Накал страстей

ГЛАВА 11: Спектральная линия и модель Бора

Утром Мартину поступил звонок, что Миссис Гринстоун не могла найти мои записи.

Поэтому, на следующее утро, после сорока пяти минут споров, кипящих взглядов от Мартина и двух часов молчания, мы были на пути к большом дому, чтобы забрать мою папку.

Я не могла рисковать, если он не смог бы найти ее или преждевременно отказался бы от поисков. Я не шутила, говоря ему, что у меня была нездоровая привязанность к моим записям лекций. Я была уверена, что записи были единственной причиной, почему я получала высший балл по всем предметам.

Да, мои заметки были своего рода подстраховкой для меня, и что с того? Они были нужны мне. Я верила, что нуждалась в них для того, чтобы добиться успеха. Я не покинула бы остров без них.

Мы ехали по острову в гольф-карах, Мартин с Эриком в одном, в другом — мы с Сэм. Этот вездеходный транспорт был доверху загружен нашими вещами, я следила одновременно за болтовней Сэм и чемоданами, угрожающими выпасть на малейшей кочке.

Когда мы подъехали к особняку, Мартин вышел и подал мне руку. Когда я взялась за него, он притянул меня, плотно прижав к себе, рассматривая меня; он выглядел неуверенным и грозным. Когда он не двинулся с места по направлению к дому, я подняла свободную руку и погладила его по щеке, встала на цыпочки и прижалась мягким поцелуем к его рту.

— Эй, давай покончим с этим. Пойдем, заберем мою папку и выйдем. Может, украдем немного печенья на кухне.

Я видела, как он сглотнул. Он по-прежнему оставался нерешительным и грозным.

— Если мы наткнемся на моего отца, просто делай то, что я скажу. Просто... — Он моргнул, закрыл глаза и стиснул зубы. —Это плохая идея. Ты не должна быть здесь.

Не зная, как сделать лучше для него, я сделала три шага по направлению к дому, потянув его за собой.

Он открыл глаза, страдальчески глядя на меня, после чего обогнал, потянув за собой. На мгновение замер, положив руку на дверную ручку, как будто мысленно готовя себя, затем тихонько открыл дверь. Мы вошли внутрь, и Мартин мельком осмотрел пространство холла. Казалось, он двигался дальше с неохотой.

Прежде чем я успела успокоить его очевидное напряжение, один из самых раздражающих звуков во вселенной остановил нас.

— Хей, Поршень.

Узнавала.

Я узнавала этот голос.

Это был ужасный монстр.

Я посмотрела налево, Мартин сделал тоже самое, потом я посмотрела на лицо Мартина. Он был встревожен и растерян.

— Что ты здесь делаешь? Почему ты не вернулся со всеми? — Захват Мартина стал сильнее, когда мы повернулись лицом к Бэну.

— Не вижу смысла пока возвращаться, — сказал Бэн, прежде чем сделать отвратительный глоток через огромную соломинку, по-видимому, клубничного дайкири.

— Потому что я сказал тебе уехать. Как насчет такой причины?— Тон Мартина был категоричным и раздраженным.

Я сжала губы, чтобы удержаться от какого-либо выражения на лице.

Между тем, Бен снова пожал плечами, сказав в позитивно-приподнятом настроении:

— Но твой отец пригласил меня остаться, что я и сделал. Кроме того, я решил уйти из команды, так что иди к черту.

Я чувствовала, как напряжение проходило сквозь Мартина, накапливаясь осязаемо — видно было по тому, как он стоял и старался размеренно дышать. Но прежде чем он смог ответить, нас прервали:

— Марти. — Звук шел сверху широкой лестницы, проносясь эхом по холлу. Мужчина подождал, пока мы с Мартином посмотрели бы на него, прежде чем продолжить. Его бледно-голубые глаза остановились на мне. — Я думал, ты покинул остров.

Дэнвер Сандеки, отец Мартина, был выше, чем я себе представляла. Высокий и совсем не тощий. Он не был приятным мужчиной; у него практически не было подбородка, и его нос был странной формы, тонкий и длинный. Ну, он явно был членом или даже президентом клуба волос для мужчин. С его появлением я почувствовала изменения.

