Она стремительно уносится во тьму, а я ещё сижу в машине какое-то время, сжимая пальцы на руле до хруста в суставах, до боли. На приборной панели лежит долбаная записка с номером телефона, но не могу понять, надо ли мне это всё. Какие-то лишние сложности – муж, возможно, дети. Но, мать их, не зря она рисовала тот чёртов портрет. Значит, что-то между ними не так, раз с таким удовольствием расстреливала супружника. От неё в тот момент исходила такая волна гнева, что невозможно было не почувствовать, не проникнуться. Возможно, именно это и стало основной причиной, по которой поцеловал Асю – меня захлестнуло её безумие. Ну и ещё она красивая, тут бесполезно спорить.
И теперь лишь одна мысль долбится в голове, – какого чёрта я творю? Своих проблем нет, что ли, куда я лезу? Но ничего не могу поделать с собой – интересно. Дебильное любопытство меня когда-нибудь до беды доведёт.
Завожу мотор и уезжаю в ночь, потому что мне нужно подумать, а ничто так не прочищает мозги, как езда по ночному городу. Жалею, что не поехал на мотоцикле – на двух колёсах всегда намного лучше думается, но почему-то показалось, что Асе будет комфортнее сидеть от меня несколько подальше. Еду по трассе, не думая о том, куда лежит мой путь. Просто несусь почти на предельной скорости, наслаждаясь тишиной и врывающимся в открытое окно свежим ветром. Одной рукой достаю из бардачка сигарету, закуриваю, а горьковатый дым наполняет лёгкие. Сегодня отчаянно хочется напиться, чтобы ни о чём не думать, а просто пережить эту ночь, когда всё слишком странно, чтобы считать это нормальным.
Смеюсь тому, что так распереживался из-за девушки, когда казалось – эти амурные дела давно уж не способны взволновать. Комедия, в самом деле, но, ты гляди, думаю о ней, точно мне заняться в этой жизни больше нечем. Нет, чтобы поехать обратно в “Бразерс”, зарыться с носом в работу, а потом вырубиться на рассвете, на диване в собственном кабинете, как делаю это уже долгие годы, лишь изредка появляясь в пустой квартире. В квартире, в которой и жить не могу, и продать рука не поднимается. Замкнутый круг, бегать по которому я слишком привык, но именно сегодня хочется хоть ненадолго, но вырваться из него.
Выворачиваю руль и выезжаю на пустынный проспект, где в самом конце, почти в тупике находится клуб “Магнолия” – место, способное помочь избавиться от любых печалей. Наверное, именно это мне и нужно – неограниченное количество алкоголя и красивые согласные на всё женщины вокруг, чтобы перебить этот гнилостный привкус тоски.
На парковке яблоку негде упасть, и приходится постараться, чтобы поставить автомобиль хотя бы в шаговой доступности, а не в соседних дворах. Достаю телефон из кармана, набираю номер Карла в тайной надежде, что он может оказаться здесь. Мне нужен сегодня кто-то, с кем хорошо молчится.
– Ты где? – спрашиваю, дождавшись всё-таки, когда Карл соизволит взять трубку.
– Рядом с гаражами, парочка дел образовалась. Что-то стряслось?
Знаю, что только намекни ему, что мне хреново, бросит всё и приедет, но мне не двенадцать, чтобы требовать к себе безраздельного внимания, потому уверяю Карла, что всё в порядке и прерываю звонок.
Возле клуба посетители курят и смеются, а я оглядываю площадку в поиске знакомых лиц, но все кажутся чужими, посторонними. Просто люди, невыразительные тени, в которых почти нет ничего особенного. Даже лиц, порой, не различаю.
Тяну на себя тяжёлую дверь и попадаю в полутёмное помещение, в котором раздаются тихие возгласы, и царит атмосфера почти порочная. На небольшой сцене изгибается, точно кошка, в страстном танце девушка, которой на вид не больше двадцати. Красивая, стройная, гибкая, а я представляю, что на её месте Ася и сатанею от собственной тупости. Понимаю, что всё это – дурь и блажь, которая пройдёт с рассветом, но пока что не могу избавиться от наваждения.
Прохожу к барной стойке, возле которой ещё есть парочка свободных мест. Присев на высокий стул, жестом подзываю бармена и заказываю двойную порцию виски. Это именно то, что мне нужно сейчас – виски, сигареты и одиночество в толпе.
