Я дрожу и икаю — поистине странная реакция на открытие правды, но так и происходит. Я начинаю икать, когда исповедуюсь в тяжких грехах. Иван кладёт руку на мою, его шрамы, похожие на вены, видны на бледной коже.
— Ты не должна говорить об этом, если не хочешь, — говорит он низким, сексуальным голосом. Сейчас, если уж говорить абсолютно честно, всё, что он говорит и делает, очень сексуально. Может, именно так всё и должно быть с этими узами пар, я не знаю, но это чертовски отвлекает. Очень сложно придерживаться печали, когда возбуждён.
Я снова икаю, и Иван, выгнув бровь, на мгновение отходит от меня, чтобы открыть ящик у кровати. Откуда достаёт два хрустальных стакана и бутылку с прозрачной жидкостью, которую щедро разливает.
— Пей, — говорит он, протягивая мне стакан. — Согреешься. А ещё она развяжет тебе язык.
Звучит зловеще. Поэтому я, естественно, подчиняюсь. Мы чокаемся, и я делаю глубокий глоток, чуть не выплевывая всё обратно.
— Это водка, — говорю я. Он кивает и, даже не поморщившись, выпивает свою порцию. Все русские такие или только этот вампир? — Я же несколько дней почти ничего не ем, а после алкоголя меня стошнит.
Он хмурится.
— Я так давно сам был человеком, что и забыл, сколько тебе нужно для выживания.
Он ставит стакан на стол.
— Дай мне минутку. Я вернусь, и мы поговорим. Тогда ты попытаешься убедить меня в своей чудовищной природе, и я покажу, как ты ошибаешься.
От его слов у меня мурашки бегут по спине. Если бы только я могла ухватиться за эти слова и поверить, что это правда.
Я тихо потягиваю водку, ожидая возвращения Ивана, и думаю о том, как будет выглядеть моя жизнь в будущем. Я связана с вампиром? Значит, мне, скорее всего, придётся стать вампиром, так? Чертовски странно. И это, пожалуй, самое слабое слово года. Я чувствовала себя извращенкой. Почему именно я должна жить вечно после всего, что натворила?
Иван возвращается с тарелкой еды. У меня чуть глаза не вылезают из орбит.
— Где ты это взял? — спрашиваю я.
— Не из того места, которое ты посчитала кухней. — Я содрогаюсь при воспоминании о глазных яблоках в стеклянной банке. Он улыбается. — У меня свои способы, о которых я подробно расскажу, как только ты закончишь рассказывать мне свои секреты. — Он ставит тарелку на стол перед камином, и мы садимся в кресла.
Я молча набиваю живот, а Иван терпеливо ждёт, глядя на меня непроницаемым взглядом. Одно его присутствие успокаивает внутри меня то, что уже шесть долгих, адских лет было взбудоражено. Иван пробуждает чувство безопасности. Любви. Принятия.
Посмотрим, останется ли всё это после того, что я ему расскажу.
Я уминаю еду — восхитительную нарезку овощей, мяса, ягод и чего-то похожего на пирог — и допиваю остатки водки. Иван ухмыляется и снова наполняет стаканы. Спиртное обжигает горло и по венам потёк жар, утаскивающий меня в то странное место, куда мы попадаем, когда перебираем со спиртным.
Иван оказался прав, водка развязывает язык.
Я провожу рукой по голове Ивана.
— После этого я тебе не очень-то понравлюсь, — уверенно говорю я, и моя печаль пробирается сквозь нашу связь.
Но он трясёт головой.
— Ты расскажешь свою историю, а я свою. Тогда и посмотрим, кто кому больше разонравится.
— Справедливо, — говорю я, хотя почти уверена, что определённо по сравнению с героем передо мной, который рискует своей жизнью каждую ночь, чтобы защитить деревню, которая обвиняет его в смертях, я буду выглядеть ужасом.
Ладно.
Поехали.
