Не учите меня жить!

47

Словно тяжелая глыба свалилась с моих плеч, и я испустила долгий, блаженный вздох облегчения: именно этой минуты я ждала целых три недели.

— Так, а что он сказал? — возбужденно спросила я.

— Что перезвонит через час, а если снова тебя не застанет, то будет звонить каждый час, пока ты не вернешься.

Счастье захлестнуло меня теплой волной. Значит, он не бросил меня, и я ни в чем не провинилась, и никакая Менди не заняла моего места в его сердце.

Тут меня пронзила ужасная мысль.

— Что ты ему сказала?

— Я сказала, что тебя нет.

— И что я пошла на свидание?

— Да.

— Отлично! Пусть поволнуется. Во сколько он должен перезвонить?

Карен выпрямилась и пристально посмотрела на меня.

— А тебе-то что? — спросила она. — Ты ведь не собираешься с ним разговаривать?

— Вообще-то собираюсь, — кротко возразила я, переминаясь с ноги на ногу.

Дэниэл покачал головой, всем своим видом говоря: «Когда же она поумнеет?» — и поджал губы. Подумаешь, чистоплюй! Что он знает о муках нерастраченной или растраченной наполовину любви?

— У тебя совсем нет гордости? — осторожно спросила Карен.

— Совсем, — рассеянно пробормотала я, занятая мыслями, какой тон взять для объяснения с Гасом — дружеский, сердитый, суровый?

— Ладно, пропадаешь — пропадай, — буркнула Карен и повернулась ко мне спиной. — Он должен перезвонить минут через двадцать.

Я ушла к себе. От восторга мне хотелось прыгать до потолка. Двадцать минут, целых двадцать минут — как же их вытерпеть?

Но нет, надо сохранять спокойствие и хладнокровие. Нельзя, чтобы он понял, как я взбудоражена. Я заставила себя дышать медленно и глубоко.

Но губы помимо воли расплывались в улыбке: без пяти десять я буду говорить с Гасом — с Гасом, которого считала навсегда пропавшим! Время ползло страшно медленно.

Когда электронный экран будильника показал 9.55, я приготовилась к старту и стала ждать сигнала.

Я ждала, ждала, ждала…

Гас не звонил.

Конечно, не звонил.

Как я могла хоть на секунду поверить, что он позвонит?

Чтобы не расплакаться, я принялась утешать себя сразу всеми обычными способами.

Во-первых, мои часы могут спешить. Во-вторых, для Раса что пять минут, что час — все едино; скорее всего, сейчас он сидит где-нибудь в пабе, и даже если там есть телефон, то он, должно быть, не работает, а если и работает, то его могла оккупировать какая-нибудь девица из Голуэя, которая уже час передает приветы многочисленной родне в Ирландии.

После одиннадцати я признала свое поражение и легла спать.

«Паршивец, — сердито думала я, — ему дали шанс, а он его профукал. Когда позвонит, я с ним говорить не стану. А если и подойду, то только затем, чтобы сказать, что я с ним не разговариваю».

Через некоторое время в дверь позвонили. Я в ужасе села в постели. Только не это! Он уже здесь, на подступах, а я смыла с лица всю косметику! Господи, ужас какой! Я вскочила с кровати и услышала, как Карен или Дэниэл нажимают кнопку домофона.

— Задержи его, — шепнула я Карен, высовываясь из комнаты в коридор. — Я буду готова через пять минут.

— Кого задержать? — спросила она.

— Гаса, разумеется.

— Гаса? А он где?

— Поднимается по лестнице — ты же только что впустила его.

— Я его не впускала.

— Да нет же, — настаивала я. — Впустила, только что.

Карен вела себя очень странно, но на пьяную похожа не была.

— Не впускала я его, — повторила она, заглядывая мне в лицо. — Люси, с тобой все в порядке?

— Со мной-то да, — сказала я, — а вот гы внушаешь мне беспокойство. Кого ты сейчас впустила в подъезд, если не Гаса?

— Разносчика пиццы.

— Какой еще пиццы?

— Мы с Дэниэлом заказали пиццу на дом, и рассыльный уже здесь.

— Где это — здесь?

— За дверью, — сказала она, открывая входную дверь настежь. Там стоял человек в красной клеенчатой робе и фирменном шлеме, с картонной коробкой в руках.

— Дэниэл, — крикнула Карен, — накрывай на стол!

— Понятно, — прошипела я, залезая обратно под одеяло.

Несколько часов спустя, когда все уже улеглись и погасили свет, зазвонил телефон. Я тотчас же проснулась — даже во сне мои нервы были напряжены до предела: я не переставала ждать звонка от Гаса. Спотыкаясь, побежала в прихожую к телефону: я знала, что это Гас, больше никому не вздумалось бы звонить в такое время, но была слишком сонной, чтобы радоваться.

Судя по голосу, он был пьян.

— Люси, можно я приеду? — первым делом спросил он.

