Найди свою любовь

10

Сегодня в Патагонии должна была наконец завершиться операция, которая началась четыре года назад. На узкой посадочной полосе, тянущейся вдоль берега Бигл-кэнал близ городка Юшуайя, заходил на посадку самолет «Сессна», на борту которого был груз с сорока шестью миллионами четырьмястами тысячами долларов в купюрах крупного достоинства. Когда-то Чарлз Дарвин прошел всю Патагонию до самого южного поселения — Юшуайя, — чтобы изучить жизнь индейцев. После восьми лет полной изоляции от цивилизованного общества в этой далекой стране он вернулся в Англию и подарил миру теорию эволюции, в которой, как известно, не осталось места для Господа Бога.

Вдали виднелась вершина пика Монте Оливиа, возвышавшаяся на сто, а то и двести футов над землей. Гору окружали пять холмов, известных под названием Цинко Херманос, вершины которых, как и вершина пика, были покрыты снегом. За холмами, по обе стороны Бигл-кэнел, рос густой лес.

Деньги были упакованы в сорок одну коробку из-под обуви. В каждой коробке был миллион долларов, банкноты были тщательно разложены так, чтобы ни одна не помялась и не порвалась. Обувные коробки были со всего света — на них красовались маркировки «Гуччи» и «Вестон», «Флоршейм» и «Бэлли», «Эрам» и американской «Фэйва». Коробки были сложены в два мешка из парашютного шелка.

За штурвалом самолета сидел пожилой югослав. Много лет назад этот человек поселился в небольшой югославской колонии в местечке Порвенир, находившемся на чилийском побережье пролива Магеллана. Тогда летчик мечтал работать в компании «Эрлайнз аргентинас» и заработать достаточно денег, чтобы можно было вернуться победителем на родину, в Хорватию. Однако ему это так и не удалось. Наверное, именно поэтому пожилой пилот неизменно напивался в одном и том же баре на чилийской военно-морской базе после каждого перелета через пролив Магеллана. После этого, повинуясь своеобразному ритуалу, он обязательно доезжал до портовых доков Порвенира, чтобы еще раз прочитать на специальном указателе, что Югославия находится всего в восемнадцати тысячах шестистах шестидесяти двух километрах от Чилеан Тьерра дель Фуего.

Посадочная полоса, на которую садился самолет, находилась на территории небольшой скотоводческой фермы, рядом тянулся галечный пляж, который был сейчас совершенно безлюден, если не считать одного человека, который стоял среди копошащейся вокруг него стаи морских птиц. Всякий раз, когда мужчина переминался с ноги на ногу, под его тяжелыми ботинками хрустели раковины моллюсков и панцири крабов. Невдалеке пара черно-белых ржанок кружилась вокруг валявшихся на берегу мертвых пингвинов, напоминавших детей, одетых в специальные похоронные костюмчики.

Мужчина, стоявший на берегу, был коренаст, мускулист и абсолютно лыс — даже кирпичного цвета лицо его было лишено какой-либо растительности. На плече человека висела бельгийская винтовка системы FNL, в кобуре на поясе лежал пистолет системы Halcon.

Маккинли Свейзи был хорошо известен на территории Латинской Америки, хотя начал он свою карьеру совсем в другой части света. Человек этот любил войну и оружие, что и привело его из городка Алтуна, штат Пенсильвания, где Свейзи работал на фабрике, сначала на Кубу, а потом, в шестьдесят девятом году, во Вьетнам. Сначала он был авиамехаником у вьетконговцев, обслуживал советские самолеты, которые доставляли в Ханой и эвакуировали из Ханоя войска Северного Вьетнама.

Со временем Свейзи усовершенствовал свои пиротехнические способности и состряпал радиоуправляемую бомбу на основе ТНТ — взрывчатки, использовавшейся в авиационных снарядах. Свейзи сделал открытие: если запастись достаточным количеством этого взрывчатого вещества, вполне можно взорвать самолет. Например, один из американских «Боингов-707», которые предоставляла одна частная компания для того, чтобы вывозить из Сайгона на уик-энд личный состав Сто первой воздушно-десантной дивизии. Свейзи купил альтиметр для бомбы на складе американской военной базы, спрятал его вместе со взрывчаткой в хозяйственном отсеке самолета и установил прибор таким образом, чтобы самолет взорвался в воздухе над Южно-Китайским морем. Свейзи старался, чтобы среди пострадавших от устроенных им взрывов не было гражданских лиц.

До того, как потерять волосы, Свейзи был вполне хорош собой. Даже сейчас в его черных глазах, горящих на безволосом лице, было что-то чувственное. Они как бы вбирали в себя весь мир, стремясь запечатлеть его в мозгу, в сердце, в памяти. Свейзи старался избегать женщин с тех пор, как умерла при родах его молоденькая невеста-кубинка. Впрочем, возможно, это костлявое и беззубое существо умерло вовсе не от гонореи. Как бы то ни было, Свейзи исчез с Кубы вскоре после смерти кубинки и ее ребенка. О нем долгое время не было ничего слышно, пока он не объявился наконец в Эль-Сальвадоре, пока одни говорили, что Свейзи отошел от дел, другие — что сошел с ума, убит горем, в депрессии, и только лишь немногие утверждали, что Маккинли Свейзи наверняка находится сейчас где-нибудь в Латинской Америке и тренирует коммандос для грядущих революций. В начале семидесятых он появился в Аргентине, где вместе с несколькими воинствующими иезуитами, парочкой бывших приверженцев правой католической партии проперонистов и богачей-интеллектуалов, проявлявших ярко выраженную склонность к террору и насилию, создал группировку монтанерос. Точнее, он как бы воссоздал эту организацию, существовавшую когда-то давно, за сто лет до Перона, когда гаучо и каудиллос боролись с испанскими войсками за независимость Аргентины.

Сегодня было шестое июля, обычный морозный день холодной патагонской зимы. Маккинли Свейзи стоял посреди пустынного пляжа и не сводил глаз с дверцы приземлившегося рядом самолета. Он молча прислушивался к стихающему шуму моторов, при этом выражение откровенной враждебности время от времени сменялось на его лице выражением тихого отчаяния. С моря подул ветер, и брызги окатили иллюминатор самолета. Из открытого люка выбросили веревочную лестницу, которая стала мерно покачиваться на ветру. Наконец показался единственный пассажир, прилетевший на борту самолета. Цепляясь одной рукой за веревки лестницы, он крепко сжимал в другой черный «дипломат». Через несколько секунд мужчина спрыгнул с последней перекладины лестницы на песок и залез свободной рукой в карман водонепроницаемого плаща. Пряча лицо в воротник, он неуверенно пошел к встречавшему его Свейзи, стараясь спрятаться от ветра и соленых морских брызг.

Свейзи тепло поприветствовал прилетевшего. Он даже сдвинул на спину висевшее на плече ружье, чтобы заключить мужчину в объятия.

— Как чудно встретить тебя здесь, на краю земли, Дэнни Видал, — говорил Свейзи, смеясь и похлопывая Дэнни по спине. Отпустив Видала, Маккинли протянул руку за черным «дипломатом». Однако Дэнни тут же спрятал его за спину.

— Прошло много времени, Мак, — начал он, глядя своими черными сверкающими глазами в глаза Свейзи. — Много времени, — повторил он, устремляя взор куда-то далеко за спину Свейзи, словно пытаясь понять, нет ли там, на линии горизонта, чего-нибудь такого, что могло бы привести к неожиданным осложнениям.

— Стампа пошел к прокурору, — объявил Свейзи.

— Что ж, я так и думал, — спокойно, почти легко произнес Дэнни. — А откуда ты знаешь?

— Следователь по специальным вопросам окружной прокуратуры явился в Чилпанцинго с повесткой на твое имя.

На первый взгляд, это сообщение показалось Дэнни почти смешным, хотя, когда он задал следующий вопрос, голос его звучал совсем невесело.

— А по какому делу меня вызывали?

— Из-за этого самого миллиона, — ответил Свейзи, делая приглашающий жест в сторону джипа «чероки», стоящего в нескольких футах от них. — И еще, этот тип — следователь — вовсю увивался вокруг твоей жены, — искоса взглянув на Дэнни, сообщил Свейзи.

Она слишком порядочна, его Кори, слишком прямолинейна и доверчива, чтобы поверить, что Дэнни мог инсценировать собственную смерть.

Дэнни молча шел за Свейзи к машине.

— Ты всегда был очень осторожен, Дэнни, мой мальчик, но на этот раз ты совершил большую ошибку.

Свейзи кивнул летчику, приближавшемуся к ним с мешком в каждой руке.

— Поговорим потом, — сказал он, обращаясь к Дэнни.

Югослав засунул мешки на заднее сиденье джипа и вопросительно взглянул на Свейзи. Тот достал из кармана конверт и протянул его летчику.

— Я свяжусь с тобой, Милош, — пообещал он.

Югослав кивнул, засунул конверт за пояс и, едва взглянув на Дэнни и Маккинли, отправился обратно к самолету. Свейзи снял с плеча винтовку, положил ее на заднее сиденье и только после этого открыл дверцу перед Дэнни Видалом. Тоном заботливого наставника он спросил:

— Так зачем же, черт побери, понадобился тебе, hombre, этот миллион долларов?

— Для Кори, — коротко ответил Дэнни, забираясь в автомобиль.

Свейзи укоризненно покачал головой, обошел машину и тоже забрался внутрь. Несколько секунд он сидел не двигаясь.

— И как же, по-твоему, Кори получит эти деньги? — спросил наконец Свейзи. — Ведь ты же не можешь посылать их в конвертике с обратным адресом! — Свейзи погладил Дэнни по голове. — Или ты собираешься платить ей алименты через налоговую инспекцию? — Свейзи улыбнулся.

— Я все устроил, — сказал Дэнни, рассеянно глядя на морские волны.

— Ты ведь знаешь, Дэнни, я люблю тебя как сына. И ты также знаешь, что мне знакомы чувства, которые ты испытываешь к этой женщине. Но ведь в этом деле участвуем не только мы с тобой. Это касается многих других. — Свейзи помолчал, а затем продолжил уже в прежнем своем полушутливом тоне.

— Так ты действительно решил сделать своей крошке прощальный подарок в миллион долларов? По-моему, это чересчур щедро даже для тебя.

— А какая, собственно, разница? — спросил Дэнни. — Я ведь мертв, ты разве забыл?

— Послушай меня внимательно, Дэнни. — На этот раз голос Свейзи звучал серьезно. — Когда утихнет первая буря эмоций, они наверняка спросят себя, действительно ли ты мертв. И поверь мне, они не пожалеют времени, чтобы это выяснить. Тем более что для этого нужен-то всего один честолюбивый следователь по специальным вопросам из окружной прокуратуры. Он будет следить за твоей Кори столько, сколько потребуется, причем будет охотно делать это и в свободные от работы часы. — Свейзи опустил стекло, сплюнул и закрыл его снова. — Поверь мне, Дэнни, на свете есть работенка куда грязнее, чем заходить время от времени поболтать с хорошенькой женщиной. Он ни за что не бросит это дело, пока у него останутся хотя бы малейшие сомнения. Поэтому даже и не думай о том, чтобы связаться с женой, слышишь меня? Забудь об этом! Иначе все, ради чего мы работали эти годы, будет разрушено.

Все будет разрушено… Дэнни уже перестал считать, сколько раз все они стояли на грани провала. И всякий раз он умудрялся спасти дело. Это было в конце семидесятых, когда он изобрел новый способ собрать необходимые средства для существования группы. Дэнни доказал, что организации необходим банк, в котором можно будет отмывать деньги, похищенные деньги. Но банки стоят больших денег, и Дэнни осенила тогда замечательная идея, которая не только позволила заработать средства на покупку банка, но и провести операцию, прогремевшую по всей Аргентине.

И вот в одно прекрасное утро боевикам монтанерос удалось выследить управляющего крупной компании по производству зерна и муки. Фальшивый полицейский, стоявший у фальшивого же светофора, работающего от специального генератора, заставил машину управляющего свернуть с главной дороги. После этого машину окружили несколько человек из специального батальона монтанерос, которые до этого изображали телефонных мастеров, проверяющих провода. Всего за несколько часов Свейзи удалось опубликовать «военное коммюнике», в котором говорилось, что управляющего будут судить «за преступления против рабочих». Компания управляющего обвинялась в том, что ее представители дают крупные взятки правительству, которое, в свою очередь, специально придерживает товары, чтобы компания могла взвинтить цены. Дэнни предложил тогда назначить за голову управляющего цену в шестьдесят миллионов долларов. Это был самый большой выкуп за всю историю Аргентины. Однако компания заплатила его в течение недели. Получив выкуп, монтанерос установили по всему городу огромные рекламные щиты, разослали сообщения в западные газеты и стали раздавать продукты и одежду обитателям трущоб и рабочих кварталов. Они кричали на весь мир, что народные деньги наконец-то вернулись к своим законным владельцам.

Десяти миллионов из шестидесяти хватило не только на то, чтобы накормить людей и организовать рекламную кампанию, но и на покупку оружия и амуниции, а также организацию по всей стране конспиративных квартир монтанерос. Оставшиеся пятьдесят миллионов пошли на покупку банка «Кредито де ла Плата». Организация возродилась. У Дэнни Видала начался новый виток карьеры. Но Кори… Это было совсем другое дело.

Золотые времена продолжались до семьдесят шестого года, когда к власти пришел генерал Видела. Через несколько месяцев после этого хунта закрыла банк и арестовала всех его руководителей. Дэнни был единственным, кому удалось переправиться в Гавану. Он успел захватить большую часть наличных средств организации. Через десять лет шесть месяцев и три недели после того знаменитого дела деньги организации практически закончились. К тому же Советский Союз объявил о том, что не ставит больше на коммунизм, и Куба осталась одна. Именно тогда Дэнни Видал снова появился в Нью-Йорке, чтобы начать все с нуля, заработать новые деньги на новый виток деятельности монтанерос.

Еще в Гаване Дэнни узнал, что банк «Интер федерейтед» в Нью-Йорке выставлен на продажу. Дэнни нашел нужные знакомства в финансовых кругах и смог добиться права на покупку банка. Все это время он обдумывал новый план: как заработать необходимые организации пятьдесят миллионов долларов. Каждый месяц Фернандо Стампа возил в Гавану «дипломат» с шестьюдесятью тысячами долларов, изъятыми незаметно из прибыли вкладчиков. Свейзи помещал эти деньги в Кубинский национальный банк, где они всегда были под рукой, когда требовалось купить оружие или провести очередную идеологическую кампанию. К сожалению, банк «Интер федерейтед» начал разоряться уже через полгода после начала деятельности Дэнни. У монтанерос было три миллиона шестьсот тысяч долларов. До пятидесяти миллионов не хватало всего сорока семи с небольшим!

Дела банка шли все хуже и хуже, и наконец у Дэнни остался единственный выход: использовать для финансирования кубинской оперативной базы монтанерос уже не прибыль, а сам капитал вкладчиков. Что ж, революция всегда стоит дорого. Но ведь речь шла о спасении мира! Цель оправдывает средства. Поэтому очень скоро незаконное изъятие денег с банковских счетов и выписывание необеспеченных чеков превратились в обычный способ добывания денег для организации.

За несколько месяцев до этого злосчастного уик-энда, четвертого июля, Дэнни Видал уже знал, что банковская комиссия штата Нью-Йорк и окружная прокуратура начали расследование, которое неминуемо закончится тем, что ему будет предъявлено обвинение. Он нисколько не сомневался и в том, что банк не переживет подобного расследования. Для Дэнни это означало не только позор, унижение, арест, но и, возможно, даже депортацию в Аргентину. Исчезновение было единственной возможностью решить разом все проблемы. К тому времени, когда он принял окончательное решение и покинул банк накануне четвертого июля, все украденные им у вкладчиков миллионы Эрнандо уже успел перевести в Хьюстон. В «дипломате» Дэнни лежал только миллион долларов. Эти деньги он собирался вручить Эрнандо в Хьюстоне, чтобы тот передал их Жоржу, а Жорж, в свою очередь, Кори.

— Глупо, Дэнни, очень глупо с твоей стороны было брать этот последний миллион, — снова повторил Свейзи.

— Что ж, убийство этого несчастного мексиканца с грузовиком тоже стоит не на последнем месте в списке дурацких ошибок, — парировал Дэнни.

Свейзи включил наконец зажигание.

— Он видел взрыв. Этот парень пришел в полицейский участок, где мы с Жоржем успели обо всем договориться, и сказал, что видел, как самолет взорвался в воздухе.

— Но если это видел тот парень, то наверняка видели и другие! Что же вы собираетесь делать? Истребить целый горный район?

— Конечно, нет, но с тем парнем у нас просто не было выбора. Твоему брату и Эрнандо только-только удалось уговорить капитана согласиться на нашу цену за то, что он попридержит часа на четыре сообщение об авиакатастрофе. Я ведь должен был найти «черный ящик». К тому же…

Дэнни медленно кивнул.

— Вам надо было, чтобы в морге оказалось еще одно тело, не так ли?

Свейзи рассмеялся.

— Нам достаточно было кусков.

Дэнни подумал о Кори, которой пришлось опознавать эти самые куски.

— И где же сейчас «черный ящик»? — спросил Дэнни, надеясь, что, сменив тему, он сумеет отогнать от себя образ жены, стоящей перед столом в морге.

— Тут возникла еще одна проблема. Я сумел найти большую часть ящика — я выкупил его у одной женщины там, в горах. Но мне так и не удалось собрать его весь.

— Вот здорово! — саркастически заметил Дэнни.

— Не беспокойся, мы добудем его, — пообещал Дэнни Маккинли. — Эти местные крестьяне просто тащат домой все, что найдут. Жорж работает над этим…

— Как приятно это слышать! — В голосе Дэнни снова звучал сарказм.

Дэнни надел темные очки.

— Эта история с «черным ящиком» была второй ошибкой, — сказал он. — Есть еще третья. Меня забыли зарегистрировать в аэропорту Хьюстона. Что случилось?

— Жоржу пришлось заняться кое-чем другим, — неопределенно ответил Свейзи.

— Наверняка какой-нибудь ерундой, — с отвращением произнес Дэнни. — Ты должен был позаботиться о том, чтобы мой братец не забыл обо всем на свете.

— Я улаживал дела с полицией…

— Все равно ты был рядом…

— А что ты сделал, когда понял, что Жорж не зарегистрировал тебя? — Свейзи явно хотелось сменить тему.

— Я позвонил по одному телефону, где никто не должен был взять трубку. — Дэнни пожал плечами. — А потом сказал пилоту, что мне по срочному делу необходимо сойти в Хьюстоне.

— А он не предложил тебя подождать?

— Сначала предложил, но ему быстро разонравилась эта идея, когда я напомнил, что мой брат ждет его в Акапулько с деньгами.

Свейзи внимательно следил за дорогой.

— А кому ты позвонил? — спросил он.

Дэнни просто необходимо было услышать в последний раз голос жены.

— Я позвонил домой, дождался включения автоответчика и повесил трубку.

В глазах Свейзи промелькнуло беспокойство.

— Что ж, — сказал он. — Можно считать, что дело сделано. Особенно если у этого парня из окружной прокуратуры все-таки найдутся дела поважнее, чем путаться в сетях мексиканских бюрократов. Надеюсь, у него мало шансов заинтересовать твою вдову.

— Кори вполне способна позаботиться о себе в этом смысле.

— Я в этом не уверен.

Дэнни не хотелось продолжать этот разговор. Ему вовсе не нравилось беседовать о жене с Маккинли Свейзи.

— Жорж не выносит вида крови, — неожиданно произнес Дэнни.

Свейзи сразу понял, к чему он клонит.

— В данном случае это пошло нам только на пользу. Жорж так разнервничался после того, как я убил этого беднягу-мексиканца, что стал очень похож на человека, чей брат только что погиб в авиакатастрофе.

Свейзи удачно вписался в поворот.

— До этого момента твой братец смотрел на все это как на развлечение — ему нравилось быть частью закрученной интриги. Но ничего — когда я убил этого парня, он наверняка сразу забыл о всех этих своих muchachas! — Свейзи прищурился, глядя на лучи солнца, которые показались меж серых облаков. — Хотя не знаю, насколько понравится Жоржу то, чем ему приходится заниматься сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Ведь все проблемы оказались на нем одном — кремация, банк и много всяких других.

— Что же это за другие проблемы?

— Ну, например, твоя вдова…

Например… Лжец, вор, убийца. А теперь он еще и негодяй, бросивший жену и даже не оставивший ей записки. Кори никогда не узнает, почему он так поступил. Всю жизнь Дэнни Видал пытался казаться лучше, чем был на самом деле. Это отчасти относилось к политике, но в основном — к финансовым делам.

На самом деле Дэнни был человеком, совершенно не считавшимся с моралью и условностями, зато обладавшим безошибочной интуицией в вопросах политики и денег. Более того, у него было потрясающее чувство опасности, и он всегда безошибочно угадывал, что надо сделать в тот или иной момент, чтобы спастись. Хотя, конечно, без присущих ему обаяния, ума и образованности это было бы совсем не так легко.

Сейчас он ясно видел ее перед собой, свою Кори. Вот она приближается к крематорию, стоит там — как верный долгу маленький солдатик. Голова и плечи Кори покрыты одной из черных кружевных накидок Флоры Сармиенто. Вот она получает урну. Янтарные глаза ее полны отчаяния, губы дрожат — образцовая аргентинская вдова, убитая горем. Если бы она знала…

— Первое время ты будешь здесь в большей безопасности, чем на Кубе, — снова заговорил Свейзи. — По Гаване бродит слишком много агентов ЦРУ и ФБР. К тому же, мой мальчик, тебе необходимо отдохнуть, чтобы избавиться от грустных мыслей. Юшуайя — земля мужчин, здесь легко забываешь о женщинах.

О женщинах… Как будто для него существовали другие женщины, кроме нее…

Свейзи потрепал Дэнни по плечу.

— Когда все уладится и они закроют дело в нью-йоркской прокуратуре, ты сможешь перебраться на Кубу. Фидель ждет тебя с распростертыми объятиями.

— Он очень изменился?

— Он вообще не изменился. Это его и погубит, помяни мое слово. Фидель поседел, потяжелел, он уже не любит, как раньше, часами говорить и спорить, но он сам никогда не оставит свой пост. — Свейзи поудобнее устроился на водительском месте. — Что ж, мой мальчик, по крайней мере эта женщина была твоей три года, пока все остальные сидели по тюрьмам или прятались в джунглях. Не всем мужчинам выпадает такое счастье.

Конечно, Кориандр досталась Дэнни недешево. Закрыв глаза, он ясно видел перед собой тот самый рождественский прием в американском посольстве в Буэнос-Айресе в семьдесят восьмом году, вскоре после того, как он впервые встретил Кори. Несмотря на неотразимое обаяние, посол Палмер Виатт почему-то напоминал Дэнни продавца. Визитной карточкой Палмера были его начищенные до блеска ботинки и наглухо застегнутый крахмальный воротничок рубашки. Да еще, пожалуй, любовь к старому виски и молоденьким женщинам. Старый добрый республиканец, свой парень, как раз то, что нужно было в Буэнос-Айресе, чтобы хунта могла еще активнее проводить свою политику терроризма и пыток, с горечью думал тогда Дэнни. В одном Свейзи был прав: не каждому выпадает в жизни встретить такую женщину, как Кори Виатт. В ту рождественскую ночь Дэнни убедился, что это чувствовали все, кто с ней сталкивался.

Дэнни легко представил себе Кори, стоящую в конце ковровой дорожки — в розовом бархатном платье и с розовой лентой в волосах. Кори выглядела такой скромной, такой уязвимой и в то же время хорошенькой. Руки ее то и дело касались ключиц — позже Дэнни узнал, что так она делала всегда, когда нервничала. В тот день охрана посольства была усилена, что и неудивительно — после того, как Палмер Виатт поддержал карательную акцию хунты в Вилла Девото, посольство буквально забросали письмами с угрозами. Вокруг посла и его дочери постоянно находилось человек пятнадцать охранников, вооруженных автоматами «узи». Однако вся эта «тяжелая артиллерия» никак не помешала тому, что Дэнни Видал и еще несколько «бизнесменов» — членов организации монтанерос получили приглашения на рождественский прием. Дэнни получил приглашение из рук Кориандр, остальные же с самого начала значились в списке приглашенных. Монтанерос были особенно опасны тем, что проникали в каждую клеточку общества, за разрушение которого они боролись.

