Наслаждения

Глава 1

Солнце сползало в море; горы, окружавшие город, медленно меняли цвет; воздух быстро наливался прохладой.

Абдул Кадир неторопливо шел по Сиди-Буарракия, размышляя о том, что совсем уже близко, отсюда ровно через квартал, его ждет невероятно выгодная сделка. В конце концов, девушка — девственница и очень хороша собой.

Так что с богатенького европейца, этого французского барона, можно слупить кругленькую сумму. Впереди Абдул Кадира тянулся караван берберов, возвращавшихся с базара в свои горы на неспешно вышагивающих маленьких осликах. Зажглись огни неоновой рекламы, разноцветно заплясавшие, словно капли серебряного дождя, на монистах и браслетах, спрятанных в складках женских одежд.

Вдоль дороги ровными рядами выстроились пальмы, мерно раскачивающиеся в такт порывам раннего вечернего бриза, налетавшего со Средиземного моря. Очень скоро Кадиру надоело плестись за берберами и он обогнал караван, что, впрочем, было несложно, поскольку изнуренные долгим и жарким днем ослы напрочь отказывались торопиться.

За поворотом начинался подъем на Олд-Маунтин-роуд, и Кадир замедлил шаг. Оказавшись наверху, он остановился.

Теперь огни города оказались внизу, мерцая и танцуя, словно блуждающие огоньки, на темно-фиолетовой поверхности ночного моря. Открывавшееся взору зрелище было поистине волшебным. Предгорья Рифа покрывали зеленые пятна низкорослого кустарника; время и морской ветер и здесь потрудились на славу, заставив изогнуться всегда гордо-прямые кипарисы. Но Кадира мало интересовало то, к чему так стремились и чем так восхищались туристы, приезжающие с единственной целью — погрузиться в экзотику загадочного, волшебного города. Не тронул его и доносившийся из старого города настойчивый призыв муллы к вечерней молитве.

Несмотря на теплый вечер, Кадиру было прохладно в его серо-голубой джеллабе[1], как нельзя лучше подчеркивавшей его крепкое телосложение — сильные руки, широкие плечи и чересчур мощный для столь низкого роста торс.

В другой стране Кадир непременно стыдился бы своего роста, но в арабском мире, к которому он принадлежал, рост особого значения не имел. В расчет принималось только мужское начало, а Кадир был мужчина что надо.

С моря веяло вечерней прохладой, отчего извечные запахи Медины — ладан, свежее мясо, ослиный навоз, кофе и мятный чай — становились гуще и слаще. Временами даже казалось, что еще чуть-чуть, и воздух можно будет зачерпнуть руками. Но опять же ничто это не занимало кутавшегося в грубую ткань Кадира. Он был слишком занят расчетами суммы, которую следовало запросить у барона. Руководствуясь только ему одному понятными математическими выкладками, Кадир пришел к выводу, что цена составит ровно сто тысяч дирхамов[2]. Спускаясь к мерцавшему огнями городу, полностью погруженный в свои мысли, он даже не обратил внимания на чуть было не сбивший его автомобиль.

Кадир резко свернул на улицу, зажатую между белевшими в ночи двумя рядами стен, за которыми прятались шикарные виллы богатых европейцев. Не глядя по сторонам, он продолжал свой путь, пока не остановился у высоких решетчатых ворот. Его впустил высокий человек в тюрбане и серой джеллабе. Он велел Кадиру подождать.

Стоя в мраморном холле, Кадир нетерпеливо переминался с ноги на ногу, разглядывая развешенные по стенам большие картины в дорогих золоченых рамах. «Обстановочка что надо, — довольно усмехаясь, думал Кадир. — Если правильно начать разговор, то деньги у меня в кармане…»

— Ты позволишь оставить тебя ненадолго?

Барон Андре де Сен-Клер поднялся из удобного мягкого кресла. Какое-то время он молча смотрел на огонь, пылавший в облицованном мрамором камине. На красивом лице барона вспыхнуло выражение глубокого раздражения.

— Забавно. Опять этот человек. Даже не представляю, что ему от меня надо. Впрочем, уверен, беседа займет не более пяти минут.

Николае Чамберс пожал плечами и сделал очередной глоток бренди.

— Не беспокойтесь, старина. Я отлично здесь себя чувствую. С вами или без вас.

Андре вышел вслед за слугой из кабинета в холл. Сайд, высокий, худощавый марокканец, служил у Сен-Клера уже четыре года, с того самого времени, как была куплена эта вилла. Чернильно-черные глаза Сайда улыбались редко и еще реже говорили о том, что у него на уме. Острый с сильной горбинкой нос и сходившиеся над переносицей густые черные брови придавали Сайду суровый, а порой и просто угрожающий вид. Но несмотря на отсутствие юмора, Сайд был образцовым дворецким. Если бы вместо тяжелой голубой джеллабы и белой каффие[3] Сайд носил визитку и узкие брюки, он мог бы дать фору любому дворецкому-англичанину — и немалую, поскольку никогда не распространялся о личной жизни своего хозяина или же о своем к нему отношении.

Оказавшись в холле, Андре жестом отпустил слугу, и тот молча поспешил удалиться.

— Чем обязан столь неожиданному визиту? — обратился к поклонившемуся в знак приветствия гостю Андре.

— Надеюсь, вы великодушно простите мое вторжение, но вопрос, который я хотел бы обсудить, лучше всего обсудить лично… с глазу на глаз. — Кадир многозначительно приподнял бровь, беглым взглядом обвел комнату и, не обнаружив в ней свидетелей разговора, продолжил:

— Вы все еще желаете купить Ясмин?

От прямоты поставленного вопроса Андре на секунду растерялся, но тут же, правда, совладал с собой.

— Вы хотите сказать, что решили заставить ее начать работать? — спросил Андре, пытаясь не выдать охватившего его ужаса.

— Время пришло. Вы так не считаете? Но разумеется, если ваши намерения изменились, вы всегда можете заказать себе право первой ночи. Может быть, этого будет достаточно, а?

Несмотря на то что Кадир говорил с нарочитой небрежностью и якобы в простодушном восхищении по-прежнему разглядывая картины, он ни на минуту не выпускал из поля зрения Сен-Клера. Увидев в глазах барона знакомую дьявольскую вспышку, Кадир решил не упускать благоприятного момента. Европейцы, посещавшие публичный дом Кадира, всегда развлекались вволю. Но Кадир знал, что большинство его клиентов гневно осуждают происходящее в стенах известного особняка. У себя дома они утверждали, что питают отвращение к покупке и продаже живого товара, но, кажется, не очень-то мучились угрызениями совести, пользуясь услугами этого самого живого товара. Классический пример светского лицемерия.

Кадир не понимал, зачем барону Ясмин, да его это особо и не занимало: какими бы ни были соображения этого богача, он намерен торговаться до последнего дирхама. Кадир заплатил за Ясмин несколько больше, чем стоила просто красивая девочка: она была родом из Рифа, а значит, вполне реально продать се за очень хорошие деньги. Бедный дед-простак понятия не имел об истинной цене внучки. На какое-то время Кадир задумался о том, что порой нелепая и на первый взгляд несущественная причина заставляет людей совершать непоправимые глупости. Будучи торговцем человеческой плотью, он смотрел на этот предмет совсем не так, как обычные люди. И судил о нем по-своему.

Кадир рассматривал Ясмин Карим как хорошее вложение капитала и, думая о се деде, поражался человеческой тупости. Дед не хотел держать Ясмин у себя в доме, поскольку девочка была полукровкой: мать ее когда-то оказалась не в том месте и не в то время — имела несчастье быть изнасилованной американским солдатом. Подобные вещи после упразднения Танжерской международной зоны, когда Франция и Испания признали независимость Марокко, встречались не так уж и редко. Это произошло в 1956 году, тогда же в Танжере началась невероятная суматоха. Страшно вспомнить, что творилось: наводнявший город разношерстный люд пытался всеми правдами и не правдами найти себе новое место под солнцем.

Когда мать Ясмин была уже не в силах скрывать свою беременность, она потеряла место служанки и вернулась домой, где и родила дочь. Семья, разумеется, не признала девочку. Мать Ясмин старалась защитить дочь от гнева родственников, посылая ее пасти коз или собирать хворост, находила любое другое занятие, лишь бы избавить свое дитя от издевательств, ведь Ясмин была неполноценной марокканкой, да к тому же еще девочкой. Потом мать умерла от туберкулеза и некому больше было защищать Ясмин. Дед относился к внучке с откровенным презрением, считая сам факт ее рождения оскорбительным для семьи Он не чаял сбагрить с рук эту чужеземную красавицу, от которой одни убытки. Даже замуж ее никто бы не взял — какой глупец позарится на полукровку!

Кадир же знал цену Ясмин. Критерии у него, разумеется, были совершенно другие. То, что для старика было убытком, для него стало прибылью.

— Ясмин стоит сто тысяч дирхамов, — мягко заметил Кадир. — Столько я заработаю на ней уже за первый же год.

Андре побледнел.

— Mon Dicu![4] Но это почти семьдесят пять тысяч франков!

— Считайте это калымом за невесту.

Кадир улыбнулся, обнажив ряд неровных желтых зубов. Ему было интересно, станет ли барон торговаться, и потому он внимательно смотрел на Сен-Клера, пытаясь определить, насколько сильно тот желает Ясмин.

— Sacre bleu![5] — уставившись невидящим взглядом на носки своих туфель, мрачно пробормотал барон.

Слегка дрожащим и пальцами Сен-Клер попытался пригладить свою шевелюру, но начинавшие седеть на висках кудри не желали слушаться. На лбу Андре выступили капельки пота. Он представил себе Ясмин работающей в борделе Кадира или, еще хуже, проданной в один из бесчисленных грязных притонов Касбы и почувствовал почти физическую боль. Мысль о таком исходе заставляла Ссн-Клера напрочь позабыть о рациональности, и Кадир прекрасно это понимал.

— Ну хорошо. Сто тысяч дирхамов.

