Юлька сошла с ума. Случилось это знаменательное событие в субботу в половине восьмого вечера. Я как раз стояла перед холодильником и лениво размышляла на тему — если я выпью вина одна выходным вечером, означает ли это, что я окончательно поставила на своей личной жизни жирный крест? Бутылка была холодной, на улице жарко, мысли мои ворочались неторопливо... И тут позвонили в дверь. Я открыла, усмехнувшись — а может, рано ещё крест?
Нет, не рано. Самое время. За дверью стояла моя сестра.
— Привет, — поздоровалась она и прошла в квартиру.
Юлька — это полтора метра великолепия. Маленькая леди, вот кто она. Я всегда чувствовала себя рядом с ней слишком высокой, слишком громкой, слишком неуклюжей… Наверное, на неё — миниатюрную блондинку с безукоризненным поведением и вкусом — стоило равняться, но вместо этого я старалась её избегать. На это у меня было миллион причин. Юля чувствовала и не лезла. Виделись мы редко. А теперь вот… пришла.
— Привет, — ответила я, решив, что вино и правда плохая идея.
Леди в одиночестве не квасят. Юлька прошла в кухню, присела на самый край стульчика и выжидающе на меня посмотрела. А потом сказала:
— Роди мне ребёнка.
— Тебе? — переспросила я, слишком ошарашенная для того, чтобы выразить свои эмоции.
— Нам, — поправилась она. — Мне и Юрке.
И тут меня прорвало. Я смеялась и не могла остановиться, Юлька терпеливо ждала. Ждать она умела, в этом ей не откажешь.
— Ты сошла с ума, — констатировала я, отсмеявшись.
Сестра вздохнула. Да, иметь со мной дело непросто, особенно таким, казалось бы, благоразумным создания. Впрочем, судя по всему, благоразумие осталось в прошлом.
— Ты здорова. Ты моя сестра. Я бы не хотела, чтобы моего ребёнка вынашивал чужой человек. И тебе очень нужны деньги. Я заплачу. Я полностью оплачу услуги суррогатного материнства, отпуск, в который ты уйдёшь, чтобы не пошли слухи о твоей беременности, и закрою кредит за твою квартиру.
Да, черт побери! Мне нужны деньги. Они мне всегда нужны, я привыкла и справляюсь много лет. И кредит выплачу, никуда не денусь. И все это без аренды своей матки. Я решила, что пришло самое время для выпивки. Открыла холодильник, достала бутылку. Пробка заткнута неплотно — я уже выпила два бокала в прошлую субботу. Её я вытащила зубами. Налила вино в чайную кружку и демонстративно отхлебнула.
— Совсем не меняешься, — вздохнула Юля. — Как была ежиком, так и осталась. Ты подумай, пожалуйста.
— Суррогатной матерью может стать только та, у которой уже есть ребёнок, — попыталась я апеллировать фактами.
— Но ты же рожала, — пожала плечами Юля. — Закрой за мной. Я завтра вернусь.
И ушла. Я стояла в кухне и судорожно цеплялась за свою кружку, в которой плескалась пурпурная жидкость. Дверь нужно запереть, но ноги словно приросли к полу. Это… нечестно. Я всхлипнула, осторожно отставила чашку на стол и вышла в прихожую. Там уже сползла на пол, предварительно заперев дверь. Хотелось плакать, но нет, не получилось. Так всегда: слезы подкатывают в самый неподходящий момент, а когда они реально нужны, мои глаза сухи, как пустыня Сахара. Надо поплакать, станет легче.
— Так нечестно, — вслух повторила я.
Да, я рожала. От мужчины, который был мне совершенно неинтересен. С ним бывало весело, он был хорош в постели… не больше. Я не хотела отношений с ним. Мой ребёнок решил иначе, наверное, он был ежиком, как и я. Я не смогла отказаться от беременности, хотя мне было всего двадцать три. И своего сына я выносила. Его отец оказался на редкость порядочным и даже помогал мне, ничего не обещая. Правильно, я и принять бы не смогла его обещаний.
Но… Судьба распорядилась иначе. Мой мальчик прожил лишь три дня. Я даже к груди его приложить не смогла, он все время в реанимации был. Меня пускали к нему два раза в день. Малыш лежал за толстым стеклом, тоненькие ручки и ножки, огромный памперс, шапочка на голове трикотажная, из-под неё тёмные прядки. У меня не было ни одной его фотографии. Да и зачем? И так помню прекрасно. И как глаза открыл серо-голубые, и прямо на меня посмотрел, хотя говорили все — не видит. Я протягивала руку и касалась его — когда разрешали.
Домой я вернулась одна. И даже жить научилась. И не думать о том, что Сахара у меня и в сердце. Подумывала о том, что нужно завести кота. Иногда приходил он — отец моего сына. Я молчала — да что ему сказать? Он уходил. Потом стал приходить все реже. К четвёртому дню рождения сына я узнала, что он женился. Правильно, в нем же нет Сахары. Я не обиделась — все было так, как и должно быть. Надеюсь, у них все будет хорошо, и детки родятся здоровые…
Вино я все же допила. И в кружке, и то, что в бутылке оставалось. Проснулась с каменной головой в восемь утра от истеричных звонков в дверь. Я уже знала, что это снова она — моя старшая сестра. Юлька по какому-то недоразумению родилась жаворонком и искренне не понимала, как можно спать в восемь утра…
— Привет, — спокойно сказала она, словно все происходящее нормально. — Отвратительно выглядишь, тебе нужно меньше пить.
Я фыркнула и ушла в ванную. Видок и правда — краше в гроб кладут. Я приняла душ, в глубине души надеясь, что Юля не станет дожидаться, уйдёт. Но маленькая железная леди была на редкость терпелива.
— Юля, — снова повторила я, — ты сошла с ума. Не приходи ко мне больше, пожалуйста.
— Я не могу, — прошептала она. — Ты мой последний шанс. Я бы рада уйти, но… вернусь.
— Ты требуешь от меня невозможного.
Она поднялась мне навстречу и… обняла меня. Я замерла, пораженная. Когда мы обнимались? Никогда, наверное. Я была выше сестры на добрых двадцать сантиметров и сейчас могла вдоволь любоваться идеально уложенной макушкой. И думать. Господи, ну что сделать, чтобы она перестала рвать мне сердце?
Иногда я вдруг задумывался о том, люблю ли её. Эта мысль пугала. Я любил её… четырнадцать лет. Это я вам скажу, срок. Теперь, когда это время пролетело, казалось в миг я оглядывался назад и пугался мрачной мощи цифр. Мне тридцать четыре года. Четырнадцать лет из них я люблю Юлю. Просто люблю и все. Задумываться над этим не стоит.
Она расчесывала волосы. Это целый ритуал. Бережно сушила их без использования фена, потом брызгала на них жутко сладкой штукой – я от неё чихал. Затем расчесывала мягкой щёткой сидя перед зеркалом. Обнаженной. Светлые волосы струились по спине, лицо сосредоточенное, движения размеренные, а я… думаю, люблю ли её.
- Влада родит ребёнка, - будничным тоном сообщила она. – Нам.
