Нам всем не хватает сказки

Глава 1

          Никто из предков не знал, почему холодные и долгие зимние ветры иногда приносят им оттепель. Дед Ясавэ́я говорил, что это Великая Мать Я-Небя просила милости у духов для любимых своих детей, словно искупала перед ними вину за скупую, неплодородную почву, мёрзлой коркой покрытую большую часть года.

          Старик поднял глаза к сияющему тёмному небу – не видел он большей красоты, разве что лицо давно ушедшей в мир духов любимой жены. Вот она могла бы соперничать с великолепием зелёной пурги, царствующей там, наверху, раскидывающей рукава свои в ночной тишине и просыпающей нечаянно осколки и без того мелких льдинок на искрящийся снег у ног старика.  Редкие гости пытались убедить Ясавэя в том, что это солнечный ветер, сгорающий в покрывале, обёрнутом вокруг Матушки Земли. Но он-то знал, что на самом деле это чистые души священных чаек парят в бескрайней высоте, и когда их крылья задевают   злую пургу, разливается этот манящий взгляд свет в пространстве от первой и до последней птицы в этой огромной стае.

          Ясавэй достал из-за пазухи варган, прижал к губам, и разлились по зимней тундре низкие звуки короткой мелодии, прерываемые громкими командами старика для двух его верных оленегонных собак. Спеша порадовать хозяина Ая́н и Ляля́, виляя хвостами, устремились в начало оленьего стада – развернуть его своим громким лаем в сторону дома.   

         Если бы не это внезапное тепло, принесённое откуда-то родными ветрами, уж и не знал старик, решился бы он на такой долгий выпас своих кормильцев-оленей так далеко от дома. Больные ноги всё реже и реже позволяли ему уходить на большие расстояния, но невестку не пустишь, как и Я́бне - не женское это дело.

     Взгляд старика в который раз охватил покрытые тонким слоем снега безлюдные земли, расстилающиеся на бесконечные километры от Хайпудырской губы. В последнее время всё тяжелее и горше становилось на сердце у Ясавэ́я, - он ощущал неизбежность смерти, подступающей к нему тихими своими шагами.  Он не боялся уйти, - боялся оставить двух женщин наедине с этой пустошью, бывшей им домом.

        За многочисленным стадом скользили нарты в полярной ночи, а восседавший на них старик продолжал шептать молитвы Ну́му, чтоб тот не оставил его семью, когда придётся Ясавэю расстаться с жизнью и уйти в мир духов.

            Пройдёт ещё много, очень много часов неспешной езды по тундре, и покажется вдалеке чёрная точка на белом снегу, от которой ввысь поднимается дым из печи.

           Всю свою жизнь Ясавэй прожил совсем не так, как заведено у его народа – не менял стойбищ, не кочевал. И чум имел всего один, небольшой, не более, чем на шестнадцать шестов. Да и тот уже давно не устанавливался под небом, и вообще никогда - женщинами.

        Дом его был построен из камня и древесины, имел одну дверь и несколько окон. А чтобы не лопались от сильных морозов и льда стёкла да не портились стены, на зиму укутывали этот дом в большие, сшитые между собою оленьи шкуры, словно в шубу. Издали глянешь, вроде чум стоит, а ближе подойдёшь – несуразное нечто в зимней одежде, топорщащейся из-за углов каменных. Весной раздевали дом, вычищали шкуры, просушивали и готовили к следующим холодам.

          Во всех песнях, дошедших до Ясавэя от его предков, жил его род в этом доме, в двух днях тихого пешего пути от холодного моря. Под треск огня в очаге слышал он ещё мальчиком голоса отца и деда, поющие легенду о проклятии сихиртя, постигшем одну из его праматерей, а с нею и всех её потомков.

          Это случилось ещё тогда, когда люди сихиртя только-только ушли под землю, и в тоске по среднему миру  часто ещё выходили на поверхность. Несколько кочевых семей из его, Ясавэя, народа пришли на это место и устроили летние стойбища, -  откуда им было знать, что это сопки сихиртя.

