Наследство Валентины

Глава 3

– Отвечай, девчонка! – прогремел Оливер, легонько похлопав дочь по щеке. Она снова застонала, но Джеймс не собирался ей сочувствовать. Призвав на помощь английское высокомерие, тоном, который, по мнению Джеймса, мгновенно заставит Джесси обо всем позабыть и ринуться в атаку, он бросил:

– Да скажи что-нибудь, Джесси. Твой отец и я желаем поскорее вернуться к нашему кларету. Ты, как всегда, не вовремя. И если немедленно не встанешь, я вылью тебе на голову ведро воды. Это сразу тебя приободрит. Оливер, посмотри, кажется, на поверхности плавает зеленая пленка? И немного плесени?

Джесси Уорфилд неохотно открыла глаза, противясь искушению опрокинуть ведро на Джеймса Уиндема. Больше всего на свете ей хотелось бы исчезнуть, но ничего не оставалось, кроме как смело встречать грозу.

– Со мной все в порядке, папа. Упала, но просто немного ушиблась, только и всего.

– А по-моему, тебя с рождения ушибли головкой, – проворчал Джеймс, протягивая ей руку. Джесси уцепилась за нее, позволила вытянуть себя из кормушки и принялась долго, старательно отряхиваться.

– Ты вправду подслушивала, как сказал Джеймс? – допрашивал Оливер.

Она продолжала отряхиваться с преувеличенным усердием.

– Ну же, Джесси, сознайся, конечно, ты не отрывала уха от пола. Наверное, хотела узнать, не выдам ли я каких-нибудь скаковых секретов.

– Собственно, – процедила Джесси, глядя Джеймсу прямо в глаза и легко попадаясь на удочку, – ваши секреты ничуть меня не интересуют. Вы и половины того не знаете о скачках, сколько я, Джеймс!

– Но, Джесси, Джеймс только сейчас признал, что, несмотря на то что он бывает близорук, это у него от излишней молодости.

– О чем ты толкуешь, папа?

– Разве не помнишь? Сама сказала, что не хочешь выходить замуж, потому что все мужчины – свиньи, эгоисты и близоруки.

– Ты ведь слышала, Джесси, как я признавался в своей близорукости? Откровенно говоря, ты слышала все. Освежи мою память. Кажется, мы говорили о тебе и твоих бесчисленных недостатках?

Джесси опустила глаза, и он посмотрел на девушку сверху вниз. Для этого ему не пришлось слишком сильно наклоняться, поскольку соплячка была чертовски высокой и почти такой же длинноногой, как он сам.

– Что это у тебя на щеках и на носу, девочка?

Джесси схватилась руками за лицо, поспешно отступила, ударилась о кормушку и снова повалилась в сено, размахивая руками.

Джеймс рассмеялся, покачал головой и пояснил:

– По-моему, Оливер, твоя дочь пытается вывести веснушки каким-то зельем, известным лишь женщинам, что заставляет меня гадать, откуда она узнала рецепт.

– Но, Джеймс, Джесси все-таки девушка. Да вот, помню, она не смогла скакать в прошлом месяце, потому что…

Оливер испуганно осекся. Его дочь на этот раз самостоятельно выкарабкалась из кормушки и без единого слова метнулась к двери, оставив ужасно сконфуженного, молчаливого отца и такого же безмолвного Джеймса Уиндема.

– Э-э-э… – наконец, запинаясь, выговорил Оливер, – расскажи мне о графе и графине Чейз. Как ты думаешь, они когда-нибудь приедут в Мэриленд?

Джеймс рассеянно кивнул. Неожиданный полет Джесси позабавил его, однако ему было самую малость жаль соплячку. Кроме того, отец, попытавшийся прийти к ней на помощь, только смутил ее еще больше. Да к тому же они застигли ее врасплох с этим снадобьем на мордашке. Пахло чем-то вроде огурцов.

– Что, Оливер? Ах да, мои английские кузены. Теперь у них слишком много дел, а кроме того, Дачесс только три месяца назад родила второго мальчика. Назвали его Чарльз Джеймс. Я крестный отец младенца. Темноволосый, совсем как его папаша, но с синими глазами, как у матери. Правда, у Маркуса тоже синие глаза.

