Не верь мне

Глава 1.

Глава 1.

Дом встречал меня недовольным сопением ребёнка. Ещё не успела переступить порог, как взгляд сам собой наткнулся на хмурые бровки и надутые губки.

– Крош? – настороженно интересуюсь я, предчувствуя, как мечты о сне после ночной смены разбиваются о суровую реальность матери-одиночки.

Сын недовольно топает ногой и продолжает выпячивать свои и без того пухлые губы.

– Что-то случилось? – прощупываю почву, прекрасно зная, что никто мне ничего так быстро не пояснит.

Часы показывали начало восьмого. Для воскресного утра это было непростительно рано, но у Крошика было своё мнение на сей счёт. Он рассматривает меня своими зелёными глазами, так сильно похожими на мои, а я не торопясь снимаю с себя сапоги и верхнюю одежду, давая ему возможность окончательно оформить свою обиду. А то, что деть обижен, практически написано у него на лбу. Вот бы ещё узнать, чем непутёвая мать успела провиниться за время своего отсутствия.

Сил не было откровенно ни на что, хотелось в душ и спать. А если бы не моя природная чистоплотность, я бы с превеликим удовольствием и душ миновала.

Подхватив пакеты с продуктами, увлекаю сына за собой на кухню.

Крош с самым серьёзным видом сидит за кухонным столом и крутит в руках упаковку с творожками, пока я раскидываю покупки по полкам холодильника.

На тесной кухне пахнет пирожками – вчерашний презент внукам от моей матушки, уверенной в том, что те, брошенные непутёвой матерью на произвол, растут подобно сорнякам. Отсюда и её желание в каждый свой визит подчеркнуть мою нерадивость как матери, хозяйки и жены. Впрочем, последнее давно уже было неактуально. 

– Как ваш вечер прошёл? – вновь пытаюсь достучаться до сына, который всё так же игнорирует вопросы, излишне пристально рассматривая «Растишку».

Устало вздыхаю. Ну вот почему всё так? Не ребёнок, а самый настоящий партизан, неужели небесам не было угодно приложить к нему хоть какую-нибудь инструкцию по применению?

– Ты кушал вчера бабушкины пирожки?

Молчит.

– А Анюта тебя не обижала?

И тут деть резко вскидывает на меня свои огромные глазёнки. О как. Кажется, угадала, может быть, всё банально, и дети просто поругались?

– Крошик… – очень жалостливо зову я сына, под стать ему надувая губы, а про себя прошу, чтобы он смилостивился надо мной. – Что там Анька наша натворила?

Он отодвигает творожок в сторону, видимо, уже готовый выплеснуть своё негодование. Подхожу и сажусь перед ним на корточки, кладя свои ладони на острые детские коленки.

– Она тебя чем-то обидела?

Вместо ответа ребёнок сначала кусает свои губёшки, а потом…. А потом плотину прорывает, и он на одном дыхании выпаливает:

– Аня вчера бабушке сказала, что её папа приезжает. А почему тогда мой папа ко мне не едет?

Разговор был долгий и тяжёлый. Само то для раннего утра после бессонной ночи. Знала же, что рано или поздно сын начнёт задавать вопросы о своём отце. Знала и всё равно не была к этому готова.

Нет, это был не первый наш разговор по душам. В свои пять лет ребёнок уже давно и прекрасно всё понимал. Он ходил в садик, гулял на улице, встречался с родственниками, слушал старшую сестру. Крош отлично представлял, что бывают семьи полные, а бывают неполные. Что у кого-то есть только мама, а у кого-то только папа, а у некоторых счастливчиков бывает полный боекомплект. А то, гляди, и больше. Вон у Лены Самойловой из его группы папы менялись ровно через каждые семь месяцев. Почему семь? Не знаю, но мы как-то с приятельницей из садика ради интереса даже подсчитали.

Семьи бывали разные. Он знал. Давно смирившись, что у нас этого самого папы нет и живём мы втроём – мама Оля (это я), Крош (он) и Аня (сестра). Пару раз в неделю, когда мама Оля сбегала на работу, с ними по вечерам сидела бабушка Рита. И всех это прекрасно устраивало, ну, за исключением бабы Риты, но это была отдельная история.

Ребёнок даже прекрасно осознавал, что у старшей сестры всё-таки есть свой папа, к которому она иногда уезжала на каникулы в другой город, общалась по телефону и получала подарки по праздникам. Крош знал, переживал, но не показывал.

К тому же, мы с Аней всеми силами пытались сделать так, чтобы он не чувствовал себя обделённым. Дочь никогда не хвасталась перед братом новыми вещами или игрушками, с самого детства понимая, что мелкого это может задеть. Они вообще у меня оба были на редкость понятливыми. 

Так вот, до вчерашнего вечера загадочный Анин папа оставался для Кроша существом мифическим и живущим «Гдетотам». И, возможно, продолжал бы оставаться им и дальше, если бы моя двенадцатилетняя дочь не решила поделиться с моей матушкой известием о том, что к нам едет Ревизор… тьфу ты. Ну, не Ревизор. Вообще-то, бывшего мужа звали Сергеем, но последние шесть лет я старалась об этом не вспоминать.

Крош услышал. Понял. Задумался. Накрутил себя за ночь, сделав к утру определённые выводы. Вполне правильные выводы. По крайней мере, моя совесть подсказывала мне, что ребёнок имеет полное право обижаться на судьбу за то, что у него всё не так. Ладно, не на судьбу, на меня. Но ведь прошлого не изменить? Не изменить. Поэтому и нам всем надо было с этим как-то жить. Собственно, чем мы упорно и занимались последние пять лет.

Глава 2.

Глава 2.

Поспать мне дали всего ничего. Стоило голове коснуться подушки, как я уже почувствовала, что заскучавший Крош крадётся ко мне, приминая постель рядом. Вот несколько лет назад было хорошо, можно было обхватить его рукой, прижимая к своему боку, ребь сначала сопротивлялся и смеялся, а потом как-то незаметно для себя засыпал, уткнувшись носом мне в подмышку. Было забавно, но сейчас такое не прокатывало. Если он скучал, то скучал по полной.

Часы подло врали, показывая полдень.

Продрав глаза, я вопросительно глянула на сына, а тот, словно поняв, что я хочу ему сказать, закивал головой, мол, мать, вставай, мы тебе и так три часа поспать дали. Ну прелесть же, а не ребёнок.

– Как дела? – хриплым ото сна голосом спросила я Крошика.

– Гулять хочу, – требовательно заявил он.

– А что, Аня не пускает? – стараясь игнорировать укол совести относительно старшей дочери – моей главной опоры в этом мире.

– В парк хочу, – в излюбленной манере выпятил он свои губёшки. Крошик не то чтобы был капризным, но, безусловно, умел добиваться своего.

