ГЛАВА ПЯТАЯ

Пока Ианта собирала вещи – туалетные принадлежности, одежду, обувь и недочитанную книгу, – Алекс забрал из холодильника продукты.

– Ничего не забыла? – напоследок спросил Консидайн.

– Ничего. Разве что захватить примус? Или светильник?

– У меня все это есть.

Они погрузили вещи в «рейнджровер» и отправились в путь. Бросив взгляд на сидевшего за рулем Алекса, Ианта в очередной раз удивилась непроницаемости его лица. Ей казалось, что столь развитое в нем чувство ответственности принудило его везти ее в свой дом и из-за этого он сердит на нее. Но лицо Алекса ничего не выражало, кроме сосредоточенного внимания.

На полпути Ианта огляделась по сторонам:

– Крики[2] еще не поднялись.

– Еще не выпало достаточного количества осадков.

Она кивнула и подхватила эту наиболее безобидную тему разговора:

– Из-за того что крики не впадают в наши озера, туда не стекает всякая грязь.

– Это объясняет чистоту озерной воды.

Ианта подумала, что Алекс издевается над ней, поддерживая ее бессмысленную болтовню. Она замолчала.

Когда они приехали и Алекс проводил Ианту в гостиную, она возобновила разговор:

– А где же Марк?

– Я отослал его к сестре, их дом недалеко отсюда. Сестра осталась одна, и он за нее беспокоится.

Ианте стало неловко: когда охранник предупреждал ее о приближении циклона, она даже не подумала о его собственной безопасности. Как бы оправдываясь перед собой, она произнесла:

– Мне почему-то трудно представить Марка в кругу семьи.

Алекс пожал плечами:

– У всех у нас есть родственники, даже если с ними потеряна связь.

– Может, у всех и есть, но у меня почему-то нет, – возразила Ианта, – мой отец покинул нас, когда мне исполнилось семь. Он ушел от моей матери к другой женщине, в другую семью, и перестал мною интересоваться.

– Бросил вас на произвол судьбы?

– Он обеспечил мать деньгами, заплатил за то, чтобы я училась в хорошей школе и затем в университете. Из вещей я имела все, что только могла желать.

– Понятно – ты имела все, кроме отца. А что же твоя мать?

– Когда я уехала учиться в университет, она покончила с собой. – Ианта отошла к окну и продолжала, стоя к Алексу спиной: – В предсмертной записке она написала, что после моего отъезда ее жизнь потеряла смысл. Можно сказать, обвинила меня в своей смерти.

– Она что же, предупреждала, что покончит с собой, если ты уедешь?

– Таких условий она не ставила. Но мне хотелось уехать из дома, я устала от претензий матери, я была беззаботной и безответственной, мне хотелось свободы, а для матери контроль надо мной был единственным смыслом существования. Мы часто ссорились из-за этого. Я же не знала тогда, как ей нужна и как сильно она меня любит!

Консидайн заметил, как она поднесла руки к лицу, видимо вытирая слезы. Некоторое время он не знал, что и ответить, не решаясь высказывать свои сожаления. Наконец он произнес:

– Странная любовь, которая отрицает свободу.

Ианта не обратила внимания на его слова и продолжала:

– Отец говорил, что не может жить с ней, потому что она ревнивая истеричка. Я всегда помнила ее измотанной, со взвинченными нервами. Она могла использовать малейший повод, чтобы упрекнуть меня в черствости. Я понимала, что все это из-за отца, и пыталась бережно относиться к ней, но в конце концов не выдержала и уехала.

Алекс подошел к ней и осторожно положил руку на плечо:

– По-моему, твоей матери требовался хороший психотерапевт, если ее нервы настолько расшатались, что твое решение уехать в университет заставило ее покончить с собой.

Прости, но я считаю, что она тебя шантажировала. А когда это не помогло, решила тебя наказать, заставив мучиться.

– Мне следовало помочь ей, хотя бы лучше разобраться…

– Сколько тебе было лет?

– Семнадцать.

– Слишком молода, чтобы отвечать за происшедшее. Кроме того, твоя мать могла бы сама себе помочь, стоило только захотеть. Видно, она не хотела.

Ианта отодвинулась от Алекса, словно пытаясь избавиться от его холодной логики.

– Не хотела, потому что ее бросили. Я это только теперь понимаю. Или ты считаешь, что ее следовало оставить одну?

– Мне трудно судить. Я бы, наверное, не оставил женщину в такой ситуации, но не хочу, чтобы ты винила себя. Наказав тебя за то, что ты ее покинула, твоя мать сделала свой выбор. Это был ее выбор, а не твой.

