Глава 2

– Я даю разрешение на эту беседу, – начал он, – в данное время в данном месте, так как считаю, что это в интересах моей дочери, ее здоровья, прежде всего эмоционального. Однако, если тон беседы или ее содержание мне не понравятся, я прерву разговор и уведу отсюда свою дочь. Надеюсь, это понятно?

– Ясное дело. Я как раз собиралась достать «испанский сапог» и дыбу, да вот не помню, куда я их задевала. Садись, Рэйлин. Просто расскажи мне, что ты видела.

Рэйлин взглянула на отца. Когда он кивнул, она села, как и он, держа спину прямо. Завидная осанка!

– Я нашла мистера Фостера. Со мной была Мелоди. Это было ужасно.

– Объясни мне, как это получилось, что ты его нашла. Как ты попала в кабинет истории в это время?

– Да, мэм. – Рэйлин сделала глубокий вдох, словно готовилась отвечать в классе у доски. – Я была в своей классной комнате, у нас был классный час. Но мне очень нужно было поговорить с мистером Фостером о проекте. Мы его готовим вместе с Мелоди. Это очень важный проект, и я хотела получить хорошую оценку. Из этих оценок складывается общий балл по истории США за вторую четверть, поэтому высокая оценка за сочинение была для меня так важна. Я старалась, как могла. Я первая ученица в классе, а этот проект – самый важный за вторую четверть.

– Ладно, я поняла. Итак, ты ушла с классного часа в кабинет мистера Фостера.

– Да, мэм. Мисс Хэлливелл дала нам пропуск, чтобы мы могли зайти в кабинет мистера Фостера до начала урока. Он всегда завтракает у себя в кабинете по понедельникам и разрешает ученикам заходить в последние пятнадцать минут перед уроком, если им нужно посоветоваться.

– В котором часу ты ушла из своей классной комнаты?

– У меня есть пропуск. На нем отмечено время. – Опять Рэйлин оглянулась на отца, словно спрашивая разрешения, потом вытащила пропуск. – У меня есть, и у Мелоди тоже. Это школьное правило. Тут написано «двенадцать сорок семь».

Ева мысленно отметила для себя, что надо будет пройти этот путь и засечь, сколько времени на это понадобится.

– Ты отправилась из своей классной комнаты прямиком в кабинет мистера Фостера.

– О да, мэм. Слоняться по коридорам между уроками – это нарушение правил, а если три раза нарушишь правила за тридцать дней, сбавят оценку по поведению. – У нее был такой благонравный голосок, что Ева сразу вспомнила: Рэйлин – как раз из тех девочек, чьего общества она сама всеми силами избегала, когда училась в интернате. – У меня в табеле нет нарушений.

– Молодец. И сколько тебе потребовалось, чтобы добраться из своего класса в кабинет истории?

– О, минуты две, не больше. Может, три? Я точно не знаю, но мы пошли прямо в кабинет мистера Фостера, нигде не задерживаясь. Мы разговаривали о нашем проекте, обсуждали разные идеи. Дверь была закрыта. Мы сперва постучали, а потом открыли. Пахло ужасно. Меня даже затошнило. Мелоди сказала, что плохо пахнет, и… – Рэйлин сжала губки. – Я засмеялась. Простите меня. Я же не знала, папочка! Я не знала.

– Все в порядке, Рэй. Конечно, ты не знала.

– А потом мы его увидели. Он там лежал, и он… – Она дважды икнула, а потом просто переползла со стула на колени отцу.

– Все хорошо, детка. Все хорошо, Рэй. – Поглаживая волосы Рэйлин, Оливер Страффо устремил взгляд на Еву. – Лейтенант?

– Вы же понимаете, я должна закончить. Вы прекрасно знаете, насколько важны детали. И получить их нужно как можно скорее.

– Я больше ничего не знаю. – Теперь голос Рэйлин звучал глухо: она прижималась лицом к груди отца. – Мы побежали. Мы убежали оттуда. Там был мистер Доусон, он велел нам стоять на месте. Мне кажется, я села. Я сидела на полу, и мы плакали, а потом мистер Доусон вернулся. У него руки дрожали. Он вынул свою рацию и вызвал директора Моузбли.

– Ты не видела кого-нибудь еще? Кто-нибудь еще входил в кабинет истории?

– Директор Моузбли подошла к двери, потом она позвала медсестру, и они отвели нас – меня и Мелоди – в лазарет.

– А по пути в кабинет истории ты видела кого-нибудь?

– Да, мне кажется, мистер Биксли вышел из туалета для мальчиков. У него в руках был ящик с инструментами, потому что там одна раковина засорилась. Но это было раньше, до того, как мы встретили мистера Доусона и показали ему пропуска. Я первая вошла в кабинет. Я первая его увидела. – Рэйлин подняла залитое слезами лицо. – Я не понимаю, как мистер Фостер мог умереть. Я не понимаю. Он был моим любимым учителем.

Ее плечики затряслись, она опять прижалась к отцу.

