– Николь? – зову девушку, пытаясь найти её и свою малышку. Заглядываю в несколько комнат и нахожу Николь только тогда, когда она сама находит меня, выглядывая из кухни.
– Я тут! – появляется снова с широкой улыбкой на губах. Присоединяюсь к ним, первым делом проверяя, здесь ли моя булочка. – Кушаем. Малышка столько ест… Ужасно. Это точно вторая версия Самира в детстве! Мало того, что на фотографиях – один в один, так ещё и аппетит такой же.
Аппетит у Хаджиева огромный. Но… Откуда она знает?
Подозрительно.
Я точно начинаю думать, что между ними что-то было.
– Сейчас покушаем, и можно погулять. Тут очень красиво, а ещё нешумно. Полезно!
Вот тут я с ней согласна.
Поэтому, не задавая лишних вопросов, помогаю кормить малышку. После этого выходим на улицу. Я думаю, что Николь оставит нас, но нет. Шагает рядом с нами, пока я держу Камиллу на руках и позволяю трогать ей листочки на деревьях.
– Давно вы здесь живёте? – решаю разрушить тишину, появившуюся между нами. Нам обеим неловко.
– Лет десять, – жизнерадостно улыбается и несётся вперед. – Самир подарил. Вот, мы с бабушкой и живём тут.
– Подарил? – уточняю.
– Угу-м, – кивает. – Мы знакомы давно. Лет семнадцать.
Я издаю нервный смешок.
– Прости, – звучит неловко.– А сколько тебе?
– Двадцать два, – она неуклюже чешет затылок. Ей неловко говорить о своём возрасте? – Я знаю, что выгляжу, как школьница. У меня часто бывают из-за этого проблемы.
Значит, ей двадцать два. Вполне во вкусе Хаджиева. Постойте-ка… Мы ведь ровесницы.
– Как вы познакомились? – вдруг спрашиваю. И, видимо, зря, потому что Николь меняется в лице. Опускает взгляд вниз и замедляется. И я уже жалею о своих словах. – Прости, я слишком любопытна. Давай закроем тему.
– Нет-нет, всё нормально, – машет ладонью, успокаивая. – Моя бабушка была его няней. А я жила вместе с ней, помогая ей по дому. Владелец не был против, только бы я не лезла не в своё дело. А это немного тяжело… У него жестокая семья. Самир ходил окровавленный чуть ли не каждый день.
Сглатываю, чувствуя странное и гадкое чувство.
Николь поджимает губы и делает шаг вперёд. Я иду следом за ней, не отставая ни на шаг.
– Мы с бабушкой постоянно его латали. Его дед отказывался хоть как-то ему помогать, один раз даже приказал не вызывать «скорую». До сих пор помню, как он сказал одну фразу. Про естественный отбор. Выкарабкается – здорово. А если нет… Никто не будет о нём помнить.
Жестоко.
И обидно.
Я невольно переношусь туда, представляя себя на его месте.
– В общем, он рос без родителей под гнётом своего деда, который часто отдавал приказы своей свите, чтобы те воспитали Самира.
Теперь понятно, откуда у него столько шрамов на теле.
– Я не помню чётко эти года. Так, обрывками. Рассказываю то, что мне всегда говорила бабушка. В один день Самир не выдержал, пропал. А через несколько месяцев и его дед куда-то бесследно подевался. Как говорили, он умер, и не своей смертью. Мы были огорошены, нам срочно пришлось съезжать из особняка. Мы не знали, где Хаджиев. Но через некоторое время он объявился, как-то найдя нас. Тогда он и стал нам открываться, хотя до этого времени был жутко молчаливым.
Она мило улыбается, прикладывая ладонь к сердцу, с теплотой вспоминая то время.
– Он стал мне старшим братом, – по-доброму отзывается. – Я часто любила его доставать, прыгала на спину. Он злился, скидывал меня. А потом обрабатывал мою коленку, которую я поранила, когда летела на пол.
Да, порой Самир бывает заботлив…
– Куда он ушёл потом?
Она пожимает плечами.
– Хаджиев скрытный. Из него что-нибудь вытянуть невозможно.
Я смеюсь.
Это правда.
– Самир вернулся спустя время. Рассказал лишь, что у него всё хорошо. Бабушка говорила, что на тот момент он уже поднялся на ноги. И…
Делает паузу, которая не несёт ничего хорошего.
Но я рада, что история закончилась так.
– В общем, он разобрался со своим дедом и вернулся, чтобы поблагодарить нас. Подарил этот дом. Я в детстве слишком много кричала, что хочу поехать в Испанию. И вот…
Обводит взглядом виллу.
– Подарил.