Если Мартин был всегда в центре внимания "альфа-стаи", как выразилась Сэм, теперь его отец был в центре внимания. По правде говоря, ни один из них явно не доминировал над другим. Это не было разделение власти — это была двойная сила, которая очень, очень плохо сосуществовала вместе, словно два кислотных основания, реагирующих на воздействие протона.

— Нет, — сказал Мартин. Мороз от одного слова, казалось, понизил температуру в комнате на несколько градусов. Дэнвер, как и его жена, пробуждали Отвратительного снежного человека в Мартине.

Дэнвер не отреагировал на ответ Мартина. Вместо этого, он не спеша спускался вниз по лестнице, не отрывая от меня взгляд, с приветливой улыбкой, словно приклеенной к губам. Я заметила, что форма его рта была похожа на Мартина.

— Ты дочь Джосс Паркер. — Он выглядел безмерно довольным. Между тем, из-за того, как он произнес имя моей матери, мне хотелось вырвать все волосы в его носу.

Я начала было отвечать, но Мартин потянул меня за руку и сместился так, что он теперь наполовину закрывал меня от отца, как бы защищая своим телом.

— Мы уходим.

Дэнвер проигнорировал сына, протягивая мне руку.

— Приятно познакомится с тобой. Я довольно хорошо знаю твою мать. Она, — он усмехнулся сам себе.—Она, безусловно, сильная.

— Не прикасайся к ней. — После того как Мартин сказал это, он переместил меня полностью за себя и, держа одну руку на моем бедре, сделал шаг назад в сторону двери. Я отметила, что он по-прежнему стоял лицом к отцу, словно знаел, что лучше было не поворачиваться к нему спиной.

Теперь я почти не видела его отца, когда между нами возвышался, словно гора, Мартин, но я слышала, как изменился его голос, когда он обратился к сыну:

— Наконец-то ты сделал что-то полезное, Марти. Ты все такой же деревенский идиот, но, по крайней мере, твой член сделал правильный выбор.

Я услышала, как Бэн подавил противное ржание, но с трудом различила его, потому что мой мозг пытался понять злость, исходившую из уст отца Мартина.

Его отец!

И даже зная все о Мартине, зная все те случаи черствого равнодушия к чувствам других, как он без зазрения совести мог накричать на мужчин, женщин, детей и черепашек, я совершенно не была готова к его реакции.

— Лучше быть деревенским идиотом, чем деревенским извращенцем и импотентом. Кстати, Бэн воспользовался твоими запасами "Виагры" на неделе. Вы два дряблых придурка, у вас так много общего.

Отец Мартина хладнокровно ответил:

— Полегче, Марти. Или я решу сломать твою новую игрушку.

— Если ты даже посмотришь на нее этим взглядом, они больше не найдут твое тело. — Мартин сделал еще один шаг назад, увлекая меня за собой.

Это было безумие. Я думала, стычка с его мачехой была ужасной, но это было жестоко на совершенно новом уровне.

— Ты забыл, кто финансирует твою жизнь, сынок. — Я вздрогнула, когда Дэнвер произнес слово "сынок". В контексте, вырывающемся изо рта Дэнвера слова, это прозвучало больше как "шлюха". — Твои игрушки — мои игрушки, я буду использовать их, когда и как захочу. Теперь отойди в сторону, ты никуда не пойдешь, пока я не скажу.

Я почувствовала, как Мартин напрягся. Он выпустил мою руку, и я заметила, как он сжал свои руки в кулаки. Он изменил положение, вставая в стойку, словно собирался нанести удар. Мартин был большим, но его отец тоже; ну, а насильник Бэн явно был на стороне зла. Двое против одного — это было не справедливо. Возможно, я смогла бы позвать Эрика, пока ситуация не обострилась, но это было маловероятно.

Между прочим, я задалась вопросом, как часто у Мартина и его отца доходило до драки, но быстро отбросила эту мысль на потом. Я не могла стоять на месте, молча спрятавшись. Сейчас было не время прятаться, когда Мартин подвергал себя опасности из-за меня. Мне нужно было что-то сделать.

Сейчас было не время изящно откланяться. Теперь пора было бороться за Мартина.

Поскольку Мартин больше не удерживал меня за спиной, я шагнула к нему и обернула левую руку вокруг его локтя.