Облокотившись о мраморную колонну, Дэнни не сводил глаз с Кори, она вела светскую беседу со всеми гостями, подходящими поприветствовать ее. Сначала комплимент, как учеба, затем обязательное упоминание о том, что их сын (племянник, кузен, внук, приятель их приятеля) тоже учится в Кордове. Не позволит ли она молодому человеку позвонить ей как-нибудь? Казалось, Кори ненавидит весь этот вечер и всех этих людей.

Свейзи снова прервал воспоминания Дэнни: он вернулся к разговору об этом злосчастном миллионе долларов.

— За эти деньги, мой мальчик, ты мог бы купить любую девственницу или проститутку Патагонии на всю жизнь, да что там, на двадцать, на сто жизней. — Свейзи рассмеялся. — Ты ведь начинаешь теперь новую жизнь, и кто знает, сколько девственниц тебе потребуется. Или проституток.

Дэнни не ответил, притворившись спящим, благо глаза его были скрыты темными очками. Девственница или проститутка. Он нашел все это в одной женщине. Сама того не подозревая, Кори с самого начала была именно такой. Дэнни научил ее заниматься любовью, но у Кори был врожденный инстинкт, позволявший ей не просто быть способной ученицей, а идти гораздо дальше. Дальше, чем она еще недавно могла себе представить, идти до тех пор, пока пройденного становилось недостаточно. Дэнни снова вспомнил в мельчайших подробностях рождественский прием семьдесят восьмого года.

В ту ночь Дэнни с секундомером просчитал путь от здания правительства до американского посольства. Он сделал это на тот случай, если монтанерос решат захватить дочь Палмера Виатта в качестве заложницы. У Дэнни была рация, и он мог поддерживать связь с двумя товарищами, находящимися неподалеку. Они и предупредили его о приближении кортежа американского посла. В передней машине находился пулемет и четверо охранников, вооруженных автоматами «М-16». В средней машине сидели посол с дочерью, двое охранников с рациями и автоматами. Еще один человек сидел сзади с пулеметом, направленным в заднее стекло. В третьей, замыкающей машине ехали еще пятеро охранников, тоже с пулеметами, торчащими из окон. Кортеж двигался со скоростью ровно сорок миль в час — не больше и не меньше, — пока не подъехал к воротам посольства, которые тут же открылись с помощью специального устройства, запрограммированного на определенное время.

Именно это и требовалось Дэнни — точно рассчитать время и расстояние. Он сел в собственную машину и поехал на прием.

Не дождавшись, когда приедут все гости, Кори ушла с того места, где стояла, и села на один из позолоченных стульчиков в углу огромного бального зала под картиной Веласкеса «Пирушка», — ее одолжили по случаю приема в музее Прадо. Глядя на девушку, Дэнни все время ловил себя на желании взять Кори за руку, увести из этого зала и заняться с нею любовью. Он поймал взгляд Кори и едва заметно кивнул головой в знак приветствия. Кори кивнула в ответ, и на губах ее появилась легкая, застенчивая улыбка.

— Не думала, что вы действительно придете, — сказала она.

— Как же я мог не прийти?

— Я не была уверена, что вы захотите тратить на все это время.

— Совсем наоборот: я оптимист и всегда жду от подобных сборищ чего-нибудь веселого, необычного.

— А мне вы казались пессимистом.

— Может, это вы меня уже изменили…

Девушка смутилась.

— Вы уже познакомились с моим отцом? — спросила она, чтобы сменить тему.

— Пока нет. Но ведь вы обещали мне танец, помните? И, если помните, обещали представить послу Виатту.

Кори оглянулась.

— А если я исполню одно из своих обещаний прямо сейчас?

— Какое именно?

— То, которое значит для вас больше.

С этими словами Кори решительно направилась в соседнюю комнату, смежную с залом. Дэнни следовал за девушкой на почтительном расстоянии, наблюдая, как ее буквально атакует с полдюжины потенциальных любовников и партнеров по танцам.

Французский буфетный стол с лакированной крышкой был сервирован золотыми приборами и синими тарелками из китайского фарфора. На столе лежали розовые салфетки и стояли хрустальные бокалы с золотыми каемками. Над всем этим парила огромных размеров люстра из розового хрусталя, каждая лампочка которой была накрыта розовым атласным абажурчиком. И чего только не было на этом столе! Шампанское в серебряных ведерках со льдом, блюда с копченой семгой, паштет, икра, птифуры, фрукты, говядина по-аргентински. И все это великолепие разносили и разливали официанты во фраках и официантки в черной униформе. Денег, потраченных на один прием, хватило бы, чтобы кормить монтанерос в течение месяца, а может, и целого года, а уж этого года им наверняка хватило бы на то, чтобы покончить с генералом Виделой и превратить американское посольство в свою собственную Каса Росада.

Окруженная гостями, Кори все время поглядывала в ту сторону, где стоял Дэнни. Дэнни с удовольствием заметил, что от нее не скрылся его мнимый интерес к симпатичной блондинке чуть постарше Кори. Если бы эта блондинка в облегающем платье только знала, как глубоко безразлична она ему! В соседнем зале заиграли вальс — блондинка посчитала это хорошим поводом получить приглашение на танец, а Дэнни — не менее хорошим поводом, чтобы немедленно ретироваться.

Ему по-прежнему хорошо видна была Кори. Дэнни усмехнулся, представив себе их своеобразную гонку вокруг стола — блондинка, преследующая Дэнни, поклонники, преследующие Кориандр. Все двигалось, как в замедленной съемке, пока Кори снова не оказалась перед ним — с загадочными глазами и чертовски соблазнительными губами. Она оживленно беседовала с какими-то людьми, но Дэнни уже знал, что все, что делает сегодня Кори, делается только ради него. Можно подумать, будто он не заметил бы ее, даже если бы она просто молча стояла в углу!

— Вы танцуете вальс? — спросил Дэнни, как только Кори оказалась поближе. Кори секунду подумала, прежде чем ответить, при этом в глазах ее светилось довольно странное выражение — одновременно грусть и сожаление.

— Да, — ответила она наконец.

Какой невероятно серьезной и удивительно невинной была она тогда!

Протянув руку, Дэнни спросил:

— Могу я рассчитывать на этот танец?

Кори спросила, и ее янтарные глаза заблестели:

— А вы уже познакомились с американским послом?

— Пока нет, — ответил он.

Кори нежно улыбнулась ему.

— Я уже обещала этот танец.

И, повернувшись к Дэнни спиной, она закружилась в вальсе с каким-то толстяком в темных очках.

Дэнни Видалу удалось подойти поближе к кучке людей, окруживших американского посла. Все внимательно слушали, как Палмер Виатт излагает свои взгляды на инфляцию, девальвацию аустрала, демократию, коммунизм и террористическую организацию под названием монтанерос.

То, что случилось вслед за этим, произошло совершенно неожиданно, прежде чем Дэнни успел дослушать всю эту чушь о продемократических течениях и богобоязненных членах хунты… Буквально в одно мгновение все изменилось — только что здесь не было ничего интересного, а в следующий миг Дэнни Видал вдруг понял, для чего вообще стоит жить, стоит дышать: рядом с отцом появилась Кориандр Виатт. Прервав поток красноречия посла, она подхватила его локоть. При этом Кори не сводила глаз с Дэнни. Палмера Виатта, при всех его недостатках, никак нельзя было упрекнуть в душевной слепоте, когда речь шла о его единственной дочери.

— Мы с вами знакомы? — спросил он, обращаясь к Дэнни. — Я — Палмер Виатт.

— Это — профессор экономики Дэнни Видал, — представила его Кори.

Прежде чем снова взглянуть на Дэнни, Палмер внимательно посмотрел на дочь.

Затем он произнес, протягивая Дэнни руку:

— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы помогли Кори выпутаться из той отвратительной ситуации…

— Не ситуация была отвратительной, а причина, ее породившая…

Палмер растерялся, а затем рассмеялся, пытаясь перевести сказанное в шутку. Это был смех опытного дипломата — в нем было все, кроме веселья.

— А знаешь ли ты, моя дорогая, что этот человек пытается обучить тебя социальным наукам, которыми в течение последних десятилетий пытаются заменить фундаментальную математику?

Кори улыбнулась, по-прежнему глядя на Дэнни.

— Что ж, — сказала она. — Требуется большой талант, чтобы обратить абстракцию в реальность.

— Или нереальность в политическую абстракцию, — метко парировал Палмер.

И они принялись болтать о погоде, о планах на лето, о партизанах, об экономике — пока Дэнни не отошел от Палмера и Кори. Он прекрасно понимал, что послу и его дочери пора уже уделить время другим гостям. Но даже удаляясь от Кори, Дэнни продолжал чувствовать ее взгляд на своем затылке и какое-то сладостное потягивание в низу живота. Он никогда еще никого не хотел так сильно. Прежде чем уйти, ему потребовался глоток свежего воздуха. Тем более что уходить уже было пора — в дипломатических кругах точное соблюдение протокола значило все. И снова Кори появилась перед ним, точно материализовавшись из воздуха. Она вышла прямо на тот самый гранитный балкон, где стоял Дэнни. Не говоря ни слова, Кори просто подошла и встала рядом с Дэнни, оперевшись на перила. Дэнни казалось, что лицо Кори парит в воздухе где-то между его глазами и луной.

— Вы танцуете вальс? — тихонько спросила Кори.

Несколько секунд Дэнни, улыбаясь, внимательно смотрел на Кори, как бы взвешивая степень риска, а затем заключил Кори в объятия. Они вальсировали и вальсировали под несуществующую музыку. Наконец Дэнни остановился, крепко прижимая к себе Кори и ища губами ее губы. Дэнни уже не в силах был владеть собой, спрашивать Кори, можно ли ее поцеловать, хочет ли она, нравится ли ей. Он просто прильнул губами к губам и стал целовать, сначала нежно, но потом с каждой секундой все более и более страстно, почти кусая, настойчиво просовывая язык все глубже. Она целовалась так, что Дэнни сразу понял, что для него сняты все запреты. Так целуют только проститутки. Или девственницы.

Свейзи вернулся к вопросу о деньгах.

— Эрнандо ввел всю бухгалтерию в компьютер. Там показано даже, какие суммы на что пошли, на чью избирательную кампанию. По нашим расчетам, по меньшей мере четырнадцать кандидатов имеют шансы. Все они баллотируются от социалистов или коммунистов в восемнадцати городах Латинской Америки. Когда закончим с этим делом, надо подумать о переезде в Майами.

— Не принимай это близко к сердцу, Мак, и не становись чересчур тщеславным, — посоветовал Дэнни, открывая глаза и улыбаясь. — Пусть Эрнандо занимается анализом политических перспектив, а твоя стихия — военная сторона вопроса. Собирай оружие и составь список тех иностранных организаций и посольств в Аргентине, которые считаешь наиболее уязвимыми. Помни, Мак, ты должен устроить для нас что-то зрелищное. Предоставь Эрнандо заботиться о долгосрочных перспективах, а мне — о деньгах.

Почти не слушая Дэнни, Свейзи взволнованно продолжил:

— Мы должны выиграть, независимо от того, какой очередной идиот сидит в Каса Росадо или Белом доме.

— Ни в чем нельзя быть уверенным заранее, — назидательно сказал Дэнни. — Надо помнить, что в любой момент и в любом месте может случиться что-нибудь такое, что сведет на нет все наши усилия. Например, неожиданно снизится уровень безработицы или в Штатах утвердят новую программу гуманитарной помощи. Или, наконец, на Ближнем Востоке установится мир. Никогда нельзя недооценивать противника.

— У нас было достаточно потерь, — сказал Свейзи. — Так что на этот раз мы должны победить.

— То, что случалось с нами прежде, не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас.

После стольких поражений Дэнни Видал четко усвоил для себя одну аксиому: окончательный успех зависит целиком и полностью от финансовой базы и достоверной статистической информации. Все остальное — антураж. Нападение здесь, бомба там, похищение, убийство, Свейзи может планировать и проводить любые теракты, но люди наконец устанут от постоянного насилия, которое превратится в чуть ли не единственный способ отстаивать свою точку зрения в политике. Потрясти людей становится все сложнее, а значит, и планы организации должны быть более оригинальными. Конечно, вокруг любого теракта сначала поднимает стрекотню пресса, в течение нескольких дней они печатают сводки о количестве жертв, потом все сводится к рассуждениям на общие темы, и вскоре шумиха стихает. О самом же взрыве или убийстве в лучшем случае вспоминают еще раз в конце года, когда делают обзор самых кровавых преступлений за прошедший год. Однако ни разу после террористического акта не было свергнуто ни одно правительство и даже не был избран ни один кандидат.

Дэнни всегда считал, что организации необходима разветвленная финансовая сеть, которая позволяла бы поддерживать своих кандидатов и финансировать избирательные кампании в средствах массовой информации, а также время от времени устраивать травлю в прессе своих политических противников. Этот честолюбивый план поглотит теперь все его время и энергию. Ради его выполнения Дэнни придется пожертвовать всем остальным.

Он представил себе, как Кори выходит из крематория, повисает на руках отца, прижимая к себе урну с прахом мужа. Затем Кори возвращается в Нью-Йорк, вот готовит квартиру для продажи, упаковывает вещи — картины, серебро, антиквариат, книги — все, что было когда-то куплено для восходящей звезды банковского бизнеса в Нью-Йорке и его очаровательной жены.

Кори, его Кори, была такой простой, наивной. Ее нисколько не волновали ни деньги, ни бизнес мужа. Даже к дорогому вину она была равнодушна. Однажды он подарил Кори на день рождения бутылку шикарного коллекционного вина — «мутон ротшильд». На нее вино не произвело ни малейшего впечатления: смеясь, она повторяла, что не отличила бы его от вина месячной выдержки. Обнаженное тело ее при этих словах блаженно вытягивалась на простынях, кожа была все еще немного влажной после того, как они долго занимались любовью, а губы не успели остыть от поцелуев Дэнни… Он любовно поддразнивал жену, говоря, что у нее нет ни капельки вкуса, потому что она гринга, американка, и ее волнуют только гамбургеры, кока-кола и бейсбол. Конечно, он был не прав. Кори знала, о, она знала много других вещей, не имеющих ничего общего с деликатесами и другими благами жизни, которые способно принести с собой богатство. Она многое знала и умела. Например, вино, пусть это обыкновенный кьянти, она готова была пить, не отрываясь, изо рта Дэнни. И Кори тут же еще раз доказала мужу, что понимает толк в сексе — она мгновенно оказалась сверху и нагнулась к Дэнни, так что распущенные волосы заскользили по его щекам. Кори начала покрывать поцелуями его глаза, нос, шею. Ее губы спускались все ниже и ниже, целуя каждое ребрышко, приостанавливаясь, чтобы пересчитать их. Наконец она добралась до возбужденной мужской плоти, которую тут же начала ласкать губами и языком. Дэнни остановил ее, поднял выше, так что губы Кори снова касались его губ. Чуть охрипшим голосом Кори спросила его: почему? Страсть на ее лице сменилась замешательством, а глаза требовали ответа. Существовала лишь одна причина всего, что с ними происходило, — любовь. Дэнни внимательно вглядывался в Кори, в каждый дюйм ее лица и тела, пока в глазах жены не мелькнуло хорошо знакомое ему выражение. Кори даже не могла представить себе, насколько хорошо понимал он это выражение. В глазах ее не было злобы, нет — просто немой укор. Глаза ее явственно говорили: я отдалась тебе целиком и полностью, а ты бросил меня, бросил потому, что оба мы нарушили слишком много правил, полюбив друг друга. Кори твердо решила тогда, в двадцать лет, расстаться со своей невинностью, и решение это сделало ее охотницей. Влюбившись в мужчину, отнявшего ее девственность, она из охотницы превратилась в жертву, в добычу. Кори полюбила его, а взамен Дэнни научил ее всему, что могло сделать женщину привлекательной и для другого.

«Тело, покажите мне его тело! — слышался Дэнни голос жены, переходивший постепенно в стон, в мольбу. — Где его тело, а если не тело, то хотя бы зуб, или кость, или подушечки пальцев, с которых можно снять отпечатки, хоть что-нибудь, что могло бы доказать, что Дэнни действительно погиб в авиакатастрофе».

Дэнни слышались даже повелительные нотки, которые наверняка появятся в голосе Кори, когда она будет требовать продолжить расследование. Он будто видел, как она набрасывалась на каждого, кто приближался к ней с соболезнованиями и утешениями вместо неопровержимых фактов и улик. Но больше всего Дэнни беспокоил этот тип из окружной прокуратуры — сумеет ли Кори не поддаться его подозрениям?

Дэнни снова открыл глаза и выпрямился на сиденье. Свейзи воспринял это как желание продолжить разговор.

— Единственное, что меня тревожит, — сказал он, — это что исламским фундаменталистам может прийти в голову взять на себя ответственность за каждый удачный теракт, подготовленный нами.

— Тогда надо их использовать, — сонно пробормотал Дэнни.

— Каким образом?

— Заключив сделку. Какая разница, на чью долю достанется слава, если эти акты в итоге служат общему делу. Используйте фундаменталистов как исполнителей для опасных заданий, которых ждет неминуемая гибель. Платите им.

— А как же наши идеи, которые надо доводить до мировой общественности?

— Для наших идей, Мак, не имеет ровно никакого значения, отрицает или подтверждает очередная группа фанатиков свою причастность к тому или иному теракту. Ведь все равно никогда точно не известно, кто устроил тот или иной взрыв или убийство. Единственный способ воздействовать на обывателя — это показывать ему по телевизору как можно больше руин и трупов.

— Но мы ведь хотим, чтобы название монтанерос было у всех на устах…

— Слава не помогает побеждать на выборах, Мак.

Дэнни снова замолчал. Его продолжали преследовать воспоминания о Кориандр. У него было такое ощущение, словно они только что занимались любовью, но его нервные окончания остались абсолютно бесчувственными. Он скучал по Кори. Как он по ней скучал!

Солнце, пробивавшееся сквозь облака, освещало песок и морскую гладь. Дэнни угрюмо поглядел на покрытые снегом горы, которые казались ему сейчас некой антарктической версией Кэрнс или Брайтона. Озера, ледники, сверкающие на линии горизонта. Джип вез его по извивающейся дороге к городку, который должен был на какое-то время стать для него домом. Вез к южному краю света, к точке, где начиналось ничто, к городку в самой южной точке Патагонии под названием Юшуайя. Дэнни же отчаянно хотелось опять увидеть Кори. Прошло только сорок восемь часов с того момента, как они расстались, а он не мог уже думать ни о чем — только о том, как прикоснется к Кори, почувствует ее близость. То, что много лет было только абстракцией, теперь стало реальностью. Все было кончено. Две женщины, которых любил в своей жизни Дэнни Видал, были безвозвратно потеряны — Алисия мертва, а Кори стала его вдовой.

Дэнни задремал.

Невдалеке заблеяли в загоне овцы, показались ворота ранчо, за которыми виднелся массивный старый дом с высокой крышей. К машине подходил, опираясь на палку, человек, одетый в шотландскую юбку. Это была земля выходцев из Шотландии и Уэльса — земля сильных, выносливых людей, не побоявшихся суровой патагонской зимы.

Дэнни вспомнил об их с Кориандр фотографии, лежащей у него в бумажнике. «Вместе навсегда», — написал он на обороте. Кори всегда говорила, что фотографии не умеют лгать. Это люди все время лгут. «Сохрани мои фотографии, — думал Дэнни. — Храни их вечно, любовь моя. Потому что фотографии не лгут, не умеют лгать, лгут только люди».

11

Кори прилетела из Чилпанцинго в четверг. Полдня она провела с отцом, который вечерним рейсом улетел в Вашингтон. Как только за Палмером закрылась дверь, Кори пошла в ванную, разделась и встала под душ. Она простояла несколько минут, прижимаясь лбом к прохладному кафелю и почти не понимая, где кончается вода и начинаются ее слезы. Кори выключила воду, завернулась в полотенце, другое завязала на голове в виде тюрбана и вылезла из ванны. Стоя перед зеркалом, она смотрела и смотрела куда-то поверх собственного отражения. Ей нужно время, чтобы привыкнуть. Ей нужно время и чтобы забыть. Ей нужно и мужество, чтобы помнить. В конце концов, что делать, если так случилось. Она была замужем три года, беременна уже три месяца и вдова третий день.

Кори побрела в спальню, распаковала чемодан, заварила себе чай и улеглась в постель со стопкой нераспечатанной почты. Она включила телевизор только для того, чтобы кругом не было столь зловеще тихо. Так она и заснула — среди почты, разбросанной по постели, перед светящимся экраном, с полуразмотавшимся тюрбаном на голове. Кори лежала по диагонали на широкой кровати, словно давно уже привыкла спать на ней одна.

Когда Кори проснулась, не сразу сообразив, где находится, было уже утро. Она медленно села на постели, окинула взглядом стоящий на полу возле кровати чайный поднос, разбросанные по простыням письма. Невидящим взглядом скользнула по экрану телевизора, где показывали какую-то утреннюю передачу. И только после этого, уронив руку на пустое место рядом с собой, с той стороны, где раньше спал Дэнни, Кори подумала о том, что теперь он никогда больше сюда не вернется. Все, что осталось от трех лет совместной жизни, это ребенок, которого она носит под сердцем. Перед Кори промелькнуло ее прошлое и настоящее, и она ясно представила себе свое будущее. Но память ее на этом не успокоилась. Она продолжала и продолжала возвращать Кори к двум сценам, которые разделяло десятилетие, но которые казались тем не менее одним длинным разговором с Дэнни Видалом.

Это было в Кордове, в университете, перед тем как Дэнни уехал в Буэнос-Айрес управляющим банком, но уже после того, как он сказал Кори, что она должна забыть его и жить своей жизнью. Это было, когда она в последний раз видела Дэнни перед его отъездом.

Кори распустила волосы, не стала злоупотреблять косметикой, глаза ее блестели каким-то диким блеском. Кори готовилась к войне, которая должна была окончиться ее победой — она не отпустит Дэнни! Кори оделась во все черное — свитер, брюки, сапоги, черный кожаный пиджак — и появилась в тот день перед Дэнни Видалом на пороге его аудитории.

— Я люблю тебя, — просто сказала она.

Дэнни внимательно вглядывался в лицо Кори, словно стремясь прочесть на нем, как он должен теперь поступить.

— Пожалуйста, Кориандр, не надо… — произнес он нерешительно.

Кори шагнула к Дэнни так близко, что теперь могла прикоснуться к его руке.

— Возьми меня с собой.

Дэнни неподвижно стоял, глядя на нее, еще несколько секунд, потом резко повернулся и пошел к выходу. Кори упрямо двигалась за ним, хотя и не решалась взять Дэнни за руку.

Так они и шли в молчании сначала мимо длинного портика по выложенному керамическими плитами рыжему полу, затем вышли наружу и остановились в мощенном булыжником дворе. В отдалении виднелась колокольня крошечной церквушки.

— Я ведь ничего не могу тебе дать, Кори. — В голосе Дэнни звучали слезы.

— Мне ничего не надо, кроме тебя…

— У меня ничего не осталось.

— Мне нужен только ты! — Кори изо всех сил старалась не разрыдаться.

Дэнни взял ее за руку.

— Давай пойдем ко мне в кабинет.

На этот раз он не зажигал свечи, не готовил мате. Дэнни просто показал на стул, а сам сел напротив.

— Я уже уволился из университета, — сказал он.