– Вряд ли вы что-то еще от нее узнаете, – тихо проговорил Оливер Страффо. – Я забираю ее домой.

– Если она еще что-то вспомнит…

– Если вспомнит, я дам вам знать.

Он встал, держа дочь на руках, и вышел из кабинета.

Ева начала с Эрика Доусона. Он был учителем естествознания, лет пятидесяти пяти, преподавал в этой школе пятнадцать лет. Небольшое брюшко, заметила Ева, но, судя по тому, что рубашка была натянута на нем, как на барабан, а пуговицы едва не отрывались с мясом, видимо, сам Доусон предпочитал этого не признавать. В рыжеватых волосах кое-где, особенно на висках, заметно проступала седина. Под усталыми светло-карими глазами лежали мешки.

– Я не входил, – сказал он Еве. – На шаг или два, не больше. Я и так увидел… Любой понял бы, что Крейг мертв. Сначала я рассердился на девочек. Весь этот визг! Я думал, они увидели паука или еще какой-нибудь вздор в этом роде. – Доусон помолчал, провел рукой по лицу. – Но как только я их увидел… Даже глупые девчонки не могут закатить такую истерику из-за паука.

– Вы кого-нибудь еще видели? Кроме двух девочек?

– Я только-только вышел из учительской столовой, там были Дэйв Колфакс и Рид Уильямс. Мы вместе завтракали. Мы иногда встречаемся за завтраком. И я столкнулся в дверях с Ли-Энн Говард, она как раз входила. Я шел в химическую лабораторию, собирался готовиться к следующему уроку.

– Когда вы в последний раз видели мистера Фостера живым?

– О боже, боже! В учительской столовой этим утром перед началом уроков. Я пил кофе, а он купил в автомате банку пепси. Он не пил кофе. Я над ним подшучивал, потому что он не пил кофе. Мы немного поговорили. У нас есть один ученик, Брэдли Кертис. У него родители разводятся, и у Брэда стала снижаться успеваемость. Мы договорились, что надо бы встретиться с его родителями и консультантом-психологом. Да, потом зашел Рид. Хотел по-быстрому перехватить чашку кофе. Когда я уходил, они обсуждали какой-то боевик, который оба недавно видели. Больше я его не видел, пока…

– Какие у вас были отношения?

– С Крейгом? Он мне очень нравился. Очень, очень нравился, – тихо повторил Доусон. – Я, честно говоря, не очень в него верил, когда он поступил к нам на работу в прошлом году. Он был так молод… Самый молодой учитель в школе. Но он восполнял отсутствие опыта преданностью и трудолюбием. Он очень любил свою работу, любил учеников. Наверно, он был болен и сам об этом не знал. Наверно, у него была какая-то скрытая болезнь. Вот так умереть… Это уму непостижимо!

Те же чувства разделяли и остальные коллеги Крейга Фостера, с которыми Ева побеседовала. Последним был Рид Уильямс, преподаватель английского языка и литературы. Вот он-то был в прекрасной форме, никакого брюшка, отметила Ева. Подтянутый, атлетически сложенный, он явно активно пользовался фитнес-центром при школе. Густые каштановые волосы с отдельными золотистыми прядями. Крашеные, решила Ева, чтобы сымитировать, будто выгорели на солнце. Мощная челюсть, раздвоенный подбородок, твердый рот. Зеленые глаза, обрамленные густыми темными ресницами.

Тридцать восемь лет, не женат, в хорошем костюме, на который ушла, небось, львиная доля месячного жалованья.

– Я видел его утром в фитнес-центре. Он занимался на тренажерах, когда я вошел. Не люблю разговаривать во время тренировки, так что я ему просто кивнул. Я бы сказал, мы провели там вместе минут двадцать. Он вышел первым, помахал мне. Обычно после тренировки он устраивал заплыв в бассейне. Я пробыл в зале еще минут десять. Принял душ, оделся. Потом я снова увидел Крейга в столовой с Эриком. С Эриком Доусоном.

– У мистера Фостера что-нибудь было с собой?

– С собой? Нет, только банка пепси. Мы немного поговорили о кино, а потом разошлись по кабинетам. Потом я с ним снова столкнулся в уборной для персонала. – Уильямс улыбнулся. В дополнение к раздвоенному подбородку при улыбке у него появлялась ямочка на левой щеке. – Перекинулись парой слов. Ну типа «Как дела?». Мне кажется, это было где-то около одиннадцати. Каждый урок начинается точно с началом часа. Я не опоздал.

– Какие у вас были отношения?

– Хорошие. Мы прекрасно ладили.

– Вы оба любили боевики. Встречались в нерабочее время?

– Да, конечно, время от времени. В прошлом году я был у него на свадьбе, там практически все были. Пару раз вместе пили пиво. – Уильямc пожал плечами. – Мы не были закадычными друзьями, но хорошо ладили. Кто его лучше знает вне школы, так это Мирри.

– Мирри?

