У Аньис началась новая жизнь. Первые дни она просто осматривалась и осваивалась во дворце хозяина. Знакомилась со слугами, многие из них проявляли к ней участие, рассказывали о порядках, принятых в доме. А порядок был простой.
Дворец жил как большая отлаженная система, поддерживающая сама себя. Под руководством госпожи Тиарны. Все хозяйственные вопросы, которые не решал хозяин, брала на себя она. Изредка – ее муж. А главным правилом было не задавать вопросов, не удивляться, когда хозяин исчезает на несколько дней, а порой и недель, не беспокоить его лишний раз. Аньис подумалось, что хозяин и его дом существуют сами по себе, хоть все здесь предназначено для того, чтобы он мог прийти, когда захочет и отдохнуть от государственных (и кто знает каких еще) дел. Впрочем, иногда он занимался делами дома.
За четыре дня, что прошли с момента первой встречи она почти не видела его. По словам Тиарны он отсутствовал, лишь один раз пришел переночевать. Рабыню он к себе не звал, и Аньис все больше убеждалась, что совершенно ему не нужна в том качестве, в котором ее подарили. Один раз она столкнулась с ним коридоре, когда он выходил из кабинета, куда был заказан путь любому, кого он не вызвал сам. Аньис скромно опустила глаза, а он, глядя на нее сверху вниз, спросил, все ли у нее хорошо, нет ли каких-нибудь пожеланий, и получив смущенный ответ, что все в порядке, и она очень благодарна, кивнул. И скрылся за поворотом длинного коридора. У Аньис навернулись на глаза слезы. Она для него всего лишь новая деталь интерьера, которую он пристроил на нужное место, проследил, чтобы никто не обидел – и забыл. Пусть стоит на месте. Можно иногда проверять, не сломалась ли вещь, и все.
А ей так хотелось поговорить с ним! И просто побыть рядом, потому что возле него так спокойно, так… она не могла понять свое ощущение от его присутствия. Словно все тревоги уходили далеко-далеко, и оставалась лишь легкая радость да ощущение падения в бездну, наполненную странным наслаждением и сладостью.
Слуги занимались своими делами, иногда разговаривали с ней. Тиарна вызывала ее каждый день, часто обнимала, успокаивала, хоть Аньис и не жаловалась на жизнь, спрашивала, что ей нужно… А Аньис ничего не было нужно. Она еще не понимала, чего хочет. Ей нравилось, что можно читать книги в библиотеке, гулять в красивом внутреннем саду, любоваться на изысканные растения, дарящие прохладу в жаркие дни. Что можно самой выбрать, чем заниматься. Это была непривычная, приятная свобода. Но она же вызывала тягучее чувство собственной никчемности. Все вокруг были чем-то заняты, у нее одной не было никаких обязательств. Живя в семье, она привыкла, что всегда есть дела, и сейчас не знала, куда себя деть, хоть возможностей было немало. Но вскоре все изменилось.
На четвертый день началась учеба. Аньис сразу поняла, что кто-то постарался, чтобы ее наставниками были люди, которым неважно, что она девочка и рабыня. Учитель по наукам, невысокий наполовину лысый господин Шмальер в первый же день сказал ей:
– Мальчик, девочка – не вижу никой разницы. Главное, есть ли способности. А этого мы еще не знаем. Впрочем, если ты наделена усидчивостью и терпением, то сможешь освоить все науки, хоть время упущено, и ты уже большая… Аньис, у тебя есть усидчивость? – он лукаво посмотрел на ученицу.
– Не знаю, господин, – честно ответила Аньис. Она сидела за столом, прилежно сложив перед собой руки, так же, как делала это, когда ходила в школу грамотности. Там учителя били по рукам линейкой, если ученик отвлекался от занятия, начинал чесать за ухом или лез пальцем в нос. – Я не очень хорошо понимаю, как это, я всегда делала то, что нужно.
Шмальер понимающе улыбнулся:
– Хорошо. Думаю, ты точно наделена этим качеством…
Так началось ее обучение и пошло хорошо. Она была сообразительной, легко запоминала новое. В ней совершенно не было лени и желания бездельничать, свойственного детям из богатых семей. Правда, уже на второй день она поняла, что работать головой ничуть не легче, чем по дому. Даже намного сложнее. От этого устаешь, хоть и по-другому, чем если полдня стирала одежду малышей или прибиралась в мастерской. Но учитель хвалил ее и за усидчивость, и за способности.