Внутри у Кори все дрожало, но она решила ничего не говорить, пока не выскажется Дэнни, а он, напротив, ждал, что Кори станет спорить. Однако увидев, что она молчит, он наконец произнес:

— Понимаешь, мы работали над этим делом несколько месяцев.

Кори снова ничего не сказала.

— Ты ведь видишь, что происходит вокруг, Кориандр. Каждый день все новые и новые люди пропадают без вести, все новые и новые тела погибших выносит на берег, а весь мир словно ничего не замечает. Ведь они убивают лучших людей нации, самых талантливых.

Когда Дэнни снова замолчал, Кори взяла его руки, поднесла их к губам и прошептала:

— Позволь мне быть рядом с тобой, помогать тебе там…

Помолчав несколько секунд, которые показались Кори часами, Дэнни медленно покачал головой.

— Я не могу.

Кори не двигалась, в глазах ее застыла боль, она изо всех сил старалась не закричать. Ей вспомнились вдруг слова Флоры Лусии Сармиенто о том, что женщина должна выглядеть безукоризненно в тот момент, когда уходит от мужчины или когда бросают ее — потому что именно этот образ запоминает мужчина на долгие годы.

— Ты заставил меня многое понять, Дэнни, — начала Кори, стараясь сохранять самообладание. — Именно благодаря тебе живет в нас надежда найти Эрнандо и многих других. Пожалуйста, Дэнни, возьми меня с собой, и что бы ты ни делал, позволь мне быть частью этого дела…

— Ты заслуживаешь лучшей участи.

— Я люблю тебя, мне не нужна лучшая участь: наверное, это худшее из всего, что могло со мной случиться. Каким бы ты ни был, я хочу быть с тобой.

В глазах Дэнни промелькнули печаль и сожаление.

— Ты так молода, так невинна, — начал он, но Кори не дала ему договорить.

— Ты — вся моя жизнь, — тихо произнесла она.

— Но ведь я всю жизнь занимаюсь этим делом, как ты не понимаешь. И именно в этом для меня вся жизнь. Я не принадлежу себе и не волен в своих чувствах.

— Тогда скажи, что ты меня не любишь, — потребовала Кори.

— Я не могу этого сказать, — с трудом сказал Дэнни.

Кори расплакалась, но теперь это уже нисколько ее не волновало — она не могла больше думать о том, как выглядит, какой останется в его памяти. Она не могла думать ни о чем — только о том, что она теряет Дэнни, теряет навсегда.

— Дэнни, пожалуйста, возьми меня с собой.

Он со вздохом встал и принялся ходить по кабинету.

— Ты не понимаешь…

— Я понимаю гораздо больше, чем тебе кажется, — яростно заспорила Кори. — Это ты не понимаешь, что не надо бросать меня, чтобы заниматься своим делом. Твоим делом вполне можно заниматься вместе со мной! Твоя любовь ко мне придаст тебе силы, а не наоборот…

Дэнни остановился и в упор взглянул на Кори.

— Я буду любить тебя всю жизнь, Кориандр, — сказал он.

Девушка встала и вплотную подошла к Дэнни.

— Но этого недостаточно…

— Это все, что у меня осталось.

— Я хочу тебя, Дэнни, — вдруг тихо сказала Кориандр.

Поколебавшись всего несколько секунд, Дэнни взял обеими руками ее лицо и нежно поцеловал. Затем крепко обнял и поцеловал уже более страстно, проникая языком в ее рот. В это мгновение нерешительность Кори исчезла, она ответила на поцелуй Дэнни с такой страстью, что оба почувствовали во рту вкус крови. Взяв инициативу в свои руки, Кори увлекла Дэнни к дивану. Потом она склонилась над Дэнни, встав рядом на колени, и стала расстегивать ремень на брюках, пуговицы на рубашке, одновременно срывая с себя одежду, лаская языком его возбужденную плоть, низ живота, бедра и грудь, покусывая легонько соски. Кори хотелось похоронить себя внутри его тела. В порыве страсти Кори все крепче сжимала его ногами, припав губами к его рту. Ни Дэнни, ни Кори не знали, что магнитофон, установленный в его кабинете, старательно записывает все эти крики страсти, наслаждения и отчаяния. Вскоре эту пленку слушали генералы в Каса Росада и Палмер Виатт в своем рабочем кабинете.

Когда все было кончено, Дэнни продолжал молча держать Кори в своих объятиях. Они не двигались. В отдалении прозвенел церковный колокол, возвещая о наступлении полдня. Кори встала, чтобы одеться: она все время помнила о том, что Дэнни не сводит с нее глаз. У нее уже не осталось никаких иллюзий — они расстаются навсегда. Дэнни вскочил, быстро оделся и сказал, что проводит Кори до аудитории. Она хотела отказаться, но передумала. Крепко взявшись за руки, они пошли к зданию общественных наук — через мощенную булыжником площадь, мимо крошечной церкви с колокольней, сквозь белую арку входа, мимо длинного портика по рыжему керамическому полу, пока не остановились перед аудиторией Дэнни.

«Боже мой, это не произойдет, — в отчаянии молилась Кори. — Нет, он не повернется сейчас и не уйдет, не оставит меня одну!»

Она ошиблась. Дэнни ушел, даже не оглянувшись. С тех пор они только один раз говорили по телефону, когда Кори позвонила Дэнни в Буэнос-Айрес и сказала, что переезжает в Нью-Йорк. Дэнни пожелал ей удачи.

Те десять лет, которые понадобились Кори, чтобы закончить ординатуру и попасть в штат Бруклинской больницы, она проживала в Аппер Вест-сайд, в каменном доме невдалеке от Центрального парка. Это было не совсем обычное место для Манхэттена — вдоль улицы были посажены деревья, а к металлическим воротам домов были прикованы цепями мусорные баки. Дом, в котором жила Кори, принадлежал престарелой английской актрисе, а сама квартира была просто находкой. Она занимала весь этаж и состояла всего из одной большой комнаты с высокими потолками и камином. В комнате был альков, в котором помещались двуспальная кровать и гладильная доска, — ее, впрочем, Кори использовала в основном как вешалку для одежды. Кухня была вполне сносной, тем более что Кори почти не готовила дома — она питалась в больничной столовой. Ванная была очень старая, с вечно текущими кранами.

Хозяйка, Миранда Малон, очаровательная, несмотря на возраст, пожилая женщина, увлекающаяся гаданием на чайных листьях и на картах, жила в подвальном этаже в обществе восьми или девяти кошек. Стены ее комнаты были сплошь оклеены старыми театральными афишами, программками, фотографиями, снятыми на всех стадиях актерской карьеры Миранды. В гостиной были навалены горы самого разнообразного грима, коллекция боа из крашеных перьев, манекены, на которых висели расшитые блестками платья, стойки с париками различных оттенков рыжего цвета, который очень любила Миранда. Надо всем этим висела люстра из цветного венецианского стекла, на которой лежал толстый слой пыли. Посередине комнаты стояла вечно незастеленная раскладная кровать с атласными простынями, на которых обычно возлежала Миранда. Женщина эта прожила жизнь, наполненную борьбой с общественным мнением и пренебрежением к условностям. Через эту жизнь прошли парочка мужей и бессчетное количество любовников. Воспоминания помогали ей жить. В свое время она удачно вложила капитал в покупку каменного дома и частенько повторяла: «Не страшно, если тебя застукают без трусов, дорогая. Главное, чтобы было куда положить эти самые трусы, когда ты отыграешь все свои роли!»

Кори быстро сделалась любимицей Миранды, и не только потому, что всегда вовремя вносила квартирную плату, а скорее благодаря портативному тонометру, с помощью которого Кори следила за давлением пожилой дамы. Они стали настоящими друзьями после третьего или четвертого «профессионального» визита к старой даме. Кори поняла, что, пожалуй, одиночество — тоже болезнь. Они сблизились, как могут сблизиться только женщины, находящиеся на совершенно разных жизненных этапах.

Именно Миранда уговорила Кори пойти на вечеринку к Реми и Луису Ботеро — это была аргентинская чета, снимавшая квартиру в Нью-Йорке. Несмотря на то, что Кори тогда смертельно устала после одного из своих жутких, изматывающих дежурств, она сумела взять себя в руки и добралась до дома Ботеро. Был морозный зимний вечер — такая погода служила Кори хорошим предлогом не надевать вечернее платье, и в своих черных брюках, высоких сапогах и свитере с высоким воротом она выделялась на фоне остальных женщин в изысканных туалетах еще больше, чем обычно. Светло-русые волосы Кори струились по плечам, прихваченные у висков черными гребешками.

Увидев входящую Кори, Реми Ботеро устремилась к ней через всю комнату, не выпуская из руки серебряный мундштук с дымящейся сигаретой. Реми была очень эффектной женщиной, женщиной без возраста — высокая, стройная как тростинка, с вьющимися черными волосами и живыми темными глазами. В облике ее и манере поведения было что-то театральное, даже если она вела с кем-нибудь обычный, ничего не значащий разговор. У Реми были деньги, а Луис слыл типичным интеллектуалом. Реми рисовала эскизы ювелирных изделий, которые продавались всего в одном или двух салонах и по таким ценам, которые могли позволить себе один-два богача на всем земном шаре. Луис писал эротические стихи, которые издавал сам и вручал нескольким своим поклонникам. Кроме них, его творчеством мало кто интересовался.

— Я боялась, что ты не придешь, — воскликнула Реми, обнимая Кори Виатт и протягивая руку к подносу с напитками, который как раз проносили мимо, и предложила Кори бокал шампанского.

— Здесь есть кое-кто, с кем я обязательно должна тебя познакомить, — объявила Реми, увлекая Кори за собой сквозь толпу гостей.

С этого самого момента Кори охватило какое-то странное чувство, которое она не смогла бы объяснить — смесь страха и радостного возбуждения. Она пошла за хозяйкой, приветствуя по пути встречавшихся им гостей — некоторых Кори узнавала, других явно видела впервые. Впрочем, уже через несколько часов Кори ни за что не смогла бы вспомнить лица ни тех, ни других, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Когда они добрались наконец к небольшому белому роялю, сердце в груди Кори подпрыгнуло и учащенно забилось.

Это был Дэнни — он стоял, склонив голову, и внимательно слушал какого-то незнакомого Кори человека. Дэнни абсолютно не изменился — только темные волосы его были теперь пострижены короче и в них заметнее стала седина, да еще, пожалуй, когда он улыбался, вокруг глаз появлялось немного больше морщинок, чем раньше. Кори почувствовала слабость в коленях. Она пожалела о том, что не надела сегодня вечером что-нибудь более женственное. Только бы не дрогнул голос и не слишком радостной была ее улыбка!

— Кориандр, — произнесла Реми, беря ее за руку, — позволь представить тебе Дэнни Видала.

Кори стояла совсем близко от Дэнни — он шагнул к ней, обнял и, прошептав: «Я так скучал по тебе!» — страстно поцеловал ее прямо в губы.

Реми была несказанно удивлена.

— Только не говорите мне, что вы уже встречались друг с другом, — донесся до Кори, словно с другой планеты, ее голос. — Я хотела первой представить вас друг другу, — добавила Реми, увлекаемая в толпу одним из гостей.

Кори и Дэнни оказались одни, совсем одни в комнате, где находилось еще пятьдесят человек.

Конечно, ей надо было скрыть свои чувства, просто сказать ему как ни в чем не бывало: «Приятно снова увидеть тебя после стольких лет…» — хотя и в этом случае в самих словах содержался бы упрек. Или же, еще лучше, надо было притвориться, что она не может его вспомнить: «Пожалуйста, напомните мне, где мы могли встречаться!» Но это уже звучало бы как оскорбление. А может, надо было просто спросить: «Что же произошло, Дэнни, куда ты исчез, когда я так любила тебя, так ждала, я и сейчас люблю тебя…» Это почти в точности повторило бы сцену, произошедшую между ними много лет назад в Буэнос-Айресе.

Но Кори не смогла ни притвориться равнодушной, ни обидеть его, имитируя потерю памяти, — Дэнни уже держал ее в своих объятиях, целовал и продолжал повторять:

— Все эти десять лет я ни на секунду не переставал тебя любить!

Так они и стояли посреди зала, а вокруг шумела вечеринка, на которую были приглашены только аргентинцы, живущие в Нью-Йорке. Кори удалось наконец овладеть собой, очаровательно улыбнуться, демонстрируя весь свой шарм, о котором сама она вряд ли подозревала, и задать вопрос, типичный для случайной встречи:

— Что ты делаешь в Нью-Йорке?

— Здесь я снова нашел тебя, — ответил Дэнни, заглядывая ей в глаза.

Что бы ни говорила Кори, это не имело абсолютно никакого значения, потому что все эти годы нисколько не изменили ее чувств к Дэнни. Она спросила:

— И долго ты собираешься здесь пробыть?

Только не слушать, не слушать его слова, не смотреть на его губы, не встречаться взглядом с его глазами! Но Дэнни не собирался обращать внимание на ее попытки сохранять светский тон. Он взял Кори за руку и повел к выходу, улыбаясь и кивая по пути знакомым.

— Я отвезу тебя домой, — заявил он.

Но тут в ней словно что-то сломалось — Кори остановилась как вкопанная.

— Интересно, куда же ты повезешь меня, Дэнни Видал? Где же, по-твоему, тот дом, в который я поеду с тобой после десяти лет шести месяцев и трех недель разлуки?

Дэнни молча изучал ее, слегка улыбаясь.

— Ты выглядишь точно так же, — нежно произнес он. — Ты даже одета точно так же…

Кори вспомнила, что действительно была так же одета во все черное во время их последней встречи в Кордове.

— Этого недостаточно, — тихо сказала она.

— А если я объясню свое отсутствие в течение десяти лет, это что-нибудь изменит? Тогда ты простишь меня?

Десять лет, шесть месяцев и три недели ее жизни — и он еще спрашивает, хочет ли она знать, где он был все это время!

— Мы можем пойти куда-нибудь поговорить?

Даже если забыть о том, что Кори все еще любила этого человека, она согласилась бы пойти с ним из чистого любопытства. Ни с кем не попрощавшись, они ушли с вечеринки. Они долго говорили дома у Кори, сидя прямо на полу. Потягивая из бокала бренди и слушая объяснения Дэнни, Кори думала о том, что у нее не хватит сил и дальше проявлять гордость.

— Я приехал в Нью-Йорк в надежде найти тебя, — говорил Дэнни.

— Ты мог найти меня гораздо раньше, — возражала Кори.

— Жизнь моя была совершенно невозможной, пока я не приехал сюда…

— И все же ты многое должен объяснить.

— У меня столько объяснений, дорогая, что я не знаю, с какого начать.

— Начни с того дня, когда ты меня бросил.

— Я был занят тем, что добывал деньги для оппозиции, вел переговоры об оружии и продовольствии. А потом банк разорился.

— Хорошо, может быть, так все и было в самом начале — но десять лет, Дэнни…

— Моя жизнь была связана с человеческими страданиями.

— И с кем-то еще? — Кори затаила дыхание в ожидании ответа.

— У меня никого не было все эти годы, — тихо произнес Дэнни.

— А почему ты не спрашиваешь об этом меня?

— В этом нет необходимости.

— Почему ты так самоуверен?

— Я вовсе не самоуверен. Просто знаю, что когда люди любят друг друга, как любим мы, не может быть никого другого. Я каждую минуту думал о тебе… — Дэнни говорил так, словно они не виделись всего несколько дней. Но это было неважно — Кори не перестала бы любить его, даже если бы они не виделись целое столетие.

— Но ты ведь мог хоть как-то дать мне знать, что жив и хочешь, чтобы я тебя ждала.

Дэнни снова начал объяснять, а Кори увидела вдруг на его лице незнакомое ей прежде выражение — его лицо было перекошено от боли.

— Сначала я часто думал об этом, но потом всех арестовали и только мне удалось скрыться. А потом это стало просто невозможно — ты не могла приехать ко мне.

— И где же ты был?

— В Гаване.

— Значит, эти слухи были правдой?

— Слухов было так много, что некоторые стали похожи на миф.

— Говорили, что ты занимался отмыванием денег для монтанерос. А потом, когда хунта закрыла банк, тебе удалось бежать с деньгами на Кубу и оттуда поддерживать революцию.

— Куба была тогда единственным местом, где мы могли что-то делать. Мы не могли сдаться, ведь наши соотечественники продолжали пропадать.

Причина была настолько серьезной, что Кори сразу не могла осознать ее. Единственное, что говорило в пользу Дэнни, это безусловное благородство его целей. Он оставил Кори не ради другой женщины, не ради денег или приключений, а чтобы остановить тот ужас, в котором жила страна, в котором одно время жила и сама Кори, хотя это и не касалось ее непосредственно. Сквозь слезы она продолжала спорить:

— А что если я скажу, что больше не люблю тебя, что чувствую себя слишком обиженной и оскорбленной, чтобы относиться к тебе по-прежнему? Ты никогда не думал о такой возможности?

— Выходи за меня замуж, — внезапно сказал Дэнни, оставляя без ответа предыдущий вопрос.

Вместе навсегда. Наконец-то! Кори захотелось громко рассмеяться, хотя она не могла бы сказать точно, от счастья или просто потому, что добилась наконец давно поставленной цели.

— Я не хочу повторения, — сказала она.

— Я клянусь, что тебе не придется снова пережить подобное. Пожалуйста, дай мне последний шанс.

— И что же дальше?

— Я собираюсь купить банк «Интер федерейтед».

Глаза ее округлились.

— Опять банк?!

Дэнни рассмеялся.

— Да нет же, дорогая, на этот раз я действительно стану капиталистом, — сказал он, подвигаясь к Кори.

— Как же ты собираешься от одной крайности так резко перейти к другой?

— Тогда у меня были причины заниматься политической борьбой. Когда я уехал, я был уверен, что мой святой долг — попытаться изменить этот мир. Иначе и ты бы не полюбила меня. — Он помолчал. — Надеюсь, я преуспел в этом деле, поскольку теперь нет больше причин продолжать борьбу.

Как радостно было слушать его объяснения теперь, когда Кори была уверена, что дальше их ждет счастливая совместная жизнь. К тому же спорить все равно было поздно — Дэнни уже целовал ее, пытаясь проникнуть языком сквозь сжатые зубы и держа обеими руками ее лицо. Кори тихо застонала. Дэнни повторил этот стон, содрогнувшись всем телом, и начал судорожно срывать с нее одежду, не забывая избавляться и от своей. Через несколько минут они уже лежали рядом на полу обнаженные. Они внимательно посмотрели в глаза друг другу.

«Пусть, — думала Кори. — Пусть делает все, что хочет, теперь, когда больше не надо бояться, что он меня бросит. Не может быть, чтобы он сделал это во второй раз».

Потом, утомленные любовью, они долго разговаривали о работе Кори в больнице, о планах Дэнни, касавшихся «Интер федерейтед», об отце Кориандр, о брате Дэнни. Наконец Кори решилась спросить его об Эрнандо.

— Он жив?

Дэнни ответил весьма туманно:

— Ты ведь знаешь, больше всего на свете он любил играть на своей bandoneon.

— Ты говоришь «любил»? Значит, Эрнандо мертв?

— Я видел его потом всего один раз…

— Где? Что с ним случилось?

— Эти мерзавцы отрезали ему руки.

У Кори перехватило дыхание.

— Но где же он теперь?

Дэнни снова обнял ее.

— Эрнандо был настолько подавлен своим состоянием, дорогая, что вскоре покончил с собой…

Кори тихо плакала в объятиях Дэнни. Она плакала не только об Эрнандо, а обо всех, кто стал жертвой этого ужасного режима. Когда слезы высохли, они с Дэнни поговорили еще немного о старых друзьях в Буэнос-Айресе и новых в Нью-Йорке, о том, как сильно он любит ее и как сильно она любит его. Они пришли наконец к выводу, что нужно начать все сначала — на этот раз чтобы прожить вместе всю жизнь.

Когда Миранда Малон познакомилась с Дэнни Видалом, она поспешила довести до сведения Кори, что он ей не понравился. Она позволила себе дать своей молодой приятельнице несколько советов о любви и о жизни вообще.

— Ты — не главное в его жизни, моя дорогая, — сказала Миранда.

— Другая женщина? — вопросительно взглянула на нее Кори.

— Это было бы слишком просто…

— Мы поженимся через месяц, — объявила Кори, словно это могло объяснить все.

— Очень плохо, когда женщина выходит замуж за человека, которому она подарила свою первую любовь, несмотря на все, что успела от него вытерпеть. Придется пережить все заново — волнение влюбленности, чувство обладания, страсть. Кончится же все страданиями и унижением.

Таково было довольно странное напутствие молодой даме, собирающейся сочетаться законным браком.

Примерно за неделю до свадьбы Дэнни отвез Кори на Пятую авеню посмотреть их новую квартиру. Он провел Кори по десяти просторным светлым комнатам, выходившим окнами на музей Метрополитен. Кори было немного не по себе: ей казалось, что эта квартира является частью какого-то непонятного ей плана. Дэнни объяснял ей замыслы декоратора, представил Кори художникам, заканчивающим расписывать стены, камнерезам, доделывающим мраморные камины, плотникам, крепившим на потолки дубовые панели. Здесь были и заказанные Дэнни книги в кожаных переплетах, разные антикварные безделушки, прибывшие прямо с аукциона в Гринвич-виллидж. У Кори создалось впечатление, что Дэнни старается изо всех сил создать прошлое. Весь этот антиквариат и старинные фолианты должны были воссоздать несуществующую историю семьи. Если бы Кори не была так занята на работе и если бы ее увлекла отделка жилища, она бы, конечно, приложила к этому руку.

На губах Кори играла весь день довольно прохладная улыбка. Она чувствовала, что здесь что-то не так. Дэнни подошел к ней, обнял, потерся подбородком о ее щеку и тихонько спросил:

— Почему ты такая грустная, дорогая?

— Я не грустная, просто слишком много впечатлений…

— Смотри, — сказал Дэнни, указывая в окно. — Отсюда виден парк, где будут играть дети.

— Чьи дети?

— Наши. Ты будешь счастлива здесь, любовь моя, я тебе обещаю.

— Этот дом напоминает мне посольство.

— Но он наш, дорогая.

Кори хотела было сказать, что ни одна вещь в этих роскошных апартаментах никогда раньше не принадлежала им. Сегодня она впервые увидела их новый дом, в котором Дэнни заказал все, что здесь было, сам. Он заказывал все это для того богатого иностранца, в которого он превратился, перебравшись в Нью-Йорк.

— Знаешь, дорогой, — начала было Кори. — Я не отказалась бы по-прежнему жить у Миранды, только, конечно, вместе с тобой.

Дэнни натянуто улыбнулся. Кори никогда еще не видела у него такой напряженной, неискренней улыбки.

— Ну как же могут владелец крупного нью-йоркского банка и его молодая жена жить в полуразваленном доме. — Он поцеловал Кори в нос. Не дожидаясь ответа, Дэнни стал целовать ее глаза и губы. Кори не шелохнулась.

— Что с тобой, дорогая?

— Я боюсь, — просто ответила она.

Дэнни снова обнял ее.

— Чего ты боишься? У нас будет замечательная, счастливая жизнь.

— Мне кажется, что это не ты и не я, а какие-то совершенно чужие люди собираются жить в этой квартире…

— Это важно для моего бизнеса. Надо производить впечатление на клиентов.

Что ж, зачем спорить о том, что уже успело стать жизнью Дэнни? Ведь сама Кори жутко возмутилась бы, потребуй Дэнни, чтобы она сменила работу или уделяла ей не так много времени. И все же ей не нравилась новая профессия Дэнни.

— И куда девался твой прежний идеализм? — шутливо посетовала Кори.

— Он по-прежнему здесь, — ответил Дэнни, показывая на сердце. — Но времена меняются, дорогая. Теперь мне уже неинтересно жить среди идеалистов, обсуждающих теорию революции и преподающих абстрактные экономические теории. Я ведь обещал тебе, дорогая: больше никакой политики, только бизнес.

