Приборы стали пищать чуть активнее, Марьяна подскочила на кушетке, вынырнув из сна. На этот раз приборы пищали потому, что пациент начал приходить в себя. Виктор открыл глаза, непонимающе обводя взглядом помещение.
Марьяна наклонилась к нему, стала гладить по лицу. Виктор непонимающе уставился на нее.
Через несколько минут примчались Евгений Борисович и главврач, отодвинули в сторону Марьяну, проверяя реакции Виктора. Марьяна присела на кушетку, даже не пытаясь стереть слезы, которые градом катились по лицу.
Доктора закончили осмотр и повернулись к Марьяне:
– Чего ревешь? – начал главврач, – нормально все у него, реакции в норме, речь понимает, состояние стабильное. Так что на ноги поставим.
Врачи уточнили назначения и ушли, а Марьяна осталась сидеть, ещё некоторое время глядя им вслед.
Потом подошла к Виктору, наклонилась, погладила щеки, поцеловала и зашептала:
– Вить, прости меня, пожалуйста, я …, – гордо перехватило спазмом, – я так тебя люблю.
Положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Виктор с трудом протянул слабую руку и погладил ее по волосам.
– Трусиха такая, думала привыкну с тобой, а ты устанешь терпеть мои закидоны и бросишь меня, – шептала ему в район шеи, – зачем я тебе со своими заморочками? А мне без тебя так плохо, загибаюсь.
Марьяна продолжала говорить и плакать, Виктор ответить ей пока не мог, мешала кислородная маска, только рукой прижимал ее крепче к своему плечу.
В обычную палату Виктора перевели ещё через три дня. Марьяна все это время находилась возле него в реанимации. Коллеги исправно несли дежурство, по поводу ее внепланового отпуска не возмущались.
Наталью из роддома выписали, Субботин на Алёнку надышаться не мог, пацанов из роддома-то не забирал.
Марьяна вышла в смену, вливаясь в привычное расписание. Домой ночевать не ездила, ночевала в палате у Виктора, тихонечко проскальзывала в палату, когда он спал, сворачивалась клубком на маленьком диванчике, долго смотрела на него, а потом засыпала. Просыпалась всегда раньше него и тихо уходила.
Через неделю таких ночёвок почувствовала, что ее кто-то куда-то несёт, резко открыла глаза и уткнулась взглядом в волевой, заросший щетиной подбородок Воронина. Он нес ее на руках, Марьяна тут же воспротивилась:
– Витя, ты обалдел? У тебя десять дней назад операция была, у тебя все внутренности заштопаны, у тебя швы, тебе тяжести поднимать нельзя.
Виктор молча положил ее на свою кровать и лег сам рядом, притянул ее к себе:
– Товарищ доктор, не лечи меня а? Давай спать, ночь на дворе.
Марьяна хотела возмутиться, но закрыл глаза, имитируя глубокий сон.
Утром Виктор проснулся раньше Марьяны, лежал и смотрел на нее.
– Ты чего так рано не спишь? – сонно спросила Марьяна.
– Да я привык рано просыпаться, смотреть, как ты спишь.
– То есть ты знал, что я здесь ночую? – удивилась Марьяна и легонько толкнула его в бок.
– Ай, больно же, у меня там швы вообще-то.
– Что-то вчера эти швы тебе не мешали меня таскать. Надо осмотреть тебя, – деловито продолжила Марьяна, – а то вдруг от геройств твоих, швы разошлись.
– Нормально все с моими швами. Ты домой почему не едешь спать, диванчик неудобный, не высыпаешься, а у тебя дежурства.
– Я там спать тоже не могу, мне там плохо.
– А на диванчике спать тебе хорошо?
– С тобой хорошо, а где – это неважно.
– Так любишь?
– Люблю.
– И замуж пойдешь?
– Ну, это как звать будешь.
– Не буду звать.
– Воронин, ты охренел? – выразила удивление Марьяна.
– Возьму, как сегодня ночью и унесу в ЗАГС, не спрашивая.
– Так любишь? – вернула ему его же вопрос.
– Нет не так, гораздо сильнее.