Так, словно сказала – дождь собирается. Все нормально, дождь, он же случается часто, порой даже каждый день. Ничего аномального не происходит. В этом вся Юля. Что бы не происходило, она спокойна. Каждый раз, когда анализы показывали не состоявшуюся беременность, она спокойно откладывала листы бумаги, перечеркивающие в очередной раз нашу жизнь и спокойно говорила – не в этот раз, Юр. Доставала зеркальце и проверяла насколько идеально держится на губах помада.
Я бы мог подумать, что ей все равно, моей упрямой маленькой девочке. Что она просто равнодушная эгоистка. Но я знал, какие демоны терзают её изнутри. Она привыкла запирать их глубоко в себе, так глубоко, что не заглянуть, Юлька словно колодец бездомный, темный – бросишь в него камень и не услышишь всплеска.
И сейчас… идёт вечер вторника. Обыденный вечер. Сколько она держала в себе эту весть, переваривая изнутри и её, и себя саму? Порой мне хотелось схватить её за плечи и трясти, чтобы вытрясти, выдавить из неё чувства. Чтобы волосы растрепались, слезы по щекам, лицо сморщилось некрасиво, чтобы кричала на меня, злилась.
- Ты её заставила? – спросил я, стараясь тоже не выдавать своих чувств. Жизнь с Юлей меня вполне к этому приучила.
- Нет, ей просто очень нужны деньги. Мне нужен ребёнок. Все нормально.
Я сжал зубы. Я понимал, что ничего в этой жизни не нормально, с тех пор, как я четырнадцать лет назад встретил Юлю. Она стояла в толпе студентов, такая отличная от остальных… Маленькая, а заметно издали. Она уже тогда создала себе свод правил и жила строго его придерживаясь. Нет, оно не сразу ответила на мои ухаживания. Скрывалась, пряталась. Стыдилась того, что живёт в общежитии, а ведь прописку имела городскую. Причина открылась тогда, когда Юля сдалась. Она познакомила меня со своей семьёй через год. Тогда я, наверное в первый и последний раз видел, как она волнуется.
Семья у неё была маленькой. Бабушка, чопорная старуха, которая вела себя так, словно она отпрыск королевской семьи, не меньше, и сестрёнка подросток. Владка-ёжик. Она и правда ежиком казалась. Милая, несмотря на подростковую угловатость, высокая и стыдящаяся своего роста. Она смотрела на Юльку с благоговением и страхом.
- Пришла, - констатировал старуха.
Юля сжала мою руку и кивнула. Ах, если бы я знал, что тот случай первый и последний в моей жизни, когда я вижу чувства будущей жены наизнанку, я постарался бы запомнить каждый момент.
- Это Юра…
Старухе было плевать, как меня зовут. Ей было плевать и на внучек тоже. Они были для неё бременем, которое взвалила на неё глупая, не оправдавшая надежд дочь. Сбежала в восемнадцать с парнем, у которого ни роду, ни племени, университет бросила, а потом вернулась побитой собакой с двумя маленькими девочками. И… зачахла через год. Не удивительно, с такой то матерью.
Она поила меня чаем. Каждый глоток вставал поперёк горла. Старуха была бы рада меня спровадить, но приличия много для неё значили. Она и внучек вырастила приличия ради – если сдать в детский дом, то слухи пойдут. Позже женщины ушли на кухню, оставив меня в просторной комнате одного. Квартира была удивительно большой, их дед был значимым человеком в советах. Но… квартиру она завещала племяннику. Я томился, разглядывая фотографии на стенах, многие из них – вековой давности. И ни одного изображения внучек. Потом вышел в коридор. Гулко и методично позвякивала посуда, журчала вода.
- Не думай даже, - равнодушно и спокойно говорила старуха. – Что я выращу и твоих ублюдков. Я свой крест почти донесла, ещё три года и Владе восемнадцать. Потом делайте, что хотите, но отвечать будете сами. И за себя, и за приплод свой…
Я не раз вспоминал эти слова, когда попытки забеременеть заканчивались крахом раз за разом, каждый месяц, который Юлька перечеркивала в своём календарике крест накрест. И ещё Владку, которая вышла из кухни с полотенцем в руках и поняла, что я стал невольным свидетелем разговора. И испугалась мгновенно – может, думала, что уйду, ближе познакомившись с бабулей? Она не умела прятать эмоций, ёжик. Бабушка исковеркала их обоих, но Владе пришлось хуже. Она такая открытая…
- Всё хорошо, правда, - шёпотом сказала она. – Бабушка… она такая. Вот и все.
И улыбнулась. Вот что она всегда умела, так это улыбаться. У Юли улыбка была рабочей, для каждого случая – своя, отрепетированная, подготовленная. А Владка искренняя. И мне так жалко стало этого ребёнка, запертого в огромной квартире с сумасшедшей, доживающей век бабкой. Вспомнил про свою сестрёнку, ровесницу Влады – свистушка и хохотушка. Уж если она улыбается, то во все тридцать два зуба.
Я увлек Владку за сробой на диван. Коснулся её руки, она вздрогнула. В моей семье нормальными считались объятия, а тут старались друг друга не касаться. И рассказал ей про свою Наташу, которой шестнадцать, про дачу, старого пса Никодима, который там живёт, старые липы вокруг, про шашлыки, которые непременно будем жарить в выходные и Владку с собой возьмём. И с моей сестрой они непременно подружатся.
Потолок был стерильно белым и совершенно скучным. Взгляду зацепиться не за что. Но все остальное я уже разглядела. Не на макушку же человека смотреть, в самом деле, который внимательно изучает мою вагину.
- Вы что-то ищете? – поинтересовалась я. – Если найдёте точку джи, расскажите мне, я за десять лет использования вагины так её и не обнаружила.
Гинеколог был пожилым и серьёзным. И моё чувство юмора не оценил. Посмотрел на меня суровым взглядом через сползшие на кончик носа очки.
- Барышня, процедура серьёзная и я надеюсь вы отнесетесь к ней серьёзно.
- Постараюсь, - кивнула я.
И улыбнулась. Мой улыбки тоже не оценили. Где-то внутри меня что-то кольнуло, словно в отместку – до сих пор доктор был на редкость деликатен. Затем меня вульгарно похлопали по коленке и разрешили слазить с кресла.
- Результаты в понедельник, я вас жду.
Волокита тянулась уже неделю. Меня рассматривали, словно под микроскопом. Ощущение того, что я дарю чудо рассасывалось, теперь мне начинало казаться, что я прохожу сложный кастинг. Но вины сестры в этом не было, будь её воля, в моей матке был бы уже добрый десяток яйцеклеток. Но ускорить процедуру она не могла и всю эту неделю я усиленно обследовалась.
А сумасшедший Юра заплатил за мою квартиру. Это никак не укладывалось в моей голове. Я привыкла жить скромно и то, что кто-то может просто взять и выложить такую сумму из кармана… уму непостижимо.
