениться на Ники Уэлш, то наверняка уже сделал бы это. Однако именно сейчас – то ли из-за неожиданного заявления матери, то ли из-за своей депрессии – мысль о возможности потерять Макса наполнила Луизу ужасом.

– Ерунда, – заявила она с наигранной веселостью, наливая чай в чашки севрского фарфора с цветочным рисунком. – Макс не станет со мной разводиться. Теперь уже нет. После стольких лет…

– Вспомни, ты точно так же считала, что он не уедет от тебя, – заметила Джудит Купер.

Луиза никогда не рассказывала матери об истинной причине ухода Макса, ибо не доверяла никому страшную, позорную тайну, которую хранила с детских лет.

– Давай не будем о Максе, ладно? – попросила она.

Джудит посмотрела на дочь долгим задумчивым взглядом.

– Ты еще питаешь к нему какие-то чувства, ведь я права?

– Мама, прошу тебя!

Луиза хотела решительно поставить чашку на стол, но Джудит мягко ее остановила:

– Хорошо, только выслушай меня, пожалуйста! Макс и Ники Уэлш расстались.

На мгновение Луиза замерла, разглядывая мать в немом изумлении.

– Они расстались, – повторила Джудит. – Навсегда.

– Откуда ты знаешь?

– Вчера эта фотомодель давала интервью на четвертом канале, и, когда репортер спросил ее, будет ли она сопровождать Макса на кинофестивале, Ники ответила, что они порвали отношения – разошлись полюбовно, но окончательно.

Дрожащей рукой Луиза опустила чашку на стол. Очень давно, когда узнала, насколько серьезно муж увлекся Ники Уэлш, она думала о попытке отбить его у любовницы. Но со временем сама мысль о том, чтобы тягаться с такой красивой и сексуально притягательной женщиной, показалась ей просто абсурдной.

– Боюсь, это ничего не изменит, – вздохнула Луиза. – Если я не сумела удержать, то не представляю себе, как смогу его вернуть.

– О-о, существует множество способов возвратить мужчину, моя дорогая, – сказала Джудит, посмотрев на дочь так, будто сама много раз прошла через это. – Ты можешь начать с чего-нибудь трогательного и очаровательного. Что бы напомнило ему о той юной девушке, за которой он ухаживал. – Джудит сделала глоток чая и продолжала: – Ты можешь пригласить его однажды на завтрак или зайти к нему на работу. Или даже встретиться с ним в Канне.

Луиза открыла рот от изумления.

– Встретиться с ним в Канне? Мама, ведь это просто смешно! Я никогда не сделаю ничего подобного.

– Но почему?

– Потому что… Это совершенно бессмысленная затея. И… – Ее голос затих почти до шепота, и она почувствовала, что краснеет. – Потому что я бы не знала, что ему сказать.

– Правду. Что тебе его не хватает. Что хочешь попытаться спасти ваш брак. – Она посмотрела на платье дочери из сурового бежевого полотна. – И подумай о том, как ты выглядишь, дорогая. Сделай другую прическу, купи несколько нарядных платьев. Что-нибудь светлое, нежное. И… лети в Канн.

Луиза покачала головой:

– Макс этого не потерпит. Он сразу же отошлет меня обратно.

– Кто знает? Попытайся.

Попытайся. Луиза облокотилась о подоконник. Слова матери эхом звучали в ее голове. Так ли уж абсурдна идея поехать на фестиваль? А может, это как раз та возможность, которой она ждала? Как раз теперь, когда Ники ушла из жизни Макса… Сердце Луизы снова бешено заколотилось. А как же… сексуальные отношения? Едва ли она сможет рассчитывать на примирение, если не подумает о своих проблемах в постели. Ведь именно из-за этого они расстались.

– Потом, – пробормотала она сама себе, решительно отбросив назойливую мысль. – Я займусь этим потом.

Луиза потянулась за справочником в кожаном переплете, лежащим рядом с телефонным аппаратом. Отыскав нужный номер, набрала его и затаила дыхание. Еще никогда в своей жизни она не действовала так смело и решительно.

– Транспортное агентство Морриса слушает.

– С вами говорит миссис Прэгер. Миссис Максимилиан Прэгер.

– Да, миссис Прэгер, – ответила женщина, вдруг сразу став внимательной и любезной. – Что я могу для вас сделать?

– Я… – Луиза запнулась, боясь продолжать. – Можно ли заказать у вас билет на самолет до Канна, Франция?

– Конечно, миссис Прэгер. Когда вы хотите лететь?

В трубке было слышно, как женщина быстро листает страницы.

– Могу предложить билет на «Конкорд» до Парижа в среду во второй половине дня, потом вас доставят внутренним рейсом до Ниццы, а дальше – вертолетом в Канн или, если пожелаете, на лимузине. А гостиница вам понадобится?

Луиза почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.

– Гостиница? Нет… не понадобится.