Голова была чугунной, и меньше всего хотелось идти хоть куда-нибудь. Но с другой стороны, сегодня было воскресенье, и не понятно, когда в следующий раз нам удастся провести время вместе. Я редко не работала по выходным. А в будние дни у нас были школа, садик и куча других дел.

– Дай мне полчаса, кофе выпить, – прошу у сына, на что тот милостиво кивает головой.

Ненавижу вкус кофе, но проснуться без него никак не получается. Альтернативы методично подбирались годами – настойка женьшеня, шипучки с витамином С, энергетики, холодный душ, даже курить по утрам пыталась – всё мимо. Мозг требовал порцию кофеина, в то время как вкусовые рецепторы дико меня за это ненавидели. И было в этом что-то символичное, словно отражающее суть моего существования.

Анютка нашлась в своей комнате, что-то усердно набирающая в своём телефоне.

Я плюхнулась рядом с ней на собранный диван, в очередной раз поражаясь тому, насколько у меня собранная дочь. В её комнате царил безупречный порядок, в отличие от того хаоса, что вечно творился в комнате мелкого. Моя же спальня зависла где-то между, вроде как и свалкой не обзовёшь, но и претензий можно было предъявить сколько угодно. Это тоже было частью меня: постоянно мечтать о чём-то большем, например об идеальном порядке вокруг, но не находить в себе сил заняться этим вопросом.

А вот Аня могла, и не только могла, но и успешно практиковала. Я такой в двенадцать не была, да что там говорить, я и в тридцать один такой не была.

– Пошли с нами в парк? – предлагаю, усилием воли сдерживая рвущийся наружу зевок.

Дочь отрывает глаза от экрана телефона, смотря на меня снисходительным взглядом… исподлобья. В этот момент она очень похожа на своего отца, он тоже на меня так поглядывал, когда я предлагала какие-то глупости. Она вообще на него очень похожа внешностью, привычками, манерами.

– И что мне там делать? – вполне по-взрослому интересуется она. – Смотреть, как Крош бегает за белками?

Разница с тем, какой она была с утра, и сейчас - кардинальна. Ещё несколько часов назад у меня была маленькая и переживающая дочка, не только пытающаяся меня поддержать, но и сама льнущая ко мне. Сейчас же передо мной сидит уже… если не взрослый, то вполне циничный человечек.

– Нет, смотреть за тем, как я ловлю Кроша, пытающегося поймать белку, которая, вполне вероятно, будет в этот самый момент стараться цапнуть кого-нибудь другого.

Аня фыркает, и опять же, совсем не по-детски.

– Какое заманчивое предложение.

– А потом мы захомячим шаурму.

– Мясо…

– Помню. Тебе веганскую купим. И я обязательно всё перепутаю, и Крош будет страдать, где его мясо, а ты плеваться на меня и смотреть именно вот таким вот возмущённым взглядом.

Дочь наконец-то растаяла и засмеялась. А я почти выдохнула с облегчением, потому что с каждым разом становилось всё сложнее и сложнее выводить её на контакт.  

Осень в этом году выдалась ранняя, и в воздухе уже во всю витало ощущение приближающейся зимы. Но в парке всё равно было хорошо. Мы с Аней не спеша брели по дорожке, в то время как мелкий носился вокруг нас, изображая из себя великого охотника на белок.

Сначала неловко молчали, не зная, что можно сказать друг другу. И я опять чувствовала себя виноватой за то, что моей девочке приходится так рано взрослеть.

– Мам, ты злишься на меня? – вдруг осторожно интересуется объект моих переживаний.

Непонимающе смотрю на неё.

– Из-за чего?

– Из-за папы.

– Нет, просто в следующий раз говори сначала мне, а потом… бабушке.

– Я не об этом, – качает она головой. – Из-за его приезда.

Поправляю перчатки на своих руках, по возможности оттягивая время. Аня редко говорит со мной об отце, видимо, чувствуя где-то на уровне интуиции, как меня до сих пор потряхивает от одних только мыслей о нём. Но я каждый раз сдерживаюсь, ну или, по крайней мере, пытаюсь. Он её отец, и он её любит, это я знала точно. Как и она его. У меня не было никакого права примешивать свои обиды в их отношения.

Глава 3.

Глава 3.

В понедельник мы проспали всё на свете. Суматошно носились втроём по квартире, не понимая, за что хвататься в первую очередь. Я одевала сонного и недовольного Кроша, пока Анька страдала на тему, что ей вообще лучше в школу не идти, чем выслушивать претензии со стороны учителей.

В итоге дочь первая убежала в школу, обречённо чмокнув меня в щёку, а я погнала сопротивляющегося мелкого в детский сад, точно так же выслушивать претензии со стороны… воспитателей. Как всегда, пришлось притвориться дурочкой и торжественно обещать, что подобного впредь не повторится. И всё было бы ничего, если бы Крошик в этот момент не пробурчал себе под нос что-то сильно напоминающее: «Ага, щаааааз». Из-за чего я быстренько откланялась и удалилась под строгие взгляды нянечки.

Вернувшись домой, с головой ушла в домашние дела, стараясь не думать ни о чём. У меня это почти получилось, если не считать зудящей мысли о том, что, возможно, Измайлов уже где-то в городе. Что само по себе действовало на меня угнетающе.

Уборка заняла больше обычного времени. Неожиданно для меня обычная влажная уборка переросла в мытьё окон и разбор всех завалов в комнате Кроша. Момент, когда я поймала себя на том, что лезу снимать шторы, стал критическим. Как если бы я готовилась… к приходу Ревизора. Что было в принципе мало осуществимо. И совсем не из-за моего упрямства, хотя из-за него, скорее всего, тоже. Просто... Просто в памяти всё ещё хранился его взгляд, полный ненависти и разочарования, после которого было ясно: «Не простит». Иногда мне казалось, что он со мной даже развод до сих пор не оформил только потому, что для этого пришлось бы хоть как-то со мной контактировать. А этого уже я не могла простить.

Короче, всё было сложно. Или я всё драматизировала, пытаясь найти какие-то подводные камни в нашей с ним истории, а для него всё было предельно ясно и не имело никакого значения, женаты мы или нет.

На этом месте следовало бы поднять другой вопрос. Отчего я сама за все эти годы не попыталась развестись с ним? Но достойных и адекватных ответов у меня не было, поэтому и вопросы я такие не задавала.

В обед позвонила матушка со своим традиционным вопросом:

– Ты сегодня работаешь?

– Понедельник же, – попыталась я сдержать своё раздражение. Моя работа была одним из наших камней преткновения.

– Оля! – возмутилась родительница. – Если бы я понимала твой ненормальный график, я бы не спрашивала.

«А не понимаешь, потому что не хочешь», – устало подумала я, но спорить не стала. Как бы мама не была против моей работы, с детьми она мне помогала как никто другой. Правда, с ворчанием и скрипом, но… это было скорее делом привычки и дурацкой манерой так проявлять своё беспокойство.