– Ты хорошо делаешь логические выводы, – говорил он. – И достаточно быстро думаешь.
А перехвалить Аньис было невозможно. Она и верно была слишком старательной для этого. Лишь благодарно улыбалась и продолжала учиться еще лучше.
Правописание, математика и история не составили для нее проблемы. Особенно ей нравилось слушать об истории Альбене и других государств, запоминать, что, где и когда происходило, кто правил и как правил много веков назад и почему вошел в легенды… А вот с предметом под названием «естествознание» она сразу не подружилась. Вернее, ей очень понравилась та его часть, где учитель рассказывал, как устроены тела человека и животного, зачем растениям цветы, что такое плод аостри, какие звери водятся на суше и в воде. Иногда нужно было приложить усилия, чтобы понять и разобраться, но это было интересно. А вот та часть, где нужно было изучить принципы передвижения тел, законы того, как течет вода, как падает свет на предметы, была ей совершенно непонятна. Иногда Шмальер даже раздражался.
– Ну как ты не понимаешь! – говорил он, прохаживаясь из угла в угол по комнате. – Свет падает на предмет и отражается… – он рисовал на небольшой доске, установленной на штативе, стрелочки и коробочки. – Поэтому мы видим предмет… Если бы не отразился, а попал в предмет, то мы не увидели бы… Что тут непонятного?!
– Я не понимаю, как свет может падать, – отвечала Аньис. – Он ведь не яблоко…
Другого учителя – по искусствам – звали господин Анти. Высокий худой мужчина лет тридцати с каштановыми волосами и мелкими чертами лица поражал любовью к своему делу. Было неясно, кто из них получает больше удовольствия от уроков, она или он. Казалось, господин Анти счастлив и от того, что может передать свои умения другому, и от того, что сам может сыграть и спеть.
На первом уроке он определил, что у нее есть слух и неплохой голос, попросив исполнить любую песню. Аньис вспомнила шутливую детскую песенку, которую часто напевали девочки на улице.
– Научишься играть на кайне, – он бережно взял в руки небольшой деревянный инструмент с длинным грифом и четырьмя струнами. – И на паломоне, – указал ей на громоздкую тумбу с множеством разноцветных клавиш. Может быть, хочешь еще на чем-нибудь?
Аньис подумала.
– Господин, мне нравится, как звучит тапоко, – это была небольшая дудочка с восемью отверстиями, на таких часто играли артисты на базаре. – Когда я была маленькая, хотела научиться играть на нем.
– Это инструмент бедняков, он очень простой, – поморщился господин Анти. И вдруг улыбнулся: – Но мне тоже нравится, как он звучит! Я тебя научу! Так, сначала бери кайне… Нет, подожди! Давай я тебе сыграю, чтобы ты услышала ее голос…
Танцевать он ее учил с таким же энтузиазмом. Сначала Аньис сомневалась, что мужчина может научить и этому. Только в бедных кварталах мужчины и женщины иногда плясали парами. В кругах высокопоставленных лиц были приняты лишь отдельные мужские и женские танцы. Причем танцы наложниц служили для услаждения взгляда господина. Но к удивлению Аньис, господин Анти оказался настоящим мастером женских танцев. Угловатый, худой, он выглядел немного неуклюжим, как слишком быстро вытянувшийся подросток. Но стоило ему начать танцевать – и движения приобретали плавность, в них появлялась истинная грация. А женские движения, где должны были двигаться самые соблазнительные части тела, он показывал так, что было сложно не повторить.
Он брал Аньис за руку (сначала Аньис смущалась от физического контакта с мужчиной, но быстро поняла, что это просто часть обучения), становился рядом и показывал, велев двигаться вместе с ним.
– Вот так! Шаг в сторону, теперь изогнись влево… Мо-ло-дец! Нет-нет, более плавно! Не части, слушай музыку! И пошли вместе вперед… а теперь назад… А теперь бедро пошло… Пошло бедро, как у меня, смотри! Вот так!
