Найди меня

9

Барт отложил журнал.

– Великолепно, – одобрительно сказал он. – Реклама для нее – кислород, поддерживает горение. И как все чистенько, аккуратно сделано, правда? Это тебе не желтая пресса, где такого наворочают – хоть стой, хоть падай. А что у нас еще новенького?

– Масса звонков, – ответила Конни. – В основном пытаются выяснить подробности насчет роли Джудит Кейн – еще бы, обладательнице «Оскара» вдруг дали по носу. Ублюдки! Откуда у людей такая страсть любоваться тем, как рушатся святыни?

– Это самая заурядная зависть, что же еще? Зависть и злорадство.

Конни протянула ему пачку бумаг.

– А это по твоей части. Большей частью из Голливуда. Боюсь, нам не скоро придется пожинать плоды своих трудов. А пока что вот… – Она показала Барту бульварный журнальчик, раскрытый на статье с крупной фотографией Мэгги, сделанной одним пронырливым журналюгой, который не давал ей проходу. Снимок был сделан с невыгодной для Мэгги точки. Намерение автора бросалось в глаза: ему надо было опорочить Мэгги. Под фотографией было жирно напечатано: МОМЕНТ ИСТИНЫ? ВОЗМОЖНО, МЫ СКОРО УЗНАЕМ, СКОЛЬКО ЛЕТ ЕЙ НА САМОМ ДЕЛЕ…

Барт бегло взглянул на пасквильную статейку и швырнул журнал на стол.

– Обычное дело, – сказал он. – Ты знаешь, куда ему дорога. Смотри, чтобы она не увидела. – Барт просмотрел бумаги, которые вручила ему Конни. – Ничего срочного, – сказал он, возвращая их назад. – Пусть пока у тебя побудут.

– Все думают, ты прочесываешь местность в поисках подходящего ангажемента для Мэгги, раз уж ей не досталась роль Джудит Кейн. Вообще строится уйма всяких догадок по поводу твоего исчезновения с авансцены. Все давно привыкли к тому, что вы с Мэгги неразлучны. И вдруг ты куда-то подевался. Народ, ясное дело, дивится; кое-кто уже довольно потирает ручки.

– Шоу-бизнес! – в один голос сказали оба, понимающе улыбнувшись друг другу.

– Надеюсь, Мэгги хорошо себя ведет? – спросил Барт.

– Да, с головой ушла в репетиции. Выявляют с Джоэлом психологические мотивы и разрабатывают мизансцены. Ты же знаешь Джоэла. Он не успокоится, пока не раскопает всю подноготную своих героев, почище Фрейда.

– Дай ему Бог, лишь бы занял делом Мэгги, пока меня нет.

– А твои разыскания как продвигаются? – спросила Конни.

– Да никак. Не за что ухватиться. Перерыл все архивы, где хранится документация по приемным детям, в доме призрения святой Екатерины – и хоть бы какая зацепка! Рождение дочери у Мэри Маргарет Хорсфилд не зарегистрировано ни 30 апреля 1964 года, ни 28-го, ни 29-го и так далее. Я просмотрел записи за март и май – ничего похожего. Для верности даже еще два года прихватил, 1963-й и 1965-й, может, думаю, Мэгги память подвела…

– Ну уж память-то у нее феноменальная! – заметила Конни.

– Ты права, но все-таки двадцать семь лет прошло, к тому же она явно пыталась заглушить в себе воспоминания, связанные с этим событием. Если она так уверена в дате рождения, почему оно не зарегистрировано? У меня возникло такое ощущение, будто младенца куда-то упрятали. Я изучил законодательство, там черным по белому написано, что рождения регистрируются по своему месту в течение шести недель. Но в Брикстоне я тоже ничего не нашел. А дома номер семнадцать по Пемберли-клоуз не существует. Его снесли в 1966-м. На этом месте выстроили две высотки. Словом, Конни, как ни крути, все сводится к тому, что этот незаконнорожденный ребенок не был зарегистрирован согласно существующим правилам, а следовательно, обстоятельства удочерения были не вполне законны.

– То есть…

– Мэгги ведь так ни разу и не увидела своего ребенка. Его забрали у нее через несколько минут после того, как он появился на свет, и меньше чем через час он уже покинул этот дом вместе со своими новыми родителями. Почему? Почему девочку увезли так поспешно и, судя по всему, тайно? Вывод напрашивается сам собой: было решено, что ребенок не должен регистрироваться как рожденный Мэри Маргарет Хорсфилд. Его должны были зарегистрировать как ребенка приемных родителей. А по английским законам это преступление. Таким образом, Мэгги – соучастница этого преступления.

– Если ее посвятили в детали плана.

– Она мне так сказала: «Сестра Блэшфорд все устроила сама». Это означает, что Мэгги рада была умыть руки. Не забывай, что она сама была почти ребенком и, скорее всего, понятия не имела о том, что законно, что нет. – Барт помолчал. – А может, она все понимала, но помалкивала. Ей важно было избавиться от ребенка, а как – ее не интересовало. Зная Мэгги, могу предположить, что она предпочитала оставаться в неведении, ей было удобно все предоставить сестре Блэшфорд. Что же касается этой дамы, то, по имеющимся у меня сведениям, она занималась незаконным промыслом. По-видимому, тайно продавала детей людям, на все готовым ради того, чтобы их иметь, и достаточно состоятельным, чтобы заплатить ей за это счастье.

И вот еще что. Я внимательно просмотрел все записи о регистрации рождений, обращая внимание на то, не возникнет ли где этот адрес – Пемберли-клоуз, 17. Он не встретился мне ни разу. Бог весть, сколько детишек появилось здесь на свет, но ни один из них не был законным образом зарегистрирован – ни один!

– Вот это да! – охнула Конни.

Барт кивнул.