Я и боялась и ждала, что он придёт. Нет, не для того, чтобы отговаривать. Я конечно не так уперта, как моя сестрица, но если что решила, то с концами. Просто с ним было так… волшебно. Вот знаешь, что ничего не будет, а бабочки в животе трепещут. И поди объясни этим бабочкам, что мужчина чужой. Глупые, жестокие бабочки. В тот день, проводив его я полдня занималась тем, что вспоминала. Что он сказал и как. Залезла на Юлину страничку в соц сети и поглядела на их фотографии. Этим я тоже занималась часто.
Касалась его губ на фотографии, потом закрывала глаза. Представляла, как целую эти губы. Возбуждение поднималось душной волной. Столько лет, а все никак не проходит. Лишь стоило представить, что мы и правда вместе, пусть даже одну ночь, как низ живота буквально стискивало жаром. Другими мужчинами не лечилось – я пыталась.
- Сумасшествие, - пожаловалась я сама себе.
Вышла из поликлиники в солнечный день, который уже клонился к вечеру. Погода была мягкой – сидеть дома преступление. Пятница у меня день занятой, но ещё совсем рано… я сделала то, что делала иногда, каждый раз подчиняясь внезапному порыву. Сегодня желание было почти нестерпимым. Я поехала на кладбище. Кладбища идеальное место для прогулок, а уж нынче меня словно магнитом сюда тянуло.
Аллеи тонули в тени, старое кладбище было больше похоже на парк. Здесь хоронили редко, в основном если захоронение было семейным. Бабушку мы похоронили в одной могиле с дедом, которого и не видели ни разу. В детстве я фантазировала, что может он не умер. Например работает где-то на северном полюсе. А потом приедет, и наша жизнь изменится. Так же я мечтала и о папе. А затем… перестала. Реальность порой такой бывает, что сладкие мечты кажутся неуместными.
Юлька так старалась заслужить одобрение бабушки. Бесполезно. Я это поняла гораздо раньше своей старшей сестры и ломать себя не стала. Хуже относиться ко мне не стали, зато я сберегла хоть частицу себя. И сестра, поняв, что ничего не выйдет просто вычеркнула бабушку из своей жизни. В принципе, и меня тоже, но это совсем другая история.
А я вот не смогла. Мне так семьи хотелось, хоть какой-то. И пусть не вышло, бросить старую женщину совсем у меня не получалось. Прав на квартиру мы не имели никаких, нас прописали только после приватизации, а затем выписали, как только появилась возможность. Но я продолжала ходить уже тогда, когда вселилась в студенческую общагу. Зачем? Не знаю. Приходила. Бабушка поджимала губы, но впускала. Поила слабым, невкусным чаем. Я уходила, понимая, что чего-то важного сказать так и не сумела. А потом она умерла.
- Привет, бабуль, - поздоровалась я с обелиском. На фотографии бабушка была неожиданно молодой, сама её выбрала заранее. Улыбалась счастливо. Такой я жизни я её никогда не видела. – Наверное, тогда мир ещё не успел тебя разочаровать, да? Грустно все, печально. А у меня в животе бабочки. Дура я, бабуль, и это не лечится. Не удивлюсь, если ты все это заранее знала… Гнилое семя, что с нас взять.
Я достала упаковку влажных салфеток, отерла лицевую сторону обелиска. У деда фотографии не было, зато мраморная плита приковывала взор. Цветы здесь тоже я посадила, в мае. Обычно я просто приплачивала сторожу, и он их поливал. Сейчас хотелось что-то сделать самой. Петуньям моей пол-литровой минералки не хватило, но обещали дождь… выдернула несколько сорняков, которые своим радостным видом портили благостную картину. Отряхнула руки. Больше мне здесь делать нечего.
Нужные слова нашлись, когда я уже уходила. Впервые за столько нет. Не просто слова нашлись, но ещё и силы, чтобы их произнести. Я волновалась – смешно, бабушка же несколько лет уже, как погибла…
- Я не держу на тебя зла, - сказала я, обернувшись к улыбающейся с обелиска молодой бабушке. – Знаешь, я даже благодарна тебе… Пусть ты не сумела полюбить, но ты нашла в себе силы нас вырастить. Спасибо.
И чуть не бегом с кладбища, и страшно непонятно от чего – светло ещё. И спешить нужно было, сегодня моя последняя в этом году пятница. Нет, дни недели будут, но я буду беременна чужим ребёнком… Душ помог смыть с себя жаркий день. Одевалась я в свои пятницы предельно просто. Обычно джинсы, лёгкие, чтобы не стесняли движений. Можно даже спортивные леггинсы. Сегодня пойду в шортах – тепло. На ноги белые тенниски. К выходу в свет готова.
Охранник на входе был новым и попытался меня задержать. Отчего-то люди считали, что шорты и кеды не лучшая одежда для ночных клубов.
Рассвет был холодным и осклизлым, осевшим росой на камни. На одном из них я и сидел. Девушка, чужая и родная рядом, давится сигаретным дымом и заметно, что курить ей не нравится, не хочется. Зачем я сигарету ей сунул? Наверное, чтобы увидеть, насколько она несовершенна. Прожив столько лет с Юлей, я просто упивался человеческими пороками, они были простыми и понятными.
От клуба раздался взрыв смеха. В сторонке стоял тот самый парень, что танцевал с Владой. Он мне не нравился. Хотя почему вообще мне кто-то нравиться должен? Достаточно того, что эта вот девочка, в коротких шортах, ноги покрылись мурашками, трясётся, курит сигарету, что я дал… Она мне нравится. Это неправильно, наверное. Но пройдёт, как говорится, все в мире тлен.
- Нужно домой, - простучала зубами Влада. – Так холодно, что я трезвею.
Я тоже трезвел. Снял свой пиджак, набросил на тонкую девичью спину. Спустился в клуб. Не хочу трезветь, рано. Взял два виски, вышел с ними – охранник на входе заикнулся было, но порыв сдержал. Правильно. Владка сидела там же, где я её оставил, но вновь с тем парнем. Он говорил ей что-то, эмоционально жестикулируя. Такой он… не как я. В джинсах, разорванных нещадно на коленях, в футболке которая норовила сползти плеча. И при всем этом – смазлив. Слишком. Все же, не нравится он мне.
- Какие-то проблемы? – спросил я подходя.
- Никаких, - отозвался парень с неприязнью и пошёл прочь.
Я тоже ему не нравлюсь. Что же, переживу. Я снова опустился на холодную ступеньку, протянул Владе виски.
- Чтобы не трезветь, - пояснил я.
Бокал она приняла. Отхлебнула, поморщилась, а потом залпом выпила до дна. Я даже хмыкнул одобрительно, выпил свой. Поднялся, подал ей руку. Владу пошатывало, наверное, виски был лишним… Рука её в моей тоже лишняя.
- Такси?
- Наверное, - кивнула она. – Там стоянка. Ты прости, я тебе наговорила… лишнего.
- Мы же родственники, - усмехнулся я, её пальцы в моей руке чуть дрогнули. – Всё нормально.
