Не кровные

Алана Инош

Не кровные

Аннотация: Меня зовут так же, как русского князя-полководца, с той лишь разницей, что я – Святослава Игоревна. Не полководец, но служу в полиции. Я – экспериментальный боец полицейского спецназа. У меня есть младшая сестрёнка. Не кровная: мой отец – её отчим, а матери у нас разные. И я жизнь отдам за неё. А та мразь, что тронет её хоть пальцем, до суда не доживёт.

– Не подходить! Я убью её! – орал этот псих. Лицо – как у бешеной мартышки: глаза навыкате, пасть оскалена. Сам – невысокий, но крепкий, сплошные натянутые нервы.

Лица заложницы почти не было видно: пряди светлых волос скрывали его, прилипая к мокрым от слёз щекам. Молодая девчонка-промоутер в белой блузке стояла себе у своей стоечки, предлагая продегустировать ветчину, а тут вдруг – шум, гам, пальба, и её хватает какой-то осатаневший мужик с пистолетом, прикрываясь её телом от полицейского спецназа. Весёлый у неё рабочий день выдался, нечего сказать.

Простреленная рука Славы горела болью, пропитавшийся кровью рукав лип к ране, а перед глазами стояла картина: застреленная женщина на полу, а над ней – кричащая девушка.

– Мама! Мамочка! – Её тоненький, надрывно рыдающий голос до сих пор слышался из отдела молочных продуктов.

Светлане уже ничем нельзя было помочь: судя по расположению входного отверстия, выстрел попал точно в сердце. Кровавое пятно расплылось на груди, пропитывая строгую «офисную» блузку. Карина, стоя над матерью на коленях, выла и тряслась, её длинные каштановые волосы свисали вперёд мягкими ухоженными прядями. Она ещё надеялась, что маму спасут врачи. Надежда живуча, даже когда её убивают выстрелом в грудь.

Вот тебе и сходили за покупками...

Не обращая внимания на рану, Слава прыгнула за витрину-холодильник с мясом. Там прятались от пуль, присев на корточки, продавцы. При виде грозного бойца в шлеме и чёрной шерстяной маске они испуганно задышали, прижимаясь к задней стенке холодильника, а Слава молча пробиралась туда, куда пятился стрелок с заложницей. Если бы не запрет на открытие огня в местах скопления людей, она уже давно бы всадила отморозку пулю между глаз, да и дело с концом. В стрельбе Слава всегда была отличницей, но сейчас её руки были связаны законом.

Ребята держали психа на прицеле, но стрелять тоже не имели права.

– Парень, положи ствол и отпусти девушку. Ну зачем тебе всё это?

А парню было уже, похоже, нечего терять. Он застрелил Светлану и ранил пожилого мужчину, а захват заложницы вбил последний гвоздь в его гроб. Он сделал всё, чтобы закрыть себя надолго под строгий режим. Может, он как раз и рассчитывал, что его убьют при задержании. А что? Кто-то сводит счёты с жизнью тихо и незаметно, а кому-то охота пошуметь и устроить шоу.

Впрочем, Славе было плевать, что снесло ему крышу и заставило натворить всё это. Она выполняла задачу: нейтрализовать преступника максимально безопасным для окружающих способом. Стрелок пятился к торцу холодильника, а она кралась, согнувшись в три погибели и держа наготове электрошокер.

Он волок заложницу, приставив дуло к её голове. Девушка спотыкалась, елозила ногами по зеркально-гладким плиткам пола, а потом – случайно или намеренно? – наступила каблуком захватчику на большой палец. От боли он взвыл и ослабил хватку, а в следующую секунду электрический разряд с коротким треском вошёл ему в шею. Стрелок упал, а девушка, трясясь от слёз, отползла на корточках. Негромкий стальной щелчок – это закрылись на скрученных за спину руках психа браслеты. Слава выпрямилась и сделала ребятам знак. Двое бойцов подхватили бесчувственного стрелка и «упаковали» его.

– Молодец, тёзка, – коротко похвалил её командир – тоже Слава, только он – Владислав, а её полное имя было Святослава. Кивнул на окровавленный рукав: – Ты как?

– Порядок, – отозвалась она. – Царапина.

– Обработать, – сказал старший. – На сегодня – свободна.

Светлану уже укладывали на носилки, накрыв с головой простынёй, а Карина в слезах рвалась следом:

– Мама... Куда вы её? В какую больницу?

Она не понимала, что машина, в которую несли Светлану – не скорая, а «труповозка». Слава придержала девушку, преградив дорогу:

– Карина... Всё, всё, не надо. Держись.

Слова не находились. Попрятались, как тараканы в щели. Чёртова гулкая пустота: ничем не утешить, не успокоить. Вот откуда взять силы, чтобы сказать ей, что маму убили?.. А девушка изумлённо воззрилась на рослого бойца в форме:

– Откуда вы меня... знаете? Вы кто?

Слава сняла шлем и маску с коротко стриженой головы.

– Сестрёнка твоя.

В последний раз они виделись три года назад на похоронах отца. Карина была совсем пацанка – пятнадцать лет, но уже тогда красивая, а сейчас и вовсе расцвела: шевелюра – как в рекламе шампуня, глазищи – в пол-лица, с ресницами как у Мальвины, точёный носик и полудетский, вопросительно-растерянный ротик, подмазанный блеском для губ. Тушь текла чёрными ручьями по щекам, но всё равно она была красавицей.

– С... Слава? – всхлипнула девушка.

– Привет. – Невесёлая встреча, и это «привет» прозвучало глупо, но ничего другого Слава не придумала.

Карина увидела кровь на рукаве, тихо ахнула, прижав дрожащие пальцы к губам.

– Ты ранена...

– Ничего, – сказала Слава. – Пустяк.

– Тебе надо срочно в больницу! – Карина опять затряслась, рванулась в сторону выхода. – Куда они повезли маму? Мне надо какие-то вещи для неё собрать... Тапочки... Бельё... Сок какой-нибудь... Она апельсиновый любит!

Слава снова придержала её здоровой рукой, не пуская к «труповозке»: пусть увезут сначала, так будет лучше. Чёртова необходимость правды вонзалась под сердце сосулькой.

– Кариночка... – Во рту – сушь, язык шершаво ворочался, словно Слава хурмы незрелой наелась. Слова падали коротко и убийственно, отрывисто, как мёртвые листья. – Одежда и бельё пригодятся, а сок маме уже... не понадобится. Пойдём отсюда. На воздух.

У крыльца она подошла к докторам.

– Мне – перевязку, если можно, а девушке – успокоительное.

С неё аккуратно сняли бронежилет и куртку, и Слава осталась в серой футболке. Она привычно и без усмешки наблюдала удивление врачей, обнаруживших под экипировкой бойца, который по всем признакам должен был быть мужчиной, грудь. Не Бог весть какие буфера, конечно, но и не мужской вариант. Ласковое солнышко играло зайчиками на шоколадных волосах Карины, медленно оседавшей на колени у железного низкого заборчика. Она поняла, что случилось... Цветы на клумбе ей сочувствовали, но ничем помочь не могли.

– Мама... Мамочка...

Врачи настаивали на госпитализации, но Слава отказалась. Рана была не опасной: мягкие ткани прошило навылет. Она лишь попросила какое-нибудь обезболивающее, и ей вкололи что-то прямо в руку, а пока поршень шприца двигался, Карину заботливо поднимали с асфальта, подносили ко рту таблетку и поили водой из бутылки. Рана – ерунда. Сейчас главное – сестрёнка.

*

Отец Славы ушёл из семьи к Светлане, своей коллеге по работе. Он приходился Карине отчимом, и кровного родства между сёстрами не было, только юридическое: отец удочерил девочку и дал свою фамилию. Они и не общались особо, жили своими жизнями.

Ссоры между родителями были нередки. Слава считала долгом поддерживать и защищать маму, из дочери превратившись в сына, а после развода заняла положение «мужчины в доме»: она умела и гвоздь вбить, и кран в ванной заменить, и проводить маму с работы до дома тёмным зимним вечером. С девяти лет она серьёзно занималась баскетболом, увлекалась стрельбой, втайне мечтая стать милиционером, а потом её «переманили» в дзюдо. Мечта о работе в правоохранительных органах привела её в юридический колледж, который она закончила параллельно с институтом физкультуры. Имея звание мастера спорта по дзюдо, диплом юриста, звание сержанта и трёхлетний стаж работы в полиции (тогда она ещё называлась милицией), она стала кандидаткой на участие в эксперименте. Её обучали всему, что должен знать и уметь боец спецподразделения, и она без каких-либо послаблений выдержала эту суровую и тяжёлую учёбу наравне с новобранцами-мужчинами, потому как отдельных женских нормативов там просто не существовало. Экзамен проваливала бóльшая часть претендентов на чёрный берет. Слава прошла жёсткий отбор, но потом ей долго не давали участвовать в очень серьёзных и опасных операциях, в горячие точки тоже не отправляли, берегли. Работа была в основном связана с обеспечением порядка на общественных мероприятиях. «Девушка всё-таки», – рассуждало начальство. А ничего, что эта девушка – метр девяносто два, восемьдесят пять кило железных мышц? Мужские нормативы? Она доказала: да. Скрутить соперника бубликом на татами? В два счёта. Одним словом, Слава была создана для задержания злодеев, но чаще приходилось охранять стадионы, задерживая пьяных и барыг, спекулирующих билетами, изымая дымовые шашки и проводя досмотр на кордонах безопасности.

Имя ей досталось женско-мужское – Святослава. Красивое и довольно редкое, оно нравилось ей всегда. Воинственный князь Святослав был её любимой исторической фигурой, тем более что даже отчество у них совпадало. Во дворе её звали Славкой, а мальчишки боялись её как огня. «С девочками нельзя драться, – говорила она. – Потому что они слабее. А со мной – можно. Я сильная». Парни пасовали перед её энергетикой, совсем не мягкой, не девичьей, а вот девчонки почему-то млели и льнули, словно чуя в ней защитницу. И ей нравилось вступаться за них и провожать из школы, носить их сумки и подавать руку на ступеньках. Быть рыцарем, потому что среди пацанов таковых почему-то почти не находилось. То ли глупые были, то ли слабоватые, то ли просто маленькие ещё. Не доросли, не дотягивали.

Она защищала диплом, когда мама попала в больницу с инфарктом. Слава защитилась на «отлично», но вскоре бросала комок земли на мамин гроб. Был на похоронах и отец с новой семьёй, предлагал Славе помощь, но она гордо отказалась. Устроилась работать в милицию, а с личной жизнью долго не ладилось. Её саму к парням не влекло, а противоположный пол её побаивался. К ней, сильной, решительной и не по годам жёсткой, по законам логики и психологии, притягивались в основном слабые представители мужской половины человечества, но такие не вызывали у неё симпатии. А с теми, кто обладал и равной силой, и твёрдым характером, она почему-то сталкивалась лбом. То ли не хватало ей женской мягкости и мудрости, то ли просто не было желания завязывать близкие отношения именно с мужчинами. Друзья-приятели у неё среди парней были, а вот все попытки ухаживания за собой она тут же пресекала. Это вызывало в ней отторжение и на физическом, и на душевном уровне. Коробило и передёргивало: «Не моё».

Все одноклассницы уже повыскакивали замуж и нарожали детей, некоторые даже успели развестись, а Слава по-прежнему находилась в каком-то непонятном поиске. Начиная осознавать природу своей натуры, она пробовала знакомиться через форум с девушками. Осторожничала и конспирировалась, чтоб на работе, не дай Бог, не узнали. Облико морале, будь он неладен. Девушкам Слава не говорила правду о том, где служит: солидарность солидарностью, но уверенной в их сдержанности на язык она быть не могла. О методах слежки она знала не понаслышке, но за собой «хвоста» не замечала. Всё обходилось, но привычка к «паранойе» не оставляла её всю жизнь. С одной подругой она разбежалась всего через месяц, с другой встречалась полгода, но тоже рассталась, а отношения с третьей затянулись на год, но снова кончились разрывом. Сердце ныло от шрамов, и Слава надела на него железные доспехи, решив пока никого к себе не подпускать. Впрочем, скоро на личную жизнь и без того почти не осталось времени. График был скользящий, работала она сменами по двенадцать часов, но иногда приходилось задерживаться и больше, всё зависело от сложности операции и разного рода непредвиденных обстоятельств. Случалось работать и двое-трое суток подряд, выезжать в другие города. Выходные проходили в тренировках для поддержания физической формы – основного из её «рабочих инструментов». Нередки были учения, в ходе которых отрабатывалась тактика в различных ситуациях: при штурме зданий, захвате заложников, массовых беспорядках, задержании вооружённых преступных группировок. Разумеется, стрельба, работа со взрывчаткой, маневры бронетехники на пересечённой местности и прочие прелести. Слава всегда показывала себя отлично во всех учебных операциях, оставалось только добиться, чтобы её допустили до такой работы в реальной службе. Этот эксперимент засосал её целиком. В суровый мужской коллектив отряда она влилась хорошо и стала там «своим парнем». Никакого пренебрежения и неуважения со стороны ребят не было, они быстро поняли: Слава не слабее их. Она такой же боец, как они, и может всё. А когда сработались, принадлежность её к женскому полу и вовсе отошла на задний план. На Славу можно было положиться как на товарища, который не подведёт.

Трёхкомнатную родительскую квартиру она обменяла на двушку с доплатой, а на вырученные деньги купила машину. После покупки кое-что от этой суммы даже осталось – на чёрный день или непредвиденные расходы, в том числе и на обслуживание самой машины.

Сегодняшний выезд был уже не первым её серьёзным заданием, но за ней как за экспериментальным бойцом всё ещё присматривали. Она всей своей службой изо дня в день доказывала, что ей по плечу всё. И старший группы, капитан Свободин – ребята за глаза звали его Батя – верил в неё. Он в своё время и посодействовал её переводу на «реальную работу». Ситуация сегодня была сложной: место людное, применять оружие нельзя, а потом произошёл ещё и захват заложника. Она знала, что за ней внимательно и придирчиво наблюдают. Одна ошибка – и всё, «не можешь». По едва приметному кивку старшего Славе отдали главную роль в операции, это был для неё очередной экзамен. И она справилась.

Стрелок был особо опасен, поэтому вызвали их группу в качестве силовой поддержки. Мужчина в бешенстве ворвался в супермаркет с пистолетом и боеприпасами к нему, беспорядочно палил сначала по полкам с продуктами, дырявил витрины, стены и потолок, а потом начал стрелять в людей. Встретившись с ним глаза в глаза, Слава утонула в звериной черноте его дико расширенных зрачков. Он открыл огонь по полиции, и Славу слегка зацепило, но она в пылу операции почти не заметила раны.

