Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике 2

— Я вижу, — ответил Льюис. — Мне кажется, его нужно обучать более серьезно. Домашние занятия, тем более нерегулярные, больших результатов не дадут.

— Я уже думала об этом и как раз хотела сходить к людям, у которых он живет. Если они не будут возражать, я, пожалуй, рискну взять на себя ответственность, забрать мальчика с собой и устроить его в какую-нибудь художественную школу.

— Ну что ж... — кивнул Льюис. — Уверен, так будет лучше, в первую очередь для Жака. Так что, можешь располагать мною, если понадобится помощь.

— Спасибо, Льюис. Ты — прекрасный человек.

Ужин удался на славу. Они много разговаривали и постоянно смеялись. В какой-то момент Элен вдруг подумала о том, что, вероятно, впервые она была в Сен-Беа такой счастливой.

Льюис пока ни разу не заговорил о том, что ему нужно уезжать. Но Элен прекрасно понимала неизбежность его отъезда. Это было единственное, что омрачало вечер. Стремясь прогнать грустные мысли, она много шутила и смеялась, хотя в смехе этом ощущалась нотка некоторой натянутости.

После ужина Льюис отправился мыть посуду, а Элен сварила кофе. Они вышли на террасу и еще долго сидели, глядя на мерцающие золотые крупинки далеких звезд. А вокруг стояла тиши- на, И лишь стрекотали кузнечики, да иногда ветер шелестел в верхушках деревьев.

Они долго молчали, И девушка даже вздрогнула, когда Льюис вдруг произнес:

— Элен, ты для меня дороже всего на свете.

— Ты тоже нужен Мне, дорогой. Я знаю, как, наверное, непросто со мной, но я люблю тебя. К сожалению, кроме своей любви я ничего не могу предложить тебе.

— А больше мне ничего и не нужно, — ответил он и подтвердил свои слова жарким поцелуем.

* * *

Пробыв в Сен-Беа еще несколько дней и окончательно сдружившись с Жаком, Льюис, к глубокому разочарованию Элен, вынужден был уехать.

— Меня ждет работа, милая, но я буду с нетерпением ждать тебя и надеюсь, тебе не придется долго скучать без меня. Очень хочу побыстрее встретить вас с Жаком в Риме.

После этих слов он сел в машину и, не оглядываясь, чтобы не затягивать прощания, тронулся с места. Машина его сразу пропала в клубах пыли. А когда пыль рассеялась, то вдалеке на дороге была видна лишь маленькая удаляющаяся точка.

На следующий день после отъезда Льюиса Элен решила все же сходить домой к Жаку. Дом, в котором жила приемная семья мальчика, стоял на противоположном конце деревни. Шагая по нешироким улочкам, Девушка кожей ощущала устремленные на нее взгляды. Они словно вопрошали: «Чего нам ждать от тебя?»

Опа подошла к небольшому, не очень-то красивому дому и постучала в слегка обшарпанную дверь. Открыла ей невзрачного вида, не очень опрятная, типично деревенская женщина. Румяная, с каким-то странным, поддерживающим волосы платком на голове, и большими, красными от постоянной сельской работы, руками. Она посмотрела на нежданную гостью весьма недоброжелательно.

— Что вам нужно? — осведомилась женщина, даже не поздоровавшись.

Элен смутилась от такой встречи. Она, конечно же, не надеялась, что в ее честь оркестр сыграет туш, но и не предполагала, что неприязнь будет столь неприкрытой. Стального цвета глаза-буравчики хозяйки дома, казалось, собираются проделать в ней дыру. Элен собрала всю свою выдержку и постаралась улыбнуться настолько мило, насколько это вообще возможно в подобной ситуации.

— Здравствуйте. Я — Элен...

— Я знаю, кто вы, — неприязненно перебила девушку хозяйка. — Что вам нужно? Зачем вы явились в мой дом?

— Я хотела бы познакомиться с вами, поговорить насчет Жака. У меня есть к вам одно предложение относительно мальчика.

— Какое еще предложение? Нам не о чем с вами разговаривать, — ответила женщина. — Достаточно того, что вы постоянно сбиваете мальчишку с праведного пути. Из-за вас у него все неприятности.

Она хотела было закрыть дверь, но Элен решительно шагнула вперед, не давая ей этого сделать. И тут же с порога заговорила, чтобы женщина не успела перебить ее:

— Почему вы так разговариваете со мной? Я же пришла к вам не ругаться и не выяснять отношения. Я хотела просто поговорить. В конце концов, если уж вы не настроены на нормальный человеческий разговор, то мы можем сразу перейти к делу, минуя светскую беседу. Я хотела сказать вам, что Жаку нужно учиться. Его работы смотрел профессиональный критик. У мальчика несомненный талант к живописи. Если вы не будете возражать, я могу забрать его с собой в Рим и устроить в художественную школу. Если мальчик серьезно будет заниматься, из него со временем вырастет хороший художник. И, кто знает, возможно, ему уда?7ся многого добиться в жизни.

— Художник! — презрительно фыркнула женщина. — Вот это работа для мужчины! Ему нужно учиться работать на земле.

— Ну не всем же пахать, ~ невозмутимо возразила Элен. — Может быть, следовало бы спросить самого Жака, что он думает по этому поводу?

Женщина зло скривилась:

— Я не понимаю, как вы, женщина, занимаетесь таким никчемным делом, а уж для мужчины так это вообще позор, тратить время на такую ерунду. Нет. Чем-чем, а уж этой вашей... — она поморщилась, словно ей противно даже произносить само слово, — живописью Жак заниматься не будет. Забудьте об этом. Пусть учится настоящему делу.

Элен ничего не оставалось, кроме как попрощаться. Но прежде чем уйти, она сказала:

— Вы, пожалуйста, подумайте над моим предложением. Для мальчика это прекрасная возможность устроить свое будущее. Он станет учиться, общаться с другими людьми. Все-таки я зайду к вам завтра. Или передайте через Жака, что вы решите.

— Могу вам сказать сразу — никогда! И не вздумайте прийти сюда еще раз! Все! — решительно отрубила женщина и громко хлопнула дверью.

Элен развернулась и быстрым шагом вышла со двора этого негостеприимного дома.

Визит к опекунам Жака, с которыми постоянно приходилось жить мальчику, очень разозлил девушку. «Если эти люди и к нему относятся так же, — думала она, — то я не имею права упрекать его в нелюбви к ним. Вполне могу его понять».

За размышлениями она не заметила, как дошла до дома. Заварив чай, Элен отправилась в мастерскую, чтобы немного поработать и отвлечься от неприятных мыслей.

На следующий день Жак примчался веселый.

— Спасибо вам, мадемуазель! — воскликнул он с порога. — Тетя Женевьева сказала, что вы хотите забрать меня с собой в Рим и отдать в школу. Это правда?

— А разве я когда-нибудь обманывала тебя?

— Нет, я не про то. Просто не верится.

— Вчера твоя мачеха сказала, что ни за что не отпустит тебя со мной в Рим. Она переменила свое решение? С чего бы? Насколько я знаю, такие люди ничего не делают просто так.

— Конечно, вы правы, мадемуазель, — важно кивнул мальчишка. — Но она заявила мне, что раз я такой бездельник, что готов впустую растрачивать жизнь, малюя на бумаге, то она меня не держит. И вообще, я в их семье лишний рот, который ничем не заслужил, чтобы его кормили. Поэтому она с радостью отпускает меня с вами. Она так орала! Я чуть не оглох! Я так рад!

— Это она так говорила или ты так передаешь?

— Она, она.

Элен обрадовалась этому известию. Она обняла мальчика за плечи и сказала:

— Сегодня же схожу к твоим опекунам и улажу все формальности. Теперь у тебя начнется новая, совершенно не похожая на нынешнюю, жизнь. Я люблю тебя и, думаю, вместе нам будет неплохо.

— Да уж, наверное, лучше, чем с этими, — расплылся в улыбке Жак. — Я их просто ненавижу! — глаза мальчика зло сверкнули.

— Ну не надо так, Жак. Это нехорошо. Как бы они к тебе ни относились, наверняка они делали для тебя и много что-то доброго. Во всяком случае, кормили и одевали тебя.

— Ну да, конечно, одевали. За счет тех денег, которые платили мне за погибших родителей.

На глаза ребенка навернулись слезы. Элен поспешила его успокоить.

А через несколько дней, уладив все вопросы с местными властями, которые касались передачи опекунства на Жака, Элен, посадив паренька в машину и погрузив вещи и свои работы, отправилась в Рим.

Дорога предстояла долгая и тяжелая. Двадцать часов в машине даже взрослому человеку выдержать довольно сложно, а когда у тебя пассажиром является ребенок, это тяжелее вдвойне.

Во-первых, Элен понимала, что взвалила на свои плечи очень большую ответственность. Все-таки, когда она столь долго сидела за рулем, очень уставала и пару раз поймала себя на том, что глаза ее закрываются сами собой, помимо воли. Она просыпалась лишь от того, что в глаза ей вдруг ударял яркий свет фар встречных машин или проезжающие мимо машины ревели клаксонами, словно трубы Страшного Суда. Один раз Элен лишь чудом удалось избежать аварии, на какие-то сантиметры разойдясь с огромным трайлером, на кузове которого красовалась эмблема «Пепси».

Вообще, по мнению Льюиса, Элен относилась к разряду водителей-самоубийц. Она предпочитала носиться на предельной скорости, считая, что это плодотворно действует на воображение. Карабинеры в Риме уже начали узнавать ее машину за три квартала по истошному вою двигателя.

— Когда-нибудь ты можешь угодить в катастрофу, дорогая, не дай бог, конечно, — не раз говорил ей Льюис. — Если, разумеется, не одумаешься и будешь и дальше носиться на своей машине так, словно собираешься завоевать «Гран-при» в Монако.

Но сейчас, когда рядом с ней расположился мальчик, Элен вела машину очень осторожно. Несколько раз они останавливались, чтобы зайти в какое-нибудь придорожное кафе и перекусить. А пару раз ей даже пришлось остановиться, чтобы просто подремать, прежде чем продолжать путь.

Жак, как, наверное, на его месте любой другой ребенок, проспал почти всю дорогу. Так что, он спать и не хотел. А вот Элен, после того как проехала половину пути и больше десяти часов просидела за рулем, просто с ног валилась. Она чувствовала, что если не отдохнет хотя бы три-четыре часа, то может, действительно, уснуть за рулем. И тогда мрачное пророчество Льюиса станет свершившейся реальностью.

Час отдыха, и девушка почувствовала себя куда лучше. Они добрались до Рима без каких- либо серьезных происшествий.

Войдя в квартиру, Элен сразу же позвонила Льюису.

— Дорогой, это я. Мы в Риме. Умоляю, приезжай и посиди с Жаком. Я совершенно вымоталась. Кажется, сейчас свалюсь и усну там, где стою. Дико устала.

— Хорошо, сейчас буду. Сможешь продержаться хотя бы полчаса? Я постараюсь побыстрее.

— Я тебя жду, — сказала Элен и положила трубку.

Веки ее слипались. С горем пополам она исхитрилась немного покормить мальчика и, чтобы занять его, дала задание, за которое он тут же и взялся. Элен смотрела и удивлялась, до чего же дети выносливы и как много в них энергии. Можно подумать, что он не провел с ней почти сутки в машине. Ее бы сейчас ни за какие деньги не заставили рисовать.

Когда приехал Льюис, Жак все еще рисовал, а Элен, едва открыв ему дверь и легко поцеловав, тут же отправилась в спальню и уснула почти мгновенно.

Проснулась она лишь поздно вечером. За окном уже было темно. Прислушавшись, она вдруг поняла, что в квартире необычайно тихо. Выйдя из спальни в гостиную, она увидела, что там никого нет. Элен начала уже волноваться, но вскоре услышала звук открываемого замка, и в квартиру ввалились смеющиеся мужчины.

Жак сразу же бросился к ней и с горящими глазами начал рассказывать, что мсье Льюис свозил его в зоопарк. Он долго с воодушевлением описывал, кого же он там видел. А под конец своего рассказа заявил, что хочет как-ни- будь отправиться именно туда и именно там заняться рисованием.

— Они такие забавные, мадемуазель. Просто необходимо их нарисовать. Правда же?

Элен улыбнулась:

— Ну, конечно. Как-нибудь, когда у меня будет свободное время, мы обязательно отправимся туда.

Жак включил телевизор, нашел на какой-то программе мультсериал о похождениях семьи Флитстоунов и забрался в кресло, сообщив, что ужасно голоден.

Элен и Льюис прошли на кухню и закрыли за собой дверь. Льюис крепко обнял ее и поцеловал в губы, глаза, волосы.

— Господи, милый, ты меня задушишь! — воскликнула она.

Но он очередным поцелуем закрыл ей рот. И Элен тут же, прикрыв глаза, вся отдалась во власть ощущений. Для нее в этот миг не существовало никого, кроме этого мужчины.

Сейчас девушка с новой силой ощутила, как же она соскучилась по нему и как же сильно она его любит. Льюис еще раз легонько чмокнул ее в губы, а потом привел в чувства.

— Послушай, дорогая. Если мы сейчас же не займемся приготовлением чего-нибудь, что можно было бы съесть, то наш приемный ребенок умрет с голоду. Да и я, по чести сказать, тоже проголодался. Знаешь, хотел было отвести Жака куда-нибудь пообедать, но он отказался, сославшись на то, что у него не так много времени, чтобы тратить его на подобную ерунду. Представляешь, он заявил мне, что жизнь и без того коротка.

Льюис засмеялся. Элен тоже подхватила смех.

— Замечательный мальчишка.

— Согласен, но время от времени мне кажется, что из него получился бы неплохой философ. Не ошиблись ли мы в выборе, как ты думаешь?