– Ты говоришь то же самое, что и психотерапевт, которого отец нанимал для матери. Потом его услуги пригодились и мне, когда матери он уже был не нужен… – Ианта снова повернулась к окну и решила сменить тему разговора: – Твой дом в самом деле выдержит конец света?

Помолчав, Алекс ответил рассеянно, словно обычный вопрос застал его врасплох:

– Д-да, пожалуй.

– Ты часто сюда приезжаешь?

– Почти каждый год.

– Мне кажется, твой дом создал настоящий волшебник.

– По крайней мере, знаменитый в Новой Зеландии архитектор. Его зовут Филип Ангоув. Он живет в великолепном доме в бухте Кайпара. Он строит дома не для всех, только для избранных, и мне повезло, что я оказался в их числе.

– Я его видела. Он с женой однажды обедал в доме отца и мачехи. Филип Ангоув происходит из очень богатой семьи, а его жена Антония появилась неизвестно откуда. Но они выглядят хорошей и счастливой парой. Филип – истинный гений в своем деле. В отличие от других архитекторов он умеет вписать загородный дом в окружающую среду, не пытаясь приукрасить природу или переделать ее на свой лад.

– Ноготки, – смеясь, произнес Алекс.

Соседи Ианты разбили перед коттеджем клумбу и насадили несколько рядов ноготков, которые были совершенно не к месту среди здешней дикой растительности. Ианта улыбнулась:

– Вот именно.

Они некоторое время смотрели на непрекращающийся ливень. Пелена дождя размыла очертания всех предметов за окном, и озеро будто слилось воедино с небом и песчаным берегом.

– Похоже, впереди длинная ночь, – сказал Алекс, – может, желаешь что-нибудь выпить?

– Да, спасибо.

Консидайн усадил ее в кресло за столиком и сварил великолепный кофе, чем удивил свою гостью. Ианта вспомнила, что Грег никогда не умел ничего приготовить. Он был единственным сыном и имел двух старших сестер. Его баловали с самого рождения, да Ианта и сама баловала его. Она впервые спросила себя, продолжала бы она ухаживать за ним или в один прекрасный день ей бы надоела его беспечная уверенность в том, что кто-то всегда должен ему прислуживать. И решила, что с годами становится менее терпимой, раз начинает задавать себе такие вопросы. Ей уже двадцать шесть, а не двадцать один.

Алекс поставил на столик поднос с печеньем и уселся в кресло.

– Напоминает домашнюю выпечку, – сказала Ианта, взяв печенье. – О! Афганское – мое любимое!

– Это Марк испек, – сообщил Алекс, забавляясь ее детским восторгом.

– Очень вкусно, – Ианта взяла еще одно. – Он даст рецепт?

– Конечно. Марк также умеет делать бисквиты, но я их не очень люблю, поэтому он совершенствуется на печенье.

– Я не предполагала, что он еще и повар.

– Ну, обычную еду я и сам могу приготовить, хотя вообще это занятие не для мужчин.

– Почему же? Мой отец иногда готовил не хуже матери. А твой?

– Понятия не имею. Отца убили, когда мне было десять лет.

От этих слов, сказанных как бы между прочим, у Ианты мурашки пробежали по коже.

– Прости, я не знала, – неуверенно произнесла она, – это должно быть ужасно.

– Я боготворил его, и моя мать тоже. Мы жили бедно, но с отцом жизнь казалась радостным праздником.

Ианта в душе усомнилась, что Алекс вырос в бедности, его холодная уверенность в себе, дистанция, которую он держал с остальными, – все это являлось прерогативой богатых или знатных.

– Мать была потрясена смертью отца, – продолжал Алекс, – но нашла в себе силы начать новую жизнь и поставить меня на ноги.

– Она жива?

– Жива и здорова. – Он посмотрел на часы. – Не возражаешь, если я включу телевизор?

– Пожалуйста. Только сначала покажи мне, где я буду спать. Я разберу вещи, а затем могу помочь с ужином.

– О, это было бы замечательно! Из меня на самом деле повар никудышный.

Алекс взял сумки Ианты и проводил ее в комнату, где она однажды спала, а сам вернулся в гостиную. Через некоторое время Ианта присоединилась к нему и поинтересовалась:

– Почему у тебя есть свет, а в других домах его отключили?

– У меня в доме стоит собственный аккумулятор.

Ианта кивнула и молча уставилась на экран телевизора. Синоптики сообщали об усилении циклона, советовали фермерам перевести скот из низин в предгорье и предупреждали жителей севера об опасности выходить на улицу. После прогноза погоды последовал небольшой сюжет о королевской семье. Ианта взяла со столика журнал и начала его лениво листать.

– Тебе надоел телевизор? – спросил Алекс. – Может, выключить?