— Да, — тихо сказала Кори. — Ты мне обещал…

— Сейчас начинается наша новая, счастливая, замечательная жизнь. — Придерживая Кори за талию, Дэнни отвел ее от окна.

Они остановились под огромной хрустальной люстрой, свисавшей с лепного потолка гостиной. Дэнни крепче прижал Кори к себе и крепко поцеловал ее в губы долгим поцелуем, полным любви и желания. Погладив языком ее губы, Дэнни скользнул в ее рот, и Кори тут же почувствовала знакомое покалывание во всем теле.

— Сегодня твой день, — прошептал Дэнни. — Скажи мне, чего ты хочешь…

Кори снова почувствовала тревогу. Она так и не решилась сказать, что хотела только одного — чтобы незнакомец, в которого превратился теперь ее Дэнни, исчез, и она снова увидела его прежним…

12

На женщине, сидевшей в приемной отделения «скорой помощи», было платье без рукавов, а голова была повязана платком. У нее были пухлые белые руки. На лице ее застыла маска ожидания. Едва заметная струйка пота стекала по шее женщины и исчезала за воротником платья. Она была порядочной, религиозной женщиной, и дома ее ждали пятеро детей от трех до восьми лет. Тут же, в приемной, вертелся какой-то старик. Он выглядел потерянным. Старик напряженно оглядывался вокруг. Время от времени он стягивал с головы нейлоновую кепку и задумчиво почесывал голову, делая беззубым ртом жевательные движения. Двое крестьян приехали за своим товарищем, который упал с табурета в баре и умудрился при этом сломать себе основание черепа. Они дремали, сидя на стульях и вытянув ноги, о которые все время спотыкались санитары, возившие больничные каталки. В другом углу пытались отоспаться после бессонной ночи две проститутки. У одной были ярко-красные туфли на высоких каблуках. Другая дремала с наушниками от плейера для компакт-дисков в ушах и подергивалась в такт музыке.

Возле раздвижных дверей, отделявших приемную «скорой помощи» от травматологии, стоял, привалившись к стене, какой-то мужчина. На нем был костюм цвета хаки и светло-голубая рубашка с расстегнутым воротом, галстук торчал из кармана пиджака. Зачесанные назад волосы мужчины были еще влажными после принятого с утра душа. Мужчина был чисто выбрит, от него пахло лимоном. Он явно был здесь случайным посетителем.

Сегодня Кори первый день вышла на работу. Под больничным халатом на ней были джинсы и белая футболка. Волосы Кори зачесала назад, так что сразу стало заметно, как заострились в последнее время черты ее лица.

Припарковав машину, Кори прошла по небольшому мостику, соединявшему здание больницы с лабораториями и банком крови, потом по лабиринту подземных коридоров направилась к своему отделению. Сейчас, быстро пройдя через отделение «скорой помощи», Кори оказалась у дверей, ведущих в травматологию. Увидев мужчину в костюме цвета хаки, Кори буквально застыла.

— Что вы здесь делаете?

Впрочем, Кори вспомнила, что вчера вечером, вернувшись из Чилпанцинго, она обнаружила на своем автоответчике его сообщение.

— Извините, я хотела вам позвонить, — виновато произнесла Кори. — Но мы вернулись поздно и…

Адам Сингер пожал плечами.

— Наверное, вам просто нечего было мне сказать.

— Это не оправдание. Ведь вы-то наверняка хотели мне что-то сообщить.

— Ничего такого, что не могло бы подождать до утра. — Он улыбнулся. — Могу я предложить вам завтрак?

В Адаме Сингере было нечто такое, что заставляло Кори чувствовать себя рядом с ним в полной безопасности. Наверное, все дело было в его привлекательности и непринужденной манере общаться, и уж, конечно, не в его профессии.

Кори взглянула на часы. Восемь тридцать. Что ж, она может выкроить минут пятнадцать.

— Можно пойти в греческую столовую на той стороне улицы.

Когда наконец переключился светофор и они перешли на другую сторону, Адам спросил:

— Вы дежурите сегодня весь день?

— И всю ночь, и еще весь завтрашний день, — ответила Кори. — В общей сложности тридцать шесть часов.

— Интересно, к концу дежурства вы выглядите такой же хорошенькой, как сейчас?

Кори хотела обидеться на этот несколько неуклюжий комплимент, но раздумала.

— С вами очень трудно, — сказала Кори. — Вы настолько обаятельны, что на вас практически невозможно рассердиться.

Адам крепко сжал ее руку.

— Что ж, значит, симпатичным мужчинам все же иногда везет…

Они молча дошли до небольшого кафе, владелец которого дружелюбно поздоровался с Кори, назвав ее по имени, а один из официантов крикнул из другого конца зала:

— Столик на двоих, док?

— Не возражаете? — спросила Кори, повернувшись к Адаму.

Сингер кивнул, следуя за ней.

Официант разлил кофе по чашкам, уже стоявшим на столе. Сама не понимая почему, Кори почувствовала себя неловко.

— Итак, зачем же вы звонили?

— Главным образом для того, чтобы узнать, как у вас дела.

Кори поставила чашку на стол.

— Мы вылетели из Мексики вчера днем.

Кори не смогла заставить себя произнести название города, который она будет помнить теперь всю свою жизнь.

— Отец прилетел вместе с вами?

— Да, но вчера вечером он улетел в Вашингтон.

— Вы очень правильно поступили, что сразу вышли на работу.

— У меня не было выбора, даже если бы я и хотела спрятаться: в больнице не хватает персонала.

Адам решил, что необходимо сделать то, зачем пришел, именно сейчас. Он вынул из кармана две фотографии и протянул одну из них Кори. Это была фотография мужчины, стоявшего у двери какой-то убогой хибарки. У мужчины были растрепанные черные волосы, падающие на лоб, на голой груди, покрытой густыми волосами, висела толстая золотая цепь с целой коллекцией всевозможных медальонов.

— Вы узнаете его?

Кори долго изучала фотографию, прежде чем поднять глаза на Адама.

— Нет, не узнаю. А кто это?

Вместо ответа Адам протянул ей вторую фотографию.

— А вот этого?

Это был увеличенный фрагмент того же снимка, теперь голая грудь человека занимала всю фотографию. Разглядывая фотографию, Кори постепенно бледнела.

— Что это? — прошептала она, пытаясь связать свои собственные догадки с объяснениями Адама.

— Когда вы сказали мне там, в Мексике, что торс в морге не принадлежит вашему мужу, я понял, что в таком случае должен быть еще один труп, чтобы останков на том самом столе в морге оказалось достаточно.

Адам внимательно поглядел на Кори, пытаясь уяснить, понимает ли она, что он имеет в виду. Словно прочитав его мысли, Кори сказала:

— Мне все понятно, продолжайте…

— Когда я говорил с Лакинбиллом, он сказал, что ваш деверь очень торопился кремировать этот торс. Еще он сказал, что торс наверняка не принадлежит ни одному из его пилотов — у Лакинбилла в Коннектикуте есть дом с бассейном, и оба погибших пилота приезжали к нему поплавать по выходным. Кто-то должен был достать где-то еще один труп, чтобы заполнить третью емкость на столе в морге. — Адам сделал паузу. — С вами все в порядке, Кори?

Она кивнула.

— После того, как мы поговорили с вами в отеле, я снова отправился в морг и еще раз поговорил с управляющим. Он пожаловался мне на то, что в морге не хватает оборудования, чтобы обрабатывать в жару такое количество тел. Еще он сказал, что в последний раз в этом морге было столько трупов в тысяча восемьсот тринадцатом году, когда местным жителям пришла в голову замечательная идея отделиться от Мексики, и всех их перестреляли. В общем, он все жаловался, что его заведение не может справиться с таким количеством трагических происшествий. Тогда я спросил, какие же происшествия он имеет в виду. Ведь произошла только одна авиакатастрофа. Тогда Санчес рассказал, что авария была не единственным происшествием — оказывается, какой-то парень из соседнего городка не справился с управлением и слетел на своем грузовике в овраг. Грузовик взорвался, и от трупа практически ничего не осталось. Бедняга Санчес был так расстроен и взволнован, что пришлось угостить его выпивкой. Тогда он немного расслабился и стал рассказывать, что папа римский, возможно, остановится в Церро эль Бурро — так называется городок — во время своего путешествия по Латинской Америке.

— Почему? — удивленно спросила Кори.

— Тот же вопрос задал и я. И что вы думаете он мне ответил? Оказывается, несколько дней назад парень на фотографии — тот самый, который взорвался в грузовике, — всем рассказывал, что видел почти на том же самом участке шоссе, где съехал потом в овраг, Иисуса Христа.

— И тогда вы отправились к местному священнику поговорить с ним о видении.

Адам кивнул.

— Священника зовут отец Рамон. Он отвел меня в дом этого несчастного и познакомил с его женой, которая и дала мне фотографию. Я попросил увеличить ту часть снимка, где находилась грудь, потому что она сразу показалась мне похожей на торс, увиденный в морге. А что думаете вы?

Кори снова внимательно поглядела на фотографию, затем подняла глаза на Адама и спросила, была ли, по его мнению, смерть водителя грузовика случайностью или же кто-то убил его специально, чтобы раздобыть лишний труп.

— Этот вопрос возвращает нас к все той же проблеме, — ответил Адам. — Если бы ваш деверь так не спешил с кремацией изуродованного торса, я бы вряд ли заинтересовался местным жителем, свалившемся в овраг на грузовике. Можно было добиться, чтобы эти останки перевезли для идентификации в специальную лабораторию. Я бы попросил экспертов выяснить, не было ли на теле стреляных ран или чего-нибудь другого, что могло бы послужить причиной смерти. И уж конечно, эксперты бы сразу обнаружили, что торс не имел никакого отношения к авиакатастрофе.

Кори подумала о том, как много времени потеряли они из-за того, что она не хотела признать, что Дэнни бросил ее в таком положении.

— И что же теперь? — Кори была по-прежнему бледна. Казалось, она в любой момент может потерять сознание.

— К сожалению, у нас не осталось никаких вещественных доказательств, — сказал Адам. — Так что придется мне как следует порыскать в банковских отчетах, побеседовать с самолетной обслугой и мексиканскими крестьянами — может, кто-нибудь все-таки видел, как взорвался самолет, или видел вашего мужа, или хотя бы знал, что происходит в банке Дэнни Видала…

Кори продолжала вертеть в руках фотографию.

— Удивительно: этот человек, которого я никогда в жизни не видела и не увижу, заставил меня впервые задуматься над тем, а не была ли вся моя жизнь сплошной цепью лжи.

— Муж когда-нибудь рассказывал вам о своих проблемах?

— В общем, нет, — ответила Кори. — Вот только в последний день…

— На что же он жаловался?

— Ни на что конкретно, просто говорил какие-то общие фразы, сводившиеся к тому, что лучше планировать свою жизнь самой.

— Можно задать вам вопрос личного характера?

— Смотря что вас интересует.

— Что было такого в этом мужчине, что заставило вас начать с ним все сначала?

— Так вы все знаете, не так ли? — Кори пристально посмотрела на Адама.

И Адам сказал, что это в данный момент часть его работы — знать все о людях, окружавших Дэнни Видала. Без этого было невозможно докопаться до правды. Еще он сказал, что никогда не предаст Кори, что будет рядом до тех пор, пока она не получит ответы на все вопросы. Сказал, что ему можно доверять. Адам не сказал Кори только одного — не сказал о том, что уже успел влюбиться в нее.

— Дэнни был идеалистом, и я любила его за это. Его по-настоящему волновали людские судьбы. Он был самым добрым и самым благородным человеком, которого я знала. И в то же время сильным, храбрым и преданным идее. — На лице Кори появилось вдруг странное выражение. — Наверное, я давно должна была решиться быть честной с самой собой.

— Что вы имеете в виду?

— Правда в том, что меня очень тянуло к нему чисто физически…

— А остальное? — Адам надеялся, что Кори не заметила, как дрогнул его голос.

— Все это тоже было правдой, но боюсь, что я не все понимала так, как нужно. Я ведь была почти ребенком, когда впервые встретилась с Дэнни Видалом. И в самом начале, тогда, в Аргентине, меня привлекли к этому человеку именно те качества, о которых я только что сказала.

— И все же он дважды вас бросил.

— Думаю, та девочка, которой я была когда-то, нравилась ему больше, чем та женщина, которую он встретил через десять лет.

Наверное, потому, что ему нечего было терять, Адам вдруг выпалил:

— Я позвонил вам вчера потому, что подумал: вдруг вам понадобится с кем-то поговорить. Не о деле, а просто так.

Адам достал из кармана визитную карточку и протянул Кори.

— Вот мой домашний телефон и номер прямой линии в офисе на случай, если я вам понадоблюсь.

Кори не ожидала такого поворота разговора.

— Не знаю, умею ли я делать что-то подобное, — сказала она. — То есть звонить человеку просто так и говорить с ним о том, что меня волнует.

— Может быть, вы попробуете?

— Что ж, я попробую…

— Вы пообедаете со мной как-нибудь?

Кори внимательно посмотрела на Адама.

— И даже не буду спрашивать, женаты вы или нет.

— Хорошо.

— А все-таки — да или нет?

— Я был женат. Жена ушла от меня к агенту ФБР.

— Мне очень жаль…

— Вот и мне тоже было очень жаль.

— Вы расскажете мне об этом подробнее? — спросила Кори и поспешно добавила: — За обедом.

— Память о прошлом быстро стирается. — Адам улыбнулся. — Поэтому нам надо пообедать вместе как можно скорее.

Кори тоже улыбнулась и посмотрела на часы.

— Мне пора возвращаться в больницу. — Она встала. — Спасибо за кофе.

Адам тоже встал и тихо произнес:

— Позвоните мне, пожалуйста, миссис Виатт-Видал…

— Я постараюсь научиться звонить… просто так…

И, прежде чем Адам успел что-то сказать, Кори повернулась и решительно пошла к выходу из кафе.

Кори видела во сне двух серых птичек на проселочной дороге. Одна была раздавлена, а другая толкала ее клювом, пытаясь подтолкнуть к обочине. «Посмотри, — сказала Кори, повернувшись к Дэнни. — Она не бросает его даже после смерти, эта маленькая птичка, пытается защитить, хотя уже поздно». «Почему она, а не он? — спросил Дэнни. — Почему ты решила, что мертвая птичка непременно самец?»

Кори так и не смогла ответить на этот вопрос — ни во сне, ни наяву. Она просто знала — и все.

Было семь пятнадцать утра. С тех пор, как они пили кофе с Адамом, прошло почти двадцать четыре часа. Этот тревожный сон она успела увидеть во время коротенького перерыва, когда позволила себе прилечь. Как всегда, когда Кори казалось, что она устала настолько, что сон никогда не придет, она все-таки ненадолго заснула и увидела еще один кошмар — еще один отрывок из многосерийного фильма, в котором были заняты только два актера — она и Дэнни.

Но как бы плохо ни чувствовала себя сейчас Кори, она была рада, что пришла на работу — дома наверняка было бы еще хуже.

Большинство коллег вчера в недоумении поглядывали на Кори, увидев ее на работе. На их лицах было написано сочувствие, но они явно не знали, что сказать. Лишь немногие решились подойти к Кори и пробормотать что-то о Боге, о том, что она должна быть сильной и не стесняться обращаться к ним, если что-нибудь понадобится… Все это было для Кори гораздо лучше, чем получать соболезнующие письма и открытки, в которых люди всегда почему-то считают нужным описывать, как она чувствует себя в теперешнем положении — как ей грустно и одиноко, как невосполнима ее потеря, как безутешно ее горе. Больше всего Кори хотелось, чтобы эти люди перестали изображать ее боль и описывать то, что она должна чувствовать по поводу смерти мужа. К тому же она теперь слишком много знала…

Лотти даже пыталась внушить Кори мысль, что она должна смириться со своим горем. Она поддерживала Кори, но в то же время не забывала напомнить, что местные женоненавистники только и ждут, когда личная трагедия отразится на работе Кори, — это было бы для них еще одним подтверждением того, что женщине не место в хирургии.

Очередное несчастье случилось несколько часов назад. В своей квартире, где-то в Бруклине, недалеко от больницы, молодая девушка, проснувшись, обнаружила грабителя. Ее первой ошибкой стало то, что она села в кровати и закричала. Вторая состояла в том, что она потянулась к телефону. Грабитель перехватил ее руку и вонзил нож в грудь. Благодаря соседям, которые услышали крики и позвонили по телефону 911, девушку доставили в больницу всего через двадцать минут после нападения, причем Кори и ее бригада, предупрежденные заранее, были уже наготове. Пациентка казалась почти безнадежной — были перерезаны шейные вены, не прослушивалось сердце, а кровяное давление было очень низким. Женщина умирала. Мешочек вокруг сердца был наполнен кровью, которая не давала свежей крови проникать в сердце.

Вокруг девушки поднялась обычная в таких случаях кутерьма. Были пущены в ход все основные средства травматологии — подвели воздуховод, сделали искусственное дыхание, взломали грудную клетку. Через десять минут девушку подняли в операционную, где у нее остановилось сердце. Кори, сопровождавшая пациентку из травматологии в операционную, тут же начала прямой массаж сердца, при первом сокращении которого кровь буквально ударила в потолок. Зажав пальцем одно из предсердий, Кори сумела остановить кровь. В это время другой хирург останавливал еще более сильное кровотечение в легком. То, что произошло дальше, стало полным поражением для Кори. Это случилась как раз в тот момент, когда в операционную зашла Лотти из соседнего кабинета, где она только что вправила бедро ребенку.

Решив зашить левое предсердие, Кори обнаружила, что нет под рукой подходящей иглы — обычная игла была слишком маленькой, а большая — слишком толстой. Она взяла большую, опасаясь разрыва мускулов. Пока Кори решала эту проблему, одна из сестер послала ассистента за кровью, а банк крови находился от операционной на расстоянии, равном двум городским кварталам. Служащий банка крови наотрез отказался выдавать ее до тех пор, пока ассистент не заполнит соответствующие формы.

Только минут через двадцать ассистент с кровью наконец вернулся в операционную в полуистерическом состоянии как раз в тот момент, когда сердце пациентки начало наконец сокращаться. С помощью шока девушку удалось вернуть к жизни, вернее, как предпочитала говорить Кори, к состоянию, близкому к смерти. Теперь можно было продолжать операцию. После нескольких переливаний пришлось еще несколько раз применить дефибриллятор. Пациентка наконец начала оживать по-настоящему. Однако вскоре всем стало ясно, что ничто уже не сможет возместить организму этой девушки нанесенного ему ущерба. Всем, кроме Кори, которая, невзирая ни на что, продолжала спасать пациентку. Сама она выглядела при этом почти невменяемой.

— Вливайте в нее всю кровь этой группы, которую только удастся добыть, — настаивала Кори.

— Позволь ей уйти, дорогая, — мягко посоветовала подруге Лотти.

— Это была замечательно проведенная операция, миссис Виатт, — пытался ободрить Кори один из коллег.

— Вы сделали все, что могли, доктор, — вторил ему ассистент.

Обернувшись, Кори выдавила из себя сквозь стиснутые зубы:

— Это вам не теннисный матч, мать вашу…

Лотти подошла вплотную к подруге и притронулась рукой к ее плечу.

— Все бесполезно, Кори, — почти умоляюще произнесла она. — Пациентка практически мертва.

Но Кори не интересовало ничье мнение, она упрямо не хотела взглянуть в глаза действительности.

— Я требую сделать переливание крови, — настаивала она. — Причем немедленно. Давайте шевелитесь, у нас осталось еще семь или восемь бутылок крови.

И все действительно зашевелились, во всяком случае младший персонал — операционная сестра и ассистент. Они принялись прикреплять к капельнице емкости с кровью, которая потекла по резиновым шлангам в вены девушки. Кори продолжала прямой массаж сердца. Периодически она включала дефибриллятор, пытаясь вернуть пациентке жизнь и чувствуя на своих губах вкус собственных слез. Сердце девушки то билось, то переставало, соленые слезы смешивались с соленым потом, градом катившимуся по лицу. Кори была на грани срыва. Наконец в голосе ее начало звучать самое настоящее отчаяние. Лотти стояла рядом и слышала, как та отдает приказы, уже не имеющие никакого смысла. Персонал операционной подчинялся скорее от страха, чем из чувства долга.

— Нет пульса, — объявила медсестра.

— Мы ее потеряли, — подтвердил ассистент.

Лотти снова коснулась руки подруги.

— Кори, пожалуйста, перестань…

Но Кори не интересовало сейчас ничто, кроме девушки на операционном столе.

— Принесите аппарат для сердца и легких, — приказала она, стряхивая руку Лотти. — И подключите ее, как положено. Скорее!

Никто не двигался. Тогда Кори повысила голос.

— Вы что все здесь — глухие?! — закричала она. — Немедленно привезите сюда машину!

— Кориандр, прекрати, — твердо сказала Лотти. — Это абсолютно бессмысленно. Пациентка мертва.

Кори резко повернулась к подруге.

— Это не твоя операционная, Лотти, и твое мнение здесь ничего не значит.

Лотти смущенно отступила. В это время кто-то из младшего персонала спросил, где находится этот самый аппарат для сердца и легких, который требовала Кори. В то же самое время кто-то снова стал объяснять Кори, что все бесполезно. Но Кори была уже в коридоре — она сама толкала машину в сторону операционной.

— Подключайте ее! — почти не дыша, скомандовала Кори. — Ну же, быстро, подключайте!

Через две-три секунды машина была уже в рабочем состоянии, а еще секунд через тридцать к ней подключили пациентку. Кори рывком подвинула к себе табуретку и, опустившись на нее, стала наблюдать за цифрами, показывавшими частоту дыхания, сердцебиения и давления. Она внимательно прислушивалась к шипящему звуку специального насоса, качавшего воздух в легкие девушки. Лотти еще раз попыталась отговорить подругу от бесплодных попыток.

— Кори, тебе все равно не удастся вернуть ее, дай ей спокойно уйти.

— Отстань, — прошептала Кори, не сводя глаз с пациентки.

Но все было действительно бесполезно. Даже машина не могла вернуть угасающую жизнь. Девушка умерла. Как выяснилось чуть позже, ей было двадцать два года, она была студенткой медицинского института и мечтала о том, чтобы работать в отделении травматологии Бруклинской больницы, которая была так близко от ее дома.

Кори все еще была рядом, когда уже мертвую девушку вытаскивали из машины. Никто, даже Лотти, не мог уговорить ее уйти.

— Кори, пожалуйста, — настаивала Лотти. — Позволь мне отвести тебя вниз.

Наконец Кори встала с полными слез глазами и накрыла тело простыней. Она как бы пыталась заслонить собой это безжизненное тело, скрыть его от посторонних глаз. Лотти не оставляла попыток увести подругу.

— Кори, бригаде нужна операционная, — повторяла она.

Наконец Кори молча кивнула ассистенту и медсестре, которые ждали рядом с каталкой, чтобы перевезти тело в морг. Когда Кори вышла наконец из операционной, никто не решился последовать за ней. Глядя прямо перед собой широко открытыми глазами, Кори спустилась вниз, в небольшую комнату для отдыха. Она закрыла за собой дверь, свернулась калачиком на кушетке и разрыдалась — она не плакала так с того самого момента, когда Стэн сообщил ей о смерти Дэнни.

Когда Кори закончила писать отчет, кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказала Кори.

Дверь открылась. Это была Лотти. Вид у нее был встревоженный и озабоченный. Кори заметила, что халат Лотти весь в пятнах — кетчуп плюс какое-то лекарство.

— С тобой все в порядке? — спросила Лотти, внимательно вглядываясь в лицо подруги.

Кори повернулась вместе со стулом в ее сторону.

— Прости меня, — просто сказала она.

Лотти покачала головой.

— Я пришла сюда не за извинениями.

— Садись, — сказала Кори, кивая на стул.

— Конечно, у тебя горе, Кори, — начала та.

— И по поводу чего же я, по-твоему, горюю? — перебила Кори. — По поводу смерти мужа или неудачного супружества? Или того и другого вместе?

