Не проси моей любви (СИ)

Василина показала мужу кулак и вытащила из навесного шкафчика пустырник. Накапав сразу в два стакана, она один протянула мне, а второй хлопнула сама. После чего задумчиво изрекла:

— А так посмотреть, так слизняк и тряпка. Участкового надо звать. Он мужик умный, подскажет по какой статье эту погань к ответу притянуть.

— А предъявить что? — тяжело вздохнула я. — Синяк на руке?

— Так Василина и говорит — сначала участкового. Мы его хорошо знаем.

Больше всего я хотела закрыть глаза, открыть глаза и узнать, что Александр выиграл миллион долларов и уехал из России. Вместе со своей матушкой и всеми родственниками. А пока я предавалась этим мечтаниям, Вась-васи развели бурную деятельность. Сосед дозвонился до участкового и убеждал его прибыть к нам немедленно. А соседка обзванивала соседей с просьбой посмотреть на лестничную клетку, потому что «Надо знать, ушел или затаился».

Закончив обзвон, Василина отложила свой старенький телефончик и тяжело вздохнула:

— Вроде как ушел.

— Степан Дмитрич будет через полчаса, — Василий тоже убрал телефон.

— Что мы ему скажем? И как докажем? — я отпила чай. — Он меня хоть и крепко держал, а на руке даже маленького синячка нет.

— Мы люди простые, и всех законов не знаем, — пожала плечами Василина. — Но! Мужик твой — негодящий и трусливый. Если его по носу щелкнуть и показать, что ты, значит, драться готова, то он хвост подожмет и больше не явится. А вот если ты ничего не сделаешь, значит готова терпеть. Значит, с тобой можно по-всякому. И однажды он тебя изнасилует и убьёт.

Последнюю фразу соседка произнесла с особым смаком и меня пробрало дрожью.

— Спасибо, — я прикрыла глаза. — Я просто… Просто сегодня было столько всего и тут еще и он.

Из моей сумки раздалась задорная мелодия.

Я вытащила телефон и вздрогнула. На экране цвели розы и горело имя. Ирина Игнатьевна.

— Эт кто?

— Его мать, — я криво улыбнулась. — Она денег хочет, за отмену свадьбы. Видимо поторопить решила.

У меня по щекам вновь потекли слезы. Телефон продолжал звонить. А я так и не решалась снять трубку.

Соседка посмотрела на меня и забрала у мой смартфон.

— Алле, эт хто? — говор соседки стал совсем уж странным. — Маришечка? Так туточки, ага. Напали на нее, у подъезде. Ага. Как не видели, все-о видели. Полиция едет уже, ага. Так что вы не переживайте, поймают убивца проклятущего. О, по голосу слышу, что вы и не переживаете особо.

Вытерев с лица слезы, я жестом попросила соседку вернуть телефон.

— Ирина Игнатьевна?

— Марина, — холодным, звенящим от беспокойства голосом произнесла она. — Нам нужно поговорить.

— Ваш сынок со мной уже поговорил.

— Я буду у тебя через двадцать минут. Полиции ни слова. Сашенька больной человек, он не хотел ничего плохого!

Я не успела ничего ответить, а она уже бросила трубку.

— Чего там? — с жадным любопытством спросила соседка.

— Мать его едет, — я нахмурилась. — Она так странно сказала — больной человек. Но Александр абсолютно здоров. Он в спортзал по три раза в неделю катается, БАДы пьет. Откуда у больного человека столько здоровья?

Вась-васи переглянулись и Василий задумчиво выдал:

— Знаешь, почему мы детей не завели? Потому что мой родной брат с рождения агрессивный дурачок. Мать за ним следит, чтобы он таблетки принимал. Если пропустит прием, то потом…

Василий покачал головой. А Василина, хмыкнув, добавила:

— А у меня сестра двоюродная такая же. Ну, диагноз тама другой, но суть та же — пока на таблетках сидит, так на человека похожа. А если слезет… Эх. Повезло тебе, что вовремя узнала.

"Надо же, правду говорят — за каждой семьей своя трагедия", подумала я. До сегодняшнего дня Вась-васи были для меня полумаргинальной семьей. Такой, еще не совсем край, но уже на грани.

Мы посидели еще немного и увидели, как к дому подъезжают сразу две машины — такси и старенькие жигули.

— О, Степан Дмитрич. Пойду встречу, — солидно произнес Василий, подтянул треники и вышел с кухни.

Меня начала бить нервная дрожь. Недопитый чай пролился на пальцы и я, чертыхнувшись, поставила чашку на стол.

— Стёпа хороший мужик, — утешила меня Василина. — Он все подскажет и расскажет.

Вот только в квартиру Вась-васей вошел не только хороший мужик Стёпа, но и моя несостоявшаяся свекровь. Которая сразу поняла, что полицию мы не вызвали и что этот мужчина в обычной одежде просто участковый.

— Мариночка, — она широко мне улыбнулась, — ну что ты, девочка моя хорошая? Напугалась? Сашенька просто хотел сделать тебе сюрприз! Он тут же мне позвонил и попросил приехать и все-все тебе объяснить. Не будем мешать уважаемым людям и поговорим у тебя в квартире.

Она протянула ко мне руку, по которой тут же получила полотенцем. Это Василина ее хлопнула. А мне… Мне стало немного легче. Я не одна. Удивительно, но я — не одна.

— Сейчас разберемся, кто там что хотел, — обстоятельно произнес Степан Дмитрич и разулся. — Я тут как старый знакомый, но! Подсказать могу.

— Тогда мы не будем мешать встрече, — с нажимом произнесла Ирина Игнатьева. — Марина идем.

— Марина сидеть, — в тон ей отозвалась Василина и добавила, — прости господи, как будто собаку дрессирую.

— И правда, — вздохнула я и, подпихиваемая в спину соседкой, прошла в маленькую и тесную комнатку.

У Вась-васей была такая же студия как и у меня. И, судя по всему, кровать они вынесли на утепленный балкон. Потому что вошли мы в полноценную гостиную. Пусть небольшую, зато уютную.

— Рассказывайте, — Степан Дмитрич уселся на диван и достал блокнот.

— Мой сын…

— Не вы, — отмахнулся он. — Вы.

И шариковой ручкой указал на меня.

Подбадриваемая Вась-васями, свой рассказ я начала с проколотых шин и закончила «подъездным перфомансом».

— Будете писать заявление? — спросил меня участковый.

— Нет! — прерывисто выкрикнула Ирина Игнатьевна. — Что за глупости! Милые бранятся только тешатся. Что там у нее? Синяк на локте, так мужчина сильнее женщины, Сашенька просто боялся, что она упадёт на лестнице.

— От него пахло алкоголем и он забрал мои ключи, — возмутилась я.

Степан Дмитрич нахмурился, черканул что-то в блокноте и спросил:

— Он вам угрожал?

— Не словами, но…

— Вот именно, — воскликнула Ирина Игнатьевна, — он и мне сразу позвонил. Сказал приехать и успокоить! Они же пожениться должны были, — зажурчала она. — А Мариночка взяла и все переиграла. Ей большой начальник на чувства ответил… Впрочем это совершенно не важно, верно? Сашенька просто хотел еще раз поговорить. Он же ее любит. А она вон чего устроила.

— Тогда Марина позвольте подытожить: вам не угрожали, побоев не наносили, личного имущества не отнимали, — задумчиво уточнил Степан Дмитрич.

— Он вытащил мои ключи, — жалко возразила я.

— Из сумочки? — спросил участковый.

— Из руки, — я подняла ладонь.

И все, как по команде уставились на мою абсолютно невредимую руку.

— Все ясно, — произнес Степан Дмитрич.

А я четко осознала — сейчас меня выставят виноватой.

— Вы можете проводить меня до дверей? — глухо попросила я.

— Не стоит утруждаться, — тут же влезла Ирина Игнатьевна, — я сама…

— Я не пущу вас в свой дом, — вскинулась я. — Чтобы вы тут ни говорили, но я знаю правду. Он тащил меня в мою же квартиру, и чтобы он там со мной сделал — неизвестно!

Я повернулась к участковому:

— Вначале они хотели денег за отмену свадьбы…

— Она наговаривает, — возмутилась Ирина Игнатьевна.

Но на это у меня был ответ:

— Есть письмо с отсканированными чеками и итоговой суммой, которую они с меня хотят. А так же Александр признал, что это он проколол шины у моей машины. И я найду видеозапись — на парковке было достаточно машин с видеорегистраторами!

Меня охватила какая-то лютая злость. Я представила, что живу в постоянном страхе. Что возвращаюсь домой оглядываясь и сжимая в потных ладошках газовый баллончик. Ну уж нет! Это не жизнь, а существование!

— Не надо так нервничать, — спокойно ответил Степан Дмитрич. — Мы не на допросе и вообще, все это — лишь беседа старых знакомых. Я просто хочу сказать, что подъездный инцидент доказать будет практически невозможно. Но! Вы совершенно верно сказали о видеорегистраторах. Вот за это вашего бывшего ухажера можно будет привлечь. Или договориться, что он обязуется забыть ваш адрес и выплатить компенсацию за порчу имущества, а вы не будете обращаться в соответствующие органы.

— Марина, не смей ничего писать, — отчеканила бледная Ирина Игнатьевна. — Не смей портить моему мальчику жизнь! Ты разрушила все, что я создавала долгие годы! Все испортила! Ты не имеешь права добивать его!

Степан Дмитрич посмотрел на меня, оценил мое состояние и вдумчиво сказал:

— Я бы не советовал вам, Марина, о чем-либо договариваться с…

— Ириной Игнатьевной, — подсказала я.

— С Ириной Игнатьевной. По крайней мере наедине. А вы, Ирина Игнатьевна, если желаете сыну добра, то расскажете все как есть.

Он вложил ручку в блокнот и, закрыв его, внимательно посмотрел на мать Сашки. Та, подарив мне тяжелый взгляд, процедила:

— Хорошо. Это, в принципе, не тайна. У Сашеньки есть небольшое психическое расстройство…

Только матушкино воспитание и папины нотации не позволили мне возмущенно заорать «Что?!» Не тайна?! Только вот почему я об этом ничего не знала?!

— Я не буду вдаваться в детали, — Ирина Игнатьевна всплеснула руками, — ничего серьезного. Он просто должен принимать таблетки. На пятом курсе Сашенька влюбился в эту вот вертихвостку. Она висла на нем как мартышка, прости господи. А после исчезла! Тогда у Сашеньки случилось обострение и ему пришлось даже, м-м-м, поехать в санаторий. Полгода назад они случайно встретились, и Саша сделал все, чтобы начать с ней полноценные здоровые отношения. А после она все разрушила! И теперь он вновь перестал пить таблетки! Он сказал, что не видит смысла травить себя химией, если это все равно ничего не меняет — он не нужен любимой женщине нормальным, значит, она оценит его ненормальным.

В комнате повисла тишина. Меня продрал мороз и я, невольно поежившись, тихо-тихо выдохнула:

— А почему нельзя было об этом сказать? До того, как все зашло слишком далеко?

— В наше время у людей слишком много предрассудков, — поджала губа Ирина Игнатьевна. — Мой сын совершенно нормальный.

— Пока пьет таблетки, — кивнула я. — А за что его упекли в больницу?

— В санаторий, — дрогнувшим голосом поправила Ирина Игнатьевна. — Это неважно. Та девица сама виновата, она играла чувствами моего сына. Никакой мужчина этого бы не потерпел!

— Ирина Игнатьевна, — я подалась вперед, — если ваш сын хотя бы попробует, хотя бы подумает о том, чтобы что-то со мной сделать — я его засужу. Я сегодня же, сейчас же, позвоню отцу. Да, он иностранец. Но! Он профессор в университете и замолчать историю не получится.

И, переведя взгляд на руки Ирины Игнатьевны, я так же выразительно добавила:

— Он не только профессор.

Женщина поспешно прикрыла ладонью браслет:

— Не понимаю, о чем ты.

— Да нет, явно понимаете, — сощурилась я. — Амулетами балуетесь.

— Все, что от тебя требовалось — стать хорошей любящей женой, — скривилась Ирина Игнатьевна, игнорируя мои слова об амулетах. — Я поговорю с Сашенькой.

И тут Василина, с хорошим чувством момента, с интересом уточнила:

— Так это, бывший твой, псих, что ли?

— Не смейте так говорить о моем сыне! Это всего лишь небольшая проблема…

— Небольшая проблема решается психологом, а если человек без таблеток не может вести себя адекватно — это большая проблема, — хмуро произнес Степан Дмитрич. — Я буду держать ситуацию под контролем.

Ирина Игнатьевна встала и, окинув нас презрительным взглядом, процедила:

— С расходами из-за сорвавшейся свадьбы мы разберемся сами, Марина. Так что будь любезна решить свои проблемы с машиной самостоятельно.

— Машина меня сейчас беспокоит в последнюю очередь, — я поежилась. — Возьмите, пожалуйста, своего сына на сворку.

Коротко выругавшись, Ирина Игнатьевна пулей вылетела в коридор.

— Дела-а, — выдохнула Василина. — А мы-то с Васькой оказались правы.

Василий, вышедший следом за Ириной Игнатьевной в коридор, вернулся и посмотрел на Степана Дмитрича:

— Сделать-то что можно?

Участковый тяжело вздохнул:

— Пока нет состава преступления — ничего. Все, за что можно прихватить этого вашего Александра — прокол шин. Но его даже не посадят. Тут вам нужна консультация юриста, но…

— Ясно, — кивнула я. — Пока я жива и без переломов — все в порядке. А я слышала, что можно запретить человеку преследовать другого человека или как-то так.

— Можно, — кивнул Степан Дмитрич и усмехнулся, — в Америке есть такой закон. В каждом сериале показывают.

— А у нас? — с надеждой спросила я.

— Не-а.

Попрощавшись с Вась-васями я, в компании Степан Дмитрича дошла до своей квартиры.

— Будьте осторожны, — мрачновато произнес участковый. — Попробуйте договориться с друзьями о контрольных звонках. Еще неплохой вариант переехать. На время или навсегда.

— Я как раз ночевала у подруги, когда он проколол шины, — криво улыбнулась я. — Неужели совсем ничего нельзя сделать?!

— Я участковый, — поморщился Степан Дмитрич. — Не мой профиль. Проконсультируйтесь с юристом, но… Вообще, я не должен этого говорить, подстрекать, так сказать. Но я и не на службе. Иногда, повторюсь, иногда помогает хороший мордобой. Психи существа умные и, получив серьезный отпор, могут войти в стойкую ремиссию. А могут и не войти.