– Мирри Хэлливелл. Английский, литература и драмкружок. Они встречались после школы.

– Общались, – уточнила Ева.

– Точно. – Он улыбнулся, но это была не просто улыбка, это была ухмылка. – У них есть постоянное время. По вечерам. Они вместе занимались.

Покончив с первичным опросом, Ева связалась с Пибоди по рации:

– Биксли.

– Эрнандо М., техник-смотритель. Разбирался с засоренной раковиной в мальчишеском туалете. В том же коридоре, где кабинет Фостера. Когда выходил, встретил двух свидетельниц и Доусона.

– Флюиды?

– По нулям. Ему под семьдесят, работает здесь двенадцать лет. Здесь учатся двое его внуков. У служащих есть льгота. Надежный человек.

– Хэлливелл.

– Мирри С, закончила с ней четверть часа назад. Преподает английский, ведет драмкружок, ставит пьесы в школьном театре. Я как раз собираюсь побеседовать с последним в моем списке. А что насчет Хэлливелл? Есть какие-то подозрения? Флюидов от нее я тоже не уловила.

– Хочу провести быструю проверку. Если она еще здесь, я ее найду. Свяжись со мной, когда закончишь.

– Она была вся в кусках… Я имею в виду Хэлливелл. Можно заглянуть в туалет. Я бы сказала, ей надо перед уходом привести себя в порядок.

По наводке Пибоди Ева проверила туалет для преподавателей – ближайший к столовой, где Пибоди проводила опрос. Открыть дверь можно было только при помощи карточки. Ева воспользовалась своим универсальным полицейским ключом.

Она обнаружила женщину, рыдавшую, сидя на полу возле ряда раковин.

– Мирри Хэлливелл?

– Да. Да. – Женщина подавила рыдание, всхлипнула, промокнула лицо бумажной салфеткой. Лицо пошло пятнами после приступа плача, голубые глаза опухли. У нее были темные волосы, безжалостно укороченные в стрижке «Цезарь», в ушах – маленькие серебряные колечки. – Простите, вы из полиции? Я уже говорила с детективом.

– С моей напарницей, – подтвердила Ева. – Я лейтенант Даллас. Мне нужно задать вам еще несколько вопросов.

– О боже, боже! Я не знаю, что мне делать. Не знаю, что говорить.

Ева присела на корточки рядом с ней.

– Это тяжело, когда коллега так внезапно умирает.

– Это не просто тяжело, это чудовищно. Мы были не просто коллегами, мы были друзьями. Добрыми друзьями. Мне кажется, то, что происходит… Этого просто не может быть.

– Вы были друзьями. Насколько близкими?

Мирри вскинула голову:

– Какой ужасный намек. Как это ужасно – думать так о человеке, каким был Крейг. О человеке, который больше не может говорить за себя.

– Теперь я говорю за него. Это моя работа.

– Ну, если уж вы собираетесь говорить за него, вам следует знать, что Крейг любил свою жену. Они любили друг друга. Я завидую тому, что у них было, я и с ней тоже дружу. Я ее друг, и я даже не представляю, как помочь ей пережить все это.

– Вы с Крейгом встречались каждую неделю в нерабочее время.

– Мы вместе занимались по средам. – В заплаканных глазах вдруг вспыхнул огонь. – Ради всего святого, для таких, как вы, все сводится только к этому?

– Если все было так невинно, чего же тогда злиться? – парировала Ева.

– Потому что он умер. Умер! – Мирри судорожно перевела дух. – Мы оба работали над магистерской диссертацией. Мы шли в библиотеку или в кофейню, вместе занимались пару часов. Потом иногда выпивали по кружке пива. Мы собираемся… О боже, я хочу сказать, мы собирались завтра в кино. Крейг, Лисси и этот парень, с которым они меня познакомили. Терпеть не могу, когда меня с кем-то знакомят, но они меня уговорили… Это было еще в январе. И ничего, в общем-то, пока все нормально. Поэтому мы ходим… ходили на двойные свидания.

– Мирри, если у вас с Крейгом что-то было, сейчас самый подходящий момент признаться в этом.

– Мне не в чем признаваться. Уж не настолько я жажду обзавестись кавалером, чтобы браконьерствовать, да еще на территории моей подруги. – Мирри потерла глаза кулачками. – Я хотела позвонить Лисси. Хотела зайти сюда и позвонить ей, хотя нам велели никому не звонить. Я подумала, уж это я могу для нее сделать, это мой долг. Она должна услышать об этом от друга. Но я не смогла. – Мирри подтянула колени к груди и прижалась к ним лицом. – Я просто не смогла. Я не знала, что сказать, как сказать… У меня духу не хватило.

– Это наша обязанность.

– А что вы можете сказать? – рассердилась Мирри. – Что вы можете сказать такой женщине, как Лисси? Она думает, что он будет ждать ее дома, когда она вернется с работы. А он не будет ее ждать. Ни сегодня, ни завтра… никогда. И что вы ей скажете?

