Наслѣдство

Глава 3

К ужину явился отец. Один. Для Екатерины это оказалось крайне неприятной неожиданностью. Обычно Аристарх и Мария Ляпецкие очень успешно проводили в семье политику двойного напора: жесткого и «доброго», добиваясь вдвоем больших успехов в убеждении детей и родственников. Оба супруга происходили из инкнесских фамилий (согласно глупым древним легендам в инкнессах течет кровь правящей династии, не зря в иерархии родов они стоят на вершине), что наложило огромный отпечаток на их мировоззрение и отношение к людям, стоящим ниже их. Их гордыню, тщеславие и стремление к самолюбованию не переплюнули бы и подобные пороки семьи правящего Великнесса — Алексея 3 Миротворца, хотя о нарциссизме и эгоизме его дяди Константина, например, ходили легенды. Тщеславие и стремление возвыситься позволили этим двум людям без малейшей толики любви по отношению к друг другу или собственным детям создать очень крепкий тандем. Несмотря на исключительно меркантильные истоки своих поступков, они тем не менее произвели на свет двух дочерей: Марию (названную в честь матери) и Екатерину (поименована в честь известной прапрапра… , вышедшей замуж за младшего принца из великнесского дома) и гордость их семьи, наследника фамилии — сына Георгия. Появление в ее доме только одного из супругов изрядно озадачило и даже напугало Катю. И хотя строгую мать с ее вкрадчивыми уговорами и лживой двойной философией она изрядно побаивалась, непреклонный и вспыльчивый отец порой наводил на нее гораздо больший ужас.

Аристарх Ляпецкой оглядел дочь внимательнейшим образом и сам налил себе вина.

— Рассказывай.

— Что?

— Почему сказала, что не беременна.

Катя не скрывала своего удивления.

— Как есть, так и сказала.

Инкнесс нахмурился. Бокал с вином со стуком был поставлен на стол, за которым они сидели.

— Отчего так уверена?

Катя покраснела.

— У женщин есть свои способы узнавать такие вещи.

Катерине хотелось закрыть лицо ладонями. Стыд-то какой! Говорить о подобном с собственным отцом!

Аристарх замолчал. Посмотрел за окно, на дочь, опять за окно.

— Пришлю доктора, — сказал он наконец после некоторых раздумий. — Посмотрит.

Катя почувствовала себя помидором. Щеки пылали.

— Не стоит. Я…

— Стоит! — широкая мужская ладонь хлопнула по столу так, что чашки с блюдцами подскочили, жалобно звякнув. — Еще как стоит! Тут дело не чисто, и кто виноват, я выясню.

Он встал, возвышаясь над ней огромной горой, и прищурил глаза, словно пытался рассмотреть доказательства ее виновности. Дочь вжалась в спинку кресла. Все свои возражения она проглотила в тот же миг.

Ляпецкой поправил одежду и посмотрел на часы. Сел.

— Я навел кое-какие справки. Юрист мужа твоего мне известен, я на днях его навещу. И нескольких других. Примешь того, которого найму, и передашь ему все бумаги. Поняла?

Катя активно закивала. Говорить она была не способна.

— Разберусь с делами в столице, съезжу в восточную область, к одному товарищу, проконсультируюсь по твоему делу. Надеюсь, следствие не успеет закончиться за это время, — мужчина чему-то усмехнулся и довольно потер ладони. — Теперь-то мы устроимся, как положено! Не зря, не зря я этому торгашу тебя сосватал!

Он наклонился вперед и одобрительно потрепал ее по щеке. Кате тут же захотелось умыться.

— Что ж, мне пора. Дела не ждут.

Инкнесс Ляпецкой покинул дом дочери в весьма приподнятом настроении. Проводила его Екатерина лично. Закрыла за отцом дверь и с невероятной злостью лязгнула ночным засовом.

Чтоб он провалился! Вот сию секунду! Под землю, что еще почему-то соглашается носить на себе этого человека!!!

Катя упрямо сжала зубы, пытаясь не расплакаться. Ничего. Ничего не отдаст! Ни гроша! Что он ей сделает? Она может быть самостоятельной! Нет такого закона, чтоб вдове отец указом был! И слушать она его не станет! Ни за что!

Катерина быстрым шагом направилась в столовую. Время ужина. Слезы спрятать, волосы поправить. Глубоко вдохнуть. Да что может ее отец? У него и денег-то своих нет…

Успокоиться не вышло. В голове билась одна мысль: «А если может?»