– Работаю, но не в ночь. У нас сегодня планёрка после выходных. А завтра уже смена.

– Как же мне не нравятся эти твои смены…

– А что поделаешь? – глупо развожу я руками, понимая, что никто моего жеста не увидит. – Где мне ещё такие деньги платить будут?

– У кого-то для этого муж есть.

– Бывший муж, мама, бывший.

В трубке слышится обречённый вздох, и, если честно, очень хочется его скопировать. Мы были похожи в своём упрямстве, но никто из нас не желал признаваться в этом.

– Сергей каждый месяц высылает тебе деньги на Анечку, – категорично замечает она.

– Вот и будет Анечке сюрприз на восемнадцать лет, когда получит все деньги разом. А своих детей я в состоянии содержать сама!

Этот разговор уже не раз звучал между нами, и даже не два, и не десять. Мама считала истинной глупостью моё нежелание жить на деньги Измайлова. Впрочем, я тоже, но ничего не могла поделать с собой. Только первый год после рождения Кроша я позволяла себе запускать руку в чужие деньги, и то только потому, что у меня было двое маленьких детей, которым было не объяснить, что их мать принципиальная дура. Правда, всё что взяла, я со временем вернула, всё до единой копейки. Так что дочь на счету ждала впечатляющая сумма. И если захочет, она сможет очень многое позволить себе после наступления совершеннолетия, но она об этом пока не знала. Об этом никто не знал, кроме меня и мамы.

– Ты знаешь, что он в город возвращается? – неожиданно меняет она тему, и я понимаю истинную причину звонка.

Сдерживая рвущееся наружу возмущение, я как можно более безразлично замечаю:

– Знаю. Только мне-то что с этого?

– Как это что?! – поражается Маргарита Александровна. – А Крош?

Телефон чуть не выпадает у меня из рук, лишь непонятное судорожное движение пальцев позволяет сохранить в целости любимый девайс.

– А причём тут он? – металлическим голосом чеканю я.

– Тебе не кажется…

– Не кажется, – грубо прерываю я маму, не давая ей продолжить мысль. – Крош – только мой сын и точка. И решила так не я.

* * *

Я тщетно пыталась понять, когда всё изменилось, но так и не смогла найти ту самую точку, с которой начался отсчёт нашего конца.

Просто однажды он не вернулся ко мне на кухню после того, как уложил дочь спать. А я… в следующий раз не стала ждать его к ужину. Включилось наше глупое соревнование кто кого. Не так глобально, как в юности, но ведь это не означало, что больно не было.

Глава 4.

Глава 4.

Меня словно пришибло всеми этими разговорами и воспоминаниями, а ещё давящим чувством ожидания, хотя, казалось бы, мне-то чего было ждать в этой ситуации?! Он же не ко мне ехал. К дочери, родителям, прежней жизни, да к чему угодно, но только не ко мне. Но я всё равно нервничала, иррационально и глупо.

Поэтому на работу я собиралась суматошно и долго, будучи не в состоянии взять себя в руки. А потом в один момент разозлившись на все свои метания, резко натянула куртку и ботинки и с психом выскочила на улицу.

Шёл мелкий снег, первый в этом году. Крош, скорее всего, обрадуется, будет строить глобальные планы о том, как в скором времени слепит снеговика. Мысли о ребёнке немного успокоили, придав хоть какую-то уверенность в своих действиях. И какие бы последствия ни были у моих решений, они принесли главное – у меня были Аня и Крош, а всё остальное… А обо всём остальном я не буду думать сегодня и, под стать Скарлетт, оставлю это на завтра. Или же ещё дальше. В душе болезненно царапнуло чувство вины, но с ним я тоже научилась жить.

В кармане завибрировал телефон, и сердце очень наивно сжалось, видимо - вопреки всем моим решениям - ожидая чего-то. Глупое. Кому мы с тобой нужны? И это бесило, неимоверно. Стоило услышать одно лишь замечание о том, что Измайлов едет к нам, как я уже вся превратилась в оголённый нерв, состоящий из бредовых надежд и трепыханий. Ну дура же. И дело тут было не в чувствах или их остатках, всё вытравлено и сожжено давным-давно, а то, что осталось на месте моей души, очень сильно напоминало дыру, которую надо было чем-то наполнять. Вот и заполнилось чем попало – злостью, обидой, виной, стыдом… СТОП. Хватит. Прекращай думать об этом. И вообще, у тебя телефон звонит.

Никита был моим руководителем. Не прямым, и даже не косвенным. Он просто был… совладельцем сети заведений, в которой я трудилась. Но в последнее время он активно вмешивался в дела нашего клуба, и что-то мне подсказывало, что моя скромная персона имела в этом деле… не последнее значение.

– Привет! – выдала я максимально жизнерадостно.

– Привет, – отвечает мне Никита, и я чувствую, что он… улыбается. Это не было неожиданностью, мы вроде как приятельствовали, по крайней мере, кто-то из нас предпринимал все усилия, чтобы это было так.

– Решил заглянуть сегодня к вам на планёрку, поэтому звоню с предложением: как ты смотришь на то, чтобы я тебя подвёз? – беззаботно-позитивно предлагает мне Киреев.

Я киваю головой, словно соглашаясь с ним, и сумбурно убеждаю себя в том, что на сегодняшний день это то, что мне надо. Можно даже флирт не брать в расчёт, который в последнее время проскальзывал между нами. Просто лёгкое общение, не обременённое никакими лишними думами или заморочками, потому что если не с ним, то с кем? Мама, братья, снохи, дети… я уже прям чувствую то выматывающее ожидание, которое очень скоро повиснет между нами. И подруги мне тут тоже не способны помочь, потому что не рассказать о приезде бывшего мужа (подробности о том, что это лишь фигура речи, мы опускаем) считалось преступлением.

Короче, у меня есть целый миллион причин сказать «да». В том числе и из-за того, что Никита мне нравился, чисто по-человечески, но упрямый язык несёт совсем другое:

– Никит, а я уже вышла. Прогуляться хочу, сегодня весь день с домашними делами воевала, теперь воздухом дышу…

 …и думы думаю, дурацкие и никому не нужные.

– Понял, – ничуть не обидевшись, усмехается он. – Тогда как насчёт того, чтобы после всего заехать куда-нибудь выпить кофе?

– А потом я ребёнка из садика забираю…

– Могу поспособствовать.

– Никит… – с нотками паники прошу я его о чём-то неведомом.

– Оль, это просто дружеское предложение. У меня есть свободное время и неимоверное желание провести его в приятной компании.

Интересно, а гиперактивного Крошика с его частыми обидами и переменами в настроении можно назвать приятной компанией?