            В одном из чумов была девушка на выданье, - краше летних цветов была, глаз никто оторвать от неё не мог. В каких бы местах не проходили эти кочевники, кого бы ни встречали на своём пути – всегда и везде находились мужчины, желавшие взять её в жёны. Да только сердце её оставалось холодным, словно зима, к их уговорам. Видать оттого, что родилась Хадне в такую лютую и холодную пургу, каких много лет уже не видали кочевники. А может, и само имя отпечаток наложило.

          Несколько лет подряд умудрялась она всем отказывать, пока отец девушки сам не выбрал ей будущего мужа – лучшего охотника в их кочевом племени. Подчинилась Хадне воле отца, вот и стали во время летней стоянки к свадьбе готовиться.

           Но однажды в туманную ночь вышли несколько сихиртя на поверхность, между чумов ходили, оленей прикармливали, тайком вместо старых - новые инструменты людям оставляли. Не удержался один из сихиртя, из любопытства заглянул в человеческий чум. А там, промеж других увидел он прекрасное лицо спящей Хадне. С тех пор каждую ночь приходил он на неё любоваться и, как плату за радость эту, от которой трепетало его сердце, оставлял ей у постели подарки.  

Глава 2

          Ник нервно выстукивал пальцами дробь по гладкой тёмной поверхности журнального столика в комнате отдыха. Комнате подготовки. Комнате ожидания. Сейчас же более всего подходящим ему казалось сравнение с пыточной камерой, поскольку то, чего он тут ожидал, с каждым разом казалось ему всё более и более нудным занятием, а тот, кого он здесь ждал – не иначе, как мучителем.

          И не убежать ему от мучителя…

     Когда выбивать такт о стол надоело, Ник вскочил на ноги и закружил по комнате, словно заключённый по кругу в тесном пространстве тюремного двора. Никаких иных, более светлых и радостных ассоциаций, как когда-то, это место уже у него не вызывало.

      - Пытошная, - пробормотал молодой человек, разминая шею и плечи, и улыбнувшись, когда послышался характерный хруст суставов.

     Всего-то несколько лет назад - может, четыре или даже пять уже – серые стены, столь опостылевшие теперь, казались ему волшебными воротами в новый, счастливый  и невообразимо богатый мир. И это впечатление вовсе не оказалось обманчивым – Ник действительно попал туда, куда мечтают несбыточно попасть миллионы людей, особенно те, которым ещё не перевалило за тридцать. Но даже и после тридцатилетнего рубежа многие стремятся туда… то есть, сюда, где сейчас мечется  Ник.

          Правда, для этого пришлось из Николая превратиться в Ника, потому как первый вариант звучал как-то слишком обыденно. Но это ничуть не расстраивало молодого человека ни тогда, ни сейчас, тем более, что из маминых уст всё так же он продолжал называться Коленькой.  Со второй частью имени, то есть с фамилией, тоже произошли перемены – Заревченко никуда не годилось, и, разрываясь между звучанием За́ров и Заревский, продюсер выбрал всё-таки второй вариант, потому что тот казался ему слегка покрытым таинственной дымкой, не сразу раскрывающей разным любопытствующим загадку происхождения его обладателя.

          - Сядь, примелькался уже! -  процедила сквозь зубы Светлана. Но даже не удостоилась взгляда  Ника, не то, что ответа.

          Женщину Ник, сообразно сегодняшнему настроению, считал не меньше, чем цербером. И хоть голова у неё была всего одна, зато неприятных черт характера столько, что оригинальный свирепый надсмотрщик, не задумываясь,  махнулся бы с ней чем-нибудь.

          Светлане было как раз немного за тридцать, но если другие её ровесницы, вращавшиеся в этом богемном мире, вызывали у Ника стойкое или не очень желание хоть раз уложить их в постель,  то эта женщина своим вечно серьёзным, а чаще  недовольным выражением лица и колкими замечаниями была способна породить у него массу других, не менее острых желаний: сбежать, удавить, сунуть ей в рот кляп, нанять киллера или даже заработать много, очень много миллионов и все их потратить на то, чтобы отправить Светлану далеко в открытый космос, - благо такое уже возможно, - непременно в один конец.

