На парусах мечты

Глава 4

Попутный ветер надувал паруса, украшенные восьмиконечным крестом, и корабль «Святой Иуда» быстро скользил по гладкой поверхности моря.

Сидя в уголке палубы, защищенном от палящих лучей солнца, Корделия с восхищением наблюдала за слаженной работой команды.

Матросы, словно обезьянки, ловко взбирались по вантам, закрепляя или убирая паруса, направление которых часто менялось в зависимости от направления и силы ветра, а с капитанского мостика, где стоял Марк Стэнтон, то и дело раздавались четкие, властные команды.

Она не ожидала, что корабль окажется таким большим, поскольку он принадлежал частному лицу, но как только очутилась на его борту, то сразу поняла, что это самый настоящий военный корабль.

Корделия с интересом слушала Марка, объяснявшего Дэвиду, почему в начале столетия Орден решил переоснастить свой флот и изменить свою политику на море.

— Ударную силу флота до начала века составляли весельные галеры, паруса на которых использовались лишь при попутном ветре. Их заменили на парусные суда, обладавшие большей скоростью и маневренностью.

— И такая замена оправдалась? — спросил Дэвид.

— Да. Того же типа военные корабли использовали многие морские державы Европы и, конечно же, пираты, — ответил Марк.

Дэвид взглянул на ряд пушек вдоль борта и с сомнением спросил:

— Наверняка с такими пушками не удастся устоять против новых кораблей французов?

— Верно, — согласился Марк, — но с их помощью мы легко побеждаем большинство кораблей, с которыми приходится сталкиваться.

Марк посмотрел на снующих по палубе матросов и продолжал:

— Мальтийские канониры считаются лучшими в мире, и главным образом благодаря им корабли Ордена одерживают победы в морских стычках — Хотелось бы мне посмотреть на них в деле, — сказал Дэвид, и его глаза загорелись.

— Такая возможность скоро тебе представится, — ответил Марк Стэнтон, — и тогда увидишь, как они с первого, редко со второго раза сбивают мачты противника.

После этого разговора Дэвид до вечера обсуждал с Людвигом фон Вютенштайном известные морские сражения, особенно сражение с участием Жака де Шамбрайя, опытнейшего капитана Ордена, во время которого за два с половиной часа было сделано триста двадцать восемь пушечных залпов.

— За один год, — восторженно сообщил Дэвид, — он захватил шесть кораблей корсаров и восемьсот рабов!

Корделию не удивило, что даже одного дня пребывания в море хватило, чтобы Дэвид не переставая говорил о планах приобретения собственного корабля.

Сидя под навесом, Корделия увидела спешившего к ней Дэвида. Не успев сесть рядом с ней, он горячо заговорил:

— Я обязательно должен иметь свой корабль, Корделия, и не желаю ждать для этого несколько лет, как советует мне Марк.

— Его совет разумен, — ответила Корделия. — Прежде чем стать настоящим «морским волком», тебе все равно придется участвовать в четырех «караванах».

— Если ты думаешь, что я буду ждать, когда мне исполнится двадцать четыре года, — воскликнул Дэвид, — то глубоко ошибаешься! В октябре я стану совершеннолетним и вступлю во владение наследством. Тотчас после этого я дам распоряжение о постройке собственного корабля.

Корделия молчала, понимая, что все ее доводы и возражения будут бессмысленны. Она хорошо изучила характер брата и знала, что, если им овладеет какая-нибудь идея, его уже невозможно будет переубедить.

Девушка знала, что постройка корабля будет стоить очень дорого. Было известно, что личное состояние Дэвида перейдет к Ордену после его смерти, но родственники и попечители надеялись, что, переступив порог совершеннолетия, Дэвид будет осмотрителен в расходах. Они были наслышаны, что многие рыцари Ордена слишком расточительны.

— Конечно, я понимаю, — говорил Дэвид, — что недвижимым имуществом и родовым поместьем я не имею права распоряжаться, но мое личное состояние перейдет ко мне 12 октября, и после этого никто не запретит мне пользоваться им по собственному усмотрению.

Он говорил с раздражением, видимо, ожидая от сестры неодобрения, и Корделия, желая успокоить брата, сказала:

— Возражения, которые тебе приходится выслушивать, Дэвид, продиктованы любовью и стремлением оградить от неразумных поступков.

— Не желаю, чтобы меня опекали, как мальчишку, — резко ответил Дэвид. — Людвиг говорит, что Орден очень нуждается в пополнении своей флотилии, потому что его флот не так велик и силен, как британский или французский. Если я построю корабль на собственные средства — это будет заметным вкладом в общее дело.

Корделия вздохнула, чувствуя, что ее увещевания бесполезны.

Она была уверена, что своевольный Дэвид поступит по своему желанию, и единственным человеком, способным повлиять на него и заставить разумно взвесить все «за»и «против», прежде чем принять окончательное решение, был Марк Стэнтон.

Вступив на борт корабля и увидев, какой властью и авторитетом пользовался кузен, Дэвид начал проявлять к нему уважение, которым до сих пор его не удостаивал.

«Сдается мне, — подумала Корделия, — что ко времени прибытия на Мальту брат будет боготворить Марка».

Увлеченная разговором с братом, Корделия не заметила, что Марк покинул капитанский мостик и направился к ним.

Но даже не обернувшись, она почувствовала его присутствие, а затем ощутила прикосновение его руки к своему плечу.

