Музыкальный приворот. На волнах оригами

Больше я дядю не слушала – просто ушла, мстительно хлопнув дверью.

Антон уже ждал меня на улице.

По своему обыкновению он прислонился к боку темно-синего блестящего автомобиля, и вид у него был весьма независимый: солнцезащитные очки, в которых отражалось небо, кепка с длинным козырьком, закрывающая глаза, простая темная футболка, джинсы – в их карманы Антон засунул руки. Вроде бы и ничего особенного, но Тропинин привлекал взгляд.

Увидев меня, он отлепился от машины, сделал несколько шагов навстречу, и едва только мы поравнялись, обнял, осторожно прижав к себе. После отстранил и весьма заинтересованно осмотрел снизу вверх – его взгляд особенно задержался на моих ногах выше колен, и я почувствовала себя весьма неуютно.

Он приподнял очки.

– Почему ты так смотришь?

– Катя… – произнеся мое имя, Антон замолчал, будто не зная, что сказать.

– Что? – вздохнула я, с трудом подавляя желание одернуть платье – мне казалось, подол задрался неприлично высоко, но это была иллюзия – просто само по себе платье выглядело таким коротким.

– Интересный наряд, – аккуратно отвечал Антон. Но я поняла, что ему весело.

– Спасибо, ты тоже ничего так выглядишь, – пригладила я юбку, чувствуя себя очень некомфортно, и вдруг подумала: а что же мне делать, если поднимется ветер?

В этот момент, крайне не вовремя, из подъезда выплыли под ручку престарелые соседки Фроловна и Семеновна, бурно обсуждая «наркоманов с пятого», которые со своими друзьями вчера весь вечер сидели на лавке около подъезда, мешая общественности своими шумом и гамом.

– Ржали как дикие кони! Девок лапали! А намусорили-то, а намусорили-то сколько! – причитала Семеновна, которая, видимо, пристально наблюдала за компанией.

– Есть у меня способ, – важно проговорила Фроловна, женщина мстительная, – как этих полудурков от нашего подъезда отвадить.

Тут они заметили нас. Пристально оглядели. Оценили длину моей юбки.

Фроловна бурно зацокала, явно таким образом выражая свое негодование по поводу того, как одевается современная молодежь. Семеновна более деликатная.

– Катенька, а пошто ты одета как шалава? – спросила она.

– И вам здравствуйте, – улыбка у меня вышла весьма ненатуральная. – Так вышло, – осторожно добавила я.

– Плохо вышло, – покачала головой Семеновна.

– У Радовых все выходит шиворот-навыворот, – сплюнула Фроловна.

Бабушки одарили нас весьма подозрительными взглядами и двинулись дальше.

– Хахаль богатый у ней, вот и светит пятой точкой, – громко сказала Фроловна, обращаясь к подружке, но мы с Антоном, естественно, отлично ее слышали.

– А чем плох богатый хахаль? – неожиданно вступилась Семеновна. – Вот у моей Настены нищеброд какой-то, шофер, без образований, без перспективов, – пожаловалась пожилая женщина, которую великие открытия об истинном положении материального состояния бабы-яги еще только ждали.

– Пьет? – деловито поинтересовалась Фроловна, зорко оглядывая двор: нет ли подозрительных личностей, не вышли ли подружки из других домов на утренний променад?

– Не пьет вроде, – отозвалась задумчиво Семеновна.

– Коли не пьет, прокормит, – уверенно заявила вторая бабушка. – А вот у Радовой наркоман какой-то… В очках вечно. Точно зрачки прячет.

На губах Кея появилась усмешка. Я же губы поджала. Тема с наркотиками пугала.

– И другие у ней наркоманы были, – продолжали обсуждать меня старушки, неспешно шагая вдоль дома. Сзади них ехал автомобиль, но ему уступать дорогу соседки не собирались.

– Был у Катьки приличный мальчик. Когда она в школе училась, – вспомнилось Семеновне ни с того ни с сего. А я вспомнила Максима – и что ему отвечать на сообщение? Попросить не писать мне? Вежливо ответить?

Проигнорировать.

Кей, видимо, тоже вспомнил Максима и напрягся.

– Этот высокий, кудрявенький? – оказалось, что и у Фроловны память слишком хорошая. – Помню-помню. Всегда со мной здоровался. И сумки один раз помог донести, когда я из продуктового…

Автомобилист, которому надоело плестись следом за пожилыми женщинами, раздраженно просигналил им. Лучше бы он этого не делал, честное слово! Фроловна и Семеновна немедленно переключили свое драгоценное внимание на него, забыв о моей скромной персоне, и, поливая нехорошими словечками всех водителей разом, замедлили свое движение.

Мужчина, сидевший за рулем – видимо, человек деловой, в костюме и при галстуке, просигналил им еще пару раз, но старушки и вовсе встали как вкопанные.

– Уважаемые! – высунулся он из окна. – Поспешите!

– А мне уж только на тот свет и спешить, – весьма ехидно отвечала ему Фроловна.

– Отойдите к обочине! – попросил, едва сдерживаясь, автомобилист.

– А мы и так, милок, уже на обочине жизни, – картинно вздохнула Семеновна. – Пенсия, знаешь, какая? А ведь у меня «горячка»! Через это и ноги совсем больные. Идти не могу, – весьма покривила она душой, ибо когда надо, и Семеновна, и Фроловна, и староста подъезда со своей почтенной супругой развивали весьма достойную скорость.

Мужчина выругался и стал отъезжать задом, дабы развернуться, едва при этом не задев припаркованную около подъезда машину Кея. Тот же весьма внимательно следил за незадачливым автомобилистом – видимо, безопасность своей синей машинки была для него не на последнем месте. Но все же ничего страшного не случилось. Мужчина в деловом костюме благополучно уехал.