Мирри со вздохом поднялась на ноги:

– Вы ни в чем не виноваты. Хотела бы я свалить всю вину на вас. Если бы это вы были виноваты, я могла бы хоть наорать на вас. Вы можете передать Лисси, вы можете ей передать, как я ей сочувствую? Если я чем-то могу помочь… хоть чем-нибудь… я все сделаю.

Лиссет Фостер работала помощником редактора в небольшом издательстве с офисом в средней части города. В анкетных данных, которые раскопала Пибоди, указывалось, что ей двадцать четыре года, родилась на Мартинике, переехала в Нью-Йорк и поступила в Колумбийский университет. Единственным пятном на ее биографии было задержание за употребление алкоголя в девятнадцатилетнем возрасте. Ее отпустили на поруки и заставили отработать на общественных началах.

Мать Лиссет проживала на Мартинике. Местонахождение отца установить не удалось.

– Ну, если уж зашел разговор об островах, – начала Пибоди, – как прошел твой отпуск?

– Хорошо, – ответила Ева. Неделя солнца, сна и секса. Чего еще можно желать? – А снег-то не тает, – заметила она.

– Да, обещают около четырех дюймов. Ты всерьез думаешь, что это жена?

– Идет в моем списке под первым номером. Среди подозреваемых мужья и жены всегда первые.

– Да, но они же практически новобрачные! Знаю, в первый год всякое случается. Привыкание, притирание и так далее, но яд? Подлое, коварное убийство на расстоянии. Если уж один из супругов разозлится на другого, исход обычно бывает более кровавым… в непосредственном контакте.

– Обычно. Если его завтрак был отравлен, откуда, спрашивается, взялся этот завтрак? Голосование единогласное: из дома. У жены был самый прямой доступ. С другой стороны, все в один голос утверждают, что убитый держал сумку с завтраком у себя в кабинете. С незапертой дверью. Он приходит рано, оставляет все свои вещи в кабинете и идет в фитнес-центр. Опять-таки прямой доступ для любого.

– А мотив? – вставила Пибоди.

– Помимо контрольного вопросника? Пока неясен. Может, свидетельница? Рэйлин Страффо – порождение чресл Оливера Страффо.

– Без балды? А что, у нее есть рога и хвост?

– Если есть, то хорошо спрятаны. – Ева побарабанила пальцами по рулю при мысли о Страффо. – Он мог бы прямо по телевизору выступать, разыгрывая заботливого папочку. Возмущение, тревога, забота и т. д., и т. п.

– А чего ж от него еще ждать? Ничего, послезавтра ты выступаешь в шоу у Надин. Можешь ответить ему по всем пунктам.

– Не напоминай! Ох уж эта дружба! От нее одни неприятности.

– Какая ты у нас нежная и сентиментальная, Даллас.

– И не говори, сама себе удивляюсь. – Прикинув шансы сумасшедшей нью-йоркской езды, прибавив к этому фактор снега, Ева свернула на стоянку в двух кварталах от издательства. – Я не стану рисковать и парковаться на улице, когда с неба валится все это белое дерьмо.

– Ничего, прогулка мне не помешает, – охотно согласилась Пибоди. – Я все праздники только и делала, что ела, а на День святого Валентина Макнаб наверняка подарит мне что-нибудь шоколадное, так что надо худеть с запасом. А что ты подаришь Рорку?

– Это с какой такой радости?

– Как с какой? На День святого Валентина.

– Да я только что разобралась с подарками на Рождество. – Выйдя из машины, Ева вспомнила, что запихала шарф в карман пальто, вынула его и намотала на шею.

– Так это было два месяца назад, а это День святого Валентина. День всех влюбленных. Ты должна подарить ему валентинку – такую карточку с сердечком – и какой-нибудь трогательный сувенир. Я Макнабу уже приготовила. Говорящая рамка для фото с нашими именами. Я вставила в нее нашу фотку. Ту, что его отец щелкнул на Рождество. Он сможет держать ее в своем закутке у себя в отделе. Рорку понравилось бы что-то в этом духе.

– Рорк и так знает, как мы выглядим.

Микролитражка с кузовом купе резко тормознула, ее занесло на самом перекрестке, пешеходы дружно осыпали ее отборной руганью.

Ева обожала Нью-Йорк.

– Кстати, о фотках, – продолжала Пибоди, – у меня есть новая порция от Мэвис. Ее малышка Белль во всех видах. Ты ее уже видела после возвращения?

– Нет, а что? Она уже хочет татуировку и кольцо в пупок?

– Да ну тебя! Она такая лапочка. У нее глаза Леонардо и рот Мэвис, а…

– Господи, помоги нам, если она унаследует от них и чувство стиля в придачу.