— Там, наверху, ты взялась за совершенно безнадежный случай.

— В любом случае я пыталась бы спасти ее до последнего, и смерть Дэнни здесь совершенно ни при чем, — заявила Кори.

— Ты старалась чересчур усердно, Кори.

— Или недостаточно усердно.

— Это уже другой вопрос…

— Тогда не надо связывать то, что случилось наверху, со смертью Дэнни.

— Речь идет вовсе не об этом. А о том, что в твоей голове одно смешалось с другим, и именно это помешало тебе правильно оценить ситуацию.

— Совершенно здоровая молодая девушка проснулась в собственной постели, чтобы заснуть навсегда…

— Что ж, я тебя понимаю. Потерять пациента — это всегда тяжело.

— Не просто потерять пациента — потерять еще одну жизнь.

— Что ж, те же самые чувства испытываешь при виде людей со стреляными ранами, детей с переломанными ногами — да, в общем, со всеми, кто попадает в наше отделение.

— Боюсь, что я больше не смогу ставить правильные диагнозы, — устало произнесла Кориандр.

— Тогда найди в себе силы смириться с ходом вещей и не пытайся изменить то, что ты не можешь изменить.

На глазах Кори появились слезы.

— А ведь раньше я точно знала, когда пора сдаваться, — сказала она. — Помнишь, Лотти, ведь раньше я чувствовала, когда становится бесполезно что-либо делать. А теперь я не смогла уловить этот момент.

Кори махнула рукой перед глазами, словно пытаясь прогнать слезы.

— Он мертв, Кори, и ты должна смириться со своим горем.

— Люди обычно плачут над мертвым телом, наверное, поэтому в цивилизованном мире и существуют похороны. — Кори смотрела на подругу сквозь слезы. — А у меня нет ничего, кроме сомнений.

— Может, ты сама придумала эти сомнения?

— Нет, Лотти. У меня действительно нет ничего, кроме урны с пеплом от останков, не имеющих никакого отношения к Дэнни.

— Могу я что-нибудь для тебя сделать? — спросила Лотти, взяв Кори за руку. — Я очень хочу хоть как-то тебе помочь. Ненавижу людей, которые много говорят о подобных вещах, но я действительно очень этого хочу.

Кори ничего не сказала, просто молча сидела, глядя в стену. С трудом сдерживая слезы, она решила сменить тему:

— Что в отделении?

— Как в отделе женского белья универмага «Блумингдейлз» — никогда не знаешь, кто будет твоим следующим клиентом.

— Вчера было просто ужасно, правда?

— Пойди полюбуйся на четыре новых перелома и поймешь, что сегодня утром еще ужаснее.

— А где же я была, когда их привезли?

— Наверху, в операционной… Их привезли на трех машинах. Наверное, в «скорой» решили, что мы специализируемся на переломах, — сказала Лотти.

Кори хотела что-то ответить, но в этот момент зазвонил телефон. Обе вздрогнули, но Кори первая протянула руку к трубке, знаком попросив Лотти не уходить. Это был Хорхе Видал, который сказал, что не стал бы звонить Кори в больницу, но никак не мог застать ее дома. Он испугался, что не успеет дозвониться до нее, прежде чем уедет по делу в Мексику. В Мексику? По делу? Но ведь дела банка как раз требовали его присутствия в Нью-Йорке! Но дело в том, что Дэнни, оказывается, оставил жене кое-какие деньги на случай, если с ним что-нибудь произойдет.

— Деньги, — недоуменно повторила Кори.

Дэнни все устроил так, продолжал Жорж, что не нужно никакого завещания, чтобы получить эти деньги. Дэнни вообще не оставил завещания, хотя всегда очень серьезно относился к своим обязанностям. Слово это резануло слух Кори. С каких это пор она была для Дэнни одной из обязанностей? Так вот, Дэнни оставил ей миллион долларов наличными, и эти деньги не смогут обложить налогом. Ничего удивительного, что его брат поступил именно так — Дэнни всегда терпеть не мог государственные аудиторские службы с их вечной волокитой. По той же самой причине — чтобы избежать бюрократической волокиты — Хорхе приказал срочно кремировать останки брата…

Ничего удивительного… Кори и не была удивлена — она была в самом настоящем шоке. Тем более что Дэнни никогда не обсуждал с ней никаких денежных вопросов и уж тем более вопрос завещания.

— Миллион долларов, — вслух произнесла Кори.

И тут же на Хорхе обрушился миллион вопросов.

Откуда эти деньги? Где они сейчас? Где Дэнни держал их раньше и как долго? Что ей теперь делать с этими деньгами и как они, кстати, попали к Хорхе?

Кори никак не могла опомниться — все это выглядело совершенно неправдоподобно.

Жорж пообещал связаться с ней через несколько дней, еще до своего отъезда или недели через две, после того как вернется из Мексики.

Повесив трубку, Кори повернулась к Лотти.

— Это был мой деверь.

— Миллион долларов, — завороженно повторила Лотти, слышавшая весь разговор.

— Дэнни оставил мне эти деньги наличными. Ты можешь в такое поверить?

— А ты?

— Но зачем Хорхе стал бы все это придумывать?

— Понятия не имею.

— Вот и мне ничего не приходит в голову.

— Что ж, благодаря этим деньгам ты сможешь остаться в своей квартире…

— Да нет, это означает всего лишь, что я смогу переехать спокойно. Ты и представить себе не можешь, сколько неоплаченных счетов осталось после Дэнни.

— Все равно фантастика, — по-прежнему изумленно прошептала Лотти. — Миллион долларов…

Кори вопросительно посмотрела на подругу.

— Не понимаю, почему Дэнни пришла в голову такая идея.

Лотти встала.

— Я никак не могу все это осознать, — медленно произнесла она.

— Я тоже, — призналась Кориандр.

— И что же ты теперь будешь делать?

Кори покачала головой.

— Для начала необходимо как-то переварить эту новость. Только потом я смогу думать, что делать.

Она взглянула на часы. Было начало четвертого.

— Сколько тебе еще дежурить? — спросила она.

— До шести.

— Тогда иди, не жди меня. Я догоню тебя. Мне надо позвонить.

Открывая дверь, Лотти снова медленно повторила:

— Миллион долларов…

Как только за Лотти закрылась дверь, Кори сняла телефонную трубку и набрала номер Адама Сингера. Ей пришлось поговорить с телефонисткой на коммутаторе, потом с секретаршей, и только после этого она услышала голос Адама.

— Что случилось? — взволнованно спросил он.

— А почему вы решили, что что-то случилось?

— Потому что прошло слишком мало времени с момента нашей последней встречи, чтобы вы позвонили мне просто так.

— Действительно произошло кое-что весьма необычное, — начала было Кори, но тут же решила, что не стоит говорить об этом по телефону. — Могу я приехать к вам на работу, чтобы поговорить? Или встретимся где-нибудь еще?

— Конечно, в любое время, удобное для вас.

— Сегодня я, видимо, освобожусь довольно поздно. Так что, пожалуй, лучше завтра.

— Я буду очень беспокоиться, если вы хотя бы не намекнете, о чем идет речь.

Посомневавшись несколько секунд, Кори сказала:

— Помните, вы спросили меня тогда, в Мексике, что я получу после смерти мужа.

— Да. А вы ответили, что никогда не обсуждали с ним этот вопрос.

— Что ж, я оказалась не права.

— Что вы хотите этим сказать? Что вы все-таки беседовали с мужем о наследстве?

— Нет, я сейчас не об этом. Дело в том, что мой муж, видимо, задумывался об этом, не ставя меня в известность. Он действительно отдал на этот счет кое-какие распоряжения…

Адам решил взять быка за рога.

— Сколько? — прямо спросил он.

— Миллион долларов, — ответила Кори. — Наличными.

Ничего себе!

— Как вы узнали об этом? — спросил Адам, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения.

— Об этом я и предпочитала бы поговорить с вами лично, а не по телефону.

— Не хотите сегодня со мной поужинать?

— С удовольствием, — согласилась Кори.

— Тогда я за вами заеду.

— А вам это удобно?

— Скажите только, когда вы освободитесь.

— Около девяти.

— Ваша машина стоит рядом с больницей?

— Да.

— Тогда я не стану брать свою — поедем на вашей.

— Хорошо, — согласилась Кори и добавила после паузы. — И спасибо вам, Адам.

Кори надела на шею стетоскоп, проверила содержимое нагрудного кармана, где лежали обычно маленький электрический фонарик и несколько ручек, поправила на груди табличку со своим именем и отправилась в смотровую продолжать дежурство. Обед. Завтрак. Она могла повернуть свои отношения с Адамом Сингером так, как ей захочется. Оставалось только выбрать. А это было не так-то просто — как-никак Адам был следователем окружной прокуратуры, а Кори — женой одного из подозреваемых по делу, которое он вел. Или вдовой…

После разговора с Кори Адам несколько секунд обдумывал сложившуюся ситуацию. С точки зрения обычного человека, он ведет себя как дурак — лезет из кожи вон, чтобы доказать, что муж Кори жив. Ситуация запутывалась все больше. Адам точно знал только одно — он снова испытывает давно забытые чувства, которые ассоциировались теперь с Кориандр. Адам представил, как это будет…

Они, конечно, выедут из госпиталя не в девять, а в девять тридцать. В десять тридцать они будут на той стороне Бруклинского моста, где-нибудь возле Чайнатауна, где, скорее всего, и пообедают в одном из небольших ресторанчиков. «Миллион долларов», — продолжали вертеться в голове Адама слова Кориандр. Нет никаких сомнений, что это — именно тот миллион, который получил Дэнни Видал по необеспеченным чекам Фернандо Стампы. Дело это состряпано с такой дерзостью, что в это трудно было поверить.

Адам не сказал Кори, что ее отец звонил ему вчера из Вашингтона, чтобы договориться о встрече в Нью-Йорке, где он будет проездом. Примерно через час Палмер Виатт появится у него в кабинете. Кори, конечно, знала, что отец должен лететь сегодня в Буэнос-Айрес через Нью-Йорк, но мистер Виатт попросил Сингера ничего не говорить дочери об их встрече. Конечно, Кори знала, что он будет сегодня в Нью-Йорке по пути в Буэнос-Айрес, но ей лучше было не знать об их разговоре. То, что собирался сообщить Адаму Палмер Виатт, наверняка поможет следствию. Но, видимо, это было что-то такое, что могло сделать его дочь еще более несчастной. Адам согласился — действительно, зачем причинять Кори лишнюю боль. Звонок Палмера Виатта был очень кстати — Адам и сам собирался допросить его.

Сейчас, в ожидании отца, Адам старался поменьше думать о дочери.

13

Палмер Виатт выглядел загорелым и отдохнувшим. Сегодня на нем были брюки цвета хаки, голубая рубашка и синий льняной пиджак, но Палмер выглядел в этом наряде так, словно был одет в смокинг.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказал мистер Виатт, пожимая руку Адаму.

— А я рад, что получил возможность поговорить с вами до того, как вы вернетесь в Аргентину, — сказал Адам, жестом приглашая своего гостя сесть на диван. — Хотите кофе?

— Лучше немного воды, — ответил Палмер, окидывая взглядом беспорядок, царящий в кабинете Адама Сингера. Усевшись поудобнее, он сразу перешел к делу. — Надеюсь, мистер Сингер, вы намерены сдержать свое слово и не обсуждать этот разговор с моей дочерью.

Адам принес два бокала и две бутылки минеральной воды, которые достал из небольшого холодильника, стоявшего в углу кабинета, поставил все это на журнальный столик и уселся напротив Палмера.

— Я бы предпочел, чтобы вы предоставили мне это решать… — ответил он.

— Кориандр столько пережила…

— Да, но она намного сильнее, чем вы думаете.

— Думаю, я все же знаю свою дочь лучше, чем вы, мистер Сингер. На ее долю выпало достаточно горя, с которым ей еще предстоит справиться. Мне не хотелось бы усугублять его, заставляя Кори возвращаться в прошлое…

— А что если я пообещаю вам ничего не предпринимать, не посоветовавшись предварительно с вами?

Палмер кивнул.

— Я люблю свою дочь. И нахожусь сейчас в очень сложном положении. Я уже не в первый раз оказываюсь в щекотливом положении, когда речь идет о Кори и ее муже.

— Почему бы вам не начать с самого начала?

Палмер откинулся на спинку дивана.

— Одной из причин, из-за которой, будучи послом, я так стремился сохранить хорошие отношения с хунтой, была возможность обеспечить таким образом безопасность Кори. Однако я не сумел ее уберечь. Это были тяжелые времена для Аргентины, ужасные времена.

— Меня очень удивляет одна вещь: как вам удалось остаться послом в Буэнос-Айресе после того, как сменилось американское правительство.

— Если предположить, что кто-то из членов правительства может стать незаменимым, то я сделал все, чтобы оказаться именно таким человеком. Я буквально забросал Вашингтон отчетами, из которых ясно следовало, что назначение другого посла нанесет непоправимый ущерб отношениям Америки с хунтой. Во всяком случае, я умел поддерживать диалог…

— Так, значит, вы все-таки хотели остаться не только из-за дочери?

— Ситуация была очень двусмысленной.

— В каком смысле?

— Пока я оставался послом, Кори была в безопасности, а Дэнни, появление которого в ее жизни я никогда не одобрял, защищал ее от монтанерос и постоянной угрозы похищения.

— А вы никогда не думали, что Кори может оказаться замешанной в его дела?

— Я беспокоился бы в любом случае — даже если бы она не связалась с Дэнни Видалом. В то время многие молодые люди мечтали сделать хоть что-нибудь против хунты. Что же касается нашей семьи, то нам гораздо больше, чем хунты, следовало опасаться монтанерос. Им вечно требовались деньги, и они всегда готовы были устроить что-нибудь зрелищное, чтобы взбудоражить общественность и побольше заработать.

— Именно это и привлекло Кори к Дэнни Видалу — он умел устраивать зрелища? — Вопрос этот не давал Адаму покоя уже несколько дней. — Дэнни был старше, к тому же он был очень привлекателен внешне. Возможно, вы знаете: он был профессором в университете Кори и своего рода героем студенческого движения. Юноши ее возраста выглядели по сравнению с Дэнни просто детьми. Дэнни был мужчиной, который не просто говорил о том, как избавиться от хунты, он многое для этого делал.

— Судя по вашим словам, вы с ним не слишком расходились во взглядах.

Палмер едва заметно улыбнулся.

— Когда речь идет о дипломатии, не существует черного и белого цветов… Но я никогда не одобрял методов Дэнни.

— Жестокость?

Палмер кивнул.

— Я жил в постоянном страхе, что кто-нибудь решит убить Дэнни Видала в тот момент, когда рядом с ним будет Кори, и ее тоже случайно убьют.

— А чего вы боитесь сейчас?

— Я пришел сюда не потому, что чего-то боюсь. У меня есть информация о Дэнни Видале, которая, возможно, вам поможет. Видите ли, мистер Сингер, Дэнни Видал — убийца.

— Вы имеете в виду взрыв самолета…

— Нет, это совсем другая история. Я говорю об убийстве, которое он совершил в Аргентине.

— Если вспомнить, чем он там занимался, на его совести должно быть не одно убийство…

— Я говорю об особом преступлении, — последовала пауза. — Дэнни Видал убил консула Соединенных Штатов в Кордове. Человека, который был моим учителем, который уже занимал этот пост в пятьдесят пятом году, когда я в первый раз приехал в Аргентину, будучи зеленым юнцом.

Палмер взял конверт, который положил перед собой на стол в самом начале разговора, и протянул его Адаму. В конверте был документ Верховного суда с гербовой печатью США в верхнем левом углу. Адам молча начал читать его. Это было требование Верховного суда Соединенных Штатов о выдаче нескольких человек, проживающих в Буэнос-Айресе и являющихся членами организации монтанерос. Все они обвинялись в похищении и убийстве Мэттью Джонсона, почетного консула США в Кордове. Прежде чем перевернуть страницу и дочитать документ, Адам внимательно посмотрел на Виатта.

Двенадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят седьмого года разыскиваемые ворвались в кабинет Джонсона и взяли его в заложники. Все стены кабинета они расписали с помощью пульверизатора антиамериканскими лозунгами. Свою жертву они затолкали в машину марки «пежо-303», стоявшую у подъезда. Позже в «сводке военных действий» монтанерос обвинили его в том, что он — «прямой представитель интересов янки в нашей провинции». Джонсона приговаривали к смертной казни через расстрел. В дополнительном заявлении монтанерос сообщили, что приговор будет «смягчен», если до девятнадцати часов тринадцатого ноября хунта представит доказательства, что пятеро «пропавших без вести» членов организации монтанерос живы. Прежде чем дочитать до конца, Адам еще раз посмотрел на Палмера Виатта. Дальше шла ксерокопия написанного от руки письма Джонсона американскому послу в Буэнос-Айресе.

«Дорогой Палмер,

Я знаю, что ты обладаешь достаточной властью, чтобы убедить правительство Аргентины выполнить требования монтанерос. Если эти пропавшие без вести члены организации живы, пожалуйста, употреби все свое влияние, чтобы их доставили в назначенное время к назначенному месту».

Адам закончил читать.

— Вы выполнили его просьбу? — спросил он.

— У меня были связаны руки, — тихо произнес Палмер. — Я ничего не мог сделать. Если бы я сделал так, как просил Джонсон, то это скомпрометировало бы хунту: они выглядели бы после этого игрушкой в руках Соединенных Штатов. А вы должны понимать, как боялся я сделать что-нибудь, способное разозлить хунту и повредить моей дочери.

— Но в требовании о выдаче нет имени Дэнни Видала.

— Его нет там потому, что правительству показалось более легкой задачей добиться выдачи двоих других преступников, принимавших участие в убийстве. К тому времени, как окончательно прояснились все обстоятельства этого дела, Дэнни уже был на Кубе. Но на самом деле именно он убил выстрелом в голову Мэттью Джонсона.

— Откуда вы это знаете?

— Потому что позже он сам рассказывал об этом.

— Кому?

— Он говорил об этом человеку по имени Маккинли Свейзи.

— Я никак не пойму две вещи, — сказал Адам. — Во-первых, кто такой Маккинли Свейзи. А во-вторых, как вам удалось подслушать их разговор.

Виатт вздохнул.

— Хунта установила подслушивающие устройства в конспиративной квартире монтанерос в Ла Бока и в кабинете Дэнни в университете Кордовы. Я узнал содержание этого разговора благодаря тому, что у меня были связи в правительстве. Я получал копии каждой пленки, имевшей то или иное отношение к Кори. — Лицо Палмера исказила боль. — Это было отвратительно — на пленке, где говорилось об убийстве Мэттью Джонсона, было, кроме этого, много таких вещей, о которых мне лучше было никогда не слышать.

— Что вы имеете в виду?

Виатт снова вздохнул.

— Я знал, что моя дочь любит этого человека. Но одно дело просто сознавать этот факт и совсем другое — услышать. В ту ночь, когда Дэнни говорил об убийстве Мэттью Джонсона, он ночевал в доме в Ла Бока. Кори тогда как раз пошла потанцевать в клуб со своим другом, где его схватили сотрудники секретной полиции. Кори побежала к Дэнни Видалу, а потом они оба отправились в посольство. Они хотели, чтобы я вытащил этого парня из тюрьмы.

— Эрнандо…

— Она говорила вам?

— Кори до сих пор считает, что это ее вина…

— Я не мог ничего сделать…

— А Кори знала об убийстве Мэттью Джонсона?

— Об этом писали во всех газетах, и, конечно же, Кори знала, что Джонсон — мой близкий друг.

— А она догадывалась, что убил его именно Дэнни Видал?

— Насколько я знаю, нет. Во всяком случае, на той пленке не было ничего такого, что позволило бы это предположить.

— У вас есть эта пленка? — осторожно спросил Адам.

Палмер молча полез в карман пиджака и вынул кассету. Он несколько секунд подержал ее в руке, прежде чем протянуть Адаму.

— Вот она.

Потом они снова заговорили о правлении хунты в Аргентине. Адам уже знал достаточно, но ему интересно было послушать мнение Палмера о тех же событиях. Когда Палмер закончил свой рассказ, Адам попросил:

— Давайте снова вернемся к Свейзи.

— Свейзи был одним из лидеров монтанерос. Он всегда был близок, да и сейчас очень близок к Фиделю Кастро. Это Свейзи вовлек Дэнни в движение монтанерос, и он же устроил так, что Дэнни возглавил банк «Кредито де ла Плата». А после закрытия банка он был вместе с Дэнни на Кубе.

— А вам не кажется, что Свейзи может быть связан с Дэнни до сих пор и что хищения из банка «Интер федерейтед» тоже связаны с ним?

— Я понимаю, что все это лишь мои домыслы, но я думаю именно так.

— Но какие мотивы могут быть у них теперь, когда хунта давно уже свергнута, а коммунистические идеи во всем мире уже никому не нужны?

— Не забывайте, что Свейзи тесно связан с Фиделем, а на Кубе коммунизм еще очень нужен. Но как знать, может, все это и не имеет никакого отношения к политике. В конце концов, пятьдесят миллионов — достаточно большие деньги, чтобы заставить человека забыть о своих идеях и преданности революции. — Палмер глотнул воды. — Но меня не покидает еще одна мысль…

— Какая именно?

— Дело в том, что Свейзи — признанный специалист по взрывам самолетов с помощью альтиметрических бомб.

— А вот это, господин посол, самое важное, что вы сообщили мне сегодня. — Адам улыбнулся. — Расскажите же мне поподробнее об этом Свейзи.

Палмер передал Адаму несколько отчетов ФБР и министерства юстиции, а также фотографии Свейзи в разные периоды его жизни и кратко рассказал о деятельности его во Вьетнаме, о взрывах, устроенных им с помощью альтиметрических бомб. Что ж, теперь у Адама была по крайней мере конкретная информация, а не слухи, на которые приходилось ориентироваться раньше. Когда Адам изучал фотографии, лицо лысого человека с блестящими черными глазами показалось ему почему-то знакомым. Наконец Адам понял, что Свейзи напоминает ему того самого человека, описанного Фрицем Лакинбиллом, который выкупил у крестьян на месте катастрофы обломки «черного ящика». Адам решил ничего не говорить об этом Палмеру Виатту. Вместо этого он спросил:

— Вы ознакомились с отчетом о происшествии, составленным мексиканскими властями?

— Правды там столько же, — сказал Палмер, — сколько в предвыборных обещаниях политиков. Кому-то хорошо заплатили за этот отчет.

— А вы случайно не знаете кому?

— Если бы я расследовал это дело, то в первую очередь обратил бы внимание на последнее место, где видели самолет, то есть на аэропорт Акапулько.

Именно там уже вели расследование люди из прокуратуры. А теперь, когда у Адама есть фотографии Маккинли Свейзи, дело упрощалось.

— Если то, что вы говорите, правда, то Дэнни Видал напрямую замешан в убийстве двух летчиков.

— И того, кто был в третьей емкости на столе в морге, — добавил Палмер Виатт.

— Я тоже думал об этом, — сказал Адам.

— Кто-то, кто почему-то съехал с дороги на грузовике.

— Или же ему помогли свернуть прямо в овраг.

— Мне кажется, что во всем этом замешан Дэнни.

Адама беспокоил еще один вопрос.

— Вы знаете, что ваша дочь ждет ребенка?

— Конечно, — тихо ответил Палмер.

— И это ничего не меняет?

Палмер заговорил, тщательно подбирая каждое слово:

— В вашей религии есть одна замечательная традиция, мистер Сингер. Ребенок автоматически наследует национальность матери, поскольку никогда нет и не может быть никаких сомнений в том, кто его мать.

Адам хотел спросить, как Палмер узнал, что он еврей, но он решил, что сейчас у них есть более важные темы для обсуждения.

— Вы предполагаете, что отец этого ребенка не Видал?

— Конечно, нет. Я говорю лишь о том, что этот ребенок принадлежит моей дочери. Это ребенок Кори, мой внук, а остальное не имеет для меня значения.