– Вот именно. В общем, это поручение оказалось далеко не таким простым, как предполагала Мэгги. Мне не найти следов ее дочери, если я не встречусь с женщиной, которая ее принимала. Другой возможности нет. Вот ведь тут еще что. Тридцать лет назад роженицы обязаны были регистрировать своих детей в местном управлении лично. Чиновники сами не ходили по родильным домам, и все делалось без соблюдения анонимности. Времена были другие, общество было далеко не таким терпимым, как в наши дни. Матерей-одиночек считали грешницами и намеренно подвергали унижениям, чтобы они знали свое место. Им выписывали свидетельство о рождении, в котором делали жирный прочерк против графы «имя и занятие отца», причем надо было представить эту бумагу на подпись заведующей родильным домом. Если бы Мэгги подвергли такой процедуре, она ни за что не изгладилась бы из ее памяти. Ты же знаешь, как она чувствительна к оскорблениям ее достоинства. Но ей не пришлось этого пережить, потому что обо всем позаботилась предусмотрительная сестра Блэшфорд. И вот к чему мы пришли: если все эти подробности выйдут на свет Божий, Мэгги придется отвечать перед законом. И это вряд ли окажется ей по душе, ибо, насколько я знаю, тюремную робу шьет у нас не Джанни Версаче.

– Господи!

– Итак, мне нужно найти эту мадам Блэшфорд. Будем надеяться, что она еще жива. Кроме нее, никто не сможет сказать, куда делась дочка Мэгги. Мэгги говорит, тогда ей было лет сорок. Стало быть, теперь она в преклонном возрасте. Остается уповать на то, что она еще в здравом уме и твердой памяти.

– Никаких записей она, конечно, не вела.

– Это было бы слишком рискованно. После выполнения условий сделки никаких контактов в будущем не предполагалось. Мамаши шли в одну сторону, приемные родители в другую, и одна лишь мадам Блэшфорд знала, кто чем с кем связан.

– Ну и сюжет! – восхитилась Конни. – Какое кино можно было бы снять! Будто специально для Мэгги. Ты собираешься все это ей доложить?

– Не раньше, чем узнаю все до конца. А пока чем меньше она знает, тем лучше.

– Она дважды о тебе спрашивала. Вы давно не виделись.

– Скажи ей, что я на тропе. Хватит с нее.

– О'кей, о'кей… Да, и Джоэл тобой интересовался. – Заметив, как Барт нахмурил брови, она пожала плечами. – Говорю же, все так привыкли, что вы с Мэгги не разлей вода. «Я и моя тень», как она говорит.

– Забавно, – без улыбки сказал Барт.

Конни вздохнула.

– Ладно, постараюсь всех ублажить. Но ситуация непростая. Мэгги без тебя – как женщина, которая не расстается с дорогими фамильными серьгами. И вот она теряет одну из них, и сама того не замечает, но окружающим это просто бьет в глаза!

– Может, мне стоило бы почаще отлучаться!

Он настолько привык быть тенью Мэгги, что перестал отдавать себе отчет в том, что иначе его и не воспринимали.

Я вернусь, когда у меня будет, что ей предъявить, подумал Барт. И не раньше.

Он напал на след неуловимой сестры Блэшфорд через несколько дней упорных поисков. Она была жива-здорова и обитала в большом доме, стоявшем на отшибе в отдаленном районе Уэйбриджа.

Подъезжая к нему в своем «Ягуаре», Барт сделал вывод, что содержание детского питомника дело довольно прибыльное. Дом был выстроен в псевдогеоргианском стиле и окружен обширными зелеными угодьями с причудливо подстриженными деревьями и аккуратной живой изгородью, на которой не было ни единого лишнего листочка. Тут требуются усилия как минимум двух садовников, заключил Барт, и увидел одного из них. Он стриг газон. И выглядел на миллион, нет, на два миллиона фунтов стерлингов. Отсюда явствует, решил Барт, что сулить деньги за нужную информацию бессмысленно.

Это был первый удар.

Он въехал в ворота, украшенные ажурной чугунной решеткой, и припарковался на площадке, сделанной в стиле японского сада камней. Каждый камушек на гравиевой дорожке, казалось, был уложен вручную.

Барт не договаривался о встрече заранее. Он рассчитывал на эффект внезапности. Он так долго и упорно выслеживал эту таинственную даму, что у него возникло острое желание увидеть ее тревогу и, может быть, даже страх при появлении незнакомца.

В Брикстоне ему ничего разузнать не удалось. Люди, вселившиеся в новостройки, прибыли сюда из разных мест графства, и ничего не знали о том, что тут было тридцать лет назад. Да их это и не интересовало. Даже магазины и те были открыты здесь только двадцать лет назад. Никто понятия не имел о каком-то давным-давно снесенном с лица земли доме, где некогда располагался приют для матерей-одиночек.

Тогда Барт взялся за дело с другого конца, попытался выйти на миссис Блэшфорд через ее профессию. Мэгги говорила, что она была медсестрой и акушеркой, это значилось у нее на карточке. Барту удалось найти документы, подтверждавшие, что в 1940 году она получила сертификат медсестры, а в 1946-м – акушерки. Но в них ничего не говорилось о ее нынешнем местопребывании и занятиях. И тогда одна участливая женщина посоветовала Барту обратиться в Королевский колледж медсестер.

Он предъявил секретарше в приемной свою визитную карточку, удостоверение юриста с указанием адреса в Беверли-Хиллз, но только когда пустил в ход свое обаяние, перед ним открыли регистрационные книги. Выяснилось, что искомая дама стала зваться не просто Хильда Эмили Блэшфорд, а леди Дэвис. Она значилась вдовой сэра Генри Дэвиса. Надежно замела все следы. И спрятала концы в воду. Но Барту удалось ухватиться за один кончик. Осталось добраться до нее самой.

На массивных дверях особняка сияла гравированная табличка «Дом на холме». Дом и в самом деле стоял на возвышенном месте. Кнопка звонка была вделана в импозантную львиную голову. Барт решительно нажал на нее и стал ждать. Дверь приоткрылась, в проеме показалась смуглая черноволосая женщина и, пристально глядя на него черными глазами, спросила с сильным испанским акцентом:

– Шлушаю?

– Я хотел бы поговорить с леди Дэвис.

– А по какому вопросу? – спросила она, несколько раз прокатив во рту звук «р».

– Насчет одной ее бывшей пациентки.

– Она больше не работает.

Барт принял официальный вид.

– Это мне известно. Прошу вас, передайте ей мою карточку и скажите, что речь идет об одной особе, которой она помогла много лет назад. – Он сделал многозначительную паузу и добавил: – И о больших деньгах.