– Милые у нас соседи, да? – слабо улыбнулась я парню. – Иногда я думаю, какой была Фроловна в юности.

– Такой, как Демоница, – тотчас выдал Антон.

– Ее зовут Нина, – нахмурилась я.

– Пусть так, – не стал спорить он.

– В преклонном возрасте Нинка будет другой. Как ее тетка, Эльза Власовна, – вспомнилась мне ее невероятная родственница, женщина почтенных лет, но сильно стервозного нрава. – А вот ты станешь милым ворчливым старичком с трубкой и тростью, – добавила я чуть-чуть мстительно. – Будешь всем раздавать приказы и тиранить. И дубасить тростью по спинам.

– Катя, о чем ты думаешь? – тронула губы Антона улыбка.

Я только плечам пожала, отчего-то не в силах оторвать свой взгляд от его лица.

– Иди, – вдруг сказал Антон, кончиками пальцев коснувшись моих волос, с которыми пытался играть легкий, почти невесомый ветер, но поскольку они были залиты лаком, ему это особо не удавалось.

– Куда?

– Переодевайся, – велел Тропинин тоном человека, желания которого выполняет каждый первый.

– Эй! – возмутилась я. – Ты чего приказываешь?!

– Я о тебе забочусь, детка, – не тронули его мои вопли. – Зачем ты вообще это делаешь? За кого ты меня принимаешь?

– За мужчину, – вздохнула я и добавила: – Искушенного.

– А по-моему, за идиота.

У меня появилось такое чувство, что Кей рассердился.

– Пожалуйста, будь собой, Катя. Мне нужна ты. Не твой образ, не твои маски – ты.

Я молчала. Все мои труды по сегодняшним сборам были вмиг обесценены.

– Будь мы друг другу никем, я бы молчал. Мне было бы даже прикольно, что ты так одета. Но я, кажется, говорил, что люблю тебя, – сдвинул брови Антон. – Ты мне дорога не из-за коротких кукольных платьиц.

– Я хотела быть красивой для тебя, – опустив голову, так, что на лицо упала волнистая темная прядь, тихо сказала я.

– Ты и так красивая. Для меня. А мнение остальных не должно волновать. Я долго играл в эту игру, – добавил он вдруг с горечью. – И знаю, о чем говорю. Важно оставаться самим собой.

Я только вздохнула, коснулась его ладони и улыбнулась.

– А ты себя потерял, – оставалось констатировать мне.

– Поможешь найти? – шепнул он и поцеловал, обхватив обеими ладонями мое лицо.

– Помогу, – отвечая на теплый, кажущийся солнечным поцелуй, прошептала я. И почему, когда я с ним, так приятно кружится голова?..

Наши объятия увидали Фроловна и Семеновна, то и дело оборачивающиеся. Взгляды их были весьма неодобрительные.

К моему ужасу, Кей отсалютовал бабушкам и даже улыбнулся. Это стало неожиданностью не только для меня, но и для них. Старушки на какое-то мгновение остолбенели, после переглянулись, и Фроловна яростно что-то заговорила, махая клюкой.

– Антон, не наживай себе таких врагов, – попросила я мягко.

Он ничего не ответил, только лишь подтолкнул по направлению к подъезду. Спорить я не стала, подумав, что, должно быть, и правда, глупо поступила.

– Катя! – окликнул он меня.

– Что? – обернулась я, и отчего-то сердце защемило – вновь от нахлынувшей волны теплой нежности.

– Эти духи – никакие, – выдал Антон.

Вот же крот!

– Спасибо, – обиделась я и вошла в подъезд, ругая себя последними словами за глупость. И что только на меня нашло? Решила выглядеть, как куколка. И вот результат.

Пока я переодевалась в куда более привычные для себя вещи: джинсовые светло-голубые шорты и простую белую приталенную футболку, довольная Нелли радостно хихикала, восседая на скомканном одеяле, как курица на насесте.

– С ума сходишь? – со вздохом спросила я.

– Мне нравится Антон-сама, – объявила Нелли, подперев кулаками подбородок. – Такой няшка. Отправил тебя обратно!

Я только рукой махнула.

А когда вновь стояла в прихожей, застегивая сандалии, вновь вышел Алексей.

– Держи, жертва фэшн-индустрии, – сказал он весело и с этими словами нахлобучил мне на голову шляпу: светло-коричневую, с небольшими аккуратными полями и черной лентой.

Поначалу я несколько растерялась, однако вкус у дяди все-таки был неплохой – шляпа мне шла и придавала простому, на первый взгляд, образу некоторое очарование.

– Раньше я шляп не носила.

– Если ты не носила, это не значит, что неактуально! – рявкнул Алексей, поправляя на мне шляпу. – Иди уже и покоряй своего Антона, племянница. Семья хочет жить хорошо!

– Домой пойдешь, мороженого купи, – напутствовала сестра.

Вновь оказавшись на улице, я вздохнула с облегчением – в обычной одежде я действительно чувствовала себя комфортно. И шляпка мне неожиданно понравилась – странно говорить, но в ней я чувствовала себя более женственно. Короткое платье не дало такого эффекта.

Тропинин галантно открыл мне дверь, и я села в машину. А он устроился рядом, на водительском кресле.

– Тебе идет шляпка, – внимательно посмотрел на меня он, прежде чем включил зажигание. – Мило.

– Спасибо… Куда поедем? – полюбопытствовала я, уже без проблем пристегиваясь.

– Есть желания?

– Нет. Я просто хочу побыть с тобой.

– Тогда поехали в центр города или в Старый парк, – предложил мне Антон, выезжая из дворов на проспект. – Ночью был занят, не успел придумать ничего.

– А ты спал сегодня? – нахмурилась я, заподозрив неладное.