Сама щедрость. То клубы дарит, то виллы… Хм, что ещё? А, и детей. У меня уже подарка таких два, и самых лучших!
– Он хороший. Хотя, уверена, поначалу он был тем ещё идиотом.
– О-о-о, – вспоминаю те времена. – Ещё тем. Стоит ли говорить, что мы познакомились в клубе, когда он пришёл узнавать, где мой парень, с которым он разобрался?
Столько всего произошло, что я о нём и не вспоминаю. Своих проблем хватает.
– На него похоже, – смеётся. – Но он поменялся. Могу сказать точно. Уже не такой холодный, как раньше. Ты вообще видела, когда он мне ладонь на макушку положил?
Видела.
Стиснув зубы, причём.
– Да это вообще удивительно. Это ты на него так влияешь!
Я не придаю этой фразе значения.
Хотя, честно, ладошки потеть начинают.
– Самир давно ребёнка хотел, кстати. Мы иногда созванивались. А тут вы…
Взгляд на Камиллу опускается.
– Они так похожи.
Видимо, их схожесть видят все, но только не он.
– Я фотку потом покажу.
– Ого. У вас есть фотография маленького Хаджиева?
Я хочу это видеть!
Она хихикает.
– В инете. Давно. Мы распечатали и в рамку поставили на его столе.
Забавно. Когда только Самир начнёт замечать их схожесть?
– А расскажешь что-нибудь про него ещё? – улыбаюсь. На Николь теперь смотрю немного по-другому. Значит, какое-то время они росли вместе. Особенно мне нравится, как она подпрыгивает на месте и со всем энтузиазмом громко говорит:
– Без проблем! А ты знала, что он…
А на следующие полчаса я погружаюсь в нового Самира, которого никогда не знала раньше…
***
Мы возвращаемся с прогулки в хорошем настроении. Я многое узнаю о Хаджиеве такого, чего не знала. Например, оказывается, у него была сестра. «Была», потому что дед, который давно в могиле, мучил бедную девочку, делая из неё бойца. И сломалась. Было грустно такое слышать, но потом разговор перетёк во что-то хорошее. Самир любит гренки. Это я уже выяснила, но все равно приятный факт. Раньше у него была собака! И после того, как он ушёл от Николь и Ирене, сделав им подарок, он забрал её с собой. Но в его доме собак я не видела. Видимо, прошло много времени, и она уже не здесь.
Но неожиданно.
Хаджиев любит собак, детей и гренки. В голове не укладываются некоторые факты.
Мы быстро купаем Камиллу после прогулки. Она засыпает у меня на руках, поэтому уже через двадцать минут укладываю её в детскую. Она находится прямо напротив нашей спальни.
Закрываю аккуратно дверь, оставляя ночник, и иду к нам в комнату. Хотя я бы лучше сходила к нему в кабинет… Николь сказала, именно там они оставили фотографию Самира в детстве.
Решаю не отступать от своего решения: забегаю в спальню, переодеваюсь в лёгкое платье чуть выше колена. Спасибо Николь, которая мне его дала. Оно новое, с биркой. Приятная ткань. Да и сидит отменно.
Только вот… Слишком много кружев.
«Самиру понравится!» – именно с этими словами она отдала его мне.
Ну, раз понравится…
Кручусь перед зеркалом, расчёсываю старательно волосы. Те вечно путаются из-за кудряшек, которые так сильно не люблю. Но сейчас смотрю на себя по-другому. Чувствую себя привлекательной.
И с воодушевлением выбегаю из спальни, направляясь в кабинет Самира. Дохожу до двери, собираюсь с мыслями и аккуратно стучу.
Разрешения войти нет.
Тихонько захожу сама, осматриваясь в освещённом кабинете. Прохожу к столу и пытаюсь найти хоть одну рамку, но не нахожу. Присаживаюсь в просторное кресло и жду Хаджиева. Хотя руки сами тянутся к ящикам, но я бью себя по ладоням.
Жду минуту. Две.
И не выдерживаю.
Открываю первый ящик и нахожу фотографию. Лежит ко мне спинкой. И зачем он её так положил?
Достаю, веду пальцем по стеклу, рассматривая маленького мальчика на фотографии. Фото обрезано так, что видно только маленькую коляску и чьи-то ноги. На фото его никто не обнимает и даже не держит на руках.
Присматриваюсь и поджимаю в обиде губы.
Хаджиев – придурок.
Они ведь как две капли воды похожи!
Всё то же – даже глаза.
– Что ты здесь делаешь?
От испуга и внезапного голоса чуть не роняю фотографию.
Поднимаю быстро голову, замечая Самира, выходящего с веранды.
– К тебе пришла, – прячу рамку обратно в ящик.