Поужинав, они отправили Жака в постель, пожелав ему хорошего сна на новом месте, а сами пошли в спальню и до утра забыли об окружающем их мире, полностью отдавшись своим чувствам.

Они долго, страстно и нежно любили друг Друга.

ГЛАВА 5

Дела у Джастины шли просто замечательно. Она приехала в Голливуд совсем недавно, но уже сняла себе небольшой домик, который понравился ей тем, что был очень уютным и очень красиво и удобно обставленным. И находился он недалеко от студии.

Неделя после приезда ушла на обустройство, на оформление контракта и на улаживание всяких других проблем. За это время она, будучи по характеру очень общительной, уже успела обзавестись целой толпой приятелей и приятельниц. Джастина постоянно ловила себя на мысли, что ей нравятся эти люди, нравится их манера держаться и оптимизм, безусловно присущий американцам как нации.

Условия работы, предложенные ей, полностью устраивали Джастину. Хотя сумма, указанная в контракте, оказалась не такой уж большой — если бы она настояла, то могла бы повысить ее, — но деньги для Джас сейчас стояли на втором месте. А на первом была работа.

Сценарий, она в этом утвердилась, прочитав его еще не раз, оказался действительно очень интересным, и Джас просто с головой ушла в работу. За кажущейся обыденностью сюжета скрывались великолепно выписанные сценаристом характеры. Психологические линии поведения героев были выверены до мелочей, и Джас вдруг поняла: эта роль может стать поистине одной из ее лучших работ.

Все вокруг вызывало у нее изумление. Она никогда даже не приближалась к кинопроизводству, поэтому ее поражали масштабы съемок, количество денег, которое тратилось на фильм. Здесь все было совершенно иначе, чем в театре. Голливуд не имел ничего общего со степенным Лондоном, и Джас это пришлось по душе. Американцы ничего не откладывали в долгий ящик. Если в процессе съемок кому-нибудь приходила в голову свежая идея, то ее тут же начинали пробовать. Джастину удивлял и финансовый подход к производству фильма. Продюсеры могли, не особенно препираясь, дать деньги на постройку в павильоне целого городка прошлого века, но яростно отстаивать лишнюю пару обуви, закупленной для съемок.

В этом было что-то непонятное для Джас, привыкшей как раз к обратному. Клайд был антиподом голливудских финансистов. В обоих случаях можно было отыскать свои плюсы, и Джас не решилась сравнивать, какой из них лучше. Зато она с любопытством наблюдала за тем, как возводятся в павильонах порой просто грандиозные по размаху декорации, как шьются костюмы и как художник-костюмер ругается с портными из-за пуговицы, пришитой ниже, чем он отметил на эскизе.

Довольно скоро Джастина почувствовала себя на студии «Парамаунт», как дома. Ей нравился этот мир. Нравился тот заряд бодрости и неистощимой энергии, который пропитывал здесь все. Джас словно попала совсем в другую жизнь. Жизнь, о которой она почти ничего не знала раньше и которая покорила ее. Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда.

Все дни напролет уходили у нее на подготовку к съемкам. Сначала были репетиции. Потом она ездила примерять готовящиеся для нее костюмы. Нужно было посещать парикмахера, делавшего прически для фильма, и пробовать грим. И еще массу других мелочей приходилось ей переделать за день.

К вечеру она уставала так, что просто валилась с ног. И придя домой, предварительно отказавшись, сославшись на усталость, от всех приглашений, которые получала, она наскоро ела и, немного посмотрев телевизор или почитав, лежа в постели, засыпала.

А на следующий день все начиналось снова. И от всего этого кружилась голова. Киножизнь походила на какой-то яркий, праздничный маскарад. И несмотря на ее, к сожалению, уже немолодой возраст, Джастина с удовольствием принимала в нем участие.

Однако по прошествии некоторого времени она поняла, что это лишь внешняя сторона жизни. И что здесь, как и в любом месте на земле, существуют свои трудности, проблемы и много всяких неприятных вещей.

В один из дней Джастина получила письмо от Барбары. Очень краткое, но пронизанное чувством любви к матери. Дочь писала, что дела идут хорошо, и приглашала Джастину приехать к ней в гости и посмотреть, наконец, как она живет. В самом конце письма девушка вскользь упомянула, что у нее есть важная новость, которую ей хотелось бы сообщить и обсудить только при личной встрече. И Джас в ответном послании написала, что постарается скоро вырваться и навестить ее. Но не раньше чем через месяц. «Сейчас, — писала она, — это совершенно невозможно. Кино — это что-то ужасное. Ни минуты покоя, ни секунды личного времени. Но я получаю удовольствие от этой работы. Хотя, при первой же возможности, обязательно приеду».

Иногда она писала Лиону, а он в ответ присылал пространные, очень нежные и прочувствованные послания. Его насыщенные юмором письма помогали Джас, придавали ей новые силы тогда, когда, казалось бы, их не осталось ни капли и черпать их неоткуда. Но, несмотря на жесткий, больше похожий на гонку, чем на съемки, график работы, Джастина была довольна жизнью.

Однако, сколько бы времени она ни отдавала работе, семья и благополучие ее детей все равно оставались на почетном месте. Джас понимала: обе ее дочери уже достаточно взрослые девушки. Они совершают поступки, соответствующие их внутренним убеждениям и, в любом случае, ей придется волноваться за своих девочек, главное, чтобы с ними все было нормально. Чтобы они не угодили в какие-нибудь передряги. Особенно же это касалось Элен. Помня о своей, тоже, кстати, не самой спокойной молодости, Джастина беспокоилась за нее куда больше, чем за рассудительную и более сдержанную в поступках Барбару. Тем не менее, ее радовало то, что в последние несколько месяцев тон писем Элен как будто изменился, став более взрослым. Правда, Джастину несколько огорчал тот фаю, что Элен почти не пишет о своей жизни, а если и затрагивает эту тему, то очень быстро прерывает ее. Она была скупа на слова, касающиеся ее обыденных дел, но зато с большим восторгом писала о работе. Элен сходила с ума по живописи, и Джас оставалось лишь порадоваться этому.

«Разве не прекрасно, когда человек занимается тем, что ему по душе?» — думала она, перечитывая в который раз письмо дочери и улыбаясь своим мыслям.

Поскольку с этой стороны причин для особых волнений не было, то и чувствовала Джастина себя хорошо.

Местный климат тоже пошел ей на пользу. Попав после туманной Европы под жаркие лучи радостного калифорнийского солнца, она окрепла и чувствовала себя очень здоровой. Ровный матово-шоколадный загар был ей очень к лицу. Правда, на носу и щеках снова проступили веснушки, которые раньше повергали Джастину в панику. Но сейчас это уже мало ее волновало. В жизни, как когда-то убеждал жену Лион, веснушки делали ее еще более очаровательной, а работе они абсолютно не мешали. Во время съемок на лицо накладывали такой слой тонирующего крема, что под ним, наверное, с успехом укрылся бы даже Пик Коммунизма.

Джастина снималась в своем первом фильме и имела все основания быть довольной жизнью и теми сюрпризами, которые своенравная судьба нет-нет, да и преподносила ей.

* * *

Теперь, когда их отношения с Максом, наконец-то приобрели достаточно стабильный и постоянный характер, проще говоря, они все время были вместе, Барбара чувствовала себя птицей, парящей в солнечной небе на крыльях любви. Они стали неразлучны уже давно. Точнее, с того самого момента, когда она, возвращаясь с работы, увидела Макса стоящим у машины. С того самого дня они расставались всего три или четыре раза на достаточно продолжительное время. Максу иногда приходилось отлучаться по делам фирмы, но с этим поделать все равно ничего было нельзя, и девушка воспринимала такие поездки как неизбежное зло. В такие дни Барбара очень остро ощущала свое одиночество и особенно отчетливо начинала понимать, что значил для нее этот человек. Без Макса мир терял всю свою красоту и становился тусклым и серым, как будто запорошенным пылью. Жизнь приостанавливала свой бесконечный бег. Минуты начинали растягиваться в часы, а часы становились длиннее суток. Когда любимого человека не было рядом, все валилось у нее из рук, дела не ладились, и она совершенно не знала, чем занять себя. Даже работа не доставляла ей того удовольствия, которое девушка испытывала в те дни, когда знала, что, вернувшись домой, сможет вновь увидеть его любящий взгляд.

Так уж получилось, что Барбара до сих пор не могла пересилить себя и пойти на полную близость с любимым человеком. Но вот однажды это произошло. В тот день они решили совершить верховую прогулку в окрестностях Кливленда и отправились в прилегающий к городу большой парк, где можно было нанять на время лошадей.

Не проехав и половины пути, они остановились.

— Барбара, я не могу вести машину. От того, что ты рядом, у меня просто дыхание перехватывает и голова кругом идет, — сказал Макс, вдруг обняв девушку и притянув ее к себе.

Он поцеловал ее в губы, и безудержное желание отдаться ему, сдерживаемое Б то же время какими-то непонятными даже ей самой, размытыми границами, причинило ей боль. У обоих перехватило дыхание от заполнившего их чувства. В его объятиях она поняла, что принадлежит этому мужчине безо всякого остатка и никогда уже не сможет полюбить другого. Этот волшебный, счастливый мир будет жить в ней вечно и свяжет их навсегда.

Он целовал ее снова и снова, как это бывает в песнях о любви. Их близость была необузданной и безгранично нежной. Она медленно высвободилась, счастливая и уверенная, что ничто уже не сможет встать между ними. Он убрал с ее лица спутанные волосы, поднял на руки и отнес в небольшую тенистую рощу, раскинувшуюся недалеко от дороги. Расстелив одеяло, он положил девушку на него и сам лег рядом. Макс гладил ее волосы, лицо. Барбара никогда до этого не чувствовала себя так хорошо и свободно. Острое сладкое чувство пьянило. А глаза его, казалось, заглядывали ей прямо в душу.

Макс начал расстегивать ее одежду, умело справляясь с пуговицами и «молниями» и снял с нее все. Девушка вздрогнула, когда он дотронулся до ее обнаженной груди. Его возбуждало ее тело, но в проявлении любви не было ничего вульгарного. Когда Макс окидывал взглядом ее цвета слоновой кости роскошную фигуру, ей совсем не хотелось прикрыться.

— Ты такая красивая, Барбара! — шептал он.

И она действительно почувствовала себя потрясающе красивой.

Его руки ласкали ее всю. Она совершенно не сопротивлялась, пылая от страстных поцелуев, от его опытных ласк. Барбара поцеловала его так же глубоко, как и он ее.

Наконец, он остановился и стал раздеваться. Барбара с удовольствием смотрела на мужественную красоту любимого человека. Он снова сжал ее в объятиях, и она задрожала, прильнув к нему так, словно хотела остаться с ним навечно.

Но наравне с этими ощущениями в ней присутствовал страх.

— Макс, я боюсь. Ведь наверное будет больно.

— Не бойся, — ласково сказал он. — Тебе будет хорошо.

Он осторожно проник в теплую влагу ее расслабленной плоти.

— Тебе не больно? — спросил он с тревогой.

Боясь, что он остановится, она поспешно

уверила его, что все в порядке. Прижалась к нему, обвив руками его гибкое, худощавое тело. Ее руки обнимали его шею, плечи, гладили волосы и крепкую спину. У Макса не было больше сил сдерживаться. Барбара наслаждалась объятиями любимого, внимала бессвязному шепоту, и боль, которая, конечно же, присутствовала, прошла, уступив место восторгу. Тело ее стало отвечать на его осторожные движения, и все преграды, существовавшие до этого, смыло волной наслаждения.

Барбара была на верху блаженства. Она невольно плакала и произносила его имя. Наконец, этот прилив эмоций прошел, наступила неописуемая сладость. Барбара стала медленно приходить в себя, ощущать острый запах листвы в прохладном влажном воздухе. Укутанная одеялом, положив голову на широкую грудь Макса, девушка задремала. А его руки нежно теребили ее смоляные волосы, и, прежде чем уснуть, она прошептала:

— Я люблю тебя.

Верховой прогулки, конечно же, не получилось. Вернувшись домой, они снова и снова любили друг друга. И так продолжалось до бесконечности, пока оба, обессиленные жгучей страстью, не уснули в объятиях друг друга.

Проснулась Барбара от дразнящего запаха кофе. Она открыла глаза и с некоторым удивлением обнаружила, что Макса нет рядом. Однако вскоре все встало на свои места.

— Просыпайся, дорогая. Завтрак проспишь, — донесся из кухни его голос.

Он вошел в спальню и удивился:

— Ты уже не спишь?

Подойдя к ней и присев на край кровати, Макс нежно поцеловал Барбару и погладил роскошные черные волосы.

— С добрым утром, любимая. Жду тебя на кухне. Все уже остывает.

Пожалуй, никогда в жизни девушка не ощущала себя настолько счастливой, и это счастье ей подарил Макс. А ведь когда-то — как же давно это было! — она подобрала его у кампуса с разбитым лицом. Теперь же его близость доставляла девушке лучшие минуты в ее жизни. Он значил для нее куда больше, нежели просто человек, всегда находящийся рядом. Нет, на Макса Барбара могла положиться, если бы случилось что-то из ряда вон выходящее. В какой- то момент она испугалась, подумав, что все идет слишком хорошо. Ведь не может же быть постоянно только хорошее? В последнее время девушка стала замечать, что Макс чем-то подавлен. Или ей это только казалось?

В один из уик-эндов, когда они позавтракали и вышли на улицу, чтобы прогуляться и подышать свежим воздухом, Макс неожиданно сказал ей:

— Барбара, я очень люблю тебя, поэтому не хочу обманывать. Мне очень тяжело говорить то, что я собираюсь произнести, но мне кажется, что ты должна знать это, и чем раньше, тем лучше.

Она встревожилась и насторожилась, с болью глядя в его глаза. Неужели опять что-то разлучит нас? Значит, предчувствие ее не обмануло?