— В золотых монетах, если не возражаете. — Лицо Кадира расплылось в широкой улыбке. — Хотя я и деловой человек, но у владельца публичного дома, как правило, нет расчетного счета в банке. — Кадир хихикнул, довольный собственной шуткой; у него сразу поднялось настроение: барон даже не пытался торговаться. — Между прочим, я слышал, что золото в этом году станет весьма выгодным капиталовложением, — стараясь соответствовать собственным представлениям о светскости, заметил Кадир. — Цены на него очень скоро вырастут, причем намного. Подумайте, может, и вам стоит прикупить золотишка?

Взмахом руки Андре отверг совершенно неуместный финансовый совет Кадира. И без того факт беседы с этим человеком был для него ужасен. К тому же закончить столь неприятный разговор болтовней о капиталовложениях казалось Сен-Клеру абсолютной нелепостью.

— Когда? — спросил Андре.

— Завтра вечером.

— Хорошо. — Барон рассеянно повернулся, но, не желая нарушать правила хорошего тона и задевать самолюбие Абдул Кадира невниманием, помолчав, добавил:

— Итак, до завтра.

— Благослови нас Аллах! — поклонился Кадир, открывая тяжелую резную дверь. — Не стоит звать вашего человека. Я сам закрою за собой ворота.

Андре медленно вернулся в гостиную. После захода солнца заметно посвежело, и Ник положил в очаг еще несколько поленьев. Теперь в камине бушевало пламя; длинные тени скользили по толстым восточным коврам, устилавшим мраморный пол; портреты в золоченых рамах и гобелены то меркли во мраке ночи, то вдруг ярко освещались вспышками огня.

— Проблемы? — поинтересовался Ник, увидев озабоченное лицо Андре.

— Незначительные, — коротко ответил тот. — Приходил Абдул Кадир.

— Сводник из «зоко-чико»? — неожиданно живо заинтересовался гость, подавшись вперед в своем кресле. — Звучит интригующе, старина. Что-нибудь, чем ты хотел бы поделиться со старым приятелем?

— Нет-нет, — мрачно ответил Андре. — Ничего подобного. Он приходил потому, что я собираюсь выкупить Ясмин.

— Ясмин? Боже праведный, старина, зачем? — Ник был шокирован. — Разве не проще платить за се короткие визиты?

— Нет, — с нескрываемой горечью в голосе ответил Андре. — Даже подумать страшно, что ждет ее впереди, если она останется в этом борделе.

— А чем эта маленькая шлюха отличается от других? — поинтересовался Ник, пристально глядя на Андре. В его вопросе сквозило любопытство. — Она же еще не начала работать, и ты не можешь знать, чего она стоит.

— Ясмин очень смышленая девочка. У нее удивительно живой взгляд. Мне кажется, что если малышку подтолкнуть, то она семимильными шагами пойдет в гору.

Понимаешь, о чем я? Кроме того, грустно думать, что искорки в этих глазах погаснут…

Ник громко рассмеялся.

— Искорки! — саркастически заметил он. — Соглашусь с тем, что девочка не без огонька. Но это говорит скорее о ее темпераменте, а не об умственных способностях.

— Не будь задницей! — раздраженно произнес Андре. — Ты знаешь, что я имею в виду.

— Конечно. Я же не полный идиот. — Ник покачал головой. — Насколько я понимаю, ты считаешь себя человеком, способным сохранить этот, как тут было сказано, удивительно живой взгляд, а? — Ник рассмеялся. — Какое помпезное самовозвсличивание!

Задетый за живое словами собеседника, Андре нахмурился.

— А тебе-то какое дело? Или ты тоже дожидаешься Ясмин?

— А вот теперь задница — ты. — Ник слегка пожал плечами. — Но неужели тебе надо покупать девочку? Это же глупо! Можно подумать, что ты собираешься на ней жениться, дурачок.

— Не вижу ничего смешного.

— А я вижу. Впрочем, не все ли равно? Живой товар — не такое уж плохое капиталовложение.

— Тебе не надоело паясничать? — Андре брезгливо поморщился. — Меня шокирует работорговля, и ты это прекрасно знаешь. — Он покачал головой и, помолчав, добавил:

— Поверь мне. Ник, это совсем не то, о чем ты думаешь. Я всем сердцем хочу освободить Ясмин.

— Освободить? В жизни не слыхал подобной либеральной чуши. Неужели ты не понимаешь, что в такой стране, как эта, свобода не будет для нее благом? Что, спрашивается, она станет делать со своей свободой? Найдет место продавщицы в какой-нибудь лавчонке? Ерунда! Здесь это нереально. Единственно возможный вариант для Ясмин вернуться в публичный дом к Кадиру или к кому-то другому и стать проституткой. Ты же сам знаешь, что ни один уважающий себя араб не женится на Ясмин.

— Полагаю, ты прав. — Андре сокрушенно вздохнул.

Да что и говорить, тут было о чем подумать…

Николае Чамберс жил в Танжере три года; он был инженером и занимался разработками проекта гигантской гидроэлектростанции, которую планировали построить марокканские власти. Ник, как говорится, на собственной шкуре убедился, что при царящих в этой стране законах никакой прогресс невозможен.

С Ником Андре познакомил его банкир Анри Ламарке.

И, как это часто случается в заморских городах с небольшим европейским населением, деловое знакомство вскоре переросло в личную дружбу.

Это была необычная дружба. На первый взгляд Ник казался типичным продуктом британской системы частного образования: живой, но поверхностный ум, прекрасное, доходящее порой до цинизма чувство юмора и весьма пренебрежительное отношение к трудностям жизни. Андре же был человеком более утонченным, более элегантным — блестящий образец французской знати, покинувшей родину.

Однако несмотря на столь очевидную разницу темпераментов, они, как это часто бывает в жизни, наилучшим образом дополняли друг друга и с удовольствием общались.

Купив виллу на Олд-Маунтин-роуд, Андре сразу же оказался накрепко привязан к обособленному обществу мировой элиты — таких же, как он, оторванных от родины богатых людей, владельцев вилл и домов, живописно вытянувшихся строго вдоль побережья. Временами Андре тяготила подчеркнутая замкнутость и элитарность такого образа жизни, но он страстно, чуть ли не до умопомрачения любил Танжер и потому большую часть года проводил здесь, а не на своих виноградниках во Франции.

Сен-Клер прекрасно организовал быт своего поместья в Оссре, так что там прекрасно обходились и без него. Открыв для себя простую истину, что жить в атмосфере «вечных каникул» совсем не то, что круглый год вращаться в высшем свете, разрываясь между зваными вечерами, клубными заседаниями и прочей белибердой, Андре так и остался жить в Танжере, где наконец и нашел душевное успокоение. Управляющий имением Сен-Клера был одним из лучших виноделов Франции, а его поверенные в Париже прекрасно справлялись со своими обязанностями по распоряжению недвижимостью. В результате Андре удалось не только сохранить, но и приумножить свое и без того немалое состояние. Парижский банк Сен-Клера имел отделение в Танжере, и инвестирование марокканских предприятий по добыче железной руды, асбеста, кобальта и меди было отличной возможностью для Андре применить всю свою незаурядную деловую предприимчивость. Стороннему же человеку образ жизни Сен-Клера мог показаться воплощением праздности.

Впервые в Танжер Сен-Клер приехал в 1956 году, как раз перед получением Марокко независимости. В то время ему было тридцать лет; будучи холостым и не обремененным какими-либо делами, он очень скоро превратился в настоящего плейбоя. Отец Андре был полностью занят своими виноградниками, на которых производилось очень дорогое шабли. И хотя предполагалось, что Андре должен тоже учиться делу отца, вел он себя независимо.

Собственная жизнь представлялась Андре предопределенной, установленной и расписанной на несколько лет вперед. Он прекрасно знал, что когда-нибудь освоит нелегкую науку виноделия, а потом, после смерти отца, унаследует все состояние и будет делать вино. Он женится, и у него родятся сыновья; они вырастут и тоже будут делать вино. Все правильно. Очень удобное существование и вполне в духе семейных традиций. Но душа Андре требовала острых ощущений. Танжер с хлынувшими в него писателями, художниками, артистами и авантюристами всех мастей пленил его воображение и навеки покорил его сердце…

Очнувшись от своих размышлений, Андре резко встал и налил себе очередную порцию.

— Еще?

— Да, будь любезен, — протянул свой стакан Ник. — Так что, приятель, мне кажется, тебе лучше смотреть правде в глаза. Если ты купишь Ясмин, то она станет твоей собственностью. В здоровье, в болезнях и прочес, прочее, прочее. Представляешь, какую ты берешь на себя ответственность?

— Merde[6], — пробормотал Андре.

Он еще больше помрачнел. До этого момента мысль о том, что Ясмин будет жить здесь, у него в доме, и он, как следовало из слов Ника, будет волен поступать с ней как захочет, не приходила ему в голову — задуманное им казалось всего лишь интеллектуальным экзерсисом, и не более того. Сен-Клеру вдруг стало не по себе: такой душевной слепоты он от себя не ожидал.

— Интересно, сколько этот тип хочет получить за свой «товар»? — взглянув на Андре краешком глаза, поинтересовался Ник.

— Слишком много.

— А ты не мог бы быть более конкретным? Или эти детали тебя смущают?

— Семьдесят пять тысяч франков.

— Merde — очень точное определение. Сколько же коз можно купить па эти деньги! Я бы тоже смутился. Но зато ты сможешь распоряжаться малышкой по собственному усмотрению, — решив не щадить друга, напомнил Ник. — Господи, до чего же сладкая мысль! Я тебе завидую. Как подумаю о нескольких штучках, на которые я сам бы сподобился с этой юной распутницей…

— Не сомневаюсь, — пробормотал Андре, не придавший, однако, особого значения словам Ника. Он допил бренди и многозначительно посмотрел на своего собеседника:

— Кажется, ты говорил, что должен повидаться сегодня вечером в клубе с сэром Найджелом?

— Да, должен. До чего же глупо с моей стороны, глупо и недальновидно! — Ник нехотя поднялся из кресла. — Здесь творятся такие интересные вещи, что я с трудом вырываю себя из благословенной сени твоего дома. С тем чтобы попасть в компанию скучнейшего зануды.