— Нет, нельзя, — ответила я. — А «здравствуйте» где?

— Но, Люси, я должен тебя увидеть! — страстно воскликнул он.

— А я должна выспаться.

— Люси, Люси, где твой огонь, твоя страсть? Придумала тоже — спать! Спать можно когда угодно. Но не каждый же день нам удается побыть вместе!

Это я знала слишком хорошо.

— Люси, прошу тебя, — продолжал он. — Ты что, сердишься на меня, что ли?

— Да, сержусь, — спокойно сказала я, стараясь не казаться слишком сердитой, чтобы не спугнуть его.

— Но, Люси, послушай, пожалуйста, у меня была уважительная причина, — уверял он.

— Что ж, послушаем.

— Собака съела мою домашнюю работу, будильник не прозвонил, у велосипеда прокололась шина.

Я не нашла в его словах ничего смешного.

— Ох ты, ох ты, — протянул он. — Смотрите, какие мы серьезные, небось опять на меня злишься? Серьезно, Люси, причина была уважительная.

— Так расскажи, будь добр.

— Не по телефону. Лучше я приеду к тебе.

— Ко мне ты не приедешь, пока я не услышу, что у тебя случилось, — отрезала я.

— Ты ужасная женщина, Люси Салливан, — печально возопил он. — Ужасная! Жестокая!

— Так что у тебя там? — осведомилась я.

— Лучше, если я предстану перед тобой во всех трех измерениях сразу и все объясню. Бестелесные голоса сильно проигрывают перед живым общением, — гнул он свою линию. — Люси, ты же знаешь, как я ненавижу телефон.

Да, это я хорошо знала.

— Тогда приезжай завтра. Сейчас уже слишком поздно.

— Поздно! Люси Салливан, когда время значило хоть что-нибудь для нас с тобой? Ты, как я, — свободный дух, не связанный временем. Что с тобой стряслось?

Он секунду помолчал, а потом сдавленным от ужаса голосом произнес:

— Боже мой, Люси… может, ты еще и часы себе купила?

Я рассмеялась. Вот поросенок! Как же мне его напугать, если он меня смешит?

— Приезжай завтра утром, Гас, — распорядилась я, стараясь говорить серьезно. — Тогда и поговорим.

— Жить надо настоящим, — радостно возразил мне он.

— Нет, Гас. Завтра.

— Кто знает, Люси, что несет нам завтрашний день? Завтра все будет иначе, и кто знает, где окажемся мы?

Сказал ли он это просто так или с затаенным смыслом, но я почуяла в его словах угрозу: завтра он может не позвонить мне, я могу никогда больше о нем не услышать, а сейчас, в эту самую минуту, он хочет меня видеть. Он мой, и мне придется вспомнить, что дареному коню в зубы не смотрят, а железо куют, пока горячо, и постичь разницу между синицей в руках и журавлем в небе.

«Ты действительно хочешь иметь с ним дело на таких условиях?» — прозвенел голосок у меня в голове.

«Да». — обреченно признала я.

«Но разве у тебя совсем нет гордости?»

«Нет, нет! Сколько раз можно повторять?!»

— Ладно, Гас, — вздохнула я вслух, делая вид, что сдаюсь на уговоры с большой неохотой. — Приезжай.

— Уже еду, — ответил он.

Это могло значить, что у меня в запасе от пятнадцати минут до четырех месяцев, и надо срочно решить, краситься ли заново или оставаться как есть.

Я знала, как опасно искушать судьбу: если я накрашусь, он точно не приедет. А если не накрашусь, то приедет, но будет настолько шокирован моим внешним видом, что тут же уйдет.

— Что происходит? — прошептал голос у меня над ухом. То была Карен. — Это был Гас?

— Прости, что разбудила, — кивнула я.

— Ты ему сказала, чтобы убирался на хрен?

— Ммм… нет, понимаешь, я ведь еще не все знаю. Он… в общем, он едет сюда, чтобы рассказать, что с ним было.

— Сейчас?! В полтретьего ночи?!

— Жить надо настоящим, — слабо возразила я.

— Проще говоря, он был на вечеринке, ночевать ни к кому не напросился, и ему приспичило трахнуться. Отлично, Люси, ты знаешь себе цену!

— Ты неправильно все понимаешь… — начала я. В животе у меня противно заныло.

— Доброй ночи, Люси, — не слушая меня, вздохнула Карен. — Я пошла спать. — И хвастливо добавила: — С Дэниэлом.

Я понимала, что через пять минут Дэниэл будет в курсе последних событий, потому что Карен рассказывала ему обо мне буквально все, — во всяком случае, все самое тайное и неприглядное. Никакой личной жизни у меня не осталось, и я ненавидела его за то, что он столько знает обо мне да еще имеет наглость меня судить.

Он постоянно торчал у нас в квартире, и у меня уже возникало ощущение, будто мы вместе живем. Почему бы им обоим не отправиться домой к нему и не оставить меня в покое?