— Все ли хорошо? — спросил он. — Чувствуете себя здесь удобно?

— Замечательно, — ответила Корделия. — Что за чудо плыть в открытом море на таком прекрасном корабле.

По выражению его глаз она поняла, что он был польщен ее словами.

Дэвид вскочил и побежал посмотреть на новые маневры матросов, привлекшие его внимание, а Марк опустился на освободившееся место.

Убедившись, что Дэвид отошел достаточно далеко и не мог ее слышать, она сказала:

— Думаю, тебе известно, что Дэвид решил построить или купить собственный корабль.

— Почему бы и нет, если он может позволить себе это, — ответил Марк.

— Двадцать один год ему исполнится в октябре, — сказала Корделия. — Уверена, ты разделяешь мое мнение, что с приобретением корабля лучше немного повременить.

Он посмотрел на нее с улыбкой.

— Ты мне напоминаешь курицу, суетливо опекающую своих беспокойных цыплят, — пошутил он. — Не волнуйся понапрасну, Корделия. Я присмотрю за Дэвидом и не позволю ему в первый год пребывания на Мальте разбрасываться деньгами, как это делают многие рыцари Ордена.

Корделия вздохнула с облегчением.

— Спасибо, — сказала она. — Ты очень добр. Не представляю, что бы мы делали без тебя.

Эти слова вырвались у нее сами собой, и тут же девушка вспомнила, как он спас ее от герцога, и щеки Корделии сразу же залила краска смущения.

Необыкновенная проницательность Марка во всем, что касалось кузины, подсказала ему, о чем она подумала, поэтому он ласково сказал:

— Забудь о том досадном случае. Все осталось позади. И мой тебе совет: никогда не оглядывайся, смотри только вперед.

— В этом состоит твоя философия? — спросила она с любопытством.

— Впереди нас всегда ждет много дел, — ответил Марк. — Нет смысла терять время, сожалея о прошлом, когда ничего исправить в нем уже невозможно.

— Какой ты мудрый и чуткий!

— К сожалению, мудрость приходит с годами. Когда я был молод, как Дэвид, то наделал массу ошибок из-за того, что сначала действовал, а затем думал.

Корделия рассмеялась.

— Ты говоришь словно старик!

— На море взрослеют гораздо быстрее, — ответил он.

Их разговор, казалось, напомнил Марку об обязанностях капитана. Он встал и направился к капитанскому мостику, попутно приказав впередсмотрящему, находящемуся на наблюдательном пункте на вершине грот-мачты, быть повнимательнее.

Корделия понимала, что команда всегда должна была быть начеку: это требовалось для ее же собственной безопасности. Захваченные врасплох моряки могли лишиться всего: груза, корабля и даже жизни.

К счастью, их плавание прошло без каких-либо происшествий, и когда они наконец увидели на горизонте очертания Мальты, залитой солнечным светом, то остров показался им раем, к которому Дэвид давно и неудержимо стремился.

Судя по картам, которые Корделия изучала, еще будучи дома, остров был небольшим. По словам Марка, размеры его не превышали семнадцати миль в длину и девяти в ширину.

Марк заставил Дэвида самостоятельно определить долготу и широту архипелага, лежавшего на пересечении морских путей Средиземного моря, на полпути между Гибралтаром и Египтом. Дэвид легко справился с заданием капитана и был чрезвычайно горд собой.

Путешественников поражало не столько стратегическое положение острова, созданного самой природой, как защитные укрепления — дело рук человека, — тянувшиеся миля за милей, и бастионы, поднимавшиеся прямо из моря.

Все это придавало острову вид неприступной крепости. Грозные очертания массивных фортов, возвышавшихся над скалистым берегом, казалось, доминировали в облике острова, но чем ближе корабль подходил к Мальте, тем яснее было видно, что высокие стены фортификационных сооружений Ла-Валетты служили лишь постаментом для похожей на каменное кружево резьбы куполов и башен церквей и дворцов, построенных в стиле барокко.

— Мальта! Наконец-то Мальта! — закричал Дэвид, не сводя с приближающегося острова восторженного взгляда.

В его голосе слышалась неподдельная радость, а сам он выглядел так, будто перед ним предстало волшебное видение.

— Не очень-то обольщайся, дорогой, — предостерегла его Корделия. — Я не перенесу, если твои ожидания не оправдаются.

— Для меня имеет значение не то, что я увижу или услышу на Мальте, а то, что чувствует моя душа. Корделия взяла брата под руку.

— Твоя мечта обязательно исполнится, потому что ты в нее веришь.

— Да, я верю! — воскликнул Дэвид, и его слова прозвучали торжественно, как клятва.

Корделии не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что остров полон контрастов.

Величественные здания соборов и дворов внушали ей восхищение, но узкие, кишащие жизнью улицы Ла-Валетты так очаровали ее, что она готова была любоваться ими.

Как только корабль вошел в гавань и встал на якорь, Марк Стэнтон настоял на том, чтобы она без промедления сошла на берег и направилась в дом, где ей предстояло жить. Он обещал проводить ее и познакомить с хозяевами, которых хорошо знал.

Граф Малдука, чей дом должен был оказать Корделии гостеприимство, был мальтийцем. Его предки обосновались на Мальте задолго до того, как Карл V, император Священной Римской империи, отдал остров рыцарям Ордена в ленное владение .

Граф был женат на англичанке, сыновья их выросли на острове, но в настоящее время жили за границей.