— Передавай ему от меня привет.

— Ну разумеется, — пообещал Ник, хитро глядя на вставшего его проводить Андре. — Насколько я понимаю, какое-то время ты будешь весьма занят и мы не сможем лицезреть тебя в клубе?

— Nomme dc Dieu![7] — «Этот несносный болтун когда-нибудь уберется отсюда?» — сверкнул глазами Андре. Но уголки его губ уже не могли сдержать улыбки. Он подал Нику плащ и легко подтолкнул его в направлении выхода:

— Если ты не поторопишься, я скажу Сайду, чтобы он выкинул тебя из моего дома.

Проводив Николаев до машины, Андре подождал, пока его высокий широкоплечий друг втиснется в машину, хлопнет дверцей и включит зажигание. Вот наконец автомобиль тронулся, и через минуту-другую шум мотора растворился в зигзагах горной дороги. Теперь Андре мог остаться наедине со своими мыслями.

Ясмин. Ее имя заставляло ощутить тонкий аромат духов, смешанный с тяжелым, густым запахом гашиша, наподнявшим дом Кадира. Как ни странно, бордель был очень приятным местом, — там можно было замечательно провести время. Расположенный в центре Медины, дом прятался за высокой белой оградой; во внутреннем дворике с колоннами, частично закрытом легкой навесной крышей, висело огромное количество клеток с птицами. По углам двора были расставлены длинные низкие диваны с грудами подушек — место ожидания клиентов.

Взглянув вверх, можно было увидеть лестничные площадки с тонкими железными балюстрадами. Длинная винтовая лестница вела к ряду дверей, за которыми посетителя ожидали все мыслимые на этом свете развлечения. Тщательнейшим образом продуманный декор этого пристанища разврата завораживал всяк сюда входящего своей изысканностью. Здешние девушки, одна непохожая на другую, отличались прекрасными манерами и по-восточному вычурной деликатностью, — Абдул Кадир знал толк в своем деле, а потому уделял большое внимание их воспитанию.

Покупая девушек в бедных семьях Рифа в Атласских горах в самом раннем возрасте, Кадир привозил их в Танжер и селил в своем доме для обучения. Пока они были малы и боязливы, он использовал их в качестве прислуги у работающих девушек. Когда же новенькая привыкала к окружавшей ее обстановке, Кадир пускал девушку в дело. Андре подумал о том, что теперь, судя по всему, настал черед и для Ясмин.

Сен-Клер видел Ясмин всего несколько раз. Она приносила ему кофе и трубку с гашишем (гашиш входил в программу предварительных удовольствий — прежде чем подняться по винтовой лестнице, предлагалось вкусить затмевающий разум дурман), и девочка сразу же покорила Андре. Она была маленькой и идеально сложенной; ее большие серые глаза светились озорством. Внутри дома она не носила вуали, и он имел возможность наслаждаться прелестью сладких пухлых губок девушки и легкой краской стыда па нежной коже. На ней всегда было длинное платье из тонкого шелка с искусной вышивкой. Ткань колыхалась и переливалась при каждом движении Ясмин. В памяти Андре всплыла ее медленная заученная походка, ее достойная принцессы грациозность. Восхитительное маленькое, едва развившееся тело еле-еле угадывалось под складками одежды, но это интриговало ничуть не меньше.

Разумеется, и Андре, и Николае оба приметили Ясмин.

Бордель Кадира был не единственным в Танжере. Далеко не единственным. Их были сотни — неотъемлемая часть туристического бизнеса. Но заведение Кадира отличалось чистотой и спокойствием — что-то вроде второго клуба для многих мужчин — знакомых Ссн-Клера и Чамберса.

Андре понимал: любой из них мог купить Ясмин. В конце концов, все они смотрели на новых девушек с интересом — на кого-то с большим, на кого-то с меньшим. Но в Ясмин, вернее, в ее взгляде, сквозило что-то такое, что глубоко поразило Андре.

Прямолинейный Ник считал, что интерес его друга к Ясмин продиктован не только ее смышленостью. Более того, в глубине души Андре и сам прекрасно понимал: ум девочки — дело десятое… Все клиенты Кадира ждали появления новой девушки и понимали, что им придется подождать ее в соответствии с установленным Кадиром порядком. Такая система усиливала напряжение, щекотала нервы. Но неожиданно для Андре Ясмин оказалась той единственной, которую ом не хотел ни с кем делить.

Для Сен-Клера это было совершенно новое ощущение. Он не смог удержаться от расспросов, и Кадир, ничего не тая, рассказал ему всю историю своей «воспитанницы».

Рассказ этот звучал исключительно по-деловому, словно речь шла о покупке лошади. Вспомнив о нем, Андре содрогнулся: с каждой минутой он все больше и больше чувствовал себя в положении лошадиного барышника. Ему не нравилось это чувство, но в данный момент оно не было единственным ощущением Андре.

Вспоминая стройную фигурку, Сен-Клер почти физически ощущал то наслаждение, которое он испытывал, прикасаясь к нежной, сладко благоухающей, шелковистой коже.

Андре встал и налил себе еще бренди. Ему предстояла длинная и трудная ночь. Быть может, алкоголь несколько притупит чувства, погасит огнем жгущее желание.

«Сто тысяч дирхамов! Mon Dieu! Но Ясмин того стоит — всех ста тысяч до последней монеты, — думал Андре, не в силах вырваться из плена эротических фантазий. — Абдул Кадир держит меня за дурака, но мне плевать. Это всего лишь деньги».

Страсть к Ясмин вспыхнула в Андре с того самого момента, как он впервые увидел ее. И это была не просто страсть, это была страсть круто замешенная на ревности.

Он хотел Ясмин только для себя. Делить ее с кем-то другим казалось ему абсолютно невозможным. Именно поэтому Андре обратился к Кадиру с предложением выкупить Ясмин. Хитроумный Кадир с ответом не торопился, сказав, что ему надо подумать. Оборотистый араб пообещал также принять решение о продаже Ясмин прежде, чем пустит ее в «дело». Иными словами, девочку намеревались продать вкупе с правом первой ночи, что соответственно увеличивало цену и подогревало желание. С каждым днем Андре становился все менее и менее благоразумным, еще немного, и он бы окончательно потерял голову… Да, Кадир был превосходным дельцом.

Мысли о деньгах должны были бы охладить пыл Сен-Клера, но фантазии возникавшие у него голове, напрочь изгоняли доводы рассудка. Андре взял бутылку из бара, вышел из гостиной, пересек просторный мраморный холл и поднялся по лестнице в спальню. Ветер со Средиземного моря все усиливался. Андре слышал, как ветви эвкалиптов царапаются в окна, и подумал, что, вероятно, надвигается шторм.

Открыв тяжелую дверь спальни, Андре пересек комнату, устланную толстыми персидскими коврами, и, не раздеваясь, рухнул на застеленную бледно-серым атласным покрывалом постель. Он налил себе еще бренди. Голова гудела, в глазах начинало двоиться. «Вот и прекрасно» — подумал Андре, радуясь опьянению: обычно оно предвещало тяжелый сон без сновидений. А это было то, в чем он так сегодня нуждался.

Но сон не принес Андре облегчения. Когда сознание отключилось, толпы демонов — кто в деловых костюмах странного покроя, кто в джеллабах — принялись без устали таскать несчастного Андре по каким-то бесконечным лабиринтам улиц. А перед глазами Андре танцевала недостижимая Ясмин. Она дразнила его и доводила до безумия.

Он проспал до полудня. Голова трещала не хуже спелого арбуза. Выпив две чашки крепчайшего кофе по-турецки, Сен-Клер быстро оделся. Он страшно опаздывал: кредитные конторы работали до четырех, а ему надо было уладить чрезвычайно важное и деликатное дело. Андре занимал вопрос, как, какими причинами объяснить необходимость в золотых монетах?

Сен-Клер осторожно вел свой довоенного выпуска «опель» по улицам, переполненным пестрыми толпами снующих туда-сюда туристов и арабов. Кафе на бульваре Пастера были переполнены желающими укрыться под разноцветными тентами, натянутыми над столиками, от сверкающего, палящего полуденного солнца. Андре решил было остановиться, чтобы утолить мучившую его жажду, но передумал. Кто знает, сколько времени может занять трансфертная операция? Многие дела в Танжере имели свойство длиться гораздо дольше, чем того можно было ожидать, а посему следовало спешить. Сен-Клер сделал глубокий вдох и, поднявшись по мраморной лестнице, толкнул массивные резные решетчатые двери «Кредит Франсез».

— Добрый день, господин барон, — пробормотал охранник в красной униформе и слегка поклонился, отчего золотая тесьма его пиджака сверкнула в лучах солнца.

Андре ответил легким кивком и продолжил свой путь в ту часть здания, где располагались конторы. Еще раз глубоко вздохнув, он распахнул одну из дверей. Барон Андре де Сен-Клер мог не обременять себя стуком.

Войдя в контору в два часа дня, Андре вышел оттуда уже ближе к вечеру. Он сел в машину и снова отправился на побережье. На улицах теперь было прохладнее; женщины в вуалях несли шары теста в фарраны — общественные печи; мужчины погонявшие маленьких осликов, груженных вязанками хвороста, непрерывно кричали: «Дорогу! Дорогу!» Первое, о чем подумал Андре, добравшись до дома, это о хорошо охлажденной, очень крепкой выпивке. Второе — о Ясмин.

Ровно в восемь часов, с последним ударом стоявших в углу комнаты массивных напольных часов с богатой инкрустацией, Сайд открыл двери библиотеки и ввел Кадира.

За арабом стояла маленькая закутанная в белую шерстяную накидку фигурка. Капюшон накидки был надвинут на самые глаза, скрывая даже эту единственно разрешенную быть открытой часть лица. Кадир дождался, когда за Саидом закроется дверь, и только после этого заговорил.

— Благослови нас Аллах, друг мой, — коротко кивнув в знак приветствия, начал Кадир. — Приступим к делу?