— Что, Макс? — она посмотрела ему в глаза. — Говори! Не молчи, пожалуйста.

— Милая, я не хотел говорить тебе этого раньше. Хотел, чтобы ты запомнила меня, почувствовала меня, — он вздохнул и, отвернувшись, принялся с отсутствующим видом разглядывать пейзаж. — Так уж случилось, что во время моих командировок у меня была другая женщина. Не думай, она ничего не значила для меня. Просто случайная связь, своего рода развлечение. Но, так уж вышло, она забеременела. И поскольку родители ее очень влиятельные люди, мне придется жениться на ней. В противном случае последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

Барбара в отчаянии застонала. В голосе ее слышалась огромная боль.

— Уходи, Макс, — сказала она, думая про себя, что ей, видимо, никогда не суждено быть до конца счастливой. — Уходи. Я люблю тебя, как и прежде. Но ты сам выбирал и поэтому уходи. Я не хочу тебя больше видеть.

Макс снова вздохнул, еще отчаяннее и тяжелее, чем прежде. Возле губ его залегла горькая складка.

— Прости меня, милая. Я люблю только тебя одну. Но я вынужден это сделать.

И он быстрой походкой, не оглядываясь, пошел прочь. А Барбара провожала взглядом его удаляющуюся фигуру. И по лицу ее текли слезы, которых она даже не замечала.

— Господи! — вырвался из ее груди мучительный выдох. В этом выдохе слышались все горькие чувства, которые переполняли сердце девушки в эту секунду.

Девушка еще долго бродила по городу, не в силах вернуться домой, где все, буквально все, было напоминанием о любимом человеке. Барбара пыталась забыться, переключить свои мысли на что-нибудь иное, не имеющее отношения к Максу, но ничего не получалось. Его тень вырастала у нее на дороге, сиротливо брела следом. В толпе то и дело мелькало его лицо. Иногда Барбара видела знакомую худощавую фигуру, скользящую по заполненным людьми улицам. Он ушел, но остался рядом. Наверное, рано или поздно, ей удастся отрешиться от того, что случилось сегодня, изгнать Макса из своей памяти, забыть его совсем и навсегда, но если это и произойдет, то очень и очень нескоро. Рана оказалась куда серьезнее, чем думала она, и страшнее, чем предполагал Макс. Память кровоточила им. Куда бы девушка ни пошла, везде ее преследовал призрак все еще любимого человека. Любимого и ненавидимого ею.

Придя, наконец, домой, Барбара рухнула на кровать и безудержно разрыдалась.

Дни потянулись тоскливые, длинные, никчемные. Она не знала, чем занять себя. Ее мысли были далеко. В них остался только Макс. Девушка блуждала в лабиринтах бесконечных воспоминаний. Мир ее раскололся на части, как раскалывается упавшее со стены старое зеркало, хранящее в себе образы виденных когда-то людей. Все они прячутся внутри, в серебристой амальгаме. Так и каждое мгновение, проведенное с Максом, отпечаталось в памяти девушки отдельной картинкой, и сейчас они полезли из памяти, подобно уродливым монстрам, выбирающимся из сырой, заплесневелой земли в пятничное полнолуние тринадцатого числа.

Когда Джастина приехала в гости и, постучав, вошла в квартиру дочери, то возглас отчаяния помимо воли сорвался с ее губ. Вместо цветущей, красивой девушки, с кровати на нее сомнамбулическим, отсутствующим взглядом смотрела пожилая женщина. Темные круги обрамляли глаза, в которых застыло выражение вечной, вмерзшей в зрачки, тоски.

Вид девушки был ужасен. Ею овладела страшная апатия. Она ничего не ела — ей стало просто плевать на возможность голодной смерти. Кожа, приобретшая сероватый оттенок, обтягивала острые скулы, нос заострился, в уголках рта, на лбу и у глаз обозначилась сеть морщин. Свинцового цвета губы сжались в узенькую страшную полоску. Похоже, девушка находилась на последней стадии физического и психического истощения.

— Боже мой, Барбара! — воскликнула Джастина. — Я ехала в гости к счастливой молодой женщине. Девочка моя, что случилось?! Ведь твои последние письма были так безмятежны. И что же я вижу перед собой? Ты выглядишь так, как будто собралась заморить себя голодом! Что произошло, Барби? Случилось что-нибудь страшное? Кто-то умер?

Барбара, не говоря ничего, бросилась к матери и заплакала навзрыд, уткнувшись в ее плечо.

Джастина, расстроенная, обняла дочь и гладила ее по голове, как когда-то в детстве. Когда девушка немного успокоилась, Джас спросила ее:

— Расскажи же мне, что с тобой стряслось? В последнем письме ты обещала сообщить мне какую-то потрясающую новость.

— Той новости больше нет, мамочка. Теперь есть другая. Понимаешь, я полюбила одного человека. И он любит меня. Но так уж случилось, что другая женщина ждет от него ребенка,и он буквально неделю назад сказал мне, что должен жениться именно на ней. А может быть, это было раньше. Я не помню. Я уже ничего не помню. Я все забыла! Но... но, да. Я выгнала его, но, мама, я не могу жить без него. Жизнь потеряла всякий смысл. Ее просто больше нет, мамочка. Я хочу умереть. Зачем ты приехала? Надо было приезжать через неделю или через две, а лучше не приезжать вообще. Почему ты приехала именно сегодня?

— Ну, ну, ну. Успокойся же, девочка моя? Успокойся. В жизни всякое случается. Я очень сочувствую тебе, но мы же ничего не можем сделать, правда? Не нужно говорить такие страшные вещи. У тебя есть я и папа, и сестра. Ты нужна нам. Мы тоже не сможем жить без тебя, Барби. Мы любим тебя. Поэтому, как бы тебе ни было трудно, нужно успокоиться, взять себя в руки и продолжать жить. Ведь жизнь-то на этом не закончилась.

— Нет, мама, закончилась. Неделю назад. Закончилась.

— Ну, милая, не надо так трагически смотреть на это. Продолжай жить, возможно, ты еще встретишь человека, которого полюбишь.

— Нет, я больше никого никогда не полюблю. Даже близко не подпущу ни одного мужчину.

— Ты собралась постричься в монахини?

— Не знаю. Я никого не хочу видеть. Я вообще ничего не хочу, мама.

Джастина несколько дней провела у постели своей несчастной дочери, как могла, утешала ее, пытаясь отвлечь от мрачных мыслей. Через несколько дней, когда Барбара пришла в себя и взгляд девушки стал более-менее осмысленным, Джас сказала ей:

— Тебе нужно показаться психоаналитику, милая. По-моему, у тебя серьезнейший шок.

Реакция Барбары на это предложение оказалась однозначной:

— Нет.

Потребовалось использовать все красноречие, призывать на помощь логику и взывать к рассудительности, прежде чем девушка согласилась отправиться к врачу. Но даже сейчас мрачноскептическое выражение не сходило с ее лица. Было понятно, что сама она считает, что никто, ни один психоаналитик на свете, не в состоянии помочь ей в подобной беде. Нет, одни лишь врачи и зарабатывают на своих пациентах деньги. Что они могут знать о глубине ее, Барбары, * трагедии? Ровным счетом ничего. Их интересуют лишь деньги. Купюры, вот что у этих людей на первом месте.

Тем не менее, она прошла в кабинет психоаналитика.

Частный врач Джозеф Эй Кроуфорд, дипломированный бакалавр медицины, закончивший университет в Шампейн, штат Иллинойс, оказался очень мягким, внимательным молодым человеком. Хотя аккуратная бородка придавала ему солидности, едва ли он был намного старше Барбары. Разница составляла максимум пять- шесть лет. Однако на стенах его кабинета в золоченых рамках висели фотографии, на которых неизменно улыбающийся Джозеф был запечатлен рядом с известными деятелями бизнеса, искусства и политики.

— В основном, они все мои клиенты, — улыбнулся врач, заметив взгляд Джастины. — Вы себе и представить не можете, насколько у этих людей неуравновешенная психика. Заболела любимая собачка, и они в этом кресле.

Он был донельзя обаятелен, а улыбка его лучилась искренним участием. Барбара слабо улыбнулась.

— Вот видите, — кивнул Кроуфорд, — как правило, выясняется, что все не так уж и страшно. Итак, леди, давайте поговорим о вашей проблеме.

Вечером Джастина позвонила в Голливуд и сообщила, что, возможно, ей придется задержаться примерно на неделю от оговоренного срока.

Через десять дней Барбара начала улыбаться. Сеансы доктора Джозефа Кроуфорда явно пошли ей на пользу. Еще через пять дней она в первый раз за месяц рассмеялась на какую-то шутку Джастины, и Кроуфорд, наконец, объявил, что кризис миновал, хотя будет неплохо, если девушка еще пару недель походит к нему.

Джастина думала точно так же. Она выписала Кроуфорду чек, и тот, с достоинством поблагодарив, аккуратно положил его в стол.

— Да нет, доктор, это мы должны благодарить вас, — улыбнулась Джастина. — Вы вернули мою дочь к жизни.

— Но, — посерьезнел Кроуфорд, — мой вам совет: почаще встречайтесь с Барбарой. Я знаю о роде вашей работы и понимаю, что у вас все время расписано на месяцы вперед, но старайтесь видеться с дочерью как можно чаще. Она очень впечатлительная девушка, и не исключено, что кризис повторится.

— Барбара очень впечатлительная? Никогда не замечала.

— Представьте себе. Она ведь много читала в детстве?

— Очень.

— Отсюда и впечатлительность. Плохо не это. Барбара не дает выхода своим эмоциям, а копит их в себе. Постепенно создается... так называемая «гремучая смесь». Малейший толчок, и все эти невысказанные волнения, словно взрывчатка, разносят психику. В лучшем случае после этого наступает депрессия. Вам повезло, у Барбары довольно сильная нервная система и психологическая блокировка. В ином варианте вполне возможен невроз, а то и вялотекущая шизофрения. Так что, — Кроуфорд улыбнулся и развел руками, — не пренебрегайте моим советом. Почаще приезжайте к дочери.

— Хорошо, — кивнула Джастина. — Я постараюсь уделять ей все свое свободное время.

— Вот и отлично. Барбара славная девушка. Берегите ее.

— Конечно. Благодарю.

Перед самым отъездом в Голливуд — работа есть работа — Джас сказала дочери:

— Барбара, милая, только, пожалуйста, не делай глупостей. Успокойся, работай, а там посмотришь. Помни, что мы с папой любим тебя.

— Хорошо, мамочка, не переживай. Ты же знаешь, у тебя благоразумная дочь.

Они тепло простились, и Джас взяла с дочери обещание, что та будет часто писать ей. А когда самолет поднялся в воздух, Барбара долго провожала его взглядом, а потом вернулась домой и подумала вдруг о том, что надо, в самом деле, нормально жить. А свою любовь к Максу она похоронит где-нибудь глубоко-глубоко в душе, чтобы никогда не вспоминать о ней.

Жизнь ее стала понемногу входить в обычное русло. Каждый день она как можно больше времени проводила на работе, изучая дела, ходила в библиотеку, отыскивая там похожие прецеденты, и вскоре боль немного утихла.

Однажды, придя в офис, она увидела там молодого человека, который учился с ней на курсе. Звали его Гарри Симпсон. Он был так же, как и она, одним из лучших учеников в их выпуске, и ему прочили большое будущее на юридическом поприще.

— Привет, Барбара, — воскликнул он. — Вот уж не ожидал тебя здесь встретить. Рад тебя видеть. Ты здесь работаешь?

— Да, я-то здесь работаю. А вот ты что здесь делаешь? Ведь все говорили, что ты будешь возглавлять юридический отдел в фирме своего отца на Уолл-стрит.

— Да, отец хотел взять меня к себе, поскольку даже он признает, что, когда я поднаберусь немного практического опыта, из меня получится классный юрист. Но ты же меня знаешь. Я ни за что в жизни не согласился бы работать на отца. Потом все будут говорить, что именно благодаря родственным связям я сделал себе карьеру. Так что я решил начать в какой-нибудь другой, не очень известной фирме. Одним словом, с сегодняшнего дня я буду здесь работать.

Гарри нравился Барбаре. Это был очень целеустремленный, умный и воспитанный человек. Когда-то в университете он даже пытался ухаживать за ней. И даже как-то раз признался в любви. Но девушка лишь улыбалась в ответ. Тогда у нее уже был Макс, и она не могла представить рядом с собой кого-то другого. Но относилась она к Гарри очень хорошо. Он был, на самом деле, прекрасным парнем.

Сейчас Барбара обрадовалась тому, что рядом с ней теперь будет хоть один человек, которого она достаточно долго знает. Нельзя сказать, что к ней плохо относились в фирме, однако здесь во главу угла ставилась карьера, а следовательно, культивировались сугубо деловые отношения. Гарри, хотя он никогда и не был ее близким другом, все-таки мог поговорить не только о юридических аспектах той или иной проблемы. С ним можно было поболтать и о литературе, и о кино, и о новом мюзикле Ллойда Уэббера, и обсудить кое-какие житейские дела. Нет, с ним Барбаре определенно повезло.

Каждый день они встречались на работе, и отношения между ними установились самые дружеские. Гарри несколько раз приглашал ее в ресторан. Пару раз они ездили вместе гулять. И девушка понемногу стала возвращаться к жизни.

Никаких посягательств на нее со стороны Гарри не было. Он вел себя очень корректно и тактично, ничем не проявляя своих давних чувств. Молодой человек вообще старался по возможности не касаться личных аспектов жизни Барбары, считая, что не имеет на это никаких моральных прав. Он слишком хорошо помнил о Максе.

Однажды, когда они возвращались после очередного ужина в ресторане по авеню Америка, весело болтая о новомодной бродвейской премьере, молодой человек вдруг замолчал, а потом спросил ее:

— Барбара, что с тобой здесь произошло? Ты стала совсем не такая, как раньше.