Через неделю юрист мужа пожелал не заниматься более делами вдовы покойного. Екатерине объяснили, что против нее ничего лично не имеют, однако настойчивость и агрессивное поведение ее родни вынуждают преданного семье Мережских человека отказать инкнессе в помощи.

— Я так работать не могу! — заявил ей прямо после долгих витиеватых увещеваний господин Римский и вежливо проводил до двери, пообещав остаться ей другом. Но не помощником. Николай, прознавший об этом в тот же вечер, злорадствовал весь ужин.

— Ты никому больше не нужна, — злорадно сообщил он ей, попивая вино. — Ни один юрист тебе не поможет. Дурная слава, отсутствие связей и денег отпугнут их похлеще твоих родственников. А мне Римский не откажет. В память об отце. Клянусь, я отберу у тебя все. Каждую монету, которую он на тебя потратил. Ты даже свое приданное не отсудишь.

Екатерина посматривала на пасынка насмешливо и загадочно молчала. Ее самообладания однако хватило ненадолго, и вскоре она ушла на кухню составить меню на завтра. До кухни она правда не дошла. Заперлась в какой-то хозяйственной каморке и расплакалась, усевшись на пыльные сундуки.

Ей очень хотелось быть находчивой, сильной и независимой.

Но она была слабой.

— Не могу ничем помочь, — сказал мужчина с седыми висками и даже сделал вид, что сим фактом он очень огорчен.

— Да-да, у меня были ваши родители, — засуетился вокруг посетительницы плутоватого вида мужичок, и Екатерина, так и не сев в предложенное кресло, сразу откланялась.

— В смерти вашего мужа слишком много неясного! — заявил безапелляционным тоном сухопарый старик. — Мы не можем рисковать добрым именем конторы…

Николай оказался прав. Так или иначе, но ей отказали во всех местах, где она побывала за последние пару дней. Екатерина выписала кучу книг по юриспруденции и экономике, но сколько не пыталась, ничего не могла в них понять. Она, конечно, обошла далеко не всех юристов города, но десятка провалившихся попыток ей хватило, чтобы пасть духом.

Через два дня, проведенных в отчаянии, она неожиданно получила странное письмо:

Катя бы подумала на Михаила, но девичья фамилия Лизы начиналась на К — Климская, а не на А. Оставалось только гадать, кто обещает приехать и к кому: к ней или Николаю? И что от этого нежданного гостя ожидать: худа или добра?

Следователь пока больше не заходил. Улыбчивый Талькин тоже больше не появлялся, но прислал корзину пирожных с благодарственным письмом. Николай был занят приготовлениями к Офицерскому балу, назначенному на День Золота. Листья на деревьях желтели, могила мужа зарастала, время оглашения завещания приближалось (теоретически), следствие топталось на месте (практически).

События столицы проходили мимо Екатерины, погрузившейся в тяжкие раздумья и тревогу. От Лизы вестей не было, самообучение ничего не давало, неразобранные бумаги, привезенные ей из конторы Римского после злополучного разговора, громоздились высокими стопками на всех горизонтальных поверхностях кабинета, требуя ее внимания, а единственное, что она могла с ними сделать сама без помощи юриста — это сжечь в камине. Иногда ей так и хотелось поступить. Продать драгоценности, бросить все, и уехать куда-нибудь далеко-далеко. В глушь. Купить маленький домик с парой клумб…

На этом моменте инкнесса часто обрывала свои мечтания. Что толку думать о несбыточном? Даже если она все продаст, куда она поедет — одинокая женщина без сопровождения и с кошельком, полным денег? Можно, конечно, нанять спутников для охраны, но кто гарантирует что они сами не убьют ее за первым поворотом? Или еще хуже… Нанять компаньонку — тот же вопрос доверия. К тому же в случае опасности нет особой разницы одна слабая женщина будет отбиваться или две — они изначально обречены на поражение. Был бы у нее добрый брат…

Катя вспомнила маленького Георгия. Белокурого очаровательного мальчика, над которым тряслись оба родителя (наследник же!), стоило ему разок чихнуть. Озорного требовательного подростка, которому нанимали лучших учителей по военным искусствам, танцам и прочим необходимым в высоком обществе вещам (залезая в долги, но не желая экономить на единственном сыне). Высокомерного, самовлюбленного юношу, пытающегося копировать поведение отца, но делающего это пока довольно неуклюже. На долю сестер никогда не выпадало столько внимания и заботы, сколько уделялось Георгию. Ему с детства все прощалось. Прихоти наследника исполнялись с особым рвением. Причем часто за чужой счет — так место в Великокняжеском корпусе ему было куплено за деньги Евстафия.