Они еще поговорили о Маккинли Свейзи, об увлечении Кори Дэнни Видалом. Палмер объявил, что у него назначена на сегодня еще одна встреча. Они пообещали держать друг друга в курсе событий. Адам проводил посла до дверей. Уже стоя на пороге, Палмер обернулся и тихо сказал:

— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы вы понимали: этот ребенок — настоящий подарок судьбы, новое начало всех нас…

Когда Палмер ушел, Адам сел за стол и попытался сосредоточиться на документах и фотографиях, оставленных ему Виаттом. Однако вместо этого его не покидали мысли о Кори и беспокойство из-за невыясненных вопросов, связанных с Дэнни Видалом. Более того, в ушах продолжали звучать последние слова Палмера, и Адам все яснее понимал, как сильно ему хочется быть тем человеком, который предложит это самое новое начало Кори и ее ребенку.

14

Передвижной киоск стоял у обочины дороги, ведущей к отделению «скорой помощи». Люди, ждавшие известий о своих близких, готовы были купить здесь все, что угодно, — от батареек и шоколада до кофе и сандвичей. Такси остановилось прямо перед вывеской «Бруклинская больница — отделение скорой помощи».

Пока Адам доставал деньги, таксист сказал:

— Это же надо — приехать сюда среди ночи, если только ты не помираешь. Зато в этом случае это контора что надо. У меня так и записано на путевом листе: «Если меня подстрелят, отвезите прямо в травматологию Бруклинской больницы, там воскресят и мертвого».

Адам усмехнулся, отсчитывая щедрые чаевые.

— Вы доктор? — спросил тот.

Адам покачал головой.

— Но вы не коп, — продолжал водитель. — Я всегда это точно знаю по чаевым.

Адам ничего не ответил — он был не в настроении. Пройдя через несколько автоматических дверей, он оказался в отделении «скорой помощи». Здесь сильно пахло хвойной дезинфекционной жидкостью. На часах, висевших над головой, было почти девять. Проходя по коридорам, Адам заметил, что здесь, как и в прошлый раз, полно народу, хотя никого, чья жизнь находилась бы в опасности, не было видно. Длинные коридоры были покрыты отполированным линолеумом. Стены тоже выглядели так, словно их недавно мыли. То и дело ему попадались сильно вооруженные охранники, которые сидели на деревянных табуретках за деревянными конторками. Адама несколько удивило то, что охранники не обратили на него ни малейшего внимания, не попросив даже предъявить документы.

Количество вооруженных полицейских увеличивалось с каждым шагом, и Адам понял, что приближается к отделению травматологии. Друзья, родственники пострадавших, а возможно, и просто любопытные стояли вдоль стен, курили, пили кофе и тихо переговаривались. На раздвижных стеклянных дверях было написано по-английски и по-испански, что дальше можно проходить только медицинскому персоналу.

За дверями был самый настоящий бедлам — в коридоре стояли каталки с пациентами перед переполненными перевязочными, рядом крутились медсестры и полицейские в форме и в штатском. Фельдшеры пытались успокоить тех, кто был в сознании и у кого хватало сил плакать и кричать. Несколько медсестер пытались перекричать всю эту какофонию. Адам не знал, как лучше поступить: войти внутрь или попросить кого-нибудь передать Кори, что он ее ждет. В этот момент в коридоре появилась женщина в хирургическом халате — ее лицо показалось Адаму знакомым.

— Извините, пожалуйста, — окликнул ее Адам. — Я ищу доктора Виатт.

Женщина остановилась.

— Вы из окружной прокуратуры, — сказала она. — Не помните меня?

— Ну конечно, — вспомнил он. — Мы говорили с вами, когда я приходил сюда первый раз.

Все это было всего три недели назад, а Адаму казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

Женщина представилась:

— Я — Лотти Брюнер. — Пройдя вперед, Лотти распахнула перед Адамом дверь. — Кори сказала, что вы придете. Она немного задерживается — у нас сегодня несколько тяжелых пациентов.

— Не останавливайтесь, продолжайте двигаться, — посоветовала ему Лотти, быстро лавируя среди каталок с пострадавшими. Адам молча следовал за ней. Совсем рядом промелькнула Кори, склонившаяся над каталкой в одной из перевязочных. Волосы Кори были собраны в пучок, и на ней были очки.

— Хотите кофе? — предложила Лотти, впуская его в длинную узкую комнату. На столе, видневшемся в одном конце комнаты, стоял кофейник и несколько тарелок с пончиками. В другом конце стоял холодильник, а над ним висела доска из пробкового дерева с приколотыми к ней меню нескольких китайских ресторанов, где продавали сандвичи.

— Спасибо, — сказал Адам.

— Не бойтесь сказать что-нибудь, если вас слишком поразит увиденное, — посоветовала Лотти, наливая кофе и показывая в сторону смотровой. — Все это должно быть настоящим потрясением для того, кто здесь впервые.

— Со мной уже все в порядке, но… — покачал головой Адам, — все это совершенно неправдоподобно.

Это было не просто неправдоподобно — это выглядело почти сюрреалистически: все эти каталки, залитые кровью полы, кровь на простынях, на бинтах, в спешке наложенных в машине «скорой помощи» по дороге в больницу. Капельницы, введенные в вены, шины, наложенные на шеи, которые, возможно, сломаны, резиновые распорки, вставленные между переломанными ногами, чтобы зафиксировать положение костей, пока рентген не подтвердит диагноз.

— По-моему, не стоит даже пытаться предложить вам пончик, — сказала Лотти.

— Лучше не надо, — выговорил Адам. — Предпочитаю ограничиться кофе.

Лотти села, жестом показав на стул.

— Мне даже трудно видеть все это вашими глазами, — сказала она. — Тот, кто здесь работает, со временем утрачивает остроту ощущений.

— И вам всегда приходится работать в таком режиме?

— Не всегда. Но обычно как раз в тот самый момент, когда начинает казаться, что стало немного полегче, что-нибудь случается и все начинается сначала.

Лотти откусила пончик.

— Но здесь ведь, кажется, работает много женщин.

Лотти улыбнулась.

— Наверное потому, что это самая неблагодарная работа. Мы спасаем своих пациентов для того, чтобы их отвезли наверх, к хирургам, а оттуда их перевозят в терапию. А семья и знакомые ждут обычно наверху, чтобы поблагодарить последнего врача, с которым имел дело пациент, то есть на нашу долю ничего не достается…

— Почему же вы занимаетесь этим?

— Лично я потому, что такая работа не оставляет времени, чтобы задуматься о чем-нибудь еще.

— А Кори?

— Вам лучше спросить у нее.

— Вы давно ее знаете?

— Мы встретились в этой больнице восемь лет назад.

— А вы хорошо знали ее мужа? — А что еще, черт возьми, он должен был спросить?

— Я виделась с ним всего несколько раз.

— Насколько я понимаю, они были счастливой парой, — сказал Адам, чтобы услышать подтверждение тому, во что ему вовсе не хотелось верить.

— Разумеется, Кори старательно убеждала себя, что это действительно так, — ответила Лотти.

— То есть, по-вашему, их брак был неудачным. — Адам постарался, чтобы голос его звучал как можно более равнодушно.

Лотти слегка нагнулась вперед.

— Что вы хотите от меня услышать? Что он был типичным латиноамериканцем — деспотом и тираном? Что дурно обращался с Кори или же что он был самым любящим мужем на свете, и они были самой счастливой супружеской парой, какую мне только приходилось видеть?

Адама немного удивил не совсем почтительный тон Лотти.

— Ну и как же было на самом деле? — поинтересовался он.

— Чуть больше трех лет назад, когда Кори зашла ко мне и сказала, что выходит замуж, она плакала в течение всего разговора. Она никак не могла остановиться. Мне было тогда очень интересно, в чем же причина этих слез…

— И вы спросили ее?

— Если верить Кори, она плакала от счастья.

— А вы ей поверили?

— Нет.

— И сказали ей об этом?

— Конечно, нет.

— Почему?

— Она все равно не стала бы ничего слушать. У Кори были свои причины выйти замуж за этого человека.

— Вы, наверное, даже не намекнете, какие именно? — Довольно глупо с его стороны выслушивать снова и снова одно и то же.

Лотти внимательно посмотрела на Адама.

— У меня всегда было такое чувство, что Кори знает: ее брак не продлится долго.

— Но зачем же браться за дело, если даже не можешь заставить себя поверить в успех?

— Вы, наверное, шутите… Большинство людей делают то, что делают, вовсе не будучи уверены в успехе, а брак, пожалуй, такая вещь, где меньше всего можно быть уверенным в чем-либо. Ведь тут имеешь дело не просто с неизвестной, а с непредсказуемой величиной.

— Мне кажется, их связали какие-то отношения гораздо раньше…

— Значит, вам все известно.

Адам кивнул.

— Но хотелось бы услышать обо всем с вашей точки зрения.

Лотти заговорила с таким видом, точно повторяла давно заученные фразы.

— Все было очень просто: Кори и Дэнни были вместе десять лет назад, он бросил ее, а потом неожиданно объявился здесь, в Нью-Йорке, и захотел начать все сначала. — Лотти пожала плечами. — Реванш — мечта любой женщины.

— Он любил Кори?

— Как могу я ответить на этот вопрос?

— Он хотя бы казался счастливым рядом с ней?

— Когда я видела Дэнни Видала, больше всего он выглядел нервным.

— Как вы думаете, он мертв?

— Я, пожалуй, скажу так: я надеюсь, что он мертв. Только поймите меня правильно: не то что бы я желаю смерти Дэнни — впрочем, от наших пожеланий никто не умирает и не выздоравливает. Но если Дэнни жив и вам удастся его найти, не знаю, как справится со всем этим Кори.

— А почему вы даете мне такие откровенные ответы?

— Потому что вы задаете весьма откровенные вопросы.

— Это не объяснение.

— Я очень волнуюсь за Кори, — тихо сказала Лотти. — И от души надеюсь, что в зале суда вы умеете надевать маску.

— Что вы имеете в виду?

— Когда вы вошли сюда, все чувства были написаны у вас на лице.

— Может, это простая забота о ближних?

— То, что я увидела, не ограничивается простой заботой о ближнем, — мудро заметила Лотти. — И не пытайтесь отрицать это, потому что когда речь идет о чужих жизнях, я непревзойденный специалист.

Оба поняли, что разговор их дошел до той точки, когда осторожность мешает продолжать отвечать на вопросы, а чувство такта — продолжать их задавать.

Лотти встала и выбросила в мусорную корзину стаканчики из-под кофе.

— Хотите пройти посмотреть, как мы пытаемся исправлять ошибки Господа Бога?

— То есть увидеть, как работает Кори?

Лотти улыбнулась.

— Идите за мной, — сказала она, направляясь в смотровую.

Кори выглядела напряженной до предела, но во взгляде ее чувствовался металл. Она переходила от кровати к кровати, отдавая указания персоналу и ласково разговаривая с пациентами. Тон ее менялся при этом от откровенно злобного до устало-спокойного. Когда Лотти и Адам вошли в палату, Кори как раз закончила осматривать пешеходов, сбитых водителем, и приступила к осмотру молодого человека с совершенно безумными глазами. Лотти и Адам подошли к Кори сзади довольно близко, так что им слышен был ее диалог с пациентом, но сами постарались не привлекать ее внимания.

Пациента терзали боли настолько сильные, что он даже упал, корчась, на пол, откуда его подняли двое санитаров и снова уложили на кровать.

Несколько раз попытавшись начать осмотр больного, Кори наконец сказала:

— Покажите на то место, где болит больше всего.

И он показал практически все тело.

— В шее, док, и в горле ужасно жжет. Грудь как будто режут ножом, в плече стреляет, а мозги вот-вот полезут из головы наружу. Я не могу больше терпеть, док, я умираю, у меня отнимается левая нога. Дайте мне что-нибудь от боли…

— Откройте рот, — потребовала Кори. — Я ничего не вижу.

— Это там, глубже, доктор, посмотрите еще. Как будто бы я проглотил стекло, и там, внутри, кровь. Я чувствую вкус крови.

— Вам уже сделали просвечивание и рентген грудной клетки. Сдать кровь вы отказываетесь…

— Мне так больно, док…

— Я не понимаю, как это произошло.

— На работе, док.

— Он говорит, что ел печенье, и в нем оказалось стекло, — пояснила медсестра.

— На работе? — переспросила Кори.

— Я работаю на фабрике печенья «Капитан Чиппо», — простонал больной. — И в одном печенье оказалось это проклятое стекло.

Что ж, этот оказался намного изобретательнее других — придумал не только особый вид боли, но и травму, которая позволит ему получить компенсацию. И тут в Кори закралось подозрение.

— Если бы вам надо было решать самому, как по-вашему, что могло бы унять боль?

Мужчина затравленно огляделся вокруг.

— Морфин!

Именно этого и ожидала Кори.

— Дайте ему две дозы тайленола-три и выпишите рецепт еще на шесть.

Реакция пациента тоже была вполне предсказуема.

— Да что вы, черт возьми, за врач? — взревел он. — Тайленол-три не уймет мою боль, мне нужно что-нибудь посильнее, ты, чертова сука!

Кори и бровью не повела.

— Сегодня я выписываю тайленол-три. Хотите берите, не хотите — нет.

— Черт бы тебя побрал, — продолжал реветь пациент. — Что за поганая у вас тут больница! Я подам в суд. Что за чертова врачиха! Ты вообще не врач, а шарлатан.

Он кричал до тех пор, когда к нему не подошли охранники. Пока Кори запретила им вмешиваться.

— Вы можете принимать лекарство, а можете не принимать, но если хотите лекарства посильнее, придется сначала сделать анализ крови.

— Давайте, давайте, — заскулил парень, явно напуганный видом двух дюжих охранников, стоявших рядом с Кори. — Вы такая симпатичная женщина.

— Вот это правильно, а симпатичные женщины не выписывают наркотики.

— Чтоб тебе сквозь землю провалиться, доктор Шарлатан, — снова заорал парень.

Кори как раз хотела перейти к следующему пациенту, когда заметила Адама и Лотти.

— Давно вы здесь стоите? — спросила она.

— Достаточно давно, чтобы решить никогда больше не есть печенье «Капитан Чиппо», — ответил Адам. Усталая, с кругами под глазами и сдвинутыми на лоб очками, Кори казалась Адаму еще более привлекательной.

Лотти пожала плечами.

— Я объяснила мистеру Сингеру, что сегодня у нас особенно тяжелое дежурство.

— Боюсь, что мне придется пробыть здесь еще около получаса, — извинилась Кори. — Вы не торопитесь?

— Нет, если вы разрешите мне остаться рядом.

Кори вопросительно взглянула на Лотти.

— Как ты думаешь?

— Что ж, если он и упадет в обморок, здесь самое место для оказания помощи.

Кори улыбнулась.

— А вы собираетесь падать в обморок?

Адам оглянулся.

— По крайней мере не раньше, чем появится свободная койка.

Кори снова улыбнулась и опять посмотрела на Лотти.

— Надеюсь, ты пойдешь домой, пока тебя не впрягли здесь во что-нибудь еще.

— Я только хотела проводить к тебе посетителя, — сказала Лотти, протягивая руку Адаму. — Позаботьтесь о ней, — добавила она, кивая в сторону Кори, которая была уже в другом конце смотровой. Они обменялись понимающими взглядами.

— Хорошо, — сказал Адам и пошел к Кори. Она едва заметно кивнула ему, показывая куда-то в сторону носилок и снимая карточку, привязанную к металлическим прутьям кровати. Одновременно Кори разговаривала с врачом, который перечислял полученные пациентом травмы, и с полицейским, стоявшим рядом. Это было настоящее изнасилование. Врач, которого недолюбливала Кори, был довольно высокомерным молодым человеком. У него была дурацкая привычка беседовать с пациентами на совершенно непонятном медицинском жаргоне, а с женщинами — на весьма недвусмысленном языке дешевого флирта.

— Жертва болталась в районе Проспект-парка, — объяснял он.

Кори подошла поближе, чтобы проверить трубку, ведущую к одной из вен на руке пациентки.

— Она поступила в сознании?

— Да уж. Ее даже пришлось усмирять.

— Травмы тяжелые?

— Как было написано в карточке, «практически не идет на контакт».

— Послушайте, док, — вмешался полицейский. — У нас таких сегодня трое или четверо, вы ведь знаете.

— И каждая отличается от других, и вы это тоже знаете. Поэтому я должна с ней разобраться. — Кори повернулась к врачу. — Что значит — «практически не идет на контакт»?

— Судя по следам на руках и нарывам под языком, она наркоманка, а наркоманы, как правило, «практически не идут на контакт».

— А разве это имеет значение в случае с изнасилованием? — спросила Кори.

— Важно, видимо, то, что у нее продвинутая стадия гонореи.

Кори сделала пометку в карточке.

— Не вижу связи, доктор, — сказала она.

— По-моему, это отчасти оправдывает насильника.

— Если я правильно поняла, то вы считаете, что насильник проверяет жертву на венерологические заболевания, прежде чем напасть, и эту женщину изнасиловали в наказание за то, что у нее обнаружили гонорею?

Полицейский засмеялся, а врач покраснел.

— Гонорея — проститутка, проститутка — наркоманка, но мы ведь все знаем из статистических отчетов, что у людей такого сорта свои понятия о том, что такое изнасилование.

Кори чуть не рассмеялась во весь голос.

— И как же прикажете это называть? Среднестатистическим изнасилованием?

Кори видела, что врач хочет что-то сказать в ответ, но предпочла повернуться к полицейскому.

— Кто первый решил, что это было изнасилование?

— Мы нашли ее без сознания у входа в парк, — объяснил полицейский, — раздетую ниже пояса и в таком вот состоянии.

Кори склонилась над кроватью.

— Кто-то наверняка сделал с ней что-то помимо ее воли.

Врач снова обрел дар речи.

— Прежде всего налицо шок от передозировки, что может объяснить невменяемое поведение, или же подобное поведение — результат горячки при гонорее.

— А как насчет внутренних кровоизлияний, порезов, переломов?

— Меня ведь там не было, доктор Виатт, и вас также, не правда ли? Когда ее привезли сюда, ни о каком изнасиловании речи не было.

— А вы что, установили лимит времени, в течение которого невменяемый пациент имеет право заявить о совершенном на него нападении на сексуальной почве?

— Она была достаточно вменяема, когда отказалась сдать анализы крови и мочи.

— Так сделайте же наконец какой-то вывод, доктор.

— Я уже сделал — она просто хотела избежать обвинения в употреблении наркотиков.

— Вы уже получили отчет из лаборатории?

— Нет еще.

— Тогда откуда вы вообще знаете, что у пациентки гонорея, а не какой-нибудь другой воспалительный процесс?

Врач вспыхнул.

— Я поставил диагноз на основе осмотра.

— Вы брали мазок?

— Да.

— Тогда вы должны были заметить явные следы изнасилования.

— Довольно трудно отличить сперму от выделений при инфекции.

— Забудьте о сперме и забудьте об инфекции. Это — живой человек, доктор, а не иллюстрация из анатомии Грея. — Врач попытался что-то возразить, но Кори продолжала: — Так есть или нет доказательства изнасилования?

Кори потянулась и заметила краем глаза, что Адам подошел ближе. Но прежде чем она принялась читать карточку, врач выдвинул новую идею:

— Все эти сказки про изнасилование мало чего стоят. Все проститутки, которые попадают сюда, клянутся и божатся, что их изнасиловали.

Кори не обращала на него внимания.

— Разрыв левой губы со стороны вагины, отек шейки матки, следы насильственного вхождения, кровоизлияния и повреждения кожи с внутренних сторон обеих бедер. Кровоизлияния на животе и правой груди, следы сигаретных ожогов вокруг левого соска.

Кори подняла глаза и встретилась взглядом с Адамом.

— У пациентки отек на левой скуле и правом виске, чем, вероятно, объясняется расширение зрачков. Ей сделали сканирование, чтобы определить, нет ли внутричерепных кровотечений?

Врач покачал головой.

Кори сняла очки и, держа их в руке, махнула в сторону кровати.

— В заключение, доктор, и с чисто диагностической точки зрения, хочу вам сказать, что мне наплевать на все вместе взятые наркотики и венерические заболевания, когда речь идет об изнасилованной женщине.

Врач снова смог заговорить:

— По-моему, доктор, — сказал он, — вы просто пытаетесь раздуть это дело.

Кори устала, о, как она устала. К тому же она была сыта всем этим по горло.

— Когда женщина говорит, что была изнасилована, доктор, мы верим ей до тех пор, пока не будет доказано, что она лжет, независимо от того, наркоманка она, проститутка или жена одного из наших врачей. — Кори посмотрела на полисмена. — Как только она будет в состоянии говорить, можете ее допросить. Ей надо немедленно сделать сканирование, а потом поднять наверх.

Кивнув на прощание обоим мужчинам, Кори повернулась, чтобы уйти.

Адам потоптался у кровати еще несколько минут, а затем вышел из палаты. Полицейский последовал за ним. Врач догнал Кори возле письменного стола, рядом с которым она остановилась. Он был вне себя.

— Это была не консультация, — выпалил он. — И даже не осмотр, а самая настоящая кастрация.

— И кого же, по-вашему, кастрировали? — удивилась Кори.

— Меня.

— Это невозможно, доктор, — спокойно ответила она. — Я не специализируюсь по микрохирургии.

Адам и Кори отправились на стоянку, чтобы взять машину Кори. Когда она вручила ему ключи и попросила сесть за руль, Адам пожалел о том, что вообще приехал в больницу. Лучше было встретиться с этой женщиной, например, в своем кабинете, на улице, в кафе, но только не здесь. Не в больнице, где он увидел Кори в новом свете и понял еще яснее, что абсолютно потерял голову.

15

Когда они шли к машине по подземному гаражу, находившемуся под больницей, Адам взял Кори за руку.

— Можно задать вам один вопрос? — спросил он.

Кори кивнула.

— Как вы выдерживаете каждый день такую нагрузку?

— Думаю, я просто привыкла.

— А вы никогда не боитесь?

— Всегда боюсь.

— И как же вы преодолеваете страх?

— О, я изобрела собственную иерархию страхов.

— Как это?

— Я всю жизнь чего-то боялась, вот я научилась делить страхи на более и менее страшные. Когда я была ребенком и мы часто переезжали, я каждый раз боялась, что не смогу ни с кем подружиться на новом месте. А потом мы перестали переезжать — и вскоре умерла моя мама. — Кори сделала паузу. — Когда я приехала в Нью-Йорк и начала работать ординатором, то все время боялась, что не справлюсь. Потом, когда я начала специализироваться в хирургии, боялась, что совершу ошибку и убью пациента. — Снова пауза. — Все эти годы я любила Дэнни и боялась, что никогда не смогу с этим справиться. А потом он объявился в Нью-Йорке, и мы поженились. — Она посмотрела на Адама. — А теперь это…

— А вы никогда не думали о том, что Дэнни снова бросит вас?

— Нет, я не думала об этом. Когда пробуешь начать все сначала, то гонишь от себя все мысли о том, что снова может случиться что-то плохое.

— Он был единственным мужчиной, которого вы любили? — продолжал расспрашивать Адам.

Интересно, что же такого было в этом человеке, что заставляло Кори ему довериться?

— Единственным, — эхом отозвалась Кори.

— И не было больше никого за все эти десять лет?

— Это звучит странно, да?

— Не то чтобы странно, но немного необычно.

Кори молча протянула ему ключи.

— Вы поведете машину?

Адам отпер дверцу, подождал, пока Кори усядется, и сел за руль. Они молчали, пока выезжали со стоянки, пока двигались по узким улочкам с названиями Нью-Йорк, Флэтбуш и Нострэнд-авеню. Они обгоняли «хонды» и «шевроле», которые везли рабочих с заводов и фабрик, а белые «ниссаны» с затемненными окнами и пассажирами, возможно одурманенными кокаином, шурша шинами, обгоняли их.