Аньис смеялась, уж больно забавно он крутил худым бедром, чтобы объяснить ей. Анти не обижался и тоже смеялся. На второй день занятий с ним Аньис почувствовала, что счастлива на этих уроках. И, конечно, заниматься искусствами ей нравилось больше, чем наукой.
Вечером у себя в комнате она напевала песни или мурлыкала мелодии, которые разучивала с Анти.
Аньис не знала, что, выбирая ей учителя по музыке, господин Рональд просил каждого исполнить что-нибудь на разных инструментах, спеть, пройти в мужском и женском танце по комнате… И выбрал Анти за его любовь к искусству, приверженность своему делу и живой нрав. Господин Рональд симпатизировал богеме.
Рональд отложил последний фолиант. Древние рукописи, некоторые обожженные, желтые, словно погрызенные временем, лежали перед ним толстыми кипами. Он прочитал все, что смог найти в библиотеке о феномене Сокровища. Почти ничего нового, обо всем этом он знал или догадывался раньше. Человеческие источники хранили мало правдивых сведений о народе Эдора. Да и легенды больше походили на детские сказки, чем на сказания, в которых таится правда. Но Рональд собрал по крупицам все, что можно, чтобы понять и ощутить в полной мере.
Когда-то давно раса Эдора хранила мир от адских сил. Она жила в преддверии ада, в предгорье Андорре, стояла на страже. Порой некоторые из них посещали ближайшие селения и скрещивались с людьми, жителями соседней страны – Альбене. А изредка на свет появлялись их потомки. Лишь наполовину люди, они не знали своих свойств и обычно оставались среди людей. Создавали семьи, рождали детей…
Много поколений кровь древнего народа могла спать. Но порой случайная игра генов – смесь человеческих и древних, ранее молчавших, приводила к тому, что на свет появлялось Сокровище. Тот, а чаще та, чье тело пахнет, выглядит и звучит так, что в крови представителя древней расы просыпается странный огонь… Влечение сильнее простого плотского.
Жажда обладать, владеть и поглощать. Жажда быть рядом всегда, любоваться, вдыхать… Огонь, горящий в теле и духе. Обуреваемый немыслимым желанием, представитель расы Эдора стремится приблизиться, овладеть своим Сокровищем. Но стоит коснуться – и огонь вырвется наружу, сжигая тело Сокровища снаружи и изнутри. Лишь одно может спасти их от этого…
Взаимная любовь, тепло не только тел, но и душ. Тогда огонь становился наслаждением, а не смертью. Он грел изнутри, даря блаженство и негу, не доступную более никому. Но как редки такие случаи…
С тех пор, когда раса Эдора жила возле гор Андоррэ, прошли столетия. Ад успокоился. Древняя раса переселилась на другой конец континента. Но повинуясь желанию найти и обрести Сокровище, они приходят в людские селения и ищут его, кто-то – бессознательно, кто-то – специально. И даже иногда находят. Но любовь непредсказуема. Она нечасто посещает пару. Обычно, не вытерпев, сгорая изнутри, они хватают свое Сокровище, даря ему быструю, но мучительную смерть. А себе – несколько минут незабываемого, но краткого наслаждения.
Эти истории были рассыпаны в древних книгах, как жемчужины на морском дне. Редкие легенды о том, как один из древней расы нашел Сокровище. И какая участь их постигла. Рональд изучил все. Обычно итог был один. Лишь изредка – он встретил лишь четыре упоминания о подобных случаях – взаимная любовь спасала Сокровище от смерти.
Поразительная игра природы, что отдаленный потомок тех метисов может стать Сокровищем для одного из народа Эдора. Как немыслимо мала вероятность, что они встретятся, думал Рональд. Но все же в книгах были описаны такие случаи. Конечно, бывали и промежуточные ситуации. Когда человек не был Сокровищем в полной мере, но древняя кровь жила в нем и будила у народа Эдора легкое пламя, чуть большее, чем обычное вожделение, но меньше страсти к Сокровищу. Такую женщину и хотел найти Эдор. Испытать наслаждение огнем, но не убить, не опалить. А нашел Сокровище. Ту, что будит в нем благословение и проклятие его расы.