– Нет. Ты ведь сам хотел смотреть.

– Меня интересуют в основном международные новости.

– Тогда, пожалуйста.

– Тебя, я вижу, нельзя назвать роялисткой.

– Наверное, нет, но мне жалко королевские семьи – что за жизнь они ведут?

– Такую же, как звезды телеэкрана. Тебе это должно быть знакомо. Я полагаю, ты согласилась стать ведущей сериала, чтобы приобрести популярность среди телезрителей.

– Тогда я не думала о популярности, а если и приобрела ее, то отличную от той, что имеют королевские семьи. Даже звезды рока или Голливуда могут скрывать от посторонних глаз свою личную жизнь, если захотят. А королевские семьи рождены для публики, и, желают они этого или нет, у них никто не спрашивает.

– Возможно, если ты родился в этой среде, популярность легче переносится, – предположил Алекс.

Ианта пожала плечами:

– Мне кажется, королевская власть подобна унизительному рабству.

Алекс рассмеялся:

– Сильно сказано. Однако ты явно преувеличиваешь. Или рассуждаешь как женщина, мечтающая стать королевой без всяких на то оснований.

– Я вовсе не завидую, а говорю то, что есть, – возразила Ианта. – Когда я посещала частную школу, со мной училась девушка очень знатного происхождения из какой-то азиатской страны. Она влюбилась в парня, который учился с ее братом в университете. Девушка знала, что ей не разрешат выйти за любимого замуж, так как он незнатного происхождения, и они решили тайно бежать. Ее брат все узнал и сообщил отцу, который тотчас приехал и увез ее домой. Через полгода отец выдал ее замуж за какого-то знатного богача. Я встретила эту девушку два или три года спустя. Если бы ты видел ее! Внешне она была здорова и даже весела – разговаривала и улыбалась, вела себя как нормальный человек, а в глазах ничего, кроме безнадежной пустоты! Трудно представить ситуацию, при которой человек оказался бы в более унизительном положении.

– Ты считаешь, что во всем виноват ее отец?

– В ее обществе решение зависит от так называемого семейного клана, не только от отца. Я их не виню, виновата традиция, которая ставит подобные браки выше личного счастья.

– Ничего не поделаешь, существует разница между традиционной культурой, ориентированной на высшие ценности, и культом индивидуализма, – спокойный тон его голоса контрастировал с ее эмоциональной речью, – и то и другое имеет положительные и отрицательные стороны.

– Подобные взгляды устарели. Еще можно понять, если бы она вышла замуж за богача, чтобы спасти семью от нищеты.

– В любой ситуации есть те, кто выигрывает, и те, кто проигрывает.

Ианте показалось, что Алекс в чем-то с ней не согласен, но просто не хочет спорить. Она замолчала, уставившись на экран телевизора, где начался новый репортаж о событиях в маленьком городке где-то на Балканах. Консидайн сделал звук погромче.

«… арестованные объявили голодовку и отказываются от медицинской помощи, – говорил репортер, – за сутки погибло три человека, жертв могло быть больше, но солдаты отказываются стрелять в своих соотечественников. Несмотря на растущее противостояние, маловероятно, что правящий режим прислушается к требованиям манифестантов восстановить монархию, так как нет никаких свидетельств того, что исчезнувший принц жив…»

Алекс выключил телевизор, и комната наполнилась мерным шумом дождя за окном.

– Мне жалко этих иллирийцев, – первой заговорила Ианта, пытаясь ослабить напряжение, повисшее в воздухе, – у них тяжелые времена, их несколько раз предавали, и, похоже, сейчас их снова предадут или обманут. И зачем только мучают эту крошечную страну на берегу Адриатики, этот осколок бывшей Византийской империи? Почему режим не может позволить людям жить так, как они хотят?

– Может быть, ты знаешь, чего они хотят? – иронично спросил Консидайн.

– Демократического общества, наверное, – предположила Ианта.

– Вовсе нет. Они хотят возвращения своего принца.

– Ты имеешь в виду исчезнувшего принца? Я и раньше слышала эту легенду. Неужели в эту сказку кто-нибудь верит?

– Они – верят.

– Разве его не убили?

– Убили – это почти достоверно известно. Но, если тобой тысячу лет управляли монархи, трудно отказаться от привычки.

– Странно. Может, для иллирийцев это просто мечта, настолько сильная, что она прекратилась в реальность?

Алекс ничего не ответил, и Ианта спросила: – Ты, кажется, хорошо знаешь эту малоизвестную страну?

– Иллирию? У меня там свои интересы.

Ианта подумала, что речь идет о чисто деловых интересах и Алекс не станет об этом распространяться, однако, к ее удивлению, он заговорил совсем о другом:

– Моя семья поддерживала народ Иллирии. Многие ее члены поплатились за это своими жизнями.