— А что, для тебя это имеет какое-то значение? Какая тебе-то разница?

— Ну, я смотрю, ты ни с кем, кроме меня не общаешься. И если мы не идем куда-нибудь вместе, то ты сидишь в одиночестве дома. Возможно, здесь это в порядке вещей. Или руководство фирмы контролирует личную жизнь своих сотрудников?

— Нет, — покачала головой девушка.

— Тогда в чем же дело? Ты — один из перспективнейших юристов отдела, и все говорят о том, что тебя ждет отличное будущее в области юриспруденции. На «синий чулок» ты, вроде бы, тоже ке похожа. Что происходит?

— Да, возникли у меня здесь кое-какие проблемы.

— Барбара, ты помнишь, о чем я когда-то говорил тебе?

— Господи, ну не надо все портить, Гарри!

— Будь что будет, но я повторю то, что сказал тогда. Я все так же, по-прежнему, люблю тебя. Ты знаешь, что мои чувства проверены годами. Я хочу просить тебя еще раз: выходи за меня замуж. Тебе будет хорошо со мной. Я сделаю все, чтобы ты ни в чем не нуждалась и чтобы ничто не омрачало твою жизнь.

— Ну вот, а все складывалось так хорошо... — сказала она. — Останови машину.

— Но, Барбара! — взмолился Гарри. — Я вовсе не хотел тебя обидеть! Не уходи!

— Да нет, Гарри. Ты не так меня понял, — улыбнулась Барбара. — Просто, если ты сам не заметил, мы уже приехали. Вон мой дом. Пока! Увидимся завтра.

Не говоря больше ни слова, девушка выскочила из машины и скрылась в дверях своего дома.

Гарри, несчастный, неподвижно сидел за рулем своего «датсуна» еще некоторое время, наблюдая за тем, как у нее в окнах зажигается свет. А потом медленно поехал домой.

Барбара, зайдя в квартиру, захлопнула дверь и, устало прислонившись к ней спиной, заплакала. Воспоминания вновь нахлынули на нее неприятной волной. Однако вскоре она успокоилась и всерьез подумала о том, что Макс — это, конечно, замечательно, и она, конечно же, любит его. Но что же, ей теперь на всю оставшуюся жизнь зарыться в работе и сидеть в полном одиночестве? Как сказал Гарри? «На “синий чулок” ты не похожа...» Гарри любит ее, он постоянно рядом. Но... вдруг это случится и во второй раз? Уверена ли она в его чувствах? Ну хотя бы любит ли она его? Что для нее Гарри? Не более, чем университетский приятель, наверное, неплохой и по-своему привлекательный парень, однако никаких особых чувств она к нему не испытывает. Хотя, может быть, это даже и к лучшему? Не так больно терять человека, которого не любишь... Но раз она его не любит, стоит ли выходить замуж?

Она еще долго так размышляла и, уже лежа в постели, практически погрузившись в сон, когда сновидения вплотную подступили к ней, окутав сознание искрящейся дымкой, девушка вдруг решила, что завтра она даст свое согласие выйти за него замуж.

* * *

Гарри был просто не в себе от счастья и тут же, взяв несколько свободных дней, бросился устраивать будущую свадьбу и готовить костюмы. И он, и Барбара сошлись во мнении, что нечего устраивать из этого события гигантского празднества. Они лишь отправили телеграммы своим родителям, в которых сообщали, что решили пожениться.

Барбара, не без помощи Гарри, подобрала себе весьма скромное свадебное платье. Его родители вовсю рассылали приглашения и готовили свой особняк в Нью-Йорке к предстоящему торжеству. Узнав об этом, Гарри засмеялся, сказав, что родители — в особенности его отец — люди довольно старомодные, и у них свои взгляды на такие вещи. Конечно, не стоит идти у них на поводу, однако нужно постараться придумать какой-то корректный повод для отказа от поездки в Нью-Йорк, иначе отец, да и его знакомые, а среди них немало очень влиятельных людей, играющих немаловажную роль в жизни страны, могут не понять молодых. Естественно, ничего страшного в этом не будет, но не стоит прежде времени жечь за собой мосты, ведь так?

Барбара согласилась с ним.

Молодые люди проводили все время вместе, практически ни на минуту не расставаясь. Барбара уже очень редко вспоминала Макса, но если уж он прокрадывался в ее мысли, то в сознании ее вспыхивала боль и горечь утраты. Девушка торопливо прогоняла эти мысли прочь, постоянно внушая себе, что все делает правильно, что Макс для нее навсегда потерян. Барбара не только ненавидела его, но, к своему собственному удивлению, ужасно ревновала к той незнакомой женщине, которая носила его ребенка. И ревность эта затмевала все остальные чувства.

От Макса за это время пришло несколько писем. Однако Барбара отправляла их назад, даже не распечатывая. Сейчас ее жизнь совершенно переменилась. Она была полна радости и развлечений. Гарри неотступно следовал за ней, следил влюбленным взглядом, ловил каждый ее жест, чтобы выполнить любое пожелание своей возлюбленной.

Он предложил ей навсегда бросить работу.

— Если, конечно, ты сама этого хочешь, дорогая, — сказал ей Гарри. — Но тебе, действительно, нет смысла работать. Мы достаточно обеспечены. Я смогу зарабатывать столько, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

Но Барбара возмущенно отказалась.

— Я же не какая-нибудь немощная старуха. И потом, ты что же, хочешь запереть меня в четырех стенах, чтобы я кроме кухни ничего не видела? — она засмеялась. — Учти, я неплохой юрист и сумею отстаивать свои права в суде.

— Даже в мыслях подобного не было, милая. Извини.

Больше они к этой идее не возвращались.

До свадьбы оставалась ровно неделя. На работе им, поздравив от имени руководства фирмы, предоставили двухнедельный отпуск по такому торжественному случаю.

— Барбара, может быть, ты хочешь поехать куда-нибудь, развлечься? Ведь у нас впереди целых две недели великолепного ничегонедела- нья. Представляешь?! Никаких дел, судов, клерков. Здорово, верно? Куда бы ты хотела поехать?

— Я давно мечтала съездить поиграть в Монте-Карло. Но всегда думала, что для меня это непозволительная роскошь.

— Конечно, любимая, мы едем туда. Отель «Эскалибур»! Собирайся, я закажу билеты на завтра.

Свадьба обещала быть громкой, и вокруг них постоянно кружили журналисты. В заметках светской хроники они называли Барбару классически красивой, писали, что она грациозна и держится, как профессиональная манекенщица. В своих шикарных туалетах, которые чуть ли не ежедневно дарил ей Гарри, эта женщина уже едва ли напоминала ту несчастную девушку, потерявшую все самое для нее дорогое из-за безрассудной любви.

Барбара была ошеломляюще красива, причем красотой зрелой, уверенной в себе женщины. Но за тщательно отделанным фасадом она надежно скрывала свою незащищенность, и все благоговели перед ней, включая и Гарри.

Она была, как тростинка, и Гарри часто удивлялся, как же ей удается сохранять такую фигуру, не прибегая к изнурительным диетам.

— Чтобы хорошо одеваться, нужно быть худой. Ты же знаешь, как я люблю красиво одеваться?

— Да, милая. Ты теперь будешь не просто красиво, а роскошно одеваться.

— Прости, дорогой, но если ты будешь продолжать так шиковать, от твоей зарплаты юриста ничего не останется через три дня.

— Пусть тебя не волнует эта проблема, милая. У меня есть кое-какие сбережения.

— Ты же сказал, что не хочешь обращаться за помощью к своему отцу?

Гарри улыбнулся:

— Не волнуйся, отец здесь ни при чем. У меня есть свои, личные сбережения.

— Вот как?

Барбара впервые слышала об этом.

— Свадебный подарок тебе, милая, — засмеялся Гарри. — Потерпи неделю, и все узнаешь.

* * *

В Монте-Карло они, как и планировали, остановились в «Эскалибуре», шикарном отеле, стилизованном под английские замки. Цены за номера здесь были очень высоки, один день проживания исчислялся едва ли не месячным жалованьем Барбары. Однако на все ее вопросы Гарри отвечал лишь загадочной улыбкой. Целыми днями они просиживали в казино, испытывая судьбу на рулетке и «одноруких бандитах». Больше всех, разумеется, везло казино. Вечера заканчивались в шикарных ресторанах, меню которых занимало не меньше полутора десятков страниц и насчитывало до двух сотен блюд. Это была восхитительная неделя.

Утром Барбара и Гарри шли в бассейн, затем завтракали и возвращались к крутящемуся колесу и щелкающему между черно-красными лунками никелированному шарику.

— Скорее всего, ты проиграешь много, а выиграть ничего не выиграешь. Но, может быть, тебе повезет, дорогая, и тогда ты выиграешь такую сумму, что озолотишь нас, обеспечишь на всю оставшуюся жизнь, — смеялся Гарри, когда Барбара, затаив дыхание, ставила горку пластиковых «чипов» на очередной номер.

Она лишь смеялась в ответ и продолжала с каким-то диким азартом просаживать деньги. Несколько раз за это время ей даже удалось выиграть, правда, не много, но зато она была очень довольна. Это лишь подстегивало ее решимость.

И вот накануне отъезда в Нью-Йорк, за два дня до свадьбы, на которую уже со всей страны съехались приглашенные, они отправились иг

рать в «Золотой век». Это был последний вечер, и Гарри, весело подмигнув ей, сообщил:

— Сегодня играем по-настоящему. Неизвестно, когда у нас будет время выбраться сюда еще раз.

Барбара сразу же села за рулетку, и в этот вечер ей улыбнулась удача. Правда, улыбка эта была довольно скромной, однако все же несколько более широкой, чем в предыдущие дни. Несколько раз поставив фишки на число, девушка выиграла шесть с половиной тысяч долларов, получив огромное удовольствие и разгоревшись в еще большем азарте.

И вдруг ее обжег чей-то нетерпеливый взгляд. Подняв глаза, Барбара остолбенела. На другом конце стола, напротив нее, скрестив руки на груди и глядя ей прямо в лицо, стоял Макс.

Сердце Барбары учащенно забилось, дыхание перехватило. На нее вдруг нахлынули воспоминания о проведенных с Максом прекрасных днях и часах. Она лихорадочно застегнула свою сумочку, убрав в нее деньги, и, не задерживаясь у стола, быстро пошла прочь.

«Боже мой, что со мной происходит? Ведь я же дала себе слово не думать о нем. Но разве можно не думать, когда он находится так близко?»

Как назло она никак не могла найти Гарри. Он канул в бесконечных игорных лабиринтах казино. И пока она шарила беспомощным взглядом по залу, пытаясь разыскать его, Макс догнал ее и схватил за локоть.

— Барбара, милая, подожди, — он широко, словно ничего не случилось, улыбнулся.

Она попыталась вырваться, но без большого энтузиазма.

— Что тебе нужно от меня, Макс?

— Барбара, почему ты не отвечала на мои письма?

— Макс, прекрати, — тихим шепотом сказала она. — Оставь меня. Ты же, наверняка, знаешь, через два дня у меня свадьба, и мой будущий муж находится сейчас где-то рядом. Быть может, он даже видит нас.

— Ну и что? Тебя это очень волнует? Неужели твои чувства ко мне так быстро угасли?

— Мои чувства? Ты говоришь о моих чувствах? Но ведь это ты оставил меня из-за какой- то другой женщины. Бросил, заставив мучиться в одиночестве.

— Я столько порогов обил, чтобы найти тебя, и так ты меня встречаешь. Я приехал сказать тебе, что оставил ту женщину, потому что никак не мог забыть тебя. Я пожертвовал всем ради тебя, и это едва не стоило мне сперва свободы, а потом и жизни! Я неоднократно писал об этом в своих письмах, но они нераспечатанными возвращались ко мне. Барбара, милая, пойдем ко мне. Я снял номер в отеле неподалеку.

— Но я не могу, кругом журналисты, и Гарри где-то рядом. Что он подумает, когда не найдет меня?

— Плюнь на это, милая, пойдем со мной.

* * *

Занавеси в старомодном номере, снятом Максом, были опущены для полного уединения. Макс стоял на коленях перед огромным камином, а Барбара внимательно следила за ним. Их разделял золотистый пушистый ковер, зеркала, хрустальные светильники, хромированная мебель.

Этот номер с ошеломляющими видами из окон был просто мечтой. В воздухе витал густой аромат свежесваренного кофе. Чашка Макса стояла на камине, а свою Барбара держала в дрожащих руках. И ей, и ему стоило огромных усилий сдерживать вновь нахлынувшие на них чувства.

Любовь в его взгляде заставила ее сердце пуститься вскачь. Девушка вспомнила его страстные поцелуи.

— Барбара, я хочу, чтобы ты осталась со мной.

— Но ты знаешь, что это несерьезно. Послезавтра у меня свадьба.

— Тем более, тебе нужно действовать решительно, пока ты не вышла замуж за нелюбимого человека, — сказал он.

Душу и мозг ее пронзило страдание.

— Я выхожу замуж за Гарри и не вижу смысла ворошить прошлое, — голос ее дрожал, а плечи тряслись.

По лицу девушки внезапно, помимо воли, потекли слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони и вдруг почувствовала, как сильная рука Макса схватила ее и притянула к себе. Макс повернул Барбару к себе лицом, и сквозь слезы она увидела, что в его живых глазах пламенеет страстное чувство.

— Барбара, любимая... — он сильнее прижал ее к себе. — Я вовсе не хотел доводить тебя до слез.

Барбара понимала, что ей нужно вырваться из его рук, но эти объятия приятно успокаивали, и она прижалась к нему и горечь прошедших лет хлынула изнутри обильным потоком. Девушка плакала навзрыд. Он положил ее голову себе на грудь, утешая, нежно гладя густые волнистые волосы.