— Спасибо, — уныло вздохнула я.

Вариант с мордобоем мне не подходил. Не только потому что я в принципе не люблю драки, а еще и потому что некому за меня вступиться. Папа колдун, но за нападение на обычного… Нет, я не готова смотреть на казнь своего отца.

Крепко затворив дверь, я вытащила в коридор стул, на него навалила гору разных вещей и пошла в душ. Горячая вода должна помочь расслабиться.

В итоге я вновь разрыдалась. И всю ночь то засыпала, то просыпалась от малейшего шороха.

«Надо поговорить с Глебом. Если с филиалом в Питере все сладится, уеду к чертовой матери. Квартиру сдам, и на эти деньги возьму ипотеку в Северной Столице», решила я и провалилась в мутный, полный страха и тревог сон.

Глава 12

Заварив кофе, я перелила его в порядком истрепанный стаканчик и остановившимся взглядом наблюдала, как вокруг него расплывается кофейное пятно. Одноразовая посуда на то и одноразовая. Нельзя ее бесконечно использовать.

Интересно, шарик, оставшийся в квартире Еськи, уже сдулся? Я-то сейчас ощущаю себя точь-в-точь как раскисший стаканчик из-под горячего шоколада. Хочется лечь и сдохнуть. И совсем не хочется выходить из квартиры, но на работу ехать надо.

Выбросив стаканчик, я вытерла лужу и, решив менять свою жизнь, решительно заварила себе чай. И поставила на плиту маленькую кастрюльку. Долой кофе и бутерброды, да здравствует овсянка и чай! Еще бы все остальное в жизни так поменять.

Овсянка вышла полезная-преполезная и настолько же невкусная. Молока-то не было, как и меда. Как и сахара. Вообще ничего не было, кроме круп и кофе — в магазин я сходить не успела, а рабочие, за что им спасибо, выкинули не только кровать, но и весь скоропорт из холодильника.

«Интересно, кому сказать спасибо за надувной матрац и простенький раскладной диван?», промелькнуло у меня в голове. И ответ пришел сам — Драгош. Больше об этом позаботиться было некому.

Лениво допивая чай, я размышляла, можно ли попросить помощи и защиты у Глеба? Вопрос не в том, сможет ли он помочь. Вопрос в том, могу ли я себе это позволить. Готова ли я еще больше усложнить ему жизнь, ведь Латников ясно сказал — был большой скандал! А если Веронике придет в голову просить помощи и защиты у других оборотней… Все-таки я не человек, увы, раз на мне полноценно работают амулеты, то я отношусь к тем, кто обязан соблюдать Теневой Кодекс.

«Кто знает, возможно, у меня уже нет друга», подумала я и отправилась собираться.

Джинсы, футболка и кроссовки, поверх — свитер оверсайз грубой вязки. Мне предстоит добираться до работы своим ходом и хорошо бы никого по дороге не встретить.

Взяв сумку, я проверила ключи, потом проверила выключила ли я плиту. Потом проверила воду. А потом окончательно признала — мне страшно выходить в подъезд. Страшно. До дрожащих рук и слезящихся глаз. Я могу сказаться больной и просидеть этот день дома. Но будет только хуже. Завтра будет еще страшней. А послезавтра… А послезавтра я найду себе работу на удаленке и совсем перестану выходить из дома. Ведь сейчас можно заказать доставку практически всего.

— Давай, Тома, — подбодрила я себя. — Профессорские дочки не сдаются!

Вдох-выдох, я резко открываю дверь и выскакиваю на лестничную клетку. Закрыв за собой, я вприпрыжку скачу вниз и вновь начинаю дышать только на улице. Ну все, теперь до работы и… И можно позвать Латникова к себе пожить. Защита от него никакая, но он сможет убежать и вызвать полицию. Черт, и папа прилетает завтра! Все один к одному. А ведь папа еще даже не знает, что свадьбы не будет…

А еще страшно. Если отец узнает обо всем, он уничтожит Александра и сдастся Теневым Стражам. После чего его будет ждать казнь. Показательная и жестокая. Нам, жителям теней, слишком дорогой ценой дался мир с обычными людьми. Да и про Инквизицию не стоит забывать. Они хоть и сильно сдали, но и среди этого гнилья еще есть истинные воцерковленные.

На работу я прибыла вовремя. Взмыленная, уставшая и с дрожащими руками. Трижды я шарахалась в метро от мужчин, которые были отдаленно похожи на Сашку. И еще дважды он примерещился мне в соседних вагонах. Я стану невротиком, воистину.

— Шеф-мэм, у нас там небольшое ЧП, — подкатился ко мне Олежка. — Ма-ахонькое такое.

— Рассказывай, — вздохнула я.

А через мгновение мне стало наплевать на Сашку. Проблема вызревала колоссальнейшая и Глеб, как назло, был далеко.

— Но я клянусь тебе, шеф-мэм, — тараторил Латников, — все было правильно!

Вчера Олег отослал нашим новым клиентам их заказы. Вот только вложения в письмах были перепутаны. И все бы ничего, но один из заказчиков влюбился в полученный дизайн и не идет на контакт. И пофиг, что заплатил он совсем за другое, когда он хочет вот это.

— И он так и говорит — я просто не знал, что я хочу, пока не увидел! Клянусь, шеф-мэм, ну правильно все было, правильно!

— А что второй клиент?

— А второй клиент взбешен. Это тот, который тебе, шеф-мэм, свои каракули пересылал. Мол, его интеллектуальную собственность передали другому и все такое.

— Драгошу звонил?

— Он послал меня в задницу и сказал, что Тома справится.

И весь день, без перерыва на обед я справлялась. Спасло ситуацию лишь то, что направления бизнеса у клиентов были диаметрально-противоположными. А потом первый клиент и вовсе признался, что просто издевался над нами. Хотел проучить, ага. Чтобы неповадно было.

— Нельзя так относиться к своей работе, — гудел он мне в трубку. — Вот будь на моем месте кто-нибудь другой, он бы…

В общем, еще три часа я выслушивала его зануднейшие речи и подобострастно соглашалась. Латников в это же время выслушивал ругань от второго клиента. А наша бухгалтерша готовилась лишить Олежку премии. Но… Я оставила это решение Драгошу.

Потому что я верила, что он говорит правду. Потому что он отослал правильные папки, в которых кто-то поменял местами содержимое. Конечно, Латников мог запарить и напутать самостоятельно, но тогда бы он признался. Он всегда признается в своих косяках. Никогда не пытается избежать скандала или лишения премии.

«Но кто? Нас тут по пальцам пересчитать можно. Драгош, я, Латников и Светочка. Вот и весь народ», размышляла я и ритмично угукала, потому что клиент продолжал делиться со мной секретами постановки грамотного рабочего процесса.

— Вот так вот, Мариночка. Сожалею, что не могу уделить вам больше времени, — прогудел он наконец, — но я попытаюсь выкроить время на будущей неделе. Все равно работать нам вместе еще долго.

— Спасибо вам огромное и за понимание, и за бесценный опыт, которым вы со мной поделились, — с улыбкой произнесла я и, выслушав ответное прощание, нажала на отбой.

Хотелось материться. Вот серьезно, хотелось крыть матом. И пока я решала сложную дилемму — оставаться приличной девушкой или все-таки высказать наболевшее — ко моему столу подошел Латников с одной чахлой розой.

— Шеф-мэм, — Олег поскреб в затылке, — приходил твой бывший. Вот, передал. Это он пытается помириться или наоборот, закрепить ваше расставание?

В глазах потемнело. Непослушными пальцами я забрала цветок из рук Латникова и, не обращая внимания на шипы, переломила розу пополам.

— Вот жеж, — ругнулся Олег и попытался отобрать цветок. — Да отпусти же! Все пальцы изорвала!

Только в этот момент я ощутила саднящую боль в ладонях. Надо же, и правда — изорвала. Что ж там за шипы были?

Латников суетился. Заклеил мелкие ранки пластырем с какими-то мультяшками, вскипятил чайник и усадил меня за стол.

— Рассказывай, шеф-мэм, — велел он.

Такого Олежку я еще не видела — собранный, спокойный, отбросивший все свои смешки.

— Да что там рассказывать, — я махнула рукой и тут же ойкнула, — черт. Такие гадкие царапины будут долго заживать.

Пододвинув ко мне чашку, Латников повторил:

— Выскажись, шеф-мэм.

— Высказаться, — я криво улыбнулась. — Мой бывший оказался психически больным человеком. До нашего расставания он принимал таблетки, а теперь перестал. И, — я подняла израненные руки, — теперь преследует меня.

Олег так витиевато выругался, что я не удержала нервный смешок.

— И что ты планируешь делать?

— Ждать, — я устало улыбнулась. — И верить, что Ирина Игнатьевна, его мать, заставит своего сына принимать таблетки. Ты все еще тут ночуешь?

— Неа, — мотнул головой Олег. — Помирился с родичами. Да и я не так чтобы прям сильно ссорился. Просто, ну прикинь, смотрины прям устроили! И девчонке неловко, и мне дурно. Мама у меня старой формации, так она, чтобы подчеркнуть мои достоинства, вытащила старый фотоальбом. «А вот Олеженька на горшке, вы знаете, Лидочка, он очень рано научился ходить на горшок! Мой смышленый мальчик! А вот тоже на горшочке, он выпустил свои первые искры! Так старался, так старался!».

Захихикав, я потрепала Латникова по плечу и утешила:

— Она просто добра тебе желает.

— А я желаю сжечь эти фотографии, — буркнул Олежка. — Ты тут хочешь остаться, шеф-мэм?

— Да, что-то мне расхотелось домой. Здесь хотя бы сигнализация, — я криво улыбнулась.

Хотя на самом деле меня больше пугал путь до дома, чем ночевка в родной квартире за надежной дверью.

— Давай я тебя провожу? — расхрабрившись предложил Олег.

И по нему было видно, что парню страшно. Что ему совсем не хочется во все это влезать, но…

«Повезет той девушке, которая рассмотрит в этом цыпленке настоящего мужчину», подумала я и улыбнулась:

— Не нужно. Тут в двух шагах гостиница, заночую там.

Хотя на самом деле мне очень хотелось согласиться. И позвать Олега переночевать. Но я взрослая девочка и должна сама решить эту проблему. Должна. Да. Где бы только сил и решимости взять?

— А после?

— А там видно будет, — уверенно произнесла я. — Папа мой скоро приедет.

«В самом крайнем случае я всегда смогу уехать с ним во Францию. Главное придумать, как это объяснить», промелькнуло у меня в голове. «Нельзя допустить папиного вмешательства».

Допив горячий чай, я поблагодарила Олежку за заботу и принялась собираться. У меня в нижнем ящике стола лежала та самая безразмерная футболка, в которой меня поймал Глеб. Запасного белья не было, но ничего, простирнуть трусики в ванной будет не сложно.

Незапланированная ночевка в гостинице ударит по кошельку, но я просто не могу, не могу пересилить себя и отправиться домой.

Олег не пустил меня искать гостиницу в одиночестве. Так что к стойке ресепшена мы подошли вдвоем.

— Вам двухместный номер на одну ночь? — с понимающей улыбочкой спросила немолодая женщина за стойкой и хитро сверкнула звериным взглядом.

— Мне одноместный номер на одну ночь, — поправила я ее и кивнула Олежке, — спасибо, что проводил.

Он вышел за дверь, а администратор надменно произнесла:

— Двухместный номер дороже всего лишь на тысячу. Так что зря вы это, все равно у него не выйдет…

— Девушка, — оборвала я ее, — это мой коллега. И только коллега. И ночевать я буду одна.

— Ну-ну, — цокнула администратор, закончила заполнять бумаги и попросила мою карту.

После оплаты я получила ключ и какую-то бумажку.

— Вы можете заказать еду в номер, — процедила администратор и, вытащив телефон, уткнулась в него.

«Ну а что ты хотела, Мари? Зато недорого», утешила я себя и отправилась искать номер.

Ночь на новом месте придала мне сил. И я совсем другими глазами посмотрела на сложившуюся ситуацию. Было ли мне страшно в подъезде? Да. Боюсь ли я Сашку? Нет, я его опасаюсь. А потому надо брать себя в руки и действовать.

Вытащив мобильный, я набрала рабочий телефон. Надо предупредить Олежку, что сегодня я серьезно опоздаю.

Вот только вместо привычной скороговорки Латникова, я услышала манерное "алее" Вероники. Смутило ли меня это? Ничуть.

— Здравствуй, Вероника, — прохладно бросила я.

— Здравствуй-здравствуй, француженка, — ехидно пропела она. — Сегодня я буду заботливо контролировать работу Глебушкиной фирмы. А то вы тут неизвестно чем занимаетесь — шкаф забит чаем и печеньем, а новых клиентов нет.

"Как нет?" хотела возмутиться я, но прикусила язык и в тон ей отозвалась:

— Вот и славно, Вероника. Я как раз хотела предупредить, что не смогу выйти на работу. Какой-то гад проколол шины моего автомобиля. Путь Светочка поставит мне за свой счет. Впрочем, я сейчас ей сама перезвоню.

— Не хочешь меня видеть в кресле директора, француженка? — ехидно хмыкнула Вероника. — Жаль, я не могу тебя уволить. Но обязательно попрошу об этом Глеба. В конце концов, зачем нужны такие сотру…

Каюсь, я сбросила трубку до того, как она закончила вещать. Не представляю, чем думал Драгош, но… Скорее всего ему пришлось уступить Веронике из-за моего клятого браслета. Надо же мне было зайти в их спальню!

Через несколько минут, остыв, я поняла, что сглупила. Все-таки мне нужна эта работа. Не хватало только остаться без весьма и весьма достойной зарплаты. С другой стороны, Глеб меня не уволит. Не потому что мы друзья, а потому что я хороший специалист. И многие наши клиенты обращаются именно ко мне.

Собравшись, я окинула взглядом гостиничный номер и вышла. Сдала ключи и вытащила телефон, чтобы дозвониться до Еськи. Папа прилетает сегодня днем, у меня всего несколько часов, чтобы найти машину. Или решить, что делать с моей малюткой пежо.

Телефон пискнул входящей смс:

"Где ты ночевала?"

Александр. Не рановато ли я решила, что не боюсь его, а лишь опасаюсь?

"У любовника. Встретила старого знакомого и провела с ним ночь", отбила я в ответ.

"Ты принадлежишь мне", прислал мне бывший жених.

"Я принадлежала и принадлежу только себе", сердито отклацала я и, выбрав Еську из списка контактов, позвонила ей.