— Мы рады приветствовать вас на нашем острове, леди Корделия, — сказал граф со старомодной любезностью, напомнившей ей о манерах Уильяма Гамильтона.

— Не могу выразить, какое это для меня удовольствие принимать в своем доме соотечественницу, — сказала графиня Малдука. — Боюсь только, что скоро я надоем вам своими расспросами об Англии, где я не была двадцать лет.

— Я буду только счастлива рассказать вам обо всем, что вас интересует, — улыбнулась Корделия, — если и вы будете столь любезны уделить время, чтобы ответить на мои вопросы относительно Мальты!

Графиня рассмеялась и повела Корделию осматривать свой красиво обставленный дом, расположенный на одной из главных улиц Ла-Валетты.

— У нас есть еще вилла за городом, куда мы переезжаем в середине лета, когда жара в городе становится непереносимой, — пояснила хозяйка дома. — Надеюсь, вы побываете и там.

Корделия попрощалась с Дэвидом и Марком, которым предстояло вернуться на корабль, чтобы проследить за порядком и разгрузкой доставленного из Неаполя груза. Они обещали навестить Корделию на следующий день.

Девушке не терпелось поскорее познакомиться со столицей острова, поэтому она встала пораньше, и графиня любезно вызвалась сопровождать ее на прогулке. Они осмотрели несколько прекрасных зданий, украшенных великолепной резьбой по камню, и многочисленные лавки, каких ей прежде не приходилось видеть.

На Мальту, имевшую один из крупнейших торговых портов в Европе, товары привозились либо законным путем, либо они поступали с захваченных кораблей неверных, а потому торговые ряды города представляли собой уникальную смесь нравов, людей, одежды и языка Востока и Запада.

В торговых рядах можно было увидеть изделия из золота и серебра, платья из дорогой восточной парчи, украшения из редких и ценных камней.

Здесь торговали резной и инкрустированной мебелью, диковинными птицами в клетках и самыми разнообразными безделушками.

Но больше всего Корделию восхитили многочисленные лавки, где были выставлены сладости, всевозможные специи и редкие тропические фрукты.

Особняком стояли лавки, где в витринах красовались блестящие шпаги, отделанные эмалью кинжалы, мечи с золотыми эфесами.

— Ничего подобного я и представить себе не могла, — сказала графине Корделия, когда они возвращались домой. Ее провожатая улыбнулась.

— Эти торговцы угождают изысканным вкусам четырех сотен знатных воинов, — ответила она, — а многие из рыцарей Ордена очень богаты.

Слова графини повергли Корделию в недоумение. Она ведь часто слыхала от Дэвида, что рыцари давали обет жить в бедности, но затем вспомнила, что состояние переходило к Ордену в случае их смерти, а до этого они могли позволить себе жить если не в роскоши, то с большим комфортом.

Эти мысли недолго занимали ее. Вокруг было столько всего нового и удивительного, и она как губка впитывала в себя все красоты, краски и необычные черты жизни Ла-Валетты.

Корделия знала, что Дэвид первое время будет находиться на положении новичка и лишь спустя несколько месяцев примет участие в торжественной церемонии посвящения в рыцари.

Когда же он станет рыцарем-иоаннитом, то окончательно свяжет свою жизнь со служением вере. Лишь смерть, нарушение обета или позорящий честь поступок могли оборвать эту связь.

На следующий день после прибытия на Мальту Дэвид пришел повидаться с ней. Он с восторгом рассказал сестре обо всем увиденном и о том приеме, какой оказали ему в его «нации». Дэвид был преисполнен воодушевления, ему нравилось абсолютно все, и он с упоением мог рассказывать ей о своих впечатлениях часами.

Корделии почувствовала, что он как брат для нее потерян. Отныне она принадлежала его прошлому, и в его будущем для нее не было места.

Представительство англо-баварской «нации» было открыто на Мальте всего шесть лет назад и располагалось во дворце бывшего бейлифа короля. Отсюда открывался прекрасный вид на гавань Марсамюсетт.

Дэвид был потрясен пышным убранством и великолепием дворца и поведал Корделии, что рыцари его сообщества имели собственный военный пост, часовню, площадку для игр и крытую галерею для упражнений в стрельбе.

— Нас обучают военной дисциплине на бастионе, — увлеченно рассказывал Дэвид. — Кроме того, мы посещаем занятия по военному делу и трижды в неделю должны упражняться в стрельбе.

— Тебе это наверняка нравится, — сказала Корделия, с улыбкой глядя на брата.

— Для нас важно стать специалистами военного дела на случай войны, — ответил Дэвид. — Все здесь об этом только и говорят.

— О, Дэвид, надеюсь, войны не будет! — в порыве отчаяния воскликнула Корделия.

— Я молю бога, чтобы военные действия не начались прежде, чем я научусь всему, чему наставники обучают меня.

Он еще долго и с вдохновением говорил о своих новых товарищах и разнообразных занятиях, многие из которых были ему внове, и Корделии не хотелось охлаждать его пыл своими недобрыми предчувствиями.

Дэвид привел с собой слугу, которого рекомендовал ему Марк, и хотел познакомить с ним сестру.

Джузеппе Велла — мужчина невысокого роста, смуглокожий, лет около тридцати — произвел на нее приятное впечатление. Корделии понравились его честные глаза и уважительное отношение к ее брату. Она не сомневалась, что Дэвид может полностью доверять ему.