Видимо, я мнусь, и Киреев добавляет нажима в голос:

– Так, Измайлова, отказы больше двух раз в неделю не принимаются.

– Сегодня же только понедельник, и это пока что первое предложение на этой неделе.

– А я о чём? Можно подумать, что я тебя не знаю. Дальше у тебя будет одна единственная отмазка – смена. То ты будешь в ночь, то после ночи, то перед ней. А поскольку я не желаю вредить собственному бизнесу и закрывать клуб посреди недели, то побереги остатки моей гордости и просто согласись.

Я неожиданно легко усмехнулась, чувствуя, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Всё-таки Кирееву было не занимать очарования и, кажется, он прекрасно об этом знал.

– Ладно.

– Не слышу.

– Хорошо, говорю. Разрешаю заехать в кофейню, – про свои сложные отношения с кофе я умалчиваю, – а потом в садик за ребёнком.

– И я даже могу надеяться на то… – тут он делает театральную паузу, отчего моё дыхание вдруг сбивается, – что ты позволишь мне довезти вас до дома?

Дурак, но это оказывается на удивление приятно.

– Даже не знаю. Кроша ещё выгулять надо. 

– Выгуляем.

Глава 5.

Глава 5.

Трудилась я в ночном клубе. В самом неподходящем месте для матери двоих детей, по крайней мере, так считала моя матушка. А мне нравилось. И даже не из-за денег, хоть и платили хорошо. Просто это было… увлекательно. Официально моя должность звучала как «Администратор», но, по сути, я являлась «дежурным стрелочником», то есть человеком, который на смене отвечал за всё. А поскольку клуб наш считался одним из лучших в городе, то и размах ответственности был под стать его статусу, но мне всё равно нравилось: держать всё под контролем и находить общий язык даже с самым неадекватным клиентом. Правда, пришла я к этому далеко не сразу. Но ведь пришла?

Когда-то «Облака» были выбраны мной по одной простой причине – нужно было работать по ночам, а днём заниматься детьми. Сейчас же всё перевернулось, и самый главный плюс превратился… не то, чтобы в минус. Но стало тяжко, то ли возраст начинал брать своё, то ли я просто выдохлась. Запал вроде ещё был, а вот глаза уже не горели. Начинало хотеться чего-то иного, вот только я ещё не понимала чего.

Мы совещались. У нас даже специально отведённое для этого место было – конференц-зал. Ну как зал. Узкое безликое помещение, с длинным столом и кучей стульев, где мы иногда собирались, чтобы решить, как жить дальше. Случалось это по понедельникам, когда клуб был закрыт после бурных выходных, этакая пересменка, где дела одной недели плавно перекидывались дальше.

Сегодня нас было непривычно много. Вся управляющая администрация во главе с Игорем – исполнительным директором, руководители всех служб – охрана, бухгалтерия, креативный отдел и все остальные. Ещё три админа в роли исполняющих решения сильных мира, которым потом вменялось идти и реализовывать все принятое и придуманное. Машка, Гошан и я.

Ах да, был же ещё Никита Алексеевич – совладелец клуба. 

Игорь уже минут десять распекал кухню за какие-то очередные траблы с поставщиками. И я даже честно старалась слушать, потому что за приёмкой товара через раз надлежало следить нам. Слушать получалось плохо. А всё из-за Киреева, который сидел во главе стола и смотрел на меня, чуть ли не в упор, при этом совсем по-идиотски улыбаясь. Я неуютно ёрзала на стуле, не зная, куда спрятаться от его внимания, и стараясь не краснеть.

– Яйца подкатывает, – шепчет мне вездесущая Машка, за что тут же получает от меня под столом.

– Мы просто общаемся, – шёпотом отбиваюсь я.

– Знаем мы, к чему такое общение приводит, – фыркает она.

И я уже почти жалею, что согласилась на кофе. Про нас давно судачили. Привыкла. Я вообще как-то спокойно относилась к слухам, но это всё равно не означало… что надо сидеть и смотреть на меня, порождая во мне волну неясной паники.

Совещание сильно затянулось, поэтому из конференц-зала я вылетела быстро, думая лишь только о том, что опаздываю за Крошем.

– Оль, подожди, – окликает меня Киреев, и все, конечно же, проходя мимо по коридору, не забывают одарить меня многозначительными взглядами. Замечательно.

– Ну и что это было?! – пытаюсь я подавить своё раздражение.

– Где? – делает он круглые глаза.

Недовольно морщусь. С начальством так не разговаривают, знаю. Но Киреева в принципе сложно воспринимать как стоящего надо мной. Было в нём что-то такое… излишне лёгкое. Думаю и сама же не понимаю себя, хотела же лёгкости? Вот и получай, только расписаться не забудь при получении.

– Извини, – решаю я не углубляться в тему. – Мне бежать надо, сын ждёт. 

– А кофе? – ухмыляется он, видимо, думая, что я ищу отмазку.

– Мы тут прозаседались. Садик скоро закрывается.

– Тогда я подвезу, договаривались же.

Отрицательно качаю головой.

– Никит…

– Подожди. Ты же сегодня обещала беречь мою гордость и не отказывать дважды за неделю. А один отказ сегодня уже был.

Ничего я там не обещала, но он улыбается, как-то совсем обезоруживающе, что у меня просто не получается отказать.

До садика ехали в напряжении. Началось с того, что я высказала всё, что думаю о его взглядах.

– Хорошо, очки в следующий раз надену, – лыбится он своей находчивости.

– Ты не понял.

– Оль, да понял я всё. Я тебя смущаю, значит, не буду больше… делать это настолько откровенно.

Сегодня он разошёлся как никогда. Мы до этого реально просто приятельствовали, а сегодня намёки из Киреева льются как из рога изобилия.

Устало вздыхаю.

– Прекращай, правда.

Он уже припарковался во дворах, недалеко от садика, поэтому смотрит на меня прямо, и во взгляде этом некая толика непонимания.

– У тебя кто-то есть? – без лишних хождений вокруг да около, интересуется Никита. Отчего делается неловко. 

– Да. Двое детей и работа, занимающие всё время…

– Ну с работой можно что-нибудь придумать.

– Нельзя, – категорично отрезаю я, мне вот ещё протекции не хватало.

– Упрямая, да? – ухмыляется он.

Глава 6.

Глава 6.