— Шесть лет назад родители и младшая сестра помогали мне упаковать вещи в машину и прицеп, чтобы мы могли переехать из Юты, где мы жили, в Лос-Анджелес, где я должна была начать учиться в колледже. Я первая в семье, кто смог поступить в колледж, и это стало грандиозным событием. Все так гордились мной, и волновались. Папа и мама собирались сменять друг друга за рулём, но я спорила. Я уже взрослая была и хотела сама ехать. Права у меня уже были как год, и я уверена была, что смогу без проблем доехать до места. Но родители не хотели сажать меня за руль. Думали, что я не готова. А я настояла. Я даже пригрозила, что поеду без них, если они не разрешать мне сесть за руль. Я была очень избалованной. — Я замолкаю, потому что эмоции сдавливают горло. Иван слушает с таким спокойствием, которым не может обладать ни один человек. Сделав вздох, я продолжаю. — Короче говоря, они поддались и позволили мне сесть за руль. Мама уже всё спланировала — она отлично ориентируется в пространстве, но у меня есть внутренний компас, и я знала, что есть путь короче. Поэтому, пока они спали, я срезала дорогу, зная, что это сократит путешествие на несколько часов. Я очень хотела обрадовать их при пробуждении. — Я всхлипываю, слёзы обжигают глаза, но я стискиваю зубы, делаю ещё глоток водки и продолжаю: — Они очень удивились, — саркастично говорю я. — Начался дождь. Настоящая буря. А на моём коротком пути был резки поворот. Я такого не ожидала, и ехала очень быстро. Дорога была слишком скользкой, и наша машина сорвалась с обрыва. — Дыши. Просто дыши. Вдох — выдох. Иван накрывает своей рукой мою в утешении, которого я не заслуживаю, но всё равно эгоистично принимаю. — Всё произошло как в тумане. Визг шин. Крики. Вопли сестры. А потом тишина. Когда я очнулась, машина была разбита, и вся семья, кроме меня, погибла. Спасателям потребовалось несколько часов, чтобы найти нас. Я не могла пошевелиться — травмы оказались серьёзными. Я могла только лежать там со своей мёртвой семьёй и смотреть в их открытые глаза. — Наконец, я поднимаю голову и смотрю на Ивана. Мне нужно увидеть момент, когда он отвернётся от меня. Мгновение, когда поймёт, что я за женщина. — Я их убила своим эгоизмом, упрямством и безрассудством. Я чудовище.
Иван придвигается, раздвигая мне ноги, чтобы сесть между ними. Затем обнимает ладонями лицо, поглаживая пальцем шрам.
— Лав, ты не чудовище, — говорит он. — Ты так и остаёшься ангелом. Моим ангелом. Ты совершила ошибку, с кем не бывает? Но не ты убила семью, а несчастный случай. Ты не виновата. Они бы не хотели, чтобы ты всю жизнь винила себя. Несомненно, они желали бы, чтобы ты жила полной и счастливой жизнью.
Из глаз начинают капать слёзы, вся боль, которую я хранила внутри, хлынула наружу.
Иван притягивает меня к себе и обнимает сильными, накаченными руками, давая безопасность и уверенность, пока я выплёскиваю всю боль.
— Ты не считаешь меня чудовищем? — спрашиваю я.
— Нет, Лав, я знаю, что ты не такая. Я уже видел чудищ, и точно знаю, как они выглядят. Ты на них не похожа.
Я отстраняюсь, когда чувствую его эмоции в себе — боль, горечь, вину. Всё это отражение моих эмоций.
— Расскажи, — шепчу я. — Иван, расскажи свою историю.
Он смотрит на меня, когда я произношу его имя, и я чувствую волну другой эмоции — на этот раз любви и благодарности. Он так давно был один. Защищал деревню, в которой его не признают. Отрезанный от человечества. Чудовище из пещеры, которым не был.
— Чтобы рассказать свою историю, мне нужно поведать кое-что другое. Историю об Алхимике и его подмастерье, — говорит он, наливая себе ещё водки.
Давным-давно жил мальчик-сирота, чьи родители умерли во время чумы. Родственников не было, и когда староста деревни спросил, кто возьмёт ребёнка на воспитание, всё промолчали. Вероятно, потому что мальчик был маленьким, слабеньким и бледным. А может, потому что каждому хватало голодных ртов. Чума унесла многих в той маленькой деревеньке. Некому было позаботиться о мальчишке
Дом ребёнка — крохотную лачугу — конфисковал совет деревни, а мальчику дали выбор: жить на улице или быть изгнанным в лес. Даже в столь юном возрасте, ребёнок понимал, что не выживет в лесу, поэтому остался жить на улице. Он устроил себе дом на крыше старой церкви. Постель сделал из соломы, которую кто-то оставил у амбара. От неё воняло, и появилась плесень, но это лучшее, что можно было сделать. Он спал под звёздами, давая им имена и молясь, чтобы не пошёл дождь. А днём в рваной одежде ходил на базар и просил у прохожих еды, которой ни у кого не было.
Он голодал день, потом второй. А на третий день попытался стащить яблоко с повозки торговца, но его поймали, и отрубили бы руку, если бы он быстро не убежал в лес, куда отваживались заходить только охотники и солдаты.
Мать рассказывала разные истории о лесе — о волках и о ведьмах, которые живут в движущихся домах. Мальчик ничего этого не встретил, но нашёл вишневое дерево и принялся набивать себе брюхо. Он ел быстро и много, не остановился даже тогда, когда начался дождь. Когда мальчик закончил, обернулся и понял, что не может вспомнить, в какой стороне находится деревня. Он попытался найти свои следы, но вода уже их смыла.