– Она мне улыбается каждый раз, как я беру ее на руки. – Глаза Пибоди, зажатые «бутербродом» между шарфом, намотанным по самый нос, и плотной вязаной шапочкой, надвинутой на самые брови, превратились в густой и сладкий шоколад. – Люди думают, я просто так треплюсь, но она и вправду мне улыбается. Она так быстро растет, и она…

Пока Пибоди распространялась о новорожденной дочке Мэвис, Ева прислушалась к музыке Нью-Йорка. Гудки, грохот, звуковая реклама над головой… Отрывистые разговоры, быстрые, как пулеметные очереди.

– Ну так что ты ей принесешь?

– Что принесу? Куда? Кому?

– Очнись, Даллас! Белль, кому же еще. Подарок.

– Какой подарок? – Всерьез озадаченная Ева остановилась посреди тротуара. – Почему я должна приносить подарок?

– Потому.

– Нет, с какого перепугу? Разве я не устроила смотрины детского приданого? Там было до фига подарков! Разве я не помогала ей рожать?

– Все так, но, когда навещаешь ребенка дома в первый раз, обязательно нужно что-нибудь подарить. Это традиция…

– Кто это придумывает? – Ева расстроилась не на шутку и ткнула пальцем в пухлое, как сбитые сливки, пальто Пибоди. – Я хочу знать, кто эти традиции изобретает? Это же безумие! Скажи мне, кто эти изобретатели, и я их сдам на психиатрическую экспертизу.

– Да ну тебя, Даллас, ты просто должна принести ей плюшевого мишку или яркую погремушку. Это так приятно и весело – покупать подарки детям.

– Черта с два. Знаешь, что весело? – Ева открыла дверь офисного здания. – Найти того, кто отравил несчастного учителя истории, вот как я понимаю веселье. Еще хоть слово о покупках, подарках, детях, валентинках и трогательных сувенирах, я тебе такого пенделя дам!

– Неделя отпуска пошла тебе на пользу, – вытянулась во фрунт Пибоди, когда Ева испепелила ее взглядом.

Ева повернулась на каблуках, прошла к посту охраны и предъявила жетон.

– Лиссет Фостер, – отчеканила она.

– Одну минутку, пожалуйста. – Охранник добросовестно проверил номер жетона и удостоверение личности. – Да, лейтенант, вы можете пройти. Лиссет Фостер… Фостер… Фостер… А, вот она. Работает в «Блэкберн паблишинг». Редакторский отдел. Это будет девятый этаж. Лифты справа от вас. Удачного вам дня.

– Да уж, денек выдался что надо. Уроженка Мартиники, – продолжала Ева, когда они вошли в лифт, где их встретила тихая, размягчающая мозги музыка. – Скорее всего, студенческая виза, может быть, рабочая виза. Вышла замуж за американского гражданина и тем самым получила «зеленую карту».[1] А теперь сохранит свой статус как его вдова.

– Чтобы получить «зеленую карту», есть способы попроще.

– Конечно, есть. Но, может, у них отношения не заладились, а развод меньше чем через два года аннулирует «зеленую карту». Может, по средам вечером он с Хэлливелл занимался не только учебой. У нее здесь работа, она хочет здесь жить. Ради этого можно убить. Не такая уж большая натяжка.

Они вышли из лифта и попали в маленькую приемную. За белой стойкой сидела женщина. На голове у нее была пара наушников, на лице – широкая приветственная улыбка.

– Добрый день! – сказала она с таким воодушевлением, что глаза Евы автоматически прищурились с недоверием. – Добро пожаловать в издательство «Блэкберн паблишинг». Чем я могу вам помочь?

– Лиссет Фостер.

– Да, конечно, я могу узнать, свободна ли сейчас миссис Фостер. Могу я узнать, кто хочет ее видеть и какое у вас к ней дело?

Вместо ответа Ева просто еще раз извлекла жетон.

– Мы сами все объясним миссис Фостер.

– О… – У женщины округлились глаза, пока она смотрела на жетон. – О боже. Прошу меня извинить. – Она повернулась кругом и проговорила в микрофон свистящим шепотом: – Лиссет Фостер. – Потом она откашлялась и снова заговорила, скосив глаза на Еву: – Лиссет, тут в приемной тебя кое-кто спрашивает. Это полиция. Я не знаю. Честное слово, не знаю. Хорошо. – Женщина повернулась обратно. Теперь ее улыбка стала натянутой. – Она сейчас будет. Если хотите присесть…

– Спасибо, нам и так хорошо.

К тому времени как Ева успела размотать шарф, в приемную вошла молодая женщина на каблуках, которыми можно было колоть лед. По мнению Евы, одни эти каблуки уже свидетельствовали об определенном уровне помешательства. Туфли были вишнево-красные, узкий, как карандаш, костюм – светло-серый. Внутри его помещалось великолепное тело.

У Лиссет Фостер была солнечного цвета кожа и светло-карие глаза с поволокой. Впрочем, в эту минуту волоокий взгляд выражал недовольство. Прямые каштановые волосы щекотали ей плечи на каждом шагу.

А шаг у нее решительный, отметила Ева. Как будто внутри горит огонь. Что бы ни зажгло этот огонь: гнев, честолюбие или страсть, – горел он жарко.