          Впрочем, эта антипатия была взаимной, поскольку Светлана, хоть и получала довольно высокую зарплату за то, что опекалась Ником Заревским, тем не менее, глубоко в душе презирала его и всех, ему подобных. Она считала, что мужчина должен зарабатывать себе на жизнь – и не только себе – любым мужским делом. При этом «мужским» в её понимании являлся бизнес любого рода, промышленность, политика, спорт и даже криминал. Конечно, в этом кратком списке не перечислено всё то, что, по мнению Светланы, являлось подходящим для мужчины занятием, например, как не упомянуто в нём продюсерство, являющееся своего рода бизнесом, его разновидностью, что бы там не приходилось продюсировать.

         А вот исполнение сладких попсовых песен, сделавшее Ника Заревского известным на всю страну и очень популярным среди подростков женского пола певцом, считала женщина занятием, не достойным настоящего мужчины. Оттого и к Нику она относилась, как к… К не совсем настоящему мужчине, пусть и достигшему уже возраста двадцати шести лет. Её отношение к Нику не смягчалось ничуть даже благодаря его довольно симпатичной внешности. Наоборот, ей казалось ещё более отвратительным то, что такой спортивный, сильный – видно же по рельефным мышцам, очертания которых проступают через свободный пуловер, да и расписание регулярных тренировок в спортзале, которое для Ника Светлана составляла сама, и контроль этих тренировок,  осуществляющийся ею же, не могли допускать обратного – мужчина предпочитает именно такой «не мужской» вид деятельности.

      Откинувшись на жёсткую спинку кожаного дивана, женщина в который раз вгляделась с презрительной усмешкой в лицо беспокойно суетящегося рядом Ника.   Отметила тёмные круги вокруг  серых глаз и вдруг проявившуюся тонкую носогубную складочку с левой стороны лица и подумала, что наверняка этот повеса опять полночи курил травку с дружками, а затем ещё полночи развлекался с одной из своих поклонниц, писающих за ним… «Фу, - подумала Света, - какое некрасивое выражение». Затем перевела взгляд на губы Ника – те, довольно красивые, сухие и чётко очерченные, слегка шевелились, наталкивая женщину на мысль о том, что их обладатель в который раз пропевает про себя песню, которую они собрались тут сегодня записывать. Иногда, вот как сегодня, например, эти губы кривились в странной, присущей лишь Нику, однобокой полуулыбке с оттенком горечи, а иногда расходились в улыбке другой – открытой, широкой, - и тогда Светлана поражалась, насколько же преображается в лучшую сторону его резкое, такое строгое, для молодого ещё мужчины,  лицо.  По настоянию продюсера Нику выбрили затылок и виски и теперь то, что осталось от его светлых с золотым отливом яркого солнца волос было схвачено в модный ныне короткий хвост чуть ниже макушки.

Глава 3

       Дорога в заполярный город была долгой, тяжёлой, с редкими остановками. Влад почти не разговаривал с Ником, виня последнего в срыве важного конкурса, к которому они теперь не успеют толком подготовиться. А уж по поводу того, как вернуть Велоеву, бывшему не только представителем криминального мира, но ещё и влиятельным политиком, деньги, и вовсе никто не заикнулся за всю дорогу.

          Ник  отрешённо смотрел в боковое окно, если не приходилось сменять Влада за рулём. Давно уже он не чувствовал себя нашкодившим котёнком.    Сейчас мало что осталось от тех смелости и безрассудства, с которыми молодой мужчина бросился в эту авантюру.

        Неуместный на скользящих под путниками дорогах мерседес остался в Москве, его заменил старенький Land Rover Defender.

          Иногда Влад совершал какие-то звонки, но Ник был не в том состоянии, чтобы вслушиваться в смысл телефонных разговоров. Перед ним маячила не только неизвестность будущего местопребывания и времени, которое там придётся провести, но и полный разброд в дальнейшей жизни. 

       Несмотря на царящий за стенками авто холод, ни есть, ни пить что-либо горячее, никому не хотелось, возможно, благодаря работе мощной печки, согревавшей салон всё это время. Иногда только мужчины, в основном на заправках, покупали и кидали что-то  безвкусное в рот, запивая еду горячим кофе.