Барт не покривил душой. Благодаря его профессиональным навыкам и чуткому руководству Мэгги стала весьма состоятельной. Он протянул экономке карточку.

Внимательно рассмотрев самого Барта, женщина переключилась на его визитную карточку. Потом она перевела взгляд на дорогой «Ягуар» вишневого цвета, отдыхавший на гравиевой площадке. По-видимому, оставшись удовлетворенной результатами инспекции, она распахнула перед гостем дверь и сказала:

– Входите. Я узнаю, сможет ли она с вами встретиться.

Она оставила его в богато обставленном холле, украшением которого были старинные часы высотой чуть ли ни с Биг Бена. Возле лестницы висел в массивной золоченой раме портрет, изображавший преисполненного достоинства седовласого джентльмена в алой с меховой оторочкой мантии городского олдермена. Художник явно польстил своему персонажу. Коим, несомненно, был сэр Генри Дэвис.

Испанка не заставила себя ждать.

– Сеньор, она говорить вас примет. Сюда пойдемте.

Он прошел вслед за ней по длинному, обшитому дубовыми панелями коридору через элегантную, заставленную антиквариатом гостиную и еще один холл в просторную цветочную оранжерею. Жара в ней стояла невыносимая. В белом плетеном кресле, заполняя его все своим оплывшим телом, сидела седая, со вкусом одетая старая дама с белой персидской кошкой на коленях. Она гладила зверька унизанной кольцами рукой. Барт почти физически ощутил своей кожей прикосновение ее ладони.

Женщина в кресле излучала почти сверхъестественную чувственность. В молодости бывшая Хильда Эмили Блэшфорд была, видимо, очень привлекательной. И даже теперь, несмотря на болезненную полноту, она заслуживала внимания. Ее огромные темные глаза горели молодым блеском, сочные губы, накрашенные дорогой помадой, выдавали страстную натуру. Ничего не скажешь, женщина с аппетитами, заключил Барт. Совсем не похожа на ту, что он рисовал себе в воображении. На ней было дорогое темно-красное шелковое платье, нисподавшее до пола. Шею драпировал легкий прозрачный шарф, скрывавший каскад подбородков и сколотый на плече великолепной жемчужной брошью. В ушах жемчужные серьги. На изуродованных артритом пальцах сверкали бриллианты. Оливковая кожа удивительно сохранилась для ее возраста – она была гладкая и почти без морщин. Белоснежные волосы были уложены профессиональным парикмахером не далее как утром. На ногтях блестел лак того же цвета, что и помада на губах. От нее исходил какой-то возбуждающий аромат. В теле седовласой дамы скрывалась черноглазая гурия, не желавшая признавать власть времени.

Пока он приближался к ней, она лениво смерила его оценивающим взглядом по-цыгански черных глаз. В этом взгляде был дерзкий вызов и сексуальный призыв. Да, это дама с неутоленными аппетитами. Хорошо, что он оделся официально. Темно-синий костюм от Томми Наттера, который Мэгги подарила ему на день рождения год или два тому назад, коричневые туфли, которые он сам подобрал к этому костюму. И добротный кожаный портфель.

– Ну что же, – наконец заговорила она хрипловатым грудным голосом, – нечасто меня навещают такие симпатичные молодые люди. Да еще в связи с денежными вопросами.

Протянув руку к стоявшему сбоку столику со стеклянной столешницей, она запустила пальцы в большую коробку, достала шоколадную конфету, положила в рот и только потом указала Барту на кресло возле себя. Конфеты помогают ей заглушить другие желания, подумал Барт. Не ошибся я насчет ее аппетитов.

– Садитесь же. Нет, не там, придвиньтесь поближе. Я теперь и вижу, и слышу неважно.

Ложь, подумал Барт, которому с каждой минутой становилось все труднее сохранять невозмутимость. Ну и баба. Просто смерть мужчинам. Он, конечно, не ожидал, что встреча с ней доставит ему удовольствие. Судя по тому, что он успел о ней узнать, сестра Блэшфорд представлялась ему либо алчной скупердяйкой, которая бесплатно слова не обронит, либо ханжой с железными нервами, которая станет отрицать все, что ей ни скажут. Он приготовился к тому, что его встретят в штыки, с нескрываемой враждебностью. Но никак не рассчитывал увидеть хладнокровную язвительную бабенку с повадками нимфоманки. Да, согласившись выполнить поручение Мэгги, он был готов ко многому, но должны же быть какие-то пределы.

– Не хотите ли чашку кофе? – спросила она. – Или чего-нибудь покрепче? У меня есть великолепный бурбон. Мы с покойным мужем много раз путешествовали по Соединенным Штатам. Мне алкоголь запретили, но я люблю смотреть, как другие получают это маленькое удовольствие. – Она притворно вздохнула. – Боюсь, единственное, что мне осталось в жизни, – радоваться за других.

– Я, пожалуй, не откажусь от кофе.

Толстый палец с перстнем отыскал в хаосе вещей, загромождавших столик, невидимую кнопку. Кроме коробки с конфетами, там были: пачка газет, стопка книг, груда журналов, усыпанная кроваво-красными цветками азалии в фарфоровом горшке, телефонный аппарат, поднос с графином и стаканом и транзисторный приемник. Кроме того, тут были две панельки дистанционного управления – для телевизора и видеомагнитофона. Очевидно, леди Дэвис большую часть своего времени проводила в оранжерее. Эту догадку подтвердила замеченная им в углу за развесистым деревцем инвалидная коляска. Барт слегка расслабился: по крайней мере, не набросится на меня, подумал он.

– Принеси кофе, Консуэло, – томно приказала старая дама вошедшей экономке. – И шоколадные вафли.

– Да, сеньора.

Не успела она выйти, как леди Дэвис жалобно попросила:

– Будьте добры, мистер Бартлет, поправьте мне подушки. Не могу дотянуться. Сидеть неудобно.

Барт поднялся, нагнулся над ней, а она прильнула к нему, чтобы он смог поправить подоткнутые под спину атласные подушки. Внезапно он почувствовал, как она прижалась лицом к его рубашке над пряжкой ремня и, обжигая его дыханием, жадно втянула в себя мужской запах. Он замер от неожиданности. Ну и бесстыжая старушенция. Не хватало еще, чтобы она его щупать начала. Да, видно птицу по полету. Не зря она была связана с деторождением. Какое еще занятие она могла для себя выбрать? У нее все мысли повернуты в сторону половухи.