Руку будто обожгло. Слава коротко рыкнула и перекатилась по полу к холодильнику с мясной продукцией; оттуда ей была видна коротко стриженая макушка стрелка и направление его движения. Но даже не видя его, она слышала его шаги и рыдающее дыхание заложницы. Он шёл вдоль витрины, и Слава осторожно кралась вместе с ним с другой стороны, оставаясь вне его поля зрения. Всё зависело от её быстроты: ей предстояло пантерой прыгнуть на него и всадить ему в шею контакты электрошокера. Спасибо девушке-заложнице: она наступила ему на ногу, и это дало Славе преимущество в пару мгновений. А пара мгновений порой могла значить очень много. Целую жизнь.

Защёлкивая браслеты, запаха спиртного от стрелка Слава не почувствовала; возможно, парень был под наркотой. Заложница не пострадала, её лишь колотило от пережитого испуга.

Это было то, что она называла «реальной работой». На ней лежала настоящая, леденящая душу ответственность за жизни находившихся рядом людей.

*

Когда Светлана сообщила о смерти отца, Слава находилась на работе. Отвлекаться было нельзя, и она отключила звук и вибрацию на телефоне. Во время короткой передышки она увидела кучу пропущенных вызовов, но набирать не стала. Как только включила звук, телефон сразу зазвонил. Прихлёбывая чай из крышки термоса, она наконец нажала кнопку приёма вызова.

– Слава, здравствуй, это Светлана. Наконец-то дозвонилась до тебя. – Голос тихий, дрожащий, измученный, как будто больной. – Вчера твой отец... – Запнулась, будто проглотила нервный комок. – Его вчера не стало. Инсульт.

Слава вылила недопитый чай, закрутила крышку. Тёплая ниточка, когда-то давно связывавшая её с отцом, уже остыла и порвалась – ещё до его ухода в другую семью. Слёзы мамы после ссор ожесточали дочь против него, а когда развод состоялся, в доме стало, как Славе показалось, светлее и тише. Чище стал сам воздух. Но мама страдала, всё чаще болело сердце. Она никогда не говорила об этом вслух, но, наверно, всё-таки продолжала любить отца. Мамины глаза потускнели, она постарела, погрязла в каждодневной суете и заботах. И постепенно, по капельке, эта спрятанная глубоко в душе боль свела её в могилу.

Слава не простила. Холодная невидимая стена отделяла её от той семьи, не позволяя подружиться с сестрёнкой, а красивую и молодую жену отца она просто видеть не могла. Впрочем, с годами приходило понимание: не стоит искать козла отпущения. Виноватых никогда нет, как и правых, потому что каждый вносит свой вклад в этот горький комок боли. И Светлана-разлучница, наверное, не старалась специально увести отца, просто... так получилось. Встретились двое – женатый мужчина и разведённая женщина с маленькой дочкой, полюбили друг друга. Наверно, это было их выстраданное, наконец-то найденное счастье, которого они не смогли обрести в своих прежних браках. Надо ли их за это винить?

Вот только маму уже было не вернуть. И это сидело в сердце Славы холодным стерженьком отчуждения, заставляя её рот жёстко сжиматься, а глаза блестеть светлыми льдинками.

Но она всё-таки купила для сестрёнки шоколадку – большую, дорогую, с орехами. Купила бы и букет цветов, но повод для встречи был уж очень невесёлым. Гроб с телом уже стоял в квартире на двух табуретках. Взглянув в лицо отца, Слава вдруг не обнаружила в своём сердце к нему никакой вражды и обиды. Всё ушло, растаяло в огне церковной свечки, зажжённой в изголовье, осталась только смутная усталая грусть. Светлана, в чёрном платье и чёрной кружевной накидке на голове, поднялась ей навстречу – заплаканная, без макияжа, но всё равно красивая и ухоженная.

– Спасибо, что пришла. Я никогда не была против твоего общения с отцом... Жаль, что вы прожили жизнь вот так... Врозь. Но теперь уже... Что уж теперь говорить.

Слёзы набрякли на её глазах крупными каплями, губы задрожали. На диване и креслах какие-то пожилые тётеньки в платках разговаривали шёпотом, у окна стояли мужчины – вероятно, коллеги отца. Все невольно посмотрели на Славу – впрочем, она привыкла к такой реакции. Наружность у неё была примечательная.

– Карина у себя в комнате, – шепнула Светлана. – Иди, хоть поздоровайся с ней. Сёстры вы всё-таки, хоть и не кровные. – И неопределённо указала в сторону двери.

Слава, подумав, для начала постучалась.

– Да, входите, – через несколько секунд ответил девичий голосок.

Слава вошла. Комната как комната: кровать, стол с компьютером, шкаф, книжные полки. На окне – римские шторы. В кресле за столом, уронив худые руки на колени, сидела девушка-старшеклассница в длинной чёрной юбке и такого же цвета водолазке. Юбка была ей не по возрасту: такая больше подошла бы тем тётенькам в гостиной. Каштановые волосы невероятной густоты падали ей на спину косой толщиной в руку, а ресницы даже без слоя туши на них казались «мальвиньими». Её реакция на Славу не отличалась от прочих – такой же удивлённый, даже чуть испуганный взгляд. Ну, ещё бы... Одно дело – видеть баскетболисток по телевизору и совсем другое – у себя в комнате, сравнивая их рост с платяным шкафом с антресолями. Да ещё и таких атлетически сложенных, в камуфляжных штанах военного фасона с накладными карманами, кожаной куртке с кучей блестящих молний и чёрной бандане с «Весёлым Роджером». Последнюю Слава напялила прямо перед выходом из дома – дабы не шокировать людей на похоронах своим пятимиллиметровым ёжиком, которым ей вздумалось обзавестись в невыносимую летнюю жару. Жара ушла вместе с грозами, а волосы росли, увы, слишком медленно. Ребятам в отряде – всё равно, многие стриглись ещё короче, а обычным людям и без причёски хватало впечатлений от её внешности.

– Привет... Ты меня, наверно, не помнишь. – Она положила шоколадку на стол рядом с клавиатурой. – Я – Слава.

– Привет, – без улыбки ответила Карина. – Я знаю, кто ты. Мама говорила, что ты придёшь. – И посмотрела на шоколадку: – Это мне?

Слава тоже без улыбки кивнула. А уголки губ девушки чуть дрогнули:

– Спасибо...

Её, грустную, растерянную и невыносимо милую, хотелось прижать к груди и успокаивать, гладить по этим умопомрачительным волосам... Конечно, она была совсем ни в чём не виновата. Ни в комке горькой боли, ни в стуке земли о крышку маминого гроба, ни в этом ледяном стерженьке отчуждения под сердцем у Славы.

– Можно присесть?

Карина торопливо смахнула с табуретки свёрнутые джинсы с джемпером и перебросила на кровать. Слава села напротив сестрёнки. Довольно близко – так что её огромные, длинные ноги огородили с обеих сторон ноги Карины. Стерженёк таял, жёсткие клещи непримиримости отпускали сердце – а всего-то лишь стоило посмотреть этому чуду с ресницами в глаза. «Эти глаза напротив – чайного цвета» – точь-в-точь как в старой песне.

– Даже не знаю, что сказать, – призналась Слава. – Слова не помогут, наверно.

– Не надо ничего говорить. – Карина теребила ткань юбки, в которую её, наверно, обрядила мать по траурному случаю. Старушечий фасон. Ещё подобные юбки носили цыганки, только поярче расцветкой.

Карина только что закончила девятый класс, но уже сейчас строила планы на будущее. После школы она собиралась учиться на психолога.

– Инженером людских душ быть хочешь? – усмехнулась Слава.

– Типа. А ты в полиции работаешь? – Сквозь скорбную пелену в глазах Карины пробивались искорки детского любопытства, а пальцы продолжали крутить чёрную ткань на коленях.

– Угу. – Слава сама не знала, куда деть руки, поэтому засунула в карманы.

– Я люблю сериал «След», – сказала Карина. – Знаешь, ты чем-то на Майского похожа. Только без бородки.

– Понятия не имею, кто это, – усмехнулась Слава. – Телек не особо смотрю, некогда.

Они поболтали о том, о сём. Славе хотелось отвлечь Карину от грустных мыслей, и кажется, у неё это получалось. Это было совсем не обременительно, она сама отогревалась, и острая многолетняя ледышка в груди таяла.

В комнату заглянула Светлана.

– Карина, пора... Вынос.

Сразу повеяло скорбным холодом, сестрёнка побледнела, окаменела и ушла в себя, сосредоточенно поднявшись на ноги. Слава тоже встала. Рядом они смотрелись, как юная берёзка и дуб.

Гроб вынесли во двор и снова поставили на табуретки. Народ собирался: вот уже человек сто толпилось у подъезда. Кто все эти люди? Слава понятия не имела. Светлана постоянно вытирала слёзы, а глаза Славы оставались сухими. Плакала она в последний раз, дай Бог памяти... Нет, не вспомнить. В детстве, наверно. Её сейчас беспокоила только Карина: хотелось оберегать её, поддерживать. Снова стать рыцарем.

– Обопрись на мою руку, если станет трудно стоять, – шепнула она сестрёнке.

– Спасибо, Слав. – Лёгонькая девичья ручка щекотно просунулась под локоть.

Слава хотела заскочить всего лишь на минуточку, на час дня у неё был запланирован спортзал, но теперь она не могла уйти – села в автобус рядом с Кариной.

На кладбище было светло и тихо, солнечные зайчики пробивались сквозь берёзовые кроны. Батюшка взмахивал кадилом и тянул нараспев слова молитв. Когда гроб опускали в могилу, Светлана в неудобной обуви на каблуках оступилась и упала на колено, и двое мужчин помогли ей подняться. Одна из диванных тётенек, стоявшая рядом со Славой, прошептала:

– Плохая примета. Кто на кладбище упал, тот сам вскоре...

– Типун вам на язык, – перебила, нахмурившись, Слава.

Сама она в приметы не верила, но эти слова прозвучали рядом с Кариной и могли её расстроить. Впрочем, сестрёнка была погружена в беломраморную задумчивость и, казалось, ничего не слышала и не воспринимала сейчас. Слава присматривала за нею в оба и была в любой миг готова подхватить, когда та подошла к могиле, чтобы бросить комок земли на гроб.

– Платочек, в который плакали, тоже надо в могилку кинуть, – сказала тётенька, знаток похоронных обычаев. – Чтоб больше ни о ком слёз лить не пришлось.

Белый комочек ткани упал в яму, и его скрыла брошенная с лопаты могильщика земля.

На поминальном обеде в столовой Слава сидела рядом с сестрёнкой и ухаживала за ней. Кутья, куриный суп с лапшой, котлеты с гречкой, компот и блины – всё было довольно неплохо приготовлено, но Карина почти ни к чему не притрагивалась. Вездесущая диванная тётенька сказала:

– На поминках надо кушать, чтоб не обижать покойного. Раз пришёл – ешь.

Слава шепнула:

– Карин... Покушай. Всё вкусное. Давай...

Карина послушалась. Слава опрокинула в себя пару стопок водки, а девушка выпила несколько глотков сладкого кагора из пластикового стаканчика и компот.

На домашние поминки остался только самый узкий и близкий круг гостей. Слава, проводив сестрёнку до дома, засобиралась уходить, но Карина вдруг умоляюще вцепилась в её руку:

– Побудь ещё, Слав, пожалуйста...

От этого пожатия что-то горячо ёкнуло в груди. Слава не смогла отказать. Гости сидели за столом с остатками кагора и водки, а сёстры – в Карининой комнате, с чаем и шоколадкой. Карина отламывала коричневые сладкие прямоугольнички с ореховой начинкой и долго, задумчиво рассасывала за щекой, а чай стыл в её кружке. Нитка пакетика свисала через край.

– Спасибо тебе, Слав. Рядом с тобой так... спокойно.

«Надо было всё-таки цветы ей купить, – подумалось Славе. – Ладно, как-нибудь потом».

Наверняка у диванных тётенек нашлись бы какие-нибудь приметы, почему нельзя дарить цветы во время похорон.

На прощание они обменялись телефонными номерами. Точнее, у Светланы с Кариной номер Славы уже был, а вот Каринин Слава забила себе в контакты.

– Звони, если что, – сказала она.

Потом они опять как-то потерялись. Не созванивались, не встречались. У Славы была служба, у Карины – учёба... Глупо, наверно, но Слава даже не знала, когда у сестрёнки день рождения. Казалось бы, чего проще: позвони и уточни. Но она то ли стеснялась, то ли сомневалась, что нужна этой семье. Потом Слава всё-таки набрала номер, но Карина, видно, сменила его, а Светлане Слава звонить не хотела. Она нашла аккаунт Карины в соцсетях и узнала дату её рождения: двадцать восьмое апреля. «Надо будет поздравить», – сделала она себе мысленную заметку. А потом закрутилась: работа, тренировки, тренировки, работа... И, к своему стыду, спохватилась только в начале мая. Поздравлять с таким запозданием уже смысла не имело.

Но тёплый образ кареглазой девчонки с толстой косой отпечатался в душе, и Слава незримо носила его, как фотографию в кармане у сердца. Она познакомилась через форум с ещё одной девушкой, отдалённо похожей на сестрёнку; это сходство горячо толкнулось в сердце и перекинуло между ними мостик отношений, но они, увы, опять оказались недолговечными. Расставания и разочарования Слава переживала молчаливо, но не топила боль на дне рюмки – вредные привычки подорвали бы здоровье и форму, – а яростно бросалась в работу. В выходные она тренировалась до упаду и находила себе занятия, чтобы не оставалось ни одной свободной минутки на страдания. На учениях выкладывалась на двести процентов. Слава выматывала себя так, чтобы, падая в постель, отключаться моментально, а не прокручивать в голове всё снова и снова, бередить рану и корить себя за доверчивость. Увы, она постоянно наступала на одни и те же грабли: если понравившаяся девушка отвечала взаимностью, теплом и лаской, «крыша» уносилась в небеса, рассудок смолкал, и влюблённая Слава забывала обо всём. А потом – «изгнание из Рая» и окровавленная душа за маской с сурово сжатыми губами. Да, доверчивая и глупая. И ничему не училась, как видно.

«Всё, хватит с меня девиц, – решила она. – Не везёт – значит, не везёт».

Как там в песне? «Не везёт мне в смерти – повезёт в любви». А у неё, наверно, наоборот. На сердце уже живого места не осталось, зря она сняла броню... Это Карина растормошила её, растопив ледок, и Славе вдруг захотелось жить и любить. Но жизнь опять щёлкнула её по носу, и Слава запихнула душу в бронежилет, окончательно сосредоточившись на службе.

*

Самой первой картинкой, первым оглушительным и острым кадром этого задержания супермаркете стали убитая Светлана и Карина на коленях возле матери. «Кто на похоронах упадёт, тот сам вскоре...» Слава не верила в приметы, а вот поди ж ты – сбылось. А может, просто совпало так.