– Вы из полиции? – решительно спросила Лиссет с изысканным французским акцентом.

– Лейтенант Даллас, детектив Пибоди. Мы…

– Ради всего святого! Я ему сказала, что мы приглушим музыку. Можете меня арестовать. – Лиссет драматически протянула руки вперед, сомкнув запястья. – Арестуйте меня за музыку, включенную в немыслимо позднее время – девять часов субботнего вечера. Меня следует силой вытащить отсюда в наручниках. Если у одного копа на пенсии есть проблемы, это еще не причина вызывать полицию ко мне на работу. Он что, хочет, чтоб меня уволили?

– Миссис Фостер, мы здесь не по поводу вашей музыки. Нам хотелось бы побеседовать с вами с глазу на глаз. Лучше всего в вашем кабинете.

– В кабинете? – Лиссет от души расхохоталась. – Я всего лишь помощник редактора. Мне кабинет не полагается. А в чем дело?

Ева повернулась к секретарше за стойкой:

– Мне нужно помещение, где мы могли бы остаться наедине. Кабинет, комната для совещаний, комната отдыха, все, что угодно. Немедленно.

– Конечно, конечно. Комната для совещаний сейчас свободна. Вы можете…

– Прекрасно. – Ева повернулась к Лиссет: – Пошли.

– А в чем дело? – повторила Лиссет. – У меня встреча с боссом через десять минут. Она терпеть не может, когда опаздывают. Если вы думаете, что можно протолкнуть полицейскую историю для опубликования кому-то на моем уровне, уверяю вас, вы даром теряете время.

Она провела их через лабиринт закутков, кабин и узких коридоров, мимо тесных кабинетов с маленькими окнами и больших угловых кабинетов с панорамными окнами.

– Послушайте, мне не следовало так говорить о сержанте Ковальски. У нас, наверно, и правда музыка играла слишком громко. Мы с мужем дурачились, сделали вид, будто мы в ночном клубе. Мы немного выпили и расшумелись. Я не хочу неприятностей.

Лиссет вошла в комнату, где стояла дюжина стульев вокруг длинного стола, полки тянулись вдоль стен, а на торцевых стенах были экраны.

– Не могли бы мы покончить с этим побыстрее? Мне бы очень не хотелось опоздать на совещание.

– Будьте так добры, сядьте.

– Что за глупости? – Лиссет с громким вздохом выдернула из ряда стул и села, но тут же опять вскочила. В ее глазах вспыхнула тревога. – Что-то случилось с моей мамой? Несчастный случай?

– Нет.

Как сказать женщине, что тот, кто должен ждать ее дома, сегодня домой не вернется? И завтра, и послезавтра… Вообще никогда не вернется. Ева знала только один способ. Сказать надо быстро, не рассусоливая.

– Это касается вашего мужа, миссис Фостер.

– Крейга? Он еще в школе.

– Мне очень жаль, что приходится вам об этом сообщать, но ваш муж мертв.

– Как вы можете такое говорить? Такие страшные, такие жестокие вещи! Я хочу, чтобы вы ушли, и немедленно. Я вызову полицию – настоящую полицию! – и вас арестуют.

– Миссис Фостер, мы с моей напарницей и есть настоящая полиция. И мы расследуем смерть вашего мужа. Он умер сегодня приблизительно в двенадцать тридцать.

– Ничего подобного. Он не мог умереть. Он был в школе. Как раз в полпервого у него перерыв на завтрак, он послал мне письмо как раз после полудня. Я сама упаковала ему завтрак сегодня утром. Он в школе, у него сейчас педсовет. У них по понедельникам педсовет. И с ним все в порядке.

Лиссет задышала прерывисто и часто. Ее лицо бледнело прямо на глазах, она слепо протянула руку и нащупала позади себя край стола, чтобы опереться. Ноги у нее подгибались.

– Вам лучше сесть, миссис Фостер, – мягко сказала Пибоди. – Мы глубоко скорбим о вашей утрате.

– Нет. Нет. Там была бомба? В школе взорвали бомбу? О боже. Он ранен? Крейг? Он ранен?

– Он умер, – отрезала Ева. – Мне очень жаль.

– Но он… Но он… Вы же могли ошибиться. Да-да, это ошибка. Надо ему позвонить. Сейчас я ему позвоню. Вы увидите. Нет, я не могу позвонить. По понедельникам у них педсовет, и ему не разрешают включать телефон, пока идет педсовет. Вот что, мы поедем туда. – Лиссет оттолкнулась от стола и тут же покачнулась. – Мы поедем в школу, поедем к Крейгу. Мне нужно пальто. Я только возьму пальто. – Она огляделась по сторонам, как в тумане. – Какая же я глупая! Вдруг забыла, где я нахожусь. Мне нужно… что это?

– Сядьте, миссис Фостер.

– Нет-нет, нам надо ехать. В школу. Нам надо…

Тут раздался стук в дверь, и Лиссет подскочила.