Он выпрямился, и она шаловливо промурлыкала: «Спасибо», оставив его в сомнениях насчет предмета благодарности. Потом, дождавшись, пока он сядет, и устроившись поудобнее в своем кресле, напрямик спросила:

– Так что же заставило юриста с Беверли-Хиллз навестить безвестную старушку? Вы сказали, ваш визит связан с денежным вопросом. Что, кто-нибудь упомянул меня в своем завещании? Какой-нибудь исполненный благодарности старый пациент?

Барт заметил, что она явно не случайно вставила фразу про «юриста с Беверли-Хиллз», подчеркнув, что он по роду занятий является кем-то ей прямо противоположным. Он решил, что подошел момент объяснить цель своего визита.

– Я навожу справки о вашей бывшей пациентке. Ее имя Мэри Маргарет Хорсфилд. Согласно имеющимся у меня сведениям, она находилась в вашем заведении в доме номер семнадцать по Пемберли-клоуз в Брикстоне с октября 1963-го по апрель 1964-го. Припоминаете?

Она не высказала никакого неудовольствия. Тем более смущения или заинтересованности. Ее единственной реакцией на его откровенность стала едва заметная мимика – леди Дэвис слегка свела брови и чуть поджала губы.

– Мэри Маргарет Хорсфилд… – Она произнесла это имя, словно мучительно стараясь припомнить нечто смутно знакомое, но ускользающее. Бывшая акушерка невозмутимо улыбнулась. – Столько лет прошло… Постойте-ка…

Она прикрыла глаза. Барт терпеливо ждал. Роясь в памяти, она гладила кошку, которая жмурилась и мурлыкала от удовольствия. Приятно посмотреть на человека, не разучившегося доставлять себе маленькие радости, думал Барт. Она забавляется кошкой и точно так же забавляется им, Бартом. Притворяется, что старается вспомнить девушку с этим именем, а на самом деле хочет поиграть с ним, как кошка с мышкой. Она прекрасно знает, кто такая Мэри Маргарет Хорсфилд, кем она была и кем стала. Но предпочитает сперва поводить меня за нос. Скучает в одиночестве. Прикована к своей коляске, никаких развлечений, кроме книг да телевизора. Понятно, почему она ухватилась за возможность доставить себе удовольствие, поиграть в кошки-мышки. Что-то выдавало в ней азартную натуру, любительницу поиграть. Особенно с мужичками. Мадам, я работаю в Голливуде, играю с профессионалами, так и подмывало его сказать. Но если по-честному, эта дамочка тоже не дилетантка. Поэтому Барт молча сидел и ждал. Он привык ждать женщин. Мэгги научила.

Он все еще ждал, когда испанка внесла в оранжерею огромный заставленный поднос. Барт поднялся, чтобы помочь ей. Леди Дэвис открыла глаза и сказала:

– Ох, извините… Я стала так легко засыпать.

И врешь с такой же легкостью, подумал Барт.

– Возьми Шехерезаду, Консуэло, – осторожно приподнимая кошку, сказала старая дама. – Пусть погуляет в саду. Только вели Муррею не работать косилкой, пока она там. Она боится шума. – И, обратившись к Барту, добавила: – Поставьте поднос сюда, ко мне поближе. Уберите книги и бумаги, а панельки оставьте. Ага, вот так, спасибо. Мне трудно двигаться. Ходить становится все труднее, но я все же стараюсь понемножку. А когда не получается, пользуюсь коляской. Почти все время провожу здесь, в своем любимом уголке, любуюсь садом, телевизор смотрю или видео. Люблю хорошее кино. Почти все пересмотрела на видео. Когда был жив сэр Генри, мы много развлекались и путешествовали. Я тогда редко ходила в кино, многое пропустила, теперь наверстываю с помощью видеокассет. Стараюсь быть в курсе. А вы любите кино, мистер Бартлет?

С этими словами она налила кофе и протянула ему чашку. Принимая ее из ее рук, Барт встретился с ней глазами. В глазах леди Дэвис горел живой интерес. Да, она прекрасно знала, зачем он явился, чего хотел. Она сама вела игру. Любите ли вы кино – это ж надо! У нее, конечно, накопился опыт по этой части. Наверняка не он первый пришел сюда порасспрашивать насчет Пемберли-клоуз. Он почувствовал, как в нем разгорелся азарт. Раз уж ей вздумалось поиграть…

Испанка с кошкой удалились.

– Ну и как Мэри – или ее следует называть Мэгги? – вопросила леди Дэвис, твердой рукой подливая себе в чашку сливки.

– Она желает узнать, где ее дочь.

Глаза его собеседницы вновь сверкнули.

– Почему же именно сейчас, через столько лет?

– А почему нет? Зачастую мы в состоянии оценить последствия поступков, которые совершаем в юности, только когда становимся значительно старше.

– Вы так считаете? Насколько я помню, Мэри и тогда прекрасно понимала, что делает. Во всяком случае, после того, как оправилась от шока. – Она помолчала. – А как вы меня нашли?

– Через Королевский колледж медсестер.

– А! – Она одобрительно кивнула, как бы признавая его достойным партнером. – Мне надо было порвать с ними, но когда я вышла замуж за сэра Генри, мои профессиональные связи пригодились ему в работе. А после его смерти на меня обрушилось столько дел, что стало не до того. Но практику я оставила сразу после свадьбы. Надо было и членство в союзе медсестер аннулировать.

– Все равно они в течение определенного времени хранят старые списки.

– Мне уже недолго осталось, мистер Бартлет. У меня прогрессирующее заболевание костей, они делаются слишком хрупкими и не выдерживают моего веса. А поднимать я вообще ничего не могу. Кошку мою, Шехерезаду – обеими руками, вот чашечку кофе, кофейник, молочник, тарелочку с печеньем. Вот все, что мне по силам. На мое счастье, у меня замечательная сиделка. Нет, не Консуэло. Она всего лишь горничная, экономка, ничего больше. Я держу настоящую медсестру. Сегодня у нее выходной.