– Какая разница, Катя, – не захотел мне отвечать он.

– Говори! – потребовала я.

– Нет, – Антон остановился перед светофором.

– Ну и дурак, – объявила я.

– Не обзывайся.

Я коснулась указательным пальцем его щеки, гладко выбритой, осторожно провела по коже – почти до губ.

Антон исхитрился и слегка прикусил палец. Я рассмеялась.

– Хочешь, я буду называть тебя деткой? – блеснули мои глаза.

– Не стоит.

– А что! Может быть, я так привыкла к подобному обращению!

Я думала, сейчас последует какая-нибудь колкость, но мой светловолосый водитель промолчал.

– Ты решила, куда хочешь? – Антон дотронулся до моей коленки, явно, как и я, чувствуя дефицит прикосновений.

Возможно, это была его привычка – касаться колен спутниц, с которыми у него были романтические отношения, и, наверное, девушкам это нравилось, но сейчас он сразу же резко отдернул руку. Мне отчего-то стало смешно – это так напомнило образ Антона, незаметного скромного студента из университета, с которым я училась вместе и которого не замечала столько лет…

– В Старый парк, – сказала я, пряча улыбку за ладонью, что явно показалось Тропинину подозрительным. – Не была там тысячу лет…

Парк родовой усадьбы князей Болховицких, который в народе давным-давно прозвали Старым парком, находился в соседнем районе, окруженный с трех сторон, как стражами, высотками, торговыми и бизнес-центрами, а с четвертой – рекой, на высоком берегу которой, собственно, и находился. Это был этакий уединенный уголок тишины в большом городе, где на кованых лавочках отдыхали те, кто устал от городского бешеного ритма, индустриальных однообразных пейзажей, рокота машин и запахов фастфуда и кофе.

Едва мы вылезли из машины, нас встретила залитая солнцем усадьба Болховицких, некогда полуразрушенная, обиженная на весь свет за то, что ее, памятник архитектурного наследия, незаслуженно забыли, но сейчас отреставрированная. Силами меценатов, состоящих из местных бизнесменов, также были восстановлены флигеля, склеп, постройки для прислуги и прочие составляющие дворянских усадеб. Да и сам парк был приведен в порядок.

Кстати говоря, в этом мероприятии принял участие и дядя Витя, отец Нинки. Он тоже пожертвовал на восстановление некоторую сумму денег, правда, как человек сугубо материальных ценностей, долго переживал по сему поводу. Я сама слышала, когда была в гостях у Журавлей, как дядя Витя ходил по коридору и бурчал:

– И зачем я этих чертей послушал? Лучше бы в дело вложился. Бабки на ветер. Знаю я этих прохиндеев из министерства культуры с их откатами…

Помнится, тогда Софья Павловна долго его успокаивала, говоря, что он отдал деньги на благое дело, а дядя Витя весь изворчался и в искусство больше не вкладывался, зато поучаствовал в акции благотворительности, связанной с детским домом, директор которого проворовался. Тут надо сказать, хоть Нинкин папа и был человеком, сверх меры ценящим деньги, но посещение приюта вместе с местными журналистами и несколькими бизнесменами, нацеленное на этакую пиар-кампанию последних, его тронуло, и потом он вновь полвечера ругался – мол, зачем ему испортили настроение, заставив участвовать в подобном.

– Ненавижу жалость! А ничего не могу поделать! – разорялся он на весь дом. – Мне их всех жалко, черт возьми!

Софье Павловне вновь пришлось успокаивать супруга, а Нинке, Ирке и Сереже дядя Витя все время потом напоминал, как они должны быть благодарны своим родителям, в особенности ему, за более чем безбедное существование.

– Пойдем, – протянул мне руку Антон, и я вложила в его ладонь свои пальцы.

Мы неспешно двинулись по ведущей к Старому парку широкой дороге, по обеим сторонам которой словно пирамиды стояли невысокие разлапистые голубые ели. За кованым изящным забором виднелся сам усадебный дом нежного бело-лавандового цвета; вокруг зеленели газоны и росли в клумбах яркие красные цветы, между которыми притаились кажущиеся на солнце ослепительно белыми мраморные скульптуры. Несколько из них удалось восстановить, но большинство было сотворено нашими современниками. Папины друзья тоже принимали в этом участие.

Последний раз я была в этих местах давным-давно, в раннем подростковом возрасте, и потому все изменения видела только в новостях да на фото, а теперь вот выпал случай воочию посмотреть на отреставрированные исторические красоты.

Мы с Антоном, держась за руки, прошли через ворота и оказались напротив усадьбы, обращенной к живописному старинному парку, который начинался дальше.

– И как в ней только жили Болховицкие? – зачарованно поглядела я на величественное трехэтажное здание, главный фасад которого был украшен высоким шестиколонным портиком – и это навевало легкие ассоциации с эллинскими храмами. – Как настоящий дворец…

– Значит, они жили, как настоящие короли, – отвечал мне Антон, решительно ведя вперед.

Мы побродили немного по тропинкам, ветвящимся между ухоженными газонами и клумбами, и неспешно пошли по мощеной дороге, мимо кованых кокетливых фонарей и чугунных скамеек с прямыми, как у аристократов, спинками, к самому парку.

Старый парк был похож на сказочный дивный лес и так и манил к себе, обещая укрыть под густой кроной от лучей солнца и подарить немного прохлады и спокойствия.

Негромко пели птицы. Шелестели гривами высокие деревья – ветер, дуновение за дуновением, постепенно, почти незаметно, усиливался. И мне казалось, что я слышу неторопливый речной гул.