– Мне страшно... идти домой. – Карина жмурилась, не вытирая чёрных от туши слёз. – Я сейчас просто с ума сойду там.

– Давай ко мне, – без раздумий предложила Слава. – Мне только переодеться и машину со стоянки забрать надо. Отработала я на сегодня, всё. – Она поморщилась, осторожно трогая повязку. – Больничный ещё, чего доброго, впаяют.

– Впаяют как миленькие, я за этим прослежу, – послышался низкий, прохладно-хрипловатый голос Бати. – Чтоб никакого геройства мне тут, понял, боец?

– Так точно, товарищ капитан, – вздохнула Слава. И тут же добавила: – Товарищ капитан, разрешите обратиться с просьбой!

– Чего у тебя там?

– Можно девушку до нас подбросить? Я её оставлять одну не хочу, у неё шок... – Слава понизила голос: – Маму у неё там убили. Сестрёнка это моя младшая... сводная. Раз уж я домой, так заодно машину мою забрать. Не ехать же нам с ней на маршрутке до стоянки, в самом деле.

Батя был строгим, но понимающим.

– Свидетельские показания сестрёнка дала? – спросил он только.

– Батя... То есть, Владислав Юрич, можно, её завтра опросят? – попросила Слава. – Она всё равно сейчас просто не в том состоянии. Обязуюсь обеспечить её явку. Железно.

– У оперов отпрашивайтесь, которые там сейчас работают, – сказал Батя, кивая в сторону места преступления. – Если отпустят – пусть едет. Поживее, долго ждать не будем.

Толку от Карины как от свидетеля было мало: она сейчас могла лишь рыдать. Её отпустили, предупредив, что завтра вызовут.

– Пошли, на полицейской машине прокатишься. – Слава говорила с ней, наверно, преувеличенно ласково, как с маленькой, но это успокаивало девушку, оробевшую от сурового вида бойцов.

Место для неё нашлось только у Славы на коленях. Раненую руку Славе упаковали в фиксатор, и здоровой она аккуратно, но крепко обнимала сестрёнку. Девушка не переставала плакать, уткнувшись ей в плечо, а ребята из группы непроницаемо молчали, понимая, что сейчас лучше не лезть с вопросами. Плачущая пассажирка доехала благополучно, обнимая Славу за шею, а та только повторяла вполголоса:

– Ничего... Ничего, родная, прорвёмся.

На саму базу, конечно, с девушкой не заезжали, высадили её на автостоянке. Выкарабкиваясь из машины на своих каблучищах, Карина чуть не навернулась – Слава кое-как сумела её поймать одной рукой.

– Слушай, как ты за руль-то сядешь? – озаботился Батя. Губы у него были, как и у Славы, твёрдые, глаза – две серых, цепких льдинки с тёмными ресницами.

– Ничего. – Слава осторожно высвободила руку из фиксатора. – Как-нибудь вот так. Мне укол вкатили, там онемело всё. Доедем.

– Ну, смотри.

В форме домой со службы уезжать было у них не принято, а если и приходилось брать её с собой в стирку, то только под роспись. Переодевшись, Слава вернулась к машине. Решено было сначала заехать домой к Карине за вещами.

– Я что-то подзабыла ваш адрес. Вы всё там же живёте?

Карина кивнула и назвала улицу и номер дома. «Живёте» прозвучало странно и горько: Светлана выбыла из числа жильцов, и скоро ей предстояло получать новую прописку – на кладбище. Оградку вокруг могилы отца, как Славе помнилось, поставили широкую: если что, можно в неё и похоронить.

– Мама в обеденный перерыв заехала за мной в универ – забрать меня после пар... Мы заскочили в супермаркет... Набрали продуктов... Мама вспомнила, что мы не взяли молоко... А там... в молочном отделе... Этот... с пистолетом. Мама заслонила меня собой. Понимаешь, он стрелял в меня, а она закрыла меня собой от пуль! – Карина, рассказывая, тряслась. Вздрагивали плечи, волосы, из-под зажмуренных век сочились слёзы. – Мы упали... Мама... придавила меня. Она лежала на мне... Я не могу сказать «тело мамы», язык не поворачивается... Я думала, он сейчас добьёт и меня... Но он прошёл мимо. Наверно, подумал, что убил нас обеих. А тележка наша так и осталась там... В молочном отделе. До кассы мы не дошли-и-и-и...

И Карина зарыдала, пряча лицо в ладонях. Пожалуй, она могла бы дать показания и сегодня, но... Ладно, чёрт с ним. Всё-таки мучить её сейчас допросами было бесчеловечно. Пусть отдохнёт до завтра и успокоится.

– Солнышко, завтра всё это повторишь следователю. Не переживай, я схожу с тобой для моральной поддержки. Только с утреца заскочим в больницу, лист оформить мне всё-таки надо. – И, чтобы отвлечь сестрёнку от страшных кадров расстрела, Слава сменила тему: – Значит, у вас с мамой есть машина. А ты водишь?

– Нет, только мама водит, я боюсь, – прорыдала девушка в ладони. И добавила с протяжным надрывом: – То есть... водила...

– Чего ж тут страшного? – Слава не останавливалась на этих разрывающих душу деталях, продолжая говорить о будничном. – Мама смогла научиться ездить – и ты сможешь. Если что-то не будет получаться – помогу, натаскаю.

– Когда папа ещё был жив... мы однажды попали в аварию. – Карина полезла в сумочку в поисках платков, достала упаковку, высморкалась. – Небольшую. Никто не пострадал, но я тогда сильно испугалась. И решила, что садиться за руль не буду.

– Понятно. А страхи преодолевать надо, ты знаешь? – Слава остановила машину во дворе дома, с трудом найдя место для парковки. – Побеждать их надо. И давить, как тараканов. Ничего, прорвёмся. Всё будет хорошо.

Поднявшись в квартиру, Карина села на стульчик в прихожей и долго не могла заставить себя войти. Всё напоминало о матери. Она гладила вещи на вешалке и плакала, и Славе не хватало духу насильно оторвать её от них. Но позволять сестрёнке слишком долго отдаваться горю тоже не следовало.

– Карин... Ну, давай как-нибудь... Соберись, моя хорошая. Возьми всё, что надо – да и поехали. – Слава сжала плечи девушки, погладила. И добавила в шутку: – А то чую, скоро действие укола кончится, рука заболит. И тебе придётся нас везти.

Карина опомнилась, встала, озираясь и вытирая слёзы.

– Да, Слав... Я сейчас, быстро.

Пока она собирала вещи, Слава заглянула на кухню. Желудок, циничная тварь, не имел уважения ни к пережитому ею стрессу, ни к горю Карины и нагло просил жрать. Обеда он всегда требовал по расписанию.

– Карин! – крикнула она в комнату. – Я зажую чего-нибудь? Есть хочу – сил нет.

– Да, конечно, – откликнулась девушка. – Бери, что хочешь...

Бутерброд с холодной котлетой Слава запила холодным же кефиром, слизнула белые «усы», ополоснула стакан. Не наелась, конечно, но так можно было худо-бедно жить дальше. «До дома дотерпеть не мог? – ругала она желудок. – Зараза ты и сволочь». А тот в ответ только урчал котлетой: «В том-то и дело, что дома ничего не приготовлено. Сестрёнку вот кормить надо... Хотя до еды ли ей будет? Ну ничего, заставим».

Вспомнив, что запасы холодильника давно не пополнялись, Слава притормозила около супермаркета – другого, конечно, но нервишки вздрагивали даже у неё, а Карина и вовсе посерела лицом.

– Я не могу... Не надо, – прошептала она, закрывая глаза.

– У меня дома насчёт пожрать – шаром покати, – виновато вздохнула Слава. – Ладно, ты в машине посиди, а я сбегаю.

– У тебя же – рука, – вспомнила девушка. – Как ты пакеты понесёшь? Пошли вместе.

Мужественно преодолевая своё горе, она зашла в магазин и взяла тележку... «Тележка так и осталась в молочном отделе...» И снова – слёзы чёрными ручьями. Молочный отдел, мать его!.. Слава обхватила здоровой рукой согнувшуюся над тележкой девушку за плечи.

– Кариночка... Всё, всё, пойдём отсюда. Без молока как-нибудь обойдёмся.

В кондитерском отделе стоял приторно-сладкий смешанный запах конфет, печенья, зефира, шоколадок, мармеладок... Слава спросила:

– Ты сладкое ешь? Или на диете, поди?

Карина качнула головой.

– Мне диеты не нужны. Мама говорит, что я жру как не в себя, а всё равно не толстею... – Снова эта оговорка, дрожащие губы. – То есть, говорила...

Слава, чтобы скорее проскочить этот момент и не давать сестрёнке зацикливаться, начала грабастать конфеты из лотков и ссыпать в пакетики.

– Держи мешок. Вон тех ещё возьмём... и вот этих.

Конфеты, наверное, в совокупности тянули на пару кило, а ещё она нахватала несколько шоколадок, вафли, мармелад и коробку пирожных. Не для себя, конечно – сама она сладким старалась не злоупотреблять, а чтоб сестрёнку побаловать. Не прошла она и мимо фруктов – свежих и сушёных. Набрала мяса: охлаждённое филе курицы, индейки, нежирную свинину – по полкило каждого вида. Спохватилась:

– Ты у нас не из веганов?

– Нет, я всё ем, – отозвалась Карина.

– Вот и отлично.

В общем, они выползли из магазина с двумя туго набитыми пакетами – с одной рукой Славе и правда было бы не утащить всё это. Она погрузила покупки на заднее сиденье и поцеловала сестрёнку в щёку.

– Ты умница.

Та плакала и стирала влажными салфетками макияж. Без него она выглядела естественнее, красивее и моложе, а вся эта «штукатурка» добавляла ей лишних десять лет. Теперь она смотрелась как раз на свой возраст.

– Так лучше, – сказала Слава. – В боевой раскраске тебя можно было принять за тридцатилетнюю даму.

Карина улыбнулась сквозь слёзы. Светлый лучик этой улыбки тронул сердце Славы и свернулся под ним пушистым комочком.

– Располагайся как дома, – сказала она, когда они вошли в квартиру. И заранее позаботилась о местах для ночлега: – Можешь занять кровать, а я на диване устроюсь.

Карина начала было спорить:

– Да ладно, зачем, лучше я на диване...

– Цыц, – оборвала её Слава. – Сейчас достану чистое постельное, сама расстелешь. Мне с рукой неудобно.

С одной рукой было не очень удобно и готовить, и Слава опять расстегнула фиксатор. Наполненный до отказа кухонный белый друг смотрелся роскошно.

– Хоть фоткай и подписывай снимок: «Самые пафосные холодильники планеты. Первое место в хит-параде».

Карина сидела на табуретке, грызла яблоко и устало улыбалась в ответ на Славины юмористические потуги. Но хотя бы улыбалась, а не рыдала – уже достижение. А Слава наготовила кучу еды: хватить должно было на три дня. Готовить она умела и старалась выбирать здоровые блюда, только не всегда хватало времени, чтоб побаловать домашним себя, любимую.

– Что поделать. Живу, как старый холостяк.

– А у тебя парень есть? – полюбопытствовала Карина.

Слава движением плеч попыталась сбросить каменное напряжение, которое вызывали подобные расспросы.

– Не люблю каверзные вопросики про личную жизнь, – натянуто улыбнулась она, изо всех сил стараясь не напугать сестрёнку знаком «проезд запрещён» на лице – иными словами, пресловутым «морда-кирпич». – Особенно когда её нет.

– Ладно, извини. У меня пока тоже... по нулям. – Карина вертела в руках яблочный огрызок, не зная, куда его выкинуть.

– У такой красивой девушки – и по нулям? Не верю. – Слава села к столу, удовлетворённым взглядом окидывая полную плиту кастрюль и сковородок, приоткрыла дверцу под раковиной, показывая Карине мусорное ведро.

– Да так, ерунда, пока ничего серьёзного, – смутилась сестрёнка, выбрасывая огрызок.

– Ну, какие твои годы. Всё будет, не переживай.

Анестезия тем временем действительно начинала улетучиваться, и рука заныла, но Слава не подавала виду. Стараясь занять и отвлечь сестрёнку, она травила дурацкие анекдоты, несла чушь – лишь бы не повисала тягостная, давящая на душу кладбищенская тишина. Карина смеялась, но в её смехе чувствовался горький надлом, а потом она уронила голову на руки и смолкла. Рана разболелась всерьёз, но Слава не решалась выйти в аптеку за обезболивающими таблетками: боялась оставить Карину одну.

– Когда можно будет забрать мамино тело для похорон? – спросила девушка, поднимая бледное лицо с измученно закрытыми глазами.

– Как только над ним проведут все следственные действия. – Слава бережно откинула упавшие каштановые прядки с лица Карины.

– А когда их проведут? – Сестрёнка открыла глаза, снова медленно наполнявшиеся слезами.

– Как только, так сразу. Я буду держать руку на пульсе, ты не переживай, – пообещала Слава. – Не думай об этом.

– А о чём, о чём мне сейчас думать?! Это кошмар какой-то... Мне всё время кажется, что это какой-то жуткий сон, и я сейчас проснусь... И мама заедет за мной после пар, и... всё будет, как раньше. Но уже ничего не будет... Потому что мамы больше нет!

Карина опять неподвижно распласталась на столе. Русалочьи волосы окутали ей спину и плечи.

– Знаешь, когда мне плохо, я просто иду в зал и... тупо тягаю железо, – сказала Слава после некоторого раздумья. – Не знаю, подойдёт ли тебе мой рецепт. Но принцип ясен: надо себя чем-то занять. Если просто сидеть и думать, думать, думать... можно свихнуться.

А мысли давили на Карину со всех сторон. Она думала о том, как ей дальше жить; учась на очном отделении, она ещё не имела своего дохода, и мама кормила, поила и одевала её. Мучила её мысль о похоронах; у мамы, наверно, были какие-то сбережения, но доступа Карина к ним не имела, вступать в наследство предстояло через полгода, а деньги были нужны сейчас. Страшил её и завтрашний поход к следователю... Придавленная глыбами этих мыслей, она уныло съёжилась, вцепившись пальцами в волосы.

– Так, сестрёнка, не раскисаем. – Слава поднялась, чуть встряхнула её за плечи. – Не думай сейчас вообще ни о чём, тупо выбрось всё из головы. Я с тобой, я тебя не брошу, поняла? Прогуляемся-ка сейчас до аптеки, вот что. Мне с одной рукой неудобно, поможешь.

Не то чтобы Славе очень требовалась помощь, просто Карину нужно было отвлекать от горя. Едва сестрёнка вспоминала о простреленной руке Славы, как тут же её собственные переживания отходили на второй план. В аптеке она решительно попросила упаковку ампул новокаина, шприцы, стерильные бинты, хирургические перчатки, вату и борный спирт.