Рональд убедился, что принял правильное решение. Этим детям нужно дать шанс. В противном случае Эдор все равно будет стремиться к ней и, скорее всего, убьет. А так… Научившись владеть собой и став ей другом, со временем он может пробудить в ней любовь. И сам полюбит. Души живых существ стремятся друг к другу, ищут тепла и взаимопроникновения… Когда они рядом, разговаривают, общаются, дружат – эта потребность легко может пробудить в молодых сердцах нежные чувства. К какой бы расе они ни принадлежали.
Лишь где-то на задворках души сквозила тонкая нить – нежелание делать это. Тикала, как боль при нарыве. И там же, на задворках, виделся образ тоненькой девушки, стоящей посреди зала перешептывавшихся и рассматривавших ее мужчин. Стоит перед ним, опустив глаза, чуть-чуть покачиваясь, как тонкое деревце на ветру. Испуганная, совсем молоденькая. Пронзительная.
За все годы жизни Рональду Эль еще никогда не дарили рабыню. Ему часто приходилось брать на себя ответственность за чужие судьбы. Но при таких условиях – никогда. Это было нечто новое. И оно заставляло едва-едва, тихо-тихо звенеть в нем тонкую невидимую струну. Девочка была слишком трогательной, чтобы струна не запела. В сердце Рональда никогда не было льда. Только отрешенность и хладнокровие – плод бесчисленных лет жизни и его давнего, непростого прошлого.
Через две недели Аньис решилась съездить к Марше. Сначала она вообще не хотела появляться в своем районе, пока волосы не отрастут. Это казалось постыдным, слишком очевидно будет, что она теперь в новом качестве. Свободная, веселая дочка Горри стала рабыней… Она услаждает в постели могущественного человека. Возможно, кому-то это кажется почетным. Но Аньис сам факт несвободы по-прежнему казался достойным осуждения. Словно именно она была в этом виновата.
С другой стороны, ее одолевал стыд, что за прошедшие дни хозяин так и не взял ее на свое ложе. И вообще никак ею не интересовался, не приходил, ни вызывал… Впрочем, об этом можно никому не рассказывать. Достаточно того, что некоторые слуги искоса смотрят на нее и понимающе усмехаются…
Аньис вздыхала. Неужели он не счел ее достойной? Хотя бы достаточно красивой… А она так старается выглядеть хорошо, радовать его глаз, услаждать своим видом – как учила Карра!
Каждый день она тщательно одевалась, выбирала одежду, вспоминая уроки Карры с Арбаком. «Будь скромной и красивой», – вспоминались ей слова Карры.
Ей по-прежнему нравилось сочетать одни вещи с другими. Светло-коричневое пуари – с опаловыми сережками и прозрачной накидкой на голову, платье цвета молодой травы – с изумрудами… Красила губы светлой помадой, ароматической, приятной на вкус, специально подобранной Каррой. Наносила на ресницы темно-коричневую краску… Она подходила ей больше черной, хоть Арбак считал, что только черные ресницы делают глаза выразительными.
Но все это видели лишь учителя и слуги. При редких встречах с хозяином она сразу опускала взгляд и не могла понять, как он на нее смотрит. Но рядом с ним она ощущала все то же тепло, радость и непонятную сладость внутри… А иногда он снова интересовался, как ей живется. И даже эта небольшая забота казалась глотком воды в пустыне.
И все же, несмотря на стыд, сомнения и загруженность учебой она слишком скучала по братья, сестрам и Марше. Поэтому, когда наставники дали свободный день, собралась в свой район. Было страшно попросить заложить ей экипаж (словно она может здесь приказывать!). Было страшно знакомиться с личным охранником – Кирри из гвардии господина Эль. Но когда-то ей все равно пришлось бы это сделать, зачем оттягивать…
Впрочем, Кирри оказался веселым и добродушным. Высокий, мускулистый, такой большой, что Аньис чувствовала себя крошечной рядом с ним, он носил элегантную форму Рональдовых гвардейцев. Ему был около сорока лет, по его словам, он воспитал четверых детей и очень любил жену. Волосы у него были светлые, коротко стриженые, глаза голубые, а широкое лицо сочетало в себе строгость и добродушие. А еще он признался Аньис, что, как все гвардейцы хозяина, немного владеет магией. Аньис подумала: нужно при случае уговорить его показать ей что-нибудь магическое… Она еще никогда не встречалась с магами. Если не считать ее господина, который явно не зря руководил корпусом военных магов Альбене. Но не просить же хозяина «показать фокус»…
– Я должен постоянно быть рядом с тобой на улице, – пояснил он. – Но в дом своих знакомых можешь заходить одна. Господин Эль разрешил.