К тому же она была уверена, что на выбор Марка можно положиться, поскольку более опытного знатока человеческого характера, чем Марк, девушка не знала.

— Велла может рассказать о многом, что бы мне хотелось узнать, — сказал Дэвид. — Он уже служил до меня другим рыцарям Ордена.

— Полагаю, это тебе очень поможет, — сказала с улыбкой Корделия и, повернувшись к мальтийцу, добавила:

— Рада, что вы будете заботиться о моем брате.

Велла поклонился.

— Я буду верно и преданно служить моему хозяину.

Не успел Дэвид уйти, как явился Марк. Корделия поблагодарила его за слугу, найденного им для Дэвида, и как бы между прочим спросила, верно ли было то, что на Мальте ожидали в недалеком будущем вражеского нападения.

Марк Стэнтон с минуту колебался, прежде чем дать ответ, не желая признаваться кузине, что ситуация в Ла-Валетте его сильно тревожила.

После возвращения на Мальту он узнал о французских лазутчиках, тайно пробравшихся на остров для изучения оборонительной системы. Несомненно, им удавалось посылать свои донесения, а может быть, и планы фортификационных сооружений Бонапарту.

Великий Магистр наверняка знал бы об этом и не мог не сознавать, какая опасность грозила Мальте.

Казалось немыслимым, что фон Гомпеш ничего не предпринимал для спасения острова, но именно такое впечатление сложилось у Марка Стэнтона.

Вернувшись на Мальту, он ожидал увидеть, что приготовления к отпору неприятеля идут полным ходом, но, к своему удивлению, убедился, что фон Гомпеш не отдал приказа о пополнении провианта и оружия на случай длительной осады, не распорядился об укреплении оборонительных сооружений.

В марте, когда Стэнтон находился на Мальте, французский адмирал де Брюэс запросил разрешения произвести ремонт одного из фрегатов в порту Ла-Валетты, пока его флот будет ждать на якоре в открытом море.

Не уверенный в мирных намерениях французов, фон Гомпеш объявил на острове боевую тревогу.

Все на Мальте обратили внимание, что при перекличке поднятых по тревоге воинов насчитали немногим более трети состава, необходимого для успешной защиты острова.

Адмиралу де Брюэсу удалось успокоить тревогу гарнизона тем, что он с особым почтением отнесся к Великому Магистру и добился его полного расположения.

Тогда стояла прекрасная весенняя погода, и любопытные жители столицы, забравшись на крыши домов, с восхищением наблюдали за флотилией из семнадцати кораблей, стоявшей на якоре всего в миле от берега.

Это происходило три месяца назад, и Марк Стэнтон был уверен, что за время его отсутствия фон Гомпеш подготовил большее число артиллеристов, проверил наличие боеприпасов и надежность оборонительных укреплений.

Нынешним утром он попросил аудиенции у Великого Магистра и выяснил, что тот провел три месяца, минувшие со времени визита французского адмирала, занимаясь тем, что возобновлял старые церемонии и религиозные праздники, давно отмененные из-за несоответствия духу времени.

Спокойным тоном, не позволяя себе ни голосом, ни жестами выдать удивление или недовольство поведением Великого Магистра, Марк Стэнтон пересказал ему секретную информацию, полученную от княгини Джианетты в ту их последнюю страстную ночь.

— А сами-то вы не сомневаетесь, что Наполеон Бонапарт попытается захватить Египет? — спросил фон Гомпеш, не скрывая своего недоверия.

— Я не вижу другой причины, объясняющей, почему он строит такой большой флот в Средиземном море, ваше преосвященство, — ответил Марк Стэнтон, не обращая внимания на пренебрежительный тон Великого Магистра. — Если ему нужны корабли для защиты северного побережья Франции от англичан, то он использовал бы доки в Булони или Гавре.

— Я понимаю вашу мысль, — нехотя согласился Великий Магистр.

— На пути в Египет, — продолжал Марк Стэнтон, — Бонапарт пройдет вблизи Мальты. Очевидно, ему захочется пополнить запас воды или провианта для своего флота.

— Вы знаете условия договора 1756 года не хуже меня, капитан Стэнтон, — сказал Великий Магистр. — В гавань одновременно войти могут лишь четыре корабля.

— И вы сможете обеспечить соблюдение этого условия, ваше преосвященство?

— Нет причин волноваться, что для этого потребуется применение силы, — холодно ответил фон Гомпеш. — Нас поддерживают Россия и Австрия, которые не допустят атаки французов на Мальту.

— Надеюсь, что вы правы, ваше преосвященство. — Он понял, что только зря теряет здесь время.

Марк Стэнтон церемонно поклонился, поблагодарил Великого Магистра за аудиенцию и покинул дворец.

Проходя по пышно обставленным залам дворца, стены которого были покрыты гобеленами и фресками, изображающими знаменитую осаду Мальты 1565 года, он с горечью подумал, что, будь жив де Роган, его приняли бы и выслушали совсем по-другому.

Принц был настоящим Великим Магистром, которым Марк искренне восхищался.

Де Роган нередко с улыбкой упоминал о девизе своего рода: «Не могу быть королем; не желаю быть герцогом; я — Роган!»

Он обладал передовыми взглядами, широко и четко мыслил. На его столе всегда лежали тома о новейших открытиях в области науки и труды о правильном ведении хозяйства, которые Великий Магистр читал, жертвуя для этого дневным отдыхом.