Будто в доказательство своих слов она взяла тарелочку с вафлями и протянула Барту.

– Надо получать удовольствие, где можешь, – заговорщицки шепнула она, улыбаясь одними глазами цвета черного шоколада.

Он отказался от вафель. Не хотелось вести разговор с набитым ртом – она наверняка не упустила бы возможность задать какой-нибудь щекотливый вопрос в самый неподходящий момент. И с удовольствием сняла бы с него штаны. Он решил взять быка за рога.

– Потому-то вы и открыли приют для матерей-одиночек?

Леди Маргарет вонзила зубки в бисквит, приправляя его сладость удовольствием, которое получала от беседы.

– Конечно. Но и цену деньгам я всегда знала.

Молниеносным, почти змеиным движением языка она лизнула крошку с уголка губ. Они вновь встретились глазами. В ее взгляде блестел все тот же огонек, и Барт безошибочно понял его смысл. Господи, что она говорит! Оказываетcя, Мэгги ему не сказала и половины!

Леди Дэвис взяла второй бисквит.

– Итак, каковы же ваши обязанности у Мэгги? – спросила она. – Кроме, разумеется, тех, что касаются ее карьеры?

Прямо в яблочко, подумал Барт. Ее бы снайпером во Вьетнам.

– Я ее агент и менеджер. И езжу вместо нее туда, где она сама не может появиться в силу своего положения.

– Которого она мечтала добиться уже в те годы. Она ни капли не сомневалась в своей счастливой звезде. Я сразу узнала ее, как только увидела на экране. Она, конечно, изменилась, превратилась из угловатого подростка в зрелую, красивую женщину, но я узнала ее сразу. И с тех пор она не меняется. Только волосы у нее теперь медного цвета. А когда она жила у меня, они были как морковь. Да, и веснушки ей свели.

– В Голливуде все могут, – нетерпеливо прервал Барт поток воспоминаний, чтобы задать вопрос, который его интересовал.

– Так какой же она была?

Леди Дэвис понимающе улыбнулась.

– Отчаянно молодой, невероятно наивной, нуждающейся в опытном наставнике и помощнике, – ответила она, подцепляя третий бисквит. – За те пятнадцать лет, в течение которых я занималась своим бизнесом, я перевидала множество молоденьких девушек, некоторые из них побывали у меня дважды. Но я прекрасно знала, что Мэри ко мне не вернется. Она не из тех, кто дважды совершает одну и ту же ошибку. А какой костер амбиций в ней горел! Ни разу я не встречала такое юное существо, одержимое одной-единственной целью. Хотелось бы мне встретиться с ней теперь, посмотреть, какой она стала. – Она скосила на него глаз. – Как вы думаете, возможно такое?

– Это будет зависеть от результатов моего визита.

Леди Дэвис отхлебнула кофе.

– Насколько решительно настроена она найти свою дочь?

– Максимально.

Леди Дэвис допила кофе, поставила чашку на стол, откинулась на подушки и сказала:

– Я, как правило, не принимаю запросов такого рода. Даю мамашам от ворот поворот. Одна-две дочки приезжали ко мне в поисках своих настоящих матерей, но я не свожу никого, пока не решу, что это пойдет на пользу обеим сторонам. В данном случае я в этом совсем не уверена.

– А какое право вы имеете этому препятствовать? Вам хорошо заплатили за услуги, на этом ваше участие в этом деле закончилось. А Мэгги подходит к ситуации в высшей степени осторожно, она понимает всю ее деликатность.

– Суперзвезды редко действуют деликатно; положение их обязывает двигаться вперед как ледокол. Что же касается того, что мне заплатили за услуги после того, как я исполнила свою роль, это так, но и мамаши получили каждая свою долю. Сделка была обоюдная, мистер Бартлет.

Барт с удивлением отметил, что воспринял эти слова как само собой разумеющееся. Он давно понял, что такое Мэгги. Не знал он только того, что Мэгги смолоду была такой.

– Мне пришлось выслушать немало историй о том, как девушки попадали в столь сложные обстоятельства, – мурлыкала леди Дэвис, прекрасно понимая, какое впечатление производят на собеседника ее тщательно подбираемые слова. – Но история Мэри Маргарет Хорсфилд была одной из самых жалостливых. Вам она, разумеется, известна?

– Она мне говорила.

– Но вы не видели ее в тот момент, когда я с ней впервые встретилась. Она была в шоке, никак не могла смириться тем, что с ней произошло. На ее счастье, женщина, у которой она жила, знала о моем приюте и обратилась ко мне за помощью. – Она глубоко вздохнула, так что шарф на шее заколыхался. – Сколько лиц прошло передо мной за те годы, многих из них мне теперь не вспомнить. Но Мэри Маргарет Хорсфилд забыть нельзя. Она была не похожа на других. – Они снова встретились взглядами, и Барт прочел в глазах старой дамы сочувствие и понимание. – Но вы ведь и сами в этом убедились, не так ли?

– Я хотел бы узнать, где теперь ее дочь, – не сдавался Барт.

– Люблю последовательных мужчин, – с улыбкой сказала леди Дэвис.

Ты всех мужчин любишь, подумал он. И могу поклясться, они тоже тебя любили.

– Можно вам предложить еще кофе? – спросила она, берясь за полегчавший кофейник.

– Нет, благодарю. Мне хватит.

И опять они встретились глазами. Ее по-прежнему горели живым огнем. Слава Богу, что она уже старуха, подумал Барт. Иначе не выпустила бы меня отсюда живым!

Леди Дэвис умолкла, наливая себе вторую чашку кофе.

– Раз уж вы решились на этот шаг, следует продумать его со всех сторон. Я могла иметь дело с Мэри Маргарет Хорсфилд, подростком, попавшим в беду, но уже слишком стара, чтобы заключать сделку с суперзвездой Мэгги Кендал. Готова поклясться, она крепкий орешек.

Барт принужденно улыбнулся.

– Я знаю, куда увезли ее дочь, но понятия не имею, где она сейчас.

