(Не)счастливого Рождества (СИ)

========== Часть 1 ==========

«Крепче сжав в руках большой кухонный нож, Вайпер сделала глубокий вдох и резко отворила дверь спальни. На первый взгляд, темная комната была пуста, но природное чутьё подсказывало, что…»

— Уэнсдэй! Ну Уэнсдэй! — Пагсли вваливается в ее комнату без стука, держа в руках набор для таксидермии, подаренный родителями накануне. — Твой писательский час давно закончился, помоги мне сделать новое чучело.

— И не подумаю, — Уэнсдэй не удостаивает брата даже взглядом, полностью сосредоточившись на блестящих клавишах печатной машинки. Сегодня она начала писать новую часть своего романа, и если для завершения первой главы придётся принести в жертву желания Пагсли или его самого, значит, так тому и быть.

— Ну пожалуйста, давай проведём время вместе, — канючит младший Аддамс и позволяет себе несусветную наглость — проходит вглубь комнаты и останавливается за спиной Уэнсдэй, заглядывая через ее плечо в наполовину напечатанный лист.

Всеми фибрами души она ненавидит чужое присутствие на своей территории, особенно — вне зоны видимости. Уэнсдэй стоит немалых усилий подавить желание швырнуть в него нож для бумаг.

— Или можем пойти наловить крыс и подсунуть кухарке под подушку, — с воодушевлением предлагает Пагсли. В другое время она, вероятно, сочла бы эту идею забавной, но сейчас, когда на кону стоит сцена встречи Вайпер с ее давним врагом, Уэнсдэй категорически не намерена отвлекаться.

— Только за последний год у нас уволилось восемь кухарок и шесть горничных. Мама с тебя три шкуры сдерет. И хотя я бы с удовольствием на это посмотрела, у меня есть более важные дела, — безапелляционно припечатывает Аддамс и, не желая продолжать разговор, вновь склоняется над печатной машинкой. Но Пагсли сдаваться не намерен.

— Знаю я твои дела… — недовольно бурчит он, легонько пиная носком ботинка ножку ее стула. — Постоянно сидишь в своей комнате, вчера даже не захотела смотреть с нами «Психо», а ведь это твой любимый фильм. Это ты из-за своего парня теперь такая?

И если прежде Уэнсдэй слушала нытьё младшего брата вполуха, то последняя фраза заставляет ее напрочь забыть о приключениях Вайпер. Она медленно поднимается из-за стола и поворачивается, скрестив руки на груди и смерив разом притихшего Пагсли ледяным взглядом.

— Что это ты такое городишь? — она произносит это спокойно, но в голосе звучит затаённая угроза, и младший Аддамс невольно делает несколько шагов назад.

— Да-да, я все знаю! — Пагсли пытается храбриться, но он как никто другой знает, насколько небезопасно злить сестру, а потому озирается на дверь, обдумывая пути отступления.

— Вещь, запри дверь, — командует Уэнсдэй.

Когда Пагсли слышит за спиной топот пальцев и щелчок замка, он вздрагивает и весь сжимается. Уэнсдэй пока не двигается с места, впившись в брата немигающим взглядом, но и этого оказывается достаточно, чтобы младший Аддамс начал трястись как осиновый лист. Его слабость и неумение держать себя в руках вызывают ещё большее раздражение. Удивительно, как ему вообще удалось дожить до двенадцатилетия.

— Ты, кажется, утверждал, будто что-то знаешь? — ядовито осведомляется Уэнсдэй, бросая мимолётный взгляд на стол в поисках подходящего оружия. К сожалению, из потенциально опасных предметов там только маленький нож для бумаг и тяжёлая статуэтка из муранского стекла. Аддамс бы предпочла как минимум дробитель колена, но, увы, придётся довольствоваться тем, что есть.

— Да, знаю… — брат прослеживает направление ее взгляда и, когда видит, что Уэнсдэй тянется за ножом, начинает испуганно тараторить. — Да у тебя на шее настоящие засосы! И я видел, что ты писала ему письмо через эту чёрную штуковину! И… и я расскажу все родителям, если ты меня тронешь!

Вот черт.

Она машинально поправляет высокий воротник платья, скрывая изрядно побледневшие следы губ и зубов. После отъезда из Невермора прошла уже неделя, но следы последней ночи, проведённой в комнате Ксавье, до сих пор не сошли. Заметив ее движение, Пагсли начинает довольно ухмыляться, и тем самым подписывает себе приговор.

— Вряд ли ты сможешь что-то рассказать, когда я отрежу твой длинный язык, — с этими словами Уэнсдэй точным движением швыряет нож в брата, но в последнюю секунду мелкий стервец ухитряется увернуться и подскочить к запертой двери. Очевидно, учеба в средней школе без покровительства старшей сестры отточила его рефлексы самообороны.

— Мама! Папа! Помогите, она опять! — истошно вопит Пагсли, дергая ручку с такой силой, словно от этого зависит его жизнь.

Впрочем, отчасти так оно и есть — Уэнсдэй решительно направляется к шкафу, в одном из ящиков которого хранится набор для вскрытия. Вещь предусмотрительно хватает упавший нож для бумаг и забрасывает его под кровать в попытке предотвратить дальнейшее кровопролитие.

В коридоре слышится топот и встревоженные голоса родителей.

Когда Уэнсдэй уже почти удаётся отыскать среди хирургических инструментов мозговой нож, замок щёлкает снаружи, и дверь распахивается.

— Во имя смерти, что тут происходит? — Гомес обводит комнату недоумевающим взором, а Пагсли, воспользовавшись моментом, проворно выскальзывает за дверь и прячется за спиной матери.

— Она пыталась меня убить! Снова! — с притворными слезами в голосе жалуется он, тыча пальцем в сестру.

— И непременно доведу дело до конца, — парирует та, невозмутимо перебирая инструменты в кожаном чехле и откладывая в сторону наиболее подходящие для задуманного.

— Но… тьма очей моих, чем же тебе не угодил младший брат? — Аддамс-старший поочерёдно переводит взгляд с дочери на сына.

— Для начала своим рождением, — колко отзывается Уэнсдэй, не отрываясь от своего занятия.

— Уэнсдэй! — Мортиша недовольно поджимает губы.

— Мама.

— Я только сказал ей, что она постоянно думает о своём парне, а она жутко взбесилась! — наконец выдает Пагсли, и после этой фразы в спальне воцаряется звенящая тишина.

Пожалуй, ей стоит потренироваться в метании ножей, чтобы не промахнуться в следующий раз.

Родители как по команде обращают взгляды в ее сторону, затем синхронно переглядываются, и Уэнсдэй тяжело вздыхает, предчувствуя шквал вопросов.

Проходит не меньше двух минут, прежде чем лицо Мортиши озаряет ее коронная плотоядная улыбка.

— Как ты сказал, родной? Думает о своём… парне? — чётко очерченные брови миссис Аддамс взлетают вверх.

— Он мне не парень, — Уэнсдэй готова держать оборону до последнего. Всего несколько месяцев назад она гордо заявила матери, что не намерена влюбляться, заводить семью и становиться похожей на неё. Признаться сейчас, что она не сдержала своё слово и допустила некую… привязанность — до зубного скрежета унизительно.

— Ну да, конечно! — проклятый братец явно вознамерился отомстить. — Да у неё на шее куча зас…

— Скажешь ещё хоть слово, и я задушу тебя во сне.

Но продолжать Пагсли уже не требуется.

Родители снова переглядываются, и весь их внешний вид выражает возмутительную радость.

Уэнсдэй сжимает кулаки с такой силой, что заострённые ногти впиваются в ладонь, причиняя неприятную боль. Она мысленно обещает себе, что младший брат не останется безнаказанным, и это слегка успокаивает. Но только слегка.

— Моя маленькая тучка встретила свою любовь! — лицо Гомеса расплывается в безмятежной улыбке, и он направляется к дочери, раскрыв объятия. Уэнсдэй ловко уворачивается от отцовских рук и отходит вглубь комнаты, глядя исподлобья на раздражающе довольное семейство. Кажется, сегодняшний день станет одним из самых тёмных дней ее жизни, и вовсе не в хорошем смысле.

— Дорогая, я думаю, мы должны пригласить твоего молодого человека к нам на Рождество, — предлагает Мортиша тоном, не терпящим возражений.

— Это прекрасная идея, любовь моя! — с энтузиазмом подхватывает Гомес. — Приготовим наше фирменное жаркое из ягнёнка и обязательно подадим то вино, которое Фестер привёз в прошлом году из Румынии!

— Он не мой молодой человек, — упрямо повторяет Уэнсдэй, но родители явно не намерены прислушиваться к её мнению.

Кажется, они вообще её не слушают, полностью погрузившись в обсуждение предстоящего семейного ужина. Только Пагсли ехидно взирает на неё, выглядывая из-за плеча матери. Уэнсдэй переводит убийственный взгляд на брата и проводит большим пальцем по шее в недвусмысленном жесте. Нервно сглотнув, тот спешит ретироваться.

Когда родители наконец покидают её комнату, споря о закусках, она снова усаживается за печатную машинку. Но вдохновение безнадёжно утеряно — несколько раз она заносит руку над клавишами, но тут же убирает, не напечатав ни буквы. Промучившись таким образом пятнадцать минут, Уэнсдэй сдаётся и откидывается назад, оперевшись на спинку мягкого стула. Подобрав ноги под себя, она погружается в размышления, напряжённо барабаня пальцами по чёрной лакированной столешнице.

В сущности, нет ничего катастрофического, если она и впрямь позовёт Ксавье на Рождество… Ведь это ни к чему не обязывает. Или всё-таки обязывает? Аддамс не слишком хорошо разбирается в тонкостях человеческих взаимоотношений.

Вещь, всегда чётко улавливающий перемены в ее настроении, быстро семенит к хозяйке и накрывает её ладонь своей в попытке поддержки.

— И ты тоже считаешь, что это хорошая идея?

Вещь активно жестикулирует, выражая согласие и, подбежав к краю столешницы, ловко открывает верхний ящик, где лежит подаренный Ксавье телефон.

Уэнсдэй колеблется.

Не станет ли это приглашение слишком явным проявлением её… ответной симпатии?

— Ты ведь заслонила его от стрелы, — показывает Вещь быстрыми движениями пальцев.

— Это вышло инстинктивно, я тогда не успела подумать, — резонно возражает Аддамс и тут же одёргивает себя. Поступила бы она подобным образом, если бы на месте Ксавье оказался другой студент Невермора? Увы, у неё нет чёткого ответа на этот вопрос, и неопределённость порядком раздражает.

— Вы ведь были… близки, — на последнем слове Вещь слегка запинается, дольше обычного подбирая подходящую формулировку.

На это ей возразить нечего.

Всю свою сознательную жизнь Уэнсдэй отрицала любые виды взаимодействий с людьми, кроме вынужденных. Считала, что привязанности делают человека уязвимым, что любовь — это проявление слабости… О физической стороне чувств она практически не задумывалась, будучи уверенной в своей неспособности испытывать влечение к кому бы то ни было.

Что же, это было слишком самонадеянно, и в один прекрасно-ужасный момент собственное тело предало её, оказавшись под властью гормонов. Уэнсдэй хочется верить, что всему виной лишь избыток химических веществ, вызванный проклятым пубертатным периодом.

Естественная реакция организма.

Ничего более.

Вот только теперь чертов гормональный шторм не утихает.

Отчасти Пагсли прав — она и правда слишком много думает о Ксавье, пусть и не совсем в романтическом смысле. Взбудораженный эстрогеном и адреналином мозг преступно часто подсовывает ей воспоминания о том, как приятно было ощущать прикосновения горячих рук к обнаженной коже.

Вещь услужливо извлекает телефон из ящика и подталкивает к ней. Разом решившись, Аддамс смахивает вверх экран блокировки и открывает список диалогов, в котором одна-единственная строка с его именем.

«Здравствуй. Какие у тебя планы на Рождество?»

Комментарий к Часть 1

Как всегда с нетерпением жду вашего мнения)

========== Часть 2 ==========

Комментарий к Часть 2

По традиции, добавляем саундтрек: Scream Silence — Narrowness.

Приятного чтения!

— Ксавье, мистер и миссис Торп спрашивают, спуститесь ли вы к ужину, — молоденькая экономка неуверенно переминается с ноги на ногу, остановившись в дверях его комнаты.

— Я поужинаю здесь. И, пожалуйста, никогда больше не называй Вирджинию миссис Торп. Хотя бы при мне, — он не отрывает сосредоточенного взгляда от скетчбука.

Один из последних штрихов получается слишком резким — одного упоминания мачехи достаточно, чтобы заставить Ксавье невольно дёрнуться. Перевернув карандаш, он аккуратно стирает ластиком чрезмерно глубокую полоску.

Нет, разумеется, он понимает, что отец не может всю жизнь хранить верность безвременно ушедшей жене… Он всегда терпимо относился к женщинам Торпа-старшего, тем более, что все связи имели мимолётный характер. Пока на горизонте не возникла Вирджиния. Поначалу он пытался скрывать свою антипатию и вести себя относительно дружелюбно, но высокомерная девица, всего на десять лет старше его самого, мгновенно прониклась ответной неприязнью. Отчаявшись терпеть ежедневные скандалы в собственном доме, Винсент Торп сделал выбор в пользу молодой жены и отправил сына на другой конец штата в закрытую школу Невермор.

Впрочем, теперь Ксавье даже благодарен ему за это.

Из-под тёмного карандашного грифеля на плотном листке постепенно вырисовываются пронзительные угольно-чёрные глаза. С момента начала каникул не было ни одного дня, когда он не рисовал бы Уэнсдэй.

Ксавье задумчиво перелистывает крафтовые страницы скетчбука, придирчиво разглядывая прошлые наброски. Останавливается на самом любимом — чуть растрепанные косы, разметавшиеся по подушке, маняще приоткрытые губы, обнаженная грудь, едва прикрытая тонкой простыней. Он проводит пальцами над рисунком, невесомо очерчивая контуры совершенного тела… Картинка на несколько секунд наполняется иллюзией жизни. Ксавье замирает, с жадностью глядя, как Уэнсдэй выгибается в спине, следуя движениям его руки.

