Найти чемпиона

Городские

– Самый страшный зверь – это человек! – торжественно провозгласил Змей, почесывая нос.

Вместе с Барабашкой с улицы Мира они развлекались, развесившись на антенне дома номер десять по Стрельнинской улице. У Змея, зацепившегося ногами за антенну, съехал его стильный пиджачок, и тому, кто мог бы увидеть, открылась бы картина крепкого загорелого мужского живота с кубиками мышц. Такой живот совершенно не вязался с обликом опустившегося ловеласа, который Змей облюбовал последние сто лет. У Барабашки с улицы Мира от висения вверх ногами тоже задралась рубашечка и оголился его совсем недетский животик. Очень далеко недетский животик. Животик Барабашки был шерстяным, рыжим и полосатым. У стороннего наблюдателя, опять же, если б он мог бы видеть всю картину, обязательно возникло бы желание этот животик почесать.

– Ты про что? – поинтересовался Барабашка, вслед за Змеем потирая нос.

Нос нестерпимо чесался, но Барабашка вовремя спохватился и остановился. Ведь доподлинно известно – тот, кто чешет нос, будет сегодня же выпивать в больших количествах. А уж если нос чесать в компании со Змеем, то не приведи господь! Барабашка этого себе позволить никак не может.

Барабашкам выпивать совершенно противопоказано. Ведь пьяный барабашка первым делом чего делает? Правильно! Балуется со спичками. А уж если барабашка взял в руки спички, то пожар неминуем. А за пожаром и сам барабашка может сгинуть. Ну, это, конечно, зависит от того, сколько выгорит. Раньше-то, когда дома деревянные были, целый квартал выгореть мог. Тут уж и барабашке приходил конец. Он же без домов никто. Чистый исчезник. Эта истина крепко-накрепко сидит в башке у каждого барабашки, но срывы все-таки иногда случаются. А отчего, вы думаете, вдруг дома ни с того ни с сего загораются? Уж не от старой же проводки или утечки газа в самом деле! Смешно, ей-богу.

А тут еще и Змей непосредственно под боком. Так и вьется, так и вьется. Ведь спит и видит, как бы барабашку какого-нибудь запутать да прибрать к рукам. Всем известно, как Змей фейерверки любит. Вот и дискуссию непонятную про страшных и злых людей небось неспроста затеял. В доверие втирается. Мол, Барабашка расстроится и напьется с горя.

– Да, удумают всякого, а потом разгребай! – раздраженно пояснил Змей свою мысль.

Барабашка все равно ничего не понял.

– Ты про бибиков? – задал он Змею уточняющий вопрос.

По его разумению, беспокоить Змея должны были только бибики, до которых напивались его клиенты. Ведь за явлением бибиков к человеку обычно приезжали уже санитары и сам доктор-алкоголик с капельницами. Страждущего определяли больным, выводили из запоя, и тому некоторое время с перепугу было не до Змея.

– Ха! Бибики – это полная ерунда. Они меня только усиливают. Это поначалу клиенты мои пугаются и идут в завязку. А потом как миленькие ко мне скачут. В рученьки мои. Ведь редко кто, допившись до бибиков, на этом останавливается. Во всяком случае, мне о таких людях ничего не известно. Любопытство-с! Они-с, видать, хотят знать, что там дальше. За бибиками. А там я собственной персоной. Так что бибики – это определенно некая точка невозврата.

– Тогда не понял, – откровенно сознался Барабашка с улицы Мира. Уж больно все мудрено. Чего он, этот Змей, о себе думает? Ишь, кроссворд нашелся.

– Я тут вчера на Бармалеева куролесил, – со значением сказал Змей и подмигнул Барабашке.

– Ну? – Барабашка уже начал терять терпение.

– Знаешь, кого повстречал?

– Неужто самого Бармалеева? – с раздражением заметил Барабашка.

– Его, да не совсем. Как говорится, он, да не он. Да, Федот, да не тот. Усищи, как у таракана, шляпа треугольная и нашлепка круглая на одном глазу. И в целом как артист Роллан Быков. Глазами вращает, шпорами гремит. Народ обалдевает.

– Как это? И народ его видел? – удивился Барабашка.

– Ну не все, конечно. – Змей скромно потупился.

– Ага. Это те, которые бибиков не дождались, значит, с Бармалеевым повстречались. – До Барабашки наконец дошла мысль Змея.

– Так я тебе о том и талдычу. Я ж процесс как-то контролировать должен. Бибики, чертики, зеленые человечки! А теперь вот уже и улицы ходячие.

– Странное дело, раньше я про улиц ходячих не слыхивал.

– То ли еще будет! Говорят, процессы усиливаются. Мысли материализуются чуть ли не моментально. А мне ли не знать, чего у этих уродов в голове понапихано!

– Ты, это, на Скороходова на всякий случай не ходи, – решил пошутить Барабашка.

– Думаешь, Скороходов там?

– Он, да не он! Федот, да не тот! Не исключено, что в сапогах-скороходах с королевским указом в руке!

– Жуть какая. – Змей заржал, видимо представил этого самого Скороходова.

– Слушай, Змей, сдается мне, что ты людишек сильно недолюбливаешь. С чего бы это?

– А чего мне их любить? С какого такого перепуга?

– Ну как! Ведь без них и нас бы не было! Это ж они мысли своими головами думают, а те потом материализуются. Вон, даже улицы сами по себе появились. А не будет головы с мыслями, и нас с тобой тоже не будет. Мы же с тобой кто?

– Кто?

– Вымышленные персонажи. Плод народной фантазии и устного народного творчества.