Аньис обрадовалась. Экипаж они оставили на базарной площади – толчея на узких улочках бедняцкого района мешала каретам передвигаться там. Да и не хотелось Аньис приехать к Марше, как принцесса, это привлечет слишком много внимания. Оделась она тоже как можно скромнее: в коричневое пуари и накидку чуть светлее по тону. Украшений не надела вообще. Но дешевой одежды у нее теперь просто не было… Поэтому появление богато одетой девушки в сопровождении охранника сразу привлекло внимание. Да и многие просто знали ее, по району сразу прошел слух, что снова объявилась дочка Горри Вербайа – в новом статусе, красивая и под охраной.
Люди оглядывались, мальчишки показывали пальцами… Но Аньис нашла в себе силы держаться спокойно и с достоинством, как учила Карра. Распрямила плечи и шла под взглядами перешептывающихся прохожих, ощущая надежное присутствие Кирри на шаг позади себя.
– Не обращай внимания на дураков, – сказал он ей. – Людям всегда любопытно, когда они видят изменения в своих знакомых. Это повод почесать языками. Просто знай, что большинство из них просто тебе завидует.
Прошло совсем немного времени с последнего разговора с Маршей, с того самого дня, когда жизнь Аньис круто изменилась. Но ей показалось, что животик Марши еще сильнее округлился, а в движениях появилась неспешность. Да и вся она стала полнее, но еще красивее. Они сидели у Марши на кухни, Марша хлопотала у плиты, Аньис помогала. Все было, как в старые добрые времена.
– Можно, я потрогаю твой животик? – спросила Аньис. Подруга была такая уютная, такая… счастливая.
– Конечно, потрогай, – ответила Марша и дала Аньис погладить себя. А потом села рядом и обняла ее.
– Расскажи мне, какой он, твой господин…
– Он… – Аньис почувствовала, что краснеет, и быстро заговорила. Конечно, ей нужно было с кем-то поделиться. – Знаешь, он такой… Он великодушный… Он очень умный и сильный мужчина. И очень красивый… Он как будто не человек. Он лучше, чем человек!
Марша внимательно посмотрела на нее.
– Он тебе нравится!
– Да, очень, – призналась Аньис. – Мне не нравится только то, что я рабыня…
– Ну ничего! – рассмеялась Марша. Она всегда была оптимистичнее Аньис. – Скоро у тебя будет ребенок, и он захочет на тебе жениться! Знаешь, это так интересно, когда внутри тебя растет малыш… Так необычно! Особенно, когда не тошнит…
Аньис представила себя с таким же животиком, как у Марши, и ей очень захотелось, чтобы так и произошло. Не то, что бы ей очень нравилось возиться с детьми. Последние годы ей хватало забот с младшими братьями и сестрами. Но захотелось выносить в себе жизнь, видеть, как растет живот, ощущать это необычное и новое. Только для этого нужно, чтобы господин позвал ее в свою постель…
– Кстати, как он с тобой обращается, когда… Ну как все прошло? – спросила Марша.
Теперь кровь стремительно отлила от лица. Но с кем еще поделиться, если не с Маршей?
– Понимаешь, – тихо сказала она подруге. – Мне кажется, я совсем ему не нравлюсь. Я не нужна ему. Он думает, что я ребенок… Он ведь еще ни разу не позвал меня…
Марша положила руки на живот и задумчиво молчала.
– Не расстраивайся! – он снова посмотрела на Аньис и обняла ее за плечи. – Знаешь, что я думаю?
– Нет! – рассмеялась Аньис. У Марши всегда находились интересные идеи, ее стоило послушать.
– Я думаю, он хочет, чтобы ты стала взрослее, и тогда женится на тебе. Они все ведь женятся на высокородных… А высокородные учатся все детство, и замуж выходят позже, чем мы. Видимо, он хочет, чтобы ты стала такой, как будто высокородной: образованной, с манерами… И тогда женится на тебе.