Воздух казался свежим; к тому же в нем витали, причудливо смешиваясь, едва уловимый цветочный аромат и неповторимый запах истории: когда-то давно в этом месте прогуливались барышни в платьях с кринолином, а их сопровождали учтивые кавалеры – непременно во фраках, со шляпами и белоснежными перчатками; или же неспешно бродил по тропинкам почтенный хозяин дома с семейством и многочисленной прислугой. Романтика!

Романтика – если ты не был бесправным крестьянином.

– Кстати, о королях и прочих аристократах, – усмехнулся вдруг Кей. – По словам Келлы, его прапрабабка была одной из Болховицких и жила в этой усадьбе до замужества.

Я рассмеялась. Подумать только!

– Представляешь, если бы мы сейчас оказались в начале двадцатого века, Келла был бы князем!

– Графом, – с иронией в голосе поправил меня Кей. Видимо, со своей родословной друг достал и его.

– Кутил бы, пускал деньги на ветер, устраивал дуэли, – размечталась я. – Проигрывал бы в карты целые состояния! А потом отец заставил бы его выгодно жениться, по расчету.

– И ему предложили бы твою подружку? – включился в игру Антон. Кажется, в тишине парка, под защитой густых крон, он смог расслабиться – до этого был напряжен – наверное, сказывалась бессонная ночь.

– А что? Она наверняка была бы дочерью знатного купца, – улыбнулась я, почему-то не в силах представить Нинку в изысканном пышном платье пошива столетней давности, с корсетом, турнюром и воланами. Она отчего-то упорно представлялась мне этакой традиционной купеческой дочерью в кокошнике, аляповатом сарафане, с длинной светло-русой косой, перекинутой через плечо, и алыми от свеклы щеками. Рядом с графом Ефимом, этаким денди, щеголяющим в вычурном двубортном сюртуке, с тросточкой и цилиндром, она выглядела комично, но грозно.

– А кем была бы ты?

Мы больше не шли за руку. Кей осторожно обнял меня за плечи – почти невесомо, и я несмело положила руку ему на пояс. На моем лице сама собой появилась легкая беспечная улыбка.

– Я была бы романтичной барышней, внучкой помещика из провинции, – сказала я, чуть подумав. – Ну, знаешь, которая читает романы на французском и мечтает о настоящей любви.

– А потом влюбляется в первого встречного, пишет ему письмо, получает отказ, выходит за другого и остается верна мужу, когда ее любовь возвращается? – вспомнил Антон известный роман в стихах, принадлежащий перу Александра Пушкина.

Татьяна Ларина мне нравилась еще с тех пор, как я впервые познакомилась с «Евгением Онегиным», а произошло это тогда, когда мы с Эдом посещали младшую школу. Помнится, в гостях у нас подзадержался актер драматического театра, который играл роль Ленского, и он репетировал прямо в нашей квартире, заставляя меня и брата выступать в качестве зрителей. Мы были настолько юны, что не могли по достоинству оценить ни гениальность произведения, ни игру, а потому были отлучены от импровизированной сцены.

– Как знать, как знать… А ты кем бы был? – лукаво взглянула я на молодого человека. Тот пожал плечами.

– Без понятия. Как думаешь, кем? – с любопытством спросил Антон.

– Ты пел бы в опере, в Большом театре! Был ведущим тенором и все такое, – заиграла моя фантазия на полную катушку. – А я бы приезжала в столицу, чтобы попасть на твои выступления. И пел бы ты таким драматическим тембром, – добавила я, – с невероятными верхними нотами.

– Темный тембр? Мне нравится, – усмехнулся парень. – Пусть будет так.

Мы перешли небольшой пешеходный ажурный мостик, под которым, весело журча, текла то ли крохотная речка, то ли широкий ручей. Людей в эти часы в парке фактически не было, и казалось, что мы действительно где-то за городом, одни на лоне природы.

Мы долго бродили по тропинкам, то разговаривая ни о чем, то просто молчали, изредка обмениваясь взглядами; сейчас нам хватало прикосновений и тишины – она помогает лучше слушать друг друга. А после мы очутились в беседке-ротонде, расположенной в живописном местечке на высоком берегу с видом на реку. От воды немного дуло, но Антон, обняв меня, закрыл собой от ветра. Я положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Было спокойно, уютно – телу и нежно – душе.

Не знаю, сколько мы так стояли.

Времени не существовало, пространства – тоже. И даже эмоций…

Казалось, мы полностью растворились друг в друге, не видя ничего и не слыша.

Наверное, тогда я стала понимать, что такое счастье. Счастье – это не когда все идеально, а когда не замечаешь несовершенства реальности.

Легкий, как перо ангела, миг, который незримо коснулся щек, скользнул по рукам и растворился в пальцах.

Заполненная пустота.

Счастье в простом?

Наверное, так.

Смешно сказать, но нам помешали вороны – оказывается, в Старом парке их была целая стая. Они вдруг всей своей небольшой дружной компанией пронеслись над нами и закаркали возмущенно, словно мы с Антоном им совершенно не нравились.

Тогда мы отстранились друг от друга, как-то совсем по-старомодному держась за руки. Всему виной, должно быть, стал незримый исторический дух благопристойности. Может быть, сто лет назад в этой беседке так же смотрели в глаза друг другу влюбленные – те самые галантные кавалеры и прехорошенькие дамы. А мы – лишь повторение, новый виток…

Мимо нас прошагал убеленный сединами пожилой мужчина в костюме, заложивший руки за спину, – первый человек, которого мы встретили в Старом парке. Он с одобрением посмотрел на нас, вздохнул чему-то своему и пошел дальше, любуясь окрестными видами.

Через какое-то время и мы с Антоном пошли вдоль высокого берега.

– Тебе тут спокойно? – вдруг очень тихо спросил он, словно боясь спугнуть тишину.

– Мне спокойно рядом с тобой, – положила я голову ему на плечо, и Антон только крепче прижал меня к себе.