Звук входящего сообщения выводит его из дурманящего оцепенения, но Ксавье не спешит тянуться за телефоном.

Наверняка, это снова Аякс. За последние три дня тот успел изрядно набить оскомину, поминутно советуясь насчёт подарка для Энид к грядущему Рождеству.

Пожалуй, стоит выключить звук. Ксавье протягивает руку к прикроватной тумбочке и уже намеревается переключить кнопку на режим вибрации, но краем глаза улавливает совершенно другое имя на вспыхнувшем экране.

«Здравствуй. Какие у тебя планы на Рождество?»

Одного простого сообщения оказывается достаточно, чтобы заставить его сердце замереть, а через миг — застучать с удвоенной силой. Ксавье резко садится, скетчбук падает на пол, но он даже не замечает этого. Его внимание целиком и полностью приковано к экрану смартфона. Обычно, написав одно сообщение, Уэнсдэй мгновенно выходит из диалога, заставляя его томиться в мучительном ожидании следующие несколько часов. А то и дней.

Но сегодня, похоже, исключительный случай.

Вопреки обыкновению, ее статус «В сети» не гаснет.

Ксавье начинает ощутимо волноваться, ощущая нарастающую дрожь в руках.

«Привет) Собственно, никаких. А у тебя есть предложения?)»

Перечитав сообщение несколько раз и убедившись, что оно не звучит излишне эмоционально, он нажимает кнопку «Отправить». Значок «В сети» меняется на «Печатает…», и Ксавье чувствует, что все органы внутри будто скручиваются в тугой узел.

«Прекрати писать с этими бессмысленными скобками, это совершенно нелитературно. Ты приедешь ко мне в поместье на Рождество.»

Вместо предполагаемого вопросительного знака в конце предложения стоит уверенная точка. Уэнсдэй не предлагает и не просит, она просто ставит перед фактом, зная, что он не сможет отказаться. Впрочем, ему и в голову не пришло бы отказываться.

Ксавье не приходится прилагать огромных усилий, чтобы отпроситься у отца — кажется, Винсент и сам не слишком рад присутствию сына, так быстро ставшего для него очень… неудобным. Вирджиния и вовсе не пытается сдержать победную ухмылку.

В другое время его, вероятнее всего, сильно задело бы столь пренебрежительное отношение собственной семьи. Но теперь его мысли целиком и полностью занимает лишь Уэнсдэй, беспощадно уничтожившая все прочие переживания.

Уже через час, наспех побросав в рюкзак самые необходимые вещи, Ксавье спускается к такси. Шины приятно шуршат по каменистой подъездной дорожке, и очень скоро великолепно-безликий особняк Торпов остаётся позади. Водитель нажимает на газ, чёрный Рено Логан набирает скорость, и Ксавье расслабленно откидывается на заднее сиденье, чувствуя себя совершенно счастливым.

Поместье Аддамсов ещё издалека поражает своей мрачностью — оно подобно тяжелому готическому замку, сошедшему со страниц романа о графе Дракуле. Массивные колонны из грубо вытесанного камня, узкие стрельчатые окна, извилистая дорожка в окружении иссохших от старости вековых деревьев. Ксавье не верит в призраков, но готов биться об заклад, что, существуй они на самом деле, непременно обитали бы в этом доме.

Перелёт занял почти всю ночь, и небо на востоке уже окрашивается в бледно-розовый, но на северном горизонте лежат свинцово-серые тучи, обещая ненастную погоду. Медленно приближаясь к высоким двустворчатым дверям, Ксавье невольно вспоминает классические фильмы ужасов, начинающиеся подобным образом.

Он мало что знает о семействе Аддамс, но нетрудно догадаться, что неуёмная склонность к жестокости у них является фамильной чертой. Что же, остаётся надеяться, что отец Уэнсдэй не решит посадить его на кол за посягательства на честь дочери. Причём весьма успешные посягательства.

Ксавье не успевает постучать.

Стоит ему занести руку над дверным молоточком, раздаётся надрывный скрип, и двери распахиваются настежь. Он невольно вздрагивает. Огромный холл перед ним абсолютно пуст. Осмотревшись по сторонам, Ксавье делает неуверенный шаг вперёд — в звенящей тишине стук подошвы о каменные плиты звучит слишком громко. Это изрядно напрягает.

Ещё больше напрягает окружающий полумрак, едва разбавленный слабым светом свечей в огромных канделябрах, залитых воском. Выключателей нигде не видно, и Ксавье вообще не уверен, что в этом жутком замке есть электричество.

Остановившись напротив широкой лестницы с резными металлическими перилами, он снова оглядывается по сторонам — по правую руку слабо угадываются очертания длинного обеденного стола и догорающего камина, по левую — длинный, ещё более тёмный коридор со множеством закрытых дверей.

Во всей окружающей обстановке ощущается опасность — неуловимо, но отчётливо. Не решаясь двигаться дальше, Ксавье достаёт из кармана пальто телефон, намереваясь наконец-таки известить Аддамс о своём прибытии.

— Ты довольно рано, — внезапно раздаётся за спиной. Айфон вылетает из его дрогнувших рук, с гулким треском падая на каменные плиты.

Ксавье резко оборачивается.

Уэнсдэй стоит совсем близко, вперившись в него цепким немигающим взглядом угольно-чёрных глаз.

Ксавье почти физически ощущает, как его снова затягивает в эту бездонную пропасть — за прошедшие дни он успел позабыть, насколько она красива.

Очевидно, Уэнсдэй едва поднялась из постели — длинные волосы цвета воронова крыла ещё не заплетены в тугие косы, а свободно лежат на плечах мягкими волнами. На мертвенно-бледном лице ни грамма косметики, и, несмотря на тяжёлый взгляд исподлобья, она выглядит очаровательно юной. Халат в пол из струящегося чёрного шелка сползает с одного плеча, обнажая изящную ключицу с красноватым свежим шрамом и тонкую бретельку пижамы.

Несколько секунд они неотрывно смотрят друг на друга.

Он неумолимо тонет.

Она — не тихий омут, но сокрушительный водоворот, и он в который раз бесстрашно шагает в чёрную бездну.

— Знаешь… Я ужасно скучал.

Вместо ответа Уэнсдэй делает крохотный шаг вперёд и, прикрыв глаза, медленно приподнимается на цыпочки. Опьяненный ее близостью, Ксавье склоняется ниже, отчаянно желая вновь ощутить вкус безумно манящих губ.

Щёлкает выключатель, и гостиную заливает режуще-белым, будто хирургическим светом. Очевидно, в этом доме все-таки есть электричество. Ксавье снова нервно дергается, а Уэнсдэй мгновенно отстраняется, но они по-прежнему стоят слишком близко друг к другу в недвусмысленной позе. Вот черт. Ему хочется провалиться сквозь землю. Остается лишь надеяться, что семейство Аддамс не склонно к пуританским взглядам.

Сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду, Ксавье поворачивает голову в сторону коридора. Родители Уэнсдэй стоят в дверном проеме, но по застывшему выражению их лиц сложно угадать истинные намерения. Не в силах вымолвить ни слова от волнения, он коротко кивает в знак приветствия.

— Добро пожаловать в наше поместье, — растягивая слова на португальский манер, произносит Аддамс-старший, и его губы трогает тень улыбки.

Комментарий к Часть 2

P.S. Подняла таки рейтинг до NC-17, ибо родилась идея для интересной сцены в последующих главах 😈

========== Часть 3 ==========

Комментарий к Часть 3

Обязательный саундтрек — Mario Nascimbene — Who is she?

Приятного чтения!

I call her name

Across an endless plain.

She’ll answer me

Where ever she may be.

— Какую музыку ты предпочитаешь, дорогой? — Мортиша оборачивается к Ксавье с мягкой улыбкой на темно-вишнёвых губах и, изящно взмахнув длинным рукавом платья, открывает стеклянную дверцу шкафа. На высоких, практически доходящих до потолка стеллажах стройными рядами стоят виниловые пластинки в бархатных чехлах.

— Самую разную, миссис Аддамс, — он всеми силами пытается унять чрезмерное волнение, чтобы не выглядеть полным идиотом, но это удается из рук вон плохо. — У меня нет конкретных предпочтений, поэтому доверюсь вашему вкусу.

Ксавье отчаянно старается произвести приятное впечатление, тщательно взвешивая каждое слово. Мрачное поместье наполнено духом старой аристократии, и оттого он чувствует себя крайне неуютно в простой футболке и джинсах. По крайней мере, теперь становится понятно, откуда у Уэнсдэй эта идеальная осанка и привычка выглядеть безупречно даже в самых критических ситуациях. В попытке выглядеть подобающе он и сам невольно выпрямляет плечи и отбрасывает назад спадающие на лицо волосы.

— Прекрати рисоваться и веди себя как обычно, — шепотом одергивает его стоящая рядом Уэнсдэй и незаметно пихает локтем под бок. Она уже успела переодеться, от легкой утренней небрежности ничего не осталось. На плечах вновь лежат привычные тугие косы, а вместо шелковой пижамы — платье из плотной ткани с высоким белым воротником, который Аддамс поминутно аккуратно поправляет. Проследив направление ее руки, Ксавье не без удовольствия замечает, что на бледной шее едва заметно выделяется розоватый след особенно жестокого поцелуя. Он невольно улыбается, но Уэнсдэй одаривает его коронным ледяным взглядом в стиле «немедленно-прекрати-так-откровенно-пялиться», и Ксавье вынужден отвести глаза.

— Думаю, стоит поставить что-нибудь более современное. С каждым годом классика все меньше интересна вашему поколению. Остановимся на Марио Нашимбене, — заключает Мортиша и осторожно извлекает с полки одну из пластинок. Плавной походкой она приближается к антикварному проигрывателю на высоком лакированном столике и, водрузив виниловый диск на центральную ось, подталкивает иглу.

Гостиную заполняет характерный треск, а спустя несколько мгновений — тягуче-медленные переливы мелодии. Ксавье никогда прежде не слышал подобную музыку, но бархатный голос певца приходится ему по душе. Звенящая тишина вокруг отступает, растворяясь в болезненно-великолепном звучании пластинки, и он немного расслабляется.

Возможно, однажды ему даже удастся привыкнуть к странному ощущению, словно он попал в старый черно-белый фильм.

— А теперь прошу разделить с нами трапезу, — не прекращая загадочно улыбаться, мать Уэнсдэй первой проходит в направлении столовой, шурша юбками длинного платья.

— Почему ты не предупредила меня, что нужно взять с собой как минимум смокинг? — на уровне едва различимого шепота произносит Ксавье, склонившись к младшей Аддамс. На долю секунды губы случайно задевают ее висок, и все его тело будто пронзает мощнейший электрический разряд. Он чувствует, как по спине проходит волна мурашек и предпринимает робкую попытку коснуться ее тончайшего запястья. Уэнсдэй поджимает губы и абсолютно равнодушно отстраняется, направляясь вслед за матерью.

Ксавье тяжело вздыхает, чувствуя горький привкус несбывшихся надежд.

Чудовищно обидный парадокс — можно считать, что их называемые отношения перешли на новый уровень, но здесь она оберегает личные границы с ещё большим рвением, нежели в Неверморе.

Похоже, будет чудом удостоиться хоть одного-единственного поцелуя, не говоря уж о чем-то большем.

Вопреки его ожиданиям, на длинном обеденном столе из дубового массива стоят совершенно привычные для завтрака блюда. Поджаренные тосты с вишнёвым вареньем, омлет с беконом и томатами, свежие овощи, нарезанные тонкими ломтиками. Внутренне Ксавье был готов увидеть что угодно, начиная от сырого мяса и заканчивая могильными червями… Теперь он чувствует небольшое облегчение. Несмотря на психоделическую обстановку поместья, это хотя бы отдаленно напоминает обычный завтрак обычного семейства.

Вокруг снуют служанки, разливая по стаканам свежевыжатый сок и подкладывая всем на колени белоснежные тканевые салфетки. В доме Торпов тоже есть прислуга, но никогда прежде Ксавье не видел подобной вышколенности. Он снова ощущает жуткий дискомфорт и утыкается взглядом в тарелку.

— Не стесняйся, дорогой, — миссис Аддамс явно обладает куда большей эмпатией, нежели ее убийственно-серьёзная дочь. Ксавье отвечает благодарной улыбкой и принимается аккуратно нарезать омлет. Сейчас он чертовски признателен отцу за постоянные светские приемы в доме Торпов, из-за которых Ксавье был вынужден научиться столовому этикету.

— И правда, не стоит волноваться, — ободряюще произносит Гомес, отсалютовав ему стаканом апельсинового сока. — Скажи лучше, как тебе наш дом?

— Ну… — Ксавье запинается, пытаясь быстро подобрать подходящие слова и чувствуя, как к щекам подступает румянец. — Очень красивый. Правда, немного напоминает декорации к фильму ужасов, но…

— О, это кошмарно великолепная похвала! — Мортиша снова расплывается в улыбке. — А чем занимаются твои родители, дорогой?

— Мама умерла, когда мне было одиннадцать. А отец… Винсент Торп, он известный экстрасенс, не знаю, слышали ли вы…

— Конечно, да! — до сих пор молчавший Пагсли внезапно оживляется. Его рука, держащая тост, останавливается на полпути ко рту, и вишнёвое варенье капает на белоснежную скатерть. Одна из служанок молниеносно бросается с салфеткой, но младший брат Уэнсдэй небрежно отмахивается от неё, словно отгоняя жужжащее насекомое, и вдохновенно продолжает. — Я смотрел все его шоу, это офигительно круто! А ты достанешь его автограф?

— Пагсли, впредь не выражайся за столом, ты ведёшь себя неподобающе, — миссис Аддамс ласково, но твёрдо одергивает сына, и тот покорно умолкает. Уэнсдэй одаривает брата коротким взглядом, в котором отчётливо сквозит неприкрытое злорадство. Тот весь как-то сжимается, и Ксавье невольно испытывает нечто похожее на сочувствие.

— Ничего страшного… — спешит сказать он. — Я попрошу отца, и он пришлёт тебе открытку с автографом.