– Не факт, что одни только таблетки помогут, – сказала она.

Дома она надела перчатки и осторожно сняла повязку. Бинт, конечно, пропитался кровью и прилип, и Слава зашипела, когда его отдирали.

– Больно? – испуганно вздрогнула Карина.

– Ничего, ничего.

Девушка набрала в шприц раствор из ампулы, протёрла кожу вокруг раны борным спиртом и обколола оба пулевых отверстия. Делала она всё уверенно и твёрдо, как заправская медсестра.

– Ты прямо профи, – усмехнулась Слава.

– Я бабушке уколы делала, – ответила Карина. – Я и внутривенно умею.

Чистую повязку она наложила даже лучше, чем те врачи.

– Прямо как заново родилась. Спасибо, сестрёнка. – Слава снова чмокнула Карину в щёчку, а та вдруг порозовела и обняла её за шею.

От её щекотного тёплого дыхания возле уха Славу окутал плащ мурашек, а сестрёнка ещё и уселась к ней на колени – как сегодня в машине.

– Мне с тобой хорошо и спокойно. Когда ты рядом, мне ничего не страшно. Все беды и проблемы просто разбегаются от тебя, как от супергероя.

Слушая этот шёпот, Слава замирала и млела в каком-то жарком тумане. В машине ничего подобного она не испытывала, а сейчас её вдруг резко и горячо накрыло осознание, что у неё на коленях сидит потрясающая девушка. Сказать о ней «красивая» – ничего не сказать. Это было чудо с ресницами, которое выросло в сказочную принцессу, и сладкая пульсация однозначного желания туго и мощно билась ниже пояса. Но... уложить в постель младшую сестрёнку, пусть и не родную по крови? Нет, извращение какое-то. Слава мягко спровадила Карину со своих колен.

– Да ну... Какой я супергерой? – усмехнулась она. – Такой же человек, как все. Со своими заморочками и проблемами.

Стыд за свои мысли подступал к щекам пожаром, и Слава плеснула себе в лицо холодной воды. Ещё не хватало сестрёнке узнать, что она о ней думала... Убежала бы куда глаза глядят. И правильно бы сделала.

Ночью рука дико разболелась, но Карина спала, и укол было сделать некому. Слава ворочалась на диване, сдерживая стон, но потом всё-таки встала и проглотила таблетки кеторола. В инструкции было написано – одну-две, но Слава хряпнула для верности пять. И вырубилась.

Проснулась она оттого, что кто-то возился около дивана, звякая посудой. Пахло свежим кофе. Это Карина пристраивала на столике завтрак – бутерброды с вчерашним куриным филе с овощами, фруктовый салат и яйца всмятку.

– Доброе утро, Слав.

– Привет, принцесса, – пробормотала Слава.

Это вырвалось у неё само спросонок – развязно-ласковое и, наверно, лишнее. Карина смущённо улыбнулась. «Не надо было жрать столько таблеток», – думала Слава, садясь и протирая сонные глаза. Семь утра... Ёлы! На работу ж проспала...

Вспомнив, что на работу сегодня не нужно, а нужно к врачу за больничным, Слава усмехнулась. Карина тем временем пристроилась рядом, придвинув столик к дивану.

– Кушай, Слав... Ты вчера столько наготовила, что нам двоим за неделю не съесть.

– Да, что-то размахнулась я. – Слава отхватила половину бутерброда, отхлебнула кофе из кружки. – С голодухи, наверно.

Рука почти не беспокоила, таблетки ещё действовали. В инструкции было написано, что за руль после них нельзя, но толкаться в автобусе не было никакого желания.

– Съезди со мной в больничку, а? – попросила Слава сестрёнку – опять же ради того, чтобы не оставлять её наедине с горем ни на минуту. – Я врачей ужас как боюсь. Как увижу белый халат – меня аж трясти начинает. Медсестёр ненавижу прямо: твари бессердечные. А ты не такая... Ты даже уколы делаешь не страшно. И руки у тебя ласковые.

– Такая большая, сильная – и боишься врачей? – улыбнулась Карина.

– Ну... Вот так вот исторически... и истерически сложилось, – вздохнула Слава, делая глуповато-комичное лицо.

Она была готова корчить клоунаду даже на костре, поджаривающем ей пятки, лишь бы только Карина улыбалась, а не плакала.

Врачиха в ведомственной поликлинике попалась как раз её «любимого» типа – слегка циничная, усталая. Приём она вела с таким видом, будто её всё достало. И больные – в первую очередь. Однако Славу она ждала со вчерашнего дня: видно, Батя сдержал слово.

– Вчера чего не явились? Больничный ваш готов, пока на семь дней. Будете в четырнадцатый кабинет ходить на перевязку. Кабинет работает с десяти до восемнадцати, приходить можно в любое удобное время.

– С десяти до восемнадцати, а приходить – в любое время? – не удержалась от подкола Слава. – А если мне удобно, скажем, в девятнадцать?

– Не умничайте мне тут, – сказала дама-врач, поправив очки на носу.

– Есть не умничать, товарищ доктор! – шутовски козырнула Слава. – А если у меня дома своя медсестричка есть? Она и повязку наложить умеет, и даже уколы ставить. Можно в кабинет не таскаться?

– Это ваше дело, – сухо ответила врач. – Восемнадцатого – ко мне на приём.

Она подтвердила назначение кеторола и выписала рецепт на ультракаин – на случай, если боль усилится и таблетки не будут достаточно эффективно её снимать.

К следователю Карину вызвали сразу после того, как Слава вышла из кабинета врача. Сестрёнка нервничала и теребила телефон: ей позвонили и пригласили, а она так переживала, что даже не запомнила, куда и в какой кабинет.

– Я примерно знаю, куда, – успокоила её Слава. – Если что, на месте разберёмся. Найдём, не дрейфь.

Сестрёнка умоляла взглядом зайти в кабинет к следователю вместе с ней, но Слава только мягко подтолкнула её вперёд, шепнув:

– Не бойся, никто тебя не съест. Всё нормально.

Долго Карину не мучили, но она вышла вся зарёванная, будто её там, по меньшей мере, полчаса оскорбляли и унижали. Ещё бы: одно дело – выложить, мгновенно излить свою боль близкому человеку, и совсем другое – снова воскрешать в памяти страшные картины, но уже в казённой обстановке и сухо-официальной атмосфере допроса человеку совершенно чужому, для которого всё это – лишь работа. Следака Слава тоже понимала: если участвовать во всём этом душой, каждый раз окунаясь в людскую боль и кровь, так можно и выгореть. Нередко так и происходило. Все здесь были в какой-то степени выгоревшие и искорёженные, как та врачиха – кто-то больше, кто-то меньше. Может, начала выгорать и сама Слава, но, прощупывая свою душу, она пока не обнаруживала отвращения к своей работе и всепоглощающей усталости.

Ей удалось узнать, что вчерашний стрелок был сотрудником отдела по борьбе с оборотом наркотиков. Во что-то он крупно встрял, попав между молотом и наковальней: с одной стороны – наркобизнесмены, с другой – служебная проверка и угроза вылета из органов, а то и срока. Может, он и сам подсел на что-то. Вот эти-то молот с наковальней и сорвали ему крышу.

– Ну, ну... Всё, – успокаивала Слава, обнимая Карину за плечи и усаживая в машину. – Всё, отмучилась на сегодня, отдыхай теперь. Могут, конечно, ещё какие-нибудь вопросы возникнуть, бывает и такое. Но ты уже так бояться не будешь во второй раз, правда? Поехали, дома укольчик мне вкатишь, а то рука опять поднывать начинает.

Тело им почему-то долго не отдавали: какие-то затянувшиеся экспертизы, бумажная волокита. Чтоб Карине самой не звонить и не обивать пороги кабинетов, Слава, как и обещала, держала руку на пульсе. Она брала на себя всё по максимуму: плечи у неё были шире и крепче, чем у хрупкой, подкошенной горем сестрёнки, и унести могли больше. Больничного на все эти дела ей не хватило, выписали Славу раньше, чем они с Кариной получили тело Светланы. Похоронами пришлось заниматься в свободное время – в выходные и после смен. Порой, отработав смену, Слава не падала в постель, а бегала, оформляя документы. Требовалось, конечно, присутствие и участие Карины, и той приходилось отпрашиваться с занятий.

И вот – то же самое кладбище, те же берёзы и солнечные зайчики. И те же диванные тётеньки в платках...

– А ведь Светочка, когда мужа-то её хоронили, упала. Ну разве ж можно копыта с каблуками на кладбище надевать? Вот теперь и её саму в последний путь провожать приходится...

Слушая эти шепотки, Карина покрывалась серой бледностью, и из её глаз струились блестящие ручейки слёз. Три года назад Слава слишком мягко намекнула этим тётям, что такие разговоры неуместны: не в том положении она тогда была, чтоб кому-то делать замечания – сама на правах гостьи. А сейчас, когда сестрёнка уткнулась ей в плечо и затряслась беззвучно, Слава миндальничать не стала. Зла не хватало на этих тёть.

– Тётушки-кумушки, вы б лучше помолчали, а? – холодно сказала она. – Думать надо, что говорите. – И, ласково прижимая к себе Карину, шепнула: – Я с тобой, сестрёнка. Прорвёмся. Всё будет хорошо.

Тётушки что-то забурчали себе под нос, но пререкаться не стали, а Слава поцеловала сестрёнку в макушку под чёрным шифоновым платочком.

После похорон встал вопрос, где Карине жить – остаться дома или перебраться к Славе. В чайных глазах девушки, полных растерянности и не отболевшей тоски, читалось: «Я хочу быть с тобой...» Сердце тепло откликалось на зов этих глаз, а в горле вставал ком, и для Славы не было иного ответа, кроме «да». Сестрёнку не следовало оставлять одну – по крайней мере, до тех пор, пока горе не притупится и не станут ясны её жизненные перспективы.

– Оставайся пока у меня, – сказала Слава. – А там... Поживём – увидим, как быть дальше.

Грустный взгляд Карины мерцал робким лучиком радости и благодарности, а вслух сестрёнка вздохнула:

– Ну, зачем я тебя буду обременять?.. Вдруг у тебя личная жизнь всё-таки... наладится? А из-за меня и не пригласить к себе никого, и... ну... ты понимаешь.

– Да какая личная жизнь, о чём ты! – поморщилась Слава. – На этом фронте уже давно стихли бои, и какого-то активного шевеления не предвидится.

– Не зарекайся... Ну, а вдруг? – Карина тёплым воробышком нахохлилась и прильнула к Славе.

Они сидели на диване в полумраке, в окна скрёбся унылый дождик. От свежевымытых волос Карины пахло бальзамом, и рука Славы сама тянулась, чтобы запустить пальцы в шелковистые пряди.

– Моё самое главное «вдруг» сейчас – это ты, сестрёнка.

Карина пошевелилась, устроилась поудобнее. Её дыхание щекотало шею Славы, а объятия снова будили потаённый жар. Чтобы не дать ему разыграться, нужно было отстранить Карину, но Слава не находила в себе сил – так и сидела, едва дыша и прислушиваясь.

– Знаешь, когда мама сказала, что ты придёшь на папины похороны, я... не то чтобы испугалась, а... напряглась, что ли. Папа очень мало рассказывал о том, что у него было до нас, и мне оставалось только гадать... Какая ты, кто ты, что чувствуешь. Я почему-то думала, что ты должна нас ненавидеть.

Она вряд ли догадывалась, что делала со Славой запахом своих волос и ошеломляющей, открытой и доверчивой близостью, от которой сохло во рту и трепыхалось под рёбрами сердце. Слава сдвинула брови и закрыла глаза. Карина доверяла ей как сестре, и нельзя было разрушить это доверие и напугать девочку даже краешком этих помыслов. Гнать их к чертям.

– Ну... Ненависть – не совсем то слово. Обида на отца была, это да. Мама потом так и не нашла никого, поставила на себе крест и... Её вскоре не стало. Наверно, я винила в этом отца. И себя тоже – за то, что, наверно, плохо заботилась, чего-то недодала, не то и не так говорила... А виноватых искать не надо. А ты... Ты уж подавно ни в чём не виновата.

– Папа тоже винил себя. – Карина подозрительно зашмыгала носом, голос осип, будто горло ей сдавила незримая удавка. – За то, что случилось с твоей мамой. Он никогда не говорил этого вслух, но теперь я это понимаю. И перед тобой чувствовал вину. Знаешь, он сказал однажды: «Нет тяжелее доли, чем уйти не прощённым». Я тогда не поняла, зачем это и к чему... И только сейчас всё встало на свои места.

Слава даже завидовала Карине – тому, что та легко могла отпустить свою боль и печаль слезами. Ей самой не плакалось. Разучилась, наверно. Но сквозь серые, тяжёлые тучи горькой безнадёги пробивался светлый лучик – пробивался и обнимал, всхлипывая ей в плечо.

– Я всё простила. Поздновато, наверно, но лучше поздно, чем никогда. И теперь вот только мы друг у друга и остались, сестрёнка.

Объятия Карины судорожно и крепко стиснулись.

– У меня нет никого роднее тебя, Слав...

Губы Славы оставались сурово сжатыми. Может быть, сестрёнка ждала каких-то красивых, проникновенных слов, но все они были только звуками. Лишь дела имели вес. Защищать её, беречь, стать её рыцарем, сильным плечом и каменной стеной – вот всё, ради чего хотелось существовать и дышать сейчас. Если надо будет, и жизнь отдать за неё. Светлана уже сделала это – самое высокое, недосягаемое. Она подарила Карине жизнь дважды: когда родила и когда спасла, закрыв своей грудью от пуль.

Они перевезли пока не все вещи Карины, только самое основное. Предстояло решить, как быть с оставленной квартирой – сдать или совсем продать, но перед этим ещё нужно было вступить в наследство. На всём там стояли счётчики – на воде, газе, электричестве, и платежи обещали быть невысокими при нулевых расходах коммунальных услуг. Карина даже холодильник и интернет отключила. Но какими бы небольшими ни были эти платежи, платить их предстояло Славе из своего кармана, и это тяготило Карину.

– Всё, что связано с тобой, сестрёнка, мне не в тягость, – сказала Слава. – Но если тебя ну очень сильно беспокоит денежный вопрос – ну, найди подработку, кто ж тебе не даёт. На неполном дне много не заработаешь, но на карманные расходы, думаю, денежка будет.