Гуляли мы долго, а солнце поднялось высоко-высоко и палило совсем беспощадно. Хорошо, что нас защищала густая крона старых, много всего видевших на своем веку деревьев.

Около реки я заметила свое счастье, а среди деревьев смогла коснуться его крыла.

Неподалеку от второго выхода из парка я приметила симпатичный дом из бруса с огромной двухэтажной летней террасой, на которой стояло множество столиков, пара из которых на первом этаже была занята. В больших окнах с деревенскими занавесками также были видны силуэты людей. Судя по вывеске над входом, это было кафе. И называлось оно незамысловато: «Старый парк».

– Зайдем? – моментально поймал мой взгляд Антон.

– Не знаю, – задумалась я. С одной стороны, хотелось пить и устали ноги, а с другой, как-то непривычно было ходить с Тропининым по людным местам. Пиццерия с тем, кого я считала скромным, влюбленным в мою подругу одногруппником, – не в счет!

– Катя, если ты чего-то хочешь – пожалуйста, говори, я не всегда экстрасенс, – проговорил несколько раздраженно Антон.

Алина-то всегда говорила, что хотела. У нее эти хотелки из всех щелей перли!

– Идем, – улыбнулась я ему, и мы направились к деревянному дому.

– Я хотел сводить тебя в другое место – там отлично готовят, но если ты хочешь сюда, мы пойдем сюда.

Нас встретила приветливая администратор – симпатичная шатенка средних лет с широкой улыбкой, которая мне сразу понравилась.

– Где бы вы хотели сесть? – поздоровавшись, спросила она.

Антон посмотрел на меня, явно желая, чтобы выбирала я.

– Если у вас есть кондиционер внутри, можно было бы там, – вернула я улыбку женщине.

– Конечно, есть. Пожалуйста, идите за мной. – И она повела нас к уютному столику с плетеными креслами, который был отгорожен от других легкими полупрозрачными шторками. Как и во многих подобных заведениях, народ тут появлялся ближе к вечеру. Поэтому посетителей и внутри оказалось не слишком много, хотя в углу я приметила того самого пожилого мужчину, попивающего чай и читающего ежедневную газету. Кроме него сидела на другом конце зала девушка с длинными, ниже талии, прямыми темно-русыми волосами, уставившись в планшет, чинные супруги с ребенком и три подружки лет восемнадцати, которые болтали о чем-то и негромко смеялись.

В кафе было не только прохладно, но и очень светло, а на стенах висели картины: к моему почти восторгу – пейзажи акварелью. Очень нежные, интеллигентные, какие-то невесомые и безумно красивые. Они дарили помещению воздушность и легкую изысканность.

На картинах было много неба, света, воздуха, легкости и невесомой хрупкости, почти даже хрустальности. И хотя я не сильна была в живописи, но на правах дочки художника решила, что эти работы – невероятные. Ощущение пространства от этих работ было таким сильным, что меня затопил восторг. Я даже вперед подалась, пытаясь рассмотреть их.

– Катя? – позвал меня мой спутник, который сидел к этой красоте спиной, но лицом к окну, за которым возвышались деревья. Он, наконец, снял очки, положив их около своего мобильника на столе.

– Антош, какие картины, – перевела я завороженный взгляд на него. – Тебе нравится?

Он обернулся и посмотрел на стену.

– Нет, – был немногословным его ответ.

– А, ну да, ты же поклонник творчества Томаса, – даже немного обиделась я за неизвестного художника.

– В первую очередь, я твой поклонник, – сказал Тропинин лениво. – Все остальное волнует меня гораздо меньше.

– Да? – улыбнулась я ему. – Тогда скажи, почему ты вчера согласился играть для господина Бартолини?

– Катя, – мягко произнес Антон. – У меня вопрос встречный. Почему ты все-таки считаешь меня идиотом?

Я в некотором замешательстве посмотрела на него и, протянув через столик руку, ласково коснулась его щеки.

Он молчал, а я продолжила:

– Ты же всегда себя так ведешь – дерзко, резко. И не поймешь, что у тебя на уме. Как будто бы тебя действительно почти ничего и не волнует. Только не подумай, что я критикую, просто… Было так странно, – мягко добавила я.

– Странно? Пожалуй, – он поставил оба локтя на стол, положив подбородок на сцепленные пальцы. – Катя, ты знаешь, зачем этот итальянец приехал к вам?

– В гости к Томасу? – наивно предположила я, вдруг поняв, что я упустила что-то важное.

Опять известный детектив Катрина Холмс упустила что-то важное! Уму непостижимо!

– Отчасти. – Антон смотрел мне прямо в глаза. – Он – меценат. Спонсор. Большой босс, который решает, кому давать бабки, а кому – нет, – неизящно выразился о деньгах Кейтон. – Пока я сидел с ними, узнал – этот Бартолини хочет провести персональную выставку Томаса в Риме. Как думаешь, если бы я его послал ко всем итальянским чертям, каков бы был шанс, что он не оскорбился и не кинул твоего отца? Тех, кто мнит себя художниками, сейчас гораздо больше, чем тех, кто просто умеет рисовать, – вдруг с непонятной горечью добавил он, чуть отвернувшись в сторону и сердито глядя в пол.

Только еще несколько минут назад он был спокойным, как море в штиль, а теперь я чувствовала, как в нем бушует настоящий шторм, которому он, однако, не дает выхода. А что мне делать, если вдруг этот шторм все же вырвется наружу? Как его успокаивать?

А Антон продолжал:

– И, поверь, малыш, они куда более ловкие, чем Томас Радов со своей наивностью. Я понял, в кого ты пошла, – он со странной улыбкой вдруг провел большим пальцем по моим губам. – В своего отца. Я боюсь отдавать тебя реальности. Она тебя съест.