Я оглянулся. Наши бокалы, оставленные на ступенях ресторана смотрелись так сиротливо… И на душе гадко, и что не делай, все гаже становится. Владка споткнулась о камень и остановилась, я рядом, выжидая. Всё же, я слишком пьян, уже многие годы так не пил, а сегодня ощутил желание просто на уровне потребности. Изгваздаться в грязи, пусть и фигурально, сделать что-то такое, о чем потом будешь жалеть. Да, уже жалею. И о словах своих, я тоже сказал лишнего… И держу её за руку, она так цепляется судорожно. Маленькая запутавшаяся девочка, которую мы буквально толкаем в пропасть. Ярость, даже ненависть к Юльке рождается во мне, но не находит в себе силы жить. Всё слишком иррационально этим утром, иллюзия, и чувства тоже. Надо просто вернуться в свою привычную жизнь и все станет хорошо ли, плохо ли, не знаю. Как прежде… Стабильность наше все.
- Пока, - тихо произнесла Влада. – Спасибо за виски…
- Обращайся, - улыбнулся я. – Теперь я знаю, где тебя искать по пятницам.
Влада тоже улыбнулась в ответ, но грустно. И правда, какие пятницы, девочка с разбега прыгает в пропасть, собираясь отдать то, что не имеет права от себя отрывать. Но вдруг мысль, что мой ребёнок созреет внутри неё, невероятно живой, пусть и меланхоличной, такой земной, подверженной страстям и порокам, кажется такой заманчивой. Соблазнительной. Я чувствую сексуальное возбуждение, словно мне предстоит самому сделать этого ребёнка. Нет, Юрик, все за тебя врачи сделают, в пробирках… А возбуждение не отпускает. Смешно даже, мне тридцать четыре года, а смотрю на девочку – аскетичная футболка, грудь едва угадывается под ней, обрезанные из джинс шорты, ноги в мурашках – покою они мне не дают, мурашки эти, и член стоит. Руки засовываю в карманы, надеясь, что ткань натянется, скроет… да и не рассвело ещё в полную силу.
- Увидимся ещё, правда?
У меня сердце разрывается. Не понимаю даже, чего больше хочу, пожалеть её по родительски похлопав по спине, как неродившегося ещё моего ребёнка или трахнуть. Зря Юля это все затеяла. Раньше у меня и мыслей таких не возникало. А сейчас… нелепое это затянутое расставание наше, стоим у машины, таксист нетерпеливо барабанит пальцами по рулю, ожидая. Казалось бы чего проще, садись в машину и езжай, так нет же, стоим… И я делаю то, о чем точно буду жалеть. Даже уже жалею, хотя только вот тянусь к её губам. Я касаюсь их пальцем. Они полные, тёмные, словно помадой покрыты, а я знаю, что ни грамма макияжа на ней. Владка сглатывает слюну, сумасшедшая девочка, что же ты не бежишь? А потом касается моего пальца языком. Это уже… слишком. Этого не вынести. Интересно, если я сейчас посажу её на капот этой машины и трахну, как она отреагирует? Но ничего этого я… не делаю, хотя член буквально горит от напряжения. Мне уже даже неважно видит она мою эрекцию или нет. Главное – ноги унести.
- Если я тебя поцелую это будет совсем не хорошо? – охрипшим голосом спросил я.
Она кивнула.
- Это будет очень плохо, - улыбнулась Владка. – Я домой поеду. Пока…
И коснулась напоследок моей руки. Я хлопнул дверцей, закрывая за ней автомобиль, затем смотрел ему вслед. Сам я тоже на такси хотел, но в итоге махнул рукой и отыскал свою припаркованную машину. Добрался до дома без проблем, но уже утром – шесть часов… Я ожидал, что Юлька будет спать. Но она не спала. Сидела на кухне, уже полностью залитой утренним светом. Я сбросил ботинки прямо на пол, с них осыпалась пыль. Хотел бросить и пиджак, потом вспомнил, что он остался на Владе, которую я едва не поцеловал…
- Где ты был? – спокойно спросила Юлька.
Жаворонок. Представляю, каково ей пришлось бессонной ночью. А она не спала, я вижу.
- Пил, - ответил я.
- Сегодня, - сказала я сама себе.
День был самым обычным. Обидно даже. Глаза открыла – солнце светит, роняет ажурные блики на стену сквозь шторы. И между тем день волшебный. Да, я дура, и это не лечится. Выть и на стены бросаться буду позже, сейчас прямым ходом лечу в огонь, как мотылёк.
Ощущение волшебства не покинуло даже тогда, когда я весьма обыденно приняла душ и позавтракала. Есть я старалась полезную пищу, словно стараясь отработать ту ночь, когда пила текилу и мечтала о… нехорошем. И утро такое солнечное, сейчас гулять бы, мороженое есть, купить букет пионов, я любила их… идти по городу, и пусть думают все, что эти цветы мне подарили. А потом поставить в вазу и любоваться вдоволь, радуясь теплу, лету, солнцу. Надеясь, что лучшее впереди.
Юлькина машина стояла под высокой березой – дерево мы холили и лелеяли, поливали в жаркие дни не дожидаясь милости богов и жека. Сама же сестра на лавочке у детской площадки. Утро ещё, впереди жаркий день, многие мамочки решили выгулять свои чада до наступления пекла. Юля залипла на малыша в зелёных шортах и жёлтой футболке – поди тут, определи пол. Ребёнку было не больше полутора лет, ходил он в принципе уверенно, но набирая скорость запинался. Занят он был тем, что стукал по всему лопаткой. Дошёл до горки пластиковой, постучал по ней лопаткой и громко выразил свой восторг. Потом по лавочке. Следом ярко окрашенный заборчик. Мама его сидела на бортике песочницы и следила за дитем периодически отвлекаясь на телефон.
- Я готова, - сказала я громко, хотя один лишь Господь ведает, готова ли.
Но я не могла стоять так, видеть этот голодный взгляд, которым Юлька буквально пожирала чужого ребёнка. Я сама через это прошла, значит, хоть что-то у нас с Юлей общее есть… когда выписывалась из роддома, врач сказал, что привыкну. Что люди ко всему привыкают. Тогда мне это абсурдом показалось, а потом поняла, да… Невозможно забыть о потере своего ребёнка, но можно научиться жить с ней. Время самая беспощадная таблетка, оно лечит и плохое и хорошее. А мой малыш, он хорошее, пусть и жил всего три дня. О нем я забывать не хочу, не смею.
- Привет, - отозвалась Юлька и торопливо поднялась. – Я приехала тебя встретить,
Смутилась, все же. Надо было покашлять может, чтобы она успела прийти в себя, убрать из своих глаз голод, который никакой пищей не утолить. Могу помочь я. Не могу, помогаю… В автомобиле прохладно, работает кондиционер, а мне хочется снова на солнышко, сладко жмуриться… А ещё хочется спросить, а Юра приедет? Он… будет там? Но я боюсь выдать свой интерес. По пальцам можно пересчитать все наши встречи с мужем сестры, с чего бы мне его ждать? Я терплю, и вопросов не задаю.
- Представляешь, - произнесла я, чтобы разбавить тишину. – Вашим деткам уже четыре дня, они есть…
- Я это уже проходила, - сухо ответила Юлька. – То, что они там есть, ещё ничего не значит. И представлять их уже живыми слишком больно. Прости, но мне и правда очень непросто.