– Может быть! – обрадовалась Аньис. Ей это в голову не приходило. Но теперь хотелось, чтобы все было именно так. Правда, ждать несколько лет, пока хозяин сочтет ее достойной, казалось мучительным.
– Но знаешь, я не вижу в его лице… интереса, – погрустнела она. – Иногда мне кажется, что он смотрит на меня, как на вещь. Еще одну деталь обстановки… Позаботился, дал мне место – и дальше ему неинтересно…
Марша грустно вздохнула вслед за ней и погладила ее по плечу. А что тут скажешь?
Конечно, слухи о появлении Аньис дошли и до ее семьи. Сначала к Марше прибежали Сьирри и Карри. Аньис со слезами на глазах обнимала и гладила их, прижимала к себе, как в тот день, когда Ансьер увез ее из родного дома. Как же она по ним соскучилась!
– Аньис, Аньис, пойдем домой! – маленький Карри потянул ее за рукав. Аньис вздохнула и крепче обняла братишку.
– Ты же знаешь, Аньис теперь с нами не живет, – рассудительно сказал ему Сьирри.
– Тогда пошли к нам в гости! – Карри снова потянул ее за рукав. Аньис вздохнула. Как объяснить маленькому брату, что родители для нее словно умерли? Она не чувствовала на них злости, их просто словно бы не было.
Но до объяснений не дошло. В этот момент пришли Арсана и Вери с младшими девочками. Сам Горри, видимо, слишком стыдился появиться на глазах у дочери.
Кирри, стоявший у двери, разрешил войти двум братишкам, но спросил у Аньис, стоит ли пустить ее мать и старшего брата. Аньис равнодушно пожала плечами. Не хотелось признаваться себе, что по маме она тоже скучает. Она обняла Вери, и брат порывисто прижал ее к себе.
– Аньис, прости меня, – прошептал он ей на ухо. Худой, чуть выше нее, темноволосый, теперь он был одет во вполне приличный костюм цвета охры, в то время как Аньис помнила его, не снимавшим старую отцовскую рубашку и холщовые штаны. Мать и младшие дети тоже были одеты куда приличнее, чем раньше.
– За что? – громко удивилась Аньис. Старший брат всегда был ей лучшим другом.
– Я должен был защитить тебя! – громко сказал он и с вызовом посмотрел на мать. – Можно было по-другому. Мне семнадцать, я мог бы пойти служить в армию, получал бы жалование и помогал вам. Но я слушал отца, который боялся, что меня отправят на границу, и я погибну…
– Сынок, но ведь… – прошептала Арсана.
– Даже, если бы я погиб, Аньис была бы свободна, а вы получали бы пенсию, назначенную господином Эль семьям погибших военных, – строго отрезал Вери.
Аньис погладила брата по плечу.
– Вери, у меня все хорошо, – тихо сказала она. – Так лучше.
Видимо, ее тихий решительный голос что-то разжал внутри Арсаны. До этого она стояла в стороне, обнимала младших дочек и боялась подойти к старшей, даже обратиться к ней. Но теперь она, не задумываясь, передала младшую дочку Вери и кинулась к Аньис. И принялась со слезами на глазах оглаживать ее, так же как перед расставанием.
– Доченька моя, такая красивая стала… Умница моя… Я знала, что все будет хорошо! Ты ведь такая хорошая! – приговаривала она. А Аньис сидела, не двигаясь, как истукан. Ей казалось, стоит пошевелиться или ответить матери, и боль в сердце взорвется слезами. А это… это она не могла. Признать, что родители были правы, поступив так, как поступили, виделось ей предательством себя.
– Зайди к нам, доченька… Отец так страдает… – просила Арсана. – Мы по тебе соскучились…
Аньис сглотнула рвущиеся слезы и распрямилась, как учила Карра. «Всегда, чтобы ни происходило, держи спину прямой, сохраняй достоинство. В мире слишком много сил, которые хотят его отнять. Ты должна сама хранить его. Никто за тебя этого не сделает», – говорила она.
В этот момент трехлетняя Вильяс подошла к Аньис и прижалась к ее ногам
– Анис, приходи, – сказала она, с улыбкой посмотрев наверх, в лицо старшей сестре.