Вошла блондинка в царственно-красном костюме.

– Я хотела бы знать, что здесь происходит. Лиссет?

– Элизабет… – Теперь у Лиссет был бессмысленный взгляд, как у сомнамбулы или женщины, извлеченной из-под завала после землетрясения. – Я опоздала на совещание?

– Пибоди. – Ева кивнула в сторону Лиссет, а сама двинулась к блондинке. – Вы кто такая?

– Я Элизабет Блэкберн, а вот вы, черт побери, кто такая?

– Лейтенант Даллас, полиция Нью-Йорка. Я только что сообщила миссис Фостер, что ее муж мертв.

– Он… как вы сказали? Крейг? Боже милостивый, Лисси!

То ли сыграло свою роль уменьшительное имя, то ли прозвучавшее в голосе неподдельное горе, только Лиссет просто соскользнула на пол. Элизабет опустилась на колени и обняла ее.

– Крейг! Мой Крейг!

– Лисси, мне так жаль. Мне так жаль, Лисси. Это был несчастный случай? – повернулась она к Еве.

– Об обстоятельствах смерти нам необходимо поговорить с миссис Фостер.

– Хорошо, хорошо. Мой кабинет – справа по коридору в самом конце. Я ее приведу, как только она сможет встать. Ради бога, дайте ей несколько минут. Просто подождите в моем кабинете.

Они оставили Лиссет в объятиях ее начальницы. Из кабинетов и кабинок на них бросали любопытные взгляды, но никто не сказал ни слова, пока они не добрались до углового кабинета в конце коридора. Тут миниатюрная брюнетка выскочила, откуда ни возьмись, как чертик из табакерки.

– Прошу прощения! Это кабинет миссис Блэкберн.

– Где она просила нас подождать. – Ева предъявила жетон. – Возвращайтесь к своей работе.

В кабинете стояла рабочая станция с несколькими терминалами, мягкий диван и два красивых кресла, а на низком столике под окном, выходящим на юг, располагалась очень красивая цветочная аранжировка.

– Если она притворялась, – заметила Пибоди, – значит, талант пропадает.

– Притвориться не так уж сложно, если попрактиковаться как следует. Но я с тобой согласна, выглядело натурально. Пока они не пришли, пойди, пусть кто-нибудь покажет тебе ее кабинку. Я хочу знать, что у нее там есть.

– Слушаюсь.

Ева подошла к окну, но по дороге задержалась и рассмотрела, что начальница Лиссет держит у себя на столе. Фотография девочки-подростка в рамке, коробка дисков, стопка мемо-кубиков, сложенных пирамидкой, и папка, открыв которую Ева увидела внутри макет, вероятно, какой-то цветной обложки.

За окном по-прежнему шел снег. Тонкие, легкие снежинки. Мимо пронесся поезд надземной железной дороги. У пассажиров был несчастный вид. Нет, решила Ева, уж лучше мучиться в уличных пробках на обледенелых улицах.

Она повернулась, когда в комнату опять вошла Пибоди.

– Ничего особенного, да и места мало. Папки, записки, заметки по текущей работе. Свадебная фотография в очень красивой рамке. Она и убитый. Свадебный подарок, держу пари. Еще несколько снимков. Он или они вместе. Пришпилены к стенам кабинки. Да, и еще небольшая папочка с вырезками из журналов по интерьерам. Вроде бы все.

– Хорошо. Дадим ей еще минуту. Если не придет, вернемся в комнату для совещаний. А дальше поедем в морг. Я хочу точно знать, отчего умер Крейг Фостер.

Не прошло и минуты, как вошла Лиссет, тяжело опираясь на руку Элизабет Блэкберн.

– Ты должна сесть, – сказала ей Элизабет. – И я с тобой посижу. Я дала ей успокоительное, – обернулась она к Еве, воинственно выпятив подбородок и не давая возразить. – И не вздумайте спорить со мной по этому поводу. Ей просто необходимо было что-то принять. Это легкое средство, оно не помешает ей отвечать на вопросы.

– А вы кто? Ее босс или адвокат?

– Я то, что ей сейчас больше всего нужно.

– Вы уверены? – Голос Лиссет звучал надтреснуто и хрипло, в нем слышалось отчаяние угасающей надежды. – Вы совершенно точно уверены, что тут нет ошибки? Это Крейг?

Прекрасно зная, что это ее сильное место, слово взяла Пибоди. Она подошла к дивану, на котором Лиссет сидела рядом с Элизабет.

– Мне очень жаль. Но никакой ошибки нет.

– Но… Он же не был болен. Мы перед свадьбой проверились, прошли полный медицинский осмотр. Он был здоров. Люди же просто так не… Кто-то ему что-то сделал? В школе была авария? Несчастный случай?

– Мы должны понять, почему и как это случилось. Мы должны задать вам несколько вопросов. Вы можете нам помочь.

– Я хочу помочь. Я хочу знать. Я люблю его.

– Давайте начнем с сегодняшнего утра. Вы приготовили и упаковали ему завтрак.