— Ты должна вернуться ко мне.

— Но ты же знаешь, что я никогда не смогу сделать этого! — воскликнула она.

Промелькнувшая в его глазах боль остановила ее. Барбара почувствовала удушье. Он неотрывно смотрел ей в глаза.

— То, что было между нами, умерло, — сказала она. — Мы своими руками уничтожили свою любовь.

Девушка бросила на Макса отчаянный взгляд.

Неужели он не понял до сих пор, как тогда обидел ее? И одно только его присутствие причиняло ей сильную боль.

— Я не могу вернуться! — в последней отчаянной попытке произнесла Барбара. — У меня карьера. Это жизнь моя и Гарри. Я многим обязана ему. Ведь он помог мне выстоять в самые трудные в моей жизни минуты. Дело здесь не только в тебе. Ведь я должна бросить Гарри, чтобы уехать с тобой. А он был так добр. И пойми, даже вернувшись к тебе, я все равно буду страдать из-за того, как ты обошелся со мной. И вместе мы будем лишь мучить друг друга.

— А почему ты так в этом уверена? — его низкий голос дрожал.

Если бы она не была так сильно расстроена, то увидела бы, что скрывается за его напряженными чертами.

Взглядом он нежно ощупывал ее тело, в нем была такая всепоглощающая сила, что у девушки перехватило дыхание.

— Я так хочу тебя, Барбара, — произнес он хриплым голосом.

— А я нет! — закричала она в отчаянии, боясь поднять на него взгляд.

— Ты ошибаешься. И я докажу тебе это.

— Я не хочу снова любить тебя. Можешь ты это понять?! Ты — прошлое. Для тебя в моей жизни не осталось места.

— А я не могу забыть, что ты была моей. Ни одна другая женщина не была мне так желанна,как ты. И чаще всего я вспоминал, как все это было между нами в первый раз. Ты была со мной все это время, будь оно проклято.

Говоря это, он медленно приближался к ней. А она стояла, не в силах пошевелиться, словно загипнотизированная его взглядом.

— Ну не надо! — взмолилась она. — Пожалуйста, прошу тебя, Макс. Я позову на помощь! Сюда придет полиция!

Когда он приблизился вплотную и попытался поцеловать ее, Барбара начала было сопротивляться, но в тот момент, когда его губы нашли ее губы и он впился в них страстным поцелуем, все чувства и силы оставили ее. Барбара словно провалилась в полузабытье и перестала ощущать что-либо, кроме наслаждения от его страстных и любящих ласк. В голове девушки не осталось даже мысли о том, что где-то, наверное, сбившись с ног, ее разыскивает Гарри.

Когда они, наконец, одновременно достигли пика наслаждения, оба, тяжело дыша, откинулись на спину, чтобы немного перевести дыхание. От огня, полыхающего в камине, в комнате было очень тепло, а мягкая шелковистость ковра убаюкивала, и Барбара, уставшая и счастливая от обретенного вновь счастья, погрузилась в сладкий неглубокий сон.

Когда она проснулась, то увидела, что Макс уже полностью одет и сидит в мягком кресле, попивая ликер и дожидаясь, когда же она придет в себя.

— А я уже начал волноваться, что мы опоздаем на самолет. Даже хотел будить тебя, — он засмеялся.

Барбара быстро поднялась, приняла душ и оделась. И уже через несколько минут они мчались в такси в аэропорт, пытаясь не опоздать на самолет, отправляющийся в Штаты.

Когда самолет уже поднялся в воздух, Барбара вспомнила о Гарри. Какой же это будет для него удар. Ведь его невеста сбежала практически из-под венца. Подумала она и о том, как отреагируют на все это его родители. Ведь в Нью- Йорк уже съехались гости не только из всех уголков Америки, но даже из других стран. Для них это будет настоящий позор.

Но эти мысли так же мгновенно пропали. Сейчас она была так счастлива оттого, что снова, наконец, с Максом, что ни о чем другом просто думать не могла.

Наверное, потом этот поступок будет мучить ее. Возможно, даже сильнее, чем она думает, но девушка все это время носила в себе сокровенную мечту о том, чтобы вернуть все, и теперь, не глядя, кинулась в омут, разом простив возлюбленному все, что ей довелось пережить по его вине. Она ненавидела Макса, но это чувство было лишь трансформацией бесплотной любви в некую более уместную эмоцию. Разум девушки подсознательно оберегал ее от слишком сильных нервных потрясений.

И все же Барбару мучили угрызения совести.

То, как она обошлась с Гарри, было по меньшей мере непорядочно с ее стороны, если не сказать иначе. Подло! Вот верное слово. Ведь он на самом деле сделал для нее много хорошего и доброго в самые трудные для нее минуты. Когда ей было нужно чье-то плечо, на которое она могла бы опереться, Гарри, не задумываясь, подставил свое. Он сделал все, чтобы она ожила.

«О, Господи, что же ты натворила, — беззвучно прошептала Барбара. — Что же ты натворила!..»

Когда они вошли в его квартиру в Провиденсе, Макс широко, по-хозяйски улыбнулся и сказал:

— Добро пожаловать домой, дорогая.

Голос его был таким красивым, что ей приходилось бороться с искушением. Она чувствовала его горячий взгляд, ощупывающий ее лицо и фигуру в молчаливом восхищении. А ей вдруг стало грустно.

— Тоска по твоему благородному обожателю не принесет тебе пользы, любовь моя.

— Не нужно, Макс. Эти слова не делают тебя сильным.

Глаза его потемнели.

— Теперь ты навеки связана со мной.

— Я это прекрасно знаю, — ответила она мрачно.

— Неужели ты хоть чуть-чуть не рада своему

возвращению? — прошептал он срывающимся голосом.

— Наверное, рада. Немножко.

— Если бы ты знала... Если бы ты только знала.

— Знала — что? — нахмурилась Барбара.

— Я знаю то, чего не знаешь ты!

— Что же? — воскликнула она.

Макс закурил и прошелся по небольшой уютной гостиной.

— Выпьешь чего-нибудь?

— Что? — требовательно переспросила девушка. — О чем ты говоришь, Макс? Договаривай, не нужно мучить меня.

— Хорошо, хорошо, дорогая. Я все скажу тебе. Все, что знаю сам.

Он подошел к бару и налил себе в стакан бренди.

— Не тяни, Макс, умоляю тебя!

— О’кей, о’кей. Ты знаешь фамилию Гарри?

— Симпсон, — холодея от недоброго предчувствия, ответила девушка.

— Это фамилия его матери. Она американка. А фамилию его отца ты знаешь?

— Нет, — Барбара зябко поежилась. — А какое это имеет значение?

— Его фамилия — Салотти. Он — итальянец. Сицилиец.

— Ну и что?

— Ты ничего не поняла? — прищурился Макс, делая еще один глоток. — Ну хорошо, я объясню подробнее. Гарри говорил тебе когда-нибудь, чем зарабатывает на жизнь его отец?

— Да, — с облегчением улыбнулась девушка.

— У него юридическая фирма.

— Официально. Фирма — прикрытие. А зарабатывает Джакопо Салотти тем, что убивает людей!

— Как? — спросила Барбара, чувствуя, как ледяной, липкий страх окутывает ее, словно кокон. — Как? Этого не может быть! Ты просто пошутил, Макс. Скажи, что ты пошутил? Это злая шутка. Очень злая.

— Это не шутка, девочка, — покачал головой он, допивая остатки бренди и закуривая новую сигарету. — Джакопо Салотти торгует наркотиками, шлюхами и содержит половину подпольных игорных домов в Нью-Йорке. Он контролирует торговлю, грузовые перевозки, тотализатор и, как я уже говорил, убивает людей. Он — один из самых страшных мафиози Нью-Йорка. Так что, девочка, я спас тебя от смерти. От верной смерти.

— Постой, постой, — попыталась ухватиться за спасительную соломинку Барбара. — Ну, допустим, что ты не ошибся и все это реальность, а не чей-то идиотский вымысел. Откуда тебе-то это известно?

— Ты мне не веришь, — констатировал Макс.

— Хотя, это не удивительно. Ничуть. Ну ладно, я скажу тебе, откуда у меня такие сведения. Твой жених Гарри сам растрепал об этом на одной вечеринке, когда упился до полусмерти.

— Он бравировал! — чуть ли не крикнула девушка, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. — Гарри шутил!

— Поначалу и я думал так же, но однажды нам с ним вместе пришлось лететь в Нью-Йорк. Ты бы видела тех ублюдков, что встречали его в Ла Гуардиа! Как вспомню их, так до сих пор мороз по коже. Они встречали твоего жениха прямо у трапа, на трех черных «континенталях». И полицейские брали «под козырек», когда... они проезжали мимо.

— А это-то ты откуда знаешь?

Макс помялся:

— Гарри предложил подбросить меня до города, а я согласился. У каждого из этих парней по пушке в наплечной кобуре. Кстати, у его отца настоящий дворец на Лонг-Айленде. И яхта стоимостью, как минимум, десять миллионов долларов. Может быть, юристы и зарабатывают такие деньги, да только что-то я о таких не больно-то часто слышал. Да и вряд ли обычного юриста, даже очень богатого, охраняет целая армия с помповыми «ремингтонами» двенадцатого калибра в руках.

— О, Боже...

— Да, это все правда. Клянусь тебе. Кстати, после той вечеринки, на которой Гарри так неосторожно молол языком, его отец лично приехал в Гарвард и отделал сыночка так, что мама родная не узнала бы. Ты ведь помнишь, что он неделю не появлялся на лекциях?

— Конечно. Да и потом синяки были видны, — испуганно подтвердила Барбара.

— Вот-вот. А теперь самая потрясающая новость. В тот день, когда ты подобрала меня у кампуса... Это сделал вовсе не мой приятель.

— А кто же?

— Ты уверена, что хочешь это знать? — прищурился Макс.

— Говори, — просто сказала девушка.

— Один из ублюдков семьи Салотти. Он встретил меня, когда я возвращался с вечеринки, и посоветовал забыть то, что я слышал от Гарри. Свои слова этот человек подтвердил очень серьезными аргументами, а в конце добавил, что если я стану болтать, меня найдут с дырой в голове или, что более вероятно, не найдут вообще.

— Почему же ты не обратился в полицию?

— Половина полицейских работает на мафиози. Не только на Салотти. Но ведь они все знают друг о друге.

— Господи, господи... Что же нам делать?

Барбара вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в ладони.

Макс тут же принялся успокаивать ее, гладя по волосам и шепча:

— Не волнуйся, дорогая. Не волнуйся. Все обойдется.

* * *

В течение нескольких дней отношения между ними были очень странными. Барбара то страстно любила Макса, то, напротив, начинала относиться к нему очень сдержанно и холодно. К ней вдруг вернулись муки ревности к прошлому, к той женщине, которая отняла у нее когда-то Макса и которую она никогда даже не видела.

— Ты увез меня, — сказала она как-то, — нарушил мою жизнь, увез от Гарри, отец которого крупный мафиози, и бог знает, что ему придет в голову. Я рискнула всем ради тебя, а что, если тебе опять встретится какая-нибудь женщина и ты снова оставишь меня? Макс, я так боюсь, — в голосе ее слышалась предательская дрожь.

Она опустила глаза, не давая себе расплакаться.

— Чего ты боишься? — спросил Макс.

-- Я боюсь быть здесь с тобой.

— Ты хочешь вернуться к Гарри? Или ты счастлива здесь?

— Я счастлива. Очень счастлива, — призналась девушка, избегая его взгляда.— Но мне трудно убедить себя в том, что ничего больше не случится, что я снова не потеряю тебя.

— Ничего не случится, — ответил ей Макс. — Если ты начнешь, наконец, доверять мне. Неужели ты думаешь, что ты одна рисковала? Я прожил все эти годы с женщиной, которую абсолютно не любил, и хочу забыть прошлое. Я понял, что совершил тогда глупость, и вернулся за тобой. У отца Гарри ненавидеть меня куда больше причин. Но я обвел их вокруг пальца. Об этой нашей квартире никто не знает. Она куплена на чужое имя. Салотти никогда не отыскать нас, даже если он задастся подобной целью. Но, скорее, отец Гарри всыплет как следует своему сыночку, чтобы не упускал невест из-под венца. Хотя, в любом случае, тебе не о чем волноваться. Успокойся. Я останусь с тобой. Теперь навсегда.

Он подошел к ней, и она ощутила дрожь от его прикосновения. А его сильное тело содрогнулось, когда он крепко обнял ее и поцеловал. Он встал на колени и нежно поцеловал ее грудь. Барбара закрыла глаза, чтобы не видеть его, но поцелуи имели невероятную власть над ней. Тело ее уже готово было поддаться, в то время как разум все еще оказывал сопротивление.

— Пожалуйста, отпусти меня сейчас. Я хочу спать, — устало произнесла она.

— Я тоже, — ответил он с хитрым блеском в глазах. — Наконец-то мы с тобой нашли общий язык.

— О, я не это имела в виду.

— Конечно, это, дорогая, — он улыбнулся ей так, что сердце ее еще сильнее забилось.

Она сделала еще одну неуверенную попытку освободиться, но он поднял ее на руки и отнес в спальню. Она слышала сумасшедшее биение его сердца и неровное дыхание. Он поцеловал ее с таким пылом, что все мысли вылетели у нее из головы. Была лишь темнота вокруг и его мягкие и вместе с тем требовательные губы, которые покрывали ее тело страстными поцелуями.

Он вновь и вновь повторял ее имя, и Барбара чувствовала, как пальцы его расстегивают пуговицы на блузке. Ей доставляло огромное наслаждение тепло его рук, ласкающих ее тело. И Барбара невольно застонала, когда он остановился.

Он ласкал ее до тех пор, пока она, наконец, не взмолилась:

— Люби меня! Пожалуйста, люби меня.