И старшая не выдержала. Из глаз потекли неуправляемые слезы.
– Может быть, потом, мама, – стараясь не расплакаться совсем, сказала она. – Сейчас я должна вернуться обратно…
Но домой она не поехала. Времени на самом деле было сколько угодно. Просто нужно было расстаться с матерью, прежде чем лед в душе не растаял до конца. Почему-то ей казалось, что время для этого еще не пришло. Она поехала к Кьясе с Аббой и Арбаку с Каррой. Ведь обещала им приходить, если сможет. А те встретили ее как родную.
– Нет, я все понимаю, – сказала Карра, строго оглядев ее. – Но это платье больше не надевай. Что ты, попрошайка какая – ходить в коричневом и без украшений? Кошмар!
Вечером того дня Аньис сидела у себя в комнате и плакала. Она поняла, что будет приходить к семье. Что бы они ни сделали, она не может бросить братьев и сестер, которые ее любят. Да и мама, похоже, любит… Никуда не деться.
Но тогда же она поняла и другое. Возврата к прошлому больше нет. Она уже не девочка из бедного квартала. Она – то ли наложница, то ли воспитанница господина Эль, второго человека в государстве, о котором никто ничего не знает. Но в отличие от всех, кто перешептывается и строит догадки о нем, она рядом и сможет что-нибудь разузнать. Поэтому Аньис решила за ним следить… И делать выводы. Не зря же учитель Шмальер говорит, что она хорошо логически мыслит.
Прийти к господину Рональду, не спросив разрешения через Парма, было невозможно. Если только он сам вызовет. Но ведь она порой встречала его в коридоре. Иногда он заходил в свой кабинет, иногда в другие комнаты, иногда быстрой упругой походкой шел к выходу из дворца… А один раз она увидела, как он вечером идет в дальний флигель. Интересно, что там? Туда ведь никто не ходит… И Аньис решила разузнать.
Ловкости ей было не занимать. К тому же часто взрослые списывают со счетов, что можно прокрасться, убежать, спрятаться. Как в детской игре. Например, никто не ожидал, что она кинется бежать, когда Ансьер увозил ее. И никто не нашел бы ее, если бы не та старуха! Взрослые привыкли к открытым действиям, они забывают, что можно спрятаться и быть незаметным, как будто играешь в прятки.
Через три дня она специально задержала урок с Анти, задавая ему вопросы о музыкальных инструментах. Поэтому вышла в коридор как раз в то же время, когда господин Рональд в прошлый раз отправился в дальний флигель. И действительно увидела высокую фигуру в черном камзоле с меховой оторочкой, идущую туда. Господин доброжелательно кивнул ей… И прошел мимо…
Аньис сглотнула набухшие слезы, дождалась, когда он свернул за угол, и побежала за ним. Выглянула из-за угла, чтобы понять, куда он пойдет дальше. Главное – не встретить никого из слуг, а то ее поведение может показаться странным…
Он свернул направо. Аньис опрометью кинулась к следующему углу. Сердце бешено билось от азарта, кровь прилила к лицу. Выглянув второй раз, она увидела, что он скрывается за правым поворотом еще одного коридора. Аньис побежала за ним… На всякий случай быстро сняла туфли, чтобы не топать…Взяла их в руку.
А когда она выглянула за четвертый поворот, то резко уткнулась взглядом в обтянутую черным мускулистую грудь и меховой хвостик, свисающий до пояса. А рядом была неприметная белая дверь. Сердце ушло в пятки, кровь отлила от лица.
– Ой! – ляпнула она и посмотрела на его лицо. Он слегка улыбался.
– Аньис, – спокойно сказал он, – не нужно следить за мной. Если хочешь что-то узнать – просто спроси.
– Хорошо, господин… – пролепетала Аньис, мечтая провалиться сквозь землю от стыда. И интересно, как он ее заметил… – Простите, господин…
Отнекиваться было бесполезно. Что еще она могла делать в отдаленном флигеле, куда не ходил никто, кроме него? А теперь он стоял напротив, буквально в полутора шагах от нее. Такой уверенный, красивый. И воздух вокруг него был густой, пропитанный его силой и спокойствием. А от взгляда подгибались колени…Особенно, если учесть, что как раз ее босые ноги он сейчас и разглядывал.