Мне сообщили, что подсадка эмбрионов пройдёт на четвёртый день их существования. Итого малькам уже четыре дня. Рассказали, как будет проходить процедура. Попросили не волноваться. Юлька купила мне больничный на десять дней… уволиться придётся позже, если оплодотворение пройдёт успешно.
В клинике удивительно тихо, словно все затаились в ожидании таинства. Лично для меня все это таинство и было, мне никогда не постичь, как можно взять и сделать человечка буквально своими руками. В принципе, я уже была готова, но здесь мне выдали одноразовые чулки, шапочку для волос, смешную мешковатую рубашку. И здесь тоже кондиционеры везде, ну кто придумал, что холод лучше жары? Меня буквально потряхивало. А может, не холод, может волнение?
- Проходите, - провел меня тот самый доктор. – Мы с вами готовились, все будет хорошо.
Юльку отсекли, она осталась где-то позади. А меня казеными коридорами, которые все равно больницей пахнут, сколько бы миллионов в них вложено не было. И мне страшно, так, как в детстве. Иногда я просыпалась ночью и мой страх унять было некому. Я звала Юльку. Юлька маленькая, но она старшая… она никогда не давала мне открытой любви или объятий, но тогда я знала, что она рядом. Придёт. А сейчас где, мне же страшно?
- Не бойтесь, - терпеливо повторили мне. – Больно не будет.
Я расположилась в гинекологическом кресле. Оно удобное настолько, насколько удобным быть может. Не чета тому, что в моей поликлинике явно. Можно было бы закрыть глаза и расслабиться. Но как? В меня скоро введут… человеческий эмбрион. Плоть от плоти моей сестры и её мужа. Жаль, что он не пришёл…
- Мне страшно, - честно говорю я.
- Всё будет хорошо.
Дверь приоткрылась бесшумно. Я приподняла голову – вошла Юля. Улыбнулась виновато. Ей шла эта улыбка, она освежала её лицо, делала его более живым, юным…
- Нельзя же? – спросила я одними губами, пока врач и его ассистент занимались подготовкой и на меня внимания не обращали.
- Это лучшая клиника в городе. Я здесь… частый гость. И право присутствовать я себе отвоевала. Правда, руководство не в курсе вот и пришлось окольными путями пробираться. Я рядом буду.
И врачу кивнула. Села рядом, как и обещала, взяла меня за руку. Мне немного дискомфортно – как ни крути, но по сути я по пояс раздета, если не считать тонких чулков. Но мои разведенгые ноги накрыты лёгкой одноразовой плёнкой, Юлька сидит спокойно, я пытаюсь расслабиться, но не выходит. Холодно.
- Кондиционер, - угадывает Юля. – Выключите его, пожалуйста! Сильно холодно, Влад?
Я киваю. Юлька поднимается, поток холодного воздуха перестаёт дуть, на мою грудь ложится ещё пеленка. Так себе одеяльце, но в сочетании с рубашкой греет. Я благодарна Юльке. Трясти меня не перестаёт, но теперь то я понимаю, что причина в другом – мне просто страшно. И я цепляюсь за тонкую Юлькину руку, как утопающий за соломинку. Она гладит мои пальцы. Не удреная ласка, скупая, первая за многие годы… И так стыдно, что в этот момент я все равно подсознательно думаю о её муже. Ничего, это мой грех, мне его нести, Юльку вмешивать не нужно…
- Ванька… - покатал я на языке. – Замечательное имя.
Глупость, опять же, сказал. Наверное Владку меньше всего волнует, нравится ли мне имя её погибшего сына. А она улыбнулась, светло так, хоть и печально. Влада сказала мне то, чего не говорила ещё никому, а я ей глупость. И внезапно я понял, что на такую сокровееность нужно отвечать сокровенностью же. Тем, о чем не говорим даже с Юлей. Эта тема табу, хотя в последние годы она невыносимо меня мучила.
- Помнишь, - после недолгого молчания решился я. – Я говорил тебе, что мы с Юлей на полгода расстались? Ну, вот… Не повторяй ей моих слов, эта тема под запретом, вплоть до того, что мои попытки обсудить её вызывают у Юльки истерику. А молчаливая истерика это страшно…
- Ну же, - потропила меня Владка. Она всегда была более нетерпеливой, несдержанной, по сравнению с сестрой. Более живой.
- Ты знаешь, что мы вместе много лет. Вышло так, что мы нашли друг друга очень рано. И я… был счастлив. То, что у нас будут дети мы знали сразу, но не торопились – по молодости кажется, что вся жизнь впереди, что все непременно получится. Беременность получилась случайной. Ребёнок просто решил, что ему нужно появиться на свет несмотря на то, что мы предохранялись. Юлька… она сияла. Знаешь, изнутри словно излучала мягкий свет. Я был не готов, наверное.. Нет, об аборте даже и речи не было, мы были сильны, здоровы, обеспечены материально, я сказал, что рад этому ребёнку. Но я тогда раскручивал новый бизнес, вложил в него почти все деньги, влез в долги… Ноты сомнения Юлька уловила и обиделась.
- Что же дальше?
Я улыбнулся. Помедлил. Непросто… выставлять себя не с самой красивой стороны, открывать душу, и попросту говоря – выметать сор из избы.
- У моих родителей была очередная годовщина свадьбы, не скажу даже, какая – сам в них путаюсь. Они собирали гостей, а у меня горела сделка. Юлька без меня отказывалась ехать, для неё свято мнение чужих людей, и все должны были видеть нас любящей, а главное – идеальной парой. Я вернулся достаточно поздно. Нужно было вызвать такси… или просто не ехать. Поверь, я перекрутил в голове сотни сценариев развития того вечера. А в итоге… мы попали в аварию. Я не был виноват, но это меня не оправдывает. Я не спал толком несколько суток, не успел отреагировать, мне не нужно было садиться за руль… На мне ни царапины. Автомобиль виновника происшествия въехал в нас аккурат со стороны Юльки. Если бы она села сзади… опять вариации. Ребёнка она потеряла. Восемнадцать недель. Девочка. У неё уже все было, и ручки, и ножки, и даже волосы на голове… Светлые.
В палате совсем тихо, дверь в коридор я закрыл, тишина почти идеальная. Невыносимо тяжёлая. Теперь Владка гладит мои пальцы. И я жалею, что рассказал, но тем не менее продолжаю говорить.
- Вот мой крест. То, что я несу, ни с кем об этом не говорю. Суеверная Юлька никому о беременности не рассказала, живот только начал округляться, свободные блузки её спасали. Поэтому и о том, что ребёнка больше нет никто не узнал, даже мои родители. Только я, врачи скорой помощи, пара случайных зевак и тот водитель, который рыдал от ужаса, глядя, как по светлой Юлиной юбке расплывается кровавое пятно.
- Я… сочувствую, Юр.
- Не стоит… вот чего тебе нужно меньше всего сейчас, так это чужая скорбь. Мне не нужно было говорить тебе это. Я совру, если скажу, что успел полюбить малышку. Но я любил Юльку. И то, что чувствовала она выворачивало меня наизнанку.