– Да. Я всегда готовлю ему завтрак с собой. – Тут ее глаза заморгали, она вскинула руку и ухватила Пибоди за плечо. – Что-то было не так с завтраком? Бутерброд… Ему нравился этот ужасный переработанный белок… Он от этого заболел? О мой бог!

– Мы этого пока не знаем, миссис Фостер. Кто-нибудь сегодня приходил к вам в квартиру до того, как ваш муж ушел на работу?

– Нет. Он уходит так рано… Он ходит в фитнес-центр. Заботится о себе. Держит себя в хорошей форме. Мы оба стараемся… Элизабет?

– Вся в порядке, дорогая. Ты отлично держишься. Долго еще? – Элизабет бросила гневный взгляд на Еву.

– У вашего мужа не было с кем-нибудь проблем в школе? – спросила Ева.

– У Крейга? Нет. Его все любили.

– Как насчет добрачных связей? У кого-нибудь из вас были проблемы с бывшими?

– Мы были вместе два года, перед тем как пожениться. Знаете, как это бывает? Увидишь человека и сразу понимаешь, что это он. В одну минуту проживаешь всю жизнь. Вот у нас с Крейгом так и было.

Ева шагнула вперед и села так, чтобы ее глаза были на одном уровне с глазами Лиссет.

– Если хотите помочь, вы должны говорить мне правду. Всю правду, и ничего кроме. Он играл в азартные игры?

– Даже лотерейных билетов не покупал. Он был очень осторожен с деньгами.

– Наркотики употреблял?

Лиссет закусила губу.

– В колледже мы немножко баловались… – Она бросила беспомощный взгляд на Элизабет.

– А кто не баловался? – Элизабет похлопала ее по плечу.

– В последнее время?

– Нет. – Лиссет решительно покачала головой. – Безусловно, нет. Его могли бы уволить за употребление. К тому же он искренне считает, что должен подавать пример ученикам.

– У вас были финансовые проблемы?

– Ничего серьезного. В смысле, нам приходится немного ужиматься, тем более что Крейг хочет скопить денег. Я иногда трачу больше, чем следовало бы, но он так экономен, что баланс сходится. Он экономит ради важных вещей. В прошлом году он стал брать частные уроки, чтобы подзаработать. А деньги потратил, чтобы пригласить мою маму в Нью-Йорк на Рождество. Он знал, как много это для меня значит, вот и подрабатывал, и купил маме билет на самолет, и заплатил за гостиницу, потому что у нас места нет. Он сделал это ради меня. Никто никогда не будет любить меня так, как он. Никто не сможет. Никогда в жизни.

Она опять заплакала, и Ева встала.

– Мы глубоко скорбим о вашей утрате и благодарим за содействие в эту тяжелую для вас минуту.

Паршивые слова, подумала она, но других нет.

– Хотите, мы кому-нибудь позвоним? Кому хотите. Может, кого-то надо известить?

– Нет. Нет. О боже, родители Крейга! Я должна им сказать. Как мне им сказать?

– Мы можем взять это на себя.

– Нет, я должна. Я – жена Крейга. Я должна это сделать. – Лиссет, шатаясь, поднялась на ноги. – Я должна его увидеть. Я не знаю, где он.

– Сейчас с ним работает медицинский эксперт. Я с вами свяжусь, как только будет можно. У вас есть кто-нибудь, кто вас проводит?

– Я ее провожу. Нет, Лисси, я пойду с тобой, – упрямо повторила Элизабет, когда Лиссет покачала головой и опять заплакала. – Ты тут посиди минутку, а я провожу лейтенанта Даллас и детектива Пибоди. Сиди смирно, я вернусь через минуту.

Элизабет решительно двинулась вперед, не останавливаясь, пока они не достигли выхода из лабиринта.

– Как был убит Крейг?

– Я не говорила, что он был убит.

Элизабет повернулась и заглянула прямо в глаза Еве.

– Я знаю, кто вы такая. Я слежу за тем, кто есть кто в Нью-Йорке. Вы – лейтенант Ева Даллас из убойного отдела.

– На данный момент у меня нет для вас никакой информации. Смерть мистера Фостера – предмет расследования.

– Это чушь. Просто чушь собачья. Эта несчастная девочка потеряла любовь своей жизни. Вот просто так! – Элизабет щелкнула пальцами. – Ей нужны ответы.

– Она получит ответы, как только их получу я. Вы его хорошо знали?

– Встречала несколько раз. Он время от времени заходил сюда, Лисси приводила его на корпоративные вечеринки. Милый мальчик. Влюблен в нее по уши. Умный. Он показался мне умным, таким же, как Лисси. Оба они умные, яркие, способные, строили совместную жизнь, свою карьеру. Вы тоже умны, насколько я могу судить по тому, что читала и слышала о вас. Найдите для Лисси эти ответы. Дайте ей хоть какую-то опору.

– Именно это я и собираюсь сделать.

Загрузка...