Для всех Эммануил Роган был доступен и приветлив со всеми, перед лицом опасности никогда бы не занял позицию, которой придерживался слабовольный, флегматичный фон Гомпеш, который старался видеть во всем только хорошее по той простой причине, что это приносило значительно меньше огорчений и хлопот.

«Он витает в облаках и не видит реальности, — с горечью подумал Марк о фон Гомпеше. — В настоящее бурное время Ордену нужен, конечно, другой Великий Магистр».

Объяснять все это Корделии не было смысла. Марк хотел, чтобы она наслаждалась своим пребыванием на Мальте, а не тревожилась и переживала за свое будущее и будущее брата.

Он еще не решил, что предпримет, когда она будет готова покинуть остров, но поскольку ответственность за кузину лежала на нем, то Марк дал себе слово, что обязательно отыщет надежный и безопасный способ переправить ее в Англию, если только Мальте будет угрожать реальная опасность.

Графиня Малдука проявляла желание не только показать Корделии архитектурные красоты Мальты, но стремилась и развлечь ее, познакомив с местным обществом.

Мальтийская семья оказывала Корделии гостеприимство благодаря распоряжению, данному Великим Магистром де Роганом незадолго до смерти.

По сложившейся традиции будущего рыцаря на Мальту сопровождали ближайшие родственники, а поскольку у Дэвида не было ни отца, ни матери, то он решил, что с ним отправится Корделия.

Де Роган приложил в свое время немало усилий, стремясь навести мосты между мальтийской знатью и рыцарями Ордена.

Во всех присутственных местах и службах острова, кроме секретарей епископа и великого приора, которые иногда были мальтийцами, даже низший по чину рыцарь занимал более важный пост, чем самый знатный выходец с Мальты.

Де Роган устраивал приемы, на которые приглашались и местные дамы, и всячески поощрял их оказывать поддержку искусству, особенно театру, будучи сам его большим знатоком и поклонником.

Он ввел даже новые титулы для мальтийской знати и давал пышные балы, длившиеся порой всю ночь.

Эммануил Роган был уверен, что мальтийская община будет польщена, если сестра графа Ханстэнтона — представительница одного из знатнейших родов Англии — остановится в доме графа и графини Малдука.

Однако не кто иной, как Марк Стэнтон, договорился, чтобы Корделии показал резиденцию Ордена один из капелланов конвента — священник Ордена, много знавший о сокровищах, собиравшихся на протяжении столетий.

Корделия как зачарованная смотрела на зал заседаний совета Ордена, стены которого были обиты красной и желтой парчой, на госпицию Прованса, где стены и потолок были разрисованы арабесками и цветами в зеленых, малиновых, бежевых и голубых тонах.

Граненого стекла канделябры из Мурано, прекрасные ковры из Дамаска, резные буфеты из Амстердама, изящный фарфор из Дрездена, шкафы ценных пород дерева из Лиссабона — все это были подарки Ордену.

Девушку восхитили широкие каменные лестницы с резным орнаментом в стиле барокко и уютные внутренние дворики, где журчали фонтаны и росли апельсиновые деревья.

Она узнала, что в каждой госпиции еда подавалась рыцарям на массивных серебряных тарелках.

— Давно ли вы знаете моего кузена, капитана Стэнтона, отец? — спросила Корделия капеллана, пока они продолжали осмотр.

— Уже несколько лет, леди Корделия, — ответил тот. — Он большой знаток искусства мореплавания и может служить примером для молодых рыцарей.

Корделия с удивлением посмотрела на капеллана.

— Уважение, с которым капитан Стэнтон относится к своей команде, и великодушие к пленным и рабам являются лучшим проявлением христианства.

Корделию тронули искренность и благожелательный тон капеллана, его теплые слова в адрес Марка.

А она-то считала своего кузена грубым, циничным и жестоким!

«Но это было раньше, до того как я лучше узнала его», — подумала девушка, припомнив его доброту и благородство, проявленные им в трудную для нее минуту.

Из того, что ей показал капеллан, самый большой интерес у нее вызвал госпиталь, или Священный приют для немощных.

— Госпитали, — объяснил священник, — как вам, надеюсь, известно, леди Корделия, — основа основ Ордена. Забота о госпиталях и служба в них являются, по сути, главной священной обязанностью истинного рыцаря. — Он помолчал и с гордостью добавил:

— Даже враги с уважением относятся к нашим госпиталям.

— Я читала о том, что магометане, изгнав христиан с Востока, позволили госпитальерам оставаться в госпиталях, пока все больные не излечатся, — сказала Корделия.

— Совершенно верно. Оказавшись на Кипре, затем на Родосе и, наконец, на Мальте, рыцари первым делом наскоро возводили госпитали.

О госпитале в Ла-Валетте никак нельзя было сказать, что он возводился «наскоро».

Его огромное здание стояло на берегу у главной гавани, и самая большая больничная палата была длиной в сто восемьдесят пять футов.

Капеллан объяснил Корделии, что в госпитале лечат больных и раненых всех рас, любых вероисповеданий, и лечат бесплатно. Не запрещалось помещать сюда и больных рабов.

— В прошлом, — продолжал свой рассказ капеллан, — все без исключения рыцари ухаживали за больными. Рыцари разных сообществ служили здесь по очереди.

— А теперь? — спросила Корделия. — Разве что-нибудь изменилось?