Я жалел о своих словах и одновременно радовался им. Трагедия наложившая отечаток на нашу жизнь никуда не делась, всегда будет в моей памяти, груом на моей совести, но словно легче стало. Мы и правда не говорили б этом с Юлей. Ни тогда, ни сейчас, хотя я и чувствовал острую в этом необходимость. Раньше. Сейчас… наверное, переварил уже.
- Как думаешь, - вдруг сказала Влада, вырывая меня из пучины тягостных воспоминаний. – Из этой затеи что-то выйдет?
Взяла мою руку, и вдруг… положила себе на живот. В последние дни я допускал много эм… нехороших мыслей в отношении младшей сестры жены, но знал, что все это только в моей голове. А тут моя рука на её животе, плоском совсем. И осознание этого обжигает. Хочется отбросить одеяло, скользить ладонью ниже и… Остановись, Юра. Этого никогда не будет. И вообще, как ты можешь думать об этом сегодня, после процедуры оплодотворения… Но руку не убрал. Пусть лежит. Возможно там – мой ребёнок. И осознание этого жжет не меньше.
- Я не знаю… Если он родится, я буду его любить.
- Уверена, - улыбнулась Владка.- Ты будешь лучшим в мире папой. А Юлька мамой. Юлька, она хорошая… просто такая вот, особенная.
Те ми же почти словами, что защищала свою суку бабку. Мне вдруг горько становится, что эта девчонка ещё по сути, почти беременная, а возможно и не почти, лежит в этой больничной рубашке и защищает мою же жену.
- Не нужно её оправдывать, - сухо попросил я. – Никто её ни в чем не обвиняет, тем более я. Какими бы не были наши обиды, наши отношения мы… сами разберёмся.
В глазах Владки заблестели слезы. Блядь, какого хрена я такой идиот? И как теперь сгладить?
- Спасибо, что хоть позволили родить вам ребёнка.
- Прости…
Отвернулась. Вот теперь то моя рука на её животе точно не уместна. Мне хочется заглянуть в её глаза. Что там плещется? Обида? Мне хочется, чтобы она тоже меня оскорбила. Баш на баш. Сначала вываливаем друг на друга откровенности, за ними следом сыплем колкие слова. Но… Владка, она не такая. Так себе из неё ёжик, лысый, наворожденный, розовый с глазками бусинками. Представил, улыбнулся. Пододвинулся ближе, устроил голову на подушке, уткнулся носом в её волосы. Больницей уже пахнут. Сколько не плати миллионов, больничный дух пробивается в любой частной клинике. И Владку мне жалко сейчас. На руки бы её, забрать отсюда, унести домой, заварить чаю, возможно даже, с липой – Она цветёт сейчас. И плевать, что Юлька боится потерять то, что возможно уже растёт в этом плоско животе. Юлька настроена буквально не позволять Владке шевелиться ближайшие две недели, как она это представляет?
Если… если бы я знала, что Юлька играет в тёмную, не сообщая правил игрокам, я бы промолчала. Я бы скрыла тайну трех эмбрионов тем более гугл и врач, проводивший посадку эмбрионов обещали – не могут прижиться все. Слишком ничтожен шанс. Да, всякое бывает, но… сколько попыток было уже у Юльки?
Я промолчала бы не ради них. Ради своего душевного спокойствия. Я не святая, нет. Многие годы одинокой жизни приручили меня к опреденному эгоизму и меньше всего я хотела быть ввязанной в семейную ссору. Юрка… он был в бешенстве. О, я его совсем не знала, мужчину, которого любила долгие годы. Для меня он просто идеальным был, а теперь приоткрывался потихоньку, грань за гранью.
Наверное мне стоило напугаться. И я да, испугалась. Он, Юрка, идеальный, любимый, неповторимый, ударил кулаком в дверцу шкафа. Дверь… сложилась внутрь с противным металлическим скрежетом, на пол закапала кровь. Дверь приоткрылась, показалась медсестра, все же, шуму взбесившийся Юрка наделал предостаточно.
- Всё хорошо! – практически крикнул он. Испуганную женщину это не убедило. – Всё хорошо, блядь, я сказал!
Пнул стул, он отлетел и врезался в стену. Я попыталась было встать, а потом вспомнила о тех трех, мелких, что сражаются сейчас внутри меня за свою жизнь и не стала. Пусть сами разбираются, а я полежу.
- Юрий Михайлович, - попятилась женщина. – Я вызову охрану.
Юрка подобрал стул, который пнул, поставил его на ножки, сел. Сдернул полотенце со спинки кровати, обмотал им разбитый кулак. Вздохнул устало. Я видела, как он усилием воли заставляет себя успокоиться. И да – все же, не страшно. Даже щекотно где-то внутри, интересно, каков он ещё бывает, мой любимый чужой мужчина?
- Сонь, - махнул рукой Юрка. – Сколько мы уже ночей вот так вместе просидели? Просто… нервы. Ты иди на пост, не переживай. Сейчас куплю себе кофе в автомате и домой поеду.
Женщина, судя по всему - Соня, глянула недоверчиво, но ушла. Юрка и правда отправился пить кофе. Вернулся, от него им и пахло – кофе и сигаретами. Идеально, мне нравится это сочетание. Мне протянул пластиковый стаканчик с горячим шоколадом, слишком сладким, чтобы быть вкусным, но тем не менее, я сделала глоток.
- Иногда мне хочется её убить, свою жену, - говорил он, а я пила вязкий, приторный шоколад. – Она как ящик пандоры. Всё интересно, что же там внутри… а там…
- Только не нужно, - попросила я. – Её обижать. Мне неловко, как в детстве, словно я бабушке настучала нечаянно…
- Брось, - велел Юрка, словно это так просто. – Я сейчас поеду домой и поговорю с ней.
Этого их разговора я боялась. Лежала, уснуть не могла и все думала, что же у них там происходит. Тоже шкафы кулаками мнет? А Юлька бьёт посуду… Интересно, умеет она посуду бить, или такой ерундой не страдает? Будут кричать друг на друга. А потом… займутся сексом. Юлька будет стонать под ним – главное, не представляй. А я… я буду пытаться забеременеть их ребёнком.
Утром Юлька пришла раньше медсестры. Взгляд совершенно невозмутимый, поди угадай, что у них там ночью происходило. Рубашка отглажена, волосы убраны в хвост. А в глазах… что-то близкое к панике, только они и говорят о том, что Юльку изнутри терзают нехилые страсти. И мне до ужаса хочется спросить, что Юрка ей сказал. О чем они говорили этой ночью… но я не смею. Слишком она мне чужая, моя родная сестра.
Я на удивление не выспавшаяся, на мир смотрела недобро. Осознание того, что во мне, по какому-то недоразумению вполне может жить три эмбриона, причём не моих эмбриона оптимизма не прибавляло. А у Юльки глаза лихорадочно блестят, словно у наркоманки получившей дозу, но взгляд она отводит, заставляя меня снова гадать, о чем же они говорили этой ночью.
- Тебе нельзя вставать! – воскликнула Юлька, стоило мне лишь приподняться на постели.
- Сколько мне теперь лежать? Ближайшие полгода? – недоуменно посмотрела я на сестру. – Может ноги кверху задрать, чтобы точно? Или не знаю, вагину зашить, чтобы тоже наверняка…
Юлька усилием воли усадила себя на ту же табуретку, на которой ночью её муж сидел. Вздохнула, видимо, заставляя себя успокоиться, только потом заговорила, спустя пару минут.