– Дачесс. Какое странное имя.

– Это не имя. Маркус прозвал ее так, еще когда ей было девять, а ему четырнадцать. Очень сдержанная, хладнокровная женщина, из тех, на кого можно положиться. Она сызмальства такая, но беззащитна, если речь идет о Маркусе. Он знает это и зачастую ведет себя в присутствии жены просто невыносимо, чем и сводит ее с ума. Иногда, правда, крайне редко, она позволяет себе даже кричать, если уж очень разозлится.

– Это она пишет политические куплеты? Богатая графиня не гнушается подобным занятием?

– Да, у нее поистине непревзойденный талант.

– Но это мужское дело.

Джеймс недоуменно поднял брови.

– Наверное. Я никогда раньше об этом не думал. Все принимают ее дар как должное, по крайней мере сейчас.

– Совсем как моя Джесси – вот кто умеет ловко обращаться с лошадьми, – заметил Оливер и потащил Джеймса назад, в контору. – У нас еще осталось немного кларета.

– Нет, только глоток в моем бокале, – печально вздохнул Джеймс. – Интересно, на что ей понадобились огурцы?

Два дня спустя Соубер Джон покрыл Суит Сьюзи. Ослоу лично наблюдал за конюхами, сводившими жеребца и кобылу.

– Пора, – наконец решил Ослоу. – Я все проверил сам, и Соубер Джон готов.

Загон был большим, чистым и примыкал к конюшне. Каждый из пяти конюхов знал, что делать. Они обернули копыта жеребца ватой, чтобы тот не поранил кобылу. Ее держали под уздцы, пока Ослоу подводил коня. Соубер Джон возбужденно втягивал ноздрями знакомый запах и даже сильно укусил кобылу за круп. Несколько секунд в загоне царил хаос, поскольку один из парней оказался неопытным и упустил Суит Сьюзи. Наконец Соубер Джон с огромным энтузиазмом приступил к выполнению своих обязанностей. Позже Ослоу сам отвел дрожащего жеребца в стойло, тихо приговаривая, что тот молодец и за это ему полагается лишняя мера овса. Во время случки самым трудным было сохранить вес жеребца. Кроме того, Джону полагалась еще одна бадья с настоем альфальфы.

Джеймс, потрепав Суит Сьюзи по потной холке, медленно повел ее назад, к выгону, чтобы она немного остыла в тени громадных дубов. Кобыла тяжело дышала и все еще нетвердо держалась на ногах. Он дал ей три ведра свежей воды и расчесывал скребницей, пока кобылка наконец не потерлась мордой об его руку. Аллен Белмонд все-таки привел ее и неохотно заплатил Джеймсу требуемую сумму.

Белмонд купил небольшую скаковую конюшню к югу от Балтимора после того, как женился на Элис. Сначала он хотел сделать предложение Урсуле, но та не проявляла к нему ни малейшего интереса. Кроме того, Джеймс подозревал, что и приданое у сестры было не таким уж большим, чтобы привлечь Аллена. Правда, их мать страстно желала видеть Белмонда своим зятем, и скандалы, устроенные ею по этому поводу, не раз заставляли соседей сочувственно улыбаться Джеймсу.

Он надеялся, что жеребенок Суит Сьюзи будет настоящим победителем. Это укрепит репутацию Соубер Джона и, следовательно, Марафона. Джеймс дал кобыле морковку, потрепал ее по крупу и сказал:

– Это твоя вторая случка, крошка. Я нюхом чую, что ты ожеребишься. Одиннадцать месяцев, девочка моя, и ты станешь матерью.

Поскольку это будет первый жеребенок Суит Сьюзи, Джеймс считал, что придется не спускать с нее глаз, особенно в начале следующего года.

Джеймс направился к дому, большому особняку из красного кирпича в георгианском стиле, окруженному цветущими яблонями, сливами, вишнями и когда-то прекрасным розарием. Томас, его дворецкий, посадил на задах огромный огород.