– Это предоставьте мне. Скажите только имя и адрес удочеривших ее родителей. Мы будем действовать без лишнего шума. Сам факт, что от лица Мэгги переговоры веду я – ее поверенный, должен убедить вас в том, что мы не хотим никакой шумихи вокруг этого дела. Можете не опасаться, что будете в него замешаны. История дома номер семнадцать по Пемберли-клоуз тоже нигде не всплывет. Я не знаю, какой срок давности предусматривается по правонарушениям, которые можно вам вменить, но мне точно известно, что взимание денег за передачу детей в опеку или на усыновление преследуется по закону. Мэгги рискует; если эта история получит огласку, ей грозит серьезное обвинение.

Старая дама кивала головой, как китайский болванчик, и печально улыбалась.

– Дорогой мистер Бартлет, я уже стою одной ногой в могиле. Я неизлечимо больна. Кроме того, я завершила свою последнюю сделку двадцать шесть лет назад, ни на одно преступление не распространяется такой срок давности. В любом случае мне нечего терять. Все, что я ценила в этой жизни, ушло. Мне семьдесят четыре года. Но признаюсь вам, мне забавно видеть, как по прошествии стольких лет в человеке заговорила совесть, что рано или поздно старая вина оживает и начинает грызть, заставляя метаться и искать выход. Что побудило Мэгги ворошить старое? Я спрашиваю об этом, потому что меньше всего я могла подумать, что она когда-либо решит пуститься на поиски своего ребенка.

– Мне лишь поручено найти ее дочь. Прочее меня не касается, – едва сдерживаясь, чтобы не взорваться, ответил Барт.

– Вы прекрасно справляетесь со своим заданием, – похвалила леди Дэвис. – Неудивительно, что Мэгги доверяет вам вести свои дела. Никто из моих подопечных не знает, кто были их настоящие матери, поэтому мало кто из них переступал порог моего дома. Это были те, кто случайно открыл тайну своего рождения. Эти дети попали в новые семьи, когда им было несколько минут от рождения. Они были действительно зарегистрированы незаконно, как вы совершенно справедливо заметили, теми людьми, которые их приняли. Дочь Мэри попала в семейство Бейли. Мартина и Луизы Бейли. Это очень милая пара, из среднего класса, отчаявшаяся иметь собственных детей. У Луизы была деформация матки, она не могла забеременеть. И взять ребенка по официальным каналам они не могли. Из-за возраста. Ему уже исполнилось сорок два, ей – тридцать восемь. Им ужасно хотелось иметь детей, у Луизы из-за этого даже здоровье пошатнулось. Она просто с ума сходила на этой почве. Так они попали ко мне. Они хотели девочку, а поскольку миссис Бейли рыжеволосая, они просили, чтобы по возможности ребенок был рыженький. Чтобы походить на родителей. Мне не всегда удавалось выполнять просьбы такого рода, но в этом случае… Дочь Мэри родилась золотоволосой. Видели бы вы их лица, когда я передала девочку в руки миссис Бейли… Эта сделка доставила мне очень большое удовольствие.

– А где эти Бейли жили?

– В то время они жили в Лафборо. Мистер Бейли работал бухгалтером в собственной фирме, у них было достаточно средств, чтобы содержать ребенка. Словом, это была идеальная пара, на мой взгляд. И их вполне удовлетворило то, что я могла сообщить о родословной ребенка, хотя должна признать, многое из того, что говорилось мне по этому поводу Мэри, приходилось просто принять на веру.

– В каком смысле?

– Она сказала, что осиротела в раннем возрасте, и ее воспитывала тетка, женщина очень строгих правил, которую приводило в ужас желание воспитанницы стать актрисой. Мне казалось, Мэри сказала мне не всю правду и старалась замести следы. Она говорила, что жила в маленьком городке в графстве Йоркшир. Поскольку она в то время еще не стала настоящей актрисой, у нее не всегда сходились концы с концами. По ее словам, городок находился на краю болот, но на одинаковом расстоянии от Лидса и Брэдфорда, поблизости от Хэррогейта. Она говорила, что бывала в театрах всех трех городов. История, которую она поведала мне, значительно отличалась от той, что я узнала от миссис Уилкинсон. Отсюда я сделала вывод, что и в той, и в другой мало правды. Впрочем, это было в порядке вещей. Все девочки скрытничали. И, надо сказать, родители тоже.

– А у вас есть адрес Бейли в Лафборо? И с миссис Уилкинсон мне бы тоже хотелось встретиться.

– Я не вела никаких записей. Вся информация хранилась у меня в голове. Но по прошествии стольких лет я, разумеется, могу вспомнить далеко не все. Помню, например, что Бейли точно приехали из Лафборо, что Мартин Бейли служил бухгалтером, что у него была своя фирма. По этим данным его нетрудно отыскать. Что же касается Рини Уилкинсон… После Мэгги она присылала ко мне еще нескольких девушек, в том числе и свою сестру, но где она теперь, сказать не могу. Она жила в Кэмден-тауне… Боюсь, улицу не припомню. Мэгги могла бы вам подсказать. Она ведь прожила у них в доме три месяца.

– Неплохо для начала, – сказал Барт, которого порядком утомила многоречивость старой дамы. Наконец хоть кое-что начинает вырисовываться. Прежде всего надо наведаться в Кэмден-таун, решил он. Потом в Лафборо.

– Так вы узнаете у Мэгги, не заедет ли она меня повидать? – напомнила леди Дэвис. – Я думаю, это делу не помешает. Как-никак, она единственная из моих подопечных, кто нашел дорогу к славе и удаче.

– При первом же случае, – сухо пообещал Барт. И, в свою очередь, поинтересовался: – А почему вы оставили свое занятие?

– Городской совет принял решение снести мой дом и построить на его месте две многоквартирных башни. Я понимала, что мне не удастся найти столь удачно расположенный особнячок, поэтому я закрыла свое дело и вернулась к прежней работе – медсестрой. Мне пришлось ухаживать за женой сэра Генри, которая умирала от рака. Через полгода после ее смерти он сделал мне предложение, и я подумала – почему бы нет? Первого моего мужа убили на войне, с тех пор мне пришлось самой о себе заботиться. Было очень соблазнительно заиметь человека, на которого можно опереться. – В ее глазах опять блеснул живой огонек. – Как говорил Оскар Уайльд, я могу сопротивляться чему угодно, но не соблазну. Я не пожалела о своем решении. Мы были очень счастливы. Скоро исполнится пять лет со дня его кончины. – В уголках губ затрепетала улыбка. – Само собой, ему было ничего не известно о моих прежних занятиях. Он был городским олдерменом. Такому человеку нельзя было позволить себе жениться на женщине с темным прошлым. Поэтому я отрезала это прошлое. Леди Дэвис не имеет ничего общего с сестрой Блэшфорд.