– А тебя пожалеет? – почувствовала я, как вспыхнули щеки. Кажется, Тропинин задел какие-то мои внутренние душевные струны.

– Мы с ней в конфронтации, – сообщил Тропинин. Кажется, все-таки он успокоился. – И моя борьба с ней вполне успешна.

Я тяжело вздохнула.

– Вы что-нибудь выбрали? – вовремя вклинилась в наш разговор подошедшая официантка.

Антон, мельком глянув в раскрытое перед ним меню, заказал мясо с овощами с каким-то чудным соусом и холодный кофе.

– Катя? – посмотрел он на меня.

Я лихорадочно принялась переворачивать страницы, выбрав, в конце концов, какой-то салат и клубничный лимонад.

И мы вновь остались вдвоем.

– Катя, я понимаю, что времени прошло совсем мало, и ты еще не могла… – Антон на несколько секунд замолчал, то ли подбирая верные слова, то ли задумавшись над чем-то. – Хорошо узнать меня.

– То есть ты считаешь, я тебя плохо знаю? – со вздохом спросила я.

Он кивнул.

Честно говоря, я считала, что довольно-таки хорошо изучила Тропинина, особенно после того, как он открылся мне, рассказав обо всем, что было с ним, его братом, матерью… Но, наверное, не стоит принимать доверие человека за понимание его души. Понимание дарит не только откровенность, но и время. А знакомы мы с этим человеком не так уж и давно.

А вот кто-то знает Антошика очень даже хорошо!

Слишком хорошо.

– Наверное, ты прав. Алиночка знает тебя отлично, – вдруг вырвалось у меня. – Вы ведь столько лет вместе были. Наверное, чувствовали себя мужем и женой.

– Даже так? – поднял бровь парень.

– Что – так? – захотелось мне удушить Тропинина.

А кто недавно пел, как счастлив? Куда все делось, а, Катечка?

– А мне определенно нравится, как ты ревнуешь, – вкрадчиво произнес Антон, приподнимая мой подбородок, чтобы я смотрела именно в его глаза. – Хочешь, это станет одной из наших игр?

– У меня аллергия на слово «игры», – помрачнела я, убирая его руку.

– Не вспоминай прошлое, – лениво потянулся музыкант. – Или еще не забылся твой господин с камерой и печальным взором? – замысловато обозвал он того, кто действительно был частью моего прошлого.

– При чем тут Максим? – опешила я, не ожидая подобных слов. Надеюсь, Антон не знает, что он мне писал сегодня. Мелочь, конечно, но ему явно будет неприятно.

И почему у Тропинина такой сложный характер…

А может быть, меня именно это и привлекает в нем?

– Просто так. К слову пришелся наш милый Максимка, – тон у Антона был весьма и весьма язвительный. Она даже имя его произносил так, словно говорил о каком-то таракане, что умудрился пролезть ночью в холодильник, да там и замерз.

Я перевела взгляд с лица Антона и вдруг совершенно случайно увидела в дверях кафе крайне знакомую женщину – у меня не слишком хорошая память на лица, но ее я узнала сразу!

Коротко стриженные темные волосы, ухоженное деловое лицо, брючный костюм фисташкового цвета…

В «Старый парк» уверенным шагом вошла Альбина, та самая экстрасенс, к которой мы с Нинкой однажды попали на прием. Женщина огляделась, выцепила взглядом длинноволосую девушку и решительно направилась к ней. Та не замечала ее, пока Альбина не дотронулась до ее плеча.

Они поздоровались. Экстрасенс села напротив и принялась что-то говорить. Девушка внимательно слушала и кивала в ответ. Вид у нее, честно говоря, был не очень веселый, какой-то даже растерянный и немного грустный.

– Знаешь их? – спросил Антон, недовольный, что я не обращаю внимания на него.

– Показалось, – улыбнулась я, посчитав, что не стоит посвящать его в наш с Нинкой экстрасенсорный позор.

– Так вернемся к нашим баранам, – перевела я разговор.

– Фотографишко – баран, – был совершенно согласен Тропинин.

– А Алина – овца, – фыркнула я. – Так почему ты Макса вспомнил?

– Если ты вспоминаешь мое прошлое, значит, и свое – тоже, – была железной логика у Антона. – Думаешь об Алине, значит, и о своем Ма-а-аксе, – он непередаваемым тоном упомянул имя моего бывшего парня, явно передразнивая меня. Нет, если бы он знал, что Максим мне пишет, точно бы пришел в ярость.

Эта мысль показалась мне слаще лимонада.

– Нападение – лучшая защита? – сощурилась я.

– Я нападу на тебя, детка, – многозначительно пообещал светловолосый. Он вдруг встал, переставил свое кресло так, чтобы сидеть не напротив, а рядом со мной, и привлек к себе: его касания были уже не такими осторожными, а более уверенными и чуть-чуть властными.

– И ты от меня не отобьешься, – прошептал он мне на ухо, едва касаясь губами. – А знаешь, почему?

Его дыхание щекотало кожу, и мне вновь стало смешно. Да что же такое у меня с эмоциями?!

Это, наверное, нервное. Сейчас еще и бабочки активизируются.

– Почему же? – повернула я голову, и мои губы дотронулись до его губ – случайно, слегка, почти незаметно, но между нами от этого легкого невинного касания словно искра вспыхнула. И нас обоих словно накрыло.

– Потому что у тебя не будет ни сил, ни желания, Катенька, – отвечал Антон.

Серые глаза его блестели, и в них застыло какое-то странное выражение: нежность перемешалась с невероятной тоской – тоской по чувствам, ласке, но, самое главное, – по искренности и взаимности.

