Напрасные опасения

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В воскресенье после завтрака Харпер, извинившись перед Гордоном и Гейл, пошел с Никки в библиотеку. Она взяла стопку карандашных рисунков и стала нервно их перебирать. Никки говорила себе, что глупо так волноваться, но в воздухе, словно предостерегая ее, нависла какая-то тяжесть. Как только Харпер вошел в комнату и уселся в большое мягкое кресло, Никки ощутила едва уловимое изменение в его поведении. Куда-то подевался нежный и восхитительный любовник последних двух ночей, а его место занял хладнокровный и бесстрастный бизнесмен. Она знала, что, несмотря на их интимные отношения, если ее работа его не устроит, он не станет церемониться и сразу скажет об этом.

Решительно отбросив застенчивость, Никки повернулась к Харперу, облокотилась на широ-кий, массивный стол и призвала на помощь свой профессионализм.

— Я просмотрела все материалы, которые ты оставил мне, — спокойно сказала она. — Возможны два различных подхода к заданной теме. Оба — вполне обоснованны, так что дело за твоим личным выбором. Первая серия рисунков выполнена в энергичной и напористой манере, а вторую отличает уравновешенность, степенность — это классический и предельно простой стиль. Прости, но я не успела сделать цветные эскизы, так что это еще сырые наброски.

— Ерунда. Прекрасно, что ты так быстро все сделала, — ответил он, протянув руку к листам, которые она крепко держала. Никки отдала ему эскизы и внимательно следила за его лицом, пока он неторопливо изучал их. — Какие цвета ты предлагаешь?

— Для каждого из эскизов одинаковые. Я предполагала использовать толстую пергаментную бумагу кремового оттенка. Она дорогая, но того стоит. Если захочешь посмотреть на образцы, то у Питера в конторе они есть. Затем матовая или блестящая черная надпись, которую можно обвести золотом. Ничего чересчур причудливого и претенциозного и вполне соответствует предназначению данной работы. Тот же дизайн легко использовать на ежеквартальном журнале, который ты выпускаешь для своих клиентов, так что целостность замысла не нарушится.

Он кивнул и устремил на нее острый и оценивающий взгляд.

— Конечно, ты права. Оба варианта подходят, но скажи мне, какому ты сама отдаешь предпочтение?

— Сама? — Никки улыбнулась. — Мне нравится тот, с вызовом. Он очень подходит для огромного успеха, которого ты достиг. Но мне кажется, что в этом нет необходимости: те, кто ведут с тобой дела, хорошо знают твою репутацию и их не стоит каждый раз пугать агрессивностью, проглядывающей в письме или журнале, полученном от тебя. Им скорее захочется увидеть символ стабильности.

— Разумное заключение, — заметил Харпер и отложил рисунки в сторону. — Я полностью с тобой согласен, и мы остановимся на классическом варианте.

Никки с тревогой спросила:

— Эти эскизы подходят или ты хочешь, чтобы я сделала другие?

Неожиданно бизнесмен улетучился, а остался Харпер, одаривший ее такой теплой и довольной улыбкой, что у Никки подогнулись колени.

— Любимая, они замечательно продуманы и мне очень нравятся. Когда помещения фирмы будут отремонтированы, мы тут же отнесем туда эскизы, и не смей ничего менять.

Когда они выходили из библиотеки, Никки сияла от искренней похвалы Харпера и от его нежного и чувственного поцелуя.

Все было чудесно, и время пролетело приятно и незаметно. Гордона вызвали к больному, поэтому Гейл должна была возвращаться в Лондон без него, лишь в обществе Харпера. День клонился к вечеру. Взяв чашку чая, Никки устроилась у раскрытых окон малой гостиной. Уик-энд заканчивался, и ей не хотелось признаться самой себе, что она будет скучать без Харпера, особенно в постели.