Долгие гудки и, когда я почти отчаялась, подруга смачно зевнула в трубку:

— Аха-а-алёо. Тома, у тебя нет совести.

— Выгляни в окно и увидишь мою крошку с проколотыми шинами. Сашенька, козлик, постарался, — фыркнула я. — Новостей много, но вопрос один — есть где найти машину? Папу из аэропорта забрать?

— Слишком много новостей, — рассеянно отозвалась Еська. — За мной ухаживает один сомнительный паренек. Сорок лет мальчику, а в голове никаких культурных знаний.

— Ох, Есь, во-первых, если ему сорок, то он не паренек. А во-вторых, сейчас-то мне это знать зачем?

На том конце разговора немного помолчали и Рюмкина чуть собранней отозвалась:

— Так это я к тому, что у него есть машина. Крупненькая такая, черная. Едь ко мне, а я пока его вызвоню.

— Уверена, что он не откажет? До тебя минут сорок добираться, — засомневалась я.

— Если откажет поедем на такси, — легкомысленно отозвалась Еська. — А его номер я занесу в черный список. Он обещал мне небо в алмазах, а в итоге затащил в какое-то стремное место, где, якобы, собираются такие как я. А таких как я нет! Есения Рюмкина штучный экземпляр, хэнд мэйд и все дела. Едь. И пирожков жареных купи, там, в киоске у метро.

— Художники должны питаться вдохновением, пыльцой цветов и свежим горным воздухом, — в очередной раз напомнила я подруге.

— Да-да, все это тоже можешь привезти, потому как во мне живет не только художник, но и ведьма. А держать ведьму на голодном пайке… Не советую, — профыркала Еська и отключилась.

Добравшись до метро, я поразилась, как приятно ехать после часа пик — людей мало, можно спокойно сесть и уткнуться в телефон. Открыв электронный блокнот, я пометила себе: "Купить перцовый балончик и шокер".

Выйдя из метро, я накупила пирожков и прихватила двухлитровую коробку сока. Переплатила, конечно, но заходить в супермаркет не хотелось.

Проходя мимо парковки у Еськиного дома, я с грустью посмотрела на свою крошку-пежо. Моя бедная машинка выглядела совсем грустной. Мало того, что ее обидел плохой человек, так еще и хозяйка вероломно бросила. Иногда мне казалось, что в моей крошке вот-вот проснется дух. Как это происходит с любимыми вещами других магов. Но…

«Хватит, Тома. Столько лет прошло, а ты никак не смиришься», цыкнула я на себя.

Поднявшись к подруге, я позвонила в дверь и чуть не рухнула, когда мне открыл огромный бородатый мужчина. Высоченный, широкоплечий и абсолютно лысый, он был похож на байкера. А еще из-за него перегорел мой амулет. Я только на мгновение оценила густо-фиолетовое марево смерти и все, кольцо осыпалось пеплом.

— З-здрасьте, — пролепетала.

— Вы — Марина? — строго спросил байкер.

— Да.

— Есенька, — ласково позвал мужчина и посторонился, — твоя подружка уже пришла.

"Ничего себе "паренек"" оторопело подумала я и осторожно вошла в квартиру. Где уже пахло жаренными пирожками.

"Ха, а он неплохо изучил Еську. В эту квартиру можно и нужно приходить с едой", хихикнула я про себя и, разувшись, вручила Рюмкиной пакет со сдобой.

На кухне, куда мы прошли, тут же стало тесно. Этот байкер, «Володя», как он смущенно представился, оказался директором «небольшой строительной фирмы». На этом моменте Еська выразительно закатила глаза, и мне стало ясно — преуменьшает. Но оно и к лучшему. Как правило, если мужчина начинает распинаться о своих достижениях направо и налево, то, в лучшем случае, все рассказанное надо делить на десять.

— Чай пьем в ускоренном режиме, — приказным тоном выдала моя прямая, как палка, подруга.

И Володя тут же залпом оприходовал огромную кружку горячего чая. И даже не поморщился! После чего, он встал, помыл руки и ловко убрал остатки пирожков в холодильник. А я все пыталась вспомнить, вокруг кого же я видела такое марево?

— Есенька, если хочешь, я позвоню ребяткам и машину твоей подруги мы враз починим, — каким-то заискивающим тоном произнес Володя.

Меня при этом никто ни о чем не спросил. Нет, я так-то и не против, просто как-то это все слишком сказочно. Хотя… Когда мужчина хочет произвести впечатление на понравившуюся женщину он способен на самые разные поступки. Так что я не буду в обиде, если мне починят пежо ради того, чтобы растопить ледяное сердце Еськи.

— Собираемся, — скомандовала Рюмкина.

За считанные минуты мы выбрались из дома и погрузились в массивную серую машину.

— Я вспомнила, как она называется, — просияла Еська. — Чай!

— Гелик это, — возмутился Володя, — а не чай.

Рюмкина нахмурилась и неуверенно произнесла:

— А разве там в названии нет пуэра?

И вот что мне понравилось — после этой фразы Володя с нежностью посмотрел на Еську и вздохнул:

— Как скажешь, Есенька. Чай так чай.

После чего, когда мы все устроились внутри, он похлопал ладонью по рулю и проворчал:

— Ты теперь чай, мой верный товарищ.

И машина утробно рыкнув, согласно вздохнула. А я, вздохнув, подумала, что если Еська упустит этого фиолеотового, то другого такого же не найдет никогда. И дело не в гелике, а в отношении.

Поглядывая на Володю и Еську, сидящих впереди, я уверилась — с подругой надо поговорить. Во-первых, отомщу за все ее задушевные разговоры о Драгоше, а во-вторых… А во-вторых, я действительно хочу ей счастья. Она слишком не от мира сего, чтобы выжить без вот такого байкера Володи!

Папу мы едва нашли — народу, как и всегда, толклось предостаточно. Поговорить не получилось — после перелета Андрэ Тома не человек, а просто мешок костей и мяса. Хорошо если папа начнет воспринимать реальность к вечеру. Скорее всего — к завтрашнему утру. А все из-за его направленности — стихия Земли мстит на воздушные перелеты со страшной силой.

Володя отвез нас до самого дома и, когда Еська собралась выгружаться вместе с нами, тяжело вздохнул. А я, щипнув подругу за локоть, прошипела:

— Съезди кофе попить.

— Ох, хорошо.

Посмотрев, как огромная машина ловко движется по нашему не самому широкому двору, я подхватила папину сумку и потянула его к подъезде.

— Мари, я должен сам взять сумку, — с едва уловимым акцентом произнес он.

— Па-ап, — я закатила глаза. — Ты зеленый и за всю дорогу не произнес ни слова.

— Я просто не знаю, о чем говорить с русскими бандитами, — грустно вздохнул папа.

— Он не бандит, у него просто маленькая строительная фирма, — возмутилась я.

— Уи, — согласился папа и все-таки забрал у меня сумку.

Я подъезде мы встретили Вась-васей, которым я и представила папу.

— Андрэ Тома, мой папа. Василина и Василий, — все раскланялись и папа, извинившись, начал медленно подниматься по лестнице.

— Пьет? — с сочувствием спросила Василина и добавила, — но ты молодец, не бросаешь.

— Он после перелета не отошел, — смутилась я.

— Ну да, ну да, — поспешно закивала Василина. — Как скажешь.

Ох, кажется папиной репутации нанесен непоправимый урон.

— Кто были эти общительные люди? — спросила папа, как только я вошла в квартиру.

— Соседи снизу, я залила их недавно.

— Надо же, — удивился Андрэ, — обычно это способствует конфликту. Мари, ты дала мне ключи, но я точно помню, что раньше они были другие.

— Это будет долгая история, — я отвела взгляд. — Может, завтра утром?

— Разве ты не будешь готовиться к свадьбе?

— Свадьбы не будет, — я развела руками. — Я должна была позвонить, но по телефону такие вещи не рассказывают, а билеты у тебя все равно уже куплены.

— Я рад быть здесь, чтобы поддерживать своего единственного ребенка, — пылко произнес папа и в его глазах на мгновение загорелся колдовской огонь. — Но мне и правда очень плохо.

К папиному приезду все давно было готово. Единственное, мне не удалось убедить его лечь на диван и Андрэ Тома улегся на надувном матрасе.

— Утром ты мне все расскажешь, — сказал он и практически мгновенно уснул.

За долгие годы я изучила папину «стихийную болезнь» и теперь могу подготовить ему и воду с лимоном, и грелку со льдом. Все это понадобиться утром — он подскочит часов в шесть утра.

Пискнула входящая смс, которую я, признаюсь, открывала с трепетом. Но это была всего лишь Еська:

«Кофе был вкусный, а Володя может быть интересным, когда не пытается говорить об искусстве. Твою машину они забрали, ворчали, что без ключей, но, я так поняла, вскроют. Опыт есть».

— Чего? — оторопела я.

И тут же отбила подруге вопросительную смс.

«Ну тебе же сказано было, что Володенька может помочь с машиной. А ты, растяпа, ключи не оставила».

А кто бы, на моем месте, оставил?! Я этого Володю видела впервые жизни! Да и ладно еще ради зазнобы смотаться до аэропорта. Но чинить машину чужому человеку… Это как-то вне моего понимания.

«Послезавтра получишь свою крошку. А мы с Володей на следующей неделе идем в музей. Хочу прояснить ему несколько моментов. А то его взгляды на искусство меня смущают».

Бедный Володя… Была я как-то с Еськой в музее. Больше не хочется. Мало того, что она может залипнуть у какого-нибудь пейзажа минут на сорок, она же потом начинает объяснять, чем именно этот пейзаж ее привлек! Я же человек простой и предпочитаю любоваться картинами, а не анализировать их.

Новую смс-ку я открыла совершенно спокойно и чуть не вскрикнула, ведь отправителем был Драгош.

«Завтра возвращаюсь. Олег мне все рассказал».

Что Олег рассказал?! Что Латников, моя вечная головная боль, мог рассказать Глебу такого, что он бросил новорожденный филиал?! Драгош же должен был встретится с Теневой Стражей и подписать у них все необходимые документы?!

Неужели про Сашку? Но это явно не проблемы Глеба. Что-то еще случилось? Или Олег рассказал, что я сегодня не вышла на работу и Драгош мчится из Питера чтобы лично меня уволить? Да ну, ни за что в это не поверю.

Повздыхав, я погасила верхний свет, заглянула в холодильник — ничего интересного, вышла в инстаграм — никаких новых публикаций. Повздыхала, нашла наушники и залипла на видосах Ютуба. Так и уснула.

Чтобы проснуться от запаха жарящихся блинов.

— Па-ап, — сонно протянула я и села, — по каким сусекам ты мел, чтобы наскрести на блинное тесто?

— Я заказал доставку продуктов. Почему ты уснула с наушниками? Ты знаешь, что это вредит здоровью. Надо иметь мужество брать ответственность за свое здоровье, — и тут же без перехода добавил, — я спускался вниз, чтобы сродниться с энергией земли. Должен отметить, что в этом районе крайне скудная колдовская жила. Я едва смог обновить себя.

— Когда ты волнуешься, ты говоришь почти как мастер Йода. Скажи, пап, ты же не лег на землю на глазах всего нашего дома?

— А как еще я мог сродниться со своей стихией? — удивился Андрэ. — Умывайся и садись за стол. И рассказывай. Твой телефон разрядился, но, я полагаю, ты все равно на работу не идешь. Или идешь? Или ты на больничном?

— Почему я должна быть на больничном, — поразилась я. — Здоровье мое отменное. Тьфу, и я заговариваюсь.

Умывшись, я похватала вещи и вновь вернулась в ванную — переодеваться. В прошлый папин приезд я переодевалась на балконе, а потом узнала, что в доме напротив живет стремный чувак с биноклем. В общем, перестала я использовать балкон для переодевания.

Рассказывала я очень аккуратно — про затопление, про то, как моего жениха унесло ржавой водой и про то, что я больше не могу ему доверять.

И все равно в глазах Андрэ загорелись нехорошие колдовские огоньки.

— Пап, мы не можем проклинать людей только за то, что они не столь хороши, как нам хотелось, — осторожно сказала я.

И он взорвался и несколько минут ругался, мешая русские и французские слова. Понимала я его с пятого на десятое, увы, без постоянной практики мое знание на половину родного языка сильно ухудшилось.

— Как только судьба позволила тебе встретить такую пакость, — выдохнул он. — Кто вылечит твое разбитое сердце? Сегодня мы едем к тебе на работу и ты увольняешься. Я беру нам билеты и дальше ты будешь жить со мной. У меня появился перспективный ученик, молод, красив и умен — он точно знает, как именно следует обращаться с моей дочерью.

Мне потребовалось все мое мужество, чтобы четко и твердо произнести:

— Нет.

Увы, у моего папы особый склад характера — если начать объяснять почему "нет", то он не станет слушать. Ведь он старше, он дипломированный колдун, у него больше жизненного опыта. А вот упрямый и не подробный ответ он воспринимает как "не лезь, я уже все решила". Это мне мама посоветовала, когда поняла, из-за чего мы с отцом никак не можем поладить.

Проворчав что-то по-французски, папа пододвинул мне тарелку с блинчиками и подпер щеку ладонью:

— И что ты будешь делать?

— Жить дальше, — я пожала плечами, — разбитое сердце еще никого не убивало.

Папа чуть оживился и, сверкнув темными глазами, хмыкнул:

— Я чувствую, что узнал не всю историю.

— Ты хочешь услышать про то, как я, рыдая, пихала свадебное платье в мусорный мешок? — фыркнула я.

Папа посмотрел на меня как на дурочку и мягко сказал:

— Если это поможет, то да. Иначе ты уничтожишь свое ментальное здоровье.

— Психическое, — поправила его я.

— Психическое, — согласился он и попросил, — не разбивай его. Все, собирайся на работу, я вызову такси.

Обомлев, я уставилась на папу и возмущенно произнесла:

— Ты хоть представляешь, во сколько это мне обойдется?!

— Отправить дочь на такси — моя прихоть, я и оплачу, — отрезал папа.

— А как же французская рачительность? — прищурилась я.

— А это она и есть, — не сдался папа. — Я же вижу, что у тебя все амулеты перегорели. И, заметь, я не спрашиваю как это произошло. Пока я не сделаю новые, ты будешь передвигаться на такси. Раз уж машину ты куда-то дела.

— Скоро заберу свою крошку, она на тех. обслуживании, — промямлила я.

Собравшись, я вышла на улицу и с недоумением уставилась на шикарную машину — папенька выбрал бизнес-класс. Не хочу ничего знать о деньгах. Не хочу.