– А собственных детей у вас не было?

– Когда мы поженились, Генри было пятьдесят пять, а мне за сорок. Он не очень-то любил детей, а я долгие годы жила и работала с чужими детьми. К счастью, первый из них явился ко мне, чтобы разыскать свою родимую матушку, когда сэра Генри уже не было в живых. У моих пациенток почему-то чаще рождались мальчики. И почему-то именно они обычно ищут своих матерей.

Опять она со своими непристойными намеками, подумал Барт. Ну что ж, бодливой корове бог рог не дает. Значит, счастья материнства ты не испытала.

– Вы мне чрезвычайно помогли, – искренне сказал он, вставая с места. – Большое спасибо. Не только от меня, но и от Мэгги.

– Мне все же ужасно любопытно, почему она именно сейчас начала эти поиски. Может быть, хочет оставить актерскую карьеру? Уйти из кино?

– Это было бы громким событием.

Она пронзила его взглядом.

– А вы что тогда будете делать?

Он не ответил.

Она с вызовом взглянула на него и протянула руку. Он пожала ее. Кожа на руке была нежная, как цветочный лепесток, но болезнь сказывалась – леди Дэвис почти не ответила на рукопожатие.

– Передайте Мэгги, что ей очень повезло, – тихо сказала она.

– Она знает, – улыбнулся Барт.

Только видит это везение не в том, о чем ты думаешь, грустно добавил он про себя.

Он направился прямиком в театр, где должна была репетировать Мэгги. Джоэл де Сантис – режиссер, одержимый совершенством. Некоторые актеры отказывались с ним работать, ссылаясь на то, что в ходе бесконечных репетиций он выхолащивал из них вдохновение, но Мэгги, которая не меньше его стремилась к совершенству, с удовольствием оттачивала под его руководством каждый жест, каждое движение, каждый нюанс, и это нисколько ее не расхолаживало.

Когда Барт вошел в пустой театр, на сцене находились только Мэгги и ее партнер, исполнявший роль Брика. На сцене были декорации гостиной дома на Миссисипи, где и разворачивалось действие.

Джоэл де Сантис не любил репетировать на пустой площадке, он предпочитал с самого начала работать в декорациях. Он всегда оговаривал в контрактах, что администрация должна представлять в его распоряжение театр в любой момент, когда ему это потребуется.

Режиссер сидел в партере рядом со своим ассистентом и по совместительству любовником, без которого он не обходился ни минуты. Они вроде нас с Мэгги, как ниточка с иголочкой, подумал Барт. С другой стороны возле де Сантиса сидел продюсер. Из актеров никого в зале не было.

Судя по тексту, который он узнал с первых же слов, репетировали первый акт, самое начало. Следуя своей скрупулезной методе, Джоэл разбирал пьесу на мелкие кусочки, а потом собирал ее вновь, но при этом очень внимательно относился к замыслу автора. Правда, лишь в том случае, если эти замыслы совпадали с его собственными.

Мэгги играла Маргарет, известную также как Мэгги-Кошка, которая отчаянно пыталась убедить своего мужа Брика – в этот момент как раз наливавшего себе стаканчик – в том, что она еще куда как привлекательная для мужчин женщина. На ней была облегающая ее фигуру комбинация из плотного абрикосового атласа, отделанная кружевами. Как и полагалось по сюжету, Мэгги изображала ищущую выхода страсть. Когда Барт тихонько сел в кресло в конце зала, она дошла до середины монолога: «…ты был удивительным любовником… с тобой так хорошо было ложиться в постель, я думаю, как раз потому, что ты был таким равнодушным. Скажешь, не правда? В тебе совсем не было огня. Ты занимался любовью спокойно, медленно…»

– Мэгги!

Она замолкла и обернулась к режиссеру.

– Подчеркни последнее слово… заставь публику понять, что тебе это в нем нравилось… Протяни слово, вот так: мее-длен-но… Поняла? Тебе недостает сочности. Просто катастрофически недостает.

Она кивнула.

– Значит, давай со слов: «Скажешь, не правда?»

Мэгги повернулась к партнеру и повторила сцену; на этот раз она сказала ключевое слово так, что у каждого сидящего в зале мужчины волосы должны были стать дыбом. Слово будто стекало с ее языка, будто наглядно демонстрируя то, что имелось в виду. Воображение рисовало Мэгги и Брика, обнаженных, слившихся в страстном объятии. Она продолжила: «Твое равнодушие делало тебя в любви просто волшебным. Странно?» Она показала голосом, как странно и волшебно это было.

Они прошли всю сцену. Джоэл на каждом шагу останавливал актеров, требуя, чтобы они доносили истинный смысл слов с помощью интонаций и жестов, движением то плеча, то руки, и безжалостно искореняя в игре Мэгги следы наработанных в кино штампов.

– Мы не на съемочной площадке, дорогая. Здесь тебе не на кого надеяться, кроме себя самой, никакая техника не поможет. Люди купили билеты, чтобы увидеть живых людей, а не заснятых на пленку актеров.

Мэгги то пыталась возражать, но послушно соглашалась:

– Да, конечно, ты прав…

Барт много раз видел, как она репетирует, но ему никогда не надоедало наблюдать за тем, как она шлифует свою игру. Она не прекращала добиваться своего, пока не чувствовала, что у нее получается.

Все это продолжалось довольно долго. Наконец Джоэл объявил:

– Хорошо. На сегодня хватит.

Мэгги вышла из образа. Барт понял это по движению ее спины: плечи опустились, она расслабилась. На сцене она всегда держалась очень прямо. Он поднялся и пошел по проходу к сцене. Загородившись ладонью от бьющего в глаза света, она вглядывалась в темноту зала, пытаясь разобрать, кто это.

– Барт!