Слабо улыбнувшись, я обратилась к Дэнверу:

— Вы простите меня, если я не пожму вашу руку. С тех пор, как я познакомилась с вашей женой и увидела, с кем вам приходится общаться, — я кивнула в сторону Бэна,— то поймете, что я опасаюсь заразных болезней. Бэн может подтвердить, я не притрагиваюсь к людям, которых не знаю, это одно из моих жизненных правил.

Я была рада, что моя маленькая речь оглушила весь тестостерон в комнате, приводя его в бездействие. Три пары мужских глаз уставились на меня, словно я была каким-то странным созданием.

Я прочистила горло и продолжила:

— У меня нет желания знакомиться с вами, Мистер Сандеки. Все, что мне нужно, так это моя папка с векторными исчислениями, и мы уйдем.

Хотя взгляд Дэнвера был устремлен на меня, он обращался к сыну:

— Я смотрю на нее прямо сейчас, Марти. Что ты сделаешь с этим?

Мартин беспокойно задвигался рядом со мной, но я сильнее сжала его руку и ответила за двоих:

— Повторю еще раз: мы заберем мою папку и уйдем.

— Нет. Не уйдете. — Если у его жены было мертвое лицо, то у Дэнвера Сандеки были мертвые глаза.

Делая как моя мама, я выпрямилась и посмотрела прямо в его выпученные "мертвые" глаза.

— Вообще-то уйдем. Видите ли, Мартин предупредил меня перед приездом о том, что вы говнюк. Поэтому, я позвонила в службу безопасности моей мамы. Возможно, вы когда-нибудь слышали о Секретной службе США?.. Да?.. Нет?

Мистер Сандеки сместился на полшага назад, прищурившись, глядя на меня.

— Ах. Вижу, вы все-таки слышали о них. Несмотря на их оружие, стрельбу и много чего еще, они очень милые ребята. — Я сделала шаг в сторону, потянув Мартина за собой, осторожно, не поворачиваясь спиной. — Теперь, мы просто заберем мою папку и уйдем... Ну и вы сможете снять свой шиньон.

С одной стороны, у меня была моя папка. Вдобавок, я нашла учебник и вещи.

С другой стороны, Мартин практически ничего не сказал, с тех пор как мы ушли из особняка. Он не смотрел на меня и не прикасался ко мне, кроме помощи с моими сумками, предложив мне руку на лодке илиуказав мое место в самолете, и это был словно двойной удар.

И его отец точно был Дьяволом, но без подбородка. Несмотря на это, я не жалела, что познакомилась с ним. Встреча с Дэнверомпроясняла много чего о Мартине, его поведении и движущей силы, до боли резкой, кстати.

Сейчас, когда я смотрела в глаза Мартину со своего места, то отметила, что его лицо было красным, а глаза немного дикими. Я знала, что он все еще думал о своем отце и что его эмоции были очень, очень близко к поверхности. Бурлящий гнев исходил от него, словно клубящиеся тучи темной ярости. Честно говоря, я чувствовала, что одно неверное движение или слово, или взгляд, и он мог разгромить все внутри частного самолета...или накричать на меня. Так что, мы четверо молчали. Даже Сэм посчитала нужным держать свой сарказм при себе и молча листала журнал, словно ища ответы об идеальной игре в теннис.

Я снова столкнулась с реальностью, не зная, что было бы правильно сказать своему парню прямо сейчас. Когда я осознала это, то поняла, что быть в заложниках его гнева хуже, чем если бы он накричал на меня.

Мое назойливое беспокойство возрастало, когда я наблюдала за тем, как он сжимал и разжимал челюсть, он преднамеренно дышал медленно. Он был таким одиноким, целиком и полностью сконцентрировавшись внутри себя, потерянный в темном месте. Это было то, как Мартин Сандеки жил и как он научился выживать. Я не могла этого вынести.

Я любила его.

Наблюдать за тем, как он пробирался по темному лабиринту своего гнева, было словно моим недосягаемым зудом, но в этот раз он был в моем мозгу и сердце.

Поэтому, действуя совершенно инстинктивно, я отстегнула ремень безопасности, подошла к нему и села у него на коленях. Он напрягся, его колючий взгляд переместился на меня, сдобренный лихорадочной яростью и серьезным предупреждением. Я проигнорировала все.