- Пару дней, Влада. Пожалуйста. Ты даже не представляешь, сколько это для меня значит. Я решила, что этот шанс последний. Я… мы не можем его упустить…
Я снова уступила, поклявшись, что это в последний раз. В конце концов я согласилась выносить их ребёнка, если беременность состоится, но не подписывалась на жизнь прикованного к постели человека. Во мне слишком много жажды жизни чтобы ограничивать себя одной лишь постелью. Да, я не смогу танцевать и пить маргариту, но при мысли о том, что я даже мороженку в сквере съесть не смогу, вовсе выть хочется.
Мы не поехали домой, ни ко мне, ни к Юле. Квартира была съёмной. Чистенькая, со свежим ремонтом нарядная однушка недалеко от клиники. Вставать мне естественно не позволили, я сидела в инвалидной коляске. Юлька наверное зубами скрипела, каждый раз, когда коляска подпрыгивала, будь то порожек под колесами или стыки пола, боясь, что её драгоценные эмбрионы из меня выпадут. В постель меня переложили с такой осторожностью, словно я хрустальная. Юлька рук не марала, процессом руководили дорожная сиделка и мужчина, который нас и привёз.
Юрки не было. Я поневоле задумалась, а много ли ему достанется самого ребёнка, которого я рожу? Юля с маниакальным упорством старается сделать все, предвидеть даже то, что кажется невозможным, а мужа просто оттесняет в сторону. Интересно, он это чувствует?
- И чем мне заниматься? – скептически поинтересовалась я у сестры.
- Я тебе книжек принесла… простых, бумажных, все же, влияние мобильных телефонов на плод не изучено в полной степени…
- Ты отдал ей свою дурацкую верёвку, - заявила Юлька.
Она должна была быть либо на работе, либо с Владой. Но она пришла ко мне в офис в первой половине рабочего дня, нарушив все свои принципы. Она вообще сюда приходить не любила, делая исключения для корпоративов и банкетов, когда явка супруги обязательна. А теперь стоит посреди кабинета, словно сесть не решаясь, смотрит на меня и подбородок дрожит, глаза блестят… Я не узнаю своей жены и это немного пугает.
- Может, присядешь?
Юлька мотнула головой, отказываясь. Я совсем растерялся, ведь это было несколько… ребячески.
- Ты отдал веревочку, - как заведенная повторила она. – Свою. Дурацкую. Веревочку.
Ночью… я вспылил. Юлька молчала и улыбалась, она в себе была уверена. Ей нужен ребёнок, она его добывала. А сейчас… веревочка, и правда, дурацкая. Кто бы только знал, что так она повлияет на мою стальную леди? Я поднялся, шагнул к ней, притянул её к креслу, усадил Юльку на колени, буквально принудив. Она дёрнулась было, попытавшись встать, затем сдалась, прижалась к моей груди.
- Это просто верёвочка, - растерялся я. – Разве стоит она твоих нервов?
- Стоит, - тихо сказала Юлька. – Почему ты мне её не дал?
Я выкарабкался из плена неудобного кресла, пересадил в него Юльку, такую лёгкую – пушинка. Кабинет, который раньше казался слишком просторным для меня одного, сейчас кажется клеткой – нервно мерить шагами не выходит, стены давят. Я рывком открыл оконную створку, плевать на то, что воздух в кабинете чист и свеж, словно после грозы весенней, а на улице жара и смог. Воздуха хочется настоящего, а не очищенного супер сложной системой. Он и рвётся в кабинет, раскаленный, пахнущий горячим асфальтом и кофе из ближайшего ресторана быстрого питания.
- Закурю? – спросил я.
Ради приличия спросил – уже доставал пачку. Если бы отказала… все равно бы.
- Делай, что хочешь, - пожала плечами Юлька. – Ты же не ребёнок…
И с такой обидой, словно очень об этом жалеет, что я муж её, отобравший последнюю надежду родить, а не ребёнок. Правильно, где ребёнок, где я? Я курю и дым кажется сладким. Пока куришь, можно не говорить. Я бы курил вечность.
- И что делать будем?
- Забери её.
- Что?
- Веревочку забери! – почти кричит она.
Я смял сигарету в кружке из под выпитого уже кофе – секретарша боится войти и забрать, наверняка чувствует семейный скандал всеми фибрами своей души. В моей семье и скандал, представьте себе! Я мысленно досчитал до десяти. Я взрослый мужик, держу себя в руках, все под контролем.
- Ты хочешь ребёнка?
- Да… - совсем шёпотом. И потом, уверенно уже и громко. – Да, хочу!
- Если тебе нужна эта веревочка, то иди и забери её сама. Заодно можешь прихватить три своих эмбриона.
Юлька вспыхнула – ночной скандал был совсем недавно, воспоминания свежи, эмоции ещё не утихли. Бледная кожа подернулась румянцем, и мне не нравятся глаза жены, слишком лихорадочно блестят. Помимо воли шагнул к ней, приложил ладонь ко лбу – не температурит ли. Не знаю, чего я хотел добиться этим жестом, наличие температуры все равно бы не обнаружил. Но кожа совсем прохладная, я бы даже сказал холодная. И мне снова становится её жалко, свою запутавшуюся жену, которая столько сил положила на то, чтобы быть сильной, что не замечает того, что на краю стоит. Ещё немного, и сломается.
- Юль, - примирительно говорю я. – Тебе нужно поспать. Ты не спишь практически уже несколько недель. Так… нельзя же. Давай я тебя домой отвезу, плевать на работу. А браслет… Юль, Влада возможно носит нашего ребёнка. Я отдал бы ей все, только бы помогло. А это такая малость…
Юлька кивнула. Поднялась на ноги, даже чуть покачнувшись. Я подхватил её на руки, пошёл прочь из офиса, под удивленными взглядами. Все потом объясню. Я не хочу, чтобы Юлька сорвалась и сломалась именно сегодня, здесь, на глазах многочисленных сотрудников, ведь для неё так много значит чужое мнение. А сплетни… это моя жена, плевать на то, что скажут.
Юлькина машина осталась на парковке, потом ребята подгонят, скажу. Виновница переполоха всю не долгую дорогу сидела прислонившись виском к стеклу. Я даже морщился, когда мой автомобиль потряхивало на неровностях асфальта, мне казалось я слышу глухой звук, с которым Юлькина голова об окно бьётся, старался ехать медленнее. Дома Юлька свернулась калачиком на своём любимом диване, в комнате, которая могла бы быть детской. Затихла. Я гадал, спит или нет, сварил кофе, покурил, благо, получил на это равнодушное позволение жены. Выждал полчаса – наверняка спит, можно уехать на работу. Но Юлькин голос догнал меня в прихожей, как бы я не крался, стараясь идти тише.
- Ты уходишь?
- Да.
- Проведай, пожалуйста, Владу… я телефон в машине оставила, волнуюсь.
- Хорошо, - равнодушно согласился я.
