Найди меня в Поднебесье

Глава 31. «Люди, смотрите в небо»

— Вызывайте врача! Она сейчас очнется!

Девушка с трудом поворачивает голову на подушке, чуть приоткрывает глаза…

— Арэнкин… — хрипло шепчет она.

— Тихо, тихо!

— Арэнкин… улэси… (любимый)

Она приходит в себя, обмотанная непонятными трубками, над ней склоняется озабоченное лицо в марлевой маске.

— Аба… Аба!!! (нет!!!)

Ей становится все предельно ясно — она вновь в проклятом Доме Медиумов, Ханг выжил, он забрал ее, навеял видения… Она мечется, бьется, сильные руки удерживают ее на постели. И внезапно она понимает — это означает еще и другое! Все, что было — сон, а значит, Арэнкин жив! Жив… Эта мысль успокаивает ее, она пытается овладеть собой, в вену вливается жидкость, растекается по всему телу, умиротворяет, погружает в спокойствие. Над ухом постоянный отвратительный писк.

— Арэнкин, улэси… Ми мочэгори, ми чочагори… (Арэнкин, любимый… я вернусь, я сбегу…)

Она возвращается к жизни тяжело, едва приходит в себя, как тут же старается уснуть вновь. Не желает никого видеть, не желает никого узнавать.

— Такое бывает, — убедительно говорит врач родственникам, расстроенным и счастливым одновременно. — Полгода в коме — это не шутка. Все это время она жила в видениях, и сейчас с трудом отличает сон от яви. Главное — худшее позади, сейчас все в ваших руках. Сына пока к ней не приводите, позже, пусть постепенно оправляется.

Она постоянно смотрит в окно, ест через силу. С трудом начинает говорить лишь с санитаркой-калекой неопределенного возраста и цыганской внешности.

— Ничего, девочка, — улыбается цыганка, убирая поднос с нетронутой едой. — Вот проголодаешься, как следует — по-другому запоешь. Я когда из комы выходила, чуть зеркало не разбила. Снилось, что я красотка белокурая лет пятнадцати от роду, а проснулась, — она машет рукой.

— Вы были в коме? — едва роняя слова, спрашивает Елена.

— А как же? Машина, чтоб ей пусто было, сбила! Три месяца пролежала, девонька. Такая чушь виделась, не поверишь в жизни…

Елена умоляюще смотрит на хромую женщину.

— Расскажите…

— Да не помню уж ничего… Дурь всякая. Помню, как выходила, сон привиделся. Он меня с детства преследует. Бабка говорила, мол, жизнь прошлая вспоминается. Толком не вспомнить, только чудится холод могильный, я голая стою на коленях и ровно кролик смотрю в глаза чьи-то, а глаза бледные, страшные! И ко мне летит черная молния, да такая боль в груди, страх вспомнить. Все детство спать боялась… Да что же ты? Тише, тише… Врача!

— Нет! — Елена вцепилась в сухощавую руку. — Не надо врача, прошу! Расскажите еще… расскажите…

— Ну, ну, ложись девонька… Ну все, все… про что рассказать-то?

— Про того… с глазами страшными…

Еще несколько дней полной апатии. Лекарства, процедуры, опросы. Елена отвечает механически, ее ничто не трогает, ничего не интересует. Однажды утром она просыпается с каким-то полузабытым чувством, мгновение прислушивается к себе и вдруг осознает. Злоба. Бессильная злоба душит ее, не дает дышать, не дает прорваться слезам. Елена затравленно оглядывается и неожиданно понимает, как все просто. Решение лежит на поверхности. Она выдергивает из вены иглу, хватает с тумбочки высокий стеклянный стакан с водой и бросает его на пол. Аккуратно, чтобы получились ровные осколки.

Девушка поднимает один из них. На исхудавшем запястье бьется голубая жилка. Решительно и весело Елена подносит к ней бритвенно-острый осколок, касается кожи…

— Мама…

Она не услышала, как бесшумно открылась дверь. На пороге стоял молодой мужчина в военной форме, на руках он держал светловолосого мальчика, который внимательно и настороженно смотрел на растрепанную женщину с безумными глазами.

Стекло падает из рук, она цепляется пальцами за простыни, глаза застилает туман слез. В этом тумане приближается смутная фигура, сильные руки обнимают ее, маленькие пальчики обхватывают шею, путаются в волосах.

— Мамочка…

Елена судорожно всхлипывает, прижимает к себе сына, гладит его по волнистым волосам, вдыхает родной запах, целует темя, щеки, глаза мальчика. Антон крепко и надежно придерживает ее за плечи.

— Родная моя. Все будет хорошо…

— Все хорошо, мамочка, — повторяет за отцом Ярослав, и в голосе малыша уже слышна уверенность мужчины.

— Конечно, — шепчет она. — Иначе и быть не может. Все будет хорошо, ради тебя, — она чуть отстраняет сына, заглядывает в его светлые живые глаза и, впервые за долгое время, улыбается. Ярослав улыбается в ответ, снова кидается матери на шею и что-то лепечет в ее волосы.