— Это все неважно, — в разговор вступает мистер Аддамс, сидящий во главе стола. — Наша маленькая тучка до жути скрытная. Поэтому лучше расскажи, как давно вы встречаетесь?

Лицо Уэнсдэй приобретает неописуемое выражение.

Она слишком сильно давит на нож, разрезая ломтик бекона, и стальное лезвие неприятно скрипит по тарелке.

Ксавье снова теряется, не зная, что ответить и неуверенно смотрит в сторону Уэнсдэй. Но та не поднимает взгляда, с неприкрытым раздражением уставившись в стол и разделывая бекон с таким видом, будто препарирует труп. Ксавье нервно сглатывает. Ему бы совсем не хотелось, чтобы ее тонкие руки сомкнулись на его горле. Допустить оплошность сравнимо с риском для жизни.

— Как сказать… — он переводит дыхание, собираясь с мыслями, и неуверенно продолжает. — Мы мало обсуждали… наши отношения.

— У. Нас. Нет. Никаких. Отношений, — жестко чеканит Уэнсдэй, наконец подняв леденящий взгляд. Пагсли отчего-то хихикает, и молниеносным движением Аддамс вонзает нож в столешницу аккурат между пальцев младшего брата. Ксавье вздрагивает, уставившись на торчащее из стола лезвие расширенными глазами, но остальные члены семейства сохраняют непроницаемое спокойствие, словно произошедшее — абсолютно в порядке вещей.

Пожалуй, он недостаточно серьезно относился к ее рассказам о пристрастии к пыткам.

Гомес добродушно смеётся.

— Наша Уэнсди всегда была скора на расправы, — мистер Аддамс разводит руками и пальцем подзывает служанку. Явно нервничая, та осторожно извлекает из деревянной поверхности нож и спешит быстро ретироваться.

— Не называй меня Уэнсди, — едко огрызается младшая Аддамс, едва заметно скривив вишневые губы.

— Не будь такой суровой, мой маленький скорпиончик… — Гомес продолжает улыбаться, не обращая никакого внимания на резкий тон дочери, и снова переводит взгляд на Ксавье. — Какие у вас планы после окончания школы? Ты, кажется, живешь в Литл-Роке? Уэнсди не любит городской шум, поэтому после свадьбы вы можете пожить у нас.

Ксавье закашливается, поперхнувшись соком.

Уэнсдэй закатывает глаза и сжимает вилку с такой силой, что костяшки тонких пальцев становятся совсем белыми.

Пагсли снова ехидно ухмыляется, не опасаясь отмщения, ведь ножа в руках сестры больше нет.

Немая сцена затягивается, становясь гнетущей.

К счастью, на выручку приходит Мортиша.

— Любовь моя, я думаю, не стоит торопиться с такими разговорами. Дети так молоды… — она с нежностью смотрит на Ксавье и переводит мягкий взор глубоких глаз на дочь. Судя по виду Уэнсдэй, та обдумывает план мучительного убийства всех окружающих.

— Это все глупости, зачем тянуть? — упрямо возражает Гомес. — Мы с тобой поженились сразу после окончания академии, и каждый день с тех пор был до жути счастливым.

— О, тьма очей моих… — Мортиша грациозным жестом протягивает руку к мужу, и тот с жаром осыпает бледную ладонь поцелуями.

Не зная, куда себя деть, и уже в который раз за утро ощущая чудовищную неловкость, Ксавье ерзает на стуле. Он старается незаметно привлечь внимание Уэнсдэй, но та остается безразличной к его попыткам. Опустившись чуть ниже, он легонько пихает носком ботинка ее ногу. Аддамс наконец поднимает глаза, и их взгляды встречаются — острая чернота обсидиана против мягкой зелени с карим отливом. Ксавье пытается улыбнуться ей, хоть и знает, что нет смысла ожидать взаимности.

Уэнсдэй не отвечает на улыбку, но взгляд угольно-темных глаз едва заметно смягчается. Она не моргает, но длинные ресницы слегка трепещут.

Ему вполне достаточно и этого.

— Думаю, я должна показать Ксавье наш дом, — неожиданно предлагает она, и он чувствует себя так, словно пропустил ступеньку, спускаясь с высокой лестницы.

— Конечно, родная, — отзывается Мортиша, не глядя на дочь и не отнимая руки от пылких поцелуев мистера Аддамса. — Начните с сада, я только вчера постригла розовые кусты.

— Я думал, мы пойдём в сад? — неуверенно переспрашивает Ксавье, когда Уэнсдэй подводит его к одной из массивных дверей, стянутой железными прутьями.

— В подвале множество орудий пыток, это куда интереснее, чем общипанные розы, — непоколебимо возражает Уэнсдэй, вставляя в проржавевшую замочную скважину длинный ключ.

— Надеюсь, ты не собираешься применять их на мне, Уэнсди, — он не может удержаться от легкой саркастичной колкости. И от невесомого прикосновения к ее тонкой талии.

— Ещё раз назовёшь меня так, и я непременно это сделаю, — парирует Аддамс, но в ее голосе нет привычных стальных интонаций. И она не спешит сбрасывать его руку, хотя Ксавье четко ощущает, как напрягается ее спина в том месте, где лежит его широкая ладонь.

Подвал вовсе не выглядит заброшенным.

Трепещущие огоньки множества свечей заливают мрачное помещение приятным тёплым светом. Повсюду в хаотичном порядке расставлены причудливые сооружения из дерева и металла. Ксавье прекрасно знает их ужасающее предназначение, но все равно не может не восхититься человеческой изобретательностью.

— Человек — деспот от природы и любит быть мучителем, — задумчиво изрекает Уэнсдэй, обводя до боли изящными пальцами деревянный рычаг на странной конструкции из небольших круглых брёвен. Он не вполне уверен, но, кажется, это называется дыба.

— Ты сама пришла к такому выводу?

— Это не я. Это Достоевский. Знаешь, был такой русский писатель.

— Я знаю, кто такой Достоевский. Я смотрю, ты невысокого мнения о моих умственных способностях, — Ксавье чувствует себя слегка уязвлённым.

— Совсем нет. Просто обычно ты демонстрируешь способности… несколько иного рода, — туманно бросает она и подходит к другому сооружению в форме небольшого круга с острыми шипами вовнутрь.

Ксавье не знает, можно ли расценивать эту неясную фразу как намёк.

В случае с Аддамс никогда нельзя быть ни в чем уверенным, и он понемногу начинает к этому привыкать.

— Почему ты сказала родителям, что у нас нет отношений? — он не может не задать этот вопрос, терзающий разум с того самого момента, когда они покинули столовую.

— Потому что у нас их нет.

Он уже почти смирился с ее извечной арктической холодностью, но эти слова все равно бьют по сердцу жёстким хлыстом. Вряд ли хоть одно из убийственных приспособлений вокруг способно причинить такую же боль, как она.

Какая горькая ирония.

Уродливые конструкции с опасно торчащими шипами, одно неверное движение — и неизбежно поранишься до крови.

И она — ослепительно-красивая, обманчиво-хрупкая, сокрушительно-желанная… Вот только поранишься от абсолютно любого движения в ее сторону.

— И что же тогда у нас? — Ксавье всеми силами пытается держать лицо, но в голосе слышится плохо скрываемая дрожь. Настолько, что даже Аддамс, со своей скудной эмпатией, это замечает.

— Я… не знаю.

Что же, по крайней мере, она пытается быть откровенной. Ксавье понимает, насколько тяжело для неё признаться, что непоколебимая Уэнсдэй Аддамс чего-то не знает.

Он мгновенно смягчается.

Она с поразительной легкостью влияет на него, разбивая все барьеры, которые сама же и возводит.

Ксавье в несколько шагов сокращает расстояние между ними до минимального. Уже привычным движением руки ложатся на точеную талию. Уже привычным движением он склоняется к ее лицу, скользя пристальным взглядом по четкому контуру пухлых губ.

Тоненькие пальчики Уэнсдэй запутываются в его распущенных волосах, и этого простого прикосновения оказывается достаточно, чтобы внутри все вспыхнуло пламенем стремительного лесного пожара.

— Чего ты хочешь, Аддамс? — выдыхает Ксавье в ее приоткрытые губы.

— Тебя.

Комментарий к Часть 3

Как всегда, мне чертовски интересно ваше мнение 🖤

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

На эту главу ушло в два раза больше времени, чем обычно. Надеюсь, оно того стоило.

На этот раз два саундтрека:

Ciara — Paint it Black

Дима Корсо — Атлантика

Приятного чтения и с наступающим Новым годом!

I look inside myself

and see my heart is black.

— Тебя.

Это слово срывается с губ автоматически, Уэнсдэй даже не успевает подумать — Ксавье находится слишком близко.

Слишком сильный отвлекающий фактор.

Слишком насыщенная зелень его бархатных глаз.

Слишком крепкие руки, уверенно лежащие на ее талии.

С ним нет полумер, с ним всегда все «слишком», и Аддамс с неудовольствием ощущает, что рядом с ним теряет контроль над собой. Никогда прежде такого не случалось, даже когда в ее тринадцать дядя Фестер заставил ее впервые попробовать абсент. Тогда Уэнсдэй отчётливо запомнила безвольное ощущение опьянения — очертания комнаты расплываются перед глазами, все конечности становятся ватными, а мозг отравлен головокружительным туманом. Придя в чувство через несколько часов под ледяным душем, она дала себе мысленное обещание никогда больше не напиваться до подобного состояния.

Но Ксавье хуже абсента.

С их последней совместной ночи прошло уже много дней, а ей все никак не удаётся прийти в себя. Чем бы Уэнсдэй не занималась — печатала очередную главу романа, разучивала новые ноктюрны для виолончели, забавы ради метала дротики в яблоко, стоящее на голове младшего брата — абстрагироваться полностью никак не выходит. Где-то на задворках сознания постоянно маячат воспоминания о том, как преступно-восхитительно было прижиматься обнаженной грудью к его торсу. Как от каждого глубокого толчка сводило дрожью разведённые бедра. Как его горячие губы терзали ее кожу болезненными поцелуями-укусами, пробуждая инстинкты, о существовании которых она даже не подозревала.

Это кошмарно в нехорошем смысле.

Это потрясающе в самом лучшем смысле.

Уэнсдэй ненавидит терять контроль над ситуацией. Нет ничего хуже, чем зависимость, делающая тебя слабым и уязвимым. Она уже дважды преступила запретную черту, поддавшись проклятым гормональным всплескам. Или его рукам. Или губам. Неважно. Она необдуманно ввязалась в игру, правила которой ей неизвестны.

Хуже того — в их последнюю ночь в академии Ксавье прямым текстом нёс какой-то бред о любви, и она проявила недопустимую слабость, позволив ему сказать это. И даже не смогла уйти сразу, лежала в постели, прислушиваясь к его дыханию, пока оно не стало сонно-размеренным.

Пожалуй, главная катастрофа случилась именно тогда, ее сегодняшнее признание собственных желаний — полная ерунда по сравнению с этим.

Ксавье неотрывно следит за выражением ее лица, отмечая самые незначительные изменения. Его наблюдательность изрядно раздражает. Ведь он всегда замечает то, что Уэнсдэй упорно пытается скрыть.

Ее руки все ещё лежат в его волосах.

Аддамс вынуждена признать, что ей это нравится — медленно пропускать между пальцев мягкие каштановые пряди, заставляя его расслабиться. А мгновением позже бесцеремонно дернуть и потянуть на себя, принуждая Ксавье склониться ниже, чтобы впиться в его губы грубым поцелуем.

Это дарит Уэнсдэй иллюзию контроля над происходящим.

— Стой, стой… — он разрывает поцелуй и опасливо озирается на неплотно прикрытую дверь. — Вдруг кто-то войдёт?

— Не стоит злить меня, находясь в комнате, полной пыточных орудий, — она язвит и угрожает вовсе не специально. Просто по-другому не умеет.

И он поддаётся.

Он всегда ей поддаётся.

Осознанно или нет, Уэнсдэй не знает, да и не хочет знать. Жар его ладоней ощущается даже сквозь плотную ткань платья, и все прочие мысли разом вылетают у неё из головы. Ксавье с жадностью углубляет поцелуй, их языки встречаются, и Аддамс вдруг становится невыносимо душно в холодном подвале.

Его руки хаотично блуждают по ее спине, но в этих прикосновениях слишком много заботливой нежности. Уэнсдэй ощущает недовольство, ей вовсе не по вкусу столь явные проявления романтических чувств. Это очередное недопустимое «слишком». Ей гораздо больше нравится, когда Ксавье ведёт себя грубо, когда наматывает на кулак тугие косы и входит сразу на всю длину, когда быстро двигается внутри неё, до синяков сжимая бедра… Только в такие моменты Аддамс может быть уверена, что бегущие по телу мурашки вызваны исключительно зовом плоти, а не чем-то большим.

Уэнсдэй безжалостно сильно кусает его нижнюю губу, и Ксавье шумно выдыхает, опускаясь поцелуями на шею. Горячее дыхание опаляет холодную кожу, и она чувствует, как начинают пульсировать мышцы внизу живота. Сегодня Ксавье не требуется много времени, чтобы заставить ее застонать — осознание, что их могут обнаружить в любой момент, будоражит кровь адреналиновым всплеском.

Он задевает языком бьющуюся жилку над ключицей и впивается зубами, оставляя новый красноватый след поверх ещё не сошедших предыдущих.

За считанные минуты пустота внутри становится невыносимой. С новым стоном Уэнсдэй подаётся ему навстречу, прижимаясь всем телом и поспешно стягивая с него футболку.

Ксавье зажимает ей рот левой рукой, в то время как правая настойчиво нащупывает застежку платья. Он возится с замком невыносимо долго. Не имея никаких сил ждать, Уэнсдэй заводит руки за спину и чрезмерно резко дёргает язычок замка — раздаётся треск рвущейся ткани.

— Так не терпится? — он самодовольно усмехается в промежутке между поцелуями.

И тут же шипит от боли.

Аддамс не оставляет эту фразу безнаказанной — впивается в спину Ксавье, с садистским удовольствием раздирая кожу острыми ногтями. Восхитительное ощущение бисеринок крови под подушечками пальцев срывает с ее губ очередной стон, слышимый даже через его ладонь.