С этими подработками Карина здорово помыкалась. Самым частым предложением для студентов-очников была работа промоутером. Как раз такую девушку и схватил стрелок в том супермаркете, и эта картина всё ещё стояла у Карины перед глазами. Она ещё не изжила этот страх, несмотря на все доводы о том, что случается подобное ну очень редко, почти никогда. Опасность была практически нулевой – в отличие от работы Славы, к примеру. Но Карину начинало трясти при одном только воспоминании о том дне. Попробовала она податься в расклейщицы объявлений, но не заладилось. Мало того, что мотаться по городу надо, так что зарплата не окупала стоптанной обуви, так ещё с жильцами домов ругаться приходилось. Особенно «везло» Карине на сварливых бабок, грозившихся вызвать полицию. А объявления постоянно срывали либо дворники, либо конкуренты. Должность оператора в центре красоты Карину сперва заинтересовала, но сам центр оказался какой-то сомнительной лавочкой с такого же сомнительного качества товарами и услугами. Сидеть нужно было в душной и шумной комнатке вместе с несколькими неопрятными тётками за сорок («молодой, дружный коллектив», – значилось в описании вакансии) и обзванивать клиентскую базу, получая в ответ ругательства и посылы на три буквы...

Соблазняться предложениями «работы на дому» Слава Карине отсоветовала:

– Всё это в девяносто девяти процентах случаев – развод на бабки. Вся эта распечатка текстов, ручки, свечки, мыло, клейка конвертов, выращивание клубники – отъём денег у наивных лохов. Если тебе предлагают что-то закупать или делать какие-то взносы – сразу «нет». Это мошенники, сестрёнка. Старая схема. Удивительно, что кто-то на это ещё попадается. В эту область даже не суйся, там больше всего надувательства, а что-то стоящее, реальное и легальное найти слишком сложно. Лучше иди на нормальную работу и требуй оформления трудового договора.

Слава старалась проверять каждую вакансию, на которую падал выбор Карины, но, конечно, отслеживать удавалось не всё. Пару раз сестрёнка чуть не влипла в неприятности, и пришлось её из них вызволять, а попутно и поспособствовать ликвидации этих шарашкиных контор. Расследованиями отряд Славы не занимался, они были силовиками, но кто мешал ей дать наводку коллегам из соответствующего отдела? Так она и поступила. Лавочки в итоге прикрылись, а для Карины всё обошлось малой кровью – можно сказать, отделалась лёгким испугом. Всё, что ей оставалось, это преодолеть свой страх перед супермаркетами и всё-таки податься в промоутеры, какой бы незавидной эта работа ни казалась.

Карина вроде бы соглашалась со всеми доводами, но её так колотило перед первым рабочим днём, что хоть иди и охраняй её. Отдохнув после ночной смены, ради спокойствия сестрёнки Слава наведалась в супермаркет и так впечатлила персонал и администрацию своей наружностью и удостоверением, что те с перепугу даже не спросили у неё никаких бумаг, объяснявших её причины находиться здесь. Полицейская операция. Секретная. Так надо и точка. Ну, а если надо – значит, надо.

– Я тут у вас пару часиков охранником постою, – сказала Слава. И никто не осмелился ей в этом удовольствии отказать.

Карина, в белой блузочке и зелёной юбочке-карандаше, на каблучках и с именным бэйджиком на груди, зазывала покупателей продегустировать продукцию какого-то мясокомбината. Когда Слава неспешно, вразвалочку прошла мимо неё, та чуть не поперхнулась и проводила её восторженным взглядом. Губы сестрёнки дрожали, а на глазах блестели слёзы. Слава подмигнула.

– Работай, работай. Если что – я рядом.

Потолковала Слава и с начальником Карины – худощавым и невысоким хлыщом-метросексуалом в стильных очочках и белой рубашке с коротким рукавом, сильно похожей на женскую блузку. Отведя его в сторонку и взяв за пуговицу, она проговорила своим холодным, низким голосом:

– Вот что, красавчик. Если будете мухлевать и темнить с зарплатой, устроить вам проверочку не составит труда. И отпусти уже сотрудницу хотя бы чаю попить, она три часа на ногах стоит.

Хлыщ только кивнул и нервно сглотнул, глядя на Славу снизу вверх – тоже впечатлённый. Колени его спружинили в подобии реверанса. А Слава добавила, скользнув взглядом в сторону Карины:

– И работать она будет в удобной обуви, а не на каблуках, понял?

– Но... у нас форма одежды для промоутеров такая, – попытался вякнуть хлыщ.

– Издевательство над девушками, – хмыкнула Слава, дёрнув верхней губой в холодном оскале. – Ты меня понял, дружок? Какая у вас там форма, меня не волнует. Здоровье и хорошее самочувствие сотрудниц должно быть на первом месте. А теперь БЫСТРО метнулся и принёс девушке стульчик и кружку чая!

От резкого, взрывного «быстро» хлыщ вздрогнул и захлопал ресничками. На полусогнутых ногах он сгонял и моментально принёс всё названное.

В конце рабочего дня к Славе подошла директриса.

– А вы у нас на постоянной основе в охране остаться не хотели бы?

Слава отшутилась:

– Если меня со службы попрут, непременно рассмотрю ваше предложение.

Вечером Карина, устало ковыляя к машине, делилась впечатлениями:

– Ох, как ноги устали, умереть можно... Всегда любила каблуки, но теперь я их, похоже, возненавижу!.. – Они сели в машину, и девушка сняла наконец туфли, издав крик наслаждения. – А-а-а... Капец. Правду говорят: одно из высших удовольствий – в конце дня снять каблуки... А супервайзер Дима такой внимательный! Даже чай мне принёс, представляешь? И сказал, что завтра я могу выходить в удобной обуви на плоской подошве, если на каблуках мне тяжело.

– Ну вот, видишь, а ты боялась, – усмехнулась Слава, заводя мотор и выезжая с парковки. – Главное было – пережить этот первый день, а дальше всё пойдёт как по маслу.

– Спасибо тебе, Слав. – Карина с теплотой во взгляде погладила её ладонью по плечу, а потом прильнула губами к щеке в долгом поцелуе. – М-м... Я тебя люблю. Очень-очень-очень.

«И я тебя», – про себя ответила Слава. Рот её, по обыкновению, остался строго сжатым.

Жизнь понемногу текла, входя в колею. У Карины, загруженной учёбой и подработкой, не оставалось времени унывать, тосковать и плакать; Слава сама так обычно поступала и одобряла такой подход. На службе она полноценно участвовала в «реальной работе» и даже успела не раз отличиться. Пример. Они брали опасного бандита и убийцу у него на квартире. Жил он с супругой и трёхлетней дочкой. Возможное присутствие ребёнка всё очень осложняло: от оперов поступила информация, что «клиент» – настоящий головорез и отморозок, дома хранил оружие. Такой мог взять собственную семью в заложники, спасая свою шкуру. Кроме того, следовало провести захват как можно осторожнее, чтобы не напугать малышку, ведь она была не виновата, что у неё такой папа... Как по-тихому попасть в квартиру? Весёлой фразе «Откройте, полиция!» господа преступники почему-то никогда не радовались и норовили выдать противоположную реакцию – всячески старались закрыться. Обнаруживать себя группе захвата было нельзя, это тут же спровоцировало бы «клиента» на опасные действия. Вход через окна отпадал как слишком шумный и пугающий для ребёнка, бензорезом вскрывать дверь – тоже не тихая процедура. Пригласили соседку, чтобы она постучала в квартиру; дверь открыла жена. Даму аккуратно и вежливо прижали к стене, заблокировав резкие движения с её стороны, а самого хозяина, в трусах вышедшего посмотреть, кто там стучал, Слава молниеносно, бесшумно и ласково уложила на пол в прихожей, завернула ему руки назад и защёлкнула браслеты. Он и пикнуть не успел. А девочка всё это время преспокойно спала в комнате и не проснулась даже тогда, когда из стенной ниши за её кроваткой тихонько достали стволы в количестве пяти штук. В другой раз Слава закрыла собой самого Батю: за дверью взорвалась граната. Слава успела прыгнуть на старшего и далеко отбросить его в сторону. Выбитая взрывом дверь легла плашмя. Их с Батей не задело.

– Буду тебе должен, – сказал Славе старший. – Долг при случае отдам.

Карина вступила в наследство, оформила квартиру на себя. Возни с документами было много, то одной бумажки не хватало, то другой... Но девушка справилась со всем сама, вместе со Славой они лишь разбирались и выясняли, что, куда и как, а по кабинетам сестрёнка бегала одна. Решено было квартиру сдать: хоть какой-то дополнительный доход для Карины. Съёмщиков Слава проверила, никакого криминала за ними не числилось. Машина матери пока осталась в гараже: Карина не знала, что с ней делать. Продать или, быть может, самой когда-нибудь получить права? Страх перед супермаркетами она преодолела, осталось победить страх вождения.

Когда была возможность, Слава забирала Карину после работы, особенно старалась делать это тёмными зимними вечерами. Больше в сомнительные лавочки сестрёнка не совала свой хорошенький носик, так и оставшись в промоутерах. Всюду её отрывали буквально с руками, учитывая то, что основному требованию «приятная внешность» она соответствовала более чем безупречно, а поднабравшись в этом деле опыта, тараторила и зазывала покупателей уже, можно сказать, профессионально. В каком-то магазине косметики, где она рекламировала шампуни, были готовы взять её продавцом, но Карина не хотела бросать учёбу. На следующий курс она перешла всего с одной четвёркой, все остальные оценки были отличными.

Падал снежок, фонари рыжим светом рассеивали зимний морозный мрак. Высокий армейский ботинок Славы примял искристое белое покрывало, дверца машины хлопнула. Звякнул колокольчик над открываемой дверью, и в лицо Славе дохнуло пропитанное парфюмерными запахами уютное тепло. И сразу же затараторил знакомый голосок, уже уверенный и вполне поставленный:

– Уважаемый покупатель, компания *** рада представить вам свою продукцию. Мы выпускаем краску для волос, которой пользуются профессионалы по всему миру...

Узнав Славу, Карина осеклась и смущённо заулыбалась – невообразимо хорошенькая, стройная и свежая, в сером приталенном жакете и короткой юбочке. Обута она была в лодочки на среднем каблуке, ближе к низкому – и то ладно, хоть не шпильки. А девушки-продавцы, уставившись на Славу, недоумевали, что эта громадина забыла в их уютном, девчачьем косметическом мирке. «Мужчина или женщина?» – читалось в их широко распахнутых, изумлённых глазах. По одежде – не понять: коротко остриженную голову Славы покрывала чёрная шерстяная шапочка; громоздкая чёрная зимняя куртка, а также брюки камуфляжной расцветки, заправленные в эти здоровенные берцы – не форменные, а её собственные – тоже не способствовали однозначному определению пола.

– Привет, Слав, – сказала Карина.

«Мужчина», – услышав имя, решили продавщицы и расслабились. Наверно, парень Карины, решили они. Не клиент.

– Привет, красавица, – усмехнулась Слава. – Домой не собираешься ещё?

– Ой, подожди буквально ещё минуточек пятнадцать, скоро я заканчиваю, – проворковала Карина. – Вот сдам отчёт – и сразу поедем.

– Ну, если пятнадцать, то подождём.

Слава от нечего делать бродила вдоль витрин, рассматривая косметику. Всё блестело, искрилось, пахло, разворачивалось перед глазами обилием оттенков. Тушь, тени, помада, какие-то финтифлюшки, назначения которых она даже не знала... Слава не красилась, не выходило у неё. Сколько ни пыталась – вечно получался какой-то трансвестит. Уж лучше совсем не пользоваться «боевой раскраской», чем выглядеть по-идиотски, решила она для себя. Да и лицо у неё было простецкое, грубоватое: не из барышень, из крестьянок. Такому, считала она, никакой макияж не поможет.

– Вам что-нибудь подсказать? – В голосе продавщицы прозвучала неуверенная надежда.

– Да даже не знаю, – промычала Слава, стаскивая шапочку: в магазинном тепле голова начинала разогреваться и потеть. – Я в этом, если честно, разбираюсь, как свинья в апельсинах.

– А вам для кого? Для вашей девушки? Может, имеет смысл вместе с ней выбрать что-то?

Глаза продавщицы, перебрасывая взгляд со Славы на Карину и обратно, уже повенчали их советом да любовью. Рот Славы покривился в усмешке, а нутро вдруг горячо дрогнуло. Ошибка, конечно, но... Такая сладко-острая, попавшая в больное место ошибка. А парфюмерно-косметический мирок озарил своими звонкими переливами смешок Карины – нежные бубенчики на скачущей по заснеженной дороге тройке.

– Девочки, познакомьтесь: это Слава, моя сестра.

Продавщицы зафыркали, захихикали, от смущения закрываясь ладошками.

– Ой... Извините...

– Ничего, бывает, – хмыкнула Слава.

А Карина с гордостью сказала:

– Слава служит в полицейском спецназе.

Девушек звали Маша и Катя. Маша, темноволосая, с чёлочкой, восторженно выпучила глаза:

– Ой, вы прямо «Солдат Джейн»! Там же одни мужики, это ж надо... умудриться!

– Ну, с такими данными – очень даже можно, – подхватила напарница, блондинка с густо накрашенными ресницами и хитровато-хищными стрелками. – Но всё равно, наверно, сложно, да?

Девушки ахали и охали, щебеча, как это круто, какая Слава молодец, прямо герой и вообще супер-личность. Слава не знала даже, приятно или неловко ей стало от этих восхищённых писков и визгов, но тёплый, задумчиво-ласковый взгляд Карины сиял ей из-за промоутерской стойки, и она утонула в нём, будто в бескрайнем мерцающем космосе. Опять пересохло во рту, а сердце застучало под рёбрами – отчаянно, сладко, с какой-то светлой тоской и нежностью.

– И вы... преступников задерживаете, да? «Маски-шоу», «всем лежать, мордой в пол»? – фанатели девицы.

– Случается. – Голос Славы охрип, полки с дамскими товарами слились в одну новогодне-суетную круговерть, посреди которой стройной волшебницей сияла Карина – самая красивая, самая нужная на свете. Родная принцесса.

Необычная профессия, кажется, приносила свои плоды: Маша с Катей были готовы подобрать для Славы какую угодно косметику, всё подсказать, всё поднести. На стеклянном столике рассыпалась помада всевозможных оттенков, блеск для губ, наборы теней, тюбики с тушью, а девушки показывали и рассказывали.

– Яркий макияж вам не пойдёт, на вашем типе лица он будет смотреться вызывающе. У вас крупные черты, обилие косметики их визуально утяжелит. Гораздо выигрышнее подчеркнёт вашу внешность неброский и незаметный, близкий к естественному мейкап.

Они подобрали полный комплект, не забыв присовокупить жидкость для снятия макияжа, ватные диски и палочки. Охмуряли девицы мастерски, добавляя ещё какие-то бутылочки и флакончики – пенки, лосьоны после тоников, тоники после лосьонов, масло после скраба, скраб после маски...