И, как назло, когда я выгружалась из машины, меня увидел Латников.

— Сверхпремия? — оторопело спросил он.

— Нет, папа приехал, — с прохладцей ответила я и тут же, не дав Олежке улизнуть, грозно спросила, — ну-ка признавайся, что ты такого наплел Глебу, что он с Питера сорвался?

Латников вздрогнул, поправил рюкзак и нервно ответил:

— Ничего я ему такого не говорил. Вероника эта пыталась ему на тебя нажаловаться. Мол, Тома не вышла на работу, надо ставить прогул и все такое. Ну он мне и перезвонил. Точнее, он перезвонил Светочке, а я рядом был.

Понятно, Латников опять пытался обаять гордую замужнюю мать двоих очаровательных сорванцов.

— Ну и как-то слово за слово, и того. Светочка вспомнила, что ты отца должна была встречать. Свадьбы-то не будет, но билеты куплены. Вот. А потом я вспомнил про этого твоего Александра. И рассказал. Светочка сказала, что принесет тебе перцовый баллончик. У нее была такая же проблема.

— О, а как она ее решила? — тут же заинтересовалась я.

— Замуж вышла, — пожал плечами Глеб.

— За того, для кого баллончик покупала? — нахмурилась я.

— Не, за его старшего брата.

— Чудны дела твои, Господи, — проворчала я.

Уже в офисе меня сразу же вызвали на ковер к начальству. Глеб сидел в своем кресле, а Вероника стояла у окна. Причем Вероника была явно сердита — напряженная линия плеч, руки сложены на груди и губы гневно поджаты.

И в воздухе… В воздухе витало что-то очень сильное. Здесь бушевала буря с применением дара. Даже такая выбраковка как я могла это почувствовать.

— Мари, все в порядке? — в первую очередь спросил Глеб.

Вероника уничижительно фыркнула, а я спокойно ответила:

— Да, спасибо.

— Как отец долетел? — так же ровно спросил Драгош.

— Нормально, а вот встретить его было тяжело, — я приняла правила игры и начала говорить так, как будто третьего при нашем разговоре нет. — Сашка проколол колеса моей пежо, пришлось Еське просить своего мужчину отвезти меня в аэропорт за отцом.

— Еська признала, что на свете есть приличные мужчины? — удивился Глеб.

— Она в процессе, — рассмеялась я. — Но Володя, хоть и похож, по мнению моего папы, на бандита, очень хорошо знает, что ей нужно. Одно то, что он догадался прийти к ней с пирожками… Сам понимаешь.

— О да, в ее логово нельзя приходить с пустыми руками, — согласился Драгош. — Вероника? Ты хотела поговорить со мной и с Мари одновременно.

— Я нашла ее браслет под твоей кроватью, — со злостью выпалила Вероника. — И вы сейчас, у меня на глазах, воркуете как голубки!

— Быть того не может, — возмутилась я. — Нечего моему браслету делать под вашей кроватью!

Глеб согласно кивнул:

— Мари потеряла его в машине, я подобрал и положил в карман джинс. А джинсы я, когда снимал, бросил на пол. Ты мне уже плешь проела и из-за этой привычки, и из-за долбанного браслета. И, Вероника, я прошу тебя больше не пользоваться доверчивостью моих сотрудников. Мари, донеси до Светы и Олега, что директор в этой фирме один, — Драгош прямо посмотрел на меня. — И это — я. Свободна.

Коротко кивнув, я поспешно покинула кабинет. И чуть не споткнулась о Светочку, которая "ну совершенно случайно" оказалась под дверьми. А неподалеку от нее был Олег "ой, а я тебя искал" Латников.

— Много подслушали? — вздохнула я. — Идемте работать. И да, Вероника не имеет права замещать Глеба.

— Это шеф сегодня так говорит, — со знанием дела произнесла Светочка. — Видимо, поссорились. А потом она опять будет нам мозг выносить с полного попустительства Драгоша. А все потому что у Вероники художественное образование.

— Художественное образование у моей подруги, — усмехнулась я. — А у Вероники корона потолок зубьями цепляет.

Мы спокойно проработали до обеда, а после из кабинета Драгоша вылетела злющая Вероника. Я, к сожалению, попалась ей на встречу, так эта альтернативно одаренная плюнула мне под ноги и процедила:

— Не будет у тебя счастья, француженка.

Шарахнувшись в сторону, папа учил держаться от больных на расстоянии, я проводила ее до крайности удивленным взглядом. Это все еще последствия найденного браслета?! Да лучше б он с концами пропал!

А еще минут через двадцать Глеб устроил разнос Латникову. Ну там я понимаю, Олег все-таки косячит как бог. Хотя мне казалось, что придумать что-то новое невозможно. Но он, оказывается, не просто так крутился вокруг Светочки. Он у нее, паршивец, совета спрашивал, как охмурить замужнюю женщину. Все бы ничего, да только запал он на жену нашего клиента! В общем, я бы и рада прикрыть нашего дурачка, но мне и самой хотелось ему как следует вмазать.

Так что день Латников дорабатывал в состоянии "эмоционально уязвленной личности". Это по его собственному мнению. Мы же считали, что получил он за дело.

— Есть планы на вечер? — спросил меня Глеб, за пару минут до окончания рабочего дня.

— Папа приехал, — я пожала плечами, — надо позвонить. А что?

— Да надо кое-что сделать, — пожал плечами Драгош.

Что ж, я задолжала фирме день, так что… Отбив папе смс и клятвенно заверив, что приеду домой на такси (или на машине начальника), я забрала со стола мобильный, взяла сумочку и сказала:

— Осталось только пальто взять и я совершенно свободна. Или мы тут останемся?

Глеб задумчиво окинул офис взглядом и хмыкнул:

— Нет, тут не выйдет. Идем.

Выйдя к парковке, Глеб подманил меня к машине.

— Опять скажешь, что нас ждет клиент? — прищурилась я. — Не стоит. Да и согласись, Вероника не обрадуется, когда узнает, что ты…

— Меня не беспокоит что порадует Веронику, а что нет, — грубовато бросил Глеб. — Давай, мой джинсовый бро, садись в машину. У меня пол багажника завалено маршеллоу, а так же две начисто оструганные веточки.

— И термос с горячим шоколадом? — предположила я.

— И термос с горячим шоколадом, — кивнул он. — Ты все помнишь?

Кивнув, я залезла на переднее сиденье и пристегнулась. Могла ли я не помнить самый волшебный вечер в своей жизни? Тогда, на пятом курсе, мы жарили маршеллоу на костре и пили горькое какао. Почему горькое? А потому что мы забыли положить в него сахар. Каждый понадеялся на другого. Но сладость маршеллоу и атмосфера сбывшейся мечты перебивала горечь напрочь. Тем больнее было потом разбиться о скалы реальности. Реальности, в которой я — всего лишь друг. Джинсовый бро. И вот сейчас, годы спустя, мы вновь едем в лес, пить какао и есть маршеллоу. Неужели ничего не поменялось?

"Если он сегодня склонится ко мне, как в тот раз, я не буду стесняться", решила я. "Пусть у меня будет хоть один поцелуй от любимого. Потом будет только хуже, но вдруг это излечит? Вдруг это как вскрывать гнойник — сначала адская боль, а после облегчение и небольшой рубец?".

— Я огорчен, Мари, — негромко заметил Драгош и я, вздрогнув, перевела на него непонимающий взгляд:

— В каком смысле?

— Почему ты не позвонила мне, когда начались проблемы с твоим бывшим женихом? — он не отрывал взгляда от дороги и я принялась безнаказанно его рассматривать.

— Но ведь мы друзья, — напомнила я Глебу. — Разве я могла отвлекать тебя? В Питере были проблемы и…

— Зашибись, Тома, — рыкнул он, крепко стискивая руль. — То есть, я мог приехать на твои похороны? Или, если бы повезло, просто куковал бы под дверью реанимации?!

Он был ужасно зол. Я читала это в побелевших костяшках и в напряженной линии губ. В хмурой складке, залегшей между темных бровей. И в том, что он совсем не смотрел на меня. Не бросал даже косого скользящего взгляда.

Нет, он, конечно, вел машину и не должен был смотреть на меня. Но Драгош всегда нет-нет да посматривал в мою сторону. Когда выдавалась такая возможность. Он был аккуратным водителем, но при этом еще и успевал общаться. А сейчас…

— Глеб, — тихо позвала я. — Александр — моя ошибка. Понимаешь? Он ухаживал, и я ответила на эти ухаживания. Ответила, но не полюбила. Он мне нравился, и я надеялась, что дальше будет лучше. Что я привыкну к нему. Пусть не будет огня и искр, но… Тихая гавань ведь тоже нужна, понимаешь? Но не вышло.

— Он подкараулил тебя в подъезде и только твои соседи тебя спасли, — Глеб все так же стискивал руль. — Ты понимаешь это, Тома? Ты понимаешь, что ты прошла по самому краю?!

Злость Глеба передалась и мне. Передалась и развязала язык:

— А ты понимаешь, что у меня не было ни единой причины звонить тебе?! Ты понимаешь, что…

Драгош резко свернул к обочине, заглушил мотор, повернулся ко мне и впился губами в мои губы. Он нависал надо мной, тяжело дышал и терзал, терзал мой рот долгожданным, выстраданным поцелуем. Ремень безопасности давил мне на грудь, но я тянулась и тянулась к Драгошу. Тянулась как цветок, который тянется к солнцу, стремится к нему изо всех своих невеликих сил. И не боится обжечься. Как и я. Я уже не боялась этого огня.

— Это веская причина? — хрипло спросил Глеб и нежно-нежно коснулся моих губ своими.

— Да, — тихо ответила я.

Где-то на периферии сознания звенел мамин голос. Моя дорогая воображаемая родительница гневно вопрошала, так ли она меня воспитывала, напоминала о том, что Глеб не свободен и… И я первый раз в своей жизни решилась поступить непорядочно. Пусть эта сказка будет моей хоть на один вечер.

Драгош завел мотор и вернул машину в поток автомобилей. Затем включил музыку, и мы поехали в молчании, но не в тишине. Под страдающий голос Фредди, я прикрыла глаза и откинула голову назад.

Теперь я знаю, каковы его губы на вкус. И долгими тоскливыми вечерами смогу вспоминать, каким он был сильным, напористым и властным. И как нежно он целовал меня в самом конце.

"Я сойду с ума", констатировала я. "Нельзя так любить человека. До потери пульса, до потери разума. Растворяясь в своих чувствах и не желая всплывать".

Чуть приоткрыв глаза, я из-под ресниц наблюдала за Глебом. Строгий, сосредоточенный, он вел машину как ни в чем ни бывало. Как будто не он только что перевернул всю мою жизнь, перечеркнул все мои принципы и окончательно свел меня с ума. Скользя взглядом по его лицу, я невольно задерживала внимание на губах. Не тонкие и не полные, идеальные мужские губы. Губы, которые способны выпить меня до дна.

Где-то внутри меня начала зарождаться паника. Мне хотелось выскочить из машины на полном ходу. И я даже потянулась рукой к ремню, но мои ледяные пальцы накрыла теплая рука Глеба.

— Маршеллоу завтра, — не глядя на меня сказал он. — Напиши папе, что сегодня его девочка не вернется домой.

Вопрос "А как же Вероника?" я задавила в зародыше. Сегодня эта сказка моя. Пусть это подло, пусть это непорядочно. Я всегда осуждала тех, кто влезал в чужие отношения, но сейчас я не могу от него отказаться. Я возьму все, что он сможет мне дать. Все.

Это было сложно. Мы вышли из машины не глядя друг на друга. Поднялись в квартиру Глеба и я вдруг поняла, что не смогу. Я не смогу пойти за ним в спальню, которую он делит с Вероникой. Лечь в постель, в которой спала и будет спать Вероника.

— Я поставлю чайник, — хмуро бросила я и прошла мимо Драгоша на кухню.

— Да, — согласился он.

Мы не зажигали свет. На столе исходили паром две чашки, а мы… Мы смотрели в окно. Вечерний город медленно превращался в город ночной. Два человека медленно превращались в чужих людей.

— К черту, Тома, — выдохнул вдруг Глеб и чашки, звеня, полетели на пол.

Я не успела ничего понять, как оказалась в его объятиях. Он сжимал меня крепко, сжимал меня так, как будто я имела значение. Как будто я — это я. Как будто ему важно быть именно со мной.

«Глупости», мелькнула в голове лишняя мысль.

— Даже не вздумай тащить меня в спальню, — хрипло выдохнула я. — Не туда, где ты был с другой.

«Это ты — другая», шепнуло подсознание. «Это ты — лишняя».

«Завтра. Все это — завтра».

Глеб отрывисто кивнул и, склонившись ко мне, обжег мои губы поцелуем. Вдох-выдох и новая порция летучих, злых поцелуев. Он наказывал нас. Наказывал меня, за то, что не смогла отказаться. Наказывал себя, за то что не смог устоять.

Это наша неправильная ночь. Единственная ночь.

Мир на мгновение померк перед глазами и через секунду я осознала себя перекинутой через его плечо.

— Только не в спальню, — простонала я, закусив припухшую губу. — Только не туда.

Он ничего не ответил, только обжег мои ягодицы легким хлопком.

Гостевая. Та самая комната, в которой я ночевала пару дней назад.

Он осторожно поставил меня на пол и вновь привлек к себе. Ближе, теснее. Так плотно, чтобы чувствовать жар чужого тела. Так, будто намертво. Будто навсегда.

Я потерялась в этом жаре, в этом густом мареве чувственного бездумного удовольствия. Растворилась полностью в ощущении сильных любимых рук. Заблудилась где-то между до и после.

Хриплое дыхание, звериный рык и крепкая хватка. И запах его одеколона — бесконечно родной и любимый. И вкус его кожи — неизведанный и манящий. И, господи, мне мало. Мне мало этой неправильной ночи. Мне нужно больше. Он нужен мне. Нужен больше, чем все остальное, что только может быть в этой жизнь.

Но есть вещи, которые мы не можем получить. Потому что эти вещи, бесконечно важные вещи, зависят не от нас и не от наших решений. Есть моменты, которые определяются чужими чувствами. Я не знаю, что толкнуло Глеба на… На это. Ссора с любимой женщиной? Скорее всего. Вероника ведь обвиняла его в измене. Вот он и воплотил ее страхи в жизнь.

А я… Я всего лишь хотела узнать космос на вкус. На цвет и запах. Я просто хотела ощутить, каково это — лечь с любимым. И теперь я это знаю. И с этим знанием мне предстоит жить.