— Черт, постарайся вести себя тихо… — шепчет Ксавье, склонившись к ее уху.

Это порядком злит.

В ее же собственном доме он указывает ей, как нужно себя вести. Остатки здравого смысла, ещё не испепелённые огнём возбуждения, подсказывают Уэнсдэй, что он абсолютно прав.

Но ей все равно хочется, чтобы Ксавье немедленно замолчал. В последнюю ночь в Неверморе она угрожала приковать его к кровати. И пусть кровати здесь нет, зато оков более чем достаточно.

Совместными усилиями наконец-то удаётся справиться с застежкой, и Аддамс поспешно снимает платье через голову, отбрасывая прочь. Руки Ксавье ложатся на грудь, прикрытую простым чёрным бюстгальтером и настойчиво стягивают бретельки вниз по плечам. Когда его пальцы задевают напряженные соски, ей буквально начинает не хватать воздуха. Ставшее безвольным тело снова предаёт ее, оказываясь в полной власти сокрушительного желания. Каждый нерв ощущается словно оголенный провод под опасным для жизни напряжением. Очевидно, длительный перерыв не прошёл даром, в разы усилив чувствительность.

Пытаясь сдержать стоны, Уэнсдэй утыкается ему в шею. Но становится только хуже. У Ксавье дьявольски приятный парфюм — насыщенно-древесный, с горьковатыми нотками специй. Она чувствует себя совершенно пьяной, и, желая отомстить за это, яростно впивается зубами в его кожу в том месте, где быстро пульсирует сонная артерия. Аддамс знает, что это чертовски больно. И ей это чертовски нравится.

Тепло его настойчивых пальцев так резко контрастирует с холодом ее мертвецки бледной кожи. И лёд неизбежно плавится. Каким-то непостижимым образом Ксавье удаётся раз за разом пробивать все барьеры, прежде казавшиеся несокрушимыми. У него определённо есть склонность к мазохизму — чем сильнее Уэнсдэй пытается провести между ними черту, тем настойчивее он тянется к ней. Мягко, но уверенно. Третий закон Ньютона во всей красе — сила действия равна силе противодействия.

Аддамс не любит признавать поражение, но, похоже, его тактика работает.

Губы Ксавье сжимаются вокруг ее соска, и она разом забывает о физике.

Затуманенный взгляд ее угольно-чёрных глаз скользит по очертаниям пыточных орудий и останавливается на тяжелых кандалах, прицепленных к дыбе. Вот оно.

Уэнсдэй настойчиво подталкивает его, принуждая сделать несколько шагов назад. Ксавье немного запинается о разбросанные вещи, но покорно подчиняется, опираясь обеими руками на неотесанные круглые брёвна. Стремясь отвлечь, она целует его почти нежно, невесомо проводя пальцами по выступающим позвонкам. Свободной рукой Аддамс пытается нащупать тяжёлые металлические оковы и подтянуть их к его запястью. Ей почти удаётся это сделать, но его близость вызывает легкую дрожь в пальцах… Раздаётся режущий слух звон металла. Ее реакция притуплена возбуждением.

Ксавье усмехается сквозь поцелуй и неожиданно резким движением приподнимает ее за талию и усаживает на дыбу. Плохо закреплённая конструкция шатается, и Уэнсдэй инстинктивно вцепляется в брёвна. С тихим лязгом оковы смыкаются вокруг ее левого запястья. А через долю секунды — вокруг правого.

— Ты правда думала, что я не разгадаю твоих намерений? — на уровне едва различимого шепота выдыхает Ксавье, отстранившись буквально на пару сантиметров. На его лице сияет раздражающе победная улыбка.

Уэнсдэй тяжело дышит, глядя на него исподлобья. Сердце бешено колотится в клетке из рёбер.

Она не готова так быстро признать поражение.

Дергает руками в попытках освободиться, но кандалы весят не один килограмм, и успеха ей не добиться никакими усилиями.

— Ты даже не знаешь, как обращаться с этой конструкцией, — пусть она не может причинить физическую боль, ядовитый сарказм все ещё при ней.

— Все-таки ты правда невысокого мнения о моих умственных способностях, — Ксавье вовсе не выглядит уязвлённым, и Уэнсдэй почти шипит от бессильной ярости.

Он обводит причудливое сооружение из дерева и металла задумчивым взглядом и, сообразив, тянет одну из лежащих на полу цепей. Тяжёлые оковы больно врезаются в ее тонкие запястья и тянут назад.

Уэнсдэй вынуждена признать, что эта боль действует возбуждающе. Принимая правила игры, она откидывается назад, опираясь локтями на брёвна. Звенья цепей, лежащие за ее спиной, приятно холодят обнаженную кожу.

Жар между бёдер усиливается, мышцы внутри сводит тянущей судорогой, и она машинально раздвигает ноги. Но Ксавье явно намерен поиздеваться над ее терпением. И хотя зелёно-карие глаза явственно темнеют от желания, он не спешит приступать к делу. Зафиксировав цепь вокруг одного из столбиков, он мучительно медленно проводит пальцами по внутренней стороне бедра. От этого почти невинного прикосновения ее сердце проваливается куда-то вниз. Уэнсдэй подаётся навстречу его ладони настолько, насколько позволяют наручники. Ксавье быстро убирает руку. Она не может сдержать разочарованного стона.

Отчаянно хочется закрыть глаза, чтобы полностью сконцентрироваться на острых ощущениях, но Аддамс опасается, что в таком случае пожар внизу живота станет совершенно невыносимым. Поэтому она заставляет себя смотреть — пристальным, немигающим взглядом. Челка падает на глаза, но оковы не позволяют дотянуться, чтобы ее поправить. Внимательный Ксавье замечает это и тянется к ней рукой, чтобы заправить за ухо выбившийся локон. Несмотря на все происходящее, это слишком интимный жест — она ловко уворачивается от прикосновения.

Он делает шаг вперёд, устраиваясь между ее разведённых ног. Дразнящими движениями пальцы Ксавье касаются ее ключиц и скользят вниз, задевая тяжело вздымающуюся грудь с напряженными сосками. Она почти ненавидит себя за то, что выгибается навстречу его рукам. Он медленно опускается ниже, касаясь выступающих косточек на бёдрах, и избавляет ее от остатков одежды. Уэнсдэй чувствует, что его пальцы бьёт мелкой дрожью, и уголки ее губ едва заметно приподнимаются в торжествующей улыбке. Плевать, что запястья скованы тяжёлыми кандалами — власть по-прежнему в ее руках.

Их взгляды встречаются — весенняя зелень против бездонной черноты.

Тёмные тона всегда сильнее светлых.

Ксавье опускает глаза, и даже в скудном освещении подвала заметно, что на его щеках вспыхивают красные пятна.

Аддамс обхватывает его бедра своими, и Ксавье склоняется над ней, вжимая в неровную деревянную поверхность. Она морщится, когда чувствует, что мелкие занозы впиваются в спину. От неудобной позы быстро затекают скованные руки. Но все это отступает на задний план, когда его язык скользит по впалому животу, спускаясь все ниже. Уэнсдэй приходится закусить губу, чтобы сдержать стон.

Она наконец позволяет себе прикрыть глаза.

Губы Ксавье касаются ее клитора, и это похоже на разряд мощностью в тысячу вольт. Никогда прежде она не предполагала, что ее тело способно на такие острые ощущения. Возбуждение концентрируется в одной точке — там, где его горячий язык раздвигает влажные складочки. Ксавье легко проникает в неё двумя пальцами, начинает двигаться дразняще медленно.

Уэнсдэй этого недостаточно. Прикосновения губ и рук слишком мягкие.

Она отчаянно хочет почувствовать внутри его член.

Пульсация мышц вокруг его нежных пальцев становится невыносимой пыткой.

— Стой… — из-за сбившегося дыхания ей не удаётся придать голосу обычную твёрдость. Это звучит почти как просьба. Отвратительно. — Я хочу по-другому.

— Кажется, ты немного не в том положении, чтобы диктовать условия.

Глаза Уэнсдэй по-прежнему закрыты.

Она не может видеть его лица, но, судя по интонации, Ксавье улыбается. В бессильном гневе она предпринимает ещё одну попытку освободиться, но умельцы Средневековья явно были мастерами своего дела — кандалы держат крепко.

— Если ты хочешь, ты всегда можешь попросить, — продолжает он, не прекращая толкаться пальцами внутри неё. Изгибает кисть, меняя угол проникновения. Очередной электрический разряд пронзает тело, и она сильнее закусывает губу, ощущая во рту металлический привкус собственной крови.

Нет, ему не по силам заставить ее опуститься до мольбы.

Ксавье увеличивает амплитуду движений, добавляя ещё один палец, и снова припадает губами к клитору.

Удовольствие накатывает обжигающими волнами. Аддамс невольно задерживает дыхание — ощущения становятся еще ярче, перед глазами возникают цветные вспышки. Кислород догорает в лёгких. Пульс стучит в висках.

Ещё несколько движений.

Ещё несколько секунд.

Он резко убирает руку и отстраняется, оставляя невыносимую пустоту. Уэнсдэй распахивает глаза — Ксавье тяжело дышит, опираясь руками по бокам от ее дрожащих бёдер. Взмокшие волосы падают на лоб, глаза затуманены желанием, но каким-то невероятным усилием ему удаётся сдерживать себя.

— Тебе нужно только попросить.

А он упрямый.

Впрочем, будь это не так, его бы здесь не было.

Мозг Уэнсдэй категорически отказывается генерировать хоть немного остроумный ответ. Все чувства, мысли и желания сконцентрированы между раздвинутых бёдер. Это почти больно, и вовсе не в приятном смысле.

Чаша весов неумолимо склоняется в одну сторону.

Она непременно отомстит за это унижение.

— Я хочу, чтобы… — ей не удаётся подобрать подходящие слова. Уэнсдэй Аддамс не умеет просить, только требовать. Вот только в голову не идёт ни одной более-менее благозвучной формулировки.

Поморщившись, она сдаётся.

— Трахни меня.

И коварно улыбается, наслаждаясь произведённым эффектом. Щеки Ксавье вспыхивают пунцовым румянцем, но всего через секунду зеленые глаза ещё сильнее темнеют от возбуждения. Заметно дрожащими руками он быстро расстегивает ремень, а затем и молнию на брюках.

Он рывком подтягивает Уэнсдэй ближе к себе. Она наконец ощущает твёрдую головку члена, упирающуюся в истекающие влагой складки, и сама инстинктивно подаётся навстречу. Ксавье резко толкается вперёд. Уэнсдэй с глухим стоном выгибает спину, сраженная восхитительным чувством наполненности. От этого движения цепь кандалов натягивается, стальные оковы обжигают запястья, и режущая боль многократно усиливает ощущения.

Ксавье начинает быстро двигаться, погружаясь на всю длину.

Она не может сдерживать стоны.

Он зажимает ее рот рукой.

Склоняется ниже, оставляя влажную дорожку поцелуев от груди до шеи. Уэнсдэй запрокидывает голову, предоставляя ему полный доступ к разгоряченному телу. Она теряет связь с реальностью, каждый глубокий толчок вызывает спазм мышц внизу живота. Отчаянно кружится голова.

Он чуть замедляет движения и убирает ладонь с ее искусанных губ.

Сквозь плотный туман доносится лязг металла, и лишь через несколько секунд Аддамс осознаёт, что больше не чувствует тяжести оков. Затёкшие руки отказываются подчиняться, да и необходимости в этом нет — Ксавье не позволяет ей опомниться. Быстро выходит и, крепко стиснув талию, переворачивает ее на живот.

Уэнсдэй задыхается от возмущения — эта поза кажется слишком унизительной. Она пытается сопротивляться, но конечности становятся абсолютно ватными, а тело горит огнём и отчаянно жаждет лишь одного.

Тотальная потеря контроля.

Сокрушительное фиаско.

Вот только объятому желанием разуму совершенно на это наплевать.

Ксавье снова врывается в неё, вколачиваясь быстро и грубо. В этой позе толчки получаются более глубокими и упоительно-болезненными — все нервные окончания раскаляются до предела. Настолько, что они оба напрочь забывают о необходимости вести себя тихо. Наплевать. На все наплевать. Единственное, что имеет значение — пульсация мышц где-то глубоко внутри.

Она чувствует, что движения Ксавье становятся рваными, а дыхание — шумным и сбивчивым, и вновь закрывает глаза, полностью отдаваясь во власть тактильных ощущений. Средневековое орудие пыток скрипит и шатается под ними.

Ксавье обхватывает ее поперёк талии, принуждая слегка приподняться. Ослабевшими ладонями Уэнсдэй упирается в неровные брёвна, вздрагивая от каждого толчка. Его рука ложится на ее клитор, лаская быстрыми круговыми движениями. Мышцы внутри сокращаются все сильнее, плотно обхватывая член, и Ксавье глушит стоны, уткнувшись в ее растрепавшиеся волосы.

Волны удовольствия накрывают ее с головой. Особенно сильный электрический разряд пронзает все тело. Это сокрушительно невероятное ощущение. Перед глазами все плывёт, у неё буквально подгибаются ноги. Ксавье толкается ещё несколько раз до упора, а затем быстро выходит, и Аддамс чувствует, как на ее бёдра брызжет горячая жидкость.

Уэнсдэй обессиленно сползает прямо на пол, глядя прямо перед собой расфокусированным взглядом. Ксавье усаживается рядом, привалившись спиной к одному из столбиков, и предпринимает попытку обнять ее. Аддамс грубо отталкивает его руку.

Теперь, когда туман возбуждения, рассеялся, она чувствует только злость. На него, и ещё больше — на саму себя.

— Что с тобой? Я не понимаю… — он смотрит на неё взглядом побитого щенка. — Я ведь чувствую, что тебе нравится быть со мной. И это не просто ничего не значащий секс, а что-то большее… Но когда все заканчивается, ты снова закрываешься…

Ксавье прав.

Как всегда, он чертовски прав.

Уэнсдэй хочется, чтобы он немедленно заткнулся.

— Ты принимаешь желаемое за действительное. А ждать и надеяться — верный способ скоропостижно рехнуться.