          - В городе у товарища моего остановимся. Он подскажет, я думаю, куда тебя дальше деть.

        На эту фразу, покрывающую ещё большей неопределённостью его будущее, Ник даже не ответил. Если сначала почти двое суток его мучил страх за свою жизнь, то в последние часы накрыл ещё и липкий, противный холодный пот от мыслей о том, как аукнется глупость сына его матери и отцу.

           - Влад, ты о родителях моих можешь позаботиться? – только и спросил молодой мужчина.

       Тот же, к кому обращались, лишь гневно глянул на Ника, но от такого взгляда последнему и самому жить расхотелось, большей частью от стыда.

          Когда въехали в Нарьян-Мар, за окнами автомобиля было светло, ведь на улице был февраль и полярная ночь здесь уже давно закончилась. Возле местной администрации их встретил знакомый Влада и, мигнув фарами, повёл в направлении своего дома. Там радушная хозяйка принимала гостей за накрытым столом, наливая каждому большую тарелку горячего густого супа из оленины. И хоть есть это мясо было непривычно, но голодные желудки мужчин даже не пытались протестовать, тем более, что и их языки на вкус не жаловались.

         После сытного обеда Влад уединился в другой комнате с хозяином дома, Ник же остался на кухне с хозяйкой, исподволь рассматривая её необычное лицо. Оно казалось очень широким из-за больших и высоких, выделявшихся холмами на почти плоской поверхности, скул. Тёмные раскосые глаза женщины светились радушием, а прямые чёрные брови, казалось, взлетали вверх ближе к вискам, отчего она выглядела намного моложе тех лет, которыми мысленно наградил её Ник.

           Хозяйка дома молчала и только ещё шире улыбалась, когда ловила на себе любопытный взгляд гостя, тот же, подобно ей, не знал, чем нарушить молчание, а потому прислушивался к едва долетающим сюда голосам отошедших мужчин. Было очень плохо слышно, к тому же необычный говор хозяина дома оставлял непонятыми даже те слова, что произносились им громче других. И лишь отдельные обрывки фраз мог различить слух Ника, скромно сидевшего в уголке у стола.

          - …это очень далеко… - слышался голос нового знакомого, - никто не …йдёт, слово даю.

          - …раться поможешь? … мне нужно обратно, - отвечал тому голос Влада.

          -…шина не нужна – бесполезна. Денег тоже не надо – в память о…

          - …как можно быстрее. Как я смогу…

          - …связи нет… приеду, когда ска…

            Пытаясь сложить пазл своей дальнейшей судьбы, Ник старательно додумывал  окончания и начала услышанных слов. Но то ли от нервов, то ли от усталости, непрошенным сном смежающей веки, так и не смог понять – никто не найдёт его в загадочном месте или он сам туда не дойдёт?

            Вскоре мужчины вернулись на кухню, и Влад обратился к Нику:

            - Значит так, я оставляю тебя здесь – дальше поедешь с Ануром. Как только всё уляжется, я тебя заберу. За отца и мать не волнуйся – их это вообще не коснётся, а вот… Ладно, - горько не стал заканчивать начатую фразу Влад, переключившись на оптимистичный вариант развития событий, - всё будет хорошо.

            Похлопав сгорбившегося Ника по плечу, Влад встал из-за стола и произнёс:

Глава 4

            Затёкшие и замёрзшие ноги не слушались Ника, но нужно было встать хотя бы потому, что странное убежище, не похожее ни на дом, ни на уже виденные чумы, обещало молодому человеку радость тепла и горячей еды. А ещё сон – долгожданный, желанный и успокоительный, который окутает его своей милостивой темнотой, путь даже на чуждых, неприятно пахнущих шкурах некогда живых оленей, пусть даже ему не улыбнётся стянуть с себя прилипшую от пота свою и чужую одежду. 

             Вблизи тот свет, который они увидели, как думалось Нику, издалека, оказался не таким уж и ярким отсветом живого огня, проникающего сквозь окна этого странного дома. Парень окинул взглядом частично накрытые зачем-то шкурами очертания тёмного дома, выделяющиеся на фоне чёрно-синего неба, и вдруг осознал, что рядом громко лают собаки. Они не пытались кусать, но лишь отогнать чужака, посмевшего нарушить покой засыпающей тундры.