— Это торговцы наркотиками среднего уровня, — прокомментировала Кори. — Что ж, продолжительность их жизни на десять лет больше, чем у дельцов более высокого класса. Восемьдесят процентов торговцев наркотиками хотя бы раз в жизни попадают на операционный стол в мое отделение со стреляными ранами. А пятьдесят процентов из них так и не выходят из больницы.

— А вы не боитесь ездить здесь одна по ночам?

— Здесь существует определенная система, тут ты быстро смиряешься с тем, что тебя постоянно обгоняют. — Кори принялась объяснять еще какие-то особые правила выживания в этом потоке движения. Адам прервал ее:

— В общем, нужно всегда оставлять достаточно места, чтобы быстро оторваться от погони, да?

Кори улыбнулась.

— Нет ничего хуже, чем оказаться зажатой в потоке машин в два часа ночи, даже не обеспечив себе путь к отступлению.

— А муж не волновался по поводу того, что вы ездите домой по ночам?

— Все задают мне этот вопрос.

— И каков же ответ?

— Мы никогда с ним это не обсуждали.

— Странно.

— Всегда очень трудно представить себе, о чем разговаривают и как живут другие люди, потому что у всех людей свои отношения и своя динамика.

— Дэнни любил вас так же сильно, как вы его?

Кори почувствовала себя так, словно ей вылили на голову ушат холодной воды.

— Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом, — сказала она. — А об ответе на последний вопрос вы, может быть, догадаетесь сами…

— Извините, — сказал Адам, почувствовав себя полным идиотом. — Кто назвал вас Кориандр? Кори ответила, глядя прямо перед собой:

— Этот вопрос мне тоже задают довольно часто.

— И каков же ответ на него?

— Моя мать была аргентинкой, ей хотелось колоритного, не в духе Новой Англии. Что-нибудь прямо противоположное тому, как назвал бы меня отец, если бы это позволили решить ему. Мама часто говорила, что каждого человека представляет себе в цвете. Я напоминала ей красный. — Кори улыбнулась и отвела взгляд от окна. — Вы когда-нибудь пробовали кориандр?

— Наверное, да, — сам того не подозревая, быстро ответил Адам, пытаясь вспомнить, действительно ли это так.

Проехав по улицам Линден и Кейтон (там жили немецкие евреи, которые, возможно, пытаясь воссоздать атмосферу страны, откуда были изгнаны, и давали названия улицам), они оказались перед въездом на сквер Форт Гамильтон.

— Теперь вы мне расскажите о своем браке, — неожиданно попросила Кори.

— Может быть, лучше о моем разводе? Даю вам честное слово: это намного интереснее.

— Почему бы не начать сначала?

— Ну что ж, я уже говорил вам о Еве и том парне из ФБР…

— О Еве? — перебила Кори. — Вы шутите?

Адам покачал головой.

— Нет, я не шучу, но это уже совсем другая история.

— Может, мне будет интереснее послушать именно ее?

— Может быть, — улыбнулся Адам.

Кори наклонилась вперед.

— Итак, что же произошло с Евой… Нет, я все же не могу в это поверить!

— Все началось однажды утром, месяцев за шесть до того, когда Ева впервые увидела того парня. — Адам выглядел смущенным. — В то утро, проснувшись, Ева заявила, что ей хотелось бы общаться с другими людьми, непохожими на тех, кто ее окружает.

— Вы должны были сказать ей, что на свете не бывает других людей.

Адам рассмеялся.

— Если бы я подумал тогда об этом, то, наверное, так бы и сказал.

Он рассказал Кори о своем ранении и о том, как встретился в больнице с Евой. О том гневе, который испытал, когда жена бросила его. Сейчас Адам считал, что злость его объяснялась скорее уязвленным самолюбием. Больше всего он жалел о том, что не может просыпаться каждое утро под одной крышей со своим ребенком.

— У вас девочка или мальчик? — поинтересовалась Кори.

— Дочь, — ответил Адам.

— Она живет с вашей бывшей женой?

— Да. И с ее новым мужем. Но я стараюсь видеться с Пенни как можно чаще. А вы? — сменил тему Адам. — Почему вы так долго ждали, прежде чем забеременеть?

Возможно, Кори и расстроил этот вопрос, но она не подала виду.

— Скорее всего, это живая иллюстрация к выражению «Бог дал — Бог взял», — сказала она.

Адаму захотелось протянуть руку и прикоснуться к руке Кори — такой милой и изящной, той самой, что как раз лежала между ними на сиденье.

— Это хорошо, что вы так близки с отцом, — бросил пробный камень Адам.

— Я не видела его целых три года до того, как это произошло…

— Почему?

— Он не одобрял мой брак.

— Но сейчас он встал на вашу сторону…

— Что ж, кровь сильнее пепла, — тихо произнесла Кори.

Теперь они ехали мимо длинных пирсов, вдающихся далеко в загрязненный залив, отделяющий Нью-Йорк от Нью-Джерси.

— Мне почему-то хочется быть с вами абсолютно честным во всем, — сказал Адам, — а это, возможно, не лучший выход…

— Для вас или для меня? Адаму захотелось рассказать Кори о визите ее отца. Но он все же сдержал обещание, данное Палмеру.

— В этом деле слишком много противоречий, — сказал он.

— У всех у нас много противоречий…

— Но мои противоречия касаются работы.

— А мои — жизни.

— Может быть, вы хотите сначала рассказать мне о своих?

— Не знаю. У меня такое ощущение, что, если мы сумеем разрешить ваши, мои испарятся сами собой.

Адам поглядел на Кори, сдерживая улыбку, и сказал, кивнув:

— Мне хочется задать множество вопросов о вас и вашем муже, но я все время себя останавливаю. Будь на вашем месте кто-нибудь другой, я немедленно сказал бы все, что пришло мне в голову.

— А что вы хотите знать? Были ли мы близки, счастливы и многое другое, о чем вы пытаетесь разузнать у меня и всех, кто меня окружает, с тех пор, как все это случилось?

— Например…

— Возможно, Дэнни и я были настолько заняты работой, что просто забывали иногда поговорить. Может, это были просто отговорки, а на самом деле Дэнни просто не собирался посвящать меня ни в какие свои проблемы, рассказывать мне, что происходит в его жизни.

— Кори, по целому ряду причин мне очень хотелось бы понять всю эту историю целиком и полностью.

— Почему бы нам не обсудить все это за едой? — Она улыбнулась. — Это будет уже в третий раз из трех.

— Что вы имеете в виду?

— Всякий раз, когда мы с вами оказывались в ресторане, я неизменно теряла аппетит.

— Все дело в тональности наших прежних разговоров. Что ж, попробуем еще раз, — тихо сказал Адам.

— Разумеется, — сказала Кори. — Но только давайте поедем куда-нибудь поближе к моему дому, чтобы можно было поставить машину в гараж… Пока у меня еще есть гараж. Там рядом есть вполне приличный бар.

— А почему не Чайна-таун? — удивился Адам. — Разве вы не хотите отведать что-нибудь из цзешуанской или кантонской кухни?

— Нет. Я предпочла бы поесть в более эстетичной обстановке.

— А не в более оригинальной?

Кори ответила, что ничего не имеет против китайской кухни, но только если ею можно насладиться в каком-нибудь тихом, уютном месте без флюоресцентных ламп и покрытых линолеумом полов — там, где готовят из свежих продуктов и можно не сомневаться, из чего сделана начинка яичного рулета.

— Пожалуй, это действительно называется эстетично, — сказал Адам.

— Недалеко от моего дома есть одно такое место.

— Что ж, когда мы подъедем достаточно близко, объясните мне, как проехать к гаражу.

Они поехали дальше на запад по Одиннадцатой авеню. Подъезжая к Двадцать третьей улице, они увидели довольно своеобразное сборище женщин. Одни, молодые и миловидные, были одеты в нижнее белье, выношенное и потертое, как рабочая одежда, другие успели состариться и растолстеть, стоя на этой улице по многу лет.

— Средняя продолжительность их жизни — сорок лет, — снова прокомментировала Кори. — Так что тем, что выглядят старухами, на самом деле лет тридцать.

— Откуда вы все это знаете?

— Прежде чем я попала в штат Бруклинской больницы, многие из них были моими пациентками: я работала по две ночи в неделю в больнице Рузвельта. Это было чудовищно!

— Вы не можете спасти весь мир, Кори.

— Нет, — грустно согласилась она. — И даже свой собственный мир.

Они добрались наконец до китайского ресторанчика неподалеку от дома Кори. Заведение это было без претензий, но довольно уютное. Кондиционеры работали не на полную мощность, так что посетителям не приходилось поеживаться в струях холодного воздуха, войдя в зал, и томиться от жары к тому моменту, когда пора расплачиваться и уходить, как это обычно бывает в ресторанах Нью-Йорка в июле и августе. В этом ресторане было все, что любили они оба: кантонская и цзешуанская кухня и вполне эстетичная обстановка — приглушенный свет, льняные скатерти и начинка яичного рулета, не вызывавшая никаких подозрений.

Им указали на банкетку за столиком в углу, и перед Адамом и Кори возникла первая задача: сесть рядом или напротив друг друга. Кори проскользнула вперед и положила с одной стороны от себя кошелек, а с другой — несколько пакетов, сделав тем самым свой выбор. Адам сел напротив. Они сделали заказ и, когда принесли чай и закуски, остались наконец одни.

— Я люблю его, — безо всякого вступления сказала Кори. В словах ее прозвучал вызов, но, кроме того, в них можно было услышать все, что угодно: «помоги мне пережить эту боль», «докажи, что он жив», «докажи, что он умер», «вызволи меня из этой тюрьмы», но никогда не забывай о призраке, стоящем между нами, «иди сюда», «уходи», «оставайся», «исчезни», «займись со мной любовью», «не смей даже пробовать». От Кори шли самые разные сигналы, как от судна, терпящего кораблекрушение в открытом море.

Что мог он сказать?

— Что я могу сказать? — вслух повторил Адам.

— Никакие слова не заставят меня его разлюбить.

— Тогда что же я могу сделать?

— Вы можете сказать мне, что означает этот миллион долларов. — Ее испуганные глаза цвета янтаря были полны боли.

— Это часть большой и сложной проблемы, — сказал Адам, поглаживая пальцем кромку бокала. — Я могу солгать вам, а могу сказать правду. Чего хотите вы?

— Правду.

— Именно этого я и боялся… — Адам смотрел на Кори с необыкновенной нежностью и старался, чтобы голос его звучал как можно мягче. — Помните, тогда, в Мексике, я сказал вам, что у меня появился свидетель, который готов дать показания против вашего мужа?

Кори кивнула, не сводя глаз с Адама. Он молча вынул из нагрудного кармана документы и протянул Кори. Те места, которые ей необходимо было прочитать, Адам пометил желтым фломастером. Это были показания Фернандо Стампы, та их часть, где речь шла о пяти пустых чеках общей суммой на миллион долларов, которые он подписал. Там как раз говорилось о том, как Дэнни Видал предъявил эти чеки к оплате, зная, что они не обеспечены, и в четверг накануне четвертого июля вышел из банка с миллионом долларов наличными. Кори смотрела на бумаги с таким выражением, словно ей давали пощечины. Тем не менее она заставила себя прочитать до конца. А потом перечитать. И еще раз перечитать. Наконец Кори положила бумаги рядом с тарелкой и подняла глаза на Адама.

— Мой муж жив, — абсолютно спокойно произнесла она. — В тот день, покидая банк, он точно знал, что больше не вернется туда.

Пожалуй, ее голос звучал как-то уж слишком спокойно.

— Он спланировал все это с начала до конца, — продолжала она, кивнув головой. Губы ее, тронутые слегка помадой, начали дрожать.

— Совсем не обязательно, — сказал Адам, прекрасно понимая, что, безусловно, лучше покончить с неопределенностью раз и навсегда.

Кори покачала головой.

— Как вы можете говорить это мне, если не верите в это сами? Вы ведь никогда в это не верили — даже до того, как получили вот это. — Кори подняла бумаги. — Вы с самого начала были уверены, что он жив.

— Если я и изменю свое мнение, то только потому, что не хочу видеть, как вы страдаете. Это стало для меня гораздо важнее, чем доказать свою правоту в этом деле.

— Смерть — не мнение, Адам, это состояние.

— Вы очень много для меня значите, Кори.

— А я по какой-то непонятной причине завишу от вас больше, чем от кого-либо другого, — мягко ответила Кори. — Но это не меняет действительности.

— Может быть, в жизни существует несколько уровней действительности…

— Но почему он так поступил? — спросила Кори, выбрав тот уровень, который был для нее наиболее важен.

— Он многим рисковал ради этого миллиона долларов. Очевидно, считал, что это важно для вас.

— В таком случае, он не имел ни малейшего понятия о том, что для меня по-настоящему важно. — Кори взглянула на Адама. — Как же могут два человека быть настолько близки и в то же время не знать друг о друге главного?

— Бывает ведь, что двое не чувствуют себя одинаково близкими, — тихо сказал Адам, протягивая руку через стол, чтобы взять за руку Кори. Теперь, прикоснувшись к ее ладони, он снова вернулся к вопросу о деньгах. — Хорхе сказал, когда привезет деньги?

Кори убрала руку.

— Он сказал, что свяжется со мной.

— Когда?

— Этого он не сказал, но сообщил, что уезжает в Мексику и объявится либо до отъезда, либо сразу по возвращении.

— Я не хочу допрашивать его, пока он не передаст деньги.

— Тогда вам придется увидеться со мной еще раз. Или по крайней мере поговорить по телефону.

Адам покачал головой. Боже, что говорит эта женщина! Как будто для него не было пыткой находиться вдали от нее! Однако сейчас он предпочел не отклоняться от темы разговора.

— Вам приходилось когда-нибудь встречаться с человеком по имени Маккинли Свейзи?

— Нет, не думаю.

— А ваш муж упоминал это имя?

— Я не помню.

Адам полез в карман и достал оттуда фотографию Свейзи.

— Вы узнаете этого человека?

Несколько секунд Кори внимательно изучала снимок.

— Нет, — наконец твердо произнесла она. — Я никогда не видела его раньше. А кто это?

— Он — один из подозреваемых в этом деле, — ответил Адам, убирая фото обратно в карман. — Ваш муж никогда не давал вам повода думать, что он использует деньги «Интер федерейтед» в политических целях?

Наконец прозвучал тот самый вопрос, которого так боялась Кори. В ее жизни всегда было много такого, что она чувствовала, но не имела возможности узнать наверняка. Это началось давно, в Кордове, когда Дэнни бросил ее и уехал в Буэнос-Айрес. Уже тогда она понимала, почему Дэнни пропал из ее жизни вместо того, чтобы пропасть вместе с другими в подвалах Морской инженерной академии. Но когда Кори снова встретила Дэнни в Нью-Йорке, она не удержалась и поверила, что все изменилось и то, что началось тогда в Аргентине, давно закончено. Но что же она знала на самом деле? Вместо того, чтобы ответить Адаму, она сама задала вопрос:

— Вы сказали мне правду обо всем?

Глаза их встретились, несколько секунд оба молчали.

— Нет, — сказал наконец Адам. — Не обо всем. А вы?

— Тоже нет.

— Тогда мы квиты.

— Мне нужно выйти на воздух, — быстро сказала Кори. Она подвинулась к краю банкетки и подхватила свои вещи. Адам не стал просить счет — он просто оставил на столе несколько мятых банкнот — тридцать или сорок долларов. Задержавшись, чтобы забрать документы, оставленные Кори на столе, Адам поспешил догнать ее и взять под руку. Они вместе вышли из ресторана и молча пошли по улице. Адам по-прежнему сжимал руку Кори.

Сейчас между ними существовали только движения — Кори сделалась вдруг словно глухой, внезапно поняв, сколько еще она не знает, и немой от сознания того, что единственный человек, которому она доверяет среди всего этого кошмара, не говорит ей всей правды. Но больше всего Кори пугало то, что, не зная почти ничего, она в то же время знала слишком много. От недобрых предчувствий Кори то прошибал пот, то охватывала дрожь, и она едва сдерживала слезы. Через секунду ей уже приходилось подавлять в себе желание громко рассмеяться тому, что Дэнни жив, но еще через мгновение она вспоминала, что он снова бросил ее, на этот раз даже не сказав ни слова… Кори шла, опираясь на руку Адама, заставляя себя что есть силы не погрузиться с головой в этот кошмар. Путь длиной в три квартала показался Кори самой долгой дорогой в ее жизни.

«Иди, девочка, — говорила она себе. — Если ты дойдешь сейчас до дома, то дойдешь в этой жизни куда угодно». Наконец они оказались перед домом Кори. К двери подошел швейцар.

Кори повернулась к Адаму и хотела что-то сказать, но он ее опередил.

— Вы хотите, чтобы я проводил вас наверх?

Кори молча кивнула. Адам снова взял ее под руку и повел к лифту. Они поднялись на четырнадцатый этаж и оказались в фойе с отделанными шелком стенами, мраморными полами, с огромным зеркалом на стене и бронзовой люстрой над головой. Адам отпустил руку Кори, подождал, когда она отопрет дверь, и вошел вслед за ней в квартиру.

Все произошло мгновенно — еще секунду назад Кори стояла на пороге своего дома в здравом уме и твердой памяти, а через мгновение она уже рыдала вне себя на груди Адама Сингера. Он же просто молча держал ее в своих объятиях, и Кори была благодарна ему за это. Он не бормотал обычную в таких случаях ерунду, которую произносят скорее от неловкости. И только после того, как Кори перестала рыдать и немного отстранилась, хотя и не настолько, чтобы освободиться из объятий Адама, вся жизнь с Дэнни вдруг сделалась ей ясна целиком и полностью. Кори хотела рассказать об этом Адаму в нескольких предложениях, просто чтобы покончить с этим раз и навсегда — и то, как она встретила этого красавца-аргентинца, образованного, эрудированного и обаятельного, и то, как все это было словно одним долгим объятием — с самого начала до самого конца. Вместо этого она выскользнула из объятий Адама и прошла в гостиную. Адам прошел за Кори и сел в кресло напротив. Он очень удивил Кори, когда просто, но решительно произнес:

— Я люблю вас.

Кори испугалась. Нет, она была просто в ужасе.

— Этого не должно было случиться…

— Возможно, это еще одна действительность, с которой нам предстоит справиться…

Кори выдернула несколько ниток из обшивки кресла.

— Я не могу ничего сказать о своих чувствах по поводу этой новой действительности, — сказала она.

— А все-таки о чем мы сейчас говорим? — спросил Адам, улыбаясь едва заметно.

Вопрос был задан в надежде на то, что даже после всего случившегося Кори не потеряла окончательно чувство юмора. Она действительно улыбнулась.

— О моих чувствах к вам, — произнесла Кори тихо и увидела, как напрягся Адам, чтобы расслышать ее слова.

— Тогда почему вы должны что-то объяснять?

— Потому что все это неправильно.

— А что было правильно — влюбиться в Дэнни Видала и жить в этом аду?

— Это совсем другое, — упрямо сказала Кори. — Я замужем за этим человеком.

— Если он мертв, то вы его вдова, а если жив, то последнее, что стоит делать в этой жизни, — оставаться его женой.

— И в том, и в другом случае вам надо бежать сломя голову и от меня, и от всей этой гнусной истории.

— Вы действительно так считаете? — спросил Адам и добавил, когда Кори не ответила: — Завтра я улетаю в Хьюстон.

Кори была почти в панике:

— И сколько же вас не будет?

Она снова увидела на лице Адама выражение заботы и нежности с легкой примесью грустного сожаления.

— До завтрашнего вечера, если только ничего не произойдет. Но я позвоню вам…

Кори терзали противоречивые желания.

— Можно поехать с вами?

Если бы он не так сильно заботился о Кори, это предложение наверняка показалось бы ему заманчивым.

— Будет лучше, если я полечу один, — ответил Адам.

— Когда вы узнаете что-нибудь определенное?

— Возможно, скоро, — сказал он. «А возможно никогда», — подумал про себя.

Кори оставалось только успокоиться и ждать, постараться справиться с смущением и отчаянием. Кори поднялась, чтобы проводить Адама.

— Найдите моего мужа, — тихо сказала она. Ей потребовалось все ее мужество, чтобы произнести эти слова, и еще больше мужества — чтобы по-прежнему этого хотеть.

Адам понял.

— Постараюсь, — сказал он.

Когда за ним закрылась дверь, Кори осталась одна в крошечной прихожей. Она почувствовала себя одинокой и абсолютно никому не нужной. Она снова оставалась с тем, что у нее было до того, как нашла Дэнни, — или это он тогда нашел ее? Теперь ничего уже нельзя было утверждать точно, все было туманно — мотивы поступков, чувства, причины событий. «Одна, совсем одна. Берите, кто хочет, — думала Кори, медленно бредя в спальню. — Вот только брать уже почти нечего».

16

Адам Сингер прилетел в международный аэропорт Хьюстона коммерческим рейсом. День выдался жаркий. Адам держал в руках портфель, в котором лежали фотографии Дэнни Видала, Хорхе Видала и Фернандо Стампы, они все были взяты из фотоальбома сотрудников «Интер федерейтед». Эти фотографии он собирался показать обслуживающему персоналу частного аэропорта. В портфеле лежала еще распечатка телефонных звонков, сделанных из платного автомата в гостинице аэропорта «Хьюстон хобби» — того самого частного аэропорта, где останавливался на дозаправку «Дассолт-фалкон» в ночь трагедии. В этой распечатке, представленной компанией «Саусвестерн белл», значилось, что третьего июля из гостиницы было сделано несколько звонков по домашнему телефону Дэнни Видала. У Адама было несколько идей относительно того, как разузнать подробности об этих звонках. Видал действительно мог выйти из самолета, пока тот заправляли, дойти до гостиницы и позвонить жене, прежде чем вернуться к самолету. Тогда будущее его ясно — он мертв. Или же кто-то другой сделал эти звонки и, сам того не подозревая, сел на борт самолета, который должен был разбиться над горами близ Акапулько. Однако, если вспомнить о миллионе долларов, логичнее всего было бы предположить, что Видал сам вышел из самолета и позвонил жене, прежде чем исчезнуть навсегда. Кори сказала, что в этот день автоответчик записал несколько звонков, когда звонившие вешали трубку. Одно было очевидно — Хьюстон был последним местом в Соединенных Штатах, где «Дассолт-фалкон» видели целым и невредимым. Другими словами, с момента взлета в Техасе обоим пилотам и тому, кто был третьим на борту самолета, кто бы это ни был, оставалось жить два часа сорок пять минут.

Адам позвонил в «Хобби» Киту Френчу, который дежурил третьего июля, и с удивлением обнаружил, что к тому попали каким-то образом куски оригинала отчета мексиканских властей о происшествии. На основании этого документа и своих собственных выкладок, касавшихся схемы полета и кое-каких временных соответствий, Френч пришел к выводу, что не может принять мексиканскую версию событий, так как в ней слишком много противоречий. Чем дольше он изучал некоторые цифры, тем больше они ему не нравились. Не просто не нравились — он не мог с ними согласиться. Этим, возможно, и объяснялся тот факт, что Федеральное управление авиации в Вашингтоне и Управление авиации при президенте в Мехико сделали совместное заявление, в котором указали причиной катастрофы ошибку пилота. Вскоре после этого все документы были опечатаны без дальнейших объяснений. По иронии судьбы единственной организацией, которая продолжала расследование этого дела, была окружная прокуратура, где работал Адам Сингер. За последнее время им удалось напасть на несколько следов Видала.