Резко подавшись вперед, Андре несколько нетвердо поднялся с кресла. С самого своего возвращения из «Кредит Франсез» он беспрерывно пил. Но стоило ему увидеть за спиной своего гостя нечто замотанное в ткани и вуали, как голова его тут же прояснилась. Подойдя к конторке у окна, Андре открыл маленький ящичек и достал из него ручной работы красный кожаный кошелек.

— Вот. Пересчитайте. — Он протянул кошелек Кадиру.

— Отлично… — пробормотал араб.

Он подошел к дивану и высыпал содержимое кошелька на стоявший там низкий столик. На столике лежал небольшой старинный серебряный поднос, и монеты, громко звеня, рассыпались по подносу, наполнив его до краев. Пока Кадир пересчитывал деньги, Андре смотрел на Ясмин. За все время разговора она так и не подняла головы. Казалось, что все ее внимание было сосредоточено на прижатом к груди узелке с одеждой.

Медленно подойдя к Ясмин, Андре почувствовал, как напряжена девушка. Можно было подумать, что сделай он хоть одно резкое или неловкое движение, и она, насмерть перепугавшись, выпорхнет из комнаты. Андре осторожно приподнял капюшон накидки, но Ясмин продолжала упорно смотреть в пол. «А что ей остается делать?» — искренне стыдясь самого себя, подумал Андре.

— Все правильно? — чтобы сгладить возникшую неловкость, поинтересовался Андре у Кадира.

— Разумеется — до последней монеты, в чем я и не сомневался. — Араб с довольной улыбкой бросил последнюю пригоршню монет в кошелек и спрятал его под джеллабой.

Затем, достав из кармана небольшой пакет, Кадир протянул его Андре.

— Гашиш, — хихикнув, сообщил он. — Поздравления от нашего дома, или, если угодно, маленький подарок по случаю удачной покупки.

Андре принял пакет и повел Кадира через главный холл к выходу, слегка задев по пути Ясмин.

— Если возникнут какие-нибудь проблемы, пожалуйста, дайте мне знать, — попросил Кадир, выходя во двор. — Хотя я уверен, что таковых не будет. Она очень послушная.

Слава Аллаху!

Андре поднял в прощальном жесте руку и закрыл дверь за Кадиром. Вернувшись в библиотеку, он обнаружил, что Ясмин осталась на том же месте и в той же позе, в которой он ее оставил. Гладкие черные волосы были плотно прижаты косынкой. Резко очерченный маленький ротик, словно созданный для поцелуев или просто для надувания губок, слегка скривился.

— Почему ты не снимаешь накидку? В ней будет слишком жарко.

Ясмин молча развязала тесемку, и накидка, подобно мантии, спустилась па пол и легла вокруг ног. Девочка упорно не отрывала взгляда от ковра, и Андре имел возможность внимательно ее разглядеть.

На Ясмин был фиолетовый кафтан из прозрачного шелка. Мелкие вышитые пуговицы оторачивали переднюю планку снизу до горла. По всему кафтану золотыми нитками были вышиты изящные листочки. Из-под кафтана выглядывало нежно-розовое шелковое платье, ниспадавшее на носки кожаных туфель ручной работы. Это были бабуши — туфли с густой яркой вышивкой, которые носят все арабские женщины. Убранные с лица Ясмин волосы были заплетены в множество косичек — в берберском стиле. В каждую косичку вплеталась атласная ленточка, и крепились они золотыми колечками. Высокий лоб Ясмин украшала тонкая цепочка с висящими на ней серебряными монетками. На запястьях и на щиколотках девушки позвякивали тонкие старинные серебряные браслеты. Мягкие серые глаза подведены угольком. Наклонившись, Андре заглянул в самую их глубину. Страх и неуверенность прятались на дне этих серых озер. В голове Андре мелькнул образ зверька, завороженно глядящего в дуло охотничьего ружья. Ссн-Клер поежился: меньше всего ему хотелось быть похожим на охотника, спускающего курок.

— Почему ты не присядешь? — пытаясь избавиться от сковавшей его неловкости, спросил он.

Ясмин начала медленно опускаться на пол там же, где и стояла, но Андре подхватил ее под локоть и подвел к дивану. Девушка резко подалась вперед и села, вжавшись в диванные подушки. Она была явно испугана.

«Нечему удивляться, — подумал Андре. — Бедняжка родилась и выросла в стране, где всем наплевать на законы, запрещающие работорговлю». В нем с новой силой заклокотал благородный гнев свободного человека. Его искренне возмущала мысль о том, что он может делать с Ясмин все, что захочет, и никто, даже сама Ясмин, никому не пожалуется. Она, вероятно, ждала худшего. «А Я? — рассуждал Андре. — Чем я лучше, если вот так запросто могу наслаждаться плодами собственной распущенности? Я владею Ясмин так же, как мог ею, владеть любой араб в Марокко!;:» Но молниеносно вспыхнувшее чувство вины было недолгим — с той же молниеносностью его вытеснила волна почти неконтролируемого сладострастия.

Быстро встав, чтобы принять очередную порцию бренди, Андре вспомнил о гашише, оставленном Абдул Кадиром. Решив, что наркотик может упростить дело, Андре набил трубку. Интересно, чему успела научиться Ясмин, прежде чем попала к нему в дом? Эта мысль подействовала на Андре возбуждающе. Взгляд его остановился на волнистой линии маленьких яблокообразных грудей, четко вырисовывавшихся под платьем. Оно было настолько прозрачным, что из-под ткани проступали темные пятнышки сосков.

Андре коротко затянулся едким дымом и передал трубку Ясмин. Поднеся мундштук ко рту, девушка сделала глубокую затяжку. Тут же глаза ее невероятно расширились и, схватившись руками за горло, она зашлась глубоким выворачивающим душу кашлем. Андре похлопал Ясмин по спине, но это не помогло. Не зная, чем помочь, он торопливо протянул девушке стоявший на столике стакан с бренди.

Она отхлебнула, и кашель стих.

— Теперь лучше? — спросил Андре.

Ясмин кивнула, но не произнесла ни слова.

«До чего же все нелепо, — подумал Андре. — Похоже, от страха она потеряла дар речи».

В надежде, что это сможет хоть как-то успокоить Ясмин, Андре принялся расспрашивать девушку о ней самой.

— Откуда ты родом?

— Из Рифа, — лаконично ответила Ясмин. — Недалеко от Чечауны.

Девушка, подняв глаза, встретилась взглядом с глазами Андре, и тот мгновенно пленился глубиной этих двух серых озер, впервые заметив на их поверхности желтые крапинки. Подобно осенним листьям, упавшим в воду, они вспыхивали под лучами неяркого солнца.

— Как ты попала в дом Кадира? — собравшись с духом, продолжил расспросы Андре.

— Дедушка продал меня ему после смерти матери. Он сказал, что никто не женится на мне, поскольку у меня нет отца, а дедушке нужны были деньги, чтобы купить жен для моих двоюродных братьев, — В голосе Ясмин звучала скука и пренебрежение. Она поднесла к губам стакан и сделала большой глоток.

— И ты не возражала? — с любопытством спросил Андре.

— Возражала? А против чего тут возражать? Знаешь, это ведь то же самое, что выйти замуж.

— Ты думаешь? А мне кажется, тут есть некоторая разница.

— Какая? Моя подруга Надия вышла замуж — отец продал ее человеку из племени в Атласских горах. Надия никогда его прежде не видела. Ее повезли в горы на осле, завернув прежде в кучу ковров, чтобы никто не мог видеть невесту прежде мужа. — Ясмин весело и презрительно фыркнула. Бренди развязал девушке язык, и она почувствовала себя более раскованной. — А он, наверное, был каким-нибудь грязным пастухом, который спит со своими козами.

Андре рассмеялся, и Ясмин, улыбнувшись ему, продолжала рассказывать. Теперь это была та Ясмин, которую Андре знал.

— По дороге Надия чуть было не задохнулась в груде барахла. К тому же на осле так укачивает! Боюсь, в первую брачную ночь она облевала своего муженька с ног до головы.

Ясмин откинулась на подушки дивана и зашлась от смеха. Она прижала руки к груди, чтобы унять смех, и жест этот был последней каплей, переполнившей чашу терпения Андре: он и без того слишком долго пытался сдерживать переполнявшее его желание. Андре резко подался вперед и, навалившись на Ясмин, прильнул к ее аккуратным мягким губкам, вкусно пахнувшим лакричным чаем. Не в силах более контролировать себя, он, легко отталкивая язычок Ясмин, проник к ней в рот и с упоением принялся исследовать содержимое этой крошечной пещерки, а затем, еще сильнее прижав голову девушки к подушкам, грубо задрал ей платье выше колен.

Он смутно почувствовал, как задрожала Ясмин, но, не обращая на это внимания, запустил руку в теплую расщелину между девичьих ног. Ясмин слабо застонала. Прекрасно понимая, что действует слишком быстро, Андре тем не менее не в силах был остановиться.

Он снова поцеловал Ясмин, на этот раз более мягко.

Потом, приподнявшись на локте, попытался расстегнуть ряд мелких пуговок ее платья. Но казалось, петельки были слишком узки даже для таких крошечных пуговиц и ему никогда в жизни не расстегнуть их. Глаза Ясмин были плотно закрыты. Уголки рта слегка подрагивали, но лежала она смирно. Доведенный до бешенства борьбой с пуговицами и вне себя от нетерпения, Андре рванул сильнее, и тонкая ткань треснула у него в руке. Теперь Ясмин была полностью обнажена — на ней остались только браслеты, кольца и туфельки.

Красота девичьего тела на мгновение ослепила Андре: он и представить себе не мог, что Ясмин настолько хороша. Скользнув рукой от нежной линии ключиц по невысоким холмикам груди к выступу между бедер, Андре ласково погладил нежную, мягкую и гладкую, как атлас, девичью кожу, прошелся пальцами по линии груди. Острые нежно-розовые соски оттенялись светло-коричневой кожей. Склонив голову, он провел языком вокруг лакомого сосочка.

Ласково стиснув его зубами, Андре губами почувствовал, как сосок затвердел. Задыхаясь, Андре принялся ритмично прижиматься восставшей плотью к бедрам Ясмин.