Он уснул. Не могу представить сколько прошло времени. Не засекала. Просто лежала рядом и впитывала, добирала то, что смогу сохранить в памяти. Добирала то, что могу унести с собой. Украсть. Тепло, запах, текстуру кожи. Мягкость и гладкость волос, слабую улыбку и тяжесть руки, переброшенной через плечо. Едва ощутимый мятный аромат дыхания и разгладившуюся складку между бровей. Когда он спит, он будто сбрасывает десяток лет.

Но я больше не могу здесь оставаться. Я не готова к рассвету. Посмотреть ему в глаза, обсудить это неправильную ночь. «Ты же понимаешь», скажет он. «Я понимаю», кивну я. «Забудем», произнесем мы в унисон. Но это — не то. Совсем не то. Я — не забуду. Это со мной навсегда. Мое счастье, мое клеймо, моя метка. Мое проклятье. Моя неправильная ночь.

Быстро собираю вещи, так же быстро и бесшумно собираюсь. Папа будет в ужасе. Он будет кричать о падении нравов. И заварит чай. Слабый чай с мелиссой. А потом предложит стереть мне память. Он может.

Удивительно, но когда папа приезжает, эта травушка появляется вместе с ним. Как будто он привозит ее с собой, хоть и отрицает это.

Прежде чем захлопнуть за собой дверь, я на мгновение замерла. Вдох-выдох, давай, Мари Тома. Пора закрывать.

— Я люблю тебя, — выдохнула я и захлопнула дверь.

Глава 13

Открывая дверь, я молилась, чтобы папа уже спал. Затаив дыхание, я осторожно вошла, прикрыла дверь и щелкнула замком. Фух, вроде не разбудила.

Быстро и бесшумно повесив пальто и скинув сапоги, я проскользнула в душ. И замерла перед зеркалом. С той стороны на меня смотрела совсем другая, непривычная Мари Тома. Безуминка во взгляде, румянец и припухшие от поцелуев губы.

Раздевшись, я тихо чертыхнулась — по всему телу цвели метки. Сейчас лишь слегка розоватые, они обещали к утру налиться цветом. Я могла бы гордиться тем, что мой волк меня пометил. Вот только… Этот волк не был моим.

Приняв душ, я завернулась в халат и выскользнула наружу. Где уже горел ночник.

— Где ты была? — папа, без единого следа сна, смотрел прямо на меня. — Кто тебя привез?

— Такси. Меня привезло такси, — устало ответила я.

Плотнее запахнув халат, я отвела взгляд в сторону и тихо попросила:

— Давай спать?

— У тебя ключицы в странных пятнах.

Папа так выделил тоном «странные пятна», что становилось предельно ясно — ничего странного он не видит.

— Успокой меня и скажи, что ты была не со своим бывшим женихом, — папа занервничал и акцент в его речи усилился.

— Я была со своим начальником.

— Это, — папа запнулся на мгновение, — это моветон, Мари. Или у вас отношения?

— У него есть отношения, — отрезала я. — Но не со мной.

Папа только тяжело вздохнул и сказал:

— Я выйду на балкон, подышу.

— Он застеклен, — нахмурилась я.

А папа раздраженно сказал:

— Это просто повод, Мари. А ты могла бы взять вещи и сходить в ванную комнату переодеться.

Коротко кивнув, я дождалась пока он скроется за балконной дверью и схватила из шкафа белье и пижаму. Пижаму я выбрала самую смешную, ведь нельзя ругать своего ребенка, который одет в розовую одежду?

«Тем более, что ругать меня бессмысленно — я и сама все понимаю», подумала я, когда вновь вышла из ванной.

Папа к тому моменту уже сидел на краю надувного матраса и очень укоризненно смотрел на меня.

— Будешь кричать?

— Разве я когда-нибудь кричал? — поразился Андрэ Тома. — Да и что на тебя кричать, Мари. Ты взрослая девочка и сама должна все понимать. Мама писала мне о твоей больной любви к однокурснику. Она, к слову, была очень обеспокоена тем, что вы начали работать вместе.

— Болезненной, — поправила я папу. — Не больной.

Но он просто пожал плечами и спросил:

— А разве есть разница? В твоем случае, как мне кажется, никакой разницы нет. Ложись. В России есть хорошая пословица — утро вечера светлее.

— Мудренее, — вздохнула я.

— Мудренее, — согласился папа.

Он погасил ночник и лег. А я последовала его примеру.

Вот только сон не шел. И до самого утра я проворочалась с боку на бок. В итоге, когда усталость взяла свое и я провалилась в короткое забытье, зазвонил будильник.

А через пять минут, когда я почти решилась опоздать на работу, позвонила Еська и нездоровым тоном выспавшегося человека сообщила, что моя крошка пежо уже стоит во дворе. А еще вывалила на меня подробности свидания с Володей.

— В общем, — подытожила подруга, — спасибо, что толкнула меня в правильном направлении. Когда твоя матушка приезжает? Я написала для нее картину — собака в персиках.

— Собака в персиках?

— Она любит собак и персики, — логично напомнила мне подруга. — Что у тебя нового? По голосу слышу, что про наш с Володей поход в ресторан мне придется рассказывать еще раз. Но знаешь, смотреть как твой мужчина бьет другому мужчине морду — увлекательно. Я набросала пару скетчей, думаю, получится хорошая картина. А может и серия картин. Так что ты делала ночью? Послушалась моего совета и зажигала с Драгошем?

— Да, — коротко ответила я.

— Шучу-шучу, — рассмеялась Еська и резко осеклась, — что?!

— Да, я развлекалась с ним. А потом сбежала, пока он спит. То есть, дождалась пока он уснет и сбежала.

— Офигеть, Золушка ты моя, — ошеломленно выдохнула Еська.

— Да какая я Золушка, — отмахнулась я. — Про меня сказок нет, только высокорейтинговое видео на особенном сайте. Есь, мне на работу собираться надо.

«А я даже не представляю, как буду смотреть Глебу в глаза», пронеслось в голове. И мысль, уехать с отцом во Францию стала как никогда актуальной. Там и этот, перспективный молодой колдун. Опасаясь моего отца, он будет сдувать с меня пылинки, закроет в самой высокой башне и… И с этой башни я и шагну. Колдуны невыносимые собственники и контрол-фрики, в чем, собственно, и кроется основной конфликт моего дотошного отца и свободолюбивой матери.

«Лучше набросать резюме», пришла более зрелая мысль. «Нельзя бегать от проблем всю жизнь».

Хотя сменить работу это тоже побег. Но, быть может, Драгош решит сделать вид, что ничего не было?

«Но от этого все будет только хуже. Тяжело думать, что я для него всего лишь интрижка на одну ночь. Но знать это — еще хуже».

— Твое утро стало светлее? — спросил меня папа, когда я положила трубку.

— Ни светлее, ни мудрее, — криво улыбнулась я.

— Я взял обратный билет, — папа серьезно посмотрел на меня. — У тебя есть неделя, чтобы принять правильное решение.

— Правильное, — я горько усмехнулась, — а какое оно, правильное решение?

На что папа спокойно пожал плечами:

— Правильное решение, это то решение, которое делает человека счастливым. Или спокойным. Ты идешь в душ?

— Да.

— Тогда я кофе сварю.

Захватив чистое белье и одежду, я проскользнула в душ. Папа в это время колдовал над джезвой — он начисто игнорировал кофеварку и предпочитал ручной труд. Ведь в кофеварке нет души и специи в нее тоже не добавишь. И от магии кофеварка сразу же перестает работать. А папа во все свои действия, неосознанно, вкладывал частичку силы.

Раздевшись, я встала под тугие струи и прикрыла глаза. Раньше вода приносила покой и облегчение, но сейчас я вновь и вновь вспоминала жаркие, жадные прикосновения Драгоша. Его ненасытную жажду поцелуев и теплую тяжесть тела. И его янтарные, звериные глаза. И то как он прихватывал кожу на моей шее — будто хотел поставить настоящую, истинную метку.

Встряхнувшись, я схватила губку, выдавила гель для душа и приказала себе не думать. Но коварное подсознание подкинуло новую картинку, полностью воображаемую — как бы мы могли принимать душ вместе.

— Этого не будет, — прошептала я. — Хватит!

Я о многом мечтала и многого хотела. А получила лишь демо-версию. Даже не получила, а скачала с пиратки. А лицензионка, увы, принадлежит Веронике.

Выйдя из душа, я завернулась в полотенце и принялась сушить волосы. Взгляд нет-нет да соскальзывал на налившиеся цветом метки. Хотелось прикоснуться, надавить, узнать, что за чувство скрывается за этими яркими цветами любви.

«Не любви, Тома, а страсти», поправила я себя.

Переодевшись, я вернулась к кухонному столу и получила чашку пряного кофе.

— Не забудь шарфик, — прохладно заметил папа.

А я чуть не поперхнулась божественно-вкусным напитком и возмущенно напомнила, что мне, вообще-то, уже не пять лет.

— А я и не про холодный ветер, — папа скорбно покачал головой, — у тебя следы неправедно проведенной ночи видны.

Вспыхнув, я пробурчала что-то благодарственное и одним глотком допила кофе. Вкуса, правда, уже не чувствовала.

Внимательно рассмотрев себя в зеркале, со вздохом констатировала — надо снова переодеваться. Так на работу нельзя.

В итоге, из недр шкафа был извлечен парадный костюм — узкая юбка и приталенный жакет. Самое главное, что к этому строгому наряду прилагалась блузка, а к ней шейный платок, который и скроет все безобразие.

— Изумительно, — оценил папа. — Ты прекрасна.

Я коротко кивнула, переложила ключи, кошелек и мобильный в другую сумку. Поцеловав отца в щеку, я ушла обуваться.

— Позвони, когда сядешь в машину, — скупо бросил папа. — Ты даже не представляешь, сколько недо-магов собирает эмоциональную жатву в общественном транспорте. А я все еще не закончил для тебя новый комплект амулетов.

Ворча и не слушая моих возражений, папа обулся и, как и был в пижаме, замер у дверей. А после нахмурился:

— В тебе как будто что-то изменилось, не понимаю. Амулет, показывающий марево силы тоже испорчен?

— Да, осыпался пеплом.

— Ты умудрилась встретить мастера Смерти? — удивился отец, — странно. Впрочем, иногда они выходят из Тени в обыденный мир.

Сев за руль, я помахала отцу рукой и завела мотор.

Некромант. За Еськой ухаживает целый некромант!

«Ха. Зато никто уже не предъявит природной ведьме за ее свободолюбивый нрав», хмыкнула я про себя.

Выезжая со двора, я увидела до боли знакомую куртку. Неужели Сашка?! Но мужчина стоял ко мне спиной и так и не повернулся.

«Спортивные штаны он носил только в институтские времена», успокоила я себя и завела мотор.

Влившись в автомобильный поток, я включила радио и приказала себе ни о чем не думать.

Стоит сразу отметить, что этого у меня не получилось. Что если Глеб жалеет о произошедшем? Что если ему теперь отвратительно меня видеть? Или он мог обидеться на мой побег. Но я не знала, что делать! И сбежать мне показалось самым лучшим вариантом.

«Как и всегда, собственно. Тихий побег мой коронный номер», мрачно подумала я.

Тогда, после выпуска, я сделала все, чтобы никто не мог меня найти. Сменила номер телефона, прическу и место жительства. Удалила все свои страницы в соцсетях и завела новые. Рюмкина тогда хохотала и утверждала, что так шифруются только те, кто украл миллион.

А я просто хотела начать с чистого листа. Но не вышло. Жизнь все равно свела меня с Драгошем, а после и с Сашкой. И ничего хорошего из этого не вышло.

За всеми этими мыслями дорога пролетела незаметно. Я и опомниться не успела, как уже парковалась перед нашим зданием. Ну, не полностью нашим, конечно. Перед зданием, где Глеб снимал несколько помещений, которые и представляли из себя наш офис.

Заглушив мотор, я уронила голову на руль. Не могу. Надо встать, выйти из машины, поставить ее на сигнализацию и войти в офис. Сесть на свое рабочее место и сделать вид, что вчерашняя ночь не более чем сон. Глеб будет мне за это благодарен. Будет ведь?

«Будет», мрачно хмыкнула я, «И от этого особенно противно».

К сожалению, нельзя провести в машине весь день и всю жизнь. Быстро, чтобы не передумать, я выскочила из-за руля, поставила пежо на сигнализацию и поспешила к стеклянным дверям.

Проскользнула мимо сонного охранника, поздоровалась с девочками из соседних офисов и вызвала лифт. За спиной раздался перестук тонких каблуков и рядом со мной остановилась Вероника.

— Доброе утро, — вымученно произнесла я.

Она окинула меня долгим взглядом и задумчиво произнесла:

— Доброе, француженка.

Как назло, кроме нас двоих в лифте больше никого не было. И все время, что мы поднимались на нужный этаж, Вероника не сводила с меня внимательного взгляда. Ее ноздри раздувались, а я… Я гадала, достаточно ли душа, чтобы смыть с себя запах ее волка?

— Хорошо выглядишь, — проронила она и, едва двери раскрылись, вышла.

Я медленно выдохнула и передернула плечами. Как же это мерзко, быть той самой стервой-любовницей.

Никогда не любила Веронику — она не заслуживает такого мужчину как Драгош. Но и предательства она не заслуживает тоже. Никто, на самом-то деле, не заслуживает быть ударенным в спину.

Проскользнув к своему столу, я плюхнулась в кресло. Как доработать этот день до конца? Как успокоить поселившееся внутри мерзкое грязное чувство? Я даже не знаю, что это. Раскаяние? Сожаление? Но оно давит, мешает дышать и жить. И, одновременно, мне хочется повторить. На любых условиях. Просто вновь оказаться в крепких объятиях, быть втянутой в жаркий собственнический поцелуй и…

«Стоп, хватит», осадила я сама себя и встала. Надо пойти и сделать кофе. Вести себя как ни в чем ни бывало и тогда все наладится. Так или иначе, но все как-то образуется.

Выйдя из кабинета, я столкнулась с Глебом. Слова приветствия застряли у меня в горле, когда он, скользнув по мне безразличным взглядом, молча отвернулся. Даже не кивнул, не бросил короткое «привет». Я… Я стала для него пустым местом?

«А что ты хотела?» спросила я сама себя. «Теперь ты — доступная женщина, а не ценный специалист».

И кстати оборотни, известные ходоки и гуляки, тоже не очень-то уважают своих одноразовых подстилок. Выбраковка и подстилка, я собрала комбо.