«Хоть бы они разругались», — злобно подумала я.

В конце концов я решила обмануть судьбу. Мне надоело уступать. Поэтому я слегка накрасилась, но одеваться не стала.

Не прошло и десяти минут, как в тишине нашей уснувшей квартиры раздалась трель звонка, способная разбудить и мертвого. Затем на несколько секунд воцарился покой, и звонок зазвонил снова, еще громче, и не умолкал, казалось, часа полтора. Приехал Гас.

Я отперла входную дверь и принялась ждать, но он все не шел. Потом снизу гулко донеслись голоса, и, наконец, спотыкаясь на каждой ступеньке, во всей своей красе появился мой милый — невероятно привлекательный, слегка растрепанный и пьяный.

Я пропала — пропала окончательно и безнадежно. Только увидев его, я поняла, как страшно соскучилась.

— Боже мой, Люси, — проворчал он, протискиваясь мимо меня в квартиру, — у этого вашего соседа отвратительный характер. А ошибиться может всякий.

— Гас, что ты натворил? — спросила я.

— Позвонил не в ту дверь, — обиженно буркнул он, направляясь прямо ко мне в спальню.

Эй, эй, минуточку! Не слишком ли он торопится? Нельзя же вот так, за здорово живешь, после трехнедельного отсутствия впорхнуть в дом, рассчитывая тут же забраться в постель?

Но он, очевидно, думал, что можно, потому что уже сидел на кровати и снимал башмаки.

— Гас, — вкрадчиво сказала я, готовясь начать проповедь (ну, все, что положено говорить в таких случаях: как ты смеешь так со мной обращаться, что ты о себе возомнил, за кого ты меня принимаешь, я слишком себя уважаю (вранье), я этого так не оставлю (опять вранье), и так далее, и так далее).

— А я ему говорю, Люси: «Я всего лишь разбудил вас, а вы орете, будто я в Польшу вторгся». Так и сказал, ха-ха, я знал, что это заставит его призадуматься. Он ведь немец?

— Извини, нет. Он из Австрии. »

— А, это одно и то же. Все они здоровенные, белобрысые и все время едят сосиски.

Затем взгляд его блуждающих, воспаленных глаз остановился на мне, словно он увидел меня впервые с тех пор, как ввалился.

— Люси! Милая моя Люси, какая же ты красивая!

Он вскочил, подбежал ко мне, и его запах разбудил во мне такое томление, такую страсть, что я сама удивилась.

— Ммммм, Люси, я так скучал по тебе!

Он потерся носом о мою шею, запустил руку под пижамную куртку, и прикосновение его руки к моей обнаженной коже заставило меня содрогнуться от желания, мирно дремавшего все эти три недели, но я колоссальным усилием воли совладала с собой и отпрянула.

— Люси, детка, — бормотал он, возобновляя свои поползновения, — мы никогда больше не должны расставаться.

Крепко обняв меня за талию одной рукой, другой он начал проворно расстегивать пуговицы моей пижамной куртки. Я сопротивлялась, пытаясь запахнуться, но уже только для очистки совести.

Я ничего не могла с собой поделать: он был слишком сексуальный. Красивый, опасный, бесчестный. И пахло от него так замечательно: Гасом.

— Гас! — возмутилась я, когда он попытался снять с меня пижаму. — Ты не звонил мне три неде…

— Знаю, Люси, прости меня, Люси, — не оставляя попыток раздеть меня, зачастил он, — но, поверь, я ни минуты не хотел, чтобы так вышло. Боже, как ты прекрасна!

— Между прочим, я имею право на объяснение, — сказала я, упираясь изо всех сил, потому что он уже тащил меня в постель.

— Конечно, Люси, конечно, имеешь, — торопливо соглашался он, одновременно пытаясь завалить меня на кровать, — но, может, до утра объяснение подождет?

— Гас, ты даешь мне честное слово, что оправдание у тебя есть и что утром я его услышу?

— Да, — выпалил он, проникновенно глядя мне в глаза и в то же время пытаясь стянуть с меня пижамные штаны. — Утром можешь сказать мне все, что обо мне думаешь. Можешь даже довести меня до слез.

И мы легли.

Я помнила слова Карен, но согласиться с нею не могла. У меня не было ощущения, что меня используют. Мне хотелось, чтобы Гас хотел меня. Это доказывало, что он еще неравнодушен ко мне, что он меня не забыл, что хоть он и шатался три недели невесть где, моей вины в том нет.

Воспитательную акцию я решила отложить до утра, так что без дальнейших колебаний дала волю своим желаниям, и мы с Гасом занялись тем, чего он так добивался. Правда, я успела забыть его манеру кончать, едва начав, так что наша близость завершилась в рекордные сроки. Как и прежде, Гасу хватило пары минут, что высвобождало массу времени для объяснений, но он предпочел уснуть немедленно. А потом, хоть и не сразу, заснула и я.