«Спокойно, — с трудом подумал про себя Андре. — Не торопись… Главное, не испугать ее». Но голова его была затуманена нетерпеливым вожделением.

Ноги Ясмин были плотно сжаты, и Андре с силой раздвинул дрожащие от напряжения колени. Увидев краем глаза темнеющее пятно там, где соединяются бедра, Андре напрочь забыл о деликатности. С животной силой он грубо раздвинул девичьи бедра, и лоно Ясмин открылось ему.

Застонав, Андре коснулся большим пальцем маленького холмика. Сквозь шелковистые волосы виднелась нежно-розовая раковина губ.

Не давая Ясмин возможности сомкнуть ноги, Андре приподнялся и быстро снял брюки. Швырнув их на стул, он принялся расстегивать рубашку. Но вид Ясмин, лежавшей на диване словно сломанная кукла, заставил его забыть о рубашке и вновь прильнуть к ее божественному телу.

Девушка попыталась уклониться от Андре, но он схватил ее за плечи и потянул вниз, а потом, не глядя ей в лицо, встал на колени между ее ног и сделал толчок, но встретил при этом такое сильное сопротивление, что войти не смог.

Когда же Андре толкнулся во второй раз, глаза Ясмин широко раскрылись, и она закричала от боли.

Подняв взгляд, Андре увидел, как от испуга побелели глаза Ясмин — совсем как у маленького затравленного зверька. По ее щекам катились слезы, а плечи содрогались от беззвучных рыданий. В силу почти болезненного желания Андре не сразу понял, в чем дело, но вдруг, уловив ужас в глазах Ясмин, с предельной ясностью осознал, что творит.

Он силой пытается овладеть пятнадцатилетним ребенком, он оскорбил ее душу и осквернил плоть.

Резко отпрянув, Андре повернулся и сгреб свою одежду.

«Боже мой, я хуже самого грязного животного!» — подумал Андре. Все его тело ныло и требовало удовлетворения.

Плотно сжав челюсти, Андре шагнул к бару. Схватив бутылку, он вихрем вылетел из комнаты, перепрыгивая через ступеньки, поднялся наверх, ворвался в свою спальню и, с треском захлопнув за собой дверь, с проклятиями бросился на постель.

Глава 2

Яркие солнечные лучи света, проникая в комнату, до боли слепили глаза, и первое, что ощутил Андре своим просыпающимся сознанием, был застилавший взор красный туман. «Проклятый Сайд! Почему не закрыл ставни вечером?» Он прикрыл глаза ладонью.

Вторым осознанным ощущением стал голос самого Сайда, сверливший поразительно чувствительные барабанные перепонки.

— Что мне делать с девушкой в библиотеке?

Андре мгновенно привстал на локтях, но тут же из-за сильной боли, пронзившей голову, вновь рухнул на подушки. В виски Андре словно заколачивали острые шипы.

«Девушка? Какая девушка? — подумал Андре, и тут его осенило:

— Ясмин!»

Ясмин все еще была внизу. Nomme dc Dicu! Как же это получилось? И тут наконец он вспомнил все.

— Ее куда-нибудь вернуть или просто выставить за ворота? — вежливо поинтересовался Сайд.

Слова слуги привели Андре в ужас. На долю секунды ему даже показалось, что над ним издеваются, что Сайд, вечно беспристрастный, словно каменное изваяние. Сайд, смотрит на него с двусмысленной улыбкой. Правда, впечатление это тут же улетучилось.

— Нет-нет, — пробормотал Андре, сбрасывая остатки сна. — Она остается здесь. Я сейчас спущусь. Ничего не делай.

Сайд повернулся и вышел из комнаты, после чего Андре спешно натянул на себя одежду. Бриться он решил позже, надеясь, что его заросшая щетиной физиономия не слишком напугает девочку.

Сен-Клер тихо спустился вниз и вошел в библиотеку.

Зрелище, представшее его глазам, отозвалось в нем чувством глубокого раскаяния. С лицом, залитым слезами, Ясмин сидела на полу, закутавшись в свою накидку. Уголь, которым были подкрашены ее глаза, размазался по щекам, и струйки слез провели в нем светлые полоски. Девочка походила на просящего милостыню печального нищего ребенка.

Услышав шаги Сен-Клера, Ясмин подняла голову; в ее припухших от рыданий глазах застыл страх.

— Ты отправишь меня назад, к Кадиру? — прошептала Ясмин едва слышным голосом, и потоки слез снова брызнули из ее глаз.

Раскачиваясь вперед-назад, девушка зарыдала. Столкнувшись с таким бурным проявлением чувств, Андре понял, что для Ясмин вернуться к Кадиру хуже, чем быть изнасилованной. Она, вероятно, полагает, что после возвращения в публичный дом на нес будут смотреть как на порченый товар. Андре опустился на колени рядом с Ясмин, пытаясь успокоить ее и остановить плач.

— Что я сделала не так? — задыхаясь от рыданий, спросила Ясмин.

— Ricn, ma petite[8], — мягко произнес Андре. Он обнял девочку и поднял ее с пола. — Ты все сделала так. Во всем виноват я, а не ты.

Ясмин смотрела на Андре с любопытством и недоверием; всхлипывания ее стали утихать.

— Но я… Я хочу сказать… Я думала… — Ясмин запнулась, пытаясь как можно деликатнее объяснить, что она знает, чем должен был закончиться вчерашний вечер. Знает и не может простить себе, что прогнала его.

Видя, с какой мукой Ясмин пытается найти слова, чтобы хоть как-то замять свой промах, Андре ласково улыбнулся.

— Ax, pauvre petite[9]. He волнуйся, моя хорошая. Я могу лишь извиниться за то, что сделал тебе больно, — отводя взгляд сказал он.

Сжимая Ясмин в своих объятиях, Андре на короткий миг вспомнил, как он прикасался к ее обнаженному телу, и желание вспыхнуло в нем с новой силой. Он бы все отдал за то, чтобы сейчас же овладеть Ясмин, но это было невозможно. Не важно, как представляет себе Ясмин свою роль, не важно, откуда она пришла в его дом, но важно только одно: что она пока еще ребенок.

Вдруг неожиданно для самого себя Сен-Клер запаниковал. Что, скажите ради Бога, ему делать с ребенком? Подобная ситуация никоим образом не входила в его планы.

«Dieu me garde![10] — размышлял ом. — И как теперь быть?

Я ведь ничего не знаю о детях, или (какая разница?) о девочках-подростках. Как с ними поступать в подобных случаях?..» Он не может просто держать ее у себя в доме. С Ясмин надо что-то делать. Но что? Андре не знал. Не знал и боялся сделать неверный шаг.

«Сцилла и Харибда[11], — мрачно подумал он. — Как говорится, между молотом и наковальней. — Андре взглянул на Ясмин. — Ладно, подумаю об этом позже. По крайней мере в данный момент моя задача довольно проста: девочке надо принять душ и немного поспать. А там посмотрим. Главное — не торопиться… Все как-нибудь образуется, хотя на подобное предположение я едва ли стал бы держать крупное пари».

Сен-Клер повел Ясмин наверх. Девушка, нерешительно поднимаясь вслед за своим господином, искоса поглядывала на идиллию развешенных вдоль лестницы пейзажей девятнадцатого века. Андре знал, что Коран запрещает изображать живую природу, а потому с интересом наблюдал за Ясмин.

На втором этаже, остановившись у соседней со своей комнатой двери, он повернул литую бронзовую ручку, и тяжелая резная дверь распахнулась, приглашая в просторную, обставленную изящной мебелью комнату. Здесь имелся массивный платяной шкаф эбонитового дерева, инкрустированный кусочками черепашьих панцирей и витыми цветочными узорами; по сторонам внушительной кровати с пологом на четырех столбиках располагались два небольших столика красного дерева с бронзовыми и серебряными ручками ящиков; кремовые драповые шторы занавешивали высокие окна, выходящие в сад; черный мраморный пол устилали яркие персидские ковры. Увидев комнату, Ясмин охнула и попятилась назад.

— Но это не для меня, — прошептала она.

— Тебе не нравится? — удивился Андре. — Впрочем, это не важно. Можешь изменить здесь все, как тебе захочется, та cherie[12]! Комната — твоя. Я, конечно же, понимаю, что тебе не нравится европейская мебель, что ты привыкла к марокканской, но, увы, другого предложить не могу…

— Нет-нет, я совсем не то хотела сказать, — все так же шепотом произнесла Ясмин, плотнее закутываясь в накидку. — Она слишком прекрасна. Такая комната — не для меня. Она больше подойдет принцессе… не мне.

— А-а-а… je comprends[13], — рассмеялся Андре. — Теперь я понял, о чем ты. Но эта комната предназначена именно для тебя. Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной. Ты это понимаешь?

Ясмин кивнула, но на лице ее появилось грустное выражение.

— Merde! — воскликнул Андре, прерывая тягостное молчание. — Ты, наверное, умираешь от голода. Я вызову Салиму и распоряжусь, чтобы она принесла тебе что-нибудь поесть.

Андре бросился через комнату к висящему у двери на парчовой стене атласному шнурку звонка.

В комнате вновь воцарилось неловкое молчание, прерванное наконец легким стуком в дверь. Открыв ее, Андре впустил Салиму и быстро объяснил, что надо принести поднос с завтраком для Ясмин.

— И если ты хочешь принять душ, — добавил Сен-Клер обращаясь к Ясмин, — Салима тебе поможет. Ванная комната находится вот здесь. — Андре показал рукой на дверь справа от белой, покрытой атласным покрывалом кровати.

В свои тридцать пять лет Салима была уже старухой.