За эти три года из-за частых разъездов мужа Катя виделась с семьей довольно редко, что ее очень даже устраивало. Если кто-то из родных ее навещал, это могло означать только одно: ей скажут попросить у мужа то-то и то-то. Катерина постоянно доказывала родне, что супруг — человек деловой, и ее лепет слушать не станет, но те отказывались в это верить. Когда что-то получить не удавалось, на нее сердились и обвиняли ее в бессердечности и безразличии к делам семьи. Когда отцу удавалось каким-то образом склонить Мережского к положительному ответу (возможно путем обмена по принципу «услугу за услугу», но точно этого Катя не знала, она не сильна была в подобных играх), то на нее смотрели, как на ни на что негодную дочь. «Ну, подольстись вечерком, — сказала ей как-то мать, — не будь дурой. Сложно тебе отцу поспособствовать?» Катя в тот раз чуть не поругалась с родными. После материных нотаций так вскипело в груди, такая злость и обида ее взяли, что закричать захотелось на весь дом. Но инкнесса сдержалась. Не умела она ругаться. Как не умела и ластится. Впрочем, она и не собиралась этого делать.

Таким образом, за годы замужества Екатерина освоила стиль поведения «молчу и делаю по-своему». Тогда она принадлежала Евстафию, и не могли родители ей ничего сделать в его доме. А теперь…

Сердце заныло. Неужто никогда-никогда ей не выбраться из-под чужой власти?

В подобных раздумьях Катя провела не одну ночь. Тем более, что сны ей в последнее время снились тяжелые, темные, хоть вообще спать не ложись. Не спала она и в день бала. За окном шумел и веселился народ, в камине трещали дрова, душа мучилась предчувствием беды. Вдова долго ворочалась в кровати, и после очередного взрыва хохота, донесшегося с улицы, встала и накинула халат.

Звякнул колокольчик от входной двери. Екатерина, направляющаяся к библиотеке, услышала знакомый голос Аглаи и незнакомый какого-то мужчины. Спора не было, но вдова запахнула халат и направилась в прихожую.

— Аглая, кто там?

Экономка посторонилась, впуская внутрь мужчину.

— Юрист. К вам. Хотел оставить записку и уйти. А я подумала, где ж он ночлег найдет в такое-то время, да еще в канун праздника? Что у нас, переночевать негде?

— Здравствуй… те.

Чуть сутул, худощав, глаза серые, волосы — русые, и весь вид чрезвычайно мрачный. Он не сильно изменился с их последней встречи.

— Здравствуйте. Аглая, это Михаил Климский, юрист и друг… семьи. Посели его в приличные комнаты.

Лизин брат усмехнулся на слове «друг».

— Инкнесса, вы считаете, это нормально — жить в одном доме с мужчиной через несколько недель после смерти мужа?

Вдова, пребывающая до этого момента в некоторой полусонной растерянности, выпрямилась и отчеканила:

— В этом доме много мужчин. Конюх, например. Чернорабочие. Слуга Николая. Мне их уволить? А чистить дымоход и кормить лошадей самой? Пасынка мне тоже выгнать? Вы здесь… в должности секретаря. И как наемный работник имеете право на стол и спальное место. Однако, можете идти ночевать на улицу, если там вам удобнее.

— Определитесь, «друг» или «рабочий».

Взгляд его выражал презрение и насмешку одновременно.

— Вы прекрасно знаете, что вы, как родственник Лизы, всегда можете рассчитывать в моем доме на гостеприимство. Однако, лично для меня вы — нанятый работник, и, хотя она прислала вас с самыми лучшими намерениями, я считаю, нам будет комфортнее общаться как людям малознакомым, связанным только заработной платой. Которую мы завтра же и обсудим. Спокойной ночи.

Екатерина развернулась к обидчику спиной и вышла из комнаты.

— Вы решайте уже, с какой стороны двери ночевать собираетесь, — недовольно проворчала Аглая. Михаил посмотрел на темную полуночную улицу и снял шляпу.

— Ведите.