– Не-не, девчули, харэ, – с усмешкой отодвинула всё это изобилие Слава. – Этак я всю зарплату у вас тут оставлю. Вот этот наборчик для раскрашивания, так уж и быть, заверните мне, а вся остальная хренотень – ни к чему.

Ей упаковали всё указанное, Слава расплатилась.

– Вот только пользоваться всем этим я не умею. От слова «совсем», – озадаченно вертя в руках пакет с купленной косметикой, сказала она. – То ли руки не из того места растут, то ли... Не знаю.

– Так давайте, мы вам покажем! – были рады услужить Маша с Катей. – Присаживайтесь на диванчик, мы вам прямо тут сделаем образец макияжа, которого вы можете придерживаться в повседневной жизни.

Карина, улыбкой заставляя весь Голливуд корчиться от зависти, кивнула.

– Давай, Слав. Девочки знают, что делают.

– А это бесплатно? – двинула бровью Слава.

Девушки засмеялись.

– Для нас это будет честь!

Пока Карина составляла отчёт и ждала своего начальника, продавщицы рьяно принялись красить Славу. Всё купленное было вынуто из пакетика и опять разложено на столике; нанесение макияжа сопровождалось обстоятельными комментариями – как, куда, зачем, в каком количестве.

– Вот эта вот штучка называется консилер. Ею мы маскируем какие-то дефекты на коже – родинки, прыщики, пятнышки. Сперва наносим его на проблемные места, и только потом – тон. Тушь наносим в два слоя, реснички обязательно расчёсываем, пока тушь ещё не просохла, а то она будет осыпаться на лицо. Брови у вас от природы не очень яркие, поэтому надо их немножко подчёркивать карандашом. Правильно оформленные брови – половина успеха вашего макияжа.

Это была целая лекция с наглядной демонстрацией. Карина посмеивалась, уткнувшись в свой планшет:

– Запоминай, Слав, девочки дело говорят.

– Ну, если я что-то забуду, ты ведь мне подскажешь? – Слава не сводила с Карины очарованного взгляда. Сестрёнка была слишком занята, и можно было беспрепятственно ею любоваться.

– Конечно. – Карина вскинула глаза, и сердце Славы опять повисло в жаркой невесомости.

Что-то накатило на неё сегодня – расклеилась, растаяла. Этот девичий мирок так действовал, что ли? И взгляд Карины какой-то странный – серьёзный, пронзительный, от которого в груди гулко ёкало.

Слава удивилась, впервые не увидев в зеркале накрашенного трансвестита. Женщина как женщина, нормальная. Даже симпатичная. Не сказать чтобы прямо красавица, но и не тот «ужас-ужас-ужас», который у Славы обычно получался при попытках сделать макияж.

– Ну, вы даёте, девчата! Профессионалы, что тут скажешь. Мне так никогда не накраситься.

– Главное – практиковаться, – засмеялись девушки.

– Насчёт практиковаться – не знаю. – Слава пристально разглядывала в зеркале результат чудесного преображения, пытаясь разгадать это колдовское искусство, благодаря которому у неё вдруг распахнулись и кокетливо засияли глаза, раскрылся взгляд, заиграло что-то в его глубине. – У меня, мои хорошие, работа такая... специфическая. Под маской все ваши эти... консилеры и тональники всё равно сотрутся. Краситься-то мне особо и некуда, некогда, да и незачем.

– Ну, не вся же ваша жизнь состоит из работы, – убеждала Маша. – Вы ведь наверняка и отдыхаете, и ходите куда-то в выходные, и отпуск бывает. Вы очень красивая и привлекательная, поверьте! И макияж вас сделает только лучше!

Слава только вздохнула.

– Спасибо, красавицы. И за обслуживание, и за урок. Своё дело вы знаете на отлично.

– Спасибо большое, мы всегда рады помочь... Кстати, вам положена дисконтная карта постоянного клиента! – захлопотали польщённые Маша с Катей.

– Пока не надо, – усмехнулась Слава. – Я не... завсегдатай такого рода магазинов.

– Ну, начать никогда не поздно! – не сдавались девушки.

– Я подумаю, – уклончиво улыбнулась Слава.

Но карту ей всё-таки всучили. А Карина была наконец готова ехать домой: поверх элегантного жакета она натянула скромный, тёмный пуховик, чудесные волосы скрыла шапочка с помпоном, а туфельки сменились высокими сапожками. Гораздо лучше сестрёнка смотрелась бы в шубе, её красота требовала достойного обрамления, но... какие уж там шубы с зарплатой полицейского. Ну, разве что, пожалуй, в кредит взять. Но примет ли Карина такой подарок? Новый год не за горами, надо подумать...

Заурчал двигатель, шины мягко заскрипели по свежему снегу. Вечерние огни улиц напоминали о грядущем празднике, сливаясь в красочные гирлянды, а Слава, привычно крутя баранку, чувствовала, как полыхают жаркой кровью её уши под пристально-нежным взглядом Карины. Сердце опять проваливалось в космическую пустоту.

– Чего ты на меня так смотришь? – Уголок губ приподнялся, но сиденья под собой Слава не чувствовала. Зад онемел. Так недолго и управление потерять.

– Ты красивая, Слав. – Карина, нахохлившись на пассажирском сиденье, смотрела, смотрела... Ласково, задумчиво, зачарованно.

Славу беспокоило сейчас только одно: как не въехать в фонарный столб. В груди творилось что-то непозволительное, немыслимое, подбираясь вкрадчиво-мягкими лапками к черте, которую она провела между собой и сестрёнкой. Ещё не хватало влюбиться.

Слишком поздно, обречённо ныло сердце. Уже. Всё, приехали, конечная. Втрескалась.

И ничего, чёрт побери, ничегошеньки сделать было уже нельзя! Не вырвать, не заломать, не выкрутить тонкие лапки этому чувству, ведь ему будет больно. Ведь оно тогда свернётся калачиком на снегу и умрёт, такое хрупкое... Нет, лучше принять пулю в грудь, чем причинить ему боль. Да, девчонка совсем, сестрёнка, детство в попе играет. Но иногда так посмотрит – и понимаешь: нет, она – женщина. Стройная волшебница, тёплая и родная фея, без которой – просто смерть и удушье. И диву даёшься: как могла жить без неё раньше? Как могла отодвигать её за холодную стену детской обиды на отца? Не знать её, не думать о ней, не спешить к ней. Не беспокоиться, не заботиться, не любоваться... Ещё много всяких «не».

– Да ну... Какое там «красивая». Шрек Шреком. – Сиплое горло лишь могло гонять воздух переливами порванной гармошки.

– Ну что ты! Ты такая... Ах!.. Я тебя – очень-очень. – Носик Карины ткнулся в щёку, губы защекотали. – Слав, притормози вот тут.

– Зачем?

– Ну, надо!

Слава остановила машину, и Карина выскочила, побежала, проваливаясь сапожками в коричневатую кашу перемолотого колёсами грязного снега. Вывеска цветочного магазина мигала предновогодними огнями, витрины манили уютным светом. Букет так и не купила, вспомнилось Славе. Хотела ещё тогда, на похоронах отца...

А Карина вернулась, и не купленный когда-то букет, прохладно и горьковато пахнущий, лёг, шурша обёрткой, на колени Славе: оранжевые розы, герберы, хризантемы, гвоздики.

– Вот. Это тебе...

Теперь вопрос был в том, как тронуться с места и доехать домой, не угробив себя и её. Нет, не потому что цветы Славе в последний раз дарили... Уже не вспомнить. Парень какой-то пытался ухаживать, но она его отшила. И не потому что скоро Новый год.

А потому что плакала она в последний раз чёрт его знает когда, и теперь приходилось корчить зверские рожи, чтобы этот изысканный макияж не потёк. Девчонки старались, жалко.

– Слав... Ты что? – Карина заглядывала в глаза, теребила за уши. – Что с тобой?

Если сейчас поцеловать её – всё. Туши свет. О том, чтобы впиться в губы, и речи быть не могло, это конец. Как, как собрать себя по кусочкам из этой лужи сладкого сиропа?! Как составить обратно несокрушимую каменную башню, которая от толчка нежного девичьего пальчика грохнулась, рассыпавшись по кирпичикам?

– Ничего, нормально. Спасибо, принцесса. – Только голос и вынырнул из руин, и на его твёрдый стерженёк Слава нанизывала себя, готовясь снова устремиться в лабиринт улиц. – Подержи, пока я за рулём.

Карина погрустнела, обняв букет и устало нахохлившись. Наверно, она думала, что едет рядом с каким-то бесчувственным снеговиком. Пусть уж лучше так думает, чем этот поцелуй, который перевернул, перечеркнул и убил бы всё.

В прихожей Слава приняла у Карины пуховик, повесила на вешалку и села на пуфик, расшнуровывая ботинки. Армейские «говнодавы» встали рядом с изящными сапожками сестрёнки, а Карина возилась на кухне – набирала воду в вазу, шуршала обёрткой букета. Потом она прошмыгнула в ванную, а Слава, дожидаясь своей очереди помыть руки, сняла часы и выложила телефон на тумбочку.

Из ванной доносились всхлипы.

Слава распахнула дверь. Карина, склонившись, ревела и смывала слёзы вместе с косметикой. Её плечи вздрагивали, лопатки шевелились, а всхлипы, усиливаемые раковиной, утекали с водой в сток.

– Карина.

Сестрёнка вздрогнула, выпрямилась и растянула рот в улыбке. Жалкая попытка: нос и глаза – краснёхонькие. Кого она хотела обмануть?

– Что случилось?

Карина с бодрым видом промокала лицо полотенцем: мол, и вовсе я не плачу, это так – соринка в глаз попала.

– Всё нормально, Слав. – Улыбнулась, а губы предательски дрожали. – Это просто мыло... в глаза и нос...

– Я всё вижу и слышу. Никакое это не мыло. Что с тобой?

Зеркало показывало Славе её лицо – с новым удачным макияжем, но страшное и каменное, прямо табличка «не влезай – убьёт». Карина хотела проскользнуть мимо, но она заблокировала проход, расставив ноги на ширину двери и взявшись за косяки.

– Не выйдешь, пока не скажешь, что случилось. Что у тебя? Опять во что-то вляпалась?

– Слава, да нет, ни во что я не вляпалась, всё нормально, правда! – Сестрёнка улыбалась виновато и ласково, изгибала брови домиком – наверно, жалела, что дала слезам волю. Нарвалась вот теперь на суровый допрос.

– Тогда в чём дело?

Неужели из-за этих дурацких цветов? Да, Слава не улыбнулась, не обняла, ограничившись сухим «спасибо». Потому что нельзя, просто нельзя было выплеснуть это, выдать себя. А если сестрёнка не поймёт, будет в шоке, испугается? Именно в том-то и дело, что – сестрёнка! Слава всегда была для Карины старшей сестрой, а тут вдруг...

– Ерунда, наверно, просто ПМС, – устало шмыгнула носом Карина, всё ещё не теряя надежды просочиться из ванной наружу: скреблась, как котёнок в закрытую дверь.

Слава прикинула: да, похоже на правду. «Критические дни» близились. Сама она от этого женского недуга не страдала, да и вообще «эти дела» у неё проходили быстро и незаметно, но Карина за несколько дней до месячных порой бывала нервной и плаксивой. Забавно, но у них даже циклы начали совпадать через некоторое время после переезда Карины.

– Слав, просто... спасибо тебе за то, что ты есть.

И опять – обнимашки, запах волос и еле уловимое облако парфюма – призрак девчачьего мирка, полного блестящих штучек и финтифлюшек. И мягкое прикосновение её груди: две упругие округлости своей ложбинкой поймали в ловушку рухнувшее вниз сердце. Пытка, просто пытка, изощрённая и сладкая. Она даже не замечала, что творили со Славой эти обнимания-прижимания. И это было... гаденько. Девочка думала, что обнимает сестру, а эта сестра... Тьфу.

– Ладно. Не будешь больше плакать?

Карина мотнула головой, улыбнулась, смахнула остатки влаги с ресниц.

– Нет, всё. Не буду.

– Ну, тогда пошли, поедим, что ли... На ужин у нас что-нибудь есть?

Карина засуетилась, спохватилась.

– Ой, Слав, я сегодня ничего не приготовила! С учёбы сразу на работу побежала... Сейчас посмотрю, что там в холодильнике... Подожди немножко, сообразим что-нибудь!

Слава помыла руки и неторопливо переоделась в домашнее, давая Карине время «сообразить» какую-нибудь еду. Умываться пока не стала, даже жалко было уничтожать такую красоту, повторить которую ей самой вряд ли когда-нибудь удалось бы. Развалившись на диване, она вытряхнула из пакетика косметику, принялась разглядывать, читать этикетки.

– Чего они мне тут подсунули-то? Хм...

Последним из пакетика выпал чек, и Слава присвистнула. А магазин-то не из дешёвых. Вот и заходи в эти логова кошельковых вампирш. Присосутся, очаруют, окрутят, заболтают – не уйдёшь без покупки. Ещё и норовят впарить какую-нибудь лабуду – все эти лосьоны после скраба и пенки после тоника. Миц... Мисцель... Тьфу, не выговорить, воду какую-то там. Хорошо хоть, воли хватило всё это сразу в сторонку отодвинуть. Да и не пользовалась Слава никогда такими излишествами: с мылом умылась, детским кремом смазала суховатые щёки – и вперёд. Карина, правда, покупала какое-то дорогое мыло, которое обильно пенилось и не стягивало кожу, так что даже необходимость в креме отпала. На него Слава ещё была согласна, но всё остальное считала пустой тратой тех довольно скромных денег, которые ей платило государство за тяжёлую и опасную работу.

Она раскрутила тушь, вынула кисточку, у зеркала в прихожей попробовала провести по ресницам. Автоматически открылся рот. Слава хмыкнула: в генах это, что ли, было заложено у женщин?..

– Слав, пойдём кушать, – позвала Карина.

На тарелках лежали ломтики паровой горбуши, гречка и овощная смесь из пакета, букет ярким странным гостем украшал подоконник. Слава тронула хрупкие плечи девушки и сказала:

– Принцесса, спасибо тебе. Сегодня день какой-то... Даже не знаю, как сказать. Будто праздник, что ли.

Наверно, слишком поздно она пыталась исправиться и делала это неуклюже. Но лучше поздно, чем никогда, потому что Карина лучисто улыбнулась, поймав сердце Славы в чайную тёплую глубину своих глаз.

– Ты этот праздник заслужила.

Сестрёнка тоже заслужила праздник. Он уже манил запахом мандаринов, подмигивал гирляндами, пудрил плечи снежным конфетти. Проезжая вечером мимо магазина мехов, Слава приняла решение. Предварительно она заглянула в это царство пушистой роскоши, оскалила зубы в ответ на укусы цен, узнала насчёт кредита. Последний, как ей объяснили, – без переплаты и первоначального взноса.