Ее Орехово-коричневое лицо густо покрывали морщины, годы тяжелого физического труда тоже наложили свой отпечаток. Мягкий взгляд миндалевидных оленьих глаз Салимы всегда светился материнской теплотой. Но Салима вовсе не была слабой женщиной: невысокого роста, широкоплечая, с удивительно сильными руками и крупными мозолистыми ладонями. Она не собиралась провести остаток жизни в тяжких трудах. Она была вдовой, но не желала прилагать усилия на поиски нового мужа или, что еще хуже, жить в семье своей сестры. Служба у Сен-Клера была очень хорошей работой, совсем необременительной по местным понятиям, и Салима стремилась удержаться на этом месте, изо всех сил стараясь угодить своему «иностранцу», правда, временами она никак не могла удержаться от вольных мыслей об этих странных людях с их смешной, на ее взгляд, одеждой и не менее смешными затеями.

Сейчас Салима решила придержать неодобрительное мнение о Ясмин при себе и потому избегала смотреть прямо в глаза Андре. Вытирая руки о передник, служанка внимательно разглядывала испачканное лицо девушки, стоявшей посреди гостевой спальни — одной из любимых комнат Салимы на вилле.

Первое, что отметила Салима, — хорошая накидка, которая была на Ясмин, и красивое, более искусно сшитое, чем ее собственное хлопчатобумажное, платье. Было совершенно очевидно, что девушка не предназначалась для кухонной прислуги.

Наблюдая за Салимой, Андре понял, что Сайд уже обмолвился ей о девушке в библиотеке. Но Сайд знал немногое, так что Салима, вероятно, знала еще меньше. С другой стороны, Андре знал, что марокканцы, как правило, обладают гораздо более обширной информацией, чем та, которой хотели бы ограничить их эти «чокнутые иностранцы».

Не исключено, что и Сайд, и Салима были в курсе всей истории Ясмин. Может быть, они даже знали, во сколько она ему обошлась. Мысль об этом приводила Андре в ужас, но тут уж ничего нельзя было поделать.

Подозрения Андре подтверждал скептицизм, с которым Салима смотрела на Ясмин, в нем к тому же проглядывало смешанное чувство жалости и презрения. Сен-Клер заметил, как съежилась девочка под пристальным взглядом старой служанки. Но к неимоверному облегчению Ясмин, «осмотр» длился недолго — Салима быстро отвела глаза и, повернувшись, направилась к двери ванной. Опустив голову, Ясмин последовала за Салимой и едва не столкнулась со своей опекуншей; когда та резко остановилась перед дверью.

Войдя в ванную комнату, девушка восхищенно всплеснула руками и захлопала в ладоши. Отделанная белым мрамором комната потрясала своим великолепием. Сиявшие блеском бронзовые ручки в форме лебедей, окно во всю стену, сочные листья росшего снаружи эвкалипта придавали ванной совершенно нереальный вид. На ветке сидели два голубя. Они вытягивали шейки, с любопытством заглядывая в окно.

— О-о-о… пожалуйста, — улыбнулась Ясмин. — Мне очень хочется принять ванну.

— Вот и хорошо, — обрадовался Андре. — Вопрос решен. Ты сейчас помоешься, поешь и отдохнешь. У меня же утром есть дела, так что я тебя ненадолго оставлю.

На лице Ясмин появилось выражение полнейшего ужаса.

— А ты вернешься?

— Ну разумеется! — смеясь заверил ее Андре. — Вечером я вернусь.

Он поспешил покинуть ванную. Лишь добравшись до своей комнаты и закрыв за собой дверь, Андре смог отдышаться. Уняв сотрясавшую его дрожь, он принял душ и тщательно побрился. Андре понимал, что ему пора убраться из дома. Оставаться наедине с Ясмин было невыносимой, болезненной пыткой: ему едва удавалось справиться с этой болью. А он-то считал, что все будет очень просто!

Теперь надо было придумать, как избавиться от Ясмин, иначе его самообладанию наступит конец.

Ведя машину по петлявшей вдоль побережья дороге, Сен-Клер подумал, как было бы хорошо, если бы его рабочий день требовал ежедневного, постоянного присутствия в офисе. Это по крайней мере оправдывало бы нежелание оставаться надолго с Ясмин. Но у Андре не было такой работы. На сегодня у него вообще не было никакого дела, ни одной пусть самой незначительной встречи с каким-нибудь акционером, о которых его информировал Анри Ламарке и которые он, как правило, игнорировал.

Сегодня Андре отдал бы свою правую руку за самое ничтожное занятие — даже за спуск в шахту. Дело было единственным объяснением, извиняющим его бегство из дома.

Но перед кем он должен извиняться? Неужели эта девушка успела так радикально изменить его быт? Она одновременно и опустошила, и чрезвычайно наполнила его жизнь. Андре подумал о том, что скажет обо всем этом Ник, и решил, что тот скорее всего просто рассмеется.

Ему пришло в голову провести сегодняшний день в клубе: несколько теннисных сетов должны отвлечь от невеселых мыслей…

День стоял ясный и жаркий. Ведя машину, Сен-Клер слышал приглушенный шум волн, разбивавшихся о подножия скал. Через пролив были видны поднимавшиеся из волн скалы Гибралтара. Всего в девятнадцати милях отсюда лежала Испания — казалось бы, близкая, но такая далекая и такая непохожая на Танжер. Здесь, в Танжере, всего в часе езды на пароме, человека вырывали из двадцатого века и бесцеремонно бросали прямиком в средневековье.

Сен-Клер въехал на извилистую дорогу, по одну сторону которой выстроились кипарисы, а по другую шла длинная стена из белого камня, тянувшаяся насколько хватало взгляда. Где-то вдали в стене виднелись огромные ворота из литого железа. Андре остановил автомобиль перед этими воротами, и пожилой марокканец в бледно-голубом тюрбане отворил их, впуская вновь прибывшего.

Кивнув арабу, Сен-Клер заехал на гравийную парковочную площадку рядом с белым домом. Громко хлопнув дверцей машины, он миновал мраморный фонтан и поднялся по широкой входной лестнице. Вода в фонтанах била неравномерно, воздух был душным и тяжелым от изобилия цветочных ароматов. Впереди в тусклом, притемненном прохладном салоне неясно слышался гул многоголосого разговора, и еще — отдаленные шлепающие звуки теннисных мячей, раздававшиеся со стороны кортов.

По пути в большую комнату, уставленную глубокими креслами, покрытыми кожаными марокканскими покрывалами, Сен-Клер услышал окликавший его по имени знакомый глубокий голос:

— Барон! Не желаете ли присоединиться ко мне? — Это был голос Ника Чамберса. — Вы должны поведать мне о своем последнем приобретении! — с нескрываемым сарказмом добавил он.

Андре вполголоса выругался и беспокойно огляделся.

К счастью, в комнате почти никого не было: лишь у дальней стены на диване сидели две средних лет матроны, вероятнее всего англичанки. Андре упал в кресло рядом с Ником.

— Масса впечатлений, а?

На лице Чамберса расплылась порочно-проказливая улыбка. Жестом, более театральным, нежели привычным, Ник рукой подкрутил висячие усы, украшавшие, так ему по крайней мере казалось, его физиономию.

«Чертовски хорош собой пышущий здоровьем англичанин», — иронично хмыкнув, подумал про себя Андре, краем глаза наблюдая за приятелем.

— И да и нет…

В этот момент возле приятелей непонятно откуда возник огромный араб, застывший в молчаливо-почтительной позе.

— Мне еще джин-тоник, — не поднимая глаз, заказал Ник.

— Принесите два, — добавил Андре, улыбнувшись и продолжая созерцать собственные ладони.

— Ну и как она? — подавшись вперед, настойчиво вопрошал Ник; в его голосе звучало нечто большее, чем обычный интерес. Чамберс напоминал ищейку, только что взявшую след. — Оправдала наши ожидания?

— Собственно говоря, мне не удалось этого выяснить, — мрачно признался Андре, уставившись в потолок и пытаясь выглядеть как можно более безразличным.

— Ах вот оно что! С ней, оказывается, не так все просто? Что же за неприятности она тебе доставила?

Андре помедлил минуту с ответом, соображая, насколько искренним ему следует быть. Он не знал, стоит ли продолжать разыгрывать шараду по поводу своих мужских привилегий. Потом решил, что проще честно рассказать о случившемся, и черт с ним, с мнением Ника.

— Нет, — медленно произнес Сен-Клер. — Никаких неприятностей она мне не доставила. Я сам не смог сделать этого.

— Ах иуда. Ничего страшного. — Ник сдержанно кашлянул в кулак. — В нашем возрасте такое случается сплошь и рядом. Не принимай близко к сердцу, старина. Уверен, что сегодня вечером ты будешь в прекрасной форме.

— Нет. К сожалению, дело не в форме. Я не мог себя заставить. В последнюю минуту она закричала, и я просто не смог.

— Ха! Женщины! — сверкнул глазами Ник. — Сначала делают вид, что не понимают, в чем, собственно, дело, а потом заливаются слезами и в итоге вертят тобой, как им вздумается.

— А тебе не приходит в голову, что они искренни?

— Искренни? Как бы не так! Я же предупреждал тебя: с девственницами всегда сплошные проблемы. Всю жизнь я старался их избегать и решительно считаю, что от этого жизнь моя только выиграла. Пусть уж кто-нибудь другой возится с этими воплями и страстями. Мне нравятся женщины, которые находятся в моей компании, чтобы приятно провести время.

— Ясмин слишком молода. Ник. В ее возрасте следует ходить с книжками в школу, носить эту дурацкую синюю форму со складочками, хихикать со своими глупыми подружками, а не доставлять удовольствие сексуальным прихотям стариков.

— Не будь идиотом. Ты вовсе не старик. Сорок шесть — самый расцвет для мужчины. Она должна быть благодарна судьбе, что ей достался полноценный мужик, а не розовощекий прыщавый юноша, который ничего не смыслит в женщинах.

— Положим, она и сама так считает. Но тут дело еще и в моем воспитании. Не знаю, что с ним поделать, но чувствую себя, как… un bete… животное.

— Господи! Эти проклятые психологические проблемы, — рассмеялся Ник. — К слову сказать, здешние пятнадцать лет — уже не детский возраст. В Танжере девочки созревают раньше.

— Возможно, и так. Но скорее всего в этой стране никого не волнует, созрели они или нет.