Едва различимый шорох заставил Никки повернуть голову. Нежность, светившаяся в ее глазах, тотчас исчезла — на нее смотрели холодные зеленые глаза многоопытной Гейл. Одетая в безукоризненный легкий льняной костюм, Гейл изобразила улыбку, которая была такой же ледяной и сдержанной, как и весь ее облик. Усевшись рядом с Никки в кресло, она вытянула руку вдоль подлокотника и положила подбородок на тонкие, изящные, ухоженные пальцы.

Никки отвернулась, чтобы не встретиться с критическим взглядом Гейл, и безразлично заметила:

— Собираетесь уезжать?

— Да, — томно произнесла та, — мы скоро уедем. Харпер только что позвонил Дункану и распорядился, когда подавать ужин.

У Никки едва не остановилось сердце. Выходит, они не будут ужинать здесь? Она представила себе эту элегантную картинку — Харпер и Гейл ужинают вдвоем в его городском доме. Она и не знала, что Гейл — одна из привилегированных особ, которым известны обе стороны жизни Харпера. А об их совместных вечерних планах она вообще ничего не узнала бы, если бы Гейл ей об этом не сказала.

У Никки слегка дернулась щека, но она по-старалась принять непринужденную позу, подражая Гейл, и при этом заметила:

— Что ж, по крайней мере вы приедете в Лондон не очень поздно.

Тут Гейл тихо и даже мягко произнесла:

— Вы ведь отдаете себе отчет в том, что это не надолго.

У Никки от неожиданности перехватило дыхание и раздулись ноздри. Эта дама обладала острым, как стилет, языком и колола в самые больные места. Никки хладнокровно ответила:

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Гейл еле слышно и доверительно засмеялась.

— Да нет, вы прекрасно все понимаете. Харпер не выносит дур, так что не притворяйтесь. У него ведь были и другие связи.

— Было бы наивно полагать иначе, — колко ответила ей Никки.

Естественно, что у него они были. Откуда же тогда ее любовник почерпнул свой опыт? Но при мысли о другой женщине в его объятиях Никки затошнило, и она прокляла свое богатое воображение.

— Все они были преходящи, — сказала Гейл и стала разглядывать свои блестящие ноготки.

Никки с неприязнью посмотрела на свою собеседницу, сидевшую со спокойным и непроницаемым видом. Гордясь тем, что говорит твердым голосом, она без обиняков спросила:

— Почему бы вам не выразиться яснее?

У Гейл округлились глаза, приподнялась одна золотистая бровь, но голос звучал кротко.

— Я знаю Харпера очень давно. Мы люди одного круга, наши семьи знакомы, у нас общие друзья. Многие из его прежних пассий делали одну и ту же ошибку — они надеялись изменить уклад его жизни. Будьте осторожны, Никки, чтобы потом вам не было слишком больно. Сейчас вы нужны ему как свежее развлечение, но вы — не та, что ему необходима. Стилет вонзился слишком глубоко, и рана могла стать смертельной. Во всяком случае, Никки ощутила это именно так. Никогда прежде ей столь открыто не выказывали пренебрежение. Гейл точно все рассчитала и приурочила этот разговор к подходящему моменту, когда Никки расслабилась. Если бы Никки раньше не предупредил кое о чем Гордон, она не смогла бы сохранить самообладание и сухо, с достоинством ответить:

— Благодарю за столь бескорыстное беспокойство о моем благополучии, но в этом нет необходимости. Харперу повезло, что у него такой заботливый друг. Возможно, когда он женится, то вы так же подружитесь и с его женой.

Хладнокровие оставило «снежную королеву», и ее зеленые глаза заблестели, как два холодных камня.

— Когда Харпер женится, — прошипела она, — то на женщине своего круга, которая со всей ответственностью сможет выполнять обязанности его жены, а не на какой-то там возомнившей о себе ничтожной особе!

Подражая Гейл, Никки тоже вскинула брови и заметила:

— Думаю, что Харпер не женится на пре-тенциозной особе, к какому бы слою общества она ни принадлежала. Пока Харпер был занят другими, вы выжидали, а годы пролетели так быстро.