Пытаюсь не смотреть на него, но ничего не получается. И пусть его взгляд обжигает, душит и выворачивает душу наизнанку, но это такие мелочи по сравнению с тем, что я могу его видеть. Измайлов повзрослел, стал жёстче, мощнее, мужественней. В моей памяти он был всё ещё юношей, а сейчас в некотором отдалении от меня стоял самый настоящий мужчина, по-своему красивый, статный, сексуальный. С непривычки показалось, что он стал выше и мощнее, слегка раздавшись в плечах. А может быть, все дело в позе: руки в карманах, полы кожаной куртки разведены, ноги широко расставлены и этот взгляд исподлобья. Только лукавства не хватает, потому что серьёзен как никогда. Совсем взрослый. Наверное, даже зрелый. По крайней мере, мне хочется так думать. Мне просто до дрожи в коленях необходимо верить в то, что он вырос именно таким, и ради этого приходилось заталкивать вглубь себя все обиды и претензии. Он обязан был вырасти хорошим человеком, чёрт его возьми, обязан. У меня от него было двое детей, и даже если он не знал об одном из них, я должна была верить, что родила их от достойного мужчины. Ради себя, ради своих же собственных детей.

Это было сложно. Смотреть и заставлять себя не ненавидеть его. Потому что в этой ситуации сложно было не злиться. И если не на него, то оставалось только на себя.

– Оль, – выбивает меня из ступора Никита, и я с неохотой отворачиваюсь от Измайлова, рядом с которым всё это время стояла Аня. – Всё в порядке?

– Наверное, – безразлично пожимаю я плечами, а сама судорожно прижимаю к себе Кроша, словно стремясь закрыть его своей спиной от ненужных взглядов. Тот недовольно фыркает и пытается вырваться, ему хочется к сестре, ему любопытно. Он ещё не понял, что за мужчина там стоит. То ли к счастью, то ли нет. Просто видит Аньку, которую честно считает своей собственностью, и всей своей душой по привычке рвётся к ней.

– Никит, мы пойдём. Спасибо, что подвёз, – на автомате произношу я, хватая недоумевающего сына за капюшон куртки. Боюсь представить, как это выглядит со стороны. Да и не только со стороны. По своей сути это тоже слишком хреново. Ребёнок рвётся в сторону отца, а я как последняя сука удерживаю его на месте.

Только не думай об этом, только не думай.

– Крош! – ледяным тоном требую я. – Успокойся! Сейчас домой пойдём.

– А гулять? – теряется он, на миг переставая вырываться.

– Не сейчас.

Киреев пытается влезть в наш диалог, но я отворачиваюсь от него, крепко сжимая ладонь сына. И он неожиданно подчиняется, правда, при этом грустно повесив нос, отчего внутри меня всё рвётся на кусочки.

Дорога до подъезда подобна личному восхождению на Голгофу. Аня с Серёжей стоят чуть поодаль, и он больше не смотрит, слегка ссутулившись и отвернувшись от нас. Всё к лучшему.

Аня нагоняет нас у самых дверей.

– Мам… – одними губами шепчет она. – Он только что приехал.

– Здорово, – из последних сил киваю я головой. – А на звонки почему не отвечаешь?

– Телефон дома забыла, – виновато поясняет она.

– Телефон возьми, – прошу я её, заставляя голос сделаться хоть сколько-нибудь тёплым. Аня-то не виновата ни в чём. Поправляю на ней капюшон от куртки. – И шапку надень. А папе передай, чтобы долго не задерживались, тебе в школу завтра.

Она осторожно кивает головой, видимо, боялась, что я буду ругаться. Хотя когда это я вообще ругалась?

– Я сейчас, – кричит она отцу и скрывается вместе с нами за подъездной дверью.

Аня уехала с Измайловым, Крош завис над мультиками, на какое-то время позабыв про обиды. А я сижу на холодном керамическом краю ванны, раскачиваясь из стороны в сторону. Чувствовала ли я себя виноватой? Да, каждый грёбанный день. 

* * *

Поначалу меня спасала злость. От того, чтобы просто не развалиться. Я и не знала, что умею так ненавидеть. Правда, ответа на вопрос, кого именно я ненавидела в тот момент сильнее - себя или его - у меня нет. Это было очень большое и тягучее чувство, которое заставляло меня ещё хоть как-то держаться, пока через неделю не пришло понимание, что это всё, конец. И он не вернётся. Вот как так? Его не было полгода, но была надежда, что приедет. Его не было неделю, и я знала, что навсегда… ну или почти. Шесть лет тоже своего рода вечность. И вот как я это поняла, начался такой… трындец. Меня подкосило, и даже Анька была не в состоянии заставить меня держаться.

На фоне стресса загремела в больницу. Это вообще загадка, как я смогла Кроша доносить. Я тогда больше месяца на сохранении провалялась. Апатично и безэмоционально. Не представляла, что умею быть такой.

В один из вечеров приехала мама, мы с ней долго сидели в холле больницы, я куталась в длинный махровый халат, не способная согреться. Она мне долго что-то рассказывала. Про дочь, про братьев, про племянников. На автомате кивала головой и немигающим взглядом рассматривала трещины на полу.

А потом… А потом я заработала первую в жизни пощёчину от матушки. Слава богу, последнюю, больше бы не простила, а вот тогда в тему оказалось.

– О себе не думаешь, о детях подумай, – отчитывала меня она. – Думаешь, тебе тяжело? Об Аньке бы подумала. От тебя мужик ушёл, а у неё и отец неизвестно где, и мать вконец рехнулась.

Глава 7.

Глава 7.

Тем же вечером Аня осторожно поскреблась ко мне в комнату. Я как раз меняла постельное бельё в надежде хоть как-то себя отвлечь.

– Ты сердишься, – то ли спрашивает, то ли утверждает она.

Обречённый вздох вырывается сам собой.

– Мы это уже обсуждали.

– Но ты… – останавливается дочь на полуслове.

– Расстроена, – решаю быть честной с ней. – Но с тобой это никак не связано. Вернее, мне очень жаль, что тебе приходится разрываться между мной и папой. Но это полностью наше с ним дело.

Почему-то смотреть на дочь тяжело, и я в буквальном смысле ухожу с головой в пододеяльник. Это спасает от полного эмоционального коллапса, потому что к следующему вопросу я в принципе не готова.

– Ты всё ещё его любишь?

Челюсть у меня отпала. Но пока я копошусь в попытках найти выход из лабиринта пододеяльника, зачатки самообладания немного возвращаются ко мне. И тут же улетают куда-то прочь, стоит мне увидеть глаза собственного ребёнка. Надежда, в них стоит долбанная надежда. Я и предположить не могла, что спустя столько лет она все ещё может чего-то ждать.

– Ань…

– Мам, ты на него так злишься до сих пор… даже говорить о папе толком не можешь.

Такая взрослая и понимающая, такая маленькая и наивная.

– Мы с… Серёжей, – на его имени голос дрогнул сам собой, – когда-то очень любили друг друга. Но возможно, были ещё слишком молоды, чтобы уберечь. А может быть, просто всё ушло. Такое бывает, к сожалению. Поэтому не думаю, что спустя столько лет вообще уместно говорить о… наших чувствах. Что было, то давно прошло. Зато у нас есть ты… – «и Крош», добавляю я мысленно про тебя. – И я всегда буду благодарна твоему папе за это.