Михаил Климский не был человеком ни злым, ни бесчестным, однако к семье Ляпецких он уже несколько лет питал далеко не самые добрые чувства и был о них столь же невысокого мнения, как и они о нем. С семьей инкнесса он сошелся через сестру Лизу, которая подружилась с сестрами Ляпецкими Екатериной и Марией. Мария, старшая дочь в семье, представляла собой в ту пору жизнерадостную и красивую девушку. В ней удачно сочетались, казалось бы, несочетаемые черты: смешливость и любовь к поддразниваниям — с деликатностью, нежность со стойкостью суждений… по крайней мере, тогда ему так казалось.

Он не мог не влюбиться в столь очаровательную особу. И в чувстве своем отнюдь не был одинок — Мария отвечала на его признания с пылкостью первой влюбленности. Некоторое время оба почитали себя счастливейшими людьми на свете, затем состоялось объяснение с родителями…

Михаил никогда не забудет той сцены в кабинете. Как величественно принял его инкнесс, только что вернувшийся с конной прогулки, как радостно кивала Мария, подбадривая его, как лились из уст слова — трепетные, нежные, сильные, как его избранница. По мере того, как Михаил говорил, лицо инкнесса багровело, а рука с кнутом подрагивала. Наконец он вскочил с кресла и перебил просителя.

Речь Ляпецкого была полна ярости, гнева и оскорблений. Предложение руки и сердца было не только отвергнуто, но и высмеяно. Оказывается, «безродному нищему пустомеле» даже думать о подобном союзе не положено. Род, в жилах которого течет кровь великнесской семьи не опозорит себя подобным союзом! От полноты чувств инкнесс периодически взмахивал кнутом и два раза попал по Михаилу — один раз по руке, другой по лицу, чуть не задев глаз. Однако, заметив свою оплошность, мужчина только рассмеялся и принялся бить юриста прицельно. Таким образом Климский и покинул дом — пытаясь не попасть под удар кнута.

Ни одна приличная семья так не поступила бы. Об одобрении их союза родителями невесты теперь нечего было и думать. И Михаил придумал план побега. Учтено было все до мелочей. Кроме одного.

Мария отказалась.

— На что мы будем жить? — спросила она.

— А как же пышная свадьба? — запротестовала она.

— У тебя лицо теперь некрасивое! — сказала она.

Отвернулась обиженно и повторила слова отца про неравенство положений (Климские были всего лишь благородиями — младшая ступень дворянского сословия), отсутствие возможности содержать жену достойно и прочие глупости.

— Я люблю тебя. И сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива. Разве этого мало? — спросил Михаил, прикрывая рубец на щеке ладонью.

Оказалось, мало.

Через два месяца девушка, давшая ему слово быть вечно его, вышла замуж за богатого князя Ивлеева.

С тех пор семейство Ляпецких могло вызвать у Михаила только ненависть и зубовный скрежет. Сильнее его отвращения к этим людям была только любовь к сестре, которая и заставила его попытаться разобраться в делах покойного Мережского. Он пообещал Лизоньке помочь ее подруге — он выполнит обещание. Ради ее спокойствия. В бумагах вдовы он наведет порядок, но если она замешана в убийстве мужа — он не намерен ее покрывать!

Михаил потрогал шрам на щеке, теперь уже почти незаметный, и принялся разбирать вещи.

Он готовился к бою. К бою с бумагами, с инкнессой и с самим собой.

Лес был полон теней. За каждым ссохшимся деревом прятался едва различимый силуэт. Голые ветви пытались схватить Екатерину за подол или рукав платья, зловеще поскрипывая в гробовой тишине. «Это кладбище?» — подумала инкнесса, пытаясь отыскать глазами тропинку, и тут же перед ней появился Евстафий.

— Где ты бродишь? — сдвинул он сурово кустистые брови. — Иди ко мне!

Муж протянул к ней руки…

Катя замешкалась. Как они сюда попали? Где слуги? Почему у Мережского из уголка рта течет кровь? Как тогда, когда он… умер…

Вдова отступила на шаг назад. Промышленник задумчиво огладил бороду. Ей показалось, что он вдруг стал меньше ростом.

— Не люб, значит?

Они никогда не говорили на эту тему при жизни. Он ее замуж брал отнюдь не по любви — а за влияние, которое отец мог оказывать как член Великого совета. Инкнесс Ляпецкой имел от этого союза свою выгоду: выдал ее почти без приданного и не однократно пользовался деньгами родственника для решения семейных проблем. Когда у одного есть деньги, а у другого власть, которую дает титул, о чувствах девчонки семнадцати лет вряд ли кто-то будет задумываться…

Что ж теперь спрашивать? Он знал, что покупал три года назад.