Она решительно поднимается с пола и принимается быстро собирать разбросанную одежду, всеми силами стараясь не обращать внимания на его разочарованный взгляд.

Она делала так много, чтобы оттолкнуть его. И продолжает это делать. Никогда прежде Уэнсдэй не сомневалась в правильности своих действий. Но отчего-то сейчас она упорно избегает прямого зрительного контакта, испытывая нечто похожее на чувство… вины?

Комментарий к Часть 4

P.S. Я жуткая фанатка парфюма, дома под флакончики выделен целый ящик, поэтому всегда акцентирую на этом особое внимание.

В «Аромате цитрусовых» постоянно фигурировал Byredo — Tobacco Mandarin, а у Ксавье в этой главе один из моих любимчиков — Baccarat Rouge 540.

P.P.S. Как всегда с нетерпением жду вашего мнения, мне это очень важно 🖤

========== Часть 5 ==========

Комментарий к Часть 5

По традиции, саундтрек:

VOSTOK — Welcome to the Show

Приятного чтения!

Midnight falling upon us

Don’t be scared of monsters (come closer)

Wanna be our friend?

Она уходит из подвала очень быстро, даже не пытаясь застегнуть сломанную молнию на платье. Ксавье провожает ее взглядом, полным тоски. Он уже достаточно хорошо знает Уэнсдэй, чтобы понимать — нет смысла идти за ней, пытаясь вывести на откровенность. И пусть в этот раз их близость не закончилась его арестом, он ощущает полнейшую опустошенность. Будь они в школе, Ксавье непременно отправился бы в мастерскую в попытке отвлечься… Но здесь такой возможности нет. Наспех одевшись и пригладив волосы, он открывает дверь пыточной… И лицом к лицу сталкивается с молоденькой служанкой. При виде его девушка отчаянно краснеет, пряча глаза в пол, и в голову Ксавье приходит нехорошая догадка. Что, если она все слышала?

— Что вы тут делаете? — вопрос слетает с губ раньше, чем он успевает подумать.

— Я… Просто чистила перила, — горничная выглядит жутко смущенной и по-прежнему избегает прямого зрительного контакта. Буркнув себе под нос извинение, она быстрым шагом устремляется прочь.

Первым желанием становится последовать за ней, но Ксавье одергивает себя. Что он ей скажет? Даже вообразить подобное сложно. Остается надеяться, что служанка не направилась прямиком к хозяевам докладывать о пикантной ситуации, свидетельницей которой она стала. Пожалуй, все-таки стоит обсудить этот вопрос с Уэнсдэй. Он недоуменно озирается по сторонам, мысленно прикидывая, где может находиться ее комната. Длинный коридор с вереницей одинаковых дверей освещен настолько скудно, что ему не видно конца. Вдобавок в поместье еще три этажа с точно такими же безликими коридорами. Похоже, это станет непростой задачей.

— Не волнуйся, она не расскажет.

Ксавье вздрагивает и, повернув голову к источнику звука, натыкается взглядом на Пагсли. Младший Аддамс с самым невозмутимым видом сидит на верхней ступеньке лестницы, сосредоточенно зашивая чучело какого-то животного, отдаленно напоминающего белку.

— Прислуга боится Уэнсдэй больше, чем родителей, — доверительно сообщает он, перерезая нитку большими швейными ножницами и придирчиво оглядывая результат своего творения.

— О чем не расскажет? — Ксавье всеми силами пытается придать себе безразлично-спокойный вид. Он не слишком хорошо умеет лгать и не любит этого делать, но теперь обстоятельства вынуждают. Голос разума робко подсказывает, что присутствие Уэнсдэй в его жизни влияет на него не самым лучшим образом.

— Да брось… — Пагсли откладывает чучело в сторону и слегка улыбается одними уголками губ, становясь в этот момент жутко похожим на свою сестру. — И я тоже не стукач, если что.

Ксавье хочется провалиться сквозь землю. Он чувствует, как к щекам подступает румянец, но всеми силами старается сохранять самообладание. Смущаться перед двенадцатилеткой слишком унизительно. И он непременно должен выяснить, что именно видел или слышал Пагсли. Усилием воли взяв себя в руки, Ксавье поднимается по лестнице и усаживается рядом с братом Уэнсдэй.

— Ты что, специально шпионил?

— Ага. Но не беспокойся, я не подсматривал. Только немного подслушал в самом начале.

Нельзя сказать, что ответ Пагсли служит утешением, но, справедливо рассудив, что это — меньшее из возможных зол, Ксавье немного успокаивается. Он уже намеревается встать и уйти, но младший Аддамс неожиданно продолжает.

— Ты не слишком-то довольным выглядишь. Вы поссорились?

Откровенничать с двенадцатилетним мальчиком, почти ребенком, в планы Ксавье явно не входило. Но Пагсли и вправду выглядит обеспокоенным. Мало кто из круга общения Торпа проявлял к нему участие, и заинтересованность Аддамса невольно подкупает. А может быть, его душа просто слишком переполнена накопившейся горечью, отчаянно требующей выхода.

— Да. Или нет. Я не знаю, — он тяжело вздыхает. — Мне трудно ее понимать. Она порой ведёт себя… странно.

— Мне можешь не рассказывать. Вы недавно знакомы, а я с Уэнсдэй всю жизнь живу, — Пагсли сочувственно кивает. — Знаю, какой она может быть. Ты привыкнешь со временем. Тем более, отец говорит, что вы обязательно поженитесь…

— Не думаю, что она когда-нибудь на такое согласится.

Разговаривать с Пагсли оказывается неожиданно легко, несмотря на разницу в возрасте. Похоже, он искренне пытается выразить участие, и Ксавье не может не испытывать благодарности. Теперь, когда они сидят рядом, Ксавье с присущей художнику внимательностью отмечает, насколько сильно младший Аддамс похож на сестру внешне. И насколько не похож внутренне. Похоже, только он унаследовал материнскую эмпатию — Уэнсдэй не досталось и сотой доли.

— Шутишь что ли? Она бы не пригласила тебя к нам, не будь это серьезно, — Пагсли, похоже, действительно убежден в том, что говорит. Ксавье невероятно хочется верить, что его слова имеют под собой основание более серьезное, нежели присущая всем детям наивность. Вот только жизнь слишком доходчиво объяснила ему, насколько опасно питать иллюзии в отношении Уэнсдэй Аддамс.

— Не думаю, что для неё это серьезно. Ты просто не слышал, что она говорит… И как себя ведет, — меланхолично возражает он, разглядывая начищенные до блеска ступени прямо перед собой.

— Ну конечно. Это же Уэнсдэй. Она всегда третирует тех, кто ей особенно дорог. Всех прочих просто игнорирует. Тебе еще повезло, меня она вообще несколько раз пыталась убить, — Пагсли добродушно усмехается, словно речь идёт о чем-то совершенно обыденном.

Странная все-таки у них семейка.

Ксавье обводит задумчивым взглядом огромный мрачный холл, раскинувшийся у подножья лестницы. В темных углах висит плотная паутина, а на полу лежит ковровая дорожка, подозрительно напоминающая внешнюю обивку гроба.

И как только его угораздило так вляпаться?

Ксавье мысленно обещает себе, что если каким-то невероятным чудом Уэнсдэй однажды станет его женой, он непременно найдёт для них другой дом.

— Меня она как-то раз посадила в тюрьму, — отвечает он после небольшой паузы.

— Ух ты! — восклицает Пагсли с неподдельным восхищением, и Ксавье невольно улыбается. — Да вы почти как родители, отец тоже попал в тюрьму, когда защитил маму. И ты после этого еще сомневаешься?

— Боюсь, это совсем не одно и то же, — и хотя ему безумно хочется поверить в слова младшего из Аддамсов, здравый смысл упорно твердит обратное.

— Не попробуешь — не узнаешь, — резонно возражает Пагсли с несвойственной для его возраста серьезностью.

— Если бы это было так просто…

На самом деле все просто, и Ксавье это знает. Запутанного лабиринта, в который он сам себя загоняет, не существует.

Есть лишь два пути.

Наверх — в ее комнату.

И вниз — прочь из поместья.

Чтобы никогда больше не переступать порог этого дома.

Или любого другого, в котором будет Уэнсдэй.

Второй путь может стать его единственным шансом на спасение. На обычную спокойную жизнь без взлетов и падений, без ночных кошмаров, без отравляющих разум мыслей. Но на кой черт нужна тихая гавань тому, кто познал великолепие бескрайнего бушующего океана? Сравнение звучит почти поэтично. Любая другая оценила бы.

Но только не она.

Пожалуй, в этом и проблема — другой такой попросту не существует.

Как и второго пути.

С того самого момента, когда Ксавье впервые заглянул в бездонную черноту ее глаз, все пути к отступлению оказались отрезаны.

— Вообще-то я пошёл за вами не потому, что хотел проследить, — негромкий голос Пагсли вырывает его из вереницы бесконечных мыслей. — Мама велела показать тебе твою комнату, служанки уже все подготовили.

Ксавье проводит рукой по лицу, стирая задумчивое выражение, и поднимается на ноги. Брат Уэнсдэй тут же подскакивает, одергивает джемпер и кивает в сторону широкой лестницы на третий этаж.

— Пойдём.

Пожалуй, для жизни в этом доме необходим путеводитель.

Поднявшись наверх, они следуют по узкому темному коридору со множеством ответвлений и тупиков. Мягкая ковровая дорожка полностью глушит звук шагов, от чего происходящее кажется еще более иррациональным. Немалой жути нагоняет и погода за узким стрельчатым окном — свинцовые тучи разразились проливным дождем, шум которого временами перемежается раскатами грома.

— Некоторые из этих дверей никуда не ведут, — с нескрываемой гордостью сообщает Пагсли, и Ксавье чувствует себя так, словно оказался в доме Сары Винчестер. Очевидно, он зря пересмотрел фильм об этом всего несколько дней назад{?}[Имеется в виду фильм «Винчестер. Дом, который построили призраки». Основан на реальных событиях и категорически рекомендуется к просмотру].

Наконец они сворачивают направо и оказываются в небольшом тупичке с двумя дверьми, расположенными друг напротив друга. Достав из кармана маленький ключ, Пагсли ловко вставляет его в замочную скважину и трижды поворачивает. Вопреки ожиданиям, дверь распахивается почти беззвучно, и за ней оказывается просторная комната в бело-чёрных тонах. Именно в бело-чёрных, а не наоборот — к облегчению Ксавье, светлых цветов здесь намного больше, чем в других помещениях особняка.

Спальня выглядит почти уютно. Широкая кровать со множеством подушек аккуратно заправлена светло-бежевым покрывалом, на полу — большой пушистый ковер точно такого же оттенка, а напротив — высокий шкаф, доверху заполненный книгами. По левую руку от шкафа — еще одна небольшая дверь из чёрного дерева, очевидно, ведущая в ванную.

Ксавье проходит вглубь комнаты и останавливается напротив книжных полок, осматривая стройные ряды томиков внимательным взглядом. Шекспир, Алигьери, Макиавелли… Что же, будет чем заняться, если Уэнсдэй в очередной раз откажется с ним разговаривать.

— Если что-то понадобится, в ящике есть колокольчик, чтобы позвать прислугу. Ну, я пойду. Увидимся, — Пагсли уже намеревается покинуть комнату, но в последнюю минуту останавливается на пороге и с заговорщической улыбкой добавляет, — Кстати, спальня Уэнсдэй прямо напротив.

И хотя Ксавье отчаянно хочется броситься в противоположную комнату, как только за Пагсли захлопывается дверь, он удерживает себя от необдуманного решения. Стоит дать ей время, излишняя навязчивость только усугубит ситуацию. Младший Аддамс отчасти прав — вряд ли Уэнсдэй пригласила бы его домой, если бы совершенно ничего не чувствовала. И потом, она ведь сама потянулась к нему с поцелуем в пыточной.

В голове вихрем проносятся обжигающе-приятные воспоминания.

Невыносимо соблазнительный изгиб спины с выступающей линией позвонков.

Белая как снег кожа с пурпурными следами его грубых поцелуев.

Сбивчивое дыхание и приглушенные стоны, срывающиеся с маняще приоткрытых губ.

Разведенные в стороны длинные ноги, обхватывающие его бедра.

Упоительный вкус ее возбуждения на его языке.

Нет. Нет. Сейчас нельзя об этом думать.

Невероятным усилием воли Ксавье заставляет себя выбросить из головы эти восхитительно-порочные мысли.

Наскоро приняв душ и переодевшись, он не глядя берет с полки первую попавшуюся книгу и, раскрыв ее, удобно устраивается на кровати. «Путешествие в Икстлан» Кастанеды неожиданно увлекает его, и остаток дня Ксавье проводит, погрузившись в чтение.

Лишь один раз его уединение нарушает служанка.

— Мистер и миссис Аддамс отправились в город за подарками к завтрашнему Рождеству, а мисс Аддамс проводит время за разучиванием ноктюрна и не спустится к обеду. Не желаете ли разделить трапезу с младшим мистером Аддамсом? — быстро спрашивает она, и, получив отрицательный ответ, удаляется. Еще через двадцать минут снова раздается деликатный стук, и, открыв дверь, Ксавье обнаруживает на пороге небольшой столик на колесиках с несколькими блюдами, источающими аппетитный аромат. Напротив комнаты Уэнсдэй ничего такого нет — похоже, прислуга и впрямь не рискует отвлекать ее от дел.

Последнюю страницу книги он перелистывает, когда за окном уже сгущается темнота. Дождь наконец-то утих, но на улице дует холодный ветер — голые ветви деревьев с силой ударяются о стекла. Ксавье тянется за телефоном. Часы на вспыхнувшем экране блокировки показывают 21:51. Начинать новую книгу уже поздно, спать еще не хочется, и он наконец-таки решается поговорить с Уэнсдэй. Остается надеяться, что полное уединение и игра на виолончели хоть немного улучшили ее извечно мрачное настроение.

Собрав волосы в низкий пучок, он выходит из комнаты и останавливается напротив массивной темной двери. Еще несколько секунд Ксавье медлит, не решаясь постучать, но в конце концов собирается с силами.

Никакой реакции. Ни через две секунды, ни через десять, ни через шестьдесят.