Гейл злобно процедила сквозь зубы:

— Развлекайте его, а когда он отвернется от вас, я буду тут как тут.

— Всегда под рукой, — сказала Никки, гневно сверкая глазами, — и подбираете остатки? Мечтаете о браке, лишенном страсти и чувства, и полагаетесь на благоразумие Харпера, у которого будут одна за другой меняться любовницы? А вы при этом будете старательно играть роль хозяйки дома, делая вид, что все в порядке? Это вы, Гейл, поостерегитесь, иначе очень больно будет вам.

— Он никогда не женится на вас, — огрызнулась блондинка. — Вы не обладаете тем, чем можно его удержать!

— Преклоняюсь перед знатоком потребностей и желаний Харпера, — едва слышно произнесла Никки, — но я никого не призываю оценивать мои возможности!

— Противно смотреть, как вы в него влюблены, — продолжала глумиться Гейл. — У вас что, совсем нет гордости?

О, гордости ей не занимать, и потому боль и обида были такими сильными, что Никки дрожала всем телом. Если ее любовь столь очевидна, тогда Харперу с его умом и проницательностью это тоже ясно.

Тут с порога раздался его голос:

— Все готово.

Никки продолжало трясти, так как атмосфе-pa враждебности в комнате не исчезла с его появлением.

Злобное выражение пропало с лица Гейл, и при виде Харпера взгляд сделался теплым.

— Я тоже готова, — с улыбкой сказала она.

— Хорошо. — Он неторопливо прошел в комнату и из-под полуопущенных век взглянул на застывшее лицо Никки. — А где твой чемодан? — спросил он Гейл.

— Я сейчас спускаюсь вниз.

Когда Гейл вышла, Харпер легонько опустил руку на плечо Никки. Она сумела придать лицу другое выражение, но совладать с дрожью было выше ее сил. Поэтому она в отчаянии закрыла глаза, а его пальцы тисками сжали ее плечо.

— Никки! В чем дело? — Он внимательно смотрел на нее.

Бесцветным голосом она сказала:

— Счастливо, Харпер. Мы поговорим по телефону.

Ему понадобилась доля секунды, чтобы оценить ситуацию.

— Я хочу поговорить с тобой сейчас. Дрожащим голосом она ответила:

— Не выведывай у меня ничего. Я этого не выношу.

Тиски на плече ослабли. Он стал ласково гладить ее крепко сжатые губы и щеку.

— Любимая, — произнес он, но тут его голос резко изменился, словно он обуздал чувства. Рука опустилась, и он деловым тоном сказал: — Я позвоню тебе на неделе.

— Прекрасно.

Уходи, Харпер, скорей уходи, стучало у нее в голове.

Никки не знала, что бы произошло, будь она в силах взглянуть на него, но тут вернулась Гейл, и вскоре они оба ушли. Слезы^ подобно летнему дождю, полились у нее из глаз — больше сдерживаться она не могла.

Прошла еще неделя. Наступил июнь. В воскресенье вечером Никки поехала с Харпером в Лондон, чтобы встретиться утром в понедельник с Питером и попросить его прислать в Оксфорд кое-какие из ее рисовальных принадлежностей.

На ночь она остановилась у Харпера в его доме в Мейфэре. Ей было приятно снова встретиться с Дунканом Чангом. Когда она глядела в его темные, спокойные и умные глаза, ей становилось легче на душе. К тому же о Харпере он заботился очень хорошо.

Никки решила, что вернется в Оксфорд в понедельник вечером. Ей ужасно хотелось остаться в Лондоне с Харпером еще на одну ночь. Но он был весь в делах, а когда разговаривал с ней по телефону во время ленча, голос его звучал резко и озабоченно, поэтому она не стала навязывать ему свое общество.

В пять часов Харпер сделал перерыв в своем напряженном расписании, чтобы отвезти ее на вокзал, где она должна была сесть на поезд до Оксфорда. Знай она заранее, какой странной будет эта поездка, то отказалась бы ехать с ним: Харпер, хмурый и молчаливый, вел машину, а Никки уставилась в окно на кишащие автомобилями улицы, стараясь придумать тему для разговора. Ее обуял страх, что того согласия, которое установилось между ними на уикэндах, может уже не быть.