– Или у тебя, – коварно шепнула я, положив одну руку ему на шею, а ладонью второй проводя по его плечу, спускаясь к груди, касаясь живота – Антон даже вздрогнул от неожиданности, и первой поцеловала: с напором, горячо, почти требовательно. Ответить менее чувственно он не мог, да, наверное, и не хотел. Мне кажется, Антон вообще не знал, что такое любить без эмоций, страсти, внутреннего надрыва…

Лед – лишь материал для его маски, а под ним бьется пульс живой воды.

И мне так нужна эта живая вода…

Мы забыли, что находимся в кафе, что тут есть люди, что на нас могут смотреть, что наши действия могут быть неприличными, и дарили друг другу новые и новые поцелуи. И это было словно состояние транса – одного на двоих, нежного забытья со вкусом беспамятства – мы даже не увидели, что нам принесли напитки и приборы. Нет, конечно, ничего непристойного не было, но целовались мы, и правда, словно сумасшедшие. И эмоции от этого зашкаливали. У меня от наплыва чувств приятно кружилась голова, а у Антона – сбивалось дыхание и под моими ладонями напрягались мышцы под тонкой футболкой.

– Ты знала, что заплывать за буйки – опасно? – проговорил Антон через несколько минут, первым отстраняясь – зрачки у него были расширены, а нижняя губа – мило закушена, но не игриво, как у девушек, а с силой, наверняка почти до крови. И волосы – немного взлохмачены. Он попытался выровнять дыхание, но выглядел при этом так забавно, прям как какой-то мальчишка, что мне захотелось улыбнуться.

Тропинин же, неотрывно глядя на мое лицо, вдруг пригрозил:

– И не смейся!

– Я и не смеюсь, – отвечала я, гладя его по руке.

Его руки мне нравились безумно – сильные, в меру рельефные, с широкими надежными запястьями, на которых с внешней стороны выступала косточка, с довольно изящными кистями, под светлой кожей которых проступали сухожилия и видны были вены… Но главная ценность этих рук заключалась для меня даже не в том, как они выглядели, а что делали: как ласково касались, как прижимали к себе, как могли защищать.

– Ты такой хороший, – проговорила я ласково.

Мышцы под моими пальцами вновь напряглись. Антон резко убрал руку и залпом выпил свой холодный кофе.

– Что с тобой? – спросила я. И погладила его по взлохмаченным волосам.

– Не понимаешь? – усмехнулся он почти весело.

Я вопросительно глянула на Тропинина. Даже бровь приподняла.

– Сейчас приду, малыш, – коснулся он губами моего виска и резко встал, хватая со стола телефон.

– Ты куда?

– Позвонить, – отвечал он, не оборачиваясь.

И просто-напросто ушел, оставив одну. Я сделала пару глотков ледяного клубничного лимонада, мысленно похвалив себя, и от нечего делать принялась рассматривать картины. Вскоре к нашему столику подошла официантка – принесла блюда.

– Извините, а я могу походить и посмотреть работы? – спросила я – не все было видно хорошо.

– Конечно! – оживилась девушка. – Это картины нашей управляющей.

– Она художник? – заинтересовалась я.

– Рисует на досуге, – пожала плечами официантка, и я едва не поправила ее «рисует» на «пишет». – И образование, кажется, художественное. У всего персонала ее картины есть. Обалденные!

Ну, хоть кто-то со мной согласен.

Я, словно находясь в галерее, пошла вдоль стен, благо что за столиками никто почти не сидел и я никому не мешала. Акварель завораживала своей мягкостью и простотой. Чудные лесные пейзажи, городские тихие улочки, морские глади, в которых тонул закат, возрождаясь рассветом, нежная девушка с голубями, цветочный солнечный натюрморт, цветущая сакура, роняющая лепестки в неподвижную водную гладь, люди под дождем, отражающиеся в витринах, – каждая картина была со своей изюминкой, со своей порцией искренности, и сложно было решить, какая же их них лучше. Но мне неожиданно больше всего понравилась работа с морским прибоем, где пенистые волны растворялись в белоснежных облаках, а облака отражались в воде, и невозможно было понять, где граница между ними – горизонт был виден едва-едва, а где-то вдалеке была видна то ли яхта, то ли парусный корабль…

Мне даже стало обидно, что Томас не пишет таких замечательных вещей – а ведь может! Техника у него отличная, и твори он в другом стиле живописи, в том же реализме, работы бы его были ничуть не хуже – и не только этой неизвестной мне художницы, но и именитых мастеров! Но вот мой дорогой отец хочет работать лишь с тем, что интересно ему, а не другим. А ему интересны порой весьма и весьма странные вещи.

С такими мыслями я двинулась дальше – картин осталось не так уж и много, а я хотела до прихода Антона посмотреть все.

– Ты принесла фотографию? – услышала я смутно знакомый голос и резко обернулась.

Оказывается, я и сама не заметила, как подошла к столику, за которым сидели Альбина и длинноволосая девушка – от них меня отделяла лишь почти невесомая полупрозрачная занавеска. Они меня, правда, не замечали, поглощенные разговором.

– Принесла.

Девушка достала конверт из лежащей на коленях сумочки и, положив на стол белой стороной кверху, придвинула к Альбине. Та даже смотреть не стала, лишь и кивнула и покровительственно положила сверху конверта ладонь. На двух пальцах ее сияли не вульгарные желтые перстни с огромными аляповатыми камнями, а элегантные, неброские, но явно дорогие, из белого золота кольца с россыпью сверкающих бриллиантов – фианиты эта женщина явно игнорировала в ювелирном магазине. Ведь судя по гонорарам, которые брала эта мошенница (а Нинка заплатила ей крупную сумму!), жила Альбина весьма и весьма неплохо. На широкую ногу.