Катя молчала. Зашелестели негодующе деревья. Но как? Чем? Если ветви у них совершенно голые?

Екатерина в испуге подняла на мужа глаза. Он ушел в землю почти по пояс.

— Ты была плохой женой, — сказал он.

— Неправда! — выкрикнула Катя и воронье поднялось с ветвей, закружилось над лесом темной тучей, зловеще каркая над их головами.

Она была хорошей женой! Не доставляла хлопот, выполняла свои обязанности, терпела, даже если было тяжело…

Стоило ей на секунду отвлечься на ворон — и муж исчез. За спиной что-то (кто-то?) заскрипело, по лесу пронесся волчий вой…

Катя обернулась.

— Как ты стоишь?

Мать смотрела с укоризной.

— Что это на тебе надето? Разве инкнесса может позволить себе выглядеть подобным образом?

Вдова посмотрела на свои ноги. Платье было грязным и рваным, босые ступни утопали в грязи по щиколотку.

— Иди ко мне! — сказал Евстафий. Из земли прямо рядом с ее ступнями появилась когтистая рука.

Екатерина попыталась отскочить, закричала… и проснулась.

На ее подушку падал первый луч солнца.

— Сон, — она села в кровати, осмотрелась. Комната имела самый обычный вид. — Просто кошмар.

Дрожащими пальцами девушка потерла глаза, ущипнула себя несколько раз.

В углу что-то зашевелилось.

Екатерина вскочила с кровати и кинулась к окну, одним движением распахивая тяжелые портьеры.

Ничего. Никого.

— Показалось.

Звук собственного голоса не успокаивал, а раздражал. Тени в спальне вдруг стали казаться зловещими.

Мережская не выдержала: обула домашние туфли, накинула халат и почти бегом покинула комнату.

Люди нашлись на кухне. Аглая раздавала указания заканчивающим ранний завтрак слугам.

— Ой, госпожа! — всплеснула она руками, завидев хозяйку. — Вы уже встали? Сейчас Ульяна принесет все для умывания! Через полчаса и завтрак будет подан!

— Не надо, — поспешно заявила Катя. — Завтрака не надо. Я… поем в столовой.

Экономка кивнула и хотела было уйти отдать распоряжения слугам, но Екатерина вдруг поинтересовалась, что в сегодняшнем меню (хоть сама вчера его составляла), а затем стала расспрашивать, кого родила сестра Аглаи — мальчика или девочку, как назовут, посетовала на холодную погоду и возможный неурожай. Женщина смотрела на нее удивленно. Не то, чтобы хозяйка никогда не интересовалась жизнью слуг, но таких долгих и странных разговоров она до сего дня ни с кем не вела. Заметив удивление и интерес в глазах собеседницы, Екатерина сконфузилась и замолчала. Аглая вежливо ждала. Мережская собралась с духом и, поблагодарив экономку за хорошую работу, отправилась к себе. Возвращаться в спальню не хотелось, но там уже ждала с горячей водой Ульяна: чужое присутствие успокоило инкнессу и к завтраку она спустилась, хоть и с головной болью, но по крайней мере без дрожащих рук.

Николай встретил ее сердитым взглядом.

— Почему накрыто на троих? — спросил он. Мачеха посмотрела на экономку.

— Так юрист же… — виновато развела руками та.

Екатерина задумалась. Кажется, она не успела дать какие-либо распоряжения на это счет…

Открылась дверь. Михаил вошел, чеканя шаг, и обозрел всех присутствующих.

— Доброе утро.

Сказано это было таким холодным тоном, что в доброте этой части дня приходилось серьезно усомниться.

Катя поздоровалась в ответ, Николай сверлил мужчину злым взглядом.

Аглая показала гостю его место.

— Я уже поел на кухне, — сообщил тот с намеком и обернулся к инкнессе:

— Где мне вас ждать?

— В кабинете, — выдавила она, одной рукой касаясь виска. Юрист вышел, Аглая поспешила следом — показать искомую комнату. Мачеха и пасынок остались наедине.

— Не успело тело отца остыть… — начал юноша, гневно сверкая глазами, но продолжить не успел — вошла Ульяна с подносом.

— Это мой новый юрист, — инкнесса невозмутимо занялась едой, не смотря на собеседника. Спокойствие это давалось ей нелегко: голова после кошмара болела все сильнее, и чувствовала она себя как натянутая до предела струна. Чуть тронешь — и порвется.