Делаю большой глоток, пропуская обжигающую горечь через себя, наполняясь ею. Второй, третий глоток и ослабевает постепенно узел, в котором слишком сплетены все эмоции. Осматриваю просторный зал клуба и замечаю, как непривычно оживлённо здесь сегодня. В полумраке не видно лиц, лишь нечёткие силуэты, и это к лучшему – в “Магнолию” приходят не за тем, чтобы демонстрировать новые наряды или фальшивые улыбки.
Не знаю, сколько так сижу, пока мелодия мобильного не отвлекает от созерцания толпы.
– Почему не сказал, что в “Магнолию” намылился? – раздаётся голос Карла, а я ухмыляюсь.
Я знаю, что он где-то рядом, чувствую его пристальный взгляд на своём затылке. Оборачиваюсь, поднимаю глаза к потолку, а потом машу рукой, уверенный, что он меня видит. Там расположены его владения – VIP зона, где стекло во всю стену, за которым Карл, наверняка, и находится сейчас.
– Зачем тебя от важных дел отвлекать?
– Заботливый какой, – хмыкает в трубку и продолжает: – нечего там киснуть, у барной стойки. Ко мне поднимайся.
И бросает трубку.
В этом весь Карл – он не спрашивает, не предлагает, не даёт времени сомневаться. Просто говорит, что делать, а ты уже сам решаешь, нужно оно тебе или нет.
Я решаю, что нужно.
– Ещё трезвый? – интересуется, когда переступаю порог VIP комнаты, стены которой обтянуты чёрным бархатом, а вся немногочисленная мебель – в тон.
Мрачно, но со вкусом. Как и хозяин этого заведения – мрачен, но не без странного очарования.
– Ещё не успел надраться, хотя очень планирую это сделать.
Карл сидит в кожаном кресле на фоне открывающегося за стеклом потрясающего вида на зал. Молчит, потому что он вообще не большой любитель болтовни, словно боится сказать лишнее, весь натянут, точно струна.
– Тоскливо, брат? – спрашивает, указывая рукой на соседнее, точно такое же, кресло.
Располагаюсь, наслаждаясь мягкостью и комфортом, вытягиваю ноги и откидываю голову на спинку. А ещё поражаюсь почти нечеловеческой интуиции Карла.
– Я так плохо, что ли, выгляжу?
– Я тебе что, баба, вникать, как ты там выглядишь? – усмехается и тянется за бутылкой виски, стоящей на столике между нами. Наполняет хрустальные стаканы на добрую половину, искоса поглядывая на меня своими красным глазами истинного альбиноса и усмехаясь. – Просто сюда ты приезжаешь, когда всё совсем хреново.
Пожимаю плечами, беру в руку стакан, а Карл подталкивает ко мне ближе девственно чистую хрустальную пепельницу.
– Ну, как тебе сказать… тосковать, вроде, и нет причин, просто…
– Взгрустнулось, да? – интересуется Карл, болтая янтарную жидкость в стакане.
– Что-то вроде того.
– Ну, давай выпьем, может, отпустит?
И мы пьём, потому что иногда спиртное – единственный способ избавиться от всего, что гложет. Главное, не скатиться в алкогольную яму, из которой точно не выберешься, потому что не останется уж на это сил.
– В “Бразерсе” проблемы? – интересуется, закуривая, а я следую его примеру и достаю сигареты.
– Нет, там всё терпимо, охранника только уволить пришлось, но это мелочи.
– Если нужна будет помощь в подборе кадров, свистни. Мы Волка, кстати, ищем, но пока глухо.
Киваю, а Карл щурится, потирая шею. Он кажется уставшим больше моего, потому не хочется его загружать ещё и своими непонятными проблемами. Потому что слишком хорошо знаю, на что он бывает способен, если его попросить.
– Учту.
– Что-то ещё, кроме охранника? Говори, может, что вместе придумаем. Я помню, ты у нас гордый, но я пока готов слушать, лови момент.
Смеётся, а я делаю новую затяжку, рассматривая танцующих внизу. Световые шары, прикреплённые под потолком, рассеивают разноцветные вспышки по силуэтам посетителей, и это зрелище кажется почти зловещим.
– Может быть, тебе нужно просто трахнуться хорошенько? Сколько у тебя уже бабы не было?
Отмахиваюсь и делаю новый глоток. Говорить о своей личной жизни не хочется, но, наверное, придётся, чтобы, проговаривая, что-то для себя самого понять.
– Давно. А нормальной бабы у меня, наверное, вообще никогда не было.
– Так в чём проблема?
У Карла всё очень просто – захотел, переспал и нет повода париться. Он вообще очень просто относится ко многим вещам, не позволяя чему-то слишком сильно пустить корни в душе.
– Во многом, Карл, во многом.