Джеймс купил дом три года назад у Бумера Бэнкса, которого поймали на краже воды из общественного источника. В преступлении участвовали две дюжины рабов, которых Джеймс немедленно освободил. Все до одного пожелали остаться с ним. Он потратил все деньги на новые домики для женатых рабов и пристроил к конюшне большую общую спальню для конюхов. Кроме того, Джеймс раздал всем семена и доски на мебель.

В конце концов у него не осталось денег. Полуистлевшие зеленые обои в гостиной до сих пор вызывали у него тошноту, как и выщербленные, вытертые полы, а конский волос набивки вылезал из протершихся кресел и диванов. Кухня, казалось, была ровесницей века, но кухарка, старая Бесс, знала, как заставить работать подручных. Уборная так омерзительно воняла, что стоять рядом было невозможно. Джеймс заставил всех обвязать лица платками, и вместе они зарыли старую выгребную яму и построили новый клозет, засыпав его известью, так что теперь никому не приходилось зажимать нос.

Потом он переименовал ферму в Марафон, решив похвастаться на сей раз знанием латинского и греческого, как заявил Маркус, хлопнув кузена по спине и добавив при этом, что вряд ли колонисты знакомы с подобными вещами. За последний год Джеймс проводил все больше времени в Балтиморе. Иногда он даже подумывал, не продать ли ему ферму в Йоркшире, но всякий раз решительно прогонял эту мысль. Нет, он не откажется ни от одного своего дома. Он любил Кендлторп, любил Англию и тамошних родственников.

Он обошел конюшни, машинально проверяя все, что сделано за утро, и думая о том, что придется еще сделать. Внезапно при звуках низкого тихого голоса Ослоу, чарующе действовавшего на любого слушателя, он замер и мгновенно навострил уши.

– Ну да, Диомед выиграл скачки для трехлеток в Эпсоме, в 1780-м, но потом его словно подменили. Ни разу не пришел первым. Тогда его сделали производителем, но и тут он потерпел неудачу. Потерял плодовитость. Его привезли сюда в 1800-м, купили за бесценок. И знаете, что случилось, мисс Джесси? Наш добрый американский воздух и хороший корм сотворили чудо: он покрыл едва ли не каждую кобылу в Штатах. Да, будь Диомед человеком, наверняка стал бы чертовым Казановой. Он предок всех американских скаковых лошадей. Единственный в своем роде и им останется, мисс Джесси.

– О Господи, Ослоу, помню, когда он издох, я была еще совсем маленькой… в каком это году?

– В 1808-м. Великий был старик. В колониях его смерть оплакивало больше людей, чем кончину Джорджа Вашингтона.

Девушка звонко рассмеялась.

Обойдя конюшню, Джеймс увидел сидевшего на бочонке Ослоу. Джесси примостилась рядом на земле, скрестив ноги и жуя соломинку. Старая шляпа опять залихватски сидела на голове, а густые рыжие, выбившиеся из-под шпилек волосы разметались по плечам. На ней красовались такие же отрепья, как на любом конюхе, – старые шерстяные штаны пузырились на коленях и доходили лишь до щиколоток. Однако Джеймсу показалось, что веснушки на носу немного посветлели.

– Признайся, Джесси, – сказал он, подходя поближе, – какое снадобье ты применила? По-моему, оно пахнет огурцом.

– Какое еще зелье? – удивился Ослоу, кивая Джеймсу. Но тот лишь покачал головой.

– Значит, ты рассказываешь о Диомеде?

– Ничем я не пользуюсь. Просто люблю огурцы. Вы когда-нибудь видели Диомеда, Джеймс?

– Однажды, еще в детстве. Отец взял нас с братом на скачки, и он был там, великий старик, как говорит Ослоу. Стоял величественно, как король, и все мы, проходя мимо, кланялись. Да, такое зрелище нескоро забудешь. Утверждаешь, Джесси, что постоянно носишь с собой огурцы и ешь?

– Иногда.