— А теперь за больными ухаживают только новички. Печальнее всего то, что раньше Великие Магистры раз в неделю посещали госпиталь и ухаживали за самыми тяжелыми больными, а нынче Великий Магистр появляется здесь лишь изредка, да и то только проходит быстро по палатам и спешит уйти отсюда.

Из дальнейшего рассказа капеллана Корделия узнала, что за последние десять лет в госпитале произошли большие изменения, включая закрытие многих отделений и отдельных палат.

Обычай подавать еду всем больным на серебряных блюдах, который вызывал удивление у посетителей в семнадцатом веке, не сохранился, и теперь этой привилегией пользовались только богатые больные.

И все-таки в госпитале все еще насчитывалось триста семьдесят кроватей с пологом и почти столько же коек для больных лихорадкой.

При госпитале была отдельная больница для женщин, рассчитанная на двести пятьдесят человек. Сюда же принимали подкидышей и незаконнорожденных. Этих младенцев затем отдавали приемным родителям, и воспитание их оплачивалось Орденом.

Наконец капеллан подвел Корделию к церкви Святого Иоанна — гордости Ордена.

Храм был построен в честь святого Иоанна Иерусалимского, и в нем хранилась самая почитаемая реликвия — мощи святого.

Суровый с виду храм, изначально воздвигнутый для монахов, со временем стал служить усыпальницей для прославленных и верно служивших богу рыцарей Ордена.

Корделия смотрела на мечи и шлемы древних воинов, на большой крест, пожалованный Жану де Ла-Валетту, на икону с изображением мадонны, принадлежавшую якобы святому Луке.

Ей казалось, что мужеством и идеализмом рыцарей, чей прах покоился под плитами с изображением гербов на щите, пропитан воздух храма.

Корделии вдруг показалось, что они и сейчас стоят рядом с ней, мужчины из разных стран, — старые и совсем молодые, посвятившие свои жизни служению богу и умершие с молитвой на губах.

Их великие идеалы продолжали жить спустя семь столетий, несмотря на гонения и поражения, выпавшие на долю рыцарей.

«За Христа и Святого Иоанна!»

Сквозь года доносился до нее их клич, вдохновлявший молодых и сильных, придававший мужество слабым, исцелявший больных!

«Молю тебя, боже, позаботься о Дэвиде, — приклонив колена перед алтарем, шептала Корделия. — Поддержи в нем крепость веры и преданность мечте. Не дай ему разувериться в своих силах!»

Лучи солнца проникали сквозь изумительной красоты витражи окон и освещали статуи святых у алтаря, и она почувствовала, будто благословение божье в этот момент сошло на нее.

Вера всегда занимала в жизни Корделии значительное место.

Ее мать была необыкновенно религиозна и приобщала ее к католической вере с малых лет.

Верить в бога для Корделии было так же естественно, как дышать, есть и спать; вера глубоко вошла в ее душу и сознание и вдохновляла ее так же, как и Дэвида.

Сейчас она молилась богу, проникнутая такой благодатью, которую не испытывала раньше.

Девушка хотела уже подняться с колен, но осталась на месте и снова обратилась с молитвой к господу:

— Даруй мне, господи, счастье найти любовь такую, о которой мне рассказывал Марк… Любовь чистую и верную.

В этот момент Корделия почувствовала, что в душе ее произошло что-то доброе и светлое, и это ощущение согрело и окрылило девушку.

Это трудно объяснимое состояние подсказывало ей, что сердце ее проснулось и душа готова для восприятия любви, а это означало, что она стала взрослой.

«Когда я полюблю, — подумала Корделия, — то все детское, что еще есть во мне, останется в прошлом, и я стану настоящей женщиной».

Охваченная столь заманчивой мыслью, она поднялась с колен. Улыбка играла на ее губах, глаза восторженно светились, отчего она выглядела прекрасной, как никогда.

Корделия надеялась увидеть Марка днем, но он прислал записку с извинениями и сообщил, что не сможет навестить ее, поскольку приглашен на обед во дворец Великого Магистра. Дэвид тоже не пришел, но она знала, что он обедал в госпиции своего землячества.

Она чувствовала себя всеми забытой, но, здраво рассуждая, понимала, что мужчины заняты своими делами и отныне ей предстоит полагаться на саму себя и научиться быть более независимой.

Однако одиночество дома отличалось от одиночества в чужой стране, в чужом доме, рядом с малознакомыми людьми.

Более внимательных и добродушных людей, чем граф и графиня Малдука, трудно было найти, но их интересы не занимали ее, их друзья были ей едва знакомы и представлялись девушке людьми отвлеченными. Порой она не знала, как поддержать разговор с графом и графиней, когда обычные темы истощались.

Корделию начали одолевать размышления о том, как долго стоило ей оставаться на Мальте.

Ее присутствие здесь имело в действительности мало значения для Дэвида, а возможность видеться с ним часто была сомнительна.

Корделия была уверена, что при первой возможности Дэвид напросится участвовать в «караване», а в его отсутствие страх и тревога за его безопасность будут возрастать в ней с каждым прошедшим в разлуке днем.

Как бы смешно это ни могло показаться, но девушка испытывала возмущение и обиду при мысли, что для брата она значила все меньше и меньше, и не сомневалась, что его отношение если и изменится, то только в худшую сторону, независимо от того, останется она на Мальте или покинет ее.

Только теперь Корделия ясно осознала, что, с его точки зрения, для нее будет лучше, если она выйдет замуж еще до того, как он начнет подготовку к вступлению в ряды рыцарей и, уж конечно, до принятия обета.