Но сдаваться так легко он не намерен.

Он аккуратно нажимает на дверную ручку. Незаперто. Дверь отворяется с негромким скрипом.

Комната Уэнсдэй по планировке немного напоминает гостевую спальню, но здесь гораздо просторнее и гораздо больше темных тонов. Два высоких окна, завешанных тяжелыми шторами из черного бархата. Большое кресло с каретной стяжкой и массивный письменный стол из черного дерева, которые больше подошли бы взрослому мужчине, нежели шестнадцатилетней девушке. Несколько шкафов со стеклянными дверцами и огромная кровать с чёрным постельным бельем.

Вот только самой хозяйки комнаты здесь нет.

Конечно, лучшим решением было бы уйти — вряд ли Уэнсдэй обрадуется, если узнает, что он рыскал по комнате в ее отсутствие. Вдобавок, где-то здесь может оказаться Вещь.

Но Ксавье не в силах справиться с внезапно нахлынувшим любопытством. Это ее маленький мир, материальное воплощение всех ее интересов и мыслей. Как знать, вдруг это поможет научиться понимать ее?

Первым делом он подходит к столу. Как и следовало ожидать, педантичность Аддамс проявляется и здесь — на столе царит идеальный порядок. Значительное место занимает блестящая печатная машинка, которую он уже видел в Неверморе. Слева от нее — небольшой ящик для рукописей и маленький нож для бумаг. Стальное лезвие поблескивает в приглушенном свете лампочек, и Ксавье ни на секунду не сомневается, что оно заточено настолько остро, что с легкостью перережет не только плотный лист, но и горло врага. Рядом с ящиком стоит фотография в узкой рамке из черного стекла. Это уже интереснее. Ксавье поворачивает снимок к себе, ожидая увидеть семейство Аддамсов или что-то в этом духе, но нет… На черно-белой фотографии запечатлен скорпион на поводке. Впрочем, он почти не удивлён. Пагсли снова оказывается прав — похоже, Ксавье и впрямь начинает привыкать.

Следующим пунктом в исследовании становится шкаф. Помимо обширной библиотеки, состоящей в большей степени из трудов различных философов, за стеклянными дверцами оказывается немало интересных предметов. С десяток чучел и скелетов различных мелких животных, какие-то кристаллы в небольших баночках, несколько хирургических инструментов, сложенных на толстом атласе патологической анатомии. Тут нет ничего особо нового — об этих ее интересах Ксавье весьма наслышан.

Впрочем, в ее комнате все-таки есть несколько обычных деталей, свойственных всем девушкам. Рядом со шкафом висит большое зеркало без рамы, а на полочке под ним — совершенно простые вещи. Что-то из косметики, фарфоровая шкатулка с украшениями, несколько флаконов парфюма — лишь один из них заполнен наполовину, остальные выглядят нетронутыми. Очевидно, это тот самый пряно-цитрусовый аромат, действующий на него поистине гипнотически. Ксавье уже тянет руку к флакону с чёрной крышкой, но краем глаза улавливает какое-то движение сбоку.

Медленно отворяется дверь. Вот только не входная, а смежная, ведущая в ванную комнату. Черт. И как он мог не услышать шума воды?

— И давно ты роешься в моих вещах? — Уэнсдэй вовсе не выглядит удивленной. Или разозленной.

А он… Он замирает как громом пораженный, уставившись на нее неотрывным пристальным взглядом. Единственный элемент одежды на Аддамс — темное махровое полотенце, едва доходящее до середины бедра. С распущенных волос цвета воронова крыла падают капельки воды, стекая по обнаженным плечам. Ксавье нервно сглатывает, не в силах вымолвить ни слова.

Уэнсдэй закатывает глаза и быстрым шагом приближается. Ксавье буквально теряет способность дышать, когда она оказывается настолько близко, и машинально подается ей навстречу. Но Аддамс тянется вовсе не к нему, а к столику под зеркалом — взяв оттуда заколку, она ловко собирает мокрые волосы в высокий пучок. Он неотрывно следит за каждым до боли изящным движением ее гибкого тела, и этого оказывается достаточно, чтобы ощутить напряжение в паху.

— Я хочу лечь пораньше и не настроена вести серьезные разговоры, если ты пришел за этим, — произносит Уэнсдэй, не глядя на него и продолжая заниматься своими делами с ледяным спокойствием. Присев возле шкафа, она открывает нижний ящик и с задумчивой сосредоточенностью начинает перебирать аккуратно сложенные вещи. Проходит не меньше минуты, прежде чем Ксавье наконец-то удается собрать жалкие остатки самообладания воедино.

— Извини, я вовсе не собирался рыться в твоих вещах… — он отчаянно пытается завязать хоть какой-то диалог, лишь бы только подольше оставаться с ней наедине. — Я только хотел сказать, что одна из служанок… Она знает про нас. Про то, что было в подвале… И Пагсли тоже. Я говорил с ним.

— Вот как? — голос Аддамс звучит абсолютно ровно и безэмоционально, но Ксавье слишком тонко чувствует малейшие перемены в ее настроении, чтобы не заметить затаенной угрозы. — Не беспокойся, я разберусь с этим.

— Ты же не станешь ее убивать? — осторожно переспрашивает он, будучи готовым услышать любой ответ. — Мне бы не хотелось быть виновным в чьей-то смерти…

— Это Пагсли наплел тебе, что я убиваю людей для развлечения? — очевидно, отыскав нужные вещи, Уэнсдэй выпрямляется и отходит к кровати.

— Нет, но… — Ксавье осекается на полуслове, когда она снимает полотенце и небрежно отбрасывает его на постель.

Аддамс стоит к нему вполоборота, полностью обнаженная и невероятно прекрасная. Сердце неизбежно ускоряет ритм, по спине проходит жаркая волна мурашек — кажется, ему никогда не привыкнуть к тому, насколько она красива.

Уэнсдэй, по-прежнему не глядя в его сторону, начинает надевать пижаму. Шелковая ткань неизменно черного цвета струится по ее телу, подчеркивая соблазнительные изгибы и резко контрастируя с белизной кожи.

Ксавье уже неоднократно видел ее без одежды, но этот простой момент кажется слишком… интимным. Смутившись, он опускает глаза в пол и отворачивается.

— En el nombre de la muerte{?}[Во имя смерти (исп.)], ты сейчас серьёзно? — оказывается, Уэнсдэй все же следила за его реакцией. В ее интонациях отчётливо уловимы нотки ироничного злорадства.

— Ты можешь… одеваться побыстрее? — Ксавье чувствует себя до крайности неловко, сжимая в кулаки вспотевшие ладони.

— Ты, может, не заметил, но я в своей комнате и могу делать все, что заблагорассудится. Но если ты чего-то хочешь, то всегда можешь попросить, — ее сарказм становится неприкрытым.

Разумеется, следовало ожидать, что Уэнсдэй начнет мстить за его утреннюю выходку при первом же удобном случае.

Ксавье пытается побороть смущение и оборачивается к ней, но пунцовый румянец на щеках ничем не скрыть. Аддамс с самым непроницаемым видом сидит на углу кровати, уже облаченная в шелковую пижаму с шортами, отсроченными тонкой кружевной полоской. Несколько прядей еще влажных волос выбилось из пучка и спадает на точеные белые плечи. Ее голова чуть наклонена набок, а угольно-чёрные глаза взирают на Ксавье хирургически-пристально, словно ей и вправду любопытно, как он будет вести себя дальше.

«Это же Уэнсдэй. Она всегда третирует тех, кто ей особенно дорог.»

И похоже, она делает это абсолютно осознанно.

— Знаешь ли, у меня сегодня было время подумать… — Уэнсдэй едва заметно поджимает губы, что обычно случается в минуты крайнего замешательства, и делает продолжительную паузу перед тем, как произнести следующую фразу. — Ты вполне можешь остаться на ночь в моей комнате.

Комментарий к Часть 5

Ваши отзывы для меня очень важны 🖤

========== Часть 6 ==========

Комментарий к Часть 6

Нынче у нас нестареющая классика:

Metallica — The Unforgiven.

Приятного чтения!

What I’ve felt

What I’ve known

Never shined through

in what I’ve shown.

Лежать с ним в одной постели кажется странным. Но не слишком. Она почти не ощущает дискомфорта, когда Ксавье осторожно отодвигает одеяло и, чуть повозившись, устраивается рядом. Он сохраняет приличную дистанцию, помня о ее непереносимости объятий.

Уэнсдэй вздыхает. Кажется, он помнит абсолютно все, что хоть немного ее касается, и это… пугает. Как она допустила такое? В какой момент он сумел подобраться настолько близко?

«Капля воды дробит камень постоянством».

Пару лет назад Уэнсдэй прочла эту фразу в поэме древнегреческого поэта. И сочла ее абсолютной гиперболой.

Терпение никогда не было ее сильной стороной, она привыкла действовать быстро и решительно, безжалостно сметая все преграды. Но теперь Аддамс вынуждена признать, что ошибалась — другие пути достижения цели тоже могут оказаться весьма успешными. Ксавье всегда действует медленно, иногда совсем незаметно. Но неотступно — по миллиметру в день ломает ее сопротивление, прежде казавшееся несокрушимым.

Разумеется, она никогда не признается в этом вслух.

В спальне совсем темно, плотный бархат штор не пропускает ни единого проблеска лунного света. Уэнсдэй не может видеть его лица, но кожей ощущает его пристальный взгляд. Наверняка, он сейчас улыбается. Ей хочется сказать что-нибудь колкое, чтобы стереть с его лица неприлично довольное выражение, но в голову упорно ничего не идет.

— Это самый необычный сочельник в моей жизни, — едва слышно произносит Ксавье и с тихим шорохом придвигается ближе. Почувствовав, как матрас прогибается под его весом совсем рядом, Аддамс поспешно отодвигается к краю кровати.

— Только не вздумай решить, что это что-то меняет, — резко бросает она, не желая сдавать позиций.

— Ты ведь сама себе противоречишь, — его ровное дыхание щекочет обнаженную кожу на плече. Он абсолютно прав, и это злит.

Ладонь Ксавье ложится на ее живот, обжигая теплом сквозь тонкий шелк пижамы… И все неизбежно летит под откос. Это похоже на удар электрошокером, и против воли Уэнсдэй делает судорожный вздох, отчетливо слышный в окружающей тишине. Она закрывает глаза и мысленно считает до пяти, прежде чем сбросить его руку.

— Не обольщайся. Я устала и хочу спать.

Она отворачивается и утыкается лицом в подушку, чтобы не чувствовать тонкого древесного аромата его парфюма. Почти мгновенно начинает клонить в сон, мерное дыхание Ксавье за ее спиной действует неожиданно успокаивающе. Возможно, спать с кем-то в одной постели не настолько ужасно, как ей прежде казалось.

Когда Уэнсдэй открывает глаза следующим утром, первое, что она видит — окно с распахнутыми шторами. Лучи омерзительно яркого солнца заливают всю комнату, заставляя ее зажмуриться. С трудом сфокусировав взгляд, Аддамс приподнимается на локте и оборачивается на противоположную сторону кровати. Она оказывается пуста.

Очевидно, это к лучшему.

Ранние подъемы в ее личном списке ненавистных вещей уверенно занимают второе место, уступив лишь ярким цветам.

— Доброе утро, соня, — Ксавье выходит из ванной в одном полотенце, небрежно обмотанном вокруг бёдер, и с чашкой кофе в руках. Он выглядит раздражающе бодрым, и Уэнсдэй с трудом подавляет желание запустить в него подушкой. Или чем-нибудь потяжелее.

— Это самый чудовищный оксюморон, который я когда-либо слышала. Какого черта ты открыл все шторы? — она снова откидывается на постель, прикрываясь ладонью от противно слепящего солнечного света.

— Мне следовало догадаться, что по утрам ты в особенно хорошем настроении, — судя по интонации, он улыбается. Аддамс невольно задается риторическим вопросом, как вообще можно улыбаться настолько часто. Ксавье подходит ближе, протягивая ей чашку. — Я принес нам кофе. Правда, для этого пришлось сходить в свою комнату и заказать оттуда, поэтому только одна кружка на двоих, иначе было бы подозрительно… Но я думаю, в этом нет ничего страшного.

Он болтает чрезмерно много, усиливая и без того немалое желание придушить его на месте. Уэнсдэй молча тянется за спасительным напитком. Возможно, убийственная доза кофеина поможет ей вытерпеть его раздражающе веселое настроение. Вот только в чашке оказывается совсем не привычная тройная порция эспрессо, а какая-то невнятная сливочная масса, источающая отвратительный сладкий аромат.

— Что это за омерзительное безумие?

— Вообще-то это называется раф со взбитыми сливками и кленовым сиропом.

— Звучит как рецепт смертельного яда. Я совсем не против смерти, но лучше выберу менее мучительный способ.

Ксавье заливается смехом, и остатки ее хрупкого терпения лопаются — Уэнсдэй с размаху запускает одну из подушек в его сторону. Она почти не целилась, но результат превосходит самые смелые ожидания. Импровизированное оружие ловко выбивает из его рук кружку, и все ее мерзкое содержимое расплескивается по животу Ксавье, заливая полотенце и босые ноги.

— И все-таки раф был удачным выбором. По крайней мере, он почти не горячий, — заключает Ксавье, продолжая невозмутимо улыбаться.

Указательным пальцем он проводит по едва выделяющимся кубикам пресса, собирая остатки взбитых сливок, и подносит руку ко рту. Его пухлые губы на две секунды смыкаются вокруг пальца, и Уэнсдэй внезапно для себя начинает ненавидеть утро чуть меньше. Она с неудовольствием ощущает, как мышцы внизу живота сводит слабой судорогой. Это становится неприятным открытием — оказывается, ему вовсе необязательно прикасаться к ее телу руками или губами, чтобы воспламенить все нервные окончания. Аддамс подскакивает с кровати слишком поспешно, и он наверняка это замечает.

Кошмар.

— Я иду в душ. А если ты хочешь пережить это утро, иди и добудь для меня нормальный кофе, — избегая смотреть в сторону Ксавье, она скрывается за дверью ванной.