— Это вопрос риторический. Как определить точку отсчета? Кроме того, если, скажем, откинуть привычный сентиментальный вздор, то ты не будешь отрицать, что телятина всегда нежнее говядины, а ягненок слаще баранины.

— Отвратительная метафора. Ник. Странно ее слышать от тебя.

— В таком случае твои проблемы гораздо сложнее, чем я думал. Ты выглядишь просто ужасно. Давай-ка сыграем в теннис — пот смоет все эти помои… Боже правый, у тебя глаза словно яичница на крови.

На корте Андре почувствовал, как напряжение в шее и плечах постепенно спадает. Отбивая один за другим тонкие крученые мячи Ника, он забыл о Ясмин и сосредоточился на игре. Но в этот день Ник был в блестящей форме, и, несмотря на все усилия, Андре проиграл всухую.

— Подыщи себе другого несчастного сукина сына, — посоветовал Андре, отказываясь от очередной партии. — Merde. Сегодня мне с тобой не справиться.

— А все потому, что я никогда не тратил свои силы на питье и разврат.

— Только на питье.

— Но не в таких дозах, как ты.

Принимая душ, Андре энергично намылился. Он снова почувствовал, что тело становится чистым. С удовольствием подставляя спину и шею под упругие струи горячей воды, он резко переключил смеситель на холодную воду, а потом, похлопывая себя по бокам, вышел из кабинки и обмотал тяжелое банное полотенце вокруг бедер. Что правда — то правда, он в отличной форме. Бугры мускулов на бедрах и животе подчеркивали пропорциональность телосложения Андре. Ни малейших признаков жира, прекрасная осанка, чудесный марокканский загар. Единственным признаком, выдававшим возраст Сен-Клера, были тронутые сединой виски.

Андре натянул штаны и распахнул ворот своей широкой рубашки в розовую полоску. Мысленно отметив, что чувствует себя гораздо лучше, он в который уже раз за эти два дня подумал о том, что Ник порой оказывается прав.

Сен-Клер улыбнулся. Что и говорить, холодный, проницательный ум Ника частенько служил ему опорой. И данный эпизод не стал исключением. Тем не менее, прежде чем вернуться на виллу, он решил, что ему необходимо повидаться еще с одним человеком.

Разумеется, этим человеком была Клэр. Холодная, собранная, благоразумная Клэр. Всегда расположенная к встрече, всегда готовая помочь. Визит к Клэр мог стать прекрасной полуденной интерлюдией. Мысль о возможности расслабиться с ней воодушевила Андре. Он с досадой взглянул на упорно не желавшие спадать мешки под глазами. Кроме того, в нем еще не утих огонь желания…

Да, Клэр — это как раз то, что ему нужно.

Вернувшись в салон, Андре нашел Ника сидящим в кресле с видом человека, чьи дальнейшие планы еще не определены.

— Надеюсь, ты простишь меня, mon ami[14], — без всякого выражения на лице извинился Андре, — но у меня на сегодня запланированы кое-какие встречи.

Приняв извинения. Ник сделал изрядный глоток джинтоника, и его бокал разом опустел наполовину.

— Рад, что ты чувствуешь себя лучше, приятель, — на одном дыхании произнес он.

— Только не благодаря моему проигрышу в теннис, — рассмеялся Андре. — Ладно, мне нужно идти.

— Между прочим, приятель, если ты будешь в состоянии, в этот уик-энд мы играем в поло. И помни — In hostem omnia licita![15] — Видя обсскуражениость Андре, Ник расхохотался. — Это по-латыни, неуч. Означает: «Не позволяй шельмам себя дурачить».

«Боже мой, — думал Андре, направляясь к телефону, — школярские шуточки человека, которому перевалило за пятьдесят». Он набрал знакомый номер.

Клэр была дома. Проезжая по новым улицам города, Андре в который раз удивлялся очаровательной способности этой женщины сочетать в себе доступность и отсутствие чувства собственничества. Их цивилизованные легкие любовные отношения продолжались уже три года, и его всегда поражал талант Клэр держаться на расстоянии. Хотя, поразмыслив, Андре пришел к выводу, что, возможно, это он удерживал дистанцию. Кто знает? Впрочем, до сегодняшнего дня ему как-то и в голову не приходило выяснять этот вопрос.

Клэр, высокая, стройная, всегда с безупречной прической, никогда не чувствовала себя неловко. Ее низкий, хорошо поставленный голос порой взрывался звонким смехом, но случалось это, откровенно говоря, нечасто — она умела себя контролировать.

Клэр Беранже была замужем, но муж се облюбовал себе домик в Брюсселе. Она же сама не покидала очаровательной просторной квартиры на рюде Бельжик. Клэр никогда не говорила о деньгах и никогда не касалась тем, с ними связанных. И всегда была обворожительна.

«Идеальная любовница», — входя в лифт, подумал про себя Андре.

Этот лифт был одним из массы удовольствий, которые доставлял визит к Клэр: все его стенки были сделаны из стекла, заключенного в короб из кованого железа, у задней стояла небольшая скамейка, покрытая слегка потертым красным вельветом. Поднимаясь в лифте, пассажир имел возможность видеть каждый минуемый этаж и даже крышу сквозь прозрачный конусообразный потолок лифта.

На каждом этаже располагалась только одна квартира.

Открыв двери лифта, Андре очутился в уютном холле, уставленном многочисленными цветочными горшками. Андре повернул ручку старинного звонка, дверь красного дерева отворилась, и на пороге возникла Клэр. Она схватила своего гостя за руку и потащила в комнату.

— Дорогой, — радостно улыбнулась Клэр, — как замечательно, что ты позвонил. У меня такое чувство, что мы не виделись вечность, хотя я встретила тебя на вечеринке в парке «Пендельтон Рольф» всего неделю назад, я не ошибаюсь?

Андре тепло поцеловал Клэр в щеку, после чего поднес к губам ее тонкие пальцы.

— Ну какой же ты безнадежный романтик, — вздохнула Клэр. Губы ее изогнулись в иронической улыбке. Она освободила руку и провела Андре на террасу. — Выглядишь ты изумительно. Хочешь чего-нибудь поесть или выпить?

— Нет, спасибо. Я был как раз в клубе. И вдруг почувствовал непреодолимое желание увидеть тебя. Прости, если испортил тебе полдень. Ты загорала?

— Не совсем. Я читала новомодную книгу, которую все сейчас рекомендуют прочесть. Один из тех романов, где герои — замаскированные звезды экрана… Но надо иметь куриные мозги, чтобы не вычислить, кто есть кто. Боюсь, что не в силах буду дочитать до конца. Разве не ужасно?

— Иди сюда, сядь рядом со мной, — похлопав по подушке кресла позвал Андре.

Клэр подняла лежавшую у ее ног раскрытую книгу, аккуратно положила между страниц кожаную закладку и снова положила книгу на пол.

— А теперь, Андре, расскажи мне все, что случилось с тобой за это время, — вяло улыбаясь, потребовала Клэр.

Дневная жара начинала спадать, но не настолько, чтобы располагать к быстрым движениям. Разомлевшая от духоты, Клэр одной рукой подняла с затылка густые белокурые волосы, и свободная белая в полоску блузка упала с плеч, обнажив грудь. Она была такая же загорелая, как и вся кожа: бледные полоски от купальника не искажали великолепия загара. От взмаха руки грудь слегка колыхнулась, и Клэр с улыбкой заметила, как Андре, наблюдавший эту картину, облизнул кончиком языка вдруг пересохшие губы.

— Рассказывать особо не о чем, та cherie, — отозвался Андре, переводя взгляд на пеструю лоскутность коричневых и оранжевых крыш лежавшего внизу города. С террасы Клэр можно было видеть жалкие клетушки зданий Петит-Соко. Вдали то тут, то там над невысокими постройками легко вырывались в небо минареты и башни. — А ты?

— Боюсь, все та же суета. — Клэр улыбнулась. — В самом деле — просто сказочная скука. Ты слышал эту глупую австриячку, выступавшую недавно вечером? По ее словам, можно подумать, что Танжер — это центр европейской общественной жизни. А тот грубиян бельгиец? Он был просто ужасен. Танжер захлестнула волна несносных зануд. Откуда они только взялись? Думаю, пришло время совершить маленькую прогулку на континент или, возможно, в Англию.

— Вкусить настоящей жизни? — Андре улыбнулся, снова переводя взгляд на Клэр. — А как же я? Что же я буду делать без твоих восхитительных прелестей — загибаться от уныния? Больше ведь ничего не остается.

— Как же ты мил, любимый, — промурлыкала Клэр, запуская свои пальцы с бледно-розовым маникюром между ног Андре. — Но я уверена: ты придумаешь, чем себя занять.

Андре пристально посмотрел на Клэр. Неужели она знает о Ясмин? Нет, конечно, нет. В этом городе новости распространяются быстро, но не до такой же степени. Может быть, ему самому рассказать ей обо всем? В конце концов рано или поздно она узнает сама… Но как поведать Клэр — остроумной, цивилизованной Клэр — о Ясмин? Немыслимо. Андре мог лишь догадываться, как она отреагирует.

«Купил молоденькую девушку из публичного дома? Совсем в твоем старомодном стиле… как сексуально… и как варварски. Ведь ты не просто положил на нее глаз?»

Нет, он никак не может рассказать Клэр. По крайней мере не сейчас… может быть, позже. Может быть, завтра, когда Андре решит, что ему делать с Ясмин. Возможно, он скажет Клэр, что купил девушку в помощь Салимс, спасая бедняжку от участи продажных женщин. Может быть, Клэр даже поверит ему, хотя вряд ли.

Мысли о Ясмин напомнили Андре, зачем сегодня ему понадобилась Клэр: потянувшись, он стал медленно расстегивать пуговицы ее полосатой блузы. Слегка распахнув тонкую ткань, Андре посмотрел на обнаженное женское тело.

— Вижу, ты приготовилась к моему визиту, — губы Андре лениво растянулись в усмешке. — Поленилась даже надеть нижнее белье.

Клэр рассмеялась:

— Я всегда загораю голышом. Но, думаю, нам лучше пойти в комнату. Загорать голой на террасе — одно дело, заниматься любовью — совершенно другое.