А внутри трусливая радость – у меня есть повод. Я получил официальное дозволение и это позволит не чувствовать себя моральным уродом во время визита. Я поеду не потому, что сам этого хотел – меня Юлька отправила. И поеду не сейчас, а закончив все текущие дела. Я убеждаю себя, что совершенно спокойно реагирую на будущую встречу, но… обманываюсь. Рядом с Владкой я словно снимаю со своих плеч часть груза, хотя перекладывать свои тревоги на женщину, которая к тому же, возможно беременна моим ребёнком, по меньшей мере эгоистично. Но так хочется просто улыбаться и не анализировать каждый свой жест. Соблазн слишком велик.
Я поехал в офис. Я там и правда, нужен, и пожалуй в сотни раз больше чем Владке, в жизнь которой мы так беспардонно вломились. Дал себе час на текучку, в потом уже и проведать можно, правда, рабочий день… Но сегодня день неожиданностей, день визитов, причём – женских. Пришла Наташка, моя сестра. О, она давно уже не такая, как я рассказывал Владе пару сотен лет назад. И она очень на меня зла.
Со дня икс прошла неделя. Я стала привыкать к тому, что у меня появилось какое-то подобие семьи. Юлька приходила каждый день, иногда по нескольку раз. Выглядела она на редкость паршиво. Нет, менее красивой не стала, но в каждом её жесте сквозит усталость. Под глазами мешки, сами глаза красные. Я стала думать, что она вовсе перестала спать. Да, сестринских отношений у нас с ней никогда не было, но сейчас мне было искренне её жаль. Правда, помочь я ни чем не могла – все сделала, что от меня зависело, даже больше.
Юрка тоже заглядывал. Не так часто, как его жена, к сожалению. К нему я тоже привыкать стала, и вот этот факт меня невероятно пугал. Что я буду делать, если через неделю выяснится, что я не беременна? Останусь без его визитов. Без улыбок. Ворованных, украдкой, прикосновений, словно случайных. Я даже стала надеяться, что заработаю иммунитет, но не тут то было. Чем чаще я его видела, тем сильнее была моя от него зависимость.
Мало того, мне начали сниться сны, в которых фигурировала всякая ерунда. Ерунда – потому что неисполнимая. Например, что Юлька в тот день не пришла. А Юра все же бросил пиджак на пол. Следом рубашку… и все остальное. И дальше происходит то, что случается, когда люди естественным путем детей делают. Но не так, как с отцом Ваньки. По другому… Богом клянусь, я своего сына любила больше, чем самое себя, чем весь остальной мир вместе взятый, но вот даже во сне понимала – ребёнок рождённый после такой ночи был бы в самом замечательном плане особенным. Сама же я проснулась с томлением во всем теле, несколько минут ломала голову, помню ли я, когда последний раз занималась сексом. Нет, не помню.
- Вот рожу, и натрахаюсь, - мрачно сказала я сама себе.
Как-то не допускала я мысли, что жизни в моем животе не зародится. Была уверена. Задирала футболку, рассматривала свой живот. Гнала от себя мысли, как буду отдавать это дитя. Стала зависать на форумах суррогатных мам. Они, опытные уже, подбадривали начинающих, говорили – мы несём людям волшебство и счастье. Моё же волшебство, а может даже целых три, только начинали свой путь. Если… если все будет хорошо, то вместе мы будем целых девять месяцев. Сейчас, когда эти месяцы только впереди, то казалось, что их так много…
Юрка снился мне несколько ночей подряд. Если засыпала днем, благо Юлька мне ничего делать не позволяла, то просыпалась разбитой и такой же не удовлетворенной. Готова была на стены лезть, и мечтала только о том, чтобы сны наконец уже закончились – мечтать о самом Юрке бесполезно, больно даже. Это я проходила, я в этой каше двенадцать лет варюсь.
- С тобой все отлично? – спросил Юрка утром седьмого дня.
Сегодня Юля работала, уезжала куда-то, поэтому меня курировал её муж. Это было… паршиво было, мать вашу, учитывая, что я во сне всю ночь его видела, а потом все утро гадала, так ли он хорош без одежды, как мне снилось. Так ли хорош в постели…
- Всё отлично, - сказала я, разом откатываясь назад в развитии и становясь стеснительной восьмиклассницей, на которую вдруг посмотрел самый красивый мальчик в классе.
- Ты… красная, - наконец определился он с прилагательным.
А потом руку приложил к моему лбу. Я глаза закрыла – так можно было бы вообразить, что это ласка. Своеобразная, ну и пусть. Не говорить же ему, что я такая красная от того, что во сне его укусила за задницу, и теперь мне несколько неловко в его присутствии.
- Не горячая, - озадаченно сказал Юрка. – Иди залазь на свой трон, в ближайшие пару часов я твой раб.
На этой фразе мои фантазии снова вскачь пустились, галопом, с ветерком. Я прошла, села в свое единственное кресло. В последние дни что Юра, что Юля носили мне судки с едой. Юлька с домашней, Юрка из ресторана. Не могу сказать, что было вкуснее – готовила Юлька хорошо. Я насквозь пропиталась витаминами – наверное, за последние десять лет столько полезной еды не ела, сколько в последнюю неделю.
- Расскажи мне про свою веревочку, - спросила я, заходя на кухню, на троне мне не усиделось.
- К этой истории надо готовиться загодя, - серьёзно сказал он, хотя глаза смеялись. – Ешь давай.
Я обозрела свою тарелку – гора. И полезной еды, и не очень, сказалось отсутствие Юльки. Вздохнула, пододвинула вторую тарелку и перекидала в неё большую часть.
- Сам ешь. А то начинаю подозревать, что вы меня на убой кормите.
Юрка хмыкнул, но тарелку взял. Вооружился вилкой и на некоторое время воцарилась тишина, только стук приборов. Моё смущение понемногу схлынуло, Юрку я проводила умудрившись не опозориться, хотя и залипла на него, моющего посуду. Он повязал мой фартук, закатал рукава рубашки, а я тихо млела и старалась не думать о том, что расплата за эти девять месяцев рядом с мужчиной всей моей жизни будет непомерно высока.
Казалось бы, после того, как я несколько минут вволю любовалась руками Юры, сильными, загорелыми, сны мне должны сниться ещё неприличнее, чем было, но… Проснулись вдруг мои страхи, которые до этого я от себя старательно гнала.
Мне снилось, что я рожаю. С процессом этим я была знакома не понаслышке, и боль бот схваток мучила меня словно наяву. Я не понимала, что это сон, для меня он был реальностью. Меньше всего я думала о Юрке или Юльке…. Боль занимала меня целиком и полностью, давая лишь короткие передышки, в которые я два успевала отдышаться.
Я не думала о том, что ребёнка придётся отдать. Я понимала только то, что его нужно родить до тех пор, пока боль просто не уничтожила меня полностью. Перерыв перед последней схваткой был тягуче медленным, долгим, я успела осознать и себя, и то, что я рожаю чужого ребёнка, нашла глазами Юру, и сестру свою тоже… А потом накрыло… а потом я поняла, что все. Я почувствовала себя и пустой, и опустошенной. В ушах звенело. Или… это тишина такая звонкая?