Прохладный душ обязательно должен помочь. Наверняка, проклятый гормональный шторм должен поддаваться контролю. Она просто недостаточно старается, только и всего.

Выкрутив до упора вентиль с синей точкой, Уэнсдэй быстро избавляется от пижамы и забирается под душ. Такая низкая температура воды оказывается неприятной даже для нее — кожа мгновенно покрывается мурашками, но со всем присущим упрямством Аддамс продолжает стоять под ледяными струями. Мышцы, сжатые тянущим спазмом где-то глубоко внутри, понемногу расслабляются, параллельно чему возвращается способность к здравомыслию.

Она должна это прекратить.

Все зашло слишком далеко.

Он оказывает на нее слишком сильное влияние, и она понемногу начинает превращаться в одну из тех разнузданных девиц, которых всю жизнь презирала. Немыслимо.

Разумеется, она сможет с этим справиться. Гуди однажды сказала, что путь ворона — это путь одиночества. Ей вовсе не нужен никто рядом, и она совершила ужасную ошибку, позволив Ксавье заснуть в ее постели прошлым вечером.

Вот только какая-то часть разума отказывается подчиняться холодному рассудку, услужливо подсовывая мысли о том, что спать с ним в одной кровати оказалось вовсе не ужасно. Скорее даже наоборот. Присутствие Ксавье совсем не было раздражающим фактором, если не считать его откровенно кошмарных предпочтений в выборе кофе.

Черт побери, да почему она вообще об этом думает? Уэнсдэй уже почти смирилась с предательством собственного тела, становящегося безвольным по вине его прикосновений.

Но к предательству разума она совсем не была готова.

— Можно мне на минутку? — слышится голос Ксавье по ту сторону двери.

Она не успевает ответить отрицательно.

Дверная ручка поворачивается с характерным щелчком, различимым даже сквозь шум воды и плотное стекло душевой кабины.

— Я просто принёс тебе эспрессо со льдом. Оставлю его возле раковины.

Червячок сомнения, плотно засевший в голове, тут же отмечает, что подобные проявления заботы с его стороны довольно… приятны. И довольно удобны. Благодарить Аддамс, разумеется, не собирается.

Проходит не меньше минуты, но повторного щелка дверной ручки до сих пор не слышно. Уже предчувствуя исход, Уэнсдэй приоткрывает непрозрачную дверь душевой — Ксавье по-прежнему здесь.

И по-прежнему в одном полотенце.

Oh merda. {?}[Вот дерьмо. (итал.)]

— Ты теперь планируешь ходить за мной абсолютно везде? — прохладно осведомляется Аддамс, скрестив руки на груди. Дверца кабинки под собственной тяжестью отворяется чуть шире.

— Нет, просто по твоей милости я весь облит кофе. Душ занят, придется довольствоваться малым, — он стоит возле раковины и выглядит слегка смущенным, но не отворачивается. Цепкий взгляд зеленых глаз скользит снизу вверх по телу Уэнсдэй, и к ней неизбежно возвращается проклятое ощущение, будто все органы в животе скручиваются в тугой узел.

— В твоей комнате тоже есть ванная.

— Да, но там больше нет чистых полотенец, — словно в подтверждение своих слов, Ксавье поправляет махровую ткань на бедрах. Движение выходит машинальным, явно неосознанным, но Уэнсдэй вдруг перестает чувствовать холод ледяного душа.

Она снова теряет контроль.

Она должна немедленно отправить его ко всем чертям.

Но она продолжает стоять молча, впившись в Ксавье немигающе-изучающим взглядом — четко очерченные скулы, мягкая зелень глаз с целым калейдоскопом эмоций, выступающие вены на руках. Это очередное недопустимое «слишком».

Слишком эстетично.

Слишком притягательно.

Morte personale? {?}[Персональная смерть? (итал.)]

И нерушимая твердыня самообладания Уэнсдэй Аддамс дает очередную трещину. И Ксавье, конечно же, это замечает, ведь он замечает абсолютно все… И он делает шаг вперёд.

Комментарий к Часть 6

…и снова на самом интересном месте, знаю 😈

Надеюсь, вы меня не проклянете за это хд

========== Часть 7 ==========

Комментарий к Часть 7

Почему-то всегда пишу высокорейтинговые сцены под два саундтрека, это уже устоявшаяся традиция.

Hurts — Illuminated

Тина Кароль — Выше облаков (это, прямо скажем, не совсем в тему, но мне сегодня прям зашло)

Приятного чтения!

Time waits for no one.

So do you want to waste some time.

Ксавье делает шаг вперед.

Уэнсдэй отшатывается, упираясь спиной в чёрную мраморную плитку. Потоки воды стекают по алебастрово-белой коже, и его сердце невольно замирает от этого пленительного зрелища.

— Нет. Уходи.

Это могло бы ранить очень больно.

Но, произнося эти слова, Уэнсдэй опускает глаза в пол, и он чувствует почти физическое облегчение.

Она сомневается, а значит война еще не проиграна.

— Ты ведь этого не хочешь, — Ксавье приближается очень медленно, осторожными крохотными шагами, внимательно следя за малейшими изменениями ее невыразительной мимики. — Пожалуйста, не отталкивай меня… Дай шанс нам обоим.

— Мне это не нужно. Ты должен уйти, — упрямится Аддамс, но по-прежнему не поднимает взгляда, и уверенность Ксавье крепнет с каждым шагом.

— Тогда посмотри мне в глаза и повтори это.

All-in.{?}[покерный термин, означающий, что игрок в раздаче ставит все свои фишки]

Все или ничего.

Она резко вскидывает голову — взгляд агатово-чёрных глаз полон арктического холода, и Ксавье на секунду кажется, что на него будто вылили ведро ледяной воды. Но Уэнсдэй хранит молчание. Она обнимает себя руками, и он замечает, что хрупкие точеные плечики бьет мелкой дрожью. Еще никогда прежде ледяная Уэнсдэй Аддамс не казалась ему такой… беззащитной. Еще никогда прежде он не видел столько эмоций на ее бледном лице.

Смятение.

Растерянность.

…осознание?

Не сказав ни слова, она снова опускает взгляд в пол, и это становится последней каплей. В два шага преодолев оставшееся расстояние, Ксавье переступает бортик душевой кабины и притягивает Аддамс к себе, заключая в объятия. Она прислоняется лбом к его обнаженной груди, с темных волос срываются обжигающе-ледяные капли, заставляющие зябко поежиться.

— Господи, да у тебя тут Северный полюс какой-то, — крепче сжав ее хрупкую фигурку в согревающих объятиях, Ксавье тянется к вентилю и поворачивает его немного влево. Температура воды повышается, становясь почти терпимой.

Уэнсдэй очень осторожно, словно никогда прежде этого не делала, скользит тонкими пальчиками по его спине. И вдруг подается вперед, уничтожая оставшиеся миллиметры расстояния.

Royal flash.{?}[покерный термин, самая редкая и сильная комбинация из всех возможных]

— Южный, — очень тихо произносит она.

— Что?

— Южный полюс. Тебе следует знать, что он холоднее Северного, потому что состоит из…

Ксавье не дает ей договорить.

Приподнимает двумя пальцами за подбородок и, склонившись ниже, касается соблазнительных губ вишневого цвета легким, почти невесомым поцелуем. Уэнсдэй вцепляется в его плечи с такой силой, что он не смог бы отстраниться, даже если бы захотел.

Удобнее перехватив тонкую талию, он резко поднимает ее, и Аддамс обхватывает ногами его бедра. Она совсем миниатюрная, едва ли больше сорока пяти килограмм, но из-за скользкого кафеля на полу держать ее на весу немного неудобно. В попытках найти точку опоры Ксавье с силой вжимает в стену ее хрупкое тело. Уэнсдэй инстинктивно хватается за ближайшую полку, и все многочисленные бутылочки летят вниз. К счастью, шум воды глушит все прочие звуки.

Она запрокидывает голову, открывая доступ к изящной шее с бьющейся жилкой, и он сиюминутно забывает о неудобствах. Ксавье проводит языком снизу вверх, слизывая с холодной кожи капельки еще более холодной воды. Когда его зубы на секунду смыкаются на мочке уха, Уэнсдэй делает резкий судорожный вдох, и по спине Ксавье проходит волна мурашек. Он чувствует, как обнаженная грудь с затвердевшими сосками прижимается к его торсу, и крышесносное желание обладания мгновенно накрывает с головой.

Сегодня у Ксавье совершенно нет сил медлить. Одной рукой он поспешно отбрасывает полотенце и, обхватив член у основания, направляет в нее, входя до упора одним резким движением. Аддамс, явно не ожидавшая такого глубокого проникновения, шипит от боли и впивается в его плечи острыми ногтями. Но он не дает ей времени привыкнуть, мгновенно начиная двигаться. Ксавье слишком хорошо знает, что ей нравится эта боль, граничащая с удовольствием.

И реакция Уэнсдэй превосходит все самые смелые ожидания.

Четко очерченные брови изгибаются домиком, а с приоткрытых губ срывается протяжный стон. Мышцы, обхватывающие его член плотным кольцом, начинают сжиматься, и Ксавье задыхается от невероятных ощущений. Ее кожа холодна, как вечные льды Антарктиды, зато внутри все горит огнём, и этот изумительный контраст заставляет его глухо застонать.

Их губы снова сталкиваются в яростном поцелуе, и язык Аддамс скользит ему в рот, переплетаясь с его собственным. Это настолько безумно, что им обоим буквально не хватает воздуха — приходится отстраниться на секунду, чтобы отдышаться. Пальцы Уэнсдэй запутываются в его волосах, тянут назад, принуждая откинуть голову. Он покорно подчиняется ее желаниям, и она впивается в шею восхитительно-болезненным укусом. Ксавье мгновенно отвечает на этот садистский выпад — стискивает ее бедра пальцами с удвоенной силой, отчаянно желая оставить синяки.

Словно крошечные знаки обладания.

Словно напоминание, что отныне Уэнсдэй Аддамс принадлежит Ксавье Торпу целиком и полностью.

Прежде он никогда не думал, что способен причинять боль, пусть даже в ответ, но чертова Аддамс упорно вытаскивает наружу самые темные стороны его души.

Подобное к подобному, не правда ли?

Ксавье двигается внутри нее быстро и грубо, и от каждого толчка стоны Уэнсдэй звучат все громче. Его руки дрожат от напряжения и возбуждения, и очень скоро держать ее на весу становится совсем неудобно. Он выходит и мягко отпускает ее бёдра. Кладет руки на талию, настойчиво пытаясь развернуть спиной к себе, но Аддамс перехватывает его запястья, сжимая их с неожиданной для своей хрупкой комплекции силой.

— Ложись, — заявляет она тоном, не терпящим возражений, и кивком головы указывает на большой махровый коврик возле душевой кабины.

— Что, прямо здесь? — Ксавье приподнимает бровь, глядя на нее с любопытством. — Мы ведь вполне можем дойти до кровати, там намного удобнее, и…

— Нет.

Уэнсдэй смотрит на него снизу вверх своим коронным взглядом — твердым, немигающим… порабощающим. Он в который раз поражается столь парадоксальному сочетанию: фарфоровая внешняя хрупкость и стальной внутренний стержень. И неизбежно подчиняется, давно смирившись с ее безграничной властью.

Она на несколько секунд замирает, остановившись в дверях душевой кабины и пристально наблюдая, как он пытается устроиться на полу. Несмотря на то, что чёрный ковер достаточно большой и плотный, лежать на нем слишком твердо — совсем не помешала бы подушка. Но все это мгновенно отступает на задний план, когда Уэнсдэй наконец шагает вперед и садится на него сверху. И вдруг обхватывает изящной ладонью напряженный член.

В глубине темных глаз вспыхивает интерес, когда она скользит пальчиками от головки до основания — невесомо, едва касаясь. С губ Ксавье против воли срывается рваный вздох.

Он готов держать пари, что никогда прежде не видел более прекрасной картины — влажные волосы цвета воронова крыла лежат на ее плечах крупными волнами, раскрасневшиеся и припухшие от поцелуев губы слегка приоткрыты, а восхитительные темные глаза сверкают, словно догорающие угли.

Ксавье протягивает к ней руку, проводя пальцами по впалому животу с напряженным прессом. От этого простого прикосновения все тело Уэнсдэй напрягается, как гитарная струна, и она машинально подается вперед, явно стремясь продлить тактильный контакт. Узкая ладонь сильнее сжимается вокруг его члена, и все нервные окончания воспламеняются жарким огнём.

Ксавье резко садится, заключая ее в объятия и тянется с поцелуем, но Аддамс отстраняет его свободной рукой и надавливает на грудь, принуждая лечь обратно. От сильнейшего возбуждения у него буквально темнеет в глазах, но Ксавье чертовски интересно узнать, что она намерена делать дальше. Он откидывается назад, положив руки под голову и внимательно наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц.

Прикосновения ее прохладных пальчиков оказываются неожиданно нежными. Несколько раз проведя рукой вверх-вниз, Аддамс сосредотачивает свое внимание на головке — осторожно отодвигает крайнюю плоть, мягко надавливает, и он не может сдержать глухого стона. Напряжение становится почти болезненным.

— Ты можешь… эм… коснуться губами, — несмотря на то, что его разум давно в плену возбуждения, эти слова даются нелегко. Ксавье чувствует, как на щеках против воли вспыхивает румянец.

— Что это значит? — ее лицо принимает непонимающее выражение. Видеть Уэнсдэй растерянной очень забавно, и это неизбежно вызывает улыбку.

— Ну… Почти то же самое, что ты делаешь сейчас руками, только ртом… — объяснять столь элементарные вещи до жути неловко, и он краснеет еще сильнее, отводя взгляд.

— Нет. Это звучит еще хуже, чем рецепт твоего кофе, — заключает Аддамс после непродолжительных раздумий.

Впрочем, Ксавье и не надеялся на успех, а потому совсем не ощущает разочарования. Ее пальцы снова сжимаются вокруг члена, и пламя желания испепеляет все прочие мысли. А когда Уэнсдэй склоняется над ним, прижимаясь губами к ключице и касаясь языком разгоряченной кожи, он буквально забывает, как дышать. Каждое прикосновение подобно мощному электрическому импульсу.