– Хорошо, – кивнул он в ответ на извинения. – Так что ты хотела узнать?
Аньис помялась, но честно ответила, опустив взгляд:
– Я хотела узнать, куда вы идете… Что за этой дверью… Сюда ведь больше никто не ходит…
И отважилась снова посмотреть на него. А он вдруг рассмеялся. Резко блеснули белые зубы, в черных глазах мелькнул задор, смешанный с пониманием.
– Ясно, Аньис… А просто спросить у Тиарны ты не догадалась или сочла неинтересным. За этой дверью мастерская, где я пишу картины.
– Вы художник? – удивилась Аньис. От его спокойного ответа стало легче.
– Да. В белой гостиной есть мои картины. Можешь посмотреть, если хочешь, – ответил он и выжидающе посмотрел на нее.
– Хорошо, господин. Спасибо… Простите меня… – прошептала Аньис и снова опустила взгляд. Смотреть на него было невыносимо, как будто он был одной из залитых солнцем прекрасных статуй в Великом Храме, где она побывала в детстве.
– Иди, Аньис, – мягко сказал он. – В следующий раз просто спроси, прежде чем шпионить. И надень туфли, пол холодный.
– Простите, господин…
Он еще раз слегка улыбнулся и скрылся за дверью. А Аньис осталась стоять, думая, что более дурацкого способа опозориться, она, пожалуй, придумать не могла. Как ей теперь вообще смотреть ему в глаза? Хотя она и так этого почти не делает. А когда делает – то есть смотрит – то не понимает, что с ней происходит. То ли она падает в черную бездну, то ли взлетает до облаков.
Рональд улыбался. Девочка умудрилась развеселить его. Ее преследование он почувствовал, как только повернул первый раз. Но ему было интересно, как далеко она сможет пройти, не попавшись на глаза. А она оказалась ловкой. Дошла до конца, не потеряв след и не выдав себя. Если бы он не был тем, кто он есть, скорее всего, ей удалось бы пробраться незамеченной и вволю пошпионить, заглядывая в замочную скважину. Ох уж это женское любопытство и детский авантюризм! Ему нравилось такое сочетание.
Но он был рад, что пока Аньис слишком застенчива, чтобы попросить показать мастерскую. Пускать ее сюда ему не хотелось. Впрочем, отказывать девочке не хотелось тоже. Поэтому хорошо, что так.
Он посмотрел в зеленые глаза на портрете на стене. Здесь они всегда вдвоем. И больше никого. Может быть, поэтому он и устроил свою мастерскую так далеко от центральной части дворца, где кипела жизнь.
Рональд перевел взгляд на мольберт. Конная баталия была давно закончена и подарена королю. На ее месте в центре холста стояла тоненькая девичья фигурка в персиковом пуари. Одинокая, отважная, беззащитная… И сотня лиц вокруг, намеченных карандашом…
Рональд задумчиво помял кисть пальцами, окунул ее в краску и положил на полотно новый мазок.
…А еще у девочки между ключиц небольшая впадинка. Когда она волнуется, эта впадинка трепещет, и тонко бьется жилка над ней. Как только что в коридоре… А руки у нее не маленькие, но тонкие. Как раз для игры на кайне или поломоне. И запястья вытянутые, волной уходящие к острым белым локтям. Хочется видеть, как эти руки пляшут, касаясь клавиш, как она наклонит голову на бок, сосредоточившись. При этом чуть съедет лямка пуари, которую она завязывает не так, как остальные, приоткрывая тонкое, но округлое плечо…
…И да, одевается девочка гармонично, словно всю жизнь носила изысканные наряды. Интересно, откуда такой хороший вкус у дочери горшечника? Знает, что и как подчеркнуть без пошлости и лишней откровенности. Хорошо сочетает цвета, краску на лицо наносит так, что и не заметишь…
…А ножки у нее не сказать, что маленькие, но красивой формы, пальцы прижаты друг к другу. Как листок. И кожа на своде стопы такая тонкая, как будто просвечивает…
Старый дурак.
Рональд усмехнулся и положил на холст очередной мазок. Нужно поработать над картиной, пока есть время. Ночью ему тренировать Эдора.