Возможно, Харпер просто не мог одновременно вести машину и поддерживать беседу, а может быть, он за что-то рассердился на нее. Да и вообще все это — плод ее воображения. Тем не менее, после того как она купила билет и он проводил ее к нужному перрону, Никки почувствовала себя очень несчастной.

Она повернулась к нему, чтобы попрощаться, думая, что он не заметил ее состояния. Но ему было достаточно лишь взглянуть на нее, чтобы все понять. Он нетерпеливо и тяжело вздохнул, обнял ее и так крепко прижал к себе, что у нее чуть не затрещали кости. Никки стало ужасно стыдно, так как она решила, что ему не терпится отделаться от нее.

— О Боже, посмотри на часы, — отвернувшись, пролепетала она, а слезы застилали ей глаза. — Ближайший поезд отойдет через несколько минут. Мне придется бежать бегом.

На самом деле ей хотелось подольше' остаться в его теплых объятиях.

Он прижал ее еще крепче, затем отпустил и сделал шаг назад. Взгляд был жесткий, губы напряженно сжаты. У Никки сдавило сердце. Ничего не видя, она ткнулась губами ему в подбородок, затем, спотыкаясь и не оглядываясь, пошла к поезду. Харпер, наверное, уже ушел, и лучше ей, глупой, этого не видеть!

Лишь войдя в переполненный вагон и найдя место, где можно было более или менее свободно встать, она сообразила — он ведь не сказал ей ни единого слова, ни доброго, ни сердитого, даже не попрощался.

Июнь пролетел быстро. Правда, для Никки существовали одни лишь уик-энды. Харпер дал ей ключ от висячего замка на двери в ее новую светлую мастерскую. Как только прибыли необходимые художественные принадлежности, она в короткий срок закончила эскизы и сосредоточилась на портрете Харпера. С этой минуты начался отсчет шестимесячного срока.

Она работала как одержимая, хотя и понимала, что не следует так спешить. Часами она делала наброски, а если они ей не нравились, рвала их на клочки в ярости оттого, что впервые у нее не все получалось, как хотелось.

А часы, проведенные с Харпером… Никки будет вспоминать этот июнь с почти невыносимой болью, так как каждый уик-энд ослепительно ярко запечатлелся у нее в памяти, словно дни перед надвигающейся смертью и потому такие скоротечные. Между ними было все: смех и обида, радость, такая огромная, что казалось, она умрет от нее, редкие, но бурные споры. Каждое столкновение, каждая ночь любви, каждый бесценный миг, проведенный с Харпером, были для Никки восхитительны и потрясающи.

Она все время думала, как внести в их жизнь больше уравновешенности, видела, что Харпер тоже прилагает к этому усилия — то вдруг проявит терпение в споре, то разрядит улыбкой тяжелую атмосферу, возникшую из-за его плохого настроения. Иногда согласие им почти удавалось, и тогда эти волшебные минуты тянулись вечно. Они имели свой вкус, запах, их можно было потрогать. Ей казалось, что она близка к безмятежному счастью. Но затем какая-нибудь мелочь, вроде непонятного взгляда или загадочного замечания, снова разрушала равновесие.

Один такой вечер никогда не изгладится у нее из памяти. Это было последнее июньское воскресенье. Накануне в субботу они с Харпе-ром поздно легли спать, долго разговаривали, а потом в полной гармонии занимались любовью. На следующий день, в воскресенье, она согласилась поиграть в компьютерную игру с Чарлзом, а Харпер спустился вниз побыть с матерью.

В игре с Чарлзом Никки потерпела полный крах. Хихикая от восторга, шестилетний ребенок легко переиграл ее, так как она, к своему стыду, совершенно не умела управляться с клавиатурой компьютера. Никки признала свое поражение, а про себя смеялась, видя, с какой жалостью смотрит на нее Чарлз. Выполнив обещание, данное мальчику, Никки бесшумно сбежала по лестнице вниз в поисках Харпера и Хелен.