Она бросила взгляд поверх головы сына в окно, на серые тучи, что второй день гуляли над городом. И показалось ей, что в серой пелене мелькнул взмах черного крыла, сверкнула сталь, и смех, яростный и неукротимый, затихает вдали, и спокойные серые глаза с неистово-болезненным огнем глубоко внутри, улыбаются ей, благодарно и нежно.

«Ты заслужил это. Ты ушел в иной мир счастливым, пресек то, что страшило тебя столько времени, ты стал свободен. Спасибо тебе за все, спасибо за мою жизнь. Где-то в неведомых мирах ты обретешь желанное счастье, и твой меч никогда не перестанет разить тех, у кого недостало смелости заглянуть за последнюю грань. Я люблю тебя. За твое свободолюбие, за твое несмирение, за все, что ты мне еще не успел дать. Я не могу сейчас броситься за тобой, здесь слишком многое мне дорого, но…»

Елена всем существом впитывала тепло сына и чувствовала, как к ней возвращается желание жить.

«Я навсегда с тобой. Ни на миг тебя не забуду, и никто меня не убедит, что этого не было. Мы однажды встретимся с тобой, любимый, когда станет золотой листва на деревьях или когда завоет яростно метель. Я буду искать тебя во всех мирах, которые только выдумали, веселясь, Демиурги. Ты увидишь меня, побоишься поверить, но я дотронусь до твоей руки, и мы пойдем вместе по усыпанной листвой дороге, и солнце будет освещать наш путь, и никогда, слышишь, никогда, мы не расстанемся больше. Любовь моя…»

— Мамочка, почему ты плачешь?

— Это от счастья, мой малыш. Я счастлива, что ты со мной.

— Никогда не болей больше так долго!

— Никогда. Обещаю.

Впервые за эти дни она уснула с чувством умиротворения.

Через две недели к Елене вошел лечащий врач, очень взбудораженный.

— Елена, я должен задать вам вопрос. Понимаю, что вам вряд ли до этого. Я мог бы спросить у вашего мужа, но… хм-хм… некоторые этические соображения. Понимаете, мы взяли у вас все анализы, и… Случай беспрецедентный, впервые в моей практике. Если вы позволите мне и дальше наблюдать за вами, могу гарантировать…

«Меня зовут Елена.

Восемнадцать лет назад я пережила глубокую кому, вызванную несчастным случаем в походе. Очень тяжело выходила из болезни. Долго лечилась у психотерапевта. Я все знаю, все понимаю. У меня был ряд ярких видений, связанных с серьезной травмой головного мозга.

У меня любящий муж, интересная профессия и два замечательных сына. Старший, Ярослав, успешно учится в престижном зарубежном университете. Семнадцатилетний Стас недавно стал мастером спорта по плаванию. Я кандидат филологических наук, занимаюсь исследованиями исчезнувших языков. Я главный редактор престижного интернет-портала. Всю жизнь я путешествую по миру. Но цель этих путешествий — вовсе не модные курорты и выдающиеся события. Я сплавлялась по Амазонке, прошла пешком часть Австралии и Новой Зеландии. Побывала на Аляске и Огненной Земле, на Тибете и в Центральной Африке. Я знаю множество аборигенных языков, бесчисленное количество легенд и преданий. По праву могу заявить, что моя нога ступала там, где еще не было и духа цивилизованного человека. Да, не поверите, такие места еще остались. Их мало, ничтожно мало, но… Говорят, надежда умирает последней. Надежда толкает людей на самые безумные авантюры.

До сих пор я иногда просыпаюсь с криком от ощущения падения. Я кричу слова на сгинувшем языке, и снова, снова, снова бросаюсь вслед за Арэнкином. Я хочу его спасти и просыпаюсь. Просыпаюсь и чувствую остывающий жар в кончиках пальцев.

Я так и не знаю, было ли это на самом деле, или же все это — бред воспаленного, травмированного мозга.

Муж знает про эти кошмары и всегда готовит мне чай. Но единственное мое спасение — очередное путешествие.

Я ищу их следы везде. Видела африканских зомби и индейских шаманов. Пробовала пейоты, мухоморные настойки, и остальную дрянь, от одного названия которой сломаешь язык. Я погружалась в транс и подвергалась гипнозу, хваталась за любые сказания о них, безумно интересные и непохожие друг на друга. Я пыталась разговаривать с сумасшедшими аборигенами и стариками, уходящими из племен.

Наверное, за эти восемнадцать лет я побывала везде. Везде. Кроме одного-единственного места.

Потому что боюсь. Боюсь того, что могу увидеть.

И при этом знаю, наверное, знала всегда, с того момента, как очнулась в больнице — это время неизбежно придет. Невозможно обманывать себя бесконечно.

Мои сыновья уже повзрослели. Глядя на Стаса, я замечаю тот неуловимый оттенок в его облике, который увидела, едва приняв сына на руки. Если я не вернусь, он поймет. Должен понять. Остальные… пусть простят. Такие травмы не излечиваются полностью.

Я не знаю, что меня там ждет. Скорее всего, просто вернусь обратно с очередной заметкой. А если нет…

Люди… смотрите в небо хоть изредка. Небу это очень нужно».