Вместо этого, я окружила его своими руками, запуская пальцы в его волосы на затылке, и прошептала ему на ухо:

— Я люблю тебя, Мартин. Я люблю тебя.

Он оставался неподвижным на долю секунды, но потом обнял меня в ответ. Вернее, он чуть не раздавил меня своими сильными руками, а его лоб упал на мое плечо. Так мы и сидели несколько минут: я нежно поглаживала его затылок и оставляла нежные поцелуи везде,где могла, учитывая ограниченное движение, а он держался за мою руку, как за спасательный плот. Я молча радовалась, когда ощутила, как его жестокость ослабевала, смягчалась, расслаблялась, а его дыхание становилось нормальным, не таким размеренным.

Он нарушил молчание первым, прорычав:

— Я ненавижу его.

— Я понимаю почему. — Я хотела добавить, что ненависть к его отцу дала бы обратный результат, так как это давало его отцу власть над ним. Но не стала. Я полагала, что нам хватило бы времени в будущем, чтобы помочь Мартину справиться со своей плохо контролируемой яростью по отношению к своему отцу.

— Он подослал Патрис. — Он сказал это напротив моей шеи, шепотом.

— В среду утром? Когда я была в твоей комнате?

— Нет. Когда мне было четырнадцать. Он подослал ее...ко мне.

Я прищурилась в замешательстве, уперевшись в его висок головой.

— Я не понимаю. Что ты имеешь в виду, говоря, что он подослал ее?

Я почувствовала, как Мартин собирался сделать глубокий вдох, прежде чем поднять лицо, которое было спрятано в моей шее. Он избегал моих глаз, предпочитая пялиться в потолок, положив затылок на подголовник.

— После того как моя мать умерла, я переехал к отцу. Я никогда... Я никогда не проводил с ним времени прежде, но я всегда думал о нем, как о способе избежать манипуляций матери. В течение первого года он игнорировал меня. Но что-то изменилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Все стало проверкой, все наши взаимодействия были словно игры разума, и я всегда проигрывал, он всегда говорил мне о том, как я его разочаровал. Я хотел доказать ему. Я думал, что смогу заслужить его уважение.

Глаза Мартина метались между моими, он горько улыбнулся мне, продолжая:

— Я был чертовски глупым, наивным. Я думал, что не было никого хуже моей матери, я поклонялся отцу. Но я ошибался.

Я рассматривала его, думая о том, какого это было для застенчивого и красивого мальчика становиться прихотью для своей ищущей славу матери, а потом с его манипулирующим и бесчувственным отцом. Я бы позволила ему прятаться в шкафах. Но у него и этого не было. Мое сердце разбивалось из-за него.

Его предыдущее заявление о том, что отец подослал Патрис, угнетало меня, заставляя желудок сжиматься от страха. Я мягко подсказала:

— Что ты имел в виду, говоря, что твой отец подослал Патрис, когда тебе было четырнадцать?

Он тяжело вздохнул.

— Когда мне было четырнадцать, она забралась ко мне в постель. Она была голой. Я спал. Она обернула мои руки вокруг себя и поцеловала меня, прикасалась ко мне... — Он говорил это, словно проглотив кислятины. — Я проснулся и понял, что к чему, и выгнал ее из моей постели и из комнаты. На следующее утро я пошел к отцу и рассказал, что случилось.Это было еще до того, как они поженились, так что, я ожидал, что он выгонит ее. Вместо этого он рассмеялся. И сказал, что это он подослал ее, что это был тест и что я наконец-то прошел его.

— Тест? Что за тест?

Мартин поймал мой взгляд, когда объяснял, и его голос был пустым:

— Он должен был жениться на ней, а у нее было что-то компрометирующее на него, но я не уверен что. Но он хотел сохранить деньги подальше от нее, так что это был тест на преданность. Я думаю, ему нравилась ирония, использовать ее, чтобы ее же и уничтожить. Вскоре после этого он перевел всю свою собственность на мое имя, пользуясь трастом[13].

— А что с его банковскими счетами? Она же может просто захватить их при разводе?