Они, должно быть, в малой гостиной, подумала она, не обнаружив их в передних комнатах. Она уже была у открытых дверей и тут услыхала безукоризненно правильную английскую речь Хелен:

— Просто стыдно за нее. Неужели она не понимает, что ведет себя неподобающим образом?

Никки остановилась как вкопанная. У нее было такое чувство, будто ее предали. Хотя они с Хелен всегда были всего лишь вежливы друг с другом, ей очень нравилась мать Харпера, и она полагала, что это доброе отношение взаимно. Сейчас Никки ощутила в голосе Хелен явное неодобрение. Она застыла на месте, ожидая, что ответит Харпер. После тягостного минутного молчания он сказал жестко и неумолимо, словно выносил приговор:

— Да, я знаю. Если бы я мог предположить, что она поведет себя именно так, то никогда не допустил бы этого. Я просто не представлял, как глубоки ее чувства.

От такого предательства Никки в ужасе зажала руками рот, чтобы подавить крик. Голова была как в тисках, и она больше ничего не расслышала. Затем раздался холодный голос Хелен:- Я полагаю, что, порвав с ней, ты вынужден будешь прекратить отношения и с ее семьей. Это очень неприятно. Что ты собираешься предпринять?

— Я предоставил Никки несколько удобных случаев, но она даже не хочет это обсуждать. Замкнулась в себе. Она слишком гордая, и с ней трудно договориться. — Харпер сердито рассмеялся.

Они обсуждают ее жизнь, будущее, ее любовь и счастье так, словно у нее нет ни права голоса, ни права выбора! От охватившего ее гнева у Никки потемнело в глазах.

— Но ты должен что-то сделать. Так дальше продолжаться не может, — сказала Хелен с беспокойством.

Харпер огрызнулся:

— Я уже сам подумал о том, что мне делать! Но сейчас об этом рано говорить.

Что ж, и на том спасибо. Он хотя бы кажется немного задетым. Злые и мучительные слезы потекли у Никки из глаз. Она повернулась, чтобы убежать к себе. Как же ей хотелось не плакать, а с решительным видом войти в комнату и, черт побери, посмотреть им обоим в лицо!

Внизу лестницы она столкнулась с Чарлзом, и мальчик обхватил ее за талию.

— Никки! — испуганно воскликнул он. — Что с тобой?

Она с силой вцепилась в его футболку и прошептала:

— Никому не говори, что видел меня, понял? Ни слова!

— Я… не скажу… — запинаясь, произнес Чарлз, ничего не понимая, но видя, как ей плохо. — Я обещаю! А почему ты плачешь?

Она пробормотала что-то в ответ и обхватила себя руками, словно больше ей не за что было ухватиться в жизни. Сверкая голубыми глазами, она выдавила сквозь зубы:

— Попрощайся за меня с бабушкой и скажи, что я пошла работать в мастерскую. А Харперу скажи… что я увижусь с ним в пятни-цу- — Никки… — Мальчик неуверенно протянул ей руку. Но он ведь еще ребенок и мало что понимает, а она вне себя, как раненое животное. Поэтому она смогла лишь повторить:

— Обещай мне!

— Да, обещаю.

Вот, теперь она обидела его, а он ни в чем не виноват. Никки обняла его и зашептала, прижавшись лицом к голове мальчика:

— Извини, милый. Я просто сейчас очень расстроена и мне надо успокоиться. Это наш с тобой секрет, хорошо?

Он в ответ прижался к ней, уткнувшись лицом ей в блузку.

— Ладно.

В мастерской над гаражом Никки бросилась ничком на пол. Она лежала раскинув руки, словно черпала силу из деревянных досок. Она не знала, сколько времени так пролежала — наверное, долго, так как небо за окном потемнело.