Но, вспомнив о двух мужчинах, предлагавших ей вступить с ними в брак, девушка пришла к выводу, что любые несчастья, уготованные ей судьбой, она лучше выстрадает в одиночестве, чем будучи связанной брачными узами с нелюбимым мужем.

Особенно таким, как герцог ди Белина, хотя оба претендента на ее руку вызывали у нее страх и отвращение.

Корделию заботило, что никогда она не сможет подобающим образом выразить свою благодарность Марку, в последнюю минуту спасшему ее от приставаний омерзительного герцога.

При воспоминании об этой сцене в беседке она содрогнулась, представив, как жадными руками он прижимал ее к себе, влажными губами тянулся к ее губам, глядя горящими, безумными глазами, до смерти напугавшими ее.

Возвращение Марка в ее жизнь было неожиданным, они много лет не виделись, и детские воспоминания Корделии о своем кузене были не слишком лестными для него. Но, плывя на корабле, девушка воочию убедилась, что он был человеком справедливым, благородным, властным и вызывавшим у окружающих уважение.

Но в то же время Марк Стэнтон оказался способным объяснить ей, что такое любовь.

Ей еще никогда не приходилось встречать человека, похожего на Марка. Теперь, глядя на него, Корделия не верила, что это тот самый мальчик, который в детстве мучил ее насмешками, которого она ненавидела за то, что он отнимал у нее любимого брата.

После обеда Корделия извинилась перед супругами Малдука и поднялась к себе в спальню.

Час был не поздний, и она думала, что не сможет заснуть, но вскоре погрузилась в сон без сновидений и проснулась лишь с первыми ударами церковных колоколов.

Девушка вскочила с кровати, испытывая радость при мысли, сколько нового ей предстояло в тот день увидеть и сделать и сколько таких же прекрасных дней ее ждет впереди.

Графиня обещала ей, что в этот день они встретятся с Великим Магистром фон Гомпешем, а также посетят крепостной вал и знаменитый форт Святая Эльма.

План был превосходный, но вообще-то ей больше всего хотелось повидаться с Марком и Дэвидом.

«Как было бы чудесно, если бы они пришли утром», — подумала Корделия.

Словно угадав ее желание, Марк пришел, когда она заканчивала завтрак.

Девушка была так рада его видеть, что выскочила из-за стола и поспешила навстречу ему, едва доложили о его приходе.

— Я так надеялась, что ты придешь! — воскликнула она.

— Думаю, вам хотелось бы поговорить с кузеном наедине, — тактично заметила графиня. — Почему бы вам не пройти в оранжерею, где вас никто не побеспокоит?

Корделия поблагодарила хозяйку дома, и они направились в прелестную комнату, обставленную горшками с диковинными растениями, из больших окон которой открывался вид на небольшой садик, засаженный цветами.

Они устроились в удобных креслах у открытого окна, в которое залетал легкий ветерок, дувший с моря.

— Видно, день предстоит жаркий, — сказал Марк, чтобы как-то начать разговор.

— Неудивительно. Разве ты забыл, что сегодня шестое июня? — спросила Корделия. — Погода в это время всегда жаркая, особенно на Средиземном море.

— Да, конечно, — рассеянно согласился он. По его виду девушка догадалась, что мысли кузена заняты далеко не погодой.

— Что с тобой? — забеспокоилась Корделия. — Что-нибудь случилось? Не скрывай ничего от меня, ведь мы договорились быть честными друг с другом.

— Хочу тебе сказать одну вещь, Корделия. — Он помолчал, но затем решительно сказал:

— Необходимо предпринять меры для твоего скорейшего возвращения в Англию.

— Зачем? Почему? — удивилась она. — Чем вызвана такая необходимость?

Марк понимал, что ему следует осторожно выбирать слова, чтобы не напугать кузину.

Ему не хотелось объяснять Корделии, что плохая подготовка к обороне Мальты подтолкнула его к мысли незамедлительно отправить ее домой, пока еще была возможность сделать это без угрозы для ее безопасности.

— Ты уже решила, с кем будешь жить, когда вернешься домой? — спросил он. — У тебя есть на примете подходящие родственники?

— Нет, — Корделия была обескуражена его вопросом. — Дэвид сказал, что незачем спешить с этим решением, поскольку я пробуду на Мальте полгода или год.

— Не думаю, что это разумно.

— Но почему? — возразила девушка. — Граф и графиня очень довольны моим пребыванием в их доме. Они сами так сказали. В противном случае есть наверняка другие люди, которые не будут возражать против гостьи, щедро оплачивающей все расходы.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась на острове, — сказал он твердо. — И дело здесь не в том, что для тебя не найдется на Мальте гостеприимного крова.

Она пристально посмотрела в его голубые глаза и сказала:

— Понимаю, у тебя есть причины, чтобы говорить это. Вероятно, тебя беспокоит, что мне здесь грозит опасность? Это действительно так, Марк?

— Я не готов ответить на твой вопрос, — сказал он. — Мне бы хотелось просить твоего согласия, Корделия, устроить тебя на первый же корабль, отплывающий в Англию.

Корделия невольно рассмеялась.

— В таком случае мне придется пробыть здесь еще очень долго. Вчера вечером граф Малдука сказал, что большинство кораблей опасаются отплывать далеко от своих портов.