Агенты ФБР, вооруженные фотографиями аргентинского банкира, рыскали по всей Америке, допрашивали потенциальных свидетелей, на большинство из которых явно не стоило тратить времени. Правда, попадались истории довольно забавные…

Один из клиентов банка утверждал, будто видел, как Дэнни Видал садился в белый «кадиллак» и просил отвезти его в международный аэропорт «Форт Лодердейл». Клиент этот дошел до того, что утверждал, будто, когда он окликнул Дэнни по имени, тот обернулся и помахал ему в ответ. Другой клиент клялся и божился, что видел Дэнни в темных очках и с бородой в обществе двух блондинок: все трое ели блины в ночной закусочной для водителей грузовиков в Нью-Орлеане в пять часов утра. Но самой сногсшибательной была история о том, как Дэнни видели на Беверли-Хиллз в приемной известного хирурга по пластическим операциям с замотанным бинтами лицом. В этом случае, естественно, дело тщательно расследовали, установили личность пациента, который оказался малоизвестным телевизионным актером, который однажды даже дублировал Рауля Джулиа.

Шагая к конторке, где можно было взять напрокат машину, Адам пытался представить себе мысли Дэнни Видала, его страхи, сомнения и сожаления. Это было не так уж трудно, если учесть, что Адам уже несколько месяцев жил мыслями этого человека. Идя через здание аэропорта, Адам представлял себе, как третьего июля шел по этим же залам Дэнни Видал, смотрел кругом и видел то же самое, что видит сейчас он, Адам.

Здание аэропорта состояло из цепочки кафе, в которых можно было перекусить, а над ними светились неоновые рекламы, предлагавшие практически все, что только может понадобиться преуспевающему человеку.

Последней новинкой была телефонная линия — «Помолись» (надо было только набрать номер 1-900-999-Бог) или, если возникли проблемы в отношениях с противоположным полом, — 1-900-999-любовь, а если надо вылечиться от депрессии — 1-900-999-помощь. Важно было только не перепутать и не набрать 1-900-999-боль, — телефон для тех, кто нуждается в услугах мануального терапевта.

По гладкому полу здания аэропорта ходили почтенные леди с голубыми волосами и распухшими коленками, на тележках важно восседали маленькие собачки, а рядом сидели краснолицые мужчины, прижимавшие к себе сумки с текилой из магазина дьюти-фри. На стенах висели рекламные плакаты, призывавшие отдохнуть в Хуареце, фотографии индейских девушек в коротких юбках и с длинными косами. Девушки радушно приглашали туристов в новый центр отдыха. С других плакатов улыбались блондинки в бикини, стоя рядом с бассейнами около роскошных мотелей и спортивных клубов.

Покупая газету, он думал о Кори, представлял себе ее реакцию на все эти вещи, такие типичные для Америки и такие нетипичные для Нью-Йорка.

Аэропорт «Хьюстон хобби» располагался в одноэтажном здании, отделанном деревянными панелями. Над входом висел плакат, сообщавший, что здесь можно заказать чартерный рейс, взять напрокат самолет или ангар и получить уроки управления самолетом. Припарковав машину, Адам прошел на взлетную полосу. Он представил себе «Дассолт-фалкон» на месте одного из стоявших там самолетов. Потом Адам поднялся по ступенькам и вошел внутрь здания. У одной стены зала приема пассажиров виднелась обшитая пластиком конторка, на которой стоял микрофон и телефон, у другой — обшитый твидом диван и несколько раскладных стульев. Между ними стоял столик, заваленный всевозможными журналами, начиная от «Пентхауса» и «Плейбоя» до «Нэшнл джиогрэфик» и «Нэшнл инквайрер». По середине столика были сложены стопкой журналы по аэронавтике. Адам открыл дверь, ведущую из зала приема в другой зал, где располагались службы аэропорта. Здесь все блестело и сверкало, а запах был такой, как внутри новенького нью-йоркского такси.

Человек средних лет в джинсах, ковбойских сапогах и красной ветровке встал из-за стола, увидев вошедшего Адама. Этот человек был высокого роста со следами оспы на лице и копной белокурых волос на голове. Адам заметил подмышкой у мужчины какие-то бумаги.

— Я — Кит Френч, — представился мужчина, подходя к Адаму. — А вы, должно быть, из окружной прокуратуры.

Адам тоже представился, пожал мужчине руку и пошел за ним к стоящим в углу стульям и низкому столику.

— Здесь всегда так тихо и спокойно? — спросил он, усаживаясь.

— Сейчас плохие времена. Мало кто может позволить себе воспользоваться услугами частного аэропорта — из-за растущих цен на топливо и из-за этих чертовых…

Адам постарался повернуть разговор на интересовавшую его тему, но сначала ему пришлось все-таки выслушать речь о том, как дружен был Френч с помощником пилота «Дассолт-фалкона» и что он переживает аварию как личную трагедию.

Положив портфель на стол, Адам вынул конверт и разложил на столе три фотографии: Дэнни Видала, Хорхе Видала и Фернандо Стампы.

— Вы узнаете кого-нибудь из этих людей? — спросил он Френча.

Тот, ни секунды не сомневаясь, показал на фото Дэнни Видала.

— Это он. Это тот парень, который сходил с самолета.

— А как насчет остальных?

Френч покачал головой.

— Нет, их я никогда не видел.

Он еще раз внимательно посмотрел на фотографию Дэнни.

— Насколько я понимаю, вы с ним разговаривали, — продолжал Адам. — Кто начал разговор?

Френч махнул рукой в сторону еще одного столика со стульями, стоявшего в другом конце зала.

— Я сидел вон там и пил кофе со своим приятелем Роем, одним из пилотов. Этот парень спросил меня, не звонили ли ему. Он сказал, что ждет нескольких деловых звонков.

— Ему действительно звонили?

— Нет. Никто не звонил.

— И, если я правильно понял, вы сказали Лакинбиллу, что слышали, как Дэнни Видал сам куда-то звонил?

— Да, он зашел в телефонную будку, но я не слышал разговора, поскольку он закрыл за собой дверь. Я только видел, как он набирает номер, а когда дверь открылась, услышал, как он вешает трубку. В зале было тихо и очень жарко. Когда здесь мало работы, мы выключаем кондиционеры — экономим энергию.

Френч пожал плечами.

— А сколько времени обслуживали самолет? — спросил Дэнни.

— Пожалуй, минут сорок пять.

— И что произошло потом?

— Я видел из этого вот окна, как механик возился с бензозаправкой. Второй пилот был в туалете, а мы с Роем допивали свой кофе. В этот момент тот парень вышел из будки и стал говорить, что у него появились неотложные дела в Хьюстоне.

— Он говорил, что должен остаться в Хьюстоне?

Френч выглядел немного смущенным.

— Вообще-то я стал давить на него в том смысле, что лучше отложить рейс. Дела наши идут не очень хорошо, и я надеялся содрать с него плату за ангар. И даже предложил вполне сносную цену.

— И что он ответил?

— Ничего, потому что как раз в этот момент в зале появился другой парень, кажется, его приятель. Они оба вышли на улицу и разговаривали минут пятнадцать или около того. У меня создалось такое ощущение, что тот, второй, появился, чтобы уладить эти его деловые проблемы. И еще мне показалось, что их встреча была назначена заранее.

Адам записал что-то в свой блокнот.

— Вы можете описать второго мужчину? — спросил он.

— У него не было обеих рук. Вместо них — пара металлических крюков. Высокий, худой, пожалуй, даже тощий, с черными волосами. Лет, наверное, тридцати, хотя трудно сказать точно.

— А потом?

— Видите вон тот микрофон на конторке? — Френч показал в сторону зала для пассажиров. — Я специально поднял его повыше, чтобы можно было слышать телефонный звонок через динамики, когда находишься здесь или даже на улице. Так вот, нам позвонили и сообщили, что другой небольшой самолет хочет совершить вынужденную посадку на наш аэродром и ему понадобятся бензозаправка и механик. И я занялся этим делом…

— А где были все остальные?

— Рой был уже возле самолета вместе с другим пилотом, а пассажир по-прежнему разговаривал с тем, вторым, на взлетной полосе.

— А сколько времени вы разговаривали по телефону?

— Около пяти минут. Потом я никак не мог найти посадочные бланки, так что в общей сложности я был занят минут пятнадцать-двадцать.

— А что за самолет совершил вынужденную посадку, вы не помните?

Френч на секунду задумался.

— Двухмоторная «Сессна».

— У вас сохранились посадочные формы?

— Они в картотеке главного аэропорта.

— А вы смогли бы узнать пилота?

— Я не видел его, только разговаривал с ним по радио.

— Вы не запомнили ничего особенного?

— Только то, что он плохо говорил по-английски.

Сердце так и екнуло в груди Адама.

— С испанским акцентом?

— Нет, не с испанским, скорее со славянским. У него был сильный иностранный акцент, но наверняка не испанский.

— А кто вышел из самолета?

— Никто не выходил.

— И вы не видели, что кто-то поднимался на борт?

— Я вообще мало что видел… — Френч снова смутился.

— Что произошло, когда вы снова оказались снаружи?

— Самолет Роя уже выруливал на взлетную полосу, потом он притормозил, ожидая разрешения на взлет от служб международного аэропорта.

Адам вдруг почувствовал себя таким усталым, словно не просто выслушал рассказ, а прожил все сорок пять минут этой самой остановки для дозаправки, шагая с кандалами на ногах.

— И вы больше не видели того пассажира ни в здании терминала, ни у стоянки?

Френч покачал головой.

— Нет, нигде. Но, чтобы быть честным до конца, скажу, что я и не пытался его увидеть, так как был уверен, что он улетел на том самолете. Ведь иначе самолет бы остался и мне заплатили за ангар.

Адам собрал фотографии, лежавшие на столе.

— Вы упомянули в телефонном разговоре, что у вас есть выдержки из официального отчета о происшествии. Как они у вас оказались?

— Вовсе неважно, как я их получил. Важно другое: все в этих бумагах — полная чушь, от первого до последнего слова.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Конечно, проще всего объявить случившееся результатом ошибки пилота, особенно после того, как тело его кремировано, свидетельства о смерти подписаны, а все вещественные доказательства испарились удивительно удобным для кого-то образом. — Прежде, чем продолжать, Френч внимательно посмотрел на Адама.

— Как я уже сказал вам по телефону, я не верю ни одному слову в этих бумагах.

Адам наклонился вперед, чтобы лучше видеть разложенную перед Френчем карту.

— Почему бы вам не объяснить мне все подробнее с помощью этой карты?

Френч кивнул и начал:

— Давайте я вам объясню, что я тут сделал. Я взял авиационную карту и провел линию поверхности земли на протяжении всех ста пятидесяти километров отсюда до Акапулько. Потом я изобразил в виде точек схему подлета к месту посадки — вон та линия, похожая на лесенку. Это называется северный воздушный коридор — ничего сложного, это просто схема посадки для пилотов, летящих по приборам.

— А почему вы думаете, что они летели по приборам?

— Ночью все превращается в приборы — собственные глаза тоже. — Френч снова вернулся к карте. — То есть пилот четко придерживался этого курса, он действовал по указаниям компьютера и летел прямо по этой лесенке. — Френч провел пальцем по линии, состоявшей из точек. — А вот эта лесенка, конечно же, проходит над вершинами гор, окружающих Акапулько. — Френч положил руку на лежавший на столе конверт. — Вот здесь находится копия отчета об аварии, которая доказывает мою точку зрения. Поэтому я и начертил эту карту.

— Могу я сделать с этого копии?

— Я сам собирался отдать вам этот чертеж. Копии уже сняты.

— Замечательно.

Френч потер подбородок.

— Но сначала я должен объяснить, как работает радио в кабине. Или вы уже знаете?

— Даже предположив, что я ровным счетом ничего не знаю, вы будете обо мне гораздо лучшего мнения, чем я того заслуживаю, — пошутил Адам.

— В двух словах дело обстоит так. У каждого СВЧ-передатчика есть так называемая линия видимости. Это означает, что вы можете слышать его только тогда, когда видите. Так вот, в двадцати девяти милях от Акапулько есть место, где самолетам запрещено лететь ниже тринадцати тысяч футов — «мертвая зона».

— И кто же им запрещает? — перебил Адам.

— Служба безопасности полетов. — Френч перевернул карту так, чтобы Адаму был лучше виден правый верхний угол. — В копии, которая лежит в этом конверте, сказано, что пилот выходил на связь с Мехико, находясь на высоте четырнадцать тысяч футов в тридцати пяти милях.

— И где же начинаются накладки?

— Именно здесь, на высоте четырнадцать тысяч.

— Но мне казалось, что самолет был в пределах зоны радиовидимости?

— Так и должно было быть, но только авторы этой мистификации забыли об одной маленькой подробности — о горах. — Френч улыбнулся. — Они загораживали радиомачту.

— А если самолет был вне пределов видимости, то, соответственно, не мог выйти на связь, — закончил за него Адам. — А как насчет ошибки пилота?

— Именно в это мексиканцы пытаются заставить всех поверить, и именно это звучит абсолютно бессмысленно. У них получается, что весь полет якобы проходил ниже линии видимости СВЧ-передатчиков, кроме точки последнего выхода на связь. Выход этот якобы состоялся в семидесяти пяти милях от Акапулько на высоте тридцать пять тысяч метров.

— Это действительно был последний выход на связь?

— Вопрос спорный. Мексиканцы пытаются доказать, что пилот неправильно прочитал показания альтиметра и сообщил, что он находится в тридцати пяти милях от Акапулько на высоте четырнадцать футов, а не в семидесяти пяти милях на высоте тридцать пять тысяч — и в этом якобы была его ошибка.

— И все-таки, какова возможность ошибки пилота?

— Настолько небольшая, что о ней можно не говорить вообще.

— Почему?

Френч снова принялся объяснять:

— Над Мехико есть так называемая зона усиленного контроля. Там особенно плотное движение самолетов. И любой самолет, пролетающий над этим местом, обязан выходить на связь с диспетчерской службой аэропорта каждые несколько минут. Так что в этом месте самолет находился под пристальным наблюдением авиадиспетчеров аэропорта Мехико. — Френч снова склонился над картой. — Следите за мной. Самолет дает о себе знать каждые несколько минут, пока находится над Мехико. К тому моменту он уже в ста двадцати милях от Акапулько. Это двадцать пять минут полета.

Адам начал медленно кивать. Постепенно в голове его вырисовывалась картина того, что пытался объяснить Френч.

— Продолжайте, — лишь попросил Адам.

— Мексиканцы пытаются заставить всех поверить в то, что, доложив абсолютно точно о времени полета над Мехико, пилот сделал затем чудовищную ошибку и вместо того, чтобы сказать, что находится в семидесяти пяти милях от Акапулько, сказал, что находится всего в тридцати пяти. А это означает разницу примерно в восемь минут полета и пятидесятипроцентную ошибку по сравнению с координатами последнего местоположения самолета, зафиксированного в зоне усиленного контроля. — Френч медленно покачал головой. — Если бы пилот только что пересек океан и Мехико был первым пунктом, где он объявился после этого, я бы мог допустить подобную ошибку. Но не после того, как он докладывал свои координаты каждые несколько минут.

— Ошибка в сорок пять миль, — медленно произнес Адам, пристально глядя на собеседника.

— Он не мог сделать ничего подобного. А если бы самолет сбился с курса, кто-нибудь заметил бы это раньше, еще когда он летел над Мехико. А это означает, что кто-то фальсифицировал данные.

— А сколько человек имеют возможность подменить информацию в подобных документах? — спросил Адам.

— Это зависит от многого, — ответил Френч. — Тот, кто имеет право запрашивать любую информацию о случившемся уже после всего. Видите ли, ребята, сидящие за контрольными пультами, имеют дело с таким количеством рейсов, что они просто не в состоянии запомнить полет небольшого частного самолета…

— Даже если он разбился?

— Это возможно только в том случае, если кто-то из них подтасовывал данные… А если это сделал до них кто-то другой, обеспечивающий прикрытие, то они никогда об этом не узнают.

Адам немного подумал и снова вернулся к чертежам.

— Давайте снова поговорим об аварии… Меня кое-что смущает относительно того места, или, вернее, того, что мексиканцы считают местом катастрофы.

— Продолжайте, где же, по-вашему, место катастрофы?

— На высоте семи тысяч шестисот футов, — ответил Адам.

— Или же на сорок пять миль дальше.

— Действительно, — согласился Адам. — Так каким образом, по-вашему, самолет мог врезаться в гору в этом месте?

Френч снова склонился над чертежом.

— Посмотрите сюда, — сказал он. — Допустим, я готов поверить в то, что утверждают мексиканцы. Самолет последний раз был зарегистрирован в тридцати пяти милях от Акапулько. Допустим, я готов даже закрыть глаза на то, что горы закрывали линию прямой видимости. Может, там есть неровности рельефа, которые позволили самолету спуститься ниже и выйти на связь.

— Тогда в чем же загвоздка? — осторожно спросил Адам.

— Как мог, черт возьми, самолет выйти на связь в тридцати пяти милях от города, а потом разбиться в сорока пяти, если только пилот сам не повернул назад, чтобы разбиться о горы? Ведь нет никаких сомнений в том, что пилот летел по абсолютно правильной схеме.

Все это звучало вполне логично.

— И каковы же ваши предположения? — спросил Адам.

— Взрыв.

— Бомба?

— Что ж, пожалуй, я лучше скажу так: на утечку топлива не похоже, так как к этому моменту бак самолета был уже почти пуст.

— Но почему именно там? — недоумевал Адам. — Почему надо было дождаться последнего участка маршрута, чтобы взорвать самолет?

— Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос, — сказал Френч. — Гораздо проще обеспечить прикрытие в Мексике, чем в Штатах. — Он сделал паузу. — Есть еще одна деталь, которая наверняка покажется вам одним из самых курьезных обстоятельств этого дела.

— Что же это?

Френч печально улыбнулся.

— Мексиканцы твердят об ошибке пилота, в то время как тот, кто устроил взрыв, поставил на его безукоризненную аккуратность.

— Что вы имеете в виду?

— Тот, кто подложил бомбу, рассчитывал на то, что самолет достигнет нужной высоты над определенным местом, так что бомба сработает на высоте десять тысяч футов в назначенном месте.

— А это означает, что даже если бы самолету понадобилось совершить вынужденную посадку в Мехико, он не смог бы этого сделать, поскольку бомба взорвалась бы до того, — медленно произнес Адам.

— Именно так, поскольку Мехико находится на высоте семь тысяч футов.

— А что это за бомба, которая взрывается на определенной высоте? — все-таки спросил Адам, хотя был практически уверен в ответе.

— Какой-нибудь механизм, который приводится в движение с помощью альтиметра и часов, которые пускают в ход взрывное устройство.

— А какая взрывчатка может быть наиболее эффективной в таких случаях? — спросил Адам, стараясь, чтобы тон его звучал равнодушно.

— Наверное, тринитротолуол.

— И, кстати, это объясняет, почему не пострадали деревья, — тихо сказал Адам почти что самому себе. Он поднял глаза на Френча. — Как сказал Лакинбилл, если бы самолет действительно врезался в гору, все деревья сломались бы пополам, как спички.

— Все указывает на то, что самолет взорвался в воздухе, — грустно констатировал Френч.

Несколько секунд они сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Затем Френч произнес:

— Мне пора идти. Через десять минут прилетает самолет…

Он встал и протянул Адаму руку — тот встал и пожал ее. Затем Френч свернул чертежи и засунул их в тубус.

— Вот, — сказал он. — Это вам вместе с описаниями. А я себе снял копии.

— Я очень вам за это благодарен и обязательно свяжусь с вами, чтобы рассказать, как мы всем этим воспользовались. — Он сделал паузу. — А если вы узнаете еще что-нибудь, буду очень благодарен, если вы свяжетесь со мной.

— Позвольте дать вам один совет, хотя вы наверняка знаете это и без меня.

— Да?

— Единственный способ опровергнуть версию об ошибке пилота — найти «черный ящик».

— Мы пытаемся сделать это, мистер Френч. Опровергнуть эту версию в наших интересах, потому что то, с чем мы столкнулись, не ограничивается авиакатастрофой…

— Отбросьте все условности, — сказал Френч, качая головой. — Просто делайте то, что можете, и держите меня в курсе дела.

— И вы делайте, пожалуйста, то же самое, — ответил Адам.

Вся эта история была просто чудовищной. Адам постоял еще несколько секунд рядом со столиком, а потом пошел к телефонной будке. Перед ней он снова постоял немного, затем зашел внутрь, сел, закрыл за собой дверь, потом снова открыл, волнуясь и сомневаясь…

Он помнил номер наизусть. Подняв трубку, Адам набрал его и стал ждать, когда голос электронного оператора попросит его назвать номер кредитной карточки. Потом он слушал, как звонит телефон на другом конце провода — три или четыре раза. Наконец он услышал ее голос. У Адама сразу перехватило дыхание.

— Алло, — сказала Кори.

— А почему вы не в больнице?

— Вы звоните для того, чтобы спросить меня об этом?

— Нет, — сказал Адам. — Я звоню…

А зачем он, черт возьми, звонит, если не затем, чтобы просто услышать ее голос? Видимо, заходя в эту телефонную будку, все мужчины, знавшие Кори, испытывали одно и то же желание…

— Вы в Хьюстоне? — прервала молчание Кори.

— Я скоро вылетаю домой.

Домой… Адам сидел, прижимая трубку плечом к подбородку.

— У вас жутко мрачный голос. — В голосе же самой Кори звучали забота и внимание. — Что случилось?

Адам ясно представил себе ее лицо, морщинку между бровей, чуть склоненную набок голову. По-прежнему придерживая плечом трубку, Адам закрыл глаза.

— Наверное, я устал, — сказал он. — Хотя последнее время я, кажется, забыл, что такое усталость, потому что уже несколько лет не выхожу из этого состояния.

— Когда вы так говорите, я чувствую себя виноватой.

Адам выпрямился, ударившись коленом о столик, на котором стоял телефон.

— Это я должен все время чувствовать себя виноватым, как и все евреи.

— Сегодня принесли ящики, чтобы паковать вещи.

— Теперь я действительно чувствую себя виноватым.

— Спасибо, но то, что я делаю сейчас, не может сделать никто другой. Я сортирую…

«…свою жизнь», — забыла добавить Кори.

Адам тяжело вздохнул. Просто невероятно, как он скучает по этой женщине, которую так мало знает, но о которой он тем не менее может рассказать все, до малейших подробностей.

— У меня есть кое-что интересное.

Адам коротко объяснил Кори теорию Френча. Ему необходимо было увидеть ее, хотя бы просто для того, чтобы поговорить о деле.

— А завтра вы работаете? — спросил он.

— Только полсуток, — сказала Кори.

— А вам не кажется, что надо бы немного себя разгрузить?

— Работа помогает мне сохранить рассудок.

— А разве это не навредит вашему здоровью?

— Я ведь не больна, Адам. Я беременна.

Адам почувствовал укол ревности. Если бы не это, все могло бы быть для них по-другому — он наверняка любил бы мать своего ребенка намного больше, чем мать чужого.

— А что если я заеду к вам, когда прилечу? Или это будет слишком поздно?

— Это может и подождать, Адам. — Он снова услышал в голосе Кори нотки заботы и беспокойства. — Почему бы вам не поехать домой и не выспаться хорошенько? А поговорить мы можем завтра.

От Адама не ускользнуло, что между ними стало появляться наконец что-то вроде близости.

— Посмотрим, как я буду себя чувствовать, когда вернусь, — сказал Адам. Но тут он неожиданно вспомнил, что должен задать Кори еще один вопрос. — Кстати, вы не знаете никого — или, может быть, Дэнни упоминал о ком-нибудь с крюками вместо рук?

Адам услышал, как Кори вскрикнула на другом конце провода.

— Что случилось? — спросил он.

— Адам, возвращайтесь домой, — прошептала Кори. — Пожалуйста…

— В чем дело? — повторил Адам.

— Просто приезжайте домой, я жду вас…

Он просидел еще несколько минут в телефонной будке, продолжая сжимать трубку, хотя в ней уже звучали короткие гудки. Что, черт возьми, все это значило? Каждый день случалось что-нибудь такое, что заставляло его втянуться во все это еще глубже и еще раз признать, с грустью сознавая свою обреченность, что он абсолютно не может теперь жить без этой женщины. Все усложнялось тем, что ничего из случившегося до сих пор не смогло сломить Кори, погасить бунтарский огонек в ее глазах. Пока не смогло…