Вдруг снизу раздался настойчивый, сильный стук в дверь. В тишине он прозвучал так громко, что она едва не подпрыгнула. Входя в мастерскую, Никки закрыла дверь на задвижку и теперь лежала неподвижно, прислушиваясь к стуку. Издалека раздался голос Харпера. Ее это не удивило. Харпер, конечно, не поверил тому, что ему передал Чарлз, так как она никогда не работала по уик-эндам в его присутствии и всегда старалась быть рядом с ним, чтобы попрощаться перед его отъездом.

В душе у Никки бушевала буря, но она стиснула зубы и прижалась щекой к полу. Ни за что на свете она не спустится вниз, не будет притворяться, что ничего не произошло, и не станет смотреть, как Харпер сделает то же самое.

Снова раздался стук, теперь Харпер барабанил в дверь. Тогда из ее горла вырвался крик:

— Уходи!

Никки не ожидала, что может так кричать. Спустя минуту Харпер очень спокойно и отчетливо произнес:

— Я только хотел сказать, что не поеду сегодня в Лондон и мы увидимся, когда ты кончишь работать.

Но ведь он собирался уехать и передумал, когда понял, что с ней что-то неладно. Ужасно, что он видит ее насквозь. Никки трясло от злости на него и на себя. На этот раз она не побежит к нему, а попытается вести себя с чувством собственного достоинства. Она влюбилась в него слишком быстро и слишком сильно, а он, видно, никогда ее не полюбит. Конечно, это еще не конец света, хотя она воспринимает все именно так.

Она сморщилась, с силой ударила кулаком по полу и ушибла кисть, давая таким образом выход чувствам, которые размывающими душу потоками бурлили у нее внутри, оставляя глубокие следы на сердце, похожие на высохшее каменистое русло реки. Никки овладела собой, так как ничего другого ей не оставалось.

Не может же она лежать здесь вечно! Никки встала, отряхнулась и спокойно спустилась вниз, чтобы запереть на замок мастерскую. Было уже совсем темно, и стояла полная тишина, так что даже легкий шелест ветра в листве деревьев и траве звучал неестественно громко.

Никки увидела высокую фигуру, прислонившуюся к открытой застекленной двери. Она вырисовывалась в золотистом свете, падающем из малой гостиной. Свет бросал длинные блики на темную лужайку. Охваченная печалью и ощущением неизбежности, Никки медленно двинулась навстречу Харперу. Никки казалось, будто луч прожектора просветил ее насквозь, и, не видя еще лица Харпера, она знала, что он замечает все в ее облике и делает выводы о том, что происходило с ней в мастерской.

Но взгляд ее больших голубых глаз скрывал истину. Она многому научилась, любя его, стала мудрой, доросла до подлинного ощущения радости, боли, понимания. И теперь она знала, что, глядя на нее, он не догадывается о. том, что произошло с ней на самом деле, и объяснит себе ее поведение неправильно, так как впервые между ними встал настоящий обман.

Харпер увидел ее лицо — такое юное и такое осунувшееся, веки — словно темные пятна, губы с горечью сжаты. Казалось, что из ее тела выкачали жизненную силу. Она двигалась словно большая заводная кукла.

Его вопрос прозвучал на удивление просто:

— Ты не рисовала?

Никки повернулась и посмотрела в сторону гаража. Конечно, он понял, что она не рисовала по крайней мере после захода солнца, так как окна не светились.

— Нет. Я размышляла о работе и была не в духе, — дерзко и зло ответила она, и это тоже стало новым штрихом в ее поведении. Свет упал на ее рот, скривившийся в горькой ус-мешке. — Ведь осознание того, что ты можешь иметь й что нет, никогда легко не дается.

— Зачем себя мучить? — устало спросил он, как будто она мучила и его тоже.

Она бросила на него быстрый, испытующий взгляд и задумчиво ответила:

— В нас изначально заложены семена нашего падения. Однажды мне это сказал, по-моему, учитель. Думаю, что и он кого-то цитировал. Я всегда недоумевала, почему люди так любят изничтожать друг друга, но сейчас мне иногда кажется, что мы разрываем на части самих себя.