Ребёнок полдня бродил по лесу. Когда солнце начало клониться к горизонту, дороги он так и не нашёл. Как не нашёл и еды, кроме красного гриба, усыпанного белыми точками, но мать предупреждала не есть такие.
Когда стало слишком темно, чтобы идти — а ночь выдалась безлунной — мальчик нашёл самое мягкое место и лег спать. Он понимал, что находится в опасности, оставаясь ночью в лесу один, но выбора не было.
Ранним утром, ещё до восхода солнца, его разбудил рык странного и страшного зверя. Мальчик едва успел среагировать, когда его закрыл собой человек, убивший зверя длинным копьём с такой же лёгкостью, с какой мальчик мог бы раздавить жука.
Ребёнок очень восхитился этим человеком и настоял пойти с ним обратно в замысловатые пещеры, о которых в городе говорили только приглушенным шёпотом.
Мальчик был уверен, что, наконец-то, увидит ведьму, или магию, или ещё что-то столь же удивительное. Но обнаружил кое-что гораздо значительнее, чем ожидал. Потому что этот человек оказался алхимиком, который согласился взять мальчика в подмастерья. Мальчик много работал. Мыл, готовил, чинил, сушил травы, запоминал ингредиенты и рецепты и усердно учился. Он не умел читать, но быстро научился и за эти годы сам стал опытным алхимиком.
Мужчина смотрел на мальчика как на своего сына, гордился его талантами и достижениями. Но однажды мальчик пришёл домой в восторге от нового свитка, который приобрел и который обещал бессмертие. Мужчина знал о таких сказках, но был достаточно мудр, чтобы никогда не баловаться тёмной магией. Эти заклинания предназначались для злых заклинателей и ведьм, а не для алхимиков. Но мальчик не сдавался и через много лет, наконец, сварил зелье, которое сделает его бессмертным.
Мужчина и мальчик впервые по-настоящему поругались, и мужчина выгнал мальчика из своего дома, раз тот упорствует в таких злых делах. Мальчик ушёл, поклявшись завершить начатое.
Прошло две недели, прежде чем мужчина вновь встретил мальчика, только это был уже не тот мальчик, а чистое зло. Его скелетообразное, чудовищное тело было покрыто сочащимися язвами, и от него несло смертью и злом.
— Мастер, я вернулся, и теперь могущественнее, чем ты можешь представить, — сказал он.
— Убирайся отсюда, — с отвращением ответил Мастер. — Ты запятнал наше ремесло бессмысленными амбициями. Ты не заслуживаешь называться алхимиком!
Существо ревело и кричало, наполняя землю мучительным воплем, который будет звучать в кошмарах людей на протяжении многих жизней.
— Я покажу, насколько силён!
В ту ночь, при свете полной луны, чудовище вложило силу в последнее зелье, а вместе с ним наложило тёмное проклятие на родную деревню. Кто войдёт в то село, не покинет его, а те, кто останутся, утолят его голод. Начиная с той ночи, существо терроризировало деревню, убивая и уничтожая.
— Зачем ты сделал это? — спросил Мастер.
— Они со мной так же поступили. Выкинули, когда я был ребёнком. Я голодал и замерзал, скорбя по своей семье. Они заслужили.
Тогда Мастер сделал то единственное, что мог — убил своего ученика, и в ту ночь он плакал несколько часов из-за сотворенного зла. Но на следующую ночь монстр вернулся, злорадствуя своей силе.
— Я доказал тебе, что самый могущественный алхимик, — сказал монстр. — Меня нельзя убить.
И каждую ночь, Мастер и монстр сражаются, и монстр каждую ночь умирает, но каждый раз возвращается. Его назвали Кощей, которого нельзя убить, пока не найдёшь его душу. Но душа спрятана на кончике иглы, которая заточена в яйцо, яйцо — в утке, утка — в зайце, заяц в хрустальном сундуке, который зарыт под зелёным дубом.
Пока душа там, убить Кощея нельзя. Если сундук откопать и открыть, заяц убежит. Если убьёшь зайца, появится утка и улетит. А если кто-то держит в руках яйцо, в котором игла, тот может управлять Кощеем. И только если разбить яйцо и сломать иглу убьёшь монстра.
Пока он рассказывает, мы сидим неподвижно. Я крепче сжимают руку Ивана, не сводя с его глаз взгляда.
— Алхимик из истории — ты, — заявляю я. Тогда всё встаёт на свои места. Банки, сосуды, странная магия этого места. А монстр… — Каждую ночь ты сражаешься с монстром, который когда-то был тебе сыном… И ты смотришь, как он убивает других.
Иван кивает.
— И скажи мне, Лав. Кто из нас монстр страшнее? Я выпустил в мир зло, которое убивает невинных. И теперь он убивает и днём, когда я не могу защитить людей. Я всех подвёл.