Стиснув зубы, я подошла к кофеварке, натыкала свою любимую программу и, дождавшись порции ароматного напитка, вернулась в кабинет.

Уставившись пустым взглядом в темный, мертвый экран монитора, я медленно цедила совершенно безвкусный кофе.

Кажется, увольнение становится единственным выходом. Ну почему, почему кто-то гуляет направо и налево, а мне… а я… А я за ошибку расплачиваюсь сразу же? Почему я не подумала о том, что потеряю друга-Глеба, начальника-Глеба, а Глеба-любовника получу лишь на один раз.

Допив кофе, я машинально поднялась, вышла из кабинета и прошла в комнату отдыха. Намыла чашку, поставила ее в шкафчик. Поболтала с Олежкой — он познакомился в интернете с девушкой и не знал, как сказать, что свое фото он слегка подфотошопил.

— А что у тебя там? Мускулы нарастил? — изображая интерес, спросила я.

— Да не то чтобы сильно, — заюлил Олежка. — Скорее лоск придал. Ну знаешь, фильтры, туда-сюда.

— Признайся сам, до встречи. Предложи ей пару фоток обработать, — я постаралась улыбнуться, — глядишь, что и получится.

— Точно, — воодушевился Латников. — Спасибо, шеф-мэм.

Он умчался, а я, бросив короткий взгляд на кабинет Драгоша, вернулась к себе. Работы было предостаточно, вот только переключиться не удавалось.

Набивая текст, внося правки и регистрируя завершенные проекты, я все равно мыслями крутилась вокруг произошедшего. Мы с Глебом были вместе. Для меня это значило все, для него — ничего.

Но человек не может бесконечно страдать. Так и я, окончательно измучив себя, провалилась в болото равнодушия.

Сходила, сделала себе еще одну чашечку кофе и с головой зарылась в работу. Все остальное ждет и терпит. Я оказалась так себе человеком, но не могу стать так себе работником.

К обеду я справилась с основной частью работы. Вот только Драгош ни разу не заглянул ко мне, не прислал никаких сообщений через корпоративный чат. Он, кажется, решил свести наше общение к минимуму.

«Стоит распечатать заявление об увольнении до того, как он пришлет мне его на е-мейл», мелькнула в голове тоскливая мысль.

Где-то под ребрами болезненно кольнуло. Я полезла в стол за пачкой обезболивающего, вот только вместо благословенных таблеток обнаружила засохший бутерброд. Господи, когда я успела сунуть его в выдвижной ящик?

Переложив похрустывающую пакость на чистый лист, я продолжила искать таблетки. Но меня отвлек хлопок двери. Задвинув ящик, я смотрела, как ко мне, танцующей походкой, подходит Вероника. Лихорадочно блестящие глаза, гневный румянец на скулах — она была чем-то встревожена и рассержена.

Подхватив пяток папок, которые лежали на краю моего стола, она легко скинула их на пол и уселась на освободившееся место. От такой наглости я на мгновение потерялась и этого ей хватило, чтобы небрежно произнести:

— Я беременна от него.

Мне стало ясно, что теперь я ничего доказать не смогу. А потому я просто подняла руки и жестко произнесла:

— Стоп. Уходи. Мы не в дешёвой мелодраме, так что не надо…

Она рассмеялась, тряхнула уложенной гривой и мягко проворковала:

— Посмотри на мой живот, милая. Он гладкий и плоский, срок такой, что никто кроме врача-оборотня брюхатость не определит. Он спал с нами обеими. Одновременно. И мы не в мелодраме, это верно. Знаешь, что будет дальше?

Я не знала. И не хотела знать. Больше всего я хотела заткнуть ее, столкнуть с моего стола, на котором она так нагло сидела и… Но нельзя. Нельзя.

— Я рожу, подам на него в суд и докажу его отцовство. Мне скрывать нечего, волчица я не глупая и никогда ему не изменяла. Он классический хороший волк, с правильными принципами и своего ребенка не бросит. Он будет приходить ко мне, а я… А я постараюсь, чтобы он выбрал меня. Может, спустя год или два. Или три. Он будет мой. Знаешь почему? Потому что между тобой и мной есть разница. Я с ним одной крови, одной расы. У нас будет прекрасный волчонок. А у тебя нет. От тебя родится такой же брак, как и ты сама. Вот и все. Решать тебе — отступить самой и сохранить гордость или подождать и посмотреть, как он уходит сам. Адью, француженка.

Он легко соскочила со стола и летящей походкой прошествовала к выходу из кабинета. А я осталась со своим недопитым кофе и надкушенным бутербродом. Которые уже мумифицировались с пятницы. Кажется, это все, что у меня осталось. Потому что теперь я не позволю себе даже мечтать о том, чтобы Глеб посмотрел на меня.

«Гордость искалечила мне жизнь, дочь», эхом прозвучали в голове слова матери. «Но, знаешь, я не жалею. Я всегда оставалась собой, даже если сердце было разорвано на части».

Пробежав пальцами по клавиатуре, я открыла папку с шаблонами документов. Пора принимать правильное решение. Сколько еще я буду рвать сердце на части? Сколько еще жизнь будет проходить мимо меня? Сколько еще я буду ждать? Глеб сменил трех обычных девушек и остановился на волчице. Он ни разу не посмотрел на меня. Пора двигаться дальше.

Поставить свой росчерк на равнодушной бумаге — легко. Встать и отнести заявление Глебу — невозможно.

Если бы можно было вернуться в прошлое, я бы никогда не позволила себе совершить эту ошибку. Я бы не села в машину Драгоша, не ответила на поцелуй… Я бы не потеряла его. Он нужен мне, даже как просто друг. Джинсовый бро.

«Начинаешь ценить то, что имел только тогда, когда потерял», я покачала головой, «Почему эта старая мудрость всегда срабатывает?».

Сжав кулаки, я взяла пустую папку, положила в нее лист и вышла из кабинета. Вышла из кабинета, чтобы сразу наткнуться на Веронику, обнимающую Глеба. Без поцелуев, просто обнимашки. Они стояли вплотную друг к другу и Драгош как будто прятал ее ото всего мира.

«Он узнал, что станет отцом», поняла я.

На глазах вскипели слезы и я, вслепую нашарив дверную ручку, быстро спряталась в своем кабинете. Я не смогу подойти к ним сейчас. Слезы жгут глаза, и я скорее умру, чем выйду и распишусь в том, что мое глупое сердце не слушает доводы разума!

Выждав полчаса, я влажными салфетками стерла потеки туши и, оставив на своем столе заявление, собрала в сумку важные мелочи. Больше я сюда не вернусь. Никогда.

Выскользнуть из офиса незамеченной — сделано. Попрощаться с охранником на входе и сесть в машину — тоже сделано.

Заведя мотор, я выехала с парковки и влилась в поток машин. По щекам бежали слезы. Бежали и никак не останавливались. Сколько в человеке жидкости и сколько этот самый человек может плакать? Кажется, в моем случае, это какое-то огромное количество жидкости.

Поворот, поворот, светофор и вот, я подъезжаю к дому Еськи. Выискивая место для парковки, я нашла взглядом огромную черную машину. Кажется, у Рюмкиной гость.

Прикусив губу, я невидящим взором уставилась на Володиного монстра. Можно ли подняться наверх и испортить им… Чем бы они там ни занимались, мое появление все испортит. А ведь, помимо романтики, этот некромант еще и защита для моей лучшей подруги. Он ее шанс на свободную жизнь, без вечной кабалы теневого ведьминского ковена.

На телефон пришла смс-ка. Ну да, ну да, пора пополнить баланс. Весьма жизнеутверждающе, да.

Резкий звук выдернул меня из тоскливых размышлений — кто-то хотел выехать со двора, а я мешала.

Вздрогнув, я выкрутила руль и поспешно отъехала в сторону. Ярко-красная машинка, сердито мигнув фарами, проехала мимо и я последовала за ней. Не буду мешать Еське. Пусть хоть кто-то из нас будет счастлив.

Лавируя в потоке машин, я отчетливо осознала — податься мне некуда. Дома папа, и он явно меня осуждает. У Еськи Володя, а больше у меня никого нет. То есть, мама-то есть, но она в Питере. А сейчас и вовсе скорее всего ко мне едет.

Если бы не все вот это, я могла бы позвонить Глебу. Он бы нашел для меня пригоршню добрых слов и обязательно подсказал бы, как выйти из этой ситуации с минимальными потерями. Вот только я потеряла своего друга. Разменяла на одну ночь.

Всхлипнув, я припарковалась у супермаркета и, не глядя по сторонам, прошла внутрь. Вихрем промчавшись мимо полок, схватила упаковку маршеллоу и несколько бутылок шампанского.

На кассе, расплачиваясь, я поймала на себе сочувствующий взгляд обслуживавшей меня девушки. Она, кривовато улыбнувшись, шепнула:

— Он того не стоит.

Всхлипнув, я только кивнула и, подхватив покупки, убралась из магазина. Он стоит всего, а вот я…

Тряхнув головой, я приказала себе успокоиться и села за руль. Домой. Сейчас мне остается только ехать домой.

Телефон ожил, запела стандартная мелодия и на экране высветилось «Драгош».

Ну уж нет, только не сейчас.

Он названивал мне всю дорогу до дома. И все то время, пока я искала место для парковки.

Заглушив мотор, я вышла из машины, но только для того, чтобы пересесть назад. Я не могу пойти к Еське, я не могу пойти домой. Все, что мне остается, это заднее сиденье. Я буду пить шампанское, рыдать и заедать это все маршеллоу. И жалеть себя. И ненавидеть себя.

«И сбрасывать звонки любимого человека, потому что ничего хорошего он мне не скажет», пронеслось у меня в голове, когда на экране телефона вновь появилась надпись «Драгош».

Кое-как сбросив пальто, я немного повоевала с пробкой и, открыв шампанское, разорвала пакет с маршеллоу.

И эти белые мягкие сладости были и вполовину не так вкусны, как много лет назад. Просто приторная дрянь, прилипающая к зубам. А шампанское — просто пузырящаяся жидкость, которая должна веселить, но вместо этого только усиливает грусть.

Глоток, другой. Опять звонок от Глеба. К черту.

Не хотелось ничего.

«Нарыв вскрыт без наркоза», невесело подумала я. «Гной выходит, ожидается рубцевание раны».

Вот только когда оно произойдет, это самое рубцевание? В голове нон-стоп крутится киношная фраза «Я не смогу без него жить». И те несколько лет после выпуска… Я ведь и не жила. Просто вставала, ела, шла на работу. После работы на курсы — все, что угодно лишь бы заполнить пустоту. Жаль, не догадалась завести кота или хомячка какого-нибудь.

Плавное течение мыслей прервал дробный стук в окно. Ну кому я могла помешать?!

Подняв глаза, я обмерла. И очень-очень пожалела о том, что никогда не любила тонировку. Потому что снаружи стоял Драгош. Сердитый, красивый и такой не мой. В куртке на распашку, волосы в беспорядке, а губы сердито сжаты. И взгляд. На меня смотрел волк. Взбешенный волк.

Опустив взгляд, я замерла. Тут же на телефон пришла смс-ка:

«Тома, открывай».

Нет, меня нет. Я тебе кажусь.

«Мари, не глупи, открывай».

Господи, за что? Ну что я такого плохого сделала?! За грехи же в Аду наказывают!

— Мари!

Драгош гаркнул так, что я услышала в закрытой машине.

— Я выбью это чертово стекло!

И следом несколько до боли знакомых румынских ругательств. А на его руке, лежащей на стекле, появились стальные когти. Волк выходит из себя.

«Давай, Тома. Нарыв вскрыт, гной выходит. Чтобы рана зарубцевалась, надо принять горькую пилюлю ответственности».

Вскинув руку, я сняла блокировку и в этот же момент Драгош распахнул дверцу.

— Двигайся, — коротко сказал он.

— Я не могу, я пригрелась. И шампанское расплескается.

Он проворчал что-то незнакомо-румынское и захлопнул дверцу, чтобы быстро обойти машину и залезть внутрь с другой стороны.

— Тесно, — хмыкнул он. — Маленькая машинка.

— Мне нравится.

Бутылка шампанского была зажата у меня между колен, а пакет с маршеллоу я держала в руках. И смотрела только на него, потому что… Потому что не было сил посмотреть куда-то еще.

Драгош протянул руку, зацепил горсть вкусняшек и сказал:

— Надо же, ничуть не изменились.

Я пожала плечами. Для меня изменилось все.

— Я не подписал твое заявление об уходе, Тома.

— Зря, — коротко отозвалась я.

— Почему ты решила уйти? — он вновь протянул руку и зацепил пару маршеллоу.

Я проследила взглядом за его сильной, изящной кистью и на мгновение залипла на губах. Вспомнила, как пылко он касался меня и, вспыхнув, с горечью спросила:

— А ты не догадываешься?

Он белозубо усмехнулся и задумчиво произнес:

— Я о многом могу догадываться. Вот, например, ты сбежала ночью. От меня. Смею надеяться, что был не так плох, чтобы ты так отреагировала. И я догадался, что ты пожалела о нашей ночи. Я правильно догадался?

— Да, — глухо ответила я.

— Надо же, — он чуть скривился. — Не думал, что быть правым так… Неприятно. Тогда почему ты решила уйти? Я не догадываюсь, Мари Тома.

Я молчала. Он таскал маршеллоу из пакета, жевал и спокойно ждал. А мне хотелось выбежать накричать на него, стукнуть, поцеловать и…

«Стоп, Тома. Никаких «поцеловать»».

— Глеб, наша ночь — ошибка, — я вновь опустила глаза.

— Интересный вывод. А если я не согласен?

— Глеб…

Он забрал у меня бутылку, пакет со сладостями и куда-то это все убрал. Затем придвинулся ближе и, взяв меня за подбородок, повернул к себе:

— Мари, я хочу знать, чем была эта ночь для тебя.

Я смотрела в его глаза и понимала, что не смогу солгать. Что у меня просто не получится протолкнуть через онемевшие губы какую-нибудь «правильную» ложь. Если, конечно, ложь бывает правильной.

— Сказкой, — едва слышно выдохнула я. — Наша ночь была для меня сбывшейся сказкой. Я не жила без тебя. Не могла дышать. Не могла… Ничего не могла.

И, выдав свой самый главный секрет, я уже не смогла остановиться. Я говорила и говорила, рассказывала о том, как влюбилась в своего лучшего друга. Как ждала и верила, и как мне было больно, когда он пришел в кино с другой.