А что ещё говорят в таких ситуациях? Что вообще можно здесь такого сказать, чтобы не дать ей лишних надежд, при этом максимально бережно прибить ту, что уже имелась? 

– Но он же приехал! – неожиданно отчаянно выкрикивает Анютка.

– И что? Разве это меняет что-то между нами? Ань, он же не ко мне приехал… а к тебе, – по крайней мере, я хочу верить, что к ней, но дочери нельзя знать о моих сомнениях. Ей нужен её герой. – Или папа горит желанием встретиться со мной?

Она мнётся, не торопясь с ответом, и это молчание говорит красноречивей всех слов.

– Вот видишь.

Но Аня не сдаётся.

– Ты бы могла ему рассказать про... – и сама осекается, понимая, что зашла куда-то не туда

– Про что?

Или вернее про кого? И всё-таки она слишком много всего понимает.

– Ни про что, – делая шаг назад, еле слышно произносит она.

Аня никогда не спрашивала про отца Кроша. А я никогда не брала инициативу на себя, я вообще ни разу в жизни никому не произнесла вслух, чей он сын. Он был только моим, и отвечать за него и перед ним предстояло только мне.

Ночь выдалась изматывающей. Сначала долго не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок, а когда уснула, то весь остаток сна боролась со своими демонами. Наутро была разбитой и несчастной, впрочем, никого это не интересовало, в том числе и меня саму.

Отправив детей из дома, благо Анютка изъявила желание сама довести брата до садика, я ещё немного повалялась в компании своих тревог и заморочек. В воздухе словно витал дух перемен, и у меня не было гарантий, что они к лучшему. Лежала и успокаивала себя, что всё будет как прежде, и вообще меня не касается, что там у Измайлова в голове творится, главное, чтобы Аньку не обидел и не расстроил.

Но, видимо, у него было иное мнение на сей счёт, о чём он не преминул мне сообщить тем же утром, когда я, вконец уставшая от всех дум, решила добежать до магазина.

Я вышла из подъезда, читая на ходу сообщения из рабочего чата, где наш шеф-повар костерил «ублюдочных» поставщиков, которые уже с утра пораньше попытались в чём-то его обмануть.

Усмехнулась чужому мастерству строить матерные конструкции и чуть ли сама их не применила, когда со спины меня нагнал знакомый голос:

– И что, даже не поздороваешься?

Реагирую непростительно остро, споткнувшись и полетев вперёд, правда, устоять всё-таки сумела, ещё и подбородок задрала, в попытке хоть какую-то гордость изобразить. Самое поганое, что краем глаза заметила, как Измайлов дёрнулся в направлении меня, когда я начала своё позорное падение, а потом сам же замер, поняв, что не навернусь.

Вдох. Выдох.

– Я однажды уже поздоровалась, так и не дождавшись ответа. Хватило, знаешь ли, – на удивление ровным голосом отвечаю я, не оборачиваясь на него. Стою прямо и смотрю вперёд, ничерта не замечая перед собой.

Он издал неопределённый звук, то ли усмехнулся, то ли что. А у меня внутри прям-таки всё затрепетало от… праведного гнева, пришлось челюсть посильнее сжать, до зубного скрежета, чтобы не ляпнуть ничего лишнего.

Пока я тут стою, пытаясь со своими эмоциями совладать, он подходит, останавливаясь в полуметре от моей спины.

Глава 8.

Глава 8.

Успокоиться удалось не сразу. Бесцельно бродила по району, просто приходя в себя, совершенно позабыв про магазин. К подъезду шла на негнущихся ногах, боясь встретить знакомую фигуру в кожаной куртке. Но его не было. Правда, и облегчения я не испытала. Теперь вообще казалось, что чувство тревоги навсегда поселилось у меня под кожей.

Оль, я вернулся в город. Скорее всего, навсегда. Да чтоб тебя, Измайлов! Только от одной мысли об этом сердце ускоряло свой ритм. Наконец-то до меня доходит, насколько легче было жить без него, при условии, что он где-то там… Д-А-Л-Е-К-О. Я научилась жить без него, со всеми своими горестями и обидами, но ведь сама. И вот он здесь. Рядом. Хочет разговаривать. О чём? О прошлом? О будущем? Об Ане? А если я не могу? Ни об Ане, ни о себе… ни о чём. Я вообще с ним рядом находиться не могу, как последняя истеричка взяла и убежала.

Наверное, он прав в каком-то одном из своих мотивов, и вполне вероятно, что нам нужно решить, как уживаться всем вместе, в этом городе, в этих отношениях, опосредованных одной двенадцатилетней девочкой. Но. Я не могла, не получалось. Хотелось ему либо глаза выцарапать, либо выть белугой от обиды… за себя, за детей, за любовь свою нелепую.

Нет, Измайлов, нет у меня к тебе никакой любви. И понимания. И всего остального тоже. Я даже дочери своей по ходу дела готова навредить своим упрямством, лишь бы не видеть тебя.

Последняя мысль отрезвляет, когда понимаю, что Аньку уже во всё это вмешивать начинаю. Осталось только про Кроша сказать Сергею, чтобы отомстить и на рожу его перекошенную посмотреть. Будет вообще шикарно, вот только после этого я себя в зеркале видеть не смогу, противно будет.

Через силу собираюсь на работу, долго перебирая вещи в шкафу. Законы клубной жизни гласили: какой бы апокалипсис ни творился у тебя на душе, никто не должен об этом знать. Люди идут в клуб за праздником, за сказкой, за иллюзией, и твоя цель дать им это… Ну и еще проследить, чтобы никто ненароком не убился, но это уже просто присказка. У нас был строгий дресс-код. Красиво. Стильно. Модно. При этом всём ещё и хотелось какой-то официальности, не переходящей в занудство. Вот и приходилось измываться над собой и своим гардеробом. На сегодняшний вечер я выбрала короткое чёрное платье и джинсовку, сделав себе высокий зачёс на голове, огромные кольца в уши и приличный слой косметики на лицо, чтобы хоть как-то скрыть всё то, что тлело внутри меня. Чувствовала себя молодящейся старлеткой, но что поделаешь, тусовка хотела молодости и свежести, а не тридцатилетней брошенки с двумя детьми. Но никому нет дела до моих проблем, поэтому надо схватить себя за горло и просто задушить весь этот эмоциональный сумбур, на корню обрывая все эти душевные трепыхания.

Удивительно, но стало легче. Мне вообще наличие задачи обычно жить помогало. Одно дело сидеть и страдать, а другое – вгрызаться в проблему и что-то делать. Я, может быть, поэтому и стала трудоголиком, чтобы просто не подохнуть от всей этой тоски.

Анютка пришла домой раньше обычного, столкнувшись со мной в прихожей. Я как раз обувалась, когда в замке зашевелились ключи. Я бегло глянула на часы: рано.