– Ну, мамочка, пожалуйста, – умоляюще щебетала в телефонную трубку Элизабет Маерсон. – Прошу тебя, разреши! – Одним движением молодого гибкого тела она перевернулась на живот и подперла руками подбородок. – Ну как я объясню друзьям, что моя красивая талантливая мама, наверное, получит приз за лучшую женскую роль в Канне, а меня не будет рядом с ней в такой радостный момент!

Карен рассмеялась.

– Во всяком случае, барышня, лестью ты от меня ничего не добьешься, – сказала она тем негромким мелодичным голосом, которому Элизабет давно и безуспешно пыталась подражать. – К твоему сведению, Канн во время кинофестиваля – совсем не место для двенадцатилетних девочек.

– Но я же буду с тобой.

– Ты не будешь со мной, и ты прекрасно знаешь это. Ты целыми днями будешь бегать за кинозвездами, а я – сходить с ума от беспокойства.

– Но я без тебя скучаю, – сказала Элизабет, чувствуя, что теряет почву под ногами. – Я не видела тебя с…

– С Пасхи, – закончила Карен. – То есть всего пару недель. Я тоже ужасно скучаю по тебе, моя прелесть. Обещаю, что примчусь в Монтре сразу же, как только освобожусь, и увезу тебя на все выходные, куда захочешь. Так что выбирай пока место.

– Я хочу поговорить с дядей Джеком. Как мне ему позвонить, мама? – обиженно попросила Элизабет. – Я знаю, он меня поймет.

– О-о, не сомневаюсь! И тогда меня будет умолять не одно дитё, а двое. А теперь расскажи, какие у тебя оценки.

– Ну, по французскому – сто, – без всякого энтузиазма начала дочь. – По истории – девяносто восемь. Ну и конечно, я играю главную роль в «Кокетке».

– Детка, это просто здорово!

– Я тоже так считаю. – Элизабет подула на темный завиток, упрямо падающий ей на глаза. – Когда будут показывать твой фильм?

– В понедельник вечером.

Девочка от неожиданности села.

– В понедельник? Правда? Мамочка, так ведь это замечательно, – едва дыша проговорила она, и ее угасшие было надежды вспыхнули с новой силой. – Я могла бы выехать утром в пятницу, провести с тобой три дня и вернуться сюда во вторник. И пропустила бы всего ничего! Тебе нужно только позвонить директрисе и…

– Элизабет!

Она поморщилась, потому что прекрасно знала этот материнский тон.

– Ладно-ладно, молчу.

Ее подруга Эрин Кармишель однажды сказала, что разведенных родителей часто терзает такое чувство вины перед детьми, что они из кожи лезут вон, чтобы доказать им свою любовь. И уверенно заявила:

– Мои родители достанут мне луну с неба, если я захочу.

«Вполне возможно, что и так, – подумала Элизабет, – но моя мать непреклонна».

– Я позвоню тебе на неделе, – сказала Карен. – Кстати, прелесть моя…

– Да, мамочка.

– Я тебя люблю.

– Я тебя тоже. – Элизабет пожала плечами, положила трубку и, водрузив ноги на спинку кровати, некоторое время лежала, рассматривая ногти, покрытые ярко-красным лаком.

Мама все еще считает свою дочь ребенком. Ей уже почти двенадцать лет, но свободы ничуть не больше, чем у какой-нибудь восьмилетки. А между тем только слепому не заметно, как она преобразилась за последний год. О, Элизабет прекрасно видела, как посматривают на нее мальчики, во время ее прогулок с Эрин по городу. Даже Питер возбудился, увидев неожиданные изменения, произошедшие с ее телом. Милый, застенчивый Питер, приводящий ее в бешенство своим скромным поведением и чисто английской сдержанностью. Юноша чуть не рухнул от смущения, когда она спросила:

– Ты уже целовался по-французски?

– Элизабет, тебе совсем не идут эти развязные разговоры, – ответил Питер суровым тоном, которым всегда говорил, когда оказывался в неловкой ситуации.

С ума можно сойти! Все целуются по-французски. Даже швейцарцы. Но дело в том, что Питер, которому семнадцать, все еще считает ее маленькой девочкой, той, что приехала в «Ле Берже» девять месяцев назад. А ведь это большой срок – за это время может родиться ребенок! Да, теперь все изменилось. Она уже почти женщина. И сейчас самое подходящее время, чтобы об этом узнал весь мир.

«Если у меня есть хоть какой-то характер, то я найду способ добраться самостоятельно», – решила Элизабет. Может быть, тогда мать станет воспринимать ее серьезно и поймет, что она уже вполне взрослая молодая леди.

Элизабет подбежала к шкафу и обследовала свою шкатулку с украшениями. Двадцать семь долларов и чуть больше сотни швейцарских франков. Едва ли этих денег хватит. Проклятие! Она обвела взглядом комнату, прикидывая, есть ли деньги у Эрин. Скорее всего, нет. Та постоянно была на мели. Для того, кто мог бы получить луну с неба, Эрин явно не хватает наличности в твердой валюте.