— Да у тебя вокруг толпы обожателей с выпученными глазами. — Андре указал на окружавшие дома, подобные белым лицам с зияющими окнами-глазницами, уставившимися на Сен-Клера.

— Очень на это надеюсь, — улыбнувшись, ответила Клэр и медленно направилась в дом. Шагнув за стеклянную раздвижную дверь, ведущую с террасы в комнату, она сбросила длинную блузу на пол. — Прячься от солнца, иди ко мне.

Андре не отрывал глаз от волнующего покачивания спины Клэр, ведущей его в спальню. Он спокойно разделся и повесил одежду на спинку изящного белого с золотом стула. Клэр, лежа на кровати, наблюдала за Андре.

— До чего же ты красив, — промурлыкала она, поглаживая собственное лоно. Клэр скользнула взглядом ниже поясницы Андре. Глаза ее расширились. Она протянула к нему руки. — Иди-ка лучше сюда, я позабочусь: о своем дружочке.

Солнце давно уже село и ужин давно прошел, когда Андре спустился вниз в стеклянном лифте. Расслабленный и уверенный в себе, Андре чувствовал себя непобедимым и решительно шагнул в душистую ночь. Вскочив в машину, он лихо развернулся и выехал на улицу. Толпы туристов бродили в поисках ночных клубов и острых впечатлений.

Андре успокоился, считая, что после свидания с Клэр он будет холоден и бесстрастен с Ясмин.

Монотонно насвистывая, Сен-Клер ехал сквозь ночь.

Он пропустил ужин. Ясмин скорее всего уже уснула. Отлично. Таким образом, проблема автоматически откладывалась на завтра. Но, войдя в дом, Андре обнаружил, что дверь библиотеки открыта настежь и там зажжен полный свет. Шагнув в комнату, он застыл на месте, пораженный зрелищем, и удивившим, и обрадовавшим его. Ясмин сидела посреди кучи книг.

Девушка выглядела как-то иначе, и Андре потребовалось некоторое время, чтобы понять, в чем дело. Волосы.

Не стянутые в многочисленные косички, они свободно падали гладкими прямыми струями на спину Ясмин. Сверкающий черный водопад доходил ей почти до бедер.

Блестящие иссиня-черные волосы прекрасно гармонировали с новым нарядом Ясмин. Интересно, подумал Андре, откуда у нее это платье, ведь прежнее кажется изорвано в клочья. Впрочем, с ней вчера был узелок… Мысли Сен-Клера путались; он настолько растерялся, что не знал, как ему подойти к Ясмин.

Белый кафтан, расшитый цветами и жемчугом, покрывал бледно-желтое платье. Кожа Ясмин, казалось, светится под прозрачной материей, и Андре почему-то почувствовал себя раздавленным этой нежной и вместе с тем удивительно сильной красотой. Несколько секунд он был не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Господи, до чего же трудно ему будет ужиться с этой девушкой у себя в доме.

Андре готов был простоять так всю ночь, но Ясмин заметила его. Испуганная невесть откуда взявшейся тенью на ковре, она подняла глаза и вдруг приветливо улыбнулась.

— До чего же чудесная вещь эти книги, — медленно произнесла Ясмин по-французски, при этом голос ее наполнился благоговейным страхом.

— Ты читаешь? — удивленно спросил Андре.

— Совсем немного. Когда мама была жива, я ходила в школу. После ее смерти мне пришлось вместо нее заботиться о дедушке и моих дядьях. Они не хотели, чтобы я ходила в школу. Дедушка сказал, что это бесполезная трата времени. Нет… я рассматривала картинки. Они такие интересные. Хотя я не всегда понимаю, что на них нарисовано.

— А ты хотела бы научиться читать? — заинтересовался Андре. — Я имею в виду хорошо научиться.

— О да, очень бы хотела. Тогда бы я могла проводить все время здесь, читая эти книги. Так много можно узнать о местах, о которых я никогда не слышала, о вещах, о которых понятия не имела. — Глаза Ясмин блестели. — Вот здесь, например. Я не понимаю, что значит эта картинка?

Что здесь происходит?

Ясмин протянула томик Андре. Книга оказалась из тех, что Сен-Клер знал с детства. Он принялся читать вслух с первой страницы, и увлеченная Ясмин, не отрывая глаз от книги, прислонилась к нему бедром. Казалось, что она каким-то непонятным образом старалась понять значение маленьких черных значков. Удивленный жадным интересом девушки к знаниям, Андре продолжал чтение.

Но читать становилось все труднее. Близость Ясмин, ее невинное, но вместе с тем искушающее плоть прикосновение в одно мгновение разрушило обретенное Сен-Клером в апартаментах Клэр успокоение. Ясмин же в своей непосредственности ровным счетом ничего не замечала.

Сен-Клер прилагал неимоверные усилия, чтобы сосредоточиться на открытых страницах. Сладкий аромат, источаемый волосами Ясмин, действовал подобно средству, до предела его возбуждающему. Вдыхая этот запах, Андре понимал, что не в силах освободиться от его чар.

— Мне надо немного размяться, та petite, — сказал Андре и с трудом поднялся на ноги.

Ясмин мгновенно вскочила вместе с ним, не отрывая глаз от раскрытой страницы. Бессознательно она прижалась всем телом к Андре, прижалась маленькой упругой грудью к его руке.

— Еще только одну страничку! — взмолилась девочка.

Застонав, Андре уронил книгу на пол. Все. Его терпению пришел конец. Чувствуя, что теряет голову, Андре попытался оттолкнуть от себя Ясмин, но не смог. Доля секунды, и он впился губами ей в шею. Пульс на ней бился неровно и сильно, словно сердечко попавшей в силки птички. Ясмин положила обе руки на плечи Андре и попыталась оттолкнуть его. Тело ее изогнулось в напряженном усилии. Андре оторвался от Ясмин, и взгляды их встретились, отчего девочка неожиданно обмякла. Пытаясь скрыть свои чувства, она опустила глаза и прекратила сопротивляться своему «господину».

Однако ее мягкая покорность была гораздо красноречивее, чем любое сопротивление. Андре снова склонил голову и прильнул к пахнувшему лакрицей рту, наслаждаясь его вкусом. Он медленно и нежно ласкал ее губы. Потом, полностью захватив их своими губами, просунул между губ Ясмин язык, стараясь раскрыть их. Девичьи губы были подобны нежным цветочным лепесткам. За ними прятались похожие на жемчужины зубки. Рука Андре почувствовала, как Ясмин задрожала.

Может быть, он сжимает ее слишком крепко? Андре ослабил хватку, но Ясмин оставалась такой же вялой и безответной. Разжав объятия, он слегка оттолкнул девочку от себя. Как только Андре поднял голову, напряженные руки Ясмин мгновенно легли ему на грудь. Он попытался заглянуть ей в глаза, но тщетно — глаза се были закрыты.

«Merdе! Дрянь дело, — подумал Андре. — Она намерена отдаться мне, но не потому, что сама этого хочет, а потому, что считает это своим долгом. Так не пойдет. О Господи, что за дурацкая ситуация!»

Опустив руки, Андре отстранился от Ясмин. Теперь она смотрела на него широко раскрытыми от любопытства и изумления глазами.

— Я очень устал, та petite, — отрываясь от девушки, выдавил из себя Андре. — Может быть, мы дочитаем завтра утром.

Ясмин хотела было что-то сказать, но сдержалась.

Андре почувствовал, что она боится спросить, идти ли ей с ним, и сказал:

— Оставайся здесь, в библиотеке, сколько захочешь. И хотя в этот момент Андре желал Ясмин как никого и никогда на свете, он не смог попросить ее об этом. Было до боли очевидно, что девочка еще к этому не готова. — Я иду наверх спать.

Сен-Клер повернулся и быстро вышел из библиотеки.

Медленно поднимаясь по лестнице, он понял, как много потребуется времени, прежде чем Ясмин почувствует себя при нем свободно. Или же, что гораздо хуже, как долго сможет он сдерживать себя, чтобы не овладеть ею силой.

«Надо заняться ее образованием, — подумал он, входя в комнату. — Может, нанять учителя? Есть ли в этом городе школа, принимающая девочек ее возраста с такими слабыми знаниями?..» Домашний учитель, очевидно, был бы наилучшим выходом, но и он опять же не решит полностью проблем, возникших перед Ссн-Клером. Пытаясь найти выход из положения, Андре разрывался па части. С одной стороны, он был цивилизованным человеком с великолепно развитым чувством такта, с другой — чудовищем, обуреваемым единой страстью обладания Ясмин, не считаясь с ее чувствами и благопристойностью.

В конечном итоге Андре решил, что лучший выход — держать Ясмин как можно дальше от себя до тех пор, пока она немного не повзрослеет. Но куда ее отправить? Существовало только одно подходящее для этого место — дом Кадира. Но туда Ясмин не вернется ни при каких обстоятельствах. Надо было что-то придумать, и как можно скорее.

Андре стал вспоминать, как поступают со своими детьми европейцы, живущие в Танжере. Он никогда не думал о детях-европейцах, но смутно припомнил, что встречал их в городе крайне редко. Должно быть, они учились где-нибудь в Европе. Кто бы мог точнее знать о подобных вещах?

Покачав головой, Сен-Клер пришел к выводу, что жизнь порой преподносит удивительные сюрпризы. Стоило ему несколько раз без всякой задней мысли посетить публичный дом, как он тут же попал в пренеприятнейшую ситуацию, купив себе женщину, оказавшуюся ребенком.

Неожиданно Андре оказался в роли отца, к чему совершенно не был готов. Еще его смущало, что ему не к кому обратиться за советом, поскольку один вопрос повлек бы за собой другие — второй, третий, четвертый… и один Бог знает, что люди подумали бы о нем.

«Может быть, Ник сможет что-нибудь разузнать? — мрачно подумал Андре. — Правда, за это придется расплатиться выслушиванием бессмысленных и глупых шуточек…

Ник в этом деле мастак — у него масса всяких подначек.

Но в конце концов овчинка выделки стоит».

Андре вздохнул и лег в постель.