Она взглянула на Марка и увидела, что ее слова не произвели на него впечатления. Помолчав, она продолжала:

— Кроме того, тот корабль, на котором ты отправишь меня в Англию, могут захватить африканские пираты. Тебе ведь не хочется, чтобы я оказалась в неволе в Алжире или Танжере?

— Я серьезно советую тебе уехать, Корделия.

— А я не менее серьезно заявляю, что намерена остаться. Она взяла его за руку.

— Ты был очень добр ко мне, Марк. Я глубоко благодарна тебе за то, что ты спас меня от герцога. Но это не повлияет на мое решение остаться на острове.

— Ты еще увидишь, каким упрямым я могу быть, когда речь идет о твоей безопасности, — сказал Марк. — И поверь мне, Корделия, я забочусь только о твоем благе.

— Думаю, истина заключается в том, что ты был бы рад избавиться от наскучившей подопечной!

Корделия засмеялась и посмотрела прямо ему в глаза. И вдруг оба замерли.

Нечто странное и магнетическое прошло между ними, нечто необъяснимое, но в то же время реальное.

Корделия почувствовала, что их с Марком притягивает друг к другу, ей даже показалось, что он немного приблизился к ней, хотя по-прежнему оставался неподвижным.

Сердце ее забилось учащенно, ей захотелось узнать, не почувствовал ли Марк тоже нечто подобное, но неожиданно дверь в оранжерею распахнулась.

Корделия обернулась, ожидая увидеть Дэвида, но вошел Людвиг фон Вютенштайн.

— Капитан Стэнтон, — взволнованно заговорил он, с трудом переводя дыхание и даже не поздоровавшись. — Я знал, что найду вас здесь, и бежал всю дорогу.

— Что случилось? — встревожился Марк.

— Мы должны без промедления выйти в море, — задыхаясь, сказал барон. — Нельзя терять времени. Такой возможности нам может больше не представиться.

— Вы можете более вразумительно объяснить, что случилось? — спросил Марк. — Успокойтесь и начните все сначала.

— Только что в порт прибыл корабль Ордена «Святая Мария». Команда его захватила пиратское судно, плывшее вдоль наших берегов в Тунис. На этом корабле оказался невероятных размеров груз специй, стоимостью в несколько сот эскудо! Захвачено пятьдесят пленников!

— Прекрасная новость! — сказал Марк. — Но какое отношение это имеет к нам?

— У пиратов было два корабля! Два! «Святая Мария» один корабль упустила, — воскликнул барон, раздосадованный, что ему приходится терять столько времени на пустую болтовню. — Но им удалось сбить грот-мачту, и теперь пиратский корабль потерял скорость.

Марк молчал. Глядя на его невозмутимое лицо, барон не сдержался и воскликнул:

— Вы же понимаете, как легко нам будет захватить его! Кроме того, в гавани нет ни одного корабля Ордена, кроме нашего, готового немедленно отплыть.

Марк наконец улыбнулся.

— Вполне очевидно, что мы обязаны не дать пиратам возможности ускользнуть с таким ценным грузом.

— Я знал, что вы согласитесь! Знал! — радостно сказал барон.

Он направился к двери, но, оглянувшись, добавил:

— Я направляюсь прямо на «Святого Иуду». Когда мы там увидимся?

— Через четверть часа, — ответил Марк. — Я иду вслед за вами.

Дверь за Людвигом фон Вютенштайном закрылась, и они услышали, как он побежал по коридору, торопясь вернуться на корабль с хорошей новостью.

Марк обернулся к Корделии.

— Боюсь, наш разговор придется отложить до моего возвращения.

— Ты долго… будешь отсутствовать?

— Полагаю, не больше недели, а возможно, и меньше, — ответил он. — Береги себя, Корделия.

Марк протянул ей руку, и она вложила в нее свои пальцы.

— И ты береги… себя. Это очень опасно?

— Не буду искушать судьбу, отвечая на твой вопрос, — ответил он с улыбкой. — Такое у здешних моряков существует поверье.

Тонкие пальцы девушки крепче сжали его руку.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты не уходил, — сказала она тихо. — Я буду волноваться… беспокоиться каждую минуту, пока ты не вернешься.

— Я хочу, чтобы ты провела это время весело, Корделия, и не думай обо мне.

— Выполнить твое желание… будет трудно, — призналась девушка.

Она заглянула в его глаза, и странное чувство снова охватило ее.

— Пожалуйста… будь осторожен, — чуть слышно попросила она.

С минуту Марк стоял, не шелохнувшись. Затем, не в силах сдержать себя, как будто какая-то высшая сила управляла им, он обнял Корделию, крепко прижал к себе и прикоснулся к ее губам.

Его поцелуй был таким легким, как будто он целовал ребенка, а прижавшись к ее губам, он ощутил, какие они мягкие и нежные.

От его поцелуя Корделия почувствовала, как по ее телу разливается тепло и странная слабость.

Это ощущение было настолько восхитительным, настолько приятным, что она едва могла поверить, что такое с ней происходит. Это было чудо, о котором она даже не подозревала.

Казалось, новое восхитительное ощущение исходило из самой глубины сердца, наполняло ее целиком, поднималось все выше, к горлу, губам, плененным поцелуем Марка.

Это ощущение было столь потрясающим, губы ее так пылали, словно она целовала солнечный луч.

Но прежде, — чем Корделия осознала его, поняла, что оно означает, Марк выпустил ее из своих объятий.

— Прощай, Корделия.

Не оглядываясь, Марк Стэнтон вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.