Харпер прислонился головой к дверному косяку. Никки видела его бледный, суровый профиль. Она знала основную черту в сложном, противоречивом характере этого человека — он защитник, и она безошибочно нанесла ему удар, так как единственное, что было ему не под силу, — это защитить ее от самой себя.

Она и не знала, что способна на подобную жестокость, когда ей причиняют боль.

— Я виню себя, — с кривой усмешкой сказал Харпер.

Этот высокий, сильный, властный мужчина был сейчас абсолютно уязвим. У Никки сжалось сердце, ведь, как бы ни было ей плохо сейчас, любить его она будет всегда.

Нежно рассмеявшись, она сказала:

— Я вижу, что ты меня понял. Харпер сморщился и тяжело вздохнул.

— Мне не следовало привозить тебя сюда, — жестко произнес он, — и позировать для этой проклятой картины, тем самым вынуждая тебя так напряженно работать…

Острая боль заставила ее ехидно спросить:

— Ты так быстро устал от меня, милый?

Взгляд его горящих глаз был ужасен — казалось, у него внутри все умирало. Он'молча смотрел на нее. Горечь, напряжение и — враждебность к нему как к любовнику, бушевавшие в душе Никки, исчезли. Теперь она теряла Харпера-друга.

Взгляд ее больших, широко раскрытых глаз был беззащитен. Она печально прошептала:

— Харпер, почему мы не можем перестать желать невозможного?

— Никки! — Харпер со стоном протянул к ней руки.

Она прикрыла пальцами рот, чтобы заглушить рыдания, рвущиеся из горла, сделала шаг вперед и тут же очутилась в кольце его рук, которые скоро неминуемо оттолкнут ее.

Происходящее было просто немыслимо. Как может человеческий разум вмещать в себя столь разные желания? Как может Харпер ласково гладить ее по лицу, зная, какое будущее он им уготовил? Как он может так страстно и так нежно целовать ее и не ощущать невыносимой, сводящей с ума тоски?

У нее самой слегка помутилось в голове, когда его губы с невероятной жадностью прильнули к ее рту. Она ненавидела его, ей было противно собственное физическое влечение, но, когда Харпер поднял голову от ее лица, она порывисто обхватила руками его шею и притянула к себе.

Она добилась того, что у него наступила разрядка, ибо она довела его до неуправляемого состояния, одновременно соблазняя и моля. Сначала она не поняла, что происходит, а Хар-пер поднял ее на руки, понес в дом и стал быстро подниматься по лестнице. Каждый шаг будил ее воображение: что произойдет дальше, в его комнате?.. Она была полна горячего, непреодолимого вожделения, но реальность превзошла все ожидания.

Куда подевался неистовый, но утонченный любовник? В нее впилось, терзая, большое нагое тело, не знающее преград своей похоти и вызывающее у нее ответный атавистический порыв. В потрясенном сознании Никки все запечатлелось отрывочными кусками: его прерывистое, бессвязное бормотание; блестящая от пота кожа; ее пальцы, вцепившиеся ему в волосы, царапающие спину. Он предугадывал ее телодвижения, а неподвластный им обоим водоворот вожделения засасывал их и кружил, доведя наконец до кульминации.

Ее друг и любовник оказался самым лучшим учителем любви. Никки уже познала, что физическая близость — это искусство чувственности и сладострастия, полное высвобождение эмоций; что секс — это нежность, смех и ласка. Теперь же ее эротическое образование пополнилось еще одним уроком — их соитие несло в себе привкус горечи и отчаяния. Она чувствовала, что любви приходит конец. А когда их тела разомкнулись и он лежал, прижав ее к своей тяжело вздымавшейся груди, у Никки из глаз полились слезы и стали капать на его покрытое потом тело. Она прижалась трясущимися губами к отчаянно пульсирующей жилке у него на шее, вложив в поцелуй всю душу и думая при этом: «Скоро я покину его».