– Не уверен. Абсолютно не уверен. Мы же кроме всего прочего зрим в будущее и можем влиять на ситуацию. На тех же людишек. Руководить ими так или иначе. Это что ж выходит? Они своими мыслями нам с тобой силу дали?

– Выходит, что так.

– Не может быть. Ведь люди – существа мерзкие, подлые и злобные. А мы по большому счету существа вполне даже добродушные.

При этих словах Змея Барабашка аж фыркнул и замахал руками. Добродушных нашел. Особенно Змей из всех самый добродушный!

– Вот смотри, – не унимался Змей. – Ты, я, гражданка Симагина, даже зловредная Францевна, мы когда-нибудь друг другу гадости делали?

– Нет, мы только людишкам, и то иногда. Конечно, гражданка Симагина не в счет, она ж фея, а те мухи не обидят. – Барабашка с улицы Мира во все глаза глядел на Змея. Видать, чувствовал, что Змей сейчас близок к откровению. И не какому-нибудь там дурацкому, найденному в вине, а откровению свыше!

– Вот, именно! – Змей поднял вверх указательный палец. Но так как он висел вверх ногами, то палец его уставился в грязную питерскую крышу. – А вот людишки с самого своего рождения друг другу гадости делают. Добро б еще только сами, они еще и нас в свою войну вовлекают.

– Неужто все поголовно друг другу вред приносят?

– Все! Ты сам подумай. Вспомни жильцов своих на Мира.

Барабашка задумался.

– И бабушка?! – воскликнул он после недолгой паузы.

– Насчет бабушки не знаю. Не уверен. Может, она фея прижизненная. Но вот мои клиенты все как один, подлые вредители.

– А я слышал, что наши Питерские алконавты – люди безобидные. Даже в газетах прописано. Мол, в Питере бомжи и те философы.

– Это они для посторонних людей безобидные философы, а для своих родных и близких они и есть самая настоящая ходячая беда. Людишки ведь так устроены, чтобы в первую очередь насолить родным и близким, а потом уже соседям и участковому.

Барабашка тут же вспомнил семью Рябинкиных из одиннадцатого дома. Уж до чего мальчишка Рябинкин вредный уродился. А как не быть вредным при такой сумасшедшей мамаше? Сначала сюсюкает, потом орет как ненормальная, еще и ремня всыпать может. Дура психованная. А как ей такой психованной не быть, если Рябинкин-старший, чуть что ей назло идет пиво пить с друзьями. Да и того понять можно. Когда в доме полная психбольница, мужику одна дорога – в объятья к Змею. Или к любовнице. У Рябинкина-старшего любовницы нет, вот он к Змею потихоньку и наладился. А младшему Рябинкину ничего не остается, кроме как безобразничать, чтоб родительское внимание к себе привлечь. Да уж! Замкнутый круг какой-то и одна сплошная вредность. Выходит, Рябинкины друг друга нашли, про любовь слова сказали, поженились, а потом и ребеночка завели, чтобы сподручней было кого-то терзать. Чтобы, так сказать, предмет личной ненависти всегда под рукой находился. У Барабашки аж сердце защемило. Жалко ему стало Рябинкиных, особенно младшего. Ведь вырастет малец и по тому же пути пойдет. Он же ничего другого в жизни не видит.

– Это все – нелюбовь, – печально заметил Змей. Как будто мысли в голове Барабашки прочитал.

Барабашка тяжело вздохнул.

– Змей, скажи, ты-то сам любовь посредь людей видел хоть раз?

– Не-а. Там, где я, любви не бывает. Я заместо нее. – Змей сделал кульбит в воздухе и легко приземлился на обе ноги. – Ап! Вот она любовь в чистом виде.

Крыша под весом змея жалобно заскрипела. Барабашка захлопал в ладоши.

– Спасибо тебе, Барабашка, за компанию. Пойду я, пора мне, контингент проснулся, трубы горят. Надо ниспослать им заветной жидкости, – Змей подтянул свои тренировочные штаны и направился к выходу на чердак.

Барабашка осторожно слез с антенны и присел на краешке крыши, свесив ноги на Стрельнинскую. Слова Змея необходимо было обдумать. Он вспомнил Полину и ее Скворцова. Вот гражданка Симагина говорит, что Полина Скворцова своего не любит, только об этом не знает. А любит она на самом деле неизвестного ей Чемпиона. Чудно все как-то у этих людей устроено. Сами не знают про себя ничегошеньки! Тогда по всему выходит, что Скворцов этот противный вскорости к нашему Змею угодит в самые его распростертые объятия. Как Рябинкин-старший. Ну, или к любовнице пойдет. Скорей бы уже. А то Полинин ребеночек такой же зловредный будет, как и Рябинкин-младший…

Нет, наш Кешка не такой, он хорошим человеком будет, как его дедушка.

Барабашка встал и легко перепрыгнул через Стрельнинскую улицу на соседнюю крышу. Так и поскакал по крышам в сторону улицы Мира. Лишь на Ленина задержался. Там, в середине, на знаке «Уступи дорогу», уцепившись передними лапами за знак, висел здоровенный черный кот. Кот устал орать и обреченно смотрел в серое питерское небо. Внизу мчались машины и сосредоточенно сновали хмурые люди.

– Ты и правда думал, что умеешь летать? – поинтересовался Барабашка у кота.

Кот вздохнул и мявкнул явно из последних сил. Барабашка легко и непринужденно прошел по тросу, на котором был закреплен знак, осторожно подхватил кота подмышку и пошел дальше.

«Надо будет Францевне сказать, что люди на дорожные знаки никакого внимания не обращают», – подумал он, отпуская кота на ближайшей крыше. Кот благодарно потерся о ноги Барабашки, жалостно посмотрел ему в глаза и поплелся к ближайшему чердачному окну.