Он взял ее с безумной трепетной жадностью. Оба они ощущали восторг, достигнувший неизмеримых высот.

Когда Макс уснул в ее объятиях, она лежала, глядя в его лицо, и ей было очень хорошо.

Барбара отлично понимала, что любовь их никогда не расцветет, если она будет замыкаться и ревновать по каждому поводу. Однако туманная мысль о том, что произошедшее однажды вполне может повториться и тогда она останется наедине со своими страхами, наполняла душу девушки мрачной тоской. В такие минуты взгляд ее замирал, и она, задумавшись, становилась угрюмой и замкнутой. Но выпадали и другие минуты, в которые Барбара заливисто смеялась или стонала от счастья, забыв обо всем на свете. «Тебе нужно снова потерять голову и любить его», — такой рецепт она однажды прописала сама себе. Да, потерять голову и любить.

И тогда уйдут страхи и исчезнут ночные кошмары. Они снова будут счастливы, совсем как раньше...

— Я люблю тебя, Макс. Я всегда любила тебя и всегда буду любить. Все это время для меня не существовало никого, кроме тебя, — шептала девушка своему возлюбленному.

Он нежно прижался к ней губами.

— Впервые, когда я встретил тебя, ты спасла мне жизнь. Ты неоднократно говорила мне, что хотела бы ненавидеть меня. А я, как ни старался, не смог забыть тебя и всегда был уверен, что случившееся можно исправить.

И Барбара целовала Макса в губы и проводила рукой по его волосам. Была ли она счастлива в данную секунду? Наверное, да. Наверное.

* * *

Неделя проходила за неделей. Барбара чувствовала, как прошлое отступает, оставляя ее душу, и время залечивает, казалось бы, неизлечимые раны. Прошедшее время было очень важным для них обоих. Они вновь учились любить друг друга. И Барбара стала с радостью смотреть в будущее.

Но, несмотря на их нынешние великолепные отношения, девушку все же мучило смутное беспокойство. Она никак не могла поверить, что ее счастье с Максом может быть прочным. Все было слишком хорошо, чтобы оставаться таким слишком долго. И хотя мысли о Джакопо Салотти развеяли уходящие дни, тревога, иногда поднимающаяся в ее душе, ощущалась, как некое надвигающееся из темноты чудовище.

И каждый раз, когда Барбара пыталась рассказать о ней Максу, тот говорил в ответ:

— Верь в будущее, Барбара. Верь в меня. Верь в нас.

И она очень старалась верить.

— Знаешь, — как-то сказал он, — по-моему, тебе необходимо устроиться на работу. Похоже, тебя угнетает бездействие. Ты привыкла думать, искать какие-то лазейки в законах, или, напротив, как заткнуть их, как повернуть то или иное дело, какие аргументы привести, какие факты вытащить на свет, а о каких лучше промолчать. Словом, привыкла к нормальной работе практикующего юриста. Не находя же точки приложения усилий, он проецирует процесс на обыденную жизнь.

— С каких это пор я попала в число твоих клиентов? — засмеялась девушка. — Я надеялась, что необходимость в посещении врача еще не так заметна. Наверное, ошибалась.

— С тех самых пор, дорогая, — улыбнулся Макс в ответ, — как мы с тобой обосновались в этой квартирке. Ты думаешь, я слепой?

— Я этого не говорила.

— И слава Богу, — подхватил он. — Но только слепой не заметил бы, что ты постоянно мрачнее тучи. Попробуй устроиться на работу.

Как только ты займешься привычным делом, хандра исчезнет сама собой, уверяю тебя.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Иначе, зачем бы мне говорить все это. Подумай над моими словами.

Барбаре не пришлось размышлять слишком долго. Она сразу же после начала разговора поняла, что Макс прав. При мысли о работе сердце ее забилось, как у птицы, угодившей в силки.

Конечно! Как же столь простой выход не пришел в голову ей самой? Работа — лучшее средство от меланхолии.

Весь вечер Барбара провела за мечтами о том, как изменится их жизнь после того, как она устроится в какую-нибудь небольшую юридическую контору Провиденса. У нее достаточный опыт, хорошая практика и прекрасный диплом...

Барбара написала письма Элен в Рим и матери в Голливуд, чтобы сообщить им свой новый адрес, а заодно и поделиться радостной новостью: они с Максом снова вместе. Представляя, как обрадуется Джастина, девушка улыбалась. Похоже, Что у них, и правда, все будет прекрасно. Да. Иначе просто и быть не может.

На следующее утро, одевшись в свое лучшее платье, купленное ей совсем недавно Максом в «Блюмингдейле», она отправилась в обход по юридическим конторам Провиденса. В сумочке у Барбары лежал длинный список, почерпнутый ею из телефонной книги. В этом сравнительно небольшом городе, похоже, на каждого жителя приходилось по персональной юридической фирме.

В первой же фирме Барбаре отказали с порога, сославшись на жесткую конкуренцию и полное отсутствие рабочих мест.

Во второй было то же самое, с той лишь разницей, что ей порекомендовали обратиться за работой в профсоюз юридических работников.

В третьей заинтересовались, но попросили предъявить диплом, и лишь в этот момент девушка с ужасом вспомнила, что почти все документы она оставила у Гарри. В том числе и диплом.

В четвертой, равно как и в пятой, шестой и седьмой, узнав о «пропаже» сумочки с документами, даже не сочли нужным разговаривать.

Барбара вдруг поняла, что все ее мечты не более чем мыльный пузырь. Тлен. С ней просто-напросто не станут разговаривать, не говоря уж о том, что никто не согласится взять ее на работу. Все рухнуло.

Для очистки совести Барбара зашла еще в три фирмы, но и там ей отказали. «Без документов не может быть даже предварительного разговора», — примерно так сказала девушка, неулыбчивая, чопорная секретарша в «Адвокатской конторе Тейлора». Повсюду Барбару ждало одно и то же. Диплом и рекомендации с прошлого места работы. Диплом и рекомендации. Диплом и рекомендации. Она почувствовала, что начинает ненавидеть два этих слова.

Уже вовсе безо всякой надежды, скорее, ведомая упрямством и отчаянием, девушка зашла в «Юридические услуги Райта, Джефферсона и Лоуда». И тут судьба смилостивилась и улыбнулась ей еще раз. После недолгих переговоров с секретарем ей предложили пройти к мистеру Лоуду.

Лоуд оказался невысоким, почти совсем седым, худощавым мужчиной. Возраст его можно было с трудом подогнать под понятие «средних лет», хотя «в почтенных годах» подошло бы куда больше. Длинный нос и необычайно пушистые белые брови — вот что бросалось в глаза посетителю. В то же время чуть припухлые губы говорили о мягком характере, а глаза смотрели вполне добродушно.

— Вы относительно работы, мисс? — спросил Лоуд, как только девушка переступила порог его кабинета.

— Да, мистер Лоуд. Я как раз ищу место. Но у меня возникла непредвиденная проблема.

— И в чем же она заключается? — поинтересовался старик.

— У меня пропали документы. Диплом и рекомендательные письма.

— Угу. А где вы работали раньше?

— В юридической фирме «Салливан и сыновья» в Кливленде.

— Это в Массачусетсе?

небольшом городе, похоже, на каждого жителя приходилось по персональной юридической фирме.

В первой же фирме Барбаре отказали с порога, сославшись на жесткую конкуренцию и полное отсутствие рабочих мест.

Во второй было то же самое, с той лишь разницей, что ей порекомендовали обратиться за работой в профсоюз юридических работников.

В третьей заинтересовались, но попросили предъявить диплом, и лишь в этот момент девушка с ужасом вспомнила, что почти все документы она оставила у Гарри. В том числе и диплом.

В четвертой, равно как и в пятой, шестой и седьмой, узнав о «пропаже» сумочки с документами, даже не сочли нужным разговаривать.

Барбара вдруг поняла, что все ее мечты не более чем мыльный пузырь. Тлен. С ней просто-напросто не станут разговаривать, не говоря уж о том, что никто не согласится взять ее на работу. Все рухнуло.

Для очистки совести Барбара зашла еще в три фирмы, но и там ей отказали. «Без документов не может быть даже предварительного разговора», — примерно так сказала девушка, неулыбчивая, чопорная секретарша в «Адвокатской конторе Тейлора». Повсюду Барбару ждало одно и то же. Диплом и рекомендации с прошлого места работы. Диплом и рекомендации. Диплом и рекомендации. Она почувствовала, что начинает ненавидеть два этих слова.

Уже вовсе безо всякой надежды, скорее, ведомая упрямством и отчаянием, девушка зашла в «Юридические услуги Райта, Джефферсона и Лоуда». И тут судьба смилостивилась и улыбнулась ей еще раз. После недолгих переговоров с секретарем ей предложили пройти к мистеру Лоуду.

Лоуд оказался невысоким, почти совсем седым, худощавым мужчиной. Возраст его можно было с трудом подогнать под понятие «средних лет», хотя «в почтенных годах» подошло бы куда больше. Длинный нос и необычайно пушистые белые брови — вот что бросалось в глаза посетителю. В то же время чуть припухлые губы говорили о мягком характере, а глаза смотрели вполне добродушно.

— Вы относительно работы, мисс? — спросил Лоуд, как только девушка переступила порог его кабинета.

— Да, мистер Лоуд. Я как раз ищу место. Но у меня возникла непредвиденная проблема.

— И в чем же она заключается? — поинтересовался старик.

— У меня пропали документы. Диплом и рекомендательные письма.

— Угу. А где вы работали раньше?

— В юридической фирме «Салливан и сыновья» в Кливленде.

— Это в Массачусетсе?

— Да.

— Хорошая фирма. А почему вы ушли оттуда, если не секрет?

— Нет. По личным причинам. Я решила сменить место жительства.

— Ага. Ну, копию диплома, я думаю, мы запросим по факсу из вашего университета. Вы ведь закончили Гарвард в первой пятерке?

— Да. Я была второй на своем отделении. А откуда вам это известно? — изумилась Барбара.

— Каждый год кто-то из старших компаньонов изучает списки лучших выпускников всех юридических отделений. Конечно, нам не по карману перекупать их у более крупных фирм, но жизнь — интереснейшая штука, — Лоуд усмехнулся. — Никогда не знаешь, что она выкинет. А потом, полезно знать возможного оппонента. Знание противника, его привычек, его манеру вести дело — уже половина победы. В прошлом году этой работой занимался я, а мужчины, особенно в моем возрасте, — он снова усмехнулся, — вообще обращают внимание на красивых девушек. А вы, надо сказать, очень красивы. Это тоже может сыграть свою роль на каком-нибудь процессе. Ведь и среди судей все больше пожилых мужчин.

— Спасибо, — улыбнулась Барбара, чувствуя, как с ее души словно свалился огромный груз.

— Не за что. К сожалению... — Девушка замерла, лицо ее побледнело. — Место у нас освободится только через две недели. Так что,если это вас не смущает, через две недели мы ждем вас на рабочем месте. И ровно в восемь. Постарайтесь не опаздывать.

— Благодарю вас, мистер Лоуд. Вы мне очень помогли.

— Может быть. А может быть, и вы нам. Остальные фирмы будут кусать себе локти от зависти, когда узнают, какого юриста нам удалось заполучить, — он улыбнулся широкой, добродушной улыбкой. — Жду вас через две недели.

* * *

Макс отнесся к известию о предоставленной ей работе с радостью.

— Я рад за тебя, дорогая. Действительно, очень рад. Так, а чем мы можем заняться в эти две недели?

— А разве тебе не нужно на работу?

— Конечно, нужно. Но я договорюсь об отпуске за свой счет. Мне удалось кое-что подкопить за то время, что... мы жили порознь. Так что у меня есть грандиозная идея.

— Я люблю тебя, милый.

— Я тоже люблю тебя. Как ты отнесешься к небольшой поездке в Калифорнию? Скажем, в Сан-Диего?

— С восторгом, — Барбара засмеялась. — С большим - большим восторгом.

— Да, — Макс вдруг захохотал. — Вчера ты выглядела мрачнее тучи, а сегодня твоей хандры как не бывало. Отлично! Я и не ожидал столь блестящих результатов.

— Прекрати!

— Так когда мы отправляемся? — по-мальчишечьи заразительно улыбаясь, спросил Макс.

— Сейчас! — выпалила она. — Прямо сейчас. Сию секунду.

— Ничего не получится. Не раньше завтрашнего полудня.

— Отлично. Пусть будет завтрашний полдень! — воскликнула Барбара.

Всю дорогу до Калифорнии, куда их нес на своих сильных крыльях огромный самолет, Барбара, почти не отрываясь, смотрела в иллюминатор. Она летала на самолетах всего три или четыре раза в жизни и никак не могла привыкнуть к тому трепетному ощущению, которое вызывали в ней эти стальные чудовища.

Сан-Диего встретил их шикарным солнечным днем. Еще спускаясь по трапу самолета, они почувствовали на своей коже горячие волны калифорнийской жары.

В небольшой фирме по аренде недвижимости Макс снял небольшой коттедж на берегу океана. Он стоял в отдалении от остальных, окруженный раскидистыми сочно-зелеными пальмами. А вокруг на несколько сотен метров расстилался лишь песчаный ковер.

До океана было рукой подать, и Барбара с Максом все дни напролет проводили на диком пляже, загорая и купаясь. Уже через несколько дней их невозможно было узнать. Тела обоих стали бронзовыми от загара, выглядели они очень молодыми, крепкими и здоровыми.

Но скоро Барбара начала уставать от постоянного отдыха. Ее трудолюбивой натуре скучно было выдерживать больше нескольких дней на одном месте, тем более, ничего не делая. И она предложила Максу съездить в Голливуд, чтобы навестить ее маму. Макс, после недолгих размышлений, согласился.