Он покачал головой, добавив равнодушно:

—Нет. В нашем штате счета, которые были до брака и даже новые вклады, не являются общим имуществом, равно как и пенсии, фондовые вклады и сбережения. Вот почему дома, те, которыми он владел, и новые, которые он приобрел, на мое имя. Они переписаны, пока мне не исполнится двадцать один.

— Так... в следующем году?

— Нет. Через четыре месяца.

Я уставилась на него в замешательстве. Уверена, мои брови были сведены воедино в тяжелый хмурый взгляд, одновременно злой и недоверчивый. Я покачала головой от этой сложной интриги, отвратительного испытания верности, которое было явно унизительным для Мартина, и я чувствовала желчь от ярости и негодования, которые поднимались в горле, возводя бетонную конструкцию в моей груди.

Но прежде чем я смогла озвучить свое ужасающее изумление, Мартин добавил, и его голос звучал так тихо, что я едва смогла разобрать слова.

— Тогда он сказал ей. Он сказал Патрис, что она может использовать меня, если захочет.

— Он что?! — выпалила я. Хотя, это было больше похоже на визг.

— Она не пыталась. У нее не было шанса. После этого, я редко бывал дома.

Я была так зла. Мои глаза горели, а ярость душила за горло. Поэтому, сама того не желая, я выпалила свои едкие мысли:

— Что за долбанный сукин сын.

Он немного рассмеялся, очевидно удивленный, и его ответная улыбка была маленькой и печальной.

— Не знаю. Я никогда не встречался с бабушкой.

Я фыркнула от смеха, но мои черты лица исказилисьот грусти и гнева, я так хотела сделать как лучше для него. Но я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Я заметила, что он снова избегал смотреть мне в глаза; хорошо, что его гнев рассеялся, сменившись тлеющей и свирепой решимостью.

Я взяла в руки его лицо, оставляя легкий, как перышко, поцелуй на его губах.

— Я бы хотела сбросить этот самый дом на твоего отца, — прошептала я.

Он скривил рот, и я поцеловала его в уголочек рта.

— Нет... Я удостоверюсь, чтобы он получил по заслугам.

Я выгнула бровь на это заявление и отклонилась назад достаточно, чтобы заглянуть в глаза Мартина.

— Он заслуживает только твоего равнодушия.

Его глаза вспыхнули, когда он сильнее впился пальцами в мое тело, возразив сквозь стиснутые зубы.

— Нет. Чего он заслуживает, так это быть униженным и уничтоженным.

Я вглядывалась в черты Мартина и видела там страсть. Это была темная страсть, мощная и бездонная. Я была уверена, что он стремился найти орудие для уничтожения его отца.

Мне никогда не приходило в голову до этого момента, что он не хотел разногласий со своим отцом. Больше казалось, что ярая ненависть к отцу сейчас была главной движущей силой в его жизни.

— Мартин... — начала я, но замолчала, не зная, как продолжить, но мне нужно было что-то сказать. Я сглотнула, ища в его глазах хоть каплю здравого смысла и оправдания по отношению к Дэнверу Сандеки. Но так ничего и не нашла. — Мартин, может, стоит отступить. Я понимаю, что твой отец — ужасный человек, который совершил ужасные поступки, но что теперь поделаешь? Он очень могущественный.

— Он не неприкасаемый, — сказал он быстро, его глаза становились темно-синими, когда он добавил:—И у меня есть план...

— Но зачем тратить свою энергию на него? Почему бы не забыть его, выкинуть из своей жизни, как рак, и двигаться вперед...

Он качал головой, пока я говорила, плотно сжав челюсть, он перебил меня:

— Нет. Нет,блядь!

Я вздрогнула, он еще сильнее сжал мое тело, когда продолжил суровым шепотом:

— Нет ничего важнее, чем заставить его страдать. Я стану тем, кто его разрушит. Видеть его униженным — это то, что я задумывал и планировал с четырнадцати лет. Если я ничего не достигну в жизни, если я больше вообще ничего не сделаю... — Он замолчал, его глаза потеряли фокус, когда он ушел в себя, в то темное место, куда я не могла добраться.

Мое беспокойство распространялось, с трепетом взмывая, словно его озарило, что Мартин позволял этой страсти, этой ненависти к отцу, определять то, кем он был.

И больше всего, больше, чем трагический и закрученный рассказ о его детстве, осознание этого разбивало мне сердце.