Ианте, считавшей Алекса выходцем из Южной Европы, пришла в голову мысль, что он мог иметь родственников как в Италии, так и в Иллирии, эти страны граничили друг с другом, что порождало смешанные браки. Но она не высказала свое предположение вслух и тем более не решилась расспрашивать Консидайна о его погибших родственниках – мрачное выражение его лица говорило Ианте, что он не намерен далее обсуждать эту тему. Осторожно выбирая слова, она поинтересовалась:

– А как тамошним монархам удавалось удерживать в своих руках власть на протяжении стольких веков?

– Это горная страна с огромной центральной долиной и узким выходом к морю. Полезных ископаемых практически нет. Жители известны своим независимым нравом и свирепостью.

– Значит, бессмысленно ее завоевывать.

– Вот именно.

– Хорошо. Тысячи лет они жили сами по себе со своими монархами. Как же они умудрились потерять последнего принца?

– Он бесследно исчез, когда власть захватили коммунисты.

– Наверное, они уничтожили его, беднягу.

– Никто не знает правды.

– У него была семья?

– Принц был женат. Многие иллирийцы считают, что он и его жена скрылись. Вскоре коммунистов свергли и состоялись так называемые свободные выборы. Однако новое правительство составили те же люди, что находились у власти при коммунистах. Страну ограбили, после чего у народа окончательно лопнуло терпение. Люди решили, что, если выйдут на улицы и будут достаточно долго демонстрировать свой протест, их исчезнувший принц рано или поздно узнает об этом, возвратится и спасет их.

– Романтичная история, – призналась Ианта, – но, если принц на самом деле спасся и где-то скрывается, он, наверное, мысленно благодарит иллирийцев за преданность и живет в свое удовольствие, по крайней мере как нормальный человек.

– Ты бы тоже так поступила на его месте?

– Разумеется.

– Даже если бы от тебя зависела судьба этих людей?

– По-моему, привыкнув к радостям обычной жизни, человек не станет рисковать и возвращаться к власти.

– Даже если чувство долга велит ему вернуться?

– У тебя слишком развито это чувство, я бы сказала, чересчур развито, – заметила Ианта. – Мне действительно жаль иллирийцев, но принц не вернется и не спасет этих бедняг.

Очевидно утомленный беседой об исчезнувшем принце Иллирийском, Консидайн заговорил на другую тему и к прежней больше не возвращался.

В продолжение беседы Ианта еще несколько раз пыталась хоть что-то узнать о Консидайне, но ей удалось выудить только то, что он вырос в Австралии и там же начал блестящую карьеру бизнесмена. Алекс прекратил ее дальнейшие расспросы, напомнив с улыбкой: – Пора готовить ужин. Надеюсь, ты не передумала мне помочь?

Они отправились на кухню, где дружно приготовили суп из зеленого горошка, рыбное филе и овощной салат.

За ужином Ианта возобновила попытки проникнуть во внутренний мир собеседника, заведя речь об эстетических вкусах. Консидайн предположил, что самыми прекрасными произведениями в мире искусств являются итальянские оперы.

– Говорят, в Италии столь придирчивая публика, – сказала Ианта, – что самого способного тенора могут освистать и прогнать со сцены, если слушателям не понравится уровень его исполнения.

– Тамошняя публика ценит умение петь, а не способность брать отдельные ноты, – объяснил Консидайн. – Прекрасный голос вовсе не предполагает совершенное пение. Но если ты слышишь прекрасную музыку, забывая об исполнителе, значит, пение совершенно.

Ианта чуть склонила голову набок, пытаясь понять его мысль.

– Я обязательно это проверю, – шутливо предупредила она, – если когда-нибудь окажусь в оперном театре. Что касается меня, я поклонница старых голливудских мелодрам. Там все так прекрасно: счастливая жизнь, возвышенные чувства, красивые актеры.

– И актрисы, – подхватил Консидайн. – Там предпочли бы взять на роль не одаренную актрису, а первую встречную смазливую красотку, которая будет мило улыбаться в камеру.

– И это правильно! – горячилась Ианта. – Ведь женщиной надо прежде всего любоваться!

Их глаза встретились, и Алекс улыбнулся ей. «Как хорошо, что я его знаю недостаточно долго, чтобы влюбиться», – подумала Ианта. Она улыбнулась ему в ответ, но улыбки тут же исчезли с их лиц, так как кто-то громко постучал в дверь черного хода. Ианта удивленно вскинула брови:

– Кого это занесло в такую погоду?

– Сиди здесь, я открою, – сказал Алекс.

Загрузка...