            Глаз достиг ещё один источник света – это открылась дверь, и в проёме показалась фигура человека. На секунду человек замер, всматриваясь в наружную темень, затем громко крикнул собакам:

            - Ая́н! Ляля́! Свои – молчать!

            Анур уже произносил какие-то слова на своём родном языке – наверное, это было приветствие. А Ник всё не мог сдвинуться с места, так и стоял у снегохода, не решаясь двинуться вслед за своим спутником, уже крепко пожимавшим протянутую ему руку хозяина, вышедшего, наконец, за пределы порога.

            - Ну, что стоишь, друг?! Проходи, - с неизменной улыбкой говорил Анур, указывая рукой в направлении открытой двери.

            И Ник безропотно сделал несколько шагов навстречу. У самого порога он остановился, коснувшись рукавом куртки плеча Анура, - ведь человек, вышедший к ним, и не подумал сдвинуться с места, преграждая прибывшему гостю дорогу.   Ник смотрел на него сверху вниз – тот был ниже его на целую голову -  и постепенно понимал, что перед ним старик. Глубокие морщины, покрывавшие всё его лицо, не разглаживал уже даже морозный воздух. В глаза бросились те же высокие скулы, делавшие лица виденных сегодня людей широкими, иногда почти круглыми. Казалось, что эти скулы подпирают собою нижние веки, отчего глаза старика были похожи на узкие чёрные щели. Но эти щели глядели на молодого мужчину внимательно, не отрываясь и не моргая, заставив поёжиться от пробежавшего по телу озноба. Старик вышел из дома без шапки, и Ник видел, что волосы его такие же чёрные, как и шевелюра Анура, и даже подстрижены  так же -   покрывают недлинными прядями уши и виски.

            Весь осмотр длился не долго – всего несколько зависших в пространстве секунд. Затем острые иглы в глазах старика сменились откуда-то взявшейся добротой, и молодой человек произнёс:

            - Ник. Я – Ник.

            - Ясавэй, - ответил ему глухим и словно потёртым голосом хозяин этого места. А затем протянул руку, которую Ник тут же пожал,  стянув с и без того онемевшей руки перчатку.

            Ясавэй сделал шаг в сторону, тем самым приглашая гостей укрыться от холода и усталости в стенах его дома. Первым в помещение вошёл Анур, и лишь затем Ник, спиной ощущавший упиравшийся в него взгляд старика. В лицо пахнуло теплом, запахом дыма и дров, а до ушей донёсся негромкий стук прикрытой хозяином двери.

            Даже здесь, у самого порога, стало понятно, что в этом доме есть несколько комнат, разделённых между собою стенами и низкими проёмами в них всё с теми же шкурами, служившими то ль занавесями, то ли дверями. Первая комната, где стоял сейчас Ник, была главной и самой большой. Она освещалась светом двух керосиновых ламп, стоящих в разных её концах и отбрасывавших замысловатые танцующие тени на  стены, кое-где укрытые, словно коврами,  шкурами животных. Но местами эти импровизированные ковры сменялись ровными рядами светлых лакированных досок. Только на следующий день гость поймёт, что обшит деревом весь дом изнутри, и уже поверх этой обшивки развешены шкуры.

            В противоположную от входа стену, делившую дом как минимум на две части, была встроена большая, метра три в длину печь. От неё исходило тепло, и слышались даже треск огня и шёпот золы.  На печи стояла посуда – опять чёрные, покрытые сажей, казаны.  Почти сразу за первым проёмом, скрывавшим за собою другие комнаты, начиналась ещё одна внутренняя стена с таким же, скрытым пологом, проходом куда-то.

            На полу в беспорядке разбросаны шкуры, по которым уже ступают разутые ноги старика и Анура. Осматриваясь, Ник также поспешил  скинуть с бесчувственных ног надоевшую обувь.

            - Снимай куртку, - бросил ему через плечо Ясавэй, принимая из рук Анура сумку с продуктами. – Здесь тепло.