Оставив влажную дорожку поцелуев от шеи до плеча, она пытается выпрямиться, но Ксавье крепко стискивает ее талию, не позволяя этого сделать. Проводит пальцами по выступающим ребрам, поднимается выше, сжимая пленительную грудь и перекатывая между пальцами соски.

Уэнсдэй со слабым стоном прикрывает глаза, и он чувствует, как неистово стучит ее сердце. Правой рукой Ксавье скользит вниз по ее телу и останавливается между раздвинутых ног — горячая влага стекает ему на пальцы, и это ощущение сводит с ума.

Уэнсдэй стонет громче, а мгновением позже немного приподнимается, чтобы удобнее перехватить основание члена. И осторожно опускается на него — она настолько узкая, что у Ксавье из легких разом вышибает весь воздух. Он вцепляется пальцами в бедра Аддамс, глубже насаживая на себя, и с невероятным удовольствием ощущает, как по ее напряженному телу проходит дрожь.

Она выпрямляется и на минуту замирает, явно приспосабливаясь к новой позе и упираясь ладонями в его торс. Заостренные ноготки слегка впиваются в кожу, мокрые волосы падают ей на лицо, и Ксавье протягивает руку, заправляя за ухо растрепанные пряди. И Аддамс позволяет это сделать. Ее глаза прикрыты, длинные ресницы чуть подрагивают, а обнаженная грудь тяжело вздымается. Сражённый великолепием этого зрелища, он не может оторвать от нее взгляда.

Проходит несколько мучительно долгих секунд, прежде чем Уэнсдэй начинает медленно двигаться. Он кладет руки на ее бедра, контролируя амплитуду движений. Волны сокрушительного удовольствия захлестывают тело и разум, заставляя Ксавье терять связь с реальностью. Он перемещает правую руку на внутреннюю сторону ее бедра и большим пальцем надавливает на клитор — Уэнсдэй стонет все громче и начинает двигаться быстрее. Он прикрывает глаза, полностью отдаваясь во власть сногсшибательных ощущений.

Они оба распалены до предела.

Требуется совсем немного времени.

Несколько круговых движений его пальца на клиторе, и Уэнсдэй с особенно выразительным стоном выгибается в спине, запрокидывая голову назад. Пульсирующие мышцы сжимают его член внутри нее, и Ксавье чувствует, как возбуждения сосредотачивается в одной точке. Аддамс обессиленно опускается ему на грудь, дрожа всем телом, и он, воспользовавшись ее безвольным состоянием экстаза, быстро перехватывает инициативу.

Резко перевернув ее на спину, Ксавье оказывается сверху, шире раздвигает стройные ноги и одним мощным толчком входит до упора. С губ Уэнсдэй срывается протяжный стон, и она мгновенно обхватывает его бедра своими, прижимаясь настолько близко, насколько это возможно. Он начинает двигаться так быстро, что даже шум воды в душевой не способен заглушить звук интенсивных толчков.

Аддамс снова выгибает спину, пульсация ее мышц усиливается, а ногти безжалостно раздирают его спину до кровавых царапин. Предчувствуя приближение к пику удовольствия, Ксавье почти рычит, погружаясь максимально глубоко и сжимая хрупкое совершенное тело в объятиях. Еще один мощный толчок, и его словно пронзает ударом тока — он едва успевает выйти и тут же кончает с протяжным стоном.

Как только все заканчивается, Уэнсдэй, по обыкновению, высвобождается из объятий и немного отстраняется, прислоняясь спиной к холодному кафелю. Но рука Ксавье все еще покоится на ее колене, и удивительное дело — она не спешит ее сбрасывать. Вопреки ее недавним словам об опасности надежд, он не может не надеяться, что однажды настанет момент, когда последние оплоты ее неприступности рухнут.

Унять неистовое сердцебиение и восстановить сбившееся дыхание удается только спустя добрых пять минут.

Осторожно, словно ступая по минному полю, Ксавье приподнимается и тянется к Аддамс. Она смотрит на него исподлобья тяжелым подозрительным взглядом, но пока не отшатывается. Прежде, чем она успевает передумать, он оставляет легкий поцелуй на взмокшем виске и на всякий случай быстро отстраняется.

К огромному облегчению, негативной реакции не поступает.

Вернее, не поступает совершенно никакой реакции, но в случае с Уэнсдэй — это уже маленькая победа.

Ксавье улыбается.

— Счастливого рождества, Аддамс, — тихо произносит он.

— Не вздумай сказать такое за сегодняшним ужином, — привычно-ядовитым тоном парирует она и, немного подумав, добавляет. — В нашей семье принято говорить иначе. Несчастливого Рождества.

Комментарий к Часть 7

Считаю нужным сообщить, что до завершения осталась одна глава)

И как обычно, с нетерпением жду вашего мнения)

========== Часть 8 ==========

Комментарий к Часть 8

Саундтрек:

Garbage — I’m waiting for you

Пожалуй, впервые в эпиграфе строчка не из песни, а из фильма.

Приятного чтения!

Wait… If you come closer,

I will never let you go.

Остаток утра и большую часть дня они проводят в ее комнате. Ксавье уходит к себе лишь ненадолго, чтобы переодеться и велеть прислуге подать завтрак.

— Может, нам и не стоит прятаться? — спрашивает он, намазывая поджаренный тост тонким слоем масла. — Мне показалось, что твои родители даже рады моему присутствию.

Она неопределённо пожимает плечами. Благосклонность родителей к нему очевидна, и Уэнсдэй ощущает смятение — нельзя сказать, что она ожидала от них иной реакции, но все вокруг словно помешались на дурацкой идее об отношениях. Отец и мать. Пагсли. Вещь. И самое катастрофическое — какая-то часть ее собственного разума.

Словно половина мозга поражена опасным вирусом, с которым категорически не желает бороться иммунная система. И с каждым днем проклятая зараза крепнет и множится, захватывая все новые клетки.

Ксавье продолжает болтать без умолку, рассказывая о своих путешествиях по Европе — о рыбацкой деревушке на Сицилии, о заповеднике Камчия недалеко от Варны, о кладбище Пер-Лашез в Париже… Аддамс очень хотела бы сказать, что едва воспринимает его слова, но это ложь. Ей и вправду немного любопытно слушать, как выглядит могила Модильяни{?}[итальянский художник и скульптор XX века, представитель экспрессионизма]. И немного любопытно наблюдать, как бархатная зелень его глаз вспыхивает ярким огнём.

И это вовсе не смертоносное адское пламя, как у нее самой.

Это мягкий теплый свет, дарующий хрупкое ощущение умиротворения.

Они сидят в противоположных углах небольшого диванчика, обтянутого черной кожей. Уэнсдэй сжимает бледными пальцами чашку с давно остывшим чаем — снова одну на двоих, ведь иначе было бы подозрительно.

В комнате довольно прохладно, старые оконные рамы легко пропускают даже малейший сквозняк. Прошлой ночью выпал снег, устелив бескрайние равнины с редкими иссохшими деревьями неровным грязно-белым полотном. Но ветер не утихает, поминутно обрушивая мощные удары на дребезжащие стекла.

Аддамс вовсе не холодно, аномально низкая температура тела позволяет чувствовать себя комфортно даже в сильные морозы, но Ксавье все равно приносит плед. И укутывает ее ноги, облаченные в тонкие гольфы — настолько аккуратно и бережно, будто он прикасается к статуэтке из муранского стекла. Уэнсдэй бросает на него короткий настороженный взгляд исподлобья, вместе с тем прислушиваясь к собственным ощущениям.

Вопреки обыкновению, вторжение в личные границы совсем не вызывает раздражения. Словно все происходящее абсолютно естественно. Словно Ксавье и вправду самое место в ее доме, на ее диване… В ее мыслях.

Худший ночной кошмар наяву.

— …отец хочет, чтобы после школы я поступил в колледж и получил какую-нибудь серьезную скучную специальность. Но я не стану это делать. Сбегу куда-нибудь в Европу и буду рисовать дни напролет, — он широко улыбается, явно испытывая колоссальный восторг от такой перспективы.

— Это очень изысканный способ умереть от голода, — машинально язвит Уэнсдэй, и Ксавье добродушно смеётся. Распущенные волосы падают ему на лицо, и он отбрасывает их небрежным движением длинных пальцев. К сожалению, она не может отрицать, что этот простой жест получается весьма… привлекательным. Она снова начинает ощущать лёгкое покалывание в животе.

— Ты могла бы поехать со мной, — внезапно став серьёзным, произносит Ксавье.

Она одаривает его привычно-холодным взглядом, но те времена, когда это заставляло его мгновенно умолкнуть, похоже, давно прошли. Мысленно проклиная себя за слабость, Аддамс залпом допивает остатки чая и, отставив опустевшую чашку, пытается подняться с дивана. Но он ловко предотвращает побег, поймав ее руку и переплетая пальцы со своими.

— Нет, правда… — он мягко, но настойчиво тянет Уэнсдэй назад, принуждая снова опуститься на кожаный диванчик. Внимательно смотрит ей в глаза, словно пытаясь заглянуть в самые затаенные глубины темной души и отыскать там ответы на все вопросы. Под его пристальным взглядом Аддамс вдруг чувствует себя непривычно уязвимо. Новое ощущение. Не сказать, что приятное. Она не знает, как реагировать. Воспользовавшись ее минутным замешательством, Ксавье уверенно продолжает. — У меня есть сбережения. Этого хватит на первое время. Мы можем поехать на Сицилию или в Румынию или куда захочешь… Можем объездить весь мир. Стать по-настоящему свободными.

— Я предпочитаю решать проблемы, а не сбегать от них.

Но эта мысль вовсе не кажется бредовой.

В детстве дядя Фестер много и увлеченно рассказывал ей о своих путешествиях — о попытках отыскать затерянные храмы южного Шаолиня, о загадочных пирамидах на полуострове Юкатан, о таинственной долине Хэйчжу в Китае… О пиратских кладах и затонувших кораблях. Эти истории заменяли ей сказки на ночь, и очень часто, засыпая в обнимку с куклой без головы, Уэнсдэй представляла себе бесконечно далекие страны и неизведанные заброшенные города. Пожалуй, там она могла бы писать. Писать по-настоящему, не отвлекаясь на шкодливого Пагсли и чрезмерно увлеченных друг другом родителей.

Ксавье продолжает неотрывно смотреть на нее, и в его зеленых глазах настолько отчетливо сквозит отчаянная надежда, словно от ее ответа зависит его жизнь. После всего, что она сделала, он все еще хочет быть рядом. Держит ее за руку и строит совместные планы на дальнейшую жизнь. Уэнсдэй не в силах понять столь убийственной тяги к мазохизму. Наверное, именно это люди называют громким и глупым словом «любовь». Наверное, именно это талантливые поэты и писатели прошлого восхваляли в своих бессмертных произведениях.

Она не уверена, что чувствует то же самое. Не уверена, что ее эмоционального диапазона вообще хватит на такое.

Не уверена, но…

Возможно, стоит попробовать?

Похоже, странному вирусу все-таки удалось поразить оставшуюся часть мозга.

— Я могу сделать тебе больно, — предупреждает Уэнсдэй, нахмурив брови в невероятном усилии облечь лихорадочный поток мыслей в слова.

— После первого секса ты посадила меня за решетку, — с беззлобной иронией напоминает Ксавье. — Вряд ли тебе удастся это переплюнуть.

— Ты плохо меня знаешь, раз утверждаешь такое.

— Я уже говорил это и повторю снова. Я готов рискнуть.

Свободной рукой он тянется к ее лицу, проводя по мертвенно-бледной щеке и задевая пальцем уголок губ. Она не отстраняется. Кожа мгновенно вспыхивает под его прикосновениями. Но вместе с уже привычным ноющим спазмом внизу живота она ощущает странное тепло, разливающееся по всему телу и сосредоточившееся где-то в глубине грудной клетки.

Accidenti.{?}[Черт (итал.)]

Это похоже на капкан, из которого не выбраться. Или на бескрайний Тихий океан, в котором на многие километры — ни единого клочка спасительной земли.

Что поделать. Если не хочешь тонуть, придется научиться плавать.

Пожалуй, начать стоить прямо сейчас.

— Никакой свадьбы после школы. И вообще никогда. Даже если мои родители начнут пытать тебя каленым железом, — безапелляционно припечатывает Уэнсдэй, смерив его высокомерно-холодным взглядом.

— Хорошо, хорошо… Обещаю, — отпустив ее ладонь, Ксавье поднимает руки перед собой в примирительном жесте, и Аддамс немного смягчается. Совсем немного.

— И мы не будем ходить на свидания и постоянно держаться за руки, как это свойственно всем глупым парочкам.

— Значит, мы все-таки можем называться парой? — разумеется, из всей длинной фразы он вычленил только это. Уэнсдэй машинально закатывает глаза, но скорее изображает раздражение, нежели испытывает его на самом деле.

— Ты правда заставишь меня сказать это вслух?

— Именно.

У Аддамс возникает стойкое ощущение дежавю.

Когда-то у них уже был подобный диалог — тогда она была вынуждена пригласить его на бал, чтобы сохранить расследование в тайне. Теперь все иначе. Теперь она делает это добровольно. Уэнсдэй невольно задается вопросом, как бы она поступила, если бы вдруг появилась возможность изменить прошлое. И приходит к неутешительному выводу, что предпочла бы оставить все как есть.

— Да, мы можем называться парой. Наслаждайся, — она слишком раздосадована, чтобы сказать об этом без ядовитого сарказма.

Вот только яд не действует.

Широкая сияющая улыбка озаряет лицо Ксавье, и он самым наглым образом нарушает все возможные личные границы, притягивая ее к себе. Уэнсдэй недовольно возится в кольце его рук, пытаясь освободиться. Но, откровенно говоря, она не особо старается.

Проклятое тепло в грудной клетке не утихает, заставляя ее смириться с неизбежностью, ужасной и прекрасной одновременно.

— Несчастливого Рождества, Аддамс, — шепчет Ксавье, уткнувшись носом в ее макушку.

— Несчастливого Рождества, — тихо повторяет Уэнсдэй, прежде чем поднять голову и потянуться к его губам.

the end?