Карл молчит, а я собираюсь с духом и пересказываю события сегодняшнего вечера. Об Асе, о том, как учил её стрелять, а потом поцеловал.
Не знаю, на черта эта сиропная хрень нужна Карлу, но он же сам сказал, что готов слушать. Теперь пусть не жалуется.
– Ну так? Трахнулись бы и дело с концом.
– Что-то тебя вообще жизнь испортила, брат, – усмехаюсь, а Карл надсадно смеётся. Ворон-альбинос, не иначе.
– Да ладно тебе, усложняешь только. Она тебе понравилась, ты ей понравился. Не вижу проблем.
– Я тоже не видел, пока она не сказала, что замужем.
– А что же эта счастливая жена тогда с тобой обжималась? – усмехается Карл и делает большой глоток виски. – Подумал бы над этим на досуге. Вдруг, что-то бы для себя и понял.
– На шалаву она не похожа… – размышляю, потирая подбородок.
– Тем более. Значит, что-то там не так, – говорит и закуривает новую сигарету.
И мне до чёртиков хочется ему верить, его почти дьявольской интуиции, но, мать их, как же не хочется быть идиотом, который упорно прыгает на одних и тех же блондинистых граблях. И пусть ситуации тогда и сейчас немного разные, но доверчивым придурком с распахнутым сердцем я уже был однажды, на всю жизнь запомнил.
Вдруг дверь открывается, и на пороге появляется полуголая девица с подносом в руках. Абсолютно молча, сияя обворожительной улыбкой, расставляет на столе тарелку с мясной нарезкой, блюдце с маслинами, ещё одну бутылку виски и меняет пепельницу. И так же уходит, сопровождаемая лишь стуком собственных каблуков по паркету.
– Красивые у тебя бабы здесь работают, – замечаю, чтобы немного отвлечься от темы беседы.
– Ну, зачем мне страшные? – улыбается и накалывает маслину на вилку. – Придумаешь тоже…
Молчим, допивая виски, ещё плещущийся на дне стаканов.
– Она мне, кстати, свой номер телефона дала, – говорю, снова возвращаясь в мыслях к событиям вечера, потому что никак не могу выбросить их из головы. – На хрена только, я так и не понял.
Карл бросает на меня насмешливый взгляд и поддевает вилкой тонкий ломтик балыка.
– Вик, ты же не тупой, зачем прикидываешься?
В самом деле.
– Да, вроде, нет.
Пожимаю плечами, сжимаю пальцами переносицу, вдруг ощутив, насколько сильно устал.
– Значит, позвони ей. Если бы она была гулящая, то дала бы тебе там, прямо в кабинете. Согласен? А так, может, порядочная баба.
Задумываюсь над его словами, но что-то внутри сопротивляется такому повороту событий.
– Ты же помнишь, что я не ищу никого. Тем более, порядочных.
– Ага, ты же у нас – убеждённый одинокий волк, принципиальный, – хмыкает, прожигая меня снисходительным взглядом, словно у меня мозги набекрень съехали. – Яйца ещё не лопнули?
– Всё с ними в порядке, я ж не монах. И вообще, ты что-то слишком много внимания стал уделять моей половой системе.
– Ну-ну, – хмыкает и переводит на меня тяжёлый взгляд.
– Что?
– Ничего. Просто думаю, куда делся весёлый мальчик Витя, от которого все бабы в восторге трусы выжимали. Не видел его?
– Сдох он, Карл, давно сдох.
Мы молчим, а я размышляю о том, что мальчик Витя слишком рано понял, что такое предательство. Хлебнул бабской подлости по маковку, чуть не захлебнулся однажды. И спасибо, больше не хочется.
– Знаешь, Вик, я вот часто думаю о том, какими мы были когда-то. Старость, наверное, на пороге, сентиментальным стал.
– Были да сплыли, Карл. Чего об этом горевать?
– Да я-то не горюю, – ухмыляется и постукивает пальцами по бедру в кожаных брюках. – Тебе тоже не мешает иногда вспоминать, каким ты был.
Молчу, потягивая виски, и думаю о том, что моя жизнь однажды поделилась на до и после. А между "до" и "после" – период горького счастья, когда во всём мире был только я, мой сын и друзья. А потом из этой цепи выпало самое важное звено – сын, – и всё рухнуло. Жизнь стала бессмысленной чередой дней, когда сам факт существования превратился в муку, а покончить с собой не хватило сил. Или силы воли.