Глава 5

           Ник проснулся внезапно и очень резко, словно от чьего-то болезненного тычка в бок. Так и есть – это Анур, опять улыбающийся и приветливый, разбудил его.

            - Э-э-э, хорош спать, малец! Вставай да провожай меня.

            - Ты уже? Едешь? – пытаясь сфокусировать зрение, уточнил Ник.

            -  Давай-давай, подъём! Вон, Ябне уже принарядилась и боится накрывать завтрак, чтобы не потревожить тебя.

            Ник ещё больше приподнял голову и нашёл глазами девушку. Она, действительно, была сегодня одета не в невзрачное коричневое одеяние, подобное вчерашнему, а в тёмно-зелёное, украшенное разноцветным орнаментом платье. И пусть оно было ужасающе, по меркам столичного гостя, длинным, похожим на балахон, тем не менее, удивительно шло ей.

            Мужчина встряхнул головой и потянулся, разминая скованные мышцы. Затем встал. Осмотрелся. И как тут приводить себя в порядок?

            Оказалось, что по нужде придётся уходить далеко от дома. Не весело. Холодно. И противно. Но придётся подчиниться.

            Когда вышел из дома, чуть не ослеп – свет, отражаясь от снега, заставлял почти полностью закрывать глаза. И всё же, он успел увидеть то, что не заметил вчера – огромное стадо оленей, ограждённых деревянным загоном. «Сколько их тут? – подумалось ему. – Шестьдесят? Семьдесят? Восемьдесят?»

            Умывался прямо у дома горстями снега. Тоже непривычно. Зато свежо, морозно и будоражит, как разрядом тока, каждую клеточку соприкоснувшейся с холодом кожи.

            К этому моменту стол уже оказался заставлен вчерашней едой, но есть её молодому человеку не хотелось. И он попросил Ябне приготовить ему кофе.

            - Нынэля клала в сумку, я помню, несколько упаковок. Ябне, ты знаешь, что такое кофе?

            Девчонка рассмеялась, да так заливисто, что запрокинула даже голову назад.

            - Думаешь, мы тут совсем одичалые?

            И поднялась с места, отложив чуть надкушенную лепёшку. Ник смутился – он не хотел её обидеть. Напиток, который вскоре поставила перед ним девушка, был крепким, горьким, горячим – блаженство.

            - Спасибо! – поблагодарил он Ябне, ища встречи с её чёрными глазами.

           «Ох, ведьма!»,  вспомнился сон.

           Девчонка кивнула, будто принимала с величавым достоинством его похвалу.

          Из дальней комнаты показались двое – Ясавэй поддерживал за руку какую-то женщину. Она шла медленно и устало, будто не утром, а в конце тяжёлого дня. Ей помогли расположиться за столом, и Ябне заботливо пододвинула матери кружку с чаем.

          - Юля! Рад тебя видеть! – воскликнул Анур. – Ясавэй говорил, ты заболела?

         - Ничего серьёзного, - поспешила успокоить гостя она. – Обычная простуда.

         - Может, тебе лекарств привезти? – не унимался Анур.

         Но Юля лишь покачала отрицательно головой – ничего, мол, не нужно, спасибо.

        И тут до Ника дошло, что именно его так поразило в молоденькой Ябне – вот в кого она удалась. А он-то вчера и не обратил внимания на имя, не вяжущееся никак со звучанием местных имён – Юля. Ну, конечно! Только глаза у матери Ябне были совсем светлыми, почти такими же серыми, как и его собственные. И волосы не от матери унаследовала дочь, - от деда.

     Ясавэй представил женщине молодого гостя, приехавшего с Ануром. Ябне молчала, тихонько уплетая рыбу.

        - Расскажете мне когда-нибудь, как вы оказались здесь? – с интересом спросил у Юлии Ник.

        Та улыбнулась – скромно, загадочно:

        - Непременно расскажу.

      Потом провели Анура. След снегохода оставил безобразно изувеченным белый покров, но оторвать от него взгляд Ник не мог – так страшно было признавать, что с привычной жизнью его здесь не связывает больше никто и ничто. Только эти рытвины и та тёмная точка – спина удаляющегося Анура.