Джастина, когда увидела дочь и Макса, входящими в дом, очень обрадовалась. Приезд их был неожиданным, они решили не предупреждать ее, а сделать Джас сюрприз. Это обстоятельство несколько расстроило женщину. Она была совершенно не готова к приему гостей. Накрывая на стол, Джастина все время посматривала на свою смеющуюся дочь и искренне радовалась, что от ее депрессии не осталось и следа.

— Не волнуйся, мамочка, — сказала ей Барбара. — Мы вовсе не голодны. По дороге к тебе заскочили в ресторан и немного перекусили.

— Но ведь Гарри, наверное, хотел бы не просто «перекусить», а нормально пообедать? — спросила Джастина.

— Мама, — невозмутимо заметила Барбара, — это не Гарри. Этого человека зовут Макс.

На мгновение лицо Джастины застыло, превратившись в маску. Она вопросительно взглянула на дочь, а через секунду уже спокойно улыбалась, как ни в чем не бывало.

— Дорогая, по-моему, совершенно не важно, как зовут этого молодого человека. Ведь имя не влияет на аппетит, насколько мне известно?

— Благодарю вас, миссис Хартгейм, но я абсолютно не голоден, — спокойно поблагодарил Макс, делая вид, что не замечает, как напряглась Джастина.

— В таком случае, может быть, вы хотите немного отдохнуть? — спросила Джас. — Как вы, Макс?

Но Барбара тут же сказала:

— Нет-нет, мамочка, не беспокойся. Мы заехали к тебе всего на пару часов. Ведь послезавтра нам необходимо уехать. Через три дня я должна быть на работе. А нам еще нужно вернуться в Сан-Диего за вещами, да и вообще хочется в последний раз искупаться в океане. Когда еще удастся вырваться.

— Жаль, я думала, что вы задержитесь хотя бы на день.

— Мы бы с удовольствием, но пойми нас правильно.

— Конечно, я все понимаю, — ответила Джастина и, словно между прочим, спросила: — У тебя все нормально?

— Да. У меня все очень хорошо, — улыбнулась Барбара.

Она старалась говорить как можно более весело, но чувствовалось, что настроение у девушки испортилось, хотя она всеми силами пыталась скрыть это.

Да и Джастина не могла расслабиться до конца. Макс? Тот ли это человек, из-за которого ее дочь едва не погибла? А если да, то что он делает здесь, почему он опять с Барбарой? Что происходит? Она искала ответы на эти вопросы и не находила их.

Они посидели еще немного за чашкой кофе. Макс и Барбара расспрашивали Джастину о ее работе, поговорили об отце и Элен, а потом начали собираться. Когда они уже сели в машину, Барбара вдруг с грустью заметила, как постарела ее мать. Джастина была по-прежнему привлекательна, но красота стала уже не столь яркой, как раньше, и особенно это было заметно по глазам. Несмотря на кажущуюся беззаботность и живость, они несколько потускнели. В них уже было можно угадать усталость, которая, копившись годами, неожиданно достигла той грани, за которой усталость кончается, а начинается старость. Нет, Джастина вовсе не превратилась в старуху, но Барбара знала: теперь день ото дня морщины на лице матери, пока почти незаметные, станут проступать все четче, а серая дымка станет вытеснять из глаз искру жизни. «Старость ведь вовсе не износ организма, — подумала Барбара. — Это копящаяся в нас усталость. Сперва мы легко компенсируем пустоту в груди за счет своих сил, но постепенно их становится все меньше и, в конце концов, усталость берет свое и валит нас на землю».

Девушке вдруг до боли стало жаль мать. Захотелось даже остаться. Но сделать этого они все равно не могли, поэтому, простившись, Барбара с Максом все-таки уехали.

А Джастина долго еще стояла на пороге своего дома, провожая печальным взглядом удаляющуюся машину.

А еще через день блаженству пришел конец. С утра они в последний раз искупались в соленой океанской воде и после этого, погрузив в машину свои вещи, отправились в аэропорт.

И такой же самолет, а может быть, даже и тот же, что доставил их сюда, перенес Макса и Барбару обратно домой, в Провиденс, где их ожидала работа и обычная будничная рутина.

Чего греха таить, Барбара очень соскучилась по своей работе. Она радовалась тому, что сможет, наконец, снова заняться любимым делом. Единственное, чего она боялась, так это то, что мистер Лоуд неожиданно раздумает взять ее на работу.

Однако, ее опасениям было не суждено осуществиться.

Секретарь, молодой, довольно приятный мужчина, улыбнулся ей:

— Привет! Я — Клайв. Рад, что вы хорошо отдохнули. Загар вам очень к лицу.

— Спасибо, Клайв. Можете звать меня Барбара. Просто Барбара.

— Хорошо, Барбара. Пойдемте, я покажу вам ваше место.

Он повел ее в небольшой кабинет и указал на один из двух стоящих в нем столов:

— Это и будет ваше место. Кроме вас этот кабинет занимает еще одна девушка — Сара, но сейчас ее нет. Она уехала к родным, в Коннектикут.

— А у вас все знают все друг о друге? — полюбопытствовала девушка.

— Провиденс вообще очень маленький город, — засмеялся Клайв.

— Понятно. А что, на сегодняшний день у фирмы много дел?

— Действительно перспективных — четыре. Из них одно мистер Лоуд намерен передать вам.

— Он столь высокого мнения обо мне?

Секретарь покачал головой:

— Барбара, вам не к лицу кокетство.

— Извините, — девушка смутилась.

— Располагайтесь. По крайней мере еще десять дней вы — полновластная хозяйка этого кабинета. Сейчас я принесу дело, которое мистер Лоуд приготовил для вас.

Он вышел, а Барбара осмотрелась. Ей понравился кабинет. Строго, спокойно, но не слишком официально. На клиентов должно производить благоприятное впечатление. Удобный стул.

Она присела. Ага, даже кондиционер есть. Прекрасно.

Клайв вернулся через пару минут и положил на ее стол — «Вот, ты уже думаешь МОЙ стол. Это неплохо», — толстую папку.

— Дело «Сэмуэль Бэтроуз против штата». Не буду вдаваться в подробности. В этом вы понимаете куда лучше меня, — он обаятельно улыбнулся. — Сами прочтете. В остальном же можете обращаться ко мне в любое время. Все, что угодно, включая кофе.

Клайв еще раз улыбнулся ей и пошел к двери. У самого порога он обернулся:

— Вы умеете пользоваться кондиционером и селекторной связью?

Она засмеялась и кивнула:

— Конечно, не волнуйтесь.

— А я, собственно, и не волнуюсь. Кафе находится на противоположной стороне улицы. Туалет — по коридору направо. Факс и ксерокс — в приемной.

— Это я заметила.

— Вот и отлично, — Клайв притворно злодейски нахмурился. — Значит, не станете отвлекать меня по разным пустякам.

Барбара засмеялась звонко и весело. Клайв предостерегающе поднял руку:

— И не смейтесь так громко, а то этот городишко лопнет от зависти.

Девушка засмеялась еще громче, и он захохотал вместе с ней.

И потянулись дни за днями, одинаково похожие один на другой. В них присутствовала лишь работа, отбирающая все, до последней капли, силы. Барбара, приходя домой, валилась с ног и почти сразу же засыпала с папкой в руках. Но она любила свою работу, получала от нее огромное удовольствие.

И потом, ведь рядом с ней находился Макс. А впереди их ожидало только хорошее, счастливое будущее.

* * *

Элен вполне могла бы назвать себя счастливой. И имела бы на это полное право. Ей нравилось жить так, как она жила. С тех пор, как в ее жизни появились Льюис и Жак, Элен стало просто некогда скучать. Ей приходилось заботиться сразу о двоих мужчинах, и девушка делала это с радостью, неожиданно с большим изумлением открыв в себе способности домохозяйки. И неплохие, надо сказать, способности. С домашними хлопотами девушке удавалось справляться как нельзя лучше. Плюс ко всему, она поняла, что работа по дому доставляет ей удовольствие ничуть не меньшее, чем живопись. Словом, она была по-настоящему счастлива.

Льюис держал себя с мальчиком так, что общение между ними выглядело простым и естественным. Жак так привязался к нему, что даже хотел остаться пожить у своего нового друга, и его с трудом удалось отговорить от этого.

Согласился он лишь после того, как Льюис пообещал, что будет приезжать каждый день и гулять вместе с ним.

«Ничего удивительного, — подумала Элен однажды, наблюдая за тем, как мужчины с жаром отстаивают какие-то свои спортивные пристрастия. — У Жака ведь никогда не было друзей. Настоящих друзей. Хотя и ненастоящих не было тоже».

— У нас же с тобой очень много дел, Жак, — улыбаясь сказала она мальчугану. — Если ты помнишь, то перед отъездом я договорилась показать твои работы одному человеку, который в художественной школе учит детей рисовать. Он настоящий профессионал. Ты же хочешь учиться, правда?

— Еще как хочу, мадемуазель, — он кивнул с важным видом.

— Ну, вот видишь, значит, нам надо поехать и выбрать самые удачные твои работы, приготовиться. А Льюис завтра сам приедет к тебе.

Аргумент подействовал, и Элен удалось усадить паренька в машину. Однако предварительно Жак все же потребовал, чтобы Льюис лично пообещал ему приехать на следующий день. Льюис охотно дал слово, и мальчуган, вполне удовлетворенный этим, забрался на заднее сиденье. И машина, взревев мотором, укатила.

На следующий день, взяв с собой папку с рисунками, они отправились в художественную школу на Бентолла и решили пройтись пешком, так как идти было совсем недалеко — школа находилась лишь в нескольких кварталах от дома. Погода стояла великолепная и тоже располагала к прогулке. Белый шар солнца завис над крышами домов, заполняя улицы дрожащим теплом. От разогретого асфальта поднималось жаркое марево, заставляя мир извиваться в причудливом танце.

Жак внимательно наблюдал за этим триумфом полуденного зноя, постоянно вертел головой по сторонам, впитывая воображаемые фантастические картины искаженного города, и удивлял Элен своими очень точными и необычными замечаниями.

— Посмотрите, какое странное и интересное дерево, правда? По-моему, оно похоже на двух обнявшихся влюбленных.

Элен посмотрела в ту сторону, куда указывал Жак, и поразилась тому, насколько богатое у него воображение. В клубящихся волнах жаркого воздуха фигуры обнявшихся трепетали от охватившей их страсти.

Элен и Жак вошли в школу и поднялись в кабинет директора. Тот встретил их очень радушно. Возможно, это было чисто профессиональное умение, а может быть, этот улыбчивый человек действительно питал слабость к детям. Но одно можно было сказать наверняка: он прекрасно отличает учеников способных от по- настоящему талантливых. Посмотрев работы Жака, он искренне похвалил мальчика и немного с ним побеседовал. А потом, попросив Жака побыть несколько минут в приемной и дождавшись, когда пока за ним закроется дверь, сказал Элен:

— Ваш мальчик, несомненно, очень талантлив, мисс Хартгейм. И со временем, очень скоро, из него получится просто великолепный художник. Кроме того, из разговора с вашим малышом я понял, что он обладает очень богатым воображением и незаурядной наблюдательностью.

Элен рассмеялась:

— Надо же, сейчас, по дороге к вам, я думала о том же. Ну и каково же будет ваше окончательное решение?

— Я думаю, ему нужно учиться непременно. Время тратить нельзя. Как правило, дети начинают заниматься рисованием лет с шести, а ему уже двенадцать. С удовольствием возьму его к себе в ученики. Но... — директор мягко улыбнулся, — существует один весьма деликатный нюанс. Вы, несомненно, знаете, что наша школа существует не за счет муниципальных субсидий. Иначе говоря, за обучение придется платить.

— Да, я знакома с правилами обучения в вашей школе.

— Ну, что же, если вас не смущает цена...

— Нет. Нас устраивает размер оплаты.

— Чудесно, чудесно, — он широко улыбнулся. — В таком случае, добро пожаловать.

— Благодарю вас.

— Ну что вы, для нас, я не сомневаюсь, будет истинным удовольствием обучать столь смышленого паренька. Кстати, если он хорошо зарекомендует себя, со второго полугодия плата за обучение может быть снижена на пятьдесят процентов.

— Великолепно, — Элен сердечно улыбнулась директору. И еще раз спасибо вам, огромное. Когда начнутся занятия?

— В середине августа. Буду вас с нетерпением ждать. Надеюсь, вы знаете, что нужно приготовить?

— Да, конечно. Всего доброго.

Она вышла из кабинета ободренная и довольная тем, что именно она нашла Жака и смогла его достаточно хорошо подготовить. И конечно, девушка очень радовалась за мальчугана. Элен успела так полюбить его, что уже не представляла себе, как раньше жила без этого подвижного, живого паренька. Девушке казалось, Жак привнес в ее жизнь то, чего ей так не хватало — возможность проявить в полной мере те чувства, которые до сих пор прятались в самых отдаленный тайниках ее души. Нежность и заботу.

Жак стал ей больше чем другом. Он стал ей сыном.

Они вернулись домой. Элен на скорую руку приготовила незамысловатый ужин. Во время еды Жак, как обычно, все время болтал, вертелся, не забывая при этом поглядывать на часы, ожидая, когда же приедет Льюис.

Но Льюиса все не было. И Элен уже начала волноваться. Обычно, если вдруг не успевал приехать вовремя, он всегда звонил, а сегодня звонка не было. Он опаздывал уже на три часа, и девушка внутренне напряглась, словно предчувствуя, что с ним что-то случилось. Ощущение было необычайно глубоким. В какой-то момент в груди словно сработал невидимый сигнал тревоги. И Элен почему-то сразу поверила: с Льюисом что-то случилось. Что-то нехорошее, страшное.