Дверь открылась, явив миру растерянного ребёнка, явно не ожидавшего встречи со мной. Немая сцена, где мы обе моргаем, бегло соображая, что пошло не так.

– Нас раньше отпустили, – быстро выпаливает дочь, отводя глаза в сторону.

– Угу, – на автомате киваю я головой. А сама напрягаюсь. Какие мы беспалевные, однако.

Анька мнётся на пороге, переступая с ноги на ногу.

– Прогуливаешь? – на удивление спокойно спрашиваю я, смущаясь абсурдности своего предположения. Чего точно никогда не делала моя дочь: 1) не обманывала, 2) не прогуливала школу.

Предательский румянец на щеках выдаёт её с головой. Приплыли.

– Ань?

– Ты ругаться будешь, – мямлит она себе под нос.

– Знаешь, у меня такое ощущение, что я при любом варианте сегодня ругаться буду.

Тяжёлый вздох. Упорно рассматривает носки своих сапог. И когда я так остервозиться успела, что она стала меня бояться? Нормально же всегда со всеми косяками справлялись. С её, с моими, с общими. Если не считать вопросов, связанных с Измайловым. Тут я просто холодела и замыкалась.

– Папа? – догадываюсь я.

– Папа, – обречённо кивает головой.

– Вот если ты скажешь, что он велел тебе уроки прогулять, в жизни не поверю, – надеюсь я на благоразумность бывшего мужа.

– Он встретиться предложил…вечером.

– Вечером? И что же тебе не дало дождаться вечера?

– Крош.

– Крош?! – напрягаюсь я, предполагая самые невероятные сюжеты развития событий.

– Ну да. Мы же с ним вечером вдвоём сидим, бабушка только ужином обещала нас прийти накормить.

– И?

– Ииии… я сказала папе, что раньше сегодня учёбу оканчиваю, чтобы днём увидеться.

– Вы же вчера виделись, – замечаю излишне резко, отчего Аня нервно вздёргивает головой, будто бросая мне вызов.

– Я ещё хочу.

Что сказать на это, я не знаю, поэтому просто молчу. Впрочем, дочь справляется за нас двоих.

Глава 9.

Глава 9.

Оля вешает трубку, а я ухмыляюсь. Правда, получается совсем не весело. Я знал, что рано или поздно это случится. Знал… и ждал. С того самого момента, как сегодня днём позвонила зарёванная дочь. Они поругались. Аня что-то сбивчиво твердила про уроки, дом, мать и запреты. Пришлось долго разбираться в её путанной речи, хотя на деле оказалось всё просто. Она прогуляла уроки, чтобы встретиться со мной, на чём была поймана Ольгой, после чего обе вспылили и поругались. Сегодняшняя встреча отменялась.

Первая реакция была не самая осознанная. Хотелось велеть Аньке собирать вещи и ждать, пока я заберу её из дома, в конце концов, не заперли же её там? А ещё думалось о том, что не мешало бы поехать к Ольге и высказать всё, что я о ней думаю. У неё не было ровно никакого права лезть в мои отношения с дочкой. Предлагал же с утра поговорить. Но нет, мы же, блять, гордые и упрямые, будем святую невинность до конца строить.

Я уже почти позвал дочь жить к себе, когда что-то меня застопорило. Наверное, если бы Аня злилась на мать, я бы так и сделал, но она неожиданно переживала из-за того, что обидела Олю.

– Пап, а что делать, если мама меня не простит? – всхлипывала Аня в трубку, из-за чего мне пришлось запихивать своё раздражение обратно вглубь себя.

– Простит, – уверенно заявляю я, сам до конца не веря тому, что собираюсь сказать. – И даже если она сердится, то вы обязательно с ней помиритесь. Это же твоя мама, а как может быть иначе?

Может. Я знал по себе, Оля ничего не забывала… И если судить по сегодняшнему утру, прощать у неё не сильно получалось. Впрочем, у меня тоже имелось, что ей предъявить. Но как бы мне сейчас этого не хотелось, было не сложно понять, что в первую очередь это всё ударит по Ане. Вот и приходилось терпеть и давить всю злость и раздражение в себе, а там и без того всего было предостаточно, так, что мне иногда самому казалось, что я просто захлебнусь.

В общем, Аньку успокоил, пообещав, что я придумаю способ поговорить с мамой. Но Оля сыграла на опережение, позвонив мне сама. Поздно вечером. На экране высветился незнакомый номер, а мне показалось, что я прекрасно знаю, что это она. Дурацкое чувство. Презираю себя за это, что спустя столько лет всё ещё чего-то жду. Или не жду, но… иногда хочется.

Долго просто молчали в трубку, потом ругались. Не так, как утром, но почему-то тоже было неприятно. Может быть, потому что хотелось уже отпустить всё это нахрен, а надо было держать себя в рамках дозволенного.

Она работает по ночам. И почему-то это цепляет. И злит. Опять злит. Мне иногда кажется, что я уже просто не способен на другие эмоции. Какое счастье, что у меня есть Аня. Самое чистое и настоящее… Что было, есть и будет у меня.

– Работа такая, – неопределённо поясняет она, а меня так и подмывает поинтересоваться, что это за работа, и разве нельзя было найти что-то более адекватное, особенно с теми деньгами, что я платил ей.

– А дет… – практически вырывается у меня, – …дома кто?

И сам проклинаю себя. «Дети». Наша дочь и её… сын. Нет, об этом лучше не думать. Не могу. До сих пор. Оказывается, у всего этого просто не существует срока давности.

Дальше. Дальше сложнее, мы почти спорим, почти ругаемся, но в итоге где-то успеваем разойтись до столкновения.

– Я приеду, – единственное решение, которое кажется хоть сколько-нибудь адекватным. Можно, конечно, дождаться завтра или перетерпеть ещё пару дней, но меня словно жжёт. Мне надо сейчас. Правда, до конца не понимаю, о чём именно будем разговаривать, а ведь казалось, что ещё с утра у меня был какой-то план. А сейчас нет.

Вот и получается, что в три часа ночи я сижу в своей машине, нервно сжимая руль, и немигающим взглядом смотрю на огромную вывеску «Облака».

Хочется курить. Аж во рту пересохло. Пока ждал Ольгу, чуть трижды не сорвался до ближайшего магазина. Бросать и без того было нелегко в своё время, а тут такое искушение опять начать.

Она опаздывала на полчаса, телефон не отвечал. Я опять заводился. Такой соблазн развернуться и уехать… А с другой стороны, ещё больший соблазн остаться и увидеть её. Даже не знал, что я буду так хотеть этого. Мазохизм какой-то, честное слово.