– У нас начинаются новогодние скидки, цены снижены на двадцать процентов, – сказали ей. – Торопитесь, скидки действуют только до тридцатого декабря!

– Мне бы скидочку процентов в семьдесят, – мрачно пошутила Слава. – Тогда ещё, быть может, и терпимо было бы...

На ближайшее воскресенье у неё выпал выходной, Карина тоже была свободна, но готовилась к какому-то зачёту, устроившись на кровати.

– Не хило ты забаррикадировалась, – усмехнулась Слава, окидывая взглядом книжные «укрепления». – Отдохни-ка от зубрёжки, давай прогуляемся кое-куда.

Она присела на кровать, вручила Карине большой мандарин. Та рассеянно взяла, промычала что-то среднее между «спасибо» и «угум» и тут же принялась чистить его тонкими пальчиками, не отрывая глаз от учебника. Душистые корочки она пристроила на одну из закрытых книг.

– Ой, Слав, мне учить надо, зачёт завтра...

– А мы ненадолго, на час-полтора. Успеешь. – Слава приняла губами мандариновую дольку, которую Карина вложила ей в рот.

– Что за прогулка-то? Куда? – Сестрёнка перелистнула страницу, не переставая читать и что-то выписывать.

– За новогодним подарком тебе, – усмехнулась Слава.

Она угадала безошибочно: стоило прозвучать слову «подарок», как все тетрадно-книжные баррикады разлетелись в стороны от мощного взрыва восторга и предвкушения. Хотелось поцеловать эти радостно сияющие глазки, но Слава сдержалась. Собралась Карина с молниеносной быстротой, даже долго краситься не стала, только ресницы подмазала слегка и провела по губам бесцветным шариковым блеском.

– Ну, я готова!

– Установлен рекорд по женским сборам, – подколола Слава, стоя в прихожей. – Результат – пять минут двадцать две секунды. Это мировой рекорд, дамы и господа. Вряд ли кому-то удастся его побить. Даже самой рекордсменке при других обстоятельствах.

Карина, сверкая шутливым возмущением в смеющихся глазах, стукнула её кулачком по плечу.

– Вот что значит стимул. – Слава взяла ключи от машины и открыла дверь, пропуская сестрёнку вперёд.

Когда Карина увидела, куда они приехали за подарком, она застыла с круглыми глазами, захлопала ресницами.

– В смысле?!.. Слав, ты что... шубу мне подарить хочешь?

– В точку. – Слава взмахнула рукой в приглашающем жесте в сторону ступенек. – Прошу.

– Слав, ты с ума сошла? – Карина теребила язычок молнии на куртке старшей сестры, при этом лицо у неё было исполнено серьёзности, а глаза испуганно распахнулись – ни дать ни взять, две чашки с чаем. – Нам же это не по карману...

– Есть такое волшебное слово – «кредит», – усмехнулась Слава.

Меховой салон впустил их в свой светлый и тёплый чертог снисходительно-высокомерно, будто царские палаты. Впрочем, подобострастно дрожать на полусогнутых ногах Слава не собиралась. Она уверенной походкой вразвалочку подошла к продавцу – той же самой, которая в прошлый раз консультировала её насчёт кредита. Эта длинноволосая и длинноногая леди с накачанными губами, чуть оправив своё облегающее тёмно-лиловое платье, с изящной ленцой поднялась со стула им навстречу, а охранник окинул Славу цепким взглядом. Узнал, судя по всему. Она с усмешкой поприветствовала его:

– Виделись, браток. Расслабься.

– Здравствуйте, чем я могу вам помочь? – жеманно промурлыкала продавец.

Нос у неё при ближайшем рассмотрении оказался великоват и грубоват, да и с пышностью чёрных бровей она переборщила. Издали – вроде бы красотка-модель, а вблизи – мужик-кавказец.

– Здравия желаю, милая барышня, – кивнула Слава. – Я тут к вам недавно заглядывала, приценивалась. Вот, собственно, будущая обладательница одной из ваших замечательных шубок.

И она показала на смущённую Карину, робко стоявшую у длинной вешалки с шубами и разглядывавшую мягкий меховой товар с настороженным недоверием. Продавец растянула неестественно пухлый рот в обольстительной улыбке.

– Ах да, я вас, конечно же, помню! («Забудешь такую громилу, как же!») Да, конечно, давайте подберём для девушки шубку. («Деньги-то у вас хоть есть? Ходят тут всякие нищеброды, время отнимают...») Какой вид меха и размер интересует? («Побитый молью кролик – вот ваш потолок»). Или, быть может, вы ищете конкретный бренд? («Не думаю, что они слышали хотя бы слово «бренд»).

– Мы в брендах не очень разбираемся, – усмехнулась Слава. – Самое главное – чтоб хорошо сидело и самой девушке нравилось.

(«Я так и думала»).

Продавец окинула Карину взглядом, льстиво улыбнулась.

– Пожалуй, на девушке всё будет сидеть хорошо.

Пока Карина примеряла шубки, Славе предложили кресло и чашечку чая. Сестрёнка сперва чувствовала себя скованно и смущённо, словно не веря, что они уйдут отсюда с покупкой. Всем своим видом она как бы извинялась перед продавцом за то, что отнимает у неё время, но постепенно в глазах девушки зажигался огонёк удовольствия от самого процесса примерки. Она гладила мягкий, шелковистый мех, прижималась к воротникам рдеющей щёчкой, крутилась перед зеркалом так и сяк, а Слава, прихлёбывая чай, задумчиво любовалась. Перебравшись из своего пуховика в шубу, Карина сразу стала выглядеть на порядок дороже – прямо как молодая супруга какого-то олигарха.

В итоге она остановилась на двух шубках, понравившихся ей больше всего. Одна была из чернобурки, до середины бедра, а вторая – норковая, с капюшоном и поясом.

– Чернобурка смотрится пышно и торжественно, а норка – элегантная простота, – гламурно разглагольствовала носатая дама-продавец. – Но простота не равна дешевизне.

Слава поставила чашку на столик и подошла.

– Ну, давайте посмотрим, в какую цену нам эта простота может встать.

Цена оказалась не астрономической. Со скрипом, но можно потянуть, не порвав семейный бюджет к чертям. Чернобурка стоила несколько дороже, но в глазах Карины явно читался выбор в её пользу. Элегантная простота её впечатляла меньше, но желания разбивались о суровую реальность, а вернее, об её денежное выражение. Она ещё раз примерила обе шубки, вздохнула.

– И та, и эта классная, даже не знаю...

А продавец уже несла ещё одну – норковую с объёмным воротником из чернобурки.

– А вот посмотрите, какая прелесть у нас есть. Сочетает в себе оба понравившихся вам меха!

Карина живенько скользнула в рукава этого чуда, завернулась в него и вся съёжилась, нахохлившись от восторга.

– Слав, это шуба моей мечты! – пропищала она. – А-а-а, я в неё влюбилась!..

Продавец одобрительно кивала, а её рот изгибался в сладко-змеиной улыбке. И не без причины: мечта сестрёнки грозила обойтись Славе в суммарную стоимость двух предыдущих шуб. Узнав цену, Карина тут же сникла.

– Ой, нет, это слишком дорого. Я, наверно, попробую всё-таки из этих двух выбрать. – И она погладила обе шубки.

Она с тоской попрощалась с мечтой, проводив её взглядом на вешалку, и снова принялась крутиться перед зеркалом то в чернобурке, то в норке. Она бодрилась, пыталась беспечно улыбаться, но была явно расстроена. Ещё бы!.. Мечта поманила блеском роскоши, издевательски улыбнулась накрашенными и накачанными губами с ядовитой сладостью – и растаяла, вильнув на прощание пушистым хвостом.

Бог свидетель, Славе хотелось послать всё к чертям, взять сестрёнку за плечи, заглянуть в глаза и ласково сказать: «Принцесса, Новый год – время, когда мечты сбываются». А потом бросить через плечо этой ядовитой носатой красотке: «Девушка, несите нам ту, самую дорогую. И оформляйте покупку». Но... Слишком тяжёлым бременем легла бы мечта и на её скромный кошелёк, и на плечи Карины. С такой работой, как у Славы, нельзя было загадывать вперёд не то что на кредитные год-два, но и на неделю. Случиться могло всякое. Сегодня она жива, и Карина рядом с ней в шубке, а завтра, допустим, сестрёнка будет рыдать у её гроба. Без шубки. Нет, мрачновато как-то, не по-новогоднему. Слава сформулировала мысль иначе: сегодня работа есть, а завтра её нет; сегодня есть здоровье, а завтра – тю-тю. И даже этой чернобурки у Карины был риск лишиться, если что-то пойдёт не так и денег не станет. Но если этак рассуждать, то лучше вообще не брать никаких кредитов и рассрочек... Слава подавила вздох и улыбнулась.

– Ну что, принцесса? Выбрала?

Карина в расстроенных чувствах отложила чернобурку и взяла в руки норку.

– Элегантная простота рулит.

– Карин, ну я же вижу, тебе та больше нравится. – Слава кивнула в сторону шубки из роскошного чёрно-серебристого меха.

А Карина, похоже, уже была ничему не рада, скисла, хоть и старалась держаться бодрячком. Слава отвела её к кожаным креслам и обратилась к продавцу:

– Девушка, а можно нам ещё по чашечке чая? Обдумать выбор надо, дело-то не шуточное! Шуба – вещь серьёзная. Не пакет молока, с наскоку не купишь.

– Да, конечно. Чёрный, зелёный?

– Два чёрных, пожалуйста. Мне, если можно, с лимончиком.

– Одну минутку.

Чернобурка улеглась у Карины на коленях, приласкалась, как бы прося: «Возьми меня, я хорошая». Карина гладила шубу, будто какого-то пушистого зверя. С мечтой, конечно, обидно получилось, и Слава тоже чувствовала себя паршивенько. Новый год, пора чудес... «Газпром. Мечты сбываются», ага. Вот только не в «Газпроме» она работала, увы.

Принесли чай. Карина отхлёбывала маленькими глоточками, обжигаясь и морщась, а Слава думала о несправедливостях жизни.

– Слав, я решила. Возьмём эту. – И Карина прижала к себе чернобурку.

– Ну вот и ладненько. – Слава поднялась, сделала знак продавцу. – Девушка, оформляйте.

Слава опасалась, что банк смутит её сопряжённая с риском работа, и Карина лишится подарка, но всё «срослось»: наверно, под Новый год чудеса всё-таки порой случаются. Домой Карина поехала в новой шубе, а пуховик невзрачным комком лежал на заднем сиденье. Сестрёнка повеселела немного, приободрилась, обнимала себя, гладила мех и рассуждала:

– Ту, дорогущую, даже носить страшно. Как подумаешь о деньгах, которые за неё отданы – бррр... Эта тоже недешёвая, но как-то не так жутко. Хотя, знаешь, я её, наверно, в универ надевать не буду. Ещё сопрут в раздевалке. У нас там вообще охраны никакой. Вахтёрши-поломойки одни, да и те чай пить каждые пять минут бегают – заходи, бери что хочешь... Проходной двор. Гулять в ней буду просто. – И добавила, блеснув тёплыми искорками в глазах: – С тобой. С тобой я ничего не боюсь!

Дома она ещё с часик покрутилась перед зеркалом, а потом опять воздвигла вокруг себя книжные баррикады. Заглянув к ней, Слава не удержалась от смеха: сестрёнка сидела на кровати в шубе, а в комнате гулял зимний воздух, проникая в приоткрытое окно. Чтоб не жарко было, ага.

– Ну, ты даёшь, снежная королева, – хохотала Слава, прислонившись к косяку. – Тебя ж продует!

– Не продует, я же в шубе! – Карина невозмутимо разломила очищенный мандарин, откусила от половинки. На тарелке возвышалась горка оранжевых, сладких и пахнущих Новым годом фруктов.

– Ага. В шубе, но без шапки и с голыми ногами. – И Слава закрыла окно.

Голые ноги она, конечно, заметила очень «кстати» – опять пересохло во рту. Длинные, умопомрачительные ножки. Попав в их жаркий обхват, на следующий день можно было умирать: ничего более прекрасного в жизни случиться уже не могло.

– Ладно, я на тренировку. А ты грызи давай гранит науки. – И Слава скользнула рукой по макушке девушки родительским жестом.

Карина приснилась ей ночью – в шубе на голое тело. На шее у неё сверкало бриллиантовое колье, а волосы каштановыми волнами рассыпались по плечам. Она обхватила Славу своими охренительными ногами, а та мяла её обнажённую грудь, и «троечка» сестрёнки как раз умещалась в её больших пятернях.

Проснувшись в пять утра, Слава долго пила на кухне чай и чувствовала себя конченной извращенкой.

Дни сыпались снежным рогом изобилия, дыхание Нового года становилось всё ощутимее. Карина успешно сдала все зачёты, ей предстояла зимняя сессия, а Слава охраняла праздничные мероприятия, следовавшие в городе одно за другим. В целом обходилось всё тихо-мирно, без эксцессов – так, небольшие хулиганства граждан по пьяной лавочке. В субботнее выходное утро Слава встала с беспричинно хорошим настроением, собираясь сегодня сначала эффективно качнуться в спортзале, а потом сходить на тренировку по дзюдо: о своей физической и спортивной форме она заботилась тщательно. Дома она размялась для разогрева мышц, а потом подумала, что неплохо было бы что-нибудь сжевать на завтрак.

А Карина уже заботилась о вкусном и здоровом завтраке для них обеих, стоя у плиты в полупрозрачном лиловом пеньюаре и сексуальном кружевном комплекте белья. Её волосы были убраны наверх под заколку, но парочка непослушных прядей изящно падала ей на шею. Слава застыла в дверях кухни, сражённая и обалдевшая, но усилием воли взяла себя в руки и усмехнулась:

– Это в честь чего такой изысканный наряд, мадам?

– Я пока ещё мадемуазель, – кокетливо стрельнула через плечо подкрашенным глазом Карина. – Вот, прикупила себе бельишко, хотела тебе показать. Как оно?

Горло Славы в течение некоторого времени могло издавать только «гм» и «кхм».

– Ну... Ничего так. Красивое. Вот только такое бельишко обычно надевают не просто так, а... для кого-то. И кто же сей счастливчик, которому суждено ослепнуть от всей этой красоты?

А Карина развернулась к ней лицом и спросила напрямик:

– Я тебе нравлюсь в нём?

Славу сначала обожгло жаром и сухостью рта, а потом сердце заколотилось, увязая в тягучем холодке подозрения...

– Это ты о чём? – Голос разом осип, нервы и жилы натянулись.

Она опустилась за стол, сцепив пальцы в замок, а сестрёнка, ласково улыбаясь, водила пальчиком по её плечу.

– Ну, Слав... Неужели непонятно?