Слова лились сплошным потоком и Глеб меня не прерывал. Он просто держал меня взглядом и не отводил его ни на секунду. И только время от времени, едва дотрагиваясь до моей кожи, стирал слезинки, которые никак не заканчивались.

Я выдохлась. Я открылась ему полностью, до самого донышка. Во мне не осталось ничего. Ни слов, ни эмоций, ни тайн.

— Мари, — глухо произнес. — Мари, я должен извиниться перед тобой.

А я, мотнув головой, резко произнесла:

— Не стоит. Ты не несешь ответственность за мои чувства. Глеб, ты… Мы поговорили, мне станет легче и все пройдет. Спасибо, что пришел, но…

Договорить я не смогла и замолчала. В горле встал комок. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что именно он мне скажет.

Прикрыв глаза, я смиренно ждала своего приговора. Все идет так, как должно быть. Сначала будет очень больно, а потом заживет.

— А если я не хочу, что все прошло?

Распахнув глаза, я неверяще на него посмотрела:

— А ты жесток. Тебе льстят мои чувства?

Мне не верилось, что Глеб может быть так жесток. Может, я чего-то не понимаю? Может…

Когда Драгош взял меня за руку и переплел наши пальцы, все мои мысли разлетелись как стая испуганных птиц. В голове стало пусто и гулко. Я могла только смотреть на наши руки и нервно, лихорадочно облизывать губы. Надо что-то спросит, уточнить, развеять все иллюзии до того, как мое глупое сердце в них окончательно поверит!

— Посмотри на меня, — тихо позвал он.

Но я только молча покачала головой.

— Много лет назад одна смешливая и до безумия симпатичная девчонка начала подкармливать одного стремного волчонка бутербродами. И девчонка эта совсем ничего не хотела взамен. Волчонок пропал. Ухнул с головой и не выплыл. Вот только кто он, оборотень-одиночка, изгнанник, нищеброд и вечно отстающий студент и кто она, умная, светлая, легкая, начитанная театралка?

— Глеб, — позвала я.

Но он продолжал так, как будто ничего не слышал. Как будто погрузился в свои воспоминания и не мог вернуться в реальность.

— Волчишка рвал жилы, читал книги, — тут Драгош усмехнулся, — через «не хочу», но читал. Пытался заработать или накопить на билеты в театр, но это не всегда получалось. И не всегда получалось не уснуть в процессе просмотра. И чем больше волчишка бил лапками, пытаясь стать достойным, тем больше понимал — между ним и его любимой огромная пропасть. А потом ему сказали, что его малышка ответила на чувства совсем другого человека. Нормального, как и она, человека.

Я нахмурилась и озадаченно произнесла:

— Если ты действительно так иносказательно говоришь о нас, то я ни на чьи чувства не отвечала.

— Я это понял в тот же вечер, когда притащил с собой Машку. Она висела на мне и лезла целоваться, а ты пришла одна. Я стал жертвой тупейшей интриги.

Глеб крепко стиснул мои пальцы и с болью произнес:

— Мари, ты болезнь. Неизлечимая. Я пытался забыть тебя, я пытался держаться подальше — я же видел, еще в институте, что ты и сама стараешься меня избегать. А потом, на выпуске, я вдруг осознал, что все, я больше тебя не увижу. И не увидел. Мой волк… Он не принял никого.

Он говорил, а я слушала. Слушала и никак не могла поверить. Кто бы мог подумать, что Глеб будет меня искать. Что он… Что он любит меня? Разве так бывает?

— Вероника, — коротко обронила я. — Ты и она. Если ты любил меня, то почему…

— Ты и твой жених, — тут же вернул мне претензию Драгош. — Вы и заявление в загс подали. Я искал тебя, а нашел ее. Она показалась мне похожей на тебя — читала стихи, цитировала классиков и любила театр. Который к тому моменту полюбил и я. А потом оказалось, что все ее цитаты с картинок Вконтакте. Стихи же она не читала, а просто взяла томик Цветаевой для фото. Чтобы аватарку обновить. Все это я узнал сильно позже. Я хотел с ней расстаться, тем более, что мне удалось вернуть тебя в свою жизнь. И тут ты знакомишь нас со своим молодым человеком. Шесть месяцев и заявление в загс. Латников пытался устроить тотализатор — не беременна ли ты часом.

— Нет, — я поспешно мотнула головой. — Нет.

Он замолчал и начал мягко, медитативно разминать мою ладонь. А я все боялась довериться, боялась окончательно поверить, что все это — правда. Что-то зудело, свербело на краю сознания. Что-то… Ребенок! Даже если все слова Глеба правдивы, еще есть их с Вероникой нерожденный малыш. И что, из-за меня он оставит ребенка без отца?

— Глеб, мы не можем быть вместе, — я высвободила ладонь и грустно улыбнулась, — Вероника ждет от тебя ребенка, ты должен нести ответственность. Я уеду и не буду вам мешать. Стерпится слюбиться, да и ребенок ни в чем не виноват. Твой волк поставит ей метку и чувства… Чувства придут сами.

Драгош только хмыкнул:

— Ты единственная и неповторимая, Мари Тома. Моя Мари Тома. Вероника не может ждать от меня ребенка — я же сказал, что мой волк ее не принял. Мы спали вместе, но именно в значении сна. С того момента, как я полюбил тебя… Больше никто не побывал в моей постели.

Я смотрела на него абсолютно круглыми глазами и никак не могла в это поверить.

— Мы уже расстались. До того, как я позволил себе нежить тебя в своей постели, — он серьезно посмотрел на меня. — Мари, чтобы ты не мучилась, я скажу проще — вне зависимости от твоего решения, моим недо-отношениям с Вероникой наступил конец. Я пытался переломить себя. Не вышло. Оборотни выбирают пару лишь раз.

«Мы уже расстались», эхом прозвенело у меня в голове. И я тут же вспомнила Олежку, который жаловался на то, что в кабинете Драгоша орали, а потом Вероника облила его чаем. Не Глеба, а Латникова.

Опустив глаза, я привалилась плечом к плечу Глеба.

— И что будет дальше? — тихо спросила я.

— Мы немного посидим в машине, — так же негромко сказал Драгош. — Потом поднимемся к тебе, отмоем твою потекшую косметику, и ты познакомишь меня с папой. Мы знакомы, но это было давно. Думаю, нас стоит представить заново.

Потекшую косметику?

Я поспешно потянулась вперед, кое-как подхватила свою сумку, лежавшую на переднем сиденье, и вытащила зеркальце. О мой бог! У Глеба стальные нервы, я бы не смогла признаться в любви тому чудовищу, что смотрело на меня с той стороны.

Нервный смешок перерос в громкий, безудержный истеричный смех. Я зажимала себе рот руками, ненавидела себя и свой подлый организм, но не могла остановиться. Слишком долго я копила в себе боль, слишком долго давила чувства и теперь они вырвались на свободу.

Я не могу сказать, сколько прошло времени. Просто вдруг закончился и дурацкий смех, и слезы. В голове немного прояснилось и я осознала себя на коленях у Глеба. Одной рукой он крепко обнимал меня, а второй гладил по голове. Приглаживая пальцами мои волосы, он шептал сладкие обещания. Большой уютный дом, дети, стая королевских корги.

— Почему королевских? — насморочным голосом спросила я.

— Потому что только охотничьи породы собак могут сосуществовать с оборотнями, — хмыкнул он. — Мари, ты… Ты имеешь отношение к теням, верно? Я понял это еще тогда. Но знаешь ли ты, что такое оборотень? Я…

А я, недоуменно на него посмотрев, уточнила:

— Вы что, друг друга не чуете? Моя мама лунная жрица, Валентина Рыкова.

Драгош недоуменно моргнул:

— Не Тома? Та самая Рыкова?! А ты… Твоя волчица? Почему я не чувствую ее?

— Потому что я выбраковка, — сухо произнесла я. — Папа колдун, мама жрица и дочь пустышка.

— Этого не может быть, — нахмурился Драгош. И, видя мое лицо, тут же добавил, — мне все равно. У нас будут дети и мы будем их любить. И никто не посмеет назвать их выбраковкой. Мне все равно, Мари. Но… Но так и правда не может быть.

— Но так есть, — устало произнесла я. — Мне казалось, ты знаешь и поэтому молчишь.

— Я молчал, потому что не знал, как открыться. Мари, я люблю тебя так сильно, что хочу вонзить свои клыки в твою нежную шею.

— Я бы оценила, — сказала я.

— Чего ты хочешь прямо сейчас? — спросил он, сверкнув волчьим взглядом.

— Умыться, выпить с тобой по кружке чая, поговорить с папой и лечь спать. Вообще, если честно, то я бы предпочла просто лечь спать.

— Поехали ко мне. Просто ляжем спать. Ты можешь занять гостевую или довериться мне и лечь рядом.

Я хотела довериться и лечь рядом. Но…

— Понимаешь, — я прикусила губу, — я… Ты…

— Да?

— Ты укладывал в эту постель Веронику, — выпалила я. — Это глупо, но мне бы не хотелось туда ложиться. Пусть вы и просто спали.

— Ты же помнишь, как выглядела та постель? — со смешком спросил он. — Я заменил постель, постельное белье. И ремонт мы сделаем такой, какой захочешь ты, но без розовых оттенков.

— Ты видел мои проекты, — оскорбилась я. — Ты знаешь, на что я способна.

Драгош чуть отстранил меня и, глядя мне в глаза, серьезно произнес:

— Но ты же помнишь народную мудрость? Сапожник без сапог.

Эта незатейливая подколка окончательно разбила лед вокруг моего сердца. Я рассмеялась, подалась вперед, делая вид, что собираюсь поцеловать его в губы и… Плавно сместилась и оставила целомудренный поцелуй на его лбу.

— Господь с тобой, Тома, меня ж еще не отпели, — возмутился Драгош и втянул меня в долгий, тягучий поцелуй. А после хрипло спросил, — поехали.

— Просто спать? — со смешком спросила я.

— Просто спать, — серьезно подтвердил он. — Я же оборотень, а не монстр. Возможно, прежде чем уснуть я несколько раз тяжело вздохну. Или буду грустно ворочаться. Но вряд ли это помешает тебе уснуть.

Прижавшись к Глебу, я вытащила телефон и отбила папе смс. После чего мы вылезли из моей пежо и пересели в машину Драгоша. И я получила ответ: «В наборе нет смайлика, который мог бы передать мои чувства. А в русском языке я не знаю таких цензурных слов, чтобы выразить свои мысли. Поезжай. Главное, чтобы грабли, на которых ты танцуешь, не разбили тебе голову».

— Прости меня, — глухо произнес Глеб. — Я был нерешителен и ты страдала. Мне нужно было просто взять тебя и унести. Утащить в свое логово и забаррикадировать дверь.

Пожав плечами, я мягко произнесла:

— Но мы разобрались. Мы молоды и у нас все впереди. Мне больно, да. Но ведь и мои отношения с Сашкой причинили тебе боль, верно?

— Я ненавидел его. И себя. И свою роль — веселого гостя на свадьбе любимой женщины, — Драгош стиснул руль так, что скрипнула сминаемая кожа. — Боялся, что устрою мордобой. Что просто убью более удачливого соперника. А потом смотрел на тебя и понимал — сдержусь. Лишь бы ты была счастлива. Знаешь, я очень долго не мог обратиться. Мой волк посчитал меня предателем.

— Мы такие дураки.

— Любящие дураки, а это нормально.

Я улыбнулась и отвела взгляд. Мы как раз выезжали с нашего двора, когда я увидела мужчину в Сашкиной куртке. Сердце на мгновение замерло, а после понеслось вскачь — штаны с подворотами мой сумасшедший бывший не носил никогда.

— Что с тобой? Ты побледнела.

— Глупость, — я отмахнулась. — Тяжелый день.

— Это верно. Главное, что он хорошо завершился.

Попыталась найти того прохожего взглядом, но на улице его уже не было. Просто показалось. Не стоит усложнят и без того не простой день.

— Пицца?

— А? — переспросила я.

— Ты, я и пицца, — белозубо усмехнулся Драгош. — Куча вредной еды на ночь, как тебе такое?

— Отлично.

— Вытащи мой телефон из бардачка, и наклацай нам пищи, — попросил он и сосредоточился на дороге.

С трудом отыскав его телефон, я клацнула на кнопку блокировки и недовольно цокнула языком:

— Тут пароль.

— Твой год рождения, — не глядя на меня ответил Глеб. — Кстати, если со мной что-то случится, то у всех моих банковских карт такой пинкод.

Я не знала, что на это сказать. Поэтому молча разблокировала телефон и открыла приложение с доставкой еды.

— Вот и все, — я погасила экран телефона и положила его обратно в бардачок. — Интересно, кто приедет раньше? Они или мы?

— Мы, — Драгош свернул во дворы, — потому что я знаю короткую дорогу. Не совсем короткую, но светофоров там определенно меньше.

— Изучал этот район?

— Я несколько раз приезжал к тебе, таращился в окна, а потом уезжал, — Драгош криво усмехнулся. — Мне казалось, ты счастлива с ним. Поэтому я не лез.

Посмотрев на него, я тихо призналась:

— Никогда. Я никогда не была с ним счастлива. Ни единой минуты или секунды. Бывало хорошо, бывало приемлемо, но счастья не было. У меня не замирало сердце, я не… Я не любила. Я просто хотела кусочек нормальной жизни.

— А со мной? — он бросил на меня короткий взгляд. — Как тебе было со мной?

— Горько, — так же предельно честно сказала я. — Горько от того, что все это короткое счастье мне так не надолго досталось. А сейчас я ничего не чувствую. В голове пусто и гулко, устала.

— Поэтому мы заказали пиццу, — наставительно произнес Глеб. — И я с тобой был счастлив. Вот только я не думал, что ты сбежишь, а потому горечь момента не прочувствовал. Зато с утреца отхватил безысходности по полной. Это было очень… неприятно, Мари. Я проснулся один и это было очень хреново. Я, кхм, выл.

— А я не знала как ехать на работу, — невесело усмехнулась я. — Думала, что ты не захочешь меня видеть.

— Мы оба думали друг за друга, вместо того, чтобы взять и поговорить. Обещай говорить со мной, Мари.

— Обещаю, — кивнула я. — А ты, ты обещаешь?

— И я обещаю.

Глеб припарковался, вышел из машины и открыл для меня дверь. Подойдя к подъезду, мы увидели курьера с четырьмя коробками пиццы и пакетом с колой.

— Все оплачено через приложение, приятного вечера, — протарабанил паренек и ушел к своему скутеру.

— Спасибо, — крикнул ему Глеб и мы вошли в подъезд.