Элизабет бросилась на постель. Ей необходимо найти способ попасть в Канн. Необходимо!

Дворец фестивалей, расположенный совсем рядом с отелем «Карлтон», был полон народу. Увидев, что делается у входа, Карен поняла, почему все прибывают сюда на лимузинах. Тысячи орущих поклонников напирали на мощный полицейский кордон, как только очередная кинозвезда или режиссер выходили из машины.

– Надеюсь, эта публика не собирается неожиданно прорвать заслон, – обратилась актриса к Майклу Харрису, режиссеру, работавшему с ней в фильме «Одни сожаления», а также в ее первой картине «Райская бухта».

Майкл засмеялся:

– Не отважатся. Вон те люди в униформе, которые выстроились в линию, – это спецотряд по ликвидации беспорядков. Они сначала стреляют, а потом уже задают вопросы.

Карен чувствовала себя хорошо отдохнувшей и даже немного возбужденной. Телефонный разговор с дочерью имел самое непосредственное отношение к ее теперешнему настроению. Не важно, какого нервного напряжения он ей стоил; главное, что энтузиазм Элизабет подействовал как тонизирующий напиток, как освежающий душ и мгновенно унес все заботы.

Как только Карен ступила на красный ковер, она тут же услышала свое имя, произнесенное в громкоговоритель, и увидела вспышки фотоаппаратов. Сотни мужчин и женщин выкрикивали ее имя и тянули руки через живой барьер.

Под приветственные возгласы и аплодисменты актриса прошла к широкой парадной лестнице, останавливаясь по просьбам фотокорреспондентов и внутренне готовясь к короткому интервью, которое звезды традиционно давали на верхней площадке у самых дверей.

Потом, в Большом зале имени братьев Люмьер, после того как ей были представлены члены жюри, Карен сидела вместе со Стюартом Вагнером и Джеком. Когда закончились все официальные церемонии и премьера фильма Романа Полански «Пираты», которым открывался конкурс, гостей фестивального комитета пригласили на праздничный обед в Посольском зале Дворца.

После торта со свежей земляникой и кофе Стюарту Вагнеру удалось увести Карен от знаменитого французского актера Жерара Депардье. Приняв от Стюарта бокал шампанского, она с выжидательной улыбкой посмотрела на главу своей студии – загорелого, бодрого и самоуверенного, как обычно.

– Пойдем со мной, – сказал он, мягко, по-техасски растягивая слова. – Есть один человек, которому я хочу тебя представить.

Карен взяла его за рукав.

– Стью, милый, пожалей! Я не смогу растянуть рот в любезную улыбку, даже если ты представишь меня Лаурелу и Харди.[2]

Он засмеялся и, взяв ее под руку, медленно повел в противоположный конец зала.

– Мы быстро. Кроме того, полагаю, тебе очень понравится этот парень. Не беспокойся, это очень серьезный человек и отнюдь не из разряда мечтательных обожателей кино. Если я правильно разыграю нашу карту, – добавил руководитель «Карнеги пикчерс» доверительным шепотом, – то он согласится финансировать семьдесят пять процентов стоимости нашего следующего фильма.

– Семьдесят пять процентов? – изумилась Карен. – Как тебе это удалось?

Стюарт самодовольно ухмыльнулся:

– Моя слава бежит впереди меня! Но мой друг сгорает от нетерпения тебя увидеть. А также, наверное, хочет убедиться собственными глазами, что ты стоишь тех денег, какие я тебе плачу.

У бара в конце гостиной о чем-то оживленно беседовали трое мужчин. Те, кто был лицом к ней, смеялись, слушая рассказ третьего, стоявшего спиной к Карен. Стюарт тронул его за плечо.

Мужчина с улыбкой обернулся.

Карен похолодела.

Внезапно голоса и громкий смех куда-то уплыли, яркие огни потускнели. Она крепко сжала обеими руками свой бокал. Карен мучительно пыталась восстановить дыхание и сохранить самообладание. И сразу боль, отчаяние, все страдания, которые она с таким трудом старалась забыть за прошедшие четыре года, – все снова нахлынуло, словно повторяющийся ночной кошмар. Только на сей раз это был не сон.

Голос Стюарта пробивался как будто через густой туман.

– Карен, разреши представить тебе Максимилиана Прэгера. Макс, это Карен Ричардс.

Мужчина улыбнулся широкой обезоруживающей улыбкой и протянул руку.

– Счастлив наконец познакомиться с вами, мисс Ричардс, – произнес он приятным низким баритоном. – Я много слышал о вас. Мне очень понравилась ваша игра в «Райской бухте». Впрочем, говорят, в новом фильме «Одни сожаления» вы еще лучше.

Карен молча смотрела на него. Неужели этот шельмец ее не узнал?