И я плавал в липкой тоске, нарезая извечные круги в алкогольном тумане, пытаясь занавеситься от всего мира. Чтобы не трогали, не мешали скорбеть. Я винил себя – не доглядел, не уберёг, профукал. Вина давила мраморным надгробием, и сколько бы ни пытался избавиться, не выходило. Просто, потеряв его, не знал как жить дальше, не умел, не помнил.
Похоронить своего ребёнка – страшнее разве можно что-то придумать? Ребёнка, которого долгих шестнадцать лет растил сам, когда его мамаша – блондинистая сука – свалила в туман, не оглядываясь. И эта тварь даже не пришла на похороны, хотя я и сообщил.
Наверное, ненависть к ней и помогла не сдохнуть. Хоть какая-то эмоция, почему нет? Потом всё кое-как устаканилось, утряслось, но боль – вот она, всегда со мной. И в каждом проходящем мимо парне, ребёнке, взрослом мужчине я ещё долго искал черты Яна, словно это смогло бы хоть на миг, но вернуть его. Потому и запретил себе однажды вглядываться в лица, чтобы не будоражить память лишний раз.
От воспоминаний отвлекает Карл, снова разливающий виски по стаканам. Молча пьём, поглядывая через стекло на посетителей "Магнолии", а я думаю о том, что нужно уезжать отсюда, пока ещё хоть что-то могу соображать, хоть и с перебоями. Давно я так не напивался, даже забыл, каково это, когда мир вокруг идёт рябью. Зато не лезут лишние мысли в голову.
Поднимаюсь на ноги, ощущая в голове шум, а перед глазами слегка плывёт. По части алкоголя всегда был выносливым, но сегодня у меня, наверное, особенно тоскливое настроение, вот и пробрало. Карл следит за мной взглядом и молчит. Мы и так слишком многое сегодня друг другу сказали, можно и побыть в тишине.
– Вик, найди себе кого-то. Трахни и все дела.
– Озабоченный придурок.
– Я старая мудрая птица, я херни не посоветую.
Хрипло смеюсь и растираю лицо ладонями. Кожу покалывает, а перед глазами стоит образ Аси, когда ко мне грудью прижималась, кусая губы, постанывая, а я почти взял её, не думая о последствиях, впервые наплевав на все правила и табу.
Да что это за хрень такая?! Она же обычная баба, чего у меня мозг заклинило? Может, правда, найти кого-нибудь, спустить пар и тогда полегчает?
Выхожу из комнаты, закрываю за собой дверь и спускаюсь по винтовой лестнице в зал. Запахи алкоголя, кальяна и чужих тел сливаются, а я осматриваюсь по сторонам. Посетителей, кажется, стало ещё больше, и основная масса сосредоточилась у невысокого помоста, на котором извивается блондинка. Стройная, почти голая, красивая. Длинными ногами обхватила пилон и повисла вниз головой, медленно сползая вдоль шеста. Подхожу ближе, по пути отпихнув кого-то.
Складываю руки на груди и слежу за её движениями – плавными, выверенными и отрепетированными до малейшей мелочи, и размышляю о том, что вполне мог бы её вот даже сейчас трахнуть. Залезть на сцену, схватить в охапку и утащить в приватный кабинет. Сопротивлялась бы она? Возможно. Я не насильник, не моральный урод, но вариант почти кажется заманчивым. Может быть, трахнув кого-то, перестану загоняться о белокурой валькирии?
Чёрт знает что, в самом деле. Я давно уже не верю в любовь – лет двадцать как. Особенно с первого взгляда. Это всё гармоны, длительное воздержание, стресс, её отказ. Всё вместе дало такой эффект, когда в мыслях только она и никак не избавиться.
Меня толкают в плечо, а оборачиваюсь и замечаю Карла.
– Подогнать тебе кого-то? На пару часов? – говорит, склонившись к уху. – Блондинку, брюнетку, лысую? Выбирай, кого хошь.
Кидаю взгляд на сцену, а перед глазами всё песком осыпается. В душном зале клуба алкоголь ещё сильнее бьёт в голову, и я отхожу от сцены, потому что в таком состоянии я мало, на что пригоден.
Отрицательно машу головой, а Карл, вроде как, улыбается и, отвернувшись, уходит.
И я иду за ним, а светлая макушка – маяком перед глазами. Вокруг снуют какие-то люди, раздаются крики, восторженные возгласы, льётся музыка, а я почти вырубаюсь, держась на ногах из чистого упорства.
Кажется, Карл укладывает меня на кровать в своих личных апартаментах, даже, вроде как, чем-то укрывает, а я проваливаюсь в сон, в котором не существует никаких мужей, а я не долбаный идиот.