– Поэтому роешься в моём столе? – выгибает вопросительно бровь. Вот, вроде, спокоен, а говорит так… Неоднозначно.
– Ну-у-у, – протягиваю. Встаю с кресла и судорожно пытаюсь найти выход из данной ситуации. Кроме того, чтобы подойти к нему и опустить ладонь на грудь, ничего я не придумала. – Да. Всё именно так.
– Честно, – похвально кивает головой. Взгляд его скользит вниз, на моё платье. Оценивает его и коротко произносит: – Неплохо.
– Не хочешь прогуляться? – вдруг произношу. – Камилла спит, я не знаю, чем себя занять. Можем сходить до берега. Я не стала выходить за территорию участка без тебя.
Неловко говорить с ним после того, как он сказал о тесте.
Я чувствую себя немного грязной и сама верю, что ребёнок не его. Но это ведь не так.
– Если ты против… – сглатываю.
– Пошли, – неожиданно летит. И просто разворачивается и снова возвращается на веранду. Не знаю, зачем, но я иду за ним. Выхожу на улицу, где уже темно. Замечаю плетёные стулья, стеклянные столики… И вижу лестницу, по которой сейчас и спускается Самир. Бегу за ним, осматриваясь по сторонам. Здесь я ещё не была.
Равняюсь с ним.
– А в каком мы городе?
Я любопытная.
– Мы на острове.
Да, это я уже поняла.
– А название?
– А тебе оно что-то даст?
Громко и недовольно выдыхаю. Общаться с ним невозможно.
– Нет, – отворачиваюсь от него. Пусть лучше идёт и молчит.
Я иду следом за ним. Выходим за пределы участка и вместе идём по каменной дорожке. Чёрт, ночью тут ещё красивее, чем днём.
Мы доходим до берега быстро. Я вижу одинокий дом и не сдерживаюсь, чтобы не спросить.
– Кто-то живём прямо у моря?
– Нет, – как-то безразлично отвечает. Или же спокойно. Сейчас вообще вокруг ни души. Только мы вдвоём, тишина и звуки волн, ударяющиеся о берег. Может, всё же, это спокойствие, а не безразличие? Умиротворение, черт. Хотелось бы. – Просто дом. Туда может войти любой желающий. Пойдём.
Он идёт вперёд, засунув руки в карманы шортов. Домашних. Никогда его таким не видела. Даже теряюсь, но всё же иду за ним. Мы заходим в просторный домик, в котором никого нет. Мебели по минимуму. Зато на глаза сразу бросается огромная арка, пройдя через которую попадаешь на деревянный мостик.
– Отсюда любят прыгать в воду, – проходит дальше Самир. Мы снова оказываемся на улице, стоя на деревянном мостике без ограды. – Здесь неглубоко. А вот там…
Кивает на конец строения.
– Ногами до дна уже не дотянешься.
Я сглатываю, смотря в воду. Она ведь не так далеко от нас. Даже метра нет. На мгновение представляю, как падаю в неё и тону, дёргаясь и пытаясь выбраться на сушу.
Хочу шагнуть назад, чтобы быть поближе к Хаджиеву. Делаю это, и ногу, которая и так порой не слушается после отравления, пронзает неожиданной и резкой болью. Хватаюсь за неё, издаю болезненный стон.
– Милана?
Я выпрямляюсь, натягиваю улыбку и разворачиваюсь к Самиру.
– Всё в порядке. Просто что-то стрельнуло.
Делаю шаг вперёд. И ногу не чувствую. Меня косит в сторону, и я взмахиваю руками. Когда понимаю, что лечу вниз, за мостик, смотря в испуганные глаза Хаджиева.
Страх обволакивает своими щупальцами, пока я осознаю, что сейчас упаду в воду. А плавать я не умею. Становлюсь камнем, что идёт на дно.
И я боюсь не за себя, а за маленькую жизнь у меня под сердцем. А вдруг ударюсь? Или... Даже думать не хочу.
Ловлю воздух ртом, чтобы не задохнуться, но ничего не получается. Губы немеют.
Несусь вниз с хаотичными мыслями в голове. Но тут неожиданно, словно лучик света, грубая ладонь хватает меня за запястье.
Один рывок, и я снова стою двумя ногами на мостике, а вздымающаяся от страха грудь утыкается в торс Хаджиева.
– Если хотела поплавать, – рявкает. – Могла и сказать!
Понимаю, что это всего лишь защитный тон и слова.
Я видела его глаза в этот момент. Широкие, удивлённые. Паника билась о стенки тёмного зрачка.
А там, внутри, что-то странно промелькнувшее в радужке напоминало волнение.
Утыкаюсь лбом в его ключицу и тихонько соплю в его майку.