Голос прозвучал легко и беспечно, но взгляд говорил другое: где же ты пропадал так долго?

Она сделала шаг ему навстречу, он вскочил на подмостки и, взяв ее за плечи, нежно повернул спиной к себе, стал массировать уставшие от напряжения мышцы шеи.

– Ангел ты мой! Знаешь, как мне угодить!

– Барт! Ты ли это!

Джоэл вскарабкался на сцену.

– Привет, Джоэл. – Видел репетицию?

– Да.

– И?

– Ты в отличной форме. На хороших парах.

– Рад, рад, – проговорил маленький, юркий Джоэл.

– На сегодня все, Джоэл? – крикнул с другого конца сцены партнер Мэгги, смазливый парень, специализирующийся в амплуа невротиков.

– Да, спасибо, Тони. Завтра в десять.

– О'кей. Привет, Барт. Как дела?

– Отлично, спасибо, Тони. Ты здорово играл. – Барт сделал дежурный комплимент. Актерам всегда нужно подтверждение их гениальности.

– Мэгги благодари. И присматривай за ней хорошенько.

– Даже не верится, что это ты, – сказала Мэгги, тая под его руками. – Вот-вот, здесь, ой, блаженство какое! – протянула она и, понизив голос, спросила: – Где же ты шлялся целых пять дней?

– Работал.

– Успешно?

– Давай найдем какой-нибудь тихий уголок, и я тебе все расскажу.

Она ничем больше не проявила своего нетерпения. Они пошли в ее гримуборную.

– Ну так что ты нарыл? – требовательно спросила она, как только за ними закрылась дверь. Голос по-прежнему звучал приглушенно. Перегородки в комнате были тонкие.

– А то, что твоя дочь не была зарегистрирована как твой ребенок. Помнишь, ты мне сказала, что все устроила сестра Блэшфорд?

– Да, так и было.

– Так вот, нигде не записано, что это твой ребенок. Акт удочерения официально не зарегистрирован. По-видимому, твоя дочь не догадывается, что она приемная, Мэгги. Я думаю, в ее свидетельстве о рождении значится та пара, которая ее удочерила.

По ее взгляду Барт понял, что эта новость для нее не прозвучала неожиданностью.

– Тогда тебе надо выяснить, кто эти люди, так ведь, – отчетливо проговорила она. – Найди сестру Блэшфорд, она подскажет, кто они и откуда.

– Где я ее найду? – притворно удивился Барт. – Наведи меня на след! Дай хоть какую-нибудь информацию! Например, кто тебя с ней свел? Как ты оказалась на Пемберли-клоуз?

– Сомневаюсь, что это тебе поможет, – пробормотала Мэгги, отворачиваясь, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Теперь она стала смотреть не на Барта, а на его отражение.

– Позволь мне судить об этом самому. Скажи, кто это был, а я сумею вытянуть из твоего посредника все, что мне нужно.

Мэгги сделала вид, что ей срочно понадобилось что-то отыскать в косметичке, и не ответила на вопрос.

– Так кто же это? – настаивал Барт. – Только она может нам помочь. В Брикстоне никто ничего не знает. Пемберли-клоуз больше не существует, из старожилов никого не осталось. Послушай, Мэгги, не таись. Пять дней поисков пошли коту под хвост – никаких следов.

– Ее звали Рини Уилкинсон. Она жила в Кэмден-тауне. Я у них снимала комнату, когда приехала в Лондон.

– А где конкретно в Кэмден-тауне?

– На какой-то улочке возле плотины… Господи, Барт, столько лет прошло, я все забыла!

– Но теперь начала вспоминать, не так ли?

Он не отступал, и она по опыту знала, что, когда ему нужно было добиться чего-либо, его невозможно было остановить. Барт отличался редкостным упрямством. И потом: что стоит рискнуть какой-то малостью, когда ставишь на карту буквально все? Если бы Рини Уилкинсон поняла, что Мэгги Кендал – та самая девчонка, которой она когда-то помогла, она давным-давно объявилась бы и потребовала вознаграждения.

– Ты, надеюсь, понимаешь, что я не желаю, чтобы каждый встречный-поперечный знал о моих планах и намерениях? – еще раз предупредила она Барта. – Но я сильно сомневаюсь, что Рини было известно что-либо, кроме телефона сестры Блэшфорд.

– Тем не менее надо использовать каждую зацепку, раз уж мы не располагаем никакими официальными сведениями. Посмотрим, кто что помнит. К тому же, если твоя дочь найдется, все эти факты так или иначе станут общественным достоянием, так ведь? Зачем же передо мной скрытничать?

– Потому что любой из тех, с кем ты будешь разговаривать, может допустить утечку информации раньше времени. Надо соблюдать крайнюю осторожность. Именно поэтому я попросила тебя заняться этим делом. Чтобы самой не засвечиваться.

Его подозрения относительно того, почему его облекли доверием, подтвердились.

– Я польщен твоим доверием, но нельзя же действовать в потемках. Будь добра, пролей немножко света на это темное дело.

Мэгги с неудовольствием взглянула ему в глаза. Ей пришлось признать его правоту. Чтобы добиться своего, надо было пойти на уступки. В конце концов, он действует в ее интересах.

– Ладно, – неохотно сказала она. – Элстон-стрит, 142, Кэмден-таун.

Но как и Пемберли-клоуз, Элстон-стрит больше не существовала. Она, как и соседние улочки, была сметена с лица земли. Городское управление осуществляло свои грандиозные планы. Опять двадцать пять, в отчаянии подумал Барт. Пришлось снова обратиться в архив. Там обнаружилось, что Рини Уилкинсон проживала на Элстон-стрит, 142 до 1967 года, потом переехала на Элстон-эстейт. После 1982 года ее имя исчезло со страниц регистрационных книг. Он осведомился, почему это могло быть. Ему ответили, что, видимо, интересующая его гражданка умерла. Дальнейшие поиски подтвердили: в 1982 году Рини Уилкинсон умерла от рака легких в возрасте пятидесяти лет. Проклятье, подумал он. Вместе с Рини Уилкинсон умерла последняя надежда узнать что-нибудь о юной Мэгги.

Значит, едем в Лафборо, решил он. Остается надеяться, что Бейли по-прежнему живут там…