Джесси резко встала и отряхнулась. Джеймс заметил, что штаны слишком туго обтянули круглую попку, и нахмурился. Джесси увидела это, и объявила с видом банкира, пойманного на воровстве из кассы:

– Я зашла на несколько минут, чтобы повидать Ослоу. Не думайте, я не шпионила, ничего в таком роде. Ослоу говорит, что Соубер Джон покрыл Суит Сьюзи.

– Да. Все прошло как по маслу.

– Мне хотелось бы его купить.

– У тебя денег не хватит, Джесси. Никогда и ни за что.

– Когда у меня будет собственная скаковая конюшня, я стану самой знаменитой и богатой владелицей конного завода в Америке.

Ослоу тоже встал.

– Ничуть не удивлюсь, мисс Джесси. Ничуть. Ну а пока веди себя хорошо, девочка. И напомни, чтобы я рассказал тебе о коте Грималкине.

Он, насвистывая, отошел.

– И как долго ты беседуешь с Ослоу?

– Мы знакомы чуть не с самого моего рождения. Он мой друг и знает все о каждой лошади каждой породы. Вам известно, что Соубер Джон прямой потомок арабских скакунов?

– Известно. Просто я никогда тебя здесь не видел раньше. Ты часто приходишь к Ослоу?

Девушка смущенно шаркнула носком ботинка по земле.

– Джесси, я не обвинял тебя ни в шпионаже, ни в попытке отравить лошадей.

– Да я скорее вас отравлю, нежели причиню зло лошади! Ладно, сознаюсь, я приходила сюда совсем маленькой. Еще когда мистер Бумер жил здесь, он всегда давал мне бокал кларета, разбавленного лимонадом.

– Господи, какой ужас!

– Да, но он пытался меня порадовать. Просто не разбирался в детях. Бедный мистер Бэнкс, никудышный из него преступник. Он был слишком милым и добрым.

– Он был жалким трусом и стоял перед всеми на коленях, умоляя не вызывать его на дуэль. Предпочел идти в тюрьму, чем встретиться с людьми, которых обманывал.

– Мне он не казался жалким трусом.

– У тебя нечего было красть. Но довольно об этом. Надеюсь, ты ничего не сломала, падая сверху?

– Нет, отделалась лишь несколькими синяками и царапинами. Папа вчера велел починить потолок. Проклятые доски насквозь прогнили в том месте, где я оперлась коленкой.

– Смею ли я надеяться, что это чему-то тебя научило?

Он снова заговорил с противным английским акцентом, зная, как это обозлит ее. И действительно, плечи девушки дрогнули, но она так и не подняла головы.

– Верно, – шепнула Джесси, наконец-то взглянув на Джеймса. – Я поняла, что, прежде чем пускаться в приключения, нужно сначала разведать территорию.

Джеймс, не в силах сдержаться, громко расхохотался.

– Хочешь зайти в дом и выпить бокал кларета?

Джесси внезапно превратилась в ребенка, которому предложили невиданное лакомство. Джеймс постарался скрыть торжествующую улыбку.

– Разбавленного лимонадом, конечно, – добавил он.

Перед ним снова была прежняя Джесси Уорфилд, смотревшая мимо него, на заросший сорняками розарий.

– Спасибо за ваше любезное предложение, но мне нужно возвращаться. Сад ужасно запущен, Джеймс. Вам бы следовало приказать кому-нибудь привести его в порядок.

И, не дожидаясь ответа, повернулась и побежала, перебирая длинными, как у жеребенка, ногами, пока не оказалась возле Риальто, проклятого коняги, побившего Тинпина. Джеймс молча наблюдал, как она, погладив бархатистую морду жеребца, проверила подпругу и одним прыжком оказалась в седле. Потом, надвинув шляпу на глаза, легонько пришпорила Риальто и не оглядываясь поскакала по аллее. Длинная прядь огненных волос, выбившаяся из-под шляпы, змеилась по спине.

Джеймс мог бы поклясться, что ощущает запах огурцов. Уж не набила ли она ими карманы? Что-то эти самые карманы чересчур подозрительно оттопыриваются!