— Именно поэтому он поселен на хозяйском этаже, а не на служебном?

Куда именно поселить позднего посетителя, Екатерина ночью никаких распоряжений не оставила и, видимо, экономка, услышав заветное слово «гость» определила его не во флигель для слуг, а на жилой этаж дома, сочтя, что именно это и подразумевалось под приличными комнатами. Надо бы быть повнимательнее… Впрочем, Климские дворянский род, пусть и всего лишь благородия, так что Михаил вполне имеет право на гостевую комнату, нарушения этикета здесь нет.

— Если это имеет значение, я не давала подобных указаний на его счет, — поделилась мачеха своими размышлениями с юным офицером. — Видимо, Аглая сочла его гостем, потому и отвела ему гостевую комнату.

— Через две от твоей? — ехидно уточнил пасынок.

Катерина посмотрела ему прямо в глаза.

— И от твоей. Неужели офицер не сможет защитить честь дамы в собственном доме?

Юноша покраснел и отвел взгляд. Честь мундира для него значила очень много. Не потому что ему нравилось служить — потому что это было престижно.

«В этом он весь в отца, — подумалось Кате. — Все должно приносить выгоду». Но отец его лежал в сырой земле, иначе юноша так развязно себя с ней не вел. Ах, Евстафий! Зачем тебе был нужен этот брак? У тебя же сын совсем заброшен…

Вилка со звоном легла в тарелку. Юноша встал.

— Приятных танцев на костях моего отца, — он отвесил ей глубокий поклон и строевым шагом покинул столовую. Вдова почувствовала небывалое облегчение — можно было поставить локти на стол и обхватить гудящую голову холодными ладонями.

— Госпожа, все в порядке?

Ульяна же здесь!

— Да. Спасибо. Можешь убирать.

Екатерина выпрямилась и встала. На мгновение в глазах потемнело, и ей пришлось схватиться за стол. Три бессонные ночи давали о себе знать. Надо выспаться. Срочно. Но сначала — пережить этот день. Вдова направилась в противоположное крыло.

Кабинет пах мылом, словно его убирали как раз перед ее приходом. Мережская поморщилась и села на стул мужа. Михаил отложил газету и впился в нее суровым взглядом.

— Что именно вы от меня хотели?

Инкнесса глубоко вдохнула.

— Мне надо привести в порядок дела мужа, его бумаги. Пока завещание не оглашено и новый хозяин не вступил в права мне следует, как сказал господин Римский, «сделать процесс наследования как можно более прозрачным». Как жене — разобрать его бумаги, как возможной наследнице — сделать это так, чтобы ко мне не было претензий.

— А они могут возникнуть?

Вопрос был с намеком.

— Надеюсь, вы достаточно компетентны, чтобы этого не случилось.

Климский побагровел.

— Вы…

— Теперь перейдем к вопросу о зарплате. За каждый день работы вы будете получать как среднестатистический юрист столицы. Вот, ознакомьтесь с договором.

Мужчине протянули стопку листов. Он взял ее и углубился в чтение. Составлен документ был немного коряво, но старательно.

— И кто это сочинил?

Екатерина заволновалась.

— Я. Очень плохо?

Он удивился. Женщина с деньгами стала утруждать себя написанием серьезной бумаги? Странно это. К тому же, бумага написано средненько, а не ужасно — а это значит, она пыталась разобраться в вопросе. Хоть и не особо преуспела в этом.

Пока Михаил размышлял, Мережская с ужасом ждала его приговора.

— Сойдет, — наконец вымолвил он, и расписался на каждом листе. Инкнесса облегченно выдохнула и взяла договор из его рук. Пальцы у нее были холодные.

— Как желаете получать оплату: еженедельно или по окончании дела?

— Это непринципиально. Давайте лучше уточним объем работы.

Екатерина огляделась. На диванчике в углу, на столе, стуле, полках лежали бумаги.

— Да… вот объем…

Михаил тоже осмотрелся и вздохнул.

— Где я могу расположиться?

— Наверно, лучше всего здесь… — неуверенно протянула Катя.

— А вы?

— Я… мне в общем-то не особо нужен кабинет…

В дверь постучали.

— Да.

Ульяна просунула в дверь голову.

— Там эти пришли… — туманно выразилась она. Мережская встала.

— Если понадобятся разъяснения, слуги меня найдут.

Климский кивнул и, проводив хозяйку дома задумчивым взглядом, принялся за работу.