Ещё десять минут и я не выдерживаю. Громко хлопнув дверью ничем не виноватой машины, двинулся в сторону клуба. Было на удивление тихо, по крайней мере, мои ожидания, связанные с ночным клубом, не оправдались. На ресепшеше обнаружились охранник и девочка-хостесс.

– Извините, но на сегодня мы уже закрыты, – сообщила девочка, растянув губы в вежливой улыбке. 

– Измайлову где могу найти? – чуть ли не рычу я, из-за чего охранник напрягает плечи.

– Ольгу Владимировну?

– Её самую.

Они переглядываются.

– А вы кто? – осторожно уточняет она.

– Муж, – выпаливаю прежде, чем до меня доходит смысл сказанного.

Две пары удивлённых глаз упёрлись в меня, только разжигая моё недовольство. Было проще злиться на них, чем на себя и свою несусветную тупость.

– Один момент, – пискнула девочка и удалилась куда-то в недра клуба. Зато охранник выдвинулся вперёд, словно преграждая мне путь. Можно подумать, что я их шаражку штурмом брать собираюсь. Я смерил его презрительным взглядом и демонстративно уселся на небольшой диванчик у входа, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди.

Глава 10.

Глава 10.

В это утро я так и не смогла уснуть. Впрочем, в этом и не было особого смысла. Серёжа привёз меня домой почти в шесть. Выходила из его машины, а у самой ноги дрожали. От его близости, он всех этих разговоров, от его вопросов… про Кроша.

Зашла в квартиру и съехала вниз по входной двери, утыкаясь носом в собственные колени. Слёзы отчего-то не шли, хотя хотелось. Но чтобы обязательно громко и навзрыд. А про себя и украдкой – смысла не было. В квартире тихо, лишь еле уловимое сопение доносилось со стороны комнаты мелкого. Охватило неприятное предчувствие, подорвалась, на ходу скидывая сапоги, и полетела к Ане. Дочь спала, сжавшись в неразборчивый ком из ног-рук-одеяла. Губы дёрнулись сами собой, то ли в умилении, то ли в извинении.

– Прости, котёнок, мама опять загоняется, – шепчу я в пустоту.

Тихо прикрыв за собой дверь, подбираю сапоги и снимаю куртку. Проверяю Кроша. Затем душ, домашняя одежда, кровать. Будильник должен прозвенеть через полчаса. Можно, конечно, завалиться спать и оставить сына дома, а Аня сама в школу ходит… Но нельзя. Раз ввязалась во всю эту кабалу, то тяни до конца.

Идиотка.

Мудак.

У моих…. У наших детей замечательная наследственность. Кажется, я знаю, на что Аня потратит все деньги, скопленные мной за эти годы. На психотерапевта. Главное, что б не киллера. Что-то мне подсказывает, что пуля полетит именно в мой лоб. Если я, конечно, доживу до того времени, потому что если Измайлов узнает про сына, то не сносить мне головы уже сейчас. Он же мне просто шею свернёт и… будет прав. Осознание последнего очень тяжко доходит до меня. С кучей отмазок и оправданий. Но сегодняшняя ночь принесла такое жуткое для меня открытие – он должен знать. Они оба должны знать. Как бы ни бесил меня Измайлов, как бы он ни прошёлся по мне и моей жизни, он был… хорошим отцом. И вроде как не самым плохим человеком. И это было жестоко. По отношению к Крошу. По отношению к Аньке, которой приходилось разрываться и молчать. По отношению к Сергею, который нихренашеньки не знал.

– А отец… мальчишки, он вам разве не помогает?

– Нет.

– Мудак.

Вот тут и надо было сказать что-нибудь из серии: «Боже мой, что за самокритика».

Не смогла. И не потому что струсила. Хотя и это тоже… Просто. Крош заслуживает другого. Он заслуживает, чтобы им гордились и ему радовались. А не так, как оружие возмездия и попытка уколоть побольнее. С Измайловым можно было разговаривать. Зло, с подколками и претензиями… Но можно. Оказывается, он вырос, не сильно. Но вырос. По крайней мере, какие-то доводы разума я в нём слышала, если б ещё не бил по самому больному, да и не был бы собой… Вообще всё было бы просто зашибись.

Скажу. Не сейчас, не так. Если он тут, если будет выполнять наши договорённости, то нам придётся учиться общаться. Может быть тогда весь эмоциональный накал спадёт и станет легче?

Ну почему? Почему всё так?! Почему я – это я? А он – это он?! Почему нельзя всё сделать проще? Вопросы. Одни сплошные вопросы.

Оставалось минут пять до звонка, когда я не выдержала и поплелась в комнату к Анютке. Мириться.

Села на край дивана, осторожно тормоша дочь. 

– Ань, – зову я, получается почти жалостливо.

Она вяло отбрыкивается, но глаз не открывает.

– Дочь, я разговаривать пришла. Давай мириться? – провожу пальцами по её лицу, чтобы откинуть спутавшиеся волосы со лба. Смешно морщит нос. Вернее было бы смешно, если бы голова не оказалась до неприятного горячей. Ладонь ко лбу. Чёрт.

– Ань! – уже громче и сильнее.

Она с трудом разлепляет глаза и хрипит.

– Мама? 

Пытается сесть на кровати, но получается плохо.

– Лежи! У тебя температура. Сейчас градусник принесу.

И пока дочь барахтается в одеяле, лечу на кухню за аптечкой. Я не паниковатая. Просто когда дети болеют… В общем, к этому нельзя привыкнуть.

– Тридцать восемь и две, – констатирую я. – И где ты у меня умудрилась заболеть?

– Не знаю, само вышло, – пожимает она плечами. – У меня ещё горло болит, и кашель…

– Да поняла я, что набор у нас полный.

Напоила жаропонижающим и противовирусным. Вызвала врача, сказали ожидать.

Проснулся Крош и требовательно поинтересовался, а почему это его никто в садик не собирает. Думала оставить его дома, но потом решила, что он сестре нормально отлежаться не даст. В итоге галопом поскакали в садик. На обратном пути аптека, магазин, дом.

Аня спала. Звонок в школу. Сказала, что болеем. И очень убедительно подтвердила, что вчера с уроков она ушла именно поэтому.

В итоге пока ждала врача, уснула у Аньки под боком, совсем позабыв, что я со смены. Проспали мы до обеда, и то, разбудил нас педиатр, настойчиво звонивший в дверь. Сезонное ОРВИ. Анализы, таблетки, постельный режим. Мы с ребёнком послушно кивали головой. Потом я опять побежала до аптеки, заблаговременно поинтересовавшись, чего хочется дочери. Выпросила киви.

Накормила нас обедом. Опять поспали. И уже ближе к вечеру, за час до того, как надо было выходить за Крошем, мы с Аней валялись в моей постели. Температура спала, и ребёнок стал чуть бодрее. Потянуло на разговоры. Болтали о том, о сём, пока не дошли до главного.