А потом все как-то завертелось, закрутилось и вот мы уже лежим на диване в гостиной, а на экране Мстители расправляются с очередным инопланетным злом. И двух коробок пицц уже нет, как нет и двухлитровой бутылки колы.

— Я сейчас лопну, — простонала я.

— То есть, пепперони ты не будешь?

— Буду. Но потом обязательно лопну!

После Мстителей мы включили новых черепашек ниндзя. Под них я и уснула. Все-такие старый фильм как-то добрее, что ли? И интересней. Или мне это только кажется. Надо будет пересмотреть потом.

Глава 14

Не помню, как уснула, но проснулась от того, что стало слишком жарко. Открыв глаза, я слепо уставилась в потолок. В первые секунды мне даже не верилось, что вчерашний день не сказка, а самая настоящая быль.

Повернувшись на бок, я приподнялась на локте и посмотрела на… На огромную волчью тушу. Драгош перевоплотился и уснул. По черно-серебряной шкуре скользил тусклый уличный свет. И в этом неверном освещении мой волк казался нереальным. Призрачным. Как будто не настоящим.

«Мое нечаянное счастье», промелькнуло у меня в голове.

Он лежал чуть в стороне и я, подкатившись ближе, зарылась лицом в теплую шерсть. Ну и пусть жарко, зато весь этот шерстяной волчара мой. Прикрыв глаза провалилась обратно в сон.

В следующий раз я проснулась уже по будильнику.

— К сожалению, работу никто не отменял, — улыбнулся мне Драгош. — Мне было приятно. Я не хотел тебя пугать, но… Не мог не обратиться. Думал, ты не проснешься ночью.

— Стало жарко, — я пожала плечами. — Твой волк прекрасен.

— Твой волк, — улыбнулся он и сверкнул янтарным взглядом, — он на меньшее не согласен.

— Как и я, — эхом отозвалась я.

Собираться на работу вместе с Глебом было очень весело. Мы толкались в ванной, брызгались водой и мазали друг друга зубной пастой. А после, на кухне, упоенно целовались, в ожидании приготовления кофе.

— Ты мое счастье, — тепло улыбнулся Глеб. — И я тебя никому не отдам.

— Не отдавай, — кивнула я. — Не отдавай. И я тебя не отдам. Никому-никому.

— Сегодня работаем, а после работы едем к твоему папе. Буду просить твоей руки.

— В смысле? — оторопела я.

— Мы женимся, — пожал плечами Драгош. — До того, как твой папа вернется во Францию.

— Но…

Драгош допил свой кофе и, поставив чашку в посудомойку, хмыкнул:

— Мы проверили свои чувства, Тома. Мы — истинные друг для друга. Очень, очень тупые истинные.

Я помотала головой:

— Невозможно. Не со мной. Я…

— Ты — Мари Тома, моя истинная пара. Обычный чистокровный человек не может стать парой оборотня. Но в тебе человеческой крови меньше четвертушки.

— Но у меня нет Дара!

— Значит, ты его плохо искала, — ничуть не смутился мой волк. — Я поставлю тебе метку, Тома. Ту самую. И когда на твоем плече расцветет золотой рисунок, ты и сама убедишься в том, что я говорю правду.

— А если нет? — дрогнувшим голосом спросила я.

— А если да? Я уверен, что «да».

Отведя взгляд, я едва слышно пробурчала:

— Я не готова видеться с твоей мамой.

— Прости, любимая, не слышу, — он подался ко мне.

— Я не готова видеться с твоей мамой! — крикнула я. — Она еще даже не знает, что ты разошелся Вероникой, а уже… А уже метка. Кем она будет меня считать?

Драгош недоуменно на меня посмотрел:

— Мама-то здесь при чем?

И я, отпив кофе, сухо пересказала наш с Вероникой разговор.

— Что ж, — хмыкнул Глеб. — Я рад, что ты мне это рассказала. Не могу сказать, будет ли мама рада тебе, но точно знаю, что Веронику она не выносила. И при этом ни слова ей не говорила. Так что, даже если она не примет тебя, то ты об этом не узнаешь.

— Вот спасибо, — выдавила я.

— Не за что.

Мне пришлось надевать вчерашний костюм, благо что Глеб забрал с работы мою «аварийную» сумку и свежее белье все-таки было.

Приехав в офис, мы разошлись в разные стороны и погрузились в работу. Из-за пропущенных дней на меня многое свалилось и до самого обеда я не отрывала взгляда от монитора. И не отнимала телефон он покрасневшего горячего уха.

— Прошу всех на обед, — это приглашение Глеб озвучил через громкую связь.

Так что через пару минут весь наш небольшой коллектив собрался в комнате отдыха. Где стол был заставлен коробочками из доставки.

— Роллы, пицца и чебуреки, — улыбнулся Глеб. — У меня есть небольшое объявление. Между мной и Мари улажены все недопонимания и теперь мы вместе. Наши отношения начались после прекращения моих отношений с Вероникой и после прекращения отношений Мари и Александра Ярышникова. Ешьте.

— Вот это скорость, — жизнерадостно улыбнулся Олежка. — Желаю тебе, шеф-мэм, всегда с такой скоростью любовь находить!

Поперхнувшись воздухом, я возмущенно произнесла:

— Хэй! Я думаю, что наши с Глебом отношения — мои последние отношения в этой жизни.

— Звучит не очень, — тихонечко хихикнула Светочка и принялась вскрывать коробочки.

— В смысле, у нас любовь на всю жизнь, — смутилась я и показала хохочущему Олежке кулак.

— Именно, — кивнул Драгош. — Свадьба будет скоро, все присутствующие — приглашены. Хотя ты, Латников, у меня на карандаше.

Олежка тут же поднял вверх руки:

— Я хороший! Просто говорю быстрее, чем думаю. И вот, в знак лояльности!

Он выстрелил в воздух яркими искрами, которые чуть не устроили пожар. Хорошо, что Драгош смог одним движением все потушить.

— Эх, а я могу только растюшек поливать, — вздохнула Светочка, — первая ступень стихии воды. Три капли из среднего пальца — оскорбительно.

И, сказав это, она начала расставлять блюда. Я же, не зная что сказать, принялась помогать.

— Куда ты столько заказал? — в итоге спросила я, осмотрев стол и несколько табуретов, на которые пришлось составить часть еды.

— Да оно само как-то, — пожал он широкими плечами.

— Так это, — Латников вытащил из пакеты двухлитровую бутылку колы, — разливает по кружкам и кричим — горько!

— Эй, это еще не свадьба, — возмутилась я. — Сначала метка, а уж потом…

— А репетировать? — с непередаваемым чувством вопросил Олежка. — Я ни разу не был на свадьбе. Надо все тщательно отрепетировать!

Я была против, но кто бы меня послушал? Драгош легко сломил мое сопротивление — крайне вялое — и втянул меня в долгий головокружительный поцелуй под аплодисменты коллег.

От души налопавшись вкусняшек, мы расползлись по своим рабочим местам. А через полчаса на мою почту пришел е-мейл от Латникова. Открыв вложения, я поперхнулась смешком — за тридцать минут Олежка умудрился сбацать с десяток моих фото в различных свадебных платьях.

По-хорошему, надо было позвонить ему на мобильный и отругать. Но с самого утра у меня в венах пузырилось искристое счастье и я просто не могла ни на кого сердиться. Так что я отбила ему сообщения в корпоративном чате:

«Спасибо, но не стоило отвлекаться».

Через час мне пришлось открыть корпоративный чат и перечитать собственное сообщение. Потому что я, каким-то совершенно неведомым и непонятным образом, вместо рабочих папок открыла несколько сайтов свадебных салонов.

«Возьми себя в руки, Тома», жестко сказала я себе.

В этот же момент зазвонил телефон, и я пропала на долгие сорок минут. Наша постоянная клиентка переживала, что стены ее гостиной, выполненные по нашему проекту, «недостаточно пыльные, понимаете?». Я не понимала, но поддерживала диалог все то время, пока искала ее проект. Который, к слову, уже был закинут в архивную папку.

Пока я убеждала клиентку, что ее роза достаточно пыльная — «Подождите, я включу видеосвязь» — мне пришло в голову, что свадебное платье в таком оттенке будет великолепно на мне смотреться. Светлокожие блондинки созданы для того, чтобы носить этот цвет. Или этот цвет создан для нас — тут как посмотреть.

— Но послушайте, — устало вздохнула наша клиентка, — моя сестра сказала, что это не пыльная роза!

— А вы уверены, что она не слукавила? — вкрадчиво спросила я. — Все же ваш проект это практически пик моей карьеры. Признаюсь, пока что мне не удалось создать чего-либо столь же восхитительного.

— Хах, — выдохнула клиентка, а после задумчиво добавила, — а ведь вы можете быть правы. У сестренки сложный характер. Простите, что отвлекла вас.

— Совершенно ничего страшного, — широко улыбнулась я.

Распрощавшись с клиенткой, я открыла блокнот и черканула пару строк. Пыльная роза, прованс, кружево, многослойная фактура. И стразы с вопросительным знаком.

«Работай, Тома, работай. Не уподобляйся пустоголовым дурочкам, у которых в голове нет ничего, кроме свадебных колоколов», рыкнула я на себя.

Но до вечера я постоянно отвлекалась и блокнот заполнялся заметками и зарисовками. Платье я буду шить. Ну, не я, конечно. Кто-то будет шить мне платье по моему эскизу.

— Ты ни разу не зашла ко мне.

Укоризненный голос Глеба заставил меня вздрогнуть:

— Зачем пугаешь?

Он, стоявший в дверях, усмехнулся и одним движением оказался у меня за спиной. Уложив руки мне на плечи, Драгош начал массаж. И, одновременно, вкрадчиво произнес:

— Мама ждет нас послезавтра на ужин. Тш-ш, не дергайся, Мари.

— Даже если я сейчас спрошу, — уныло произнесла я, — ты все равно не скажешь как именно она отреагировала на замену невесты.

— Неправильно. У меня невесты не было, — Драгош наклонился ко мне и коснулся губами кончика моего уха. — Все уже хорошо, Мари. Матушка у меня свободолюбивая личность с многочисленными интересами. Мы живем раздельно — она не будет вмешиваться в нашу жизнь.

— То есть она не рада, — подытожила я, и повернулась к Глебу. — Я права?

— Она насторожена, — уклончиво отозвался он и сорвал с моих губ короткий поцелуй. — Поехали. Сегодня ты представишь меня своему папе.

— Он тебе и слова не скажет. Папа очень воспитанный колдун…

Тут Драгош заржал, но промолчал. А потом задумчиво сказал:

— Так и моя мама слова не скажет. В этом и смысл — как бы то ни было, а родители не могут прожить эту жизнь за нас. И моя мама это понимает. Ее волчица не приняла иного волка, из-за этого мы не смогли остаться в клане. Она винила себя за нашу, прямо скажем, не простую судьбу. Но… Но я куда свободнее, чем мог бы быть.

«Моя понимает, но сопротивляется», хмыкнула я про себя и, повернувшись к столу, принялась собираться. Блокнот, телефон и прочие мелочи. Ключи от машины все это время бесцельно провалялись в сумке. Интересно, как там моя крошка?

По пути домой мы заглянули в супермаркет и набрали два пакета всякой всячины. Я видела, что Глеб нервничает. Но мой волк так сильно старался не подавать вида, что мне было неловко затрагивать эту тему. Поэтому я просто вытащила телефон и отбила папе сообщение:

«Мы с Глебом едем домой. Мы вместе. До твоего возвращения сыграем свадьбу. Он поставит мне метку. Пожалуйста, сделай вид, что ты рад».

Ответная смс выбила у меня почву из-под ног:

«Во мне не осталось радости. Здесь твоя мать со своим кобельком».

— Глеб, — позвала я любимого. — Знаешь, у меня есть для тебя новость.

— М? — он бросил на меня короткий взгляд и тут вернул все свое внимание дороге.

— Мама приехала, — выдохнула я.

— Вот и хорошо, — не дрогнул он. — Сразу отстреляемся. Может, за моей заехать?

— Нет, — вздрогнула я. — Это будет слишком насыщенно.

Минут через пятнадцать мы припарковались возле моего дома. Глеб забрал пакеты и направился к подъезду. А я чуть замешкалась, пытаясь высмотреть свою пежошку. Все же я привязана к своей машинке и не люблю надолго ее оставлять. Особенно после проколотых колес.

Догоняя Глеба, я вытащила телефон и набила сообщение для Еськи:

«Будет свадьба. Я и Глеб вместе. Сейчас будем ужинать с моими родителями».

Через минуту мне прилетело абсолютно бессмысленное сообщение состоящее из восклицательных и вопросительных знаков. И вдогонку всего пара слов:

«Жду подробности».

«Потом», отбила я и, оттеснив Глеба, открыла дверь своим ключом. В тот же момент на меня бросился крошечный комок лая. Кажется, мамин кобелек уже успел посчитать мою квартиру своими охотничьими угодьями.

— Мам, пап, возьмите сумки, — крикнула я.

— Ты так кричишь, как будто здесь сто квадратных метров, — с достоинством произнесла мама. — Зачем брать сумки, если ты просто можешь кинуть их в сторону кухни? Вернее, того, что ты называешь кухней.

— Ого, — оценила я, — а ты чего такая боевая?

— Ничего, — прищурилась мама, — ничего. Ну, здравствуй, Глеб. Волчонок вырос?

А Глеб, прижав обе руки к груди, низко поклонился:

— Мое почтение лунной жрице.

— Было смешно наблюдать за тобой, — мама сверкнула янтарными глазами и, переведя взгляд на собаку, цыкнула, — Ласик, сидеть!

Бедный Ласик, услышав грозу в мамином голосе, не просто сел, а сделал лужу и сел в нее. И тут же стало куда веселее — мама схватила Ласика за шкирку и кинула его в ванную комнату, потом схватилась за тряпку. Мы с Глебом пытались разуться и не рухнуть в напруженную испуганным пёселем лужу. И за всем этим индифферентно наблюдал папа.

— Оборотней признают только охотничьи породы, — напомнил Глеб, — как этот комок уживается с лунной жрицей?

— С трудом, — хмыкнула я, — но мама… Мама как-то умудряется скрывать свою сущность.

— Андрэ Тома, — коротко произнес папа, когда мы все же смогли подойти к нему.

— Глеб Драгош, приятно познакомиться, — мой волк пожал папе руку.

— Я слежу за жизнью своей дочери, — скупо бросил папа. — И за тем, как часто она плачет. Добро пожаловать.