Черт, как же я испугалась… За нас обоих.
– Случайно вышло… – выдыхаю. Тело колотит всё. Кажется, моя дрожь передаётся и Самиру, раз он сильнее прижимает меня к себе за талию.
– Безногая, – шипит. – Ходить не умеешь. Тебе ходули купить? Или костыли?
– Не надо, – отрицательно качаю головой. Вдыхаю аромат его тела и прикрываю глаза. Как же хорошо сейчас стоять вот так вот, слушать его ругательства и обнимать горячее тело, не отпускающее меня ни на секунду. – Просто это немного последствия того дня.
– Ясно, – отвечает сухо. – Пошли отсюда, пока ты опять не навернулась.
Я киваю, поддерживая его. Если раньше это место было волшебным, то теперь какое-то… Фу.
Лишь делаю шаг, как оступаюсь снова. Благо, Самир не отпускает меня, иначе я сейчас ударилась бы носом о мостик.
– Опять нога?
Киваю.
– Наступать больно, – говорю честно. – Ничего, сейчас пройдёт, и пойдём. Мне нужна минутка.
Я уже и купаться не хочу, ничего не хочу. В дом бы побыстрее, а там пластом упасть на кровать и уснуть.
– Ждать тебя ещё, – недовольно бухтит. И подхватывает меня на руки, кривясь от боли.
Плечо!
– Отпусти меня, – прошу его. – Ты же ранен.
– Заживёт, – цедит сквозь зубы. Делает шаг вперёд.
– Ну, Самир, перестань, – опять в попытке остановить его. Хочу начать вырываться, но понимаю, что ещё хуже сделаю. – Я же тяжёлая. Сейчас нитки разойдутся. Господи, ты понимаешь, что нельзя таскать людей на руках, когда у тебя только недавно в плечо…
– Милана.
Заходит обратно в дом, прерывая потоки моих мыслей.
– Замолчи, – говорит серьёзно и грубо. – Иначе заткну. У меня свои методы, ты знаешь.
Округлив от шока глаза, пялюсь на его приподнятые уголки губ. Мы выходим на улицу, останавливаемся на пляже, среди песка. Хаджиев отчего-то осматривается по сторонам.
Но молчит.
Хаджиев не торопится ставить мою опешившую тушку на песок. Несёт по-прежнему на руках.
– Отпусти, – прошу снова.
– Дай хоть раз на руках поносить.
Выпускаю нервный смешок и всю дорогу мучаюсь от терзаний совести. На пороге он опускает меня на ноги, и я поправляю задравшееся платье.
– Придурок, – цежу сквозь зубы, злясь на него. Разворачиваюсь и зло захожу в дом, ругаясь вслух. Теперь можно. – Безмозглый.
– Смелая стала, когда отпустил? – слышится за спиной.
– Да, – возмущённо бью по дивану. Не отрицаю! – Да ну тебя, психопат. С тобой по-хорошему, а ты, как всегда, по-своему. Но ничуть не думаешь о том, что мне может быть…
– Эй, а ну стоять, – он ловит меня за запястье. Я не спешу оборачиваться, в обиде поджимая губы. – Посмотри на меня.
– Не хочу, – пытаюсь вырвать ладонь. – Не хочу разговаривать с таким олухом, как ты. Нашёлся тут спаситель. Нет, спасибо, конечно, что помог, но ты… Ненорм…
Не успеваю договорить, как в плече боль появляется.
Хаджиев дёргает меня на себя, и я снова, не в силах устоять на ногах, заваливаюсь на него и падаю всем телом. Снова утыкаюсь во вкусно пахнущее тело.
Но он не получит прощения!
Поднимаю грозный взгляд.
Я терпела долго и молчала, а теперь не буду!
Только хочу открыть рот, чтобы снова повторить всё раннее сказанное у себя в голове.
Но взгляд карих глаз не даёт ничего произнести.
Как и слова, вылетающие из его рта в следующее мгновение:
– Ты всё ещё хочешь искупаться?
Чего?
– Я не хотела купаться… – лепечу, не понимая этого вопроса. Или хотела? – У меня даже купальника нет.
– Он тебе будет не нужен.
Удивлённо смотрю на него. А он улыбается.
– Так что? Поплаваем?
Плавать я перехотела в тот момент, когда чуть не упала в воду.
– Куда?
– Увидишь.
Хватает меня за руку.
– Идти можешь? У нас в подвале есть инвалидное кресло. Если хочешь…
– Нет уж, – возмущённо шепчу. – Сама дойду. Мне уже лучше, и я об этом говорила. Но ты, как упёртый баран, отказался ставить меня на землю.
– Меньше слов, больше дела, – тянет меня за собой.