– Нет, непонятно. – Скулы стиснулись, взбугрились желваками, лицо бледнело и каменело, а все мышцы на теле сжимались в защитный корсет, готовый к удару.

– Слав. – Карина прильнула, то теребя рукав футболки Славы, то вороша короткий ёжик над её шеей. – Тебе не надо ни о чём волноваться и напрягаться. Всё нормально. Я знаю, что тебе нравятся девушки.

Слава вскинулась зверем, словно её вытянули меж лопаток кнутом, но удержалась за столом – только плечами повела, будто принимая на них штангу.

– И на каком основании такие выводы? – В голосе звенела сталь и выла вьюга.

А Карина, такая манящая и тёплая, соблазнительно мягкая, пахнущая гелем для душа и духами, присела рядом, под столом касаясь бедра Славы своим. От этого интимного прикосновения по спине бегали электрические мурашки.

– Ты однажды ушла на тренировку, а комп выключить забыла, – начала сестрёнка издалека. – У него монитор потух для экономии энергии и вентилятор шуметь перестал – вот ты, наверно, и решила, что он выключен. Но лампочка-то там горела. Я хотела его просто выключить, правда! Не подсматривать, не копаться в твоей личной жизни, а просто выключить. Шевельнула мышкой, по клаве клацнула – и экран загорелся... А там была открыта страница... Этот форум. Я сначала засомневалась... Ну, мало ли. Решила не торопиться с выводами, подождать. А потом я как-то раз делала генеральную уборку и нашла... ну... игрушки эти для секса. Там была одна такая... страпон называется. – Щёки Карины рдели, губы дрожали в смущённой улыбке. – Ну, заменитель того самого, так сказать. Я во всём этом не большой спец, конечно, но нафига девушке такая штука, если она встречается с парнем, у которого есть свой, натуральный? Или парень хочет, чтоб она сама его... ну, кхм... того?.. Всяко, конечно, бывает, я не спорю, но... Вместе с тем форумом и ещё кое-какими... скажем так, фишечками всё и сложилось в картину.

– Про фишечки поподробнее. – Голос всё ещё скрежетал металлом, замогильно гудя из глубин груди.

– Ну... – Карина тихонько засмеялась, морща носик, уткнулась лбом в плечо Славы. – То, как ты начинаешь дышать, когда я тебя обнимаю. Слав, прости, но ты пыхтишь, как загнанная лошадь. Ты, наверно, думаешь, что это не слышно, но... Это слышно.

«Вот сопля. Значит, всё знала и всё равно прижималась. Устраивала мне эти пытки инквизиторские. Засранка мелкая». – Кулаки сжимались, рука тянулась к ремню брюк, чтобы проучить эту белую, круглую попку, обтянутую лилово-розовыми кружевами.

– Ладно, допустим, ты меня спалила. Дальше что?

Хорошее настроение было разбито вдребезги, сердце расплющено в лепёшку, а нутро горело и рычало припёртым к стенке зверем. И зверь этот скалился и был готов кусаться, взбешённый, вспугнутый, захваченный врасплох. А Карина, сделав невинно-огорчённую мордочку, погладила Славу по плечу.

– Слав... Ну, ты чего такая убитая? Не надо... Не расстраивайся, прости. Наверно, не надо было мне так резко начинать этот разговор, но рано или поздно всё равно пришлось бы. Вечно скрывать это не получилось бы... Правда всё равно всплыла бы. И поверь, я не тот человек, которого тебе надо стыдиться или стесняться. Я... Слав...

Слава снова дёрнулась, будто её шибануло разрядом электрошокера: ладонь Карины поползла сначала по внешней стороне бедра, потом скользнула на внутреннюю, а дыхание щекотало ухо. Губы шевелились в горячей близости от поцелуя:

– Слав... Я долго думала, какой тебе подарок сделать на Новый год. Ты мне сделала – такой, что я прямо не знала, что и придумать такое... достойное. Денег у меня мало, поэтому я хочу подарить тебе то, что не имеет цены.

Горячая, повлажневшая ладошка Карины легла на щёку Славы, а губ тепло коснулся робко-осторожный, вопросительно-нежный поцелуй. Но Слава застыла в каменном холоде, помертвевшая, придавленная зимним мраком разочарованной горечи. Её рот сжался, она встала из-за стола, громко двинув стулом.

– Подарок этот был – просто так, от души. Без мыслей о каком-то ответе. И если ты решила за него... рассчитаться вот так, то это плохая идея, девочка. Потому что ты уже оценила это, как ты говоришь, бесценное.

Слава встала у окна, устало глядя во двор. Ребята катали снеговика, а у неё ломило в висках от горькой боли. За спиной повисла леденящая, тоскливая и подозрительная тишина. Когда Слава обернулась, по бледным щекам Карины медленно катились слёзы.

– Слава... Ты не поняла... Я... не рассчитаться! Я – от души, как и ты! А вовсе не за... шубу! Как ты могла вообще подумать такое?! Ведь я же чувствую... что я тебе нравлюсь... И ты хочешь этого!

– Чего я там хочу или нет, это мои заморочки, и я с ними разберусь как-нибудь. – Слава плеснула себе воды, чтобы смыть эту чёртову сушь во рту и утихомирить взвинченное стрессом сердце, залпом влила в себя полстакана. – Спасибо за твою щедрость, конечно, но одолжений мне делать не надо.

– Боже, какая я дура! Я не с того начала, – пробормотала Карина, закрыв глаза и растирая трясущимися пальцами виски. – Надо было просто переставить всё местами, и тогда ты восприняла бы это иначе... Слава... – Она открыла глаза, полные влажного блеска. – То, что ты чувствуешь ко мне – это взаимно. Я знаю, я дура, я всё испортила сама, но... просто поверь мне. Я люблю тебя. Прости, что всё так по-дурацки получилось... Я правда тебя люблю.

Буря отгремела, отлютовала, сердце теперь просто устало сжималось и разжималось – ничего не хотело, ничему не радовалось, не вздрагивало от счастья. Наверно, стресс вымотал все силы, выпил до дна. И слова «я люблю тебя» упали в эту пустоту, отозвавшись только глухой печалью.

– Принцесса... Ты – моя сестрёнка, мы родные люди, пусть и не по крови. Давай не будем портить эти отношения сексом. Ему не место в них. Ты ещё жизни как следует не нюхала, не определилась, чего ты хочешь от неё и от людей. Ты ищешь, пробуешь. Я для тебя буду только вот такой ступенькой поиска. И ты пойдёшь дальше. А мне будет больно. Я, знаешь, немножко устала от боли. Сыта ею по горло. Я умею с ней справляться, справлялась не раз, но... Больше не хочу. Ты ещё найдёшь своего человека. И я только порадуюсь за тебя.

Последнее слово упало сухо и надломленно-хрипловато – одновременно с каплей воды из крана. У Карины дрожало всё: губы, ресницы, пальцы и слёзы.

– Я уже нашла этого человека, Слав... Четыре года назад. И четыре года я этого человека люблю – с самого первого дня. Я его встретила на похоронах папы. И пока не нашла никого лучше, роднее, надёжнее, сильнее и прекраснее, чем он. А вернее, она. Ты. Ты – самая-самая... С тобой никто не сравнится. Никто и никогда.

– Ты просто плохо искала, принцесса. Ещё не вечер, – грустно усмехнулась Слава, снова садясь к столу. – Ну, ладно, хватит на сегодня бесед о высоком, пожалуй... Они здорово выматывают. Давай вернёмся к прозе жизни ради разнообразия. Позавтракаем, например. – Она глянула на часы. – А то у меня сегодня ещё тренировка... Хотя я чувствую себя так, будто на соревнованиях выступила. Выжата, как лимон.

Карина, ещё всхлипывая и вздрагивая, накладывала на тарелки геркулесовую кашу с ягодной заморозкой. Такого тускло-сосредоточенного, замкнутого, словно бы выжженного изнутри выражения у неё не было даже на похоронах матери. Всё сияние жизни ушло из неё, остался только усталый надлом, и Слава чувствовала лопатками холодящее дыхание вины. Но ничем помочь не могла. Хорошо, если б её саму кто-то реанимировал...

Придя в спортзал, Слава села на скамейку в раздевалке и закрыла глаза. Она поняла, что просто никакая сейчас. Не было энергии, силы будто утекли сквозь пробоину где-то под сердцем. Но она попыталась восстановиться: сидела и дышала под мысленный счёт, а потом приняла упор лёжа и отжалась пятьдесят раз. Перевела дух и сделала ещё один подход в полсотни отжиманий.

Силы и злость понемногу возвращались. Она отработала свою обычную программу на тренажёрах, поболтала со знакомыми ребятами, а потом перешла в секцию дзюдо. Там был и Виталик, её сослуживец по группе. Что сказать о Виталике? С виду – типичный «шкаф»: череп – под «ноль», в плечах – косая сажень, а лицо – Терминатор Терминатором. На работе это была пуленепробиваемая махина, способная завязать «клиента» узлом и сделать из него кубик Рубика. А дома, с женой и маленькой дочкой – просто большой и добрый парень, любящий и любимый муж и нежный папа. Внешность бывает обманчива. Очень.

На сегодняшней тренировке Слава обошлась с ним жестковато. Нельзя всё-таки давать эмоциям впутываться в другие области, где их быть не должно и где они могут только навредить делу. Слава знала это, но ничего с собой поделать не могла. Так хреново в моральном плане она себя не чувствовала даже после расставаний с девушками.

– Виталь, извини.

– Да лан. – Мощная рука хлопнула Славу по плечу. Он её и как женщину-то не воспринимал. Ну а что? Она сама приложила к этому все усилия и своего добилась. – Не в духе ты сегодня, что ли?

– Есть немного.

– А чё стряслось-то у тебя? Колись давай.

– Да так... Небольшие заморочки. Сестрёнка мелкая... чудит.

Виталик добродушно хмыкнул.

– Ох уж эти детки.

Да уж, дитятко. Напялило кружевные трусы и вертело попой.

Тренировка была окончена, они вместе вышли под мягкий, ласково щекочущий щёки снежок. Слава подбросила Виталика до дома: у того своей машины не было. Предновогоднее настроение безнадёжно спряталось где-то за сонными окнами старых пятиэтажек – не выудить, не вытряхнуть, как засевшего в квартире бандита. Что-то уже совсем ничего не хотелось. Ни ёлки, ни мандаринов. Вообще ничего. Всё это осталось в далёком детстве, ключик от которого потерялся.

– Ну давай...

– Давай. Увидимся.

Они простились рукопожатием у дверцы. Домой не тянуло. Слава мялась, скрипя ботинками по снежному накату, и Виталик, уже поднявшийся было на крыльцо подъезда, обернулся.

– Слав, ты чего?

Она пожала плечами, поморщилась.

– Давай, заходи. Там Натаха обещала пирог рыбный испечь, готов уже, наверно.

Вот так просто: никто никому не лез в душу, не донимал расспросами. Просто прочёл мысли и подставил крепкое плечо. Собственно, плечи обоих отнюдь не были хилыми, но то – физические. А душевные могли порой дрогнуть.

Виталик с семьёй ютился в однушке на третьем этаже старой «хрущёвки». Едва они вошли, как Славу сразу окутало домашнее, вкусно пахнущее тепло. Наташа, невысокая и крепенькая, с ласковыми ямочками на румяных щеках, выглянула с кухни:

– О, Слав, привет! А у нас пирог! С горбушей! М-м... Вкуснятина!

Слава была другом семьи. Без кавычек, просто – другом. Когда отпуск совпадал, ездили с Виталиком на рыбалку, а за город – в лес, по грибы-ягоды – всем семейством. Зимой катались на лыжах. У Наташи не возникало никаких ревнивых мыслей насчёт мужа и Славы, она была простая и тёплая, по-женски мудрая. Одно время Слава молчаливо носила под сердцем мягкий, совсем не обременяющий комочек лёгкой влюблённости в неё – как сдобный колобок. Хочешь – съешь, а хочешь – у груди согревай. Слава предпочла оставить у груди, ведь если съесть – вдруг горько будет потом?

Виталик возился с дочкой – катал на плечах, перевоплотившись в северного оленя, а Наташа резала пирог. Розовые ломтики рыбы, покрытые колечками лука, дымились вкусным парком.

– Слав, ты какая-то грустная сегодня, – заметила Наташа. – Случилось что-то?

– Да так, пустяки. Ничего, прорвёмся, – криво улыбнулась Слава.

В комнате что-то звякнуло. Наташа насторожилась:

– Ой, не к добру это...

И точно: на пороге кухни показались с виноватым видом Виталик и Леночка. «Олень» увлёкся скачками, а Лена, размахивая окномойкой, задела люстру.

– Папа сказал «ой», а люстра – «бздынь», – доложила девочка.

– Ребёнка хоть не ушиб, олень? – нахмурилась Наташа.

Лена не пострадала, зато не поздоровилось одному из рожков люстры. Он не выдержал удара и почил в бозе.

– Натусь, явка с повинной зачтётся? – Виталик состроил огорчённо-покаянную мину. – Мы просто это... Трясли волшебное дерево, а яблочки на нём оказались – того... Несъедобные и бьющиеся. Осколки мы щас уберём.

– Дурачится с ней, как маленький, у самого детство в одном месте играет, – усмехнулась Наташа, раскладывая куски по тарелкам. И строго добавила: – Пропылесось там всю комнату полностью, а то не дай Бог осколочек какой-то останется – Ленка же на него и наступит.

– Есть, товарищ главнокомандующий!

«Олень» превратился в рыцаря – укротителя страшного дракона по имени Пылеглот, а Лена – в его верного помощника, вооружённого бронебойным веником и пуленепробиваемым совком. Судя по визгу, уборка проходила весело.

– Ёлку не уроните, рыцари! – со смехом крикнула в комнату Наташа.

Слава в последний раз наряжала ёлку классе в шестом, потом детство кончилось. Молодые сосенки ещё продавались на улице – разнокалиберные, разной густоты, роста и свежести. «Купить, что ли?» – подумалось ей. Коробка со старыми игрушками уже много лет пылилась на антресолях шкафа.

В комнате тем временем раздалось глухое «бум», будто упало что-то большое и тяжёлое. Наташа возмущённо хлопнула себя по бёдрам и решительным шагом направилась на место происшествия.

– Да что они там опять расфигачили?!

Из-за перевёрнутого кресла торчали кверху ноги Виталика, рядом дохлой змеёй протянулся шланг пылесоса со щёткой, а Лена каталась по ковру и хохотала в голос.

– Папа проводил захват Пылеглота! Пылеглот победил!

Поверженный Виталик тоже трясся от смеха на полу, прижимая к груди агрегат – к счастью, не пострадавший, а «бум» сказало, вероятно, кресло. Операция проходила в опасной близости от наряженной ёлки, но дерево чудом уцелело.