– Что ж, думаю, помочь в этой ситуации – можно, – сказала женщина. Голос ее был таким же спокойным, как в тот раз, когда мы с Журавлем посещали ее шикарную квартиру. Интересно, а почему она теперь принимает не в своем «офисе» на дому, а в каком-то кафе?

– Но ты должна помнить, что мои услуги – недешевы, – продолжала экстрасенс. – Я – один из лучших специалистов в нашей весьма экзотической, – в ее голосе послышалась насмешка, – профессии.

– Я знаю. У меня есть деньги. И мне нужна ваша помощь, – тихо сказала девушка.

Голос у нее оказался негромким, довольно тонким, почти детским, но все же приятным. И в нем слышалась надломленная уверенность.

– Я больше так не могу. Действительно люблю его. Но он… Он бегает за ней. Ей… Ей стоит лишь позвать его, и он все бросает. – Брюнетка вдруг замолчала и с силой закусила губу, с трудом сдерживая себя, чтобы не заплакать, и закрыла лицо ладонями.

– Милая, не стоит так убиваться, – успокаивающе произнесла Альбина. – Я же сказала – помочь можно.

– Извините, – выдавила девушка и глубоко вдохнула, пытаясь, видимо, успокоиться.

Мне стало неловко, что я подслушиваю их. Однако меня терзали смутные догадки, что Альбина нашла очередную дурочку, которую решила развести на деньги. А ведь она молодец. Даже из Нинки их вытянула, а эту девочку, которой на вид было лет двадцать, и вовсе до нитки обдерет!

Нет, с одной стороны понятно, что приворот – дело гадкое, и в подобные вещи я не верила, одна мысль заставить человека тебя любить казалась мне гадкой. Но с другой, – жалко эту глупышку. Несчастная любовь часто затмевает разум.

– Вот аванс, как вы сказали, – протянула еще один конверт девушка. – Спасибо, что согласились помочь.

– Это моя работа – помогать людям, – в голосе Альбины вновь промелькнул едва заметный смешок. – Что ж, мне пора, милая. Увидимся на днях. Позвоню и договоримся о встрече. Тогда и передам все, что нужно, а ты заплатишь остальное, – женщина поднялась из-за столика, а я спешно пошла к другой картине – вдруг она меня узнает и пиши пропало моему плану. Однако экстрасенс прошла мимо, громко стуча каблуками, и вскоре вышла из кафе. Вот же аферистка!

А я направилась к длинноволосой девушке, которая неподвижно сидела за столиком. Итак, я лишь просто скажу ей правду. Не буду из кожи вон лезть, дабы доказать, кто такая Альбина, кто знает, может быть, эта девушка – ее постоянная клиентка, которой экстрасенс задурманила мозги, но просто так пройти мимо я тоже не могу.

Катя-Катя… В наше время никому не нужны советы. Особенно бесплатные. Ценят то, за что платят! Сколько раз тебе говорила это Нинка!

Надеюсь, она ценит меня просто так.

О, Боже! Какая ты трудная!

Я все же подошла к ее столику.

– Девушка, извините, я видела, вы разговаривали с женщиной… Ее ведь зовут Альбина, верно? – спросила я осторожно, чувствуя себя идиоткой.

Длинноволосая подняла на меня ярко-голубые, почти васильковые, словно в цветных линзах, глаза и слегка прищурилась – так часто делают люди с неважным зрением.

– Да, – растерянно произнесла она. – А что?

Итак, меня не послали, и это уже радует!

– Дело в том, что Альбина несколько месяцев назад оказывала услугу моей подруге. Точно такую же, как и вам, – крайне осторожно отозвалась я. – И она… – Я выдержала паузу. – Просто мошенница. Не тратьте деньги. Хотя, знаете, деньги – это еще ничего. Хуже всего – пустая трата времени. Вы будете ждать, надеяться, а в результате слишком поздно поймете, что вас обманули, – с горечью в голосе сказала я.

Васильковые глаза смотрели на меня почти испуганно.

– Оставьте эту затею. Хотя это, конечно, ваше дело, – я вдруг улыбнулась ей – со всей искренностью, на которую была готова. – Вы молодая, красивая и здоровая. Зачем вам убиваться по тому, кто вас не ценит? Самообман – это страшно.

Господи, Катя, зачем ты пристала к человеку?

– Альбина… действительно не помогла вашей подруге? – спросила девушка, явно с трудом подбирая слова.

– Совершенно не помогла! – решительно отвечала я. – Более того, все стало гораздо хуже.

И я вдруг подумала – не попадись Нинка на удочку нашей сокурсницы, мы бы не очутились на том знаменательном концерте в клубе, на котором познакомились с Кеем и Келлой. И, возможно, ничего этого бы не было. Или бы все пошло совершенно иначе.

– Спасибо, что… предупредили, – медленно сказала девушка, сцепив на коленях пальцы: не слишком длинные, но тонкие и ухоженные, с аккуратным маникюром. – Я не знаю, что на меня нашло. Альбину мне посоветовала подруга, сказала, что ей та очень помогла… Я даже не знаю, что и думать.

– Конечно же, ваше решение – за вами, – ответила я. – Но будет ли честно, если вы так поступите? В первую очередь, по отношению к вам самой… А этот метод – он нечестный.

Она вдруг грустно улыбнулась мне.

– Спасибо. Вы такая хорошая.

В ее глазах была благодарность, и это грело мне душу.

– Спасибо, – повторила она. – Когда любишь, не думаешь о методах.

Я хотела сказать ей, что когда любишь, напротив, думаешь о способах достижения взаимности, боясь причинить боль тому, кому отдано твое сердце, а о методах не думаешь, когда зависим, но промолчала.

– Не за что. Просто я не могла пройти мимо. И не отчаивайтесь.

Она лишь кивнула в ответ. Кажется, слов у нее не было.