Когда, наконец, раздался резкий, как взрыв, телефонный звонок, девушка вздрогнула от неожиданности. Элен даже не нашла в себе сил сразу снять трубку, хотя и ждала этого звонка. Чувство тревоги в ее груди выросло до гигантских размеров, затмив собой все. Дрожащей рукой она подняла с рычага трубку и, задыхаясь от волнения, спросила:

— Алло?

— Сеньора Хартгейм?

Звонили из больницы святого Антония. Элен почувствовала, как мерзкий, словно болотная жижа, страх заполняет все ее существо.

— Да, я слушаю.

— Вы не могли бы приехать? — произнес мелодичный женский голос на другом конце провода. — Мистер Льюис Брэндон сказал, что хочет видеть именно вас. Он все еще в сознании, хотя и в очень тяжелом состоянии.

— Льюис?!! О, Боже! Скажите же, наконец, что случилось?! — в панике воскликнула Элен.

— Он просил пока ничего не говорить вам...

— О Господи, что с ним? Скажите же, умоляю вас! — взмолилась Элен.

— На него напали на улице. Какой-то прохожий вызвал карабинеров и «скорую помощь». К нам он попал с четырьмя ножевыми ранениями. Вот, пожалуй, и все, что я знаю точно. Ваш... жених? Он потерял много крови. Честно говоря, будь на его месте другой человек, двух таких ран вполне хватило бы, чтобы он отправился на тот свет. У сеньора Брэндона очень сильный организм. Но несмотря на этот, несомненно, обнадеживающий фактор, я посоветовала бы вам приехать как можно быстрее.

— Боже мой! Конечно, я приеду. Передайте ему, что уже выезжаю.

— Хорошо, ему передадут, — голос сестры снова стал официально-сдержанным. — Всего доброго.

— Всего... Ох, подождите, сеньора! Как отыскать вашу больницу? Как вас найти?

Получив подробные разъяснения, она бросила трубку, начала метаться по комнате, не в состоянии сообразить, за что хвататься, что предпринять в первую очередь.

Жак встревоженным взглядом смотрел на нее.

— Что случилось, мадемуазель? Что-то с Льюисом?

— Да, дорогой. Он в больнице, и я должна сейчас к нему поехать.

— А можно я поеду с вами?

— Нет, Жак, сейчас я должна поехать одна. А ты, может быть, навестишь его потом, когда ему станет полегче. Я надеюсь, ты сможешь побыть один?

— Да, конечно. Я же не маленький, — обидевшись, заметил он.

— Только, пожалуйста, будь осторожен. И очень тебя прошу никому не открывать двери. Хорошо? А я, как только освобожусь, позвоню и узнаю, как у тебя дела. Договорились?

— Договорились. Только возвращайтесь поскорее.

— Я приеду и все тебе расскажу.

Схватив сумочку и ключи от машины, Элен выбежала из квартиры.

На улице уже стоял очень поздний вечер, было темно, и Элен, после нескольких бесплодных попыток поймать такси, взяла собственную машину. Она неслась по ночному городу, стараясь побыстрее добраться до больницы, не обращая внимания ни на знаки, ни на светофоры. Вокруг ее «хонды» то и дело раздавался скрежет и визг тормозов. Один раз за ней увязался патрульный мотоцикл, но вскоре отстал. Машины шарахались от «полоумной женщины» в разные стороны. «Сейчас я, кажется, устрою отличное столкновение с одной из этих развалюх, и в больнице Святого Антония станет на одного пациента больше», — промелькнуло у нее в мозгу, но она даже и не подумала сбавить скорость, а, напротив, до упора вдавила педаль газа в пол.

Сначала она ехала по центральным проспектам, а потом решила, что по боковым улочкам будет гораздо быстрее, там было меньше машин и пешеходов. Каким-то чудом Элен исхитрялась притормаживать у пешеходных переходов и молилась про себя, чтобы ей удалось благополучно добраться до больницы.

Уже не так далеко от клиники она свернула в один из слабоосвещенных маленьких закоулков и вдруг услышала, как раздался страшный удар, а следом за ним нечеловеческий крик. Она даже не поняла, что произошло, но тут же резко затормозила, огласив округу яростным визгом тормозов.

Элен обежала машину крутом и увидела, что на дороге, скорчившийся, весь в крови, лежит мужчина лет тридцати пяти и стонет от боли. На асфальте расплывалось, быстро увеличиваясь в размерах, небольшое густо-вишневое озерцо крови. Девушка так перепугалась, что ничего не понимала, и стояла над ним, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Мужчина в очередной раз громко застонал. Девушка продолжала стоять неподвижно, растерянно озираясь по сторонам, видя, как зажигается свет в окнах близлежащих домов и как вокруг них начинают собираться люди. Элен все еще не до конца осознала происходящее. Она убила человека? Она УБИЛА? Это сон. Это все не более чем один длинный кошмар. Вот сейчас ее разбудит Жак и скажет: «Мадемуазель, проснитесь. Вы так кричите...» Что происходит?.. Что происходит?.. Элен слепо огляделась.

Вокруг волновалась, переговариваясь вполголоса, целая толпа зевак. Кто-то побежал вызывать «скорую помощь», кто-то вызвал карабинеров, и через несколько минут Элен услышала приближающийся вой полицейской сирены. И сразу прищурилась от слепящего света фар и ярких бликов маячков, установленных на крышах появившихся патрульных машин.

Полицейский инспектор, с трудом пробравшись сквозь плотную толпу сгрудившихся зевак, рявкая: «Расходитесь! Р-расходитесь! Дорогу!!!», подошел к ней и, взглянув на потерпевшего, спросил:

— Как вас зовут, сеньора, и как получилось, что вы сбили этого человека?

— Господин инспектор, я сама не знаю. Я очень торопилась, а здесь, в переулке, темно и... и я не заметила, как этот человек выскочил на дорогу. Я поняла, что произошло, только тогда, когда было уже поздно. Но, понимаете... Мне срочно нужно в больницу. Там сейчас в тяжелейшем состоянии находится человек, которого я очень люблю. Из-за этого-то, собственно, я так и мчалась.

Инспектор оказался сорока с небольшим лет приятным на вид мужчиной, одетым в гражданский костюм. Он сочувственно смотрел на Элен, но преступление, которое она совершила, было более чем серьезным. И разумеется, ей придется предстать перед судом либо по обвинению в непредумышленном наезде и езде с недопустимой в городе скоростью, либо, — если случится самое худшее, и несчастный скончается, — по обвинению в убийстве по неосторожности. А она просила отпустить ее, совала ему в руки документы, называла адрес, говорила, что сразу же после того, как съездит в больницу, сама явится в полицейский участок.

— Вы только скажите, куда мне приехать. Сейчас мне необходимо быть в клинике. Вы не можете не понять меня! Ведь вы же нормальный человек.

Он понимал ее, но сочувствие боролось в нем со служебным долгом. Наконец, под изумленными взглядами собравшихся, он сказал:

— Хорошо, оставьте мне какие-нибудь документы, и через два часа я жду вас в тринадцатом полицейском участке. Знаете, где это? Надеюсь, вы не подведете меня. Вы же понимаете, что наезд на человека — дело очень серьезное. На всякий случай, сеньора, я отправлю с вами сопровождающего из числа наших сотрудников.

— Да, конечно. Спасибо вам, — горячо поблагодарила Элен.

В это время подъехала «скорая», и девушка, посмотрев, как врачи погрузили на каталку тело пострадавшего, и, успев краем глаза заметить, что полицейские уже суетятся на месте происшествия, села в машину и поехала к Льюису. Правда, теперь за рулем ее «хонды» сидел молчаливый карабинер, угрюмый, мрачноватый парень, глядящий только перед собой и жующий «чуин-гам». Глаза он старательно прятал под зеркальными очками «полароид», из-за которых его лицо выглядело стерильно бесстрастным. Когда машина отъехала пару кварталов от злополучного места, Элен, уронив голову на руки, в отчаянии разрыдалась. Господи, за что на нее так много свалилось за такое короткое время? «Ну ведь предупреждал же меня Льюис, что когда-нибудь доезжусь! Ведь предупреждал. А вдруг этот человек действительно умрет? — пронзила ее страшная мысль. — Мне дадут пожизненное заключение...»

Посидев еще немного и подумав о том, как же жаль, что с Льюисом произошло несчастье и некому теперь будет поддержать ее, помочь советом, напротив, ей самой придется помогать ему, девушка вытерла глаза и постаралась успокоиться, чтобы Льюис не заметил ее слез и не волновался. В его положении не хватало еще переживать за Элен.

Взяв себя в руки, девушка вошла в приемный покой, и дежурная медсестра тут же проводила ее в палату.

Элен пыталась держаться спокойно и ровно, чтобы Льюис ни о чем не догадался. Ведь ему и самому сейчас было несладко. Она даже сумела выдавить из себя улыбку. Впрочем, больше напоминающую гримасу боли. Когда девушка увидела его, бледного, без кровинки в лице, с мешками под глазами и с перебинтованной грудью, вытянувшегося на больничной постели, сердце ее защемило. Ей было больно сейчас, наверное, почти так же, как и ее любимому человеку.

Медсестра вышла и прикрыла за собой дверь.

Элен подошла к постели и села на стул, стоявший рядом.

— Привет, — сказал Льюис, но голос его, неестественно ровный, звучал чуть громче, чем нужно. Так обычно говорят умирающие, пытаясь создать у окружающих впечатление, что с ними все хорошо. По едва заметной дрожи Элен поняла, что ему больно говорить.

— Боже мой, Льюис! Что с тобой случилось? Как это произошло?

— Если бы я сам знал. Шел по улице, как раз к вам с Жаком направлялся. Народу вокруг было много, светло еще, и вдруг налетел какой- то малолетний псих, ткнул несколько раз ножом и исчез, как сквозь землю провалился. Я даже разглядеть его не успел, — он тихо застонал, но сразу же продолжил. — Тут же полиция приехала, народ набежал, врачей вызвали.

— Боже мой, что же, теперь и по улицам ходить нельзя?! — воскликнула Элен. — Среди бела дня, в людном месте. А ты не знаешь, кто бы это мог быть?

— Понятия не имею. Таких врагов, которые хотели бы от меня избавиться, у меня нет.

Он сморщился от нового приступа боли, с трудом переводя дыхание.

— Очень плохо, дорогой?

— Ничего, думаю, выживу. Доктора говорят, что ни один из жизненно важных органов не задет, — он попытался усмехнуться, но новый приступ боли заставил Льюиса сморщиться. — Все будет нормально. Может быть, месяц поваляюсь в больнице, пока приду в норму.

— А что карабинеры?

— Карабинеры? Разве в этой стране хоть кто-то всерьез надеется на карабинеров? Они, конечно, тут же начали опрашивать свидетелей. Однако, сомневаюсь, что им удалось что-либо узнать. Мне-то им сказать было нечего. Я не помню даже, какого цвета были у этого парня волосы. А свидетели — кто во что горазд. Одни говорят, что это был длинноволосый блондин, другие — коротко стриженный брюнет. И даже во что он одет, никто толком сказать не смог. Так неожиданно все произошло. Ну, представители комиссариата, разумеется, мне пообещали, что разберутся во всем и юнец скоро окажется за решеткой. Завели уголовное дело. Но, я думаю, толку от всей этой возни будет мало. А как там Жак? Вы ходили в школу?

— Да, с ним все в порядке. Скоро отправится учиться. Он так ждал тебя, все время смотрел на часы. А сейчас сидит и переживает. Я обещала рассказать ему, как у тебя дела, когда вернусь. Но теперь... — она, испугавшись, что уже проболталась, прикусила язык.

Льюис сразу зацепился за ее слова:

— Что «теперь», дорогая?

— Да нет, это я так. Ничего страшного.

— Не обманывай меня. Ты что-то скрываешь?

— Да нет же, правда, нет.

Но Льюис любил ее и отлично знал, когда девушка пытается что-то скрыть от него. Он почувствовал, что и с ней что-то произошло. Что-то достаточно серьезное.

— Ты не хочешь сказать мне, чтобы я не волновался? Так обещаю тебе, если ты промолчишь, я стану переживать еще больше. Только и буду что об этом думать. А ведь врач рекомендовал мне не волноваться. Вон, слышишь? — и действительно, зуммер кардиографа запищал быстрее, а на зеленоватом дисплее пикообразные штрихи стали возникать едва ли не в два раза чаще. — Так что рассказывай и не беспокойся о моих нервах. Давай.

Элен тяжело вздохнула. Она все еще сомневалась, стоит ли говорить ему о наезде. Но после коротких раздумий вдруг сказала:

— Я сбила человека.

Лицо Льюиса вытянулось от неожиданности. Глаза расширились.

— Черт возьми, — с огорчением произнес он. — Это серьезно?

— Очень. Если этот человек умрет, мне предъявят обвинение в убийстве.

Элен потерла рукой щеку, словно собираясь с силами для дальнейших действий.

— Тебе срочно нужно обратиться к адвокату. Чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. Возможно, все не так плохо, как тебе пытаются представить.

В палате повисло тяжелое молчание. Оно было настолько глубоким, что стало слышно, как топчется сопровождающий Элен карабинер за дверью. Его мучительно-задумчивые вздохи раздражали девушку. Она поморщилась.

— Господи, — наконец произнесла она. — Был ли в моей жизни второй столь же невезучий день?

Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, выразить свое сочувствие, но Элен поднялась и, быстро заговорив, перебила его:

— Ну ладно, Льюис, сейчас мне нужно в комиссариат. Я обещала инспектору приехать. Он вроде бы неплохой человек. Во всяком случае, спасибо ему, что отпустил меня к тебе, иначе я бы, наверное, просто сошла с ума от неизвестности. Когда все выяснится и, я надеюсь, как-то уладится, тут же заеду к тебе. Выздоравливай, пожалуйста, поскорее. Жак очень ждет тебя. Да и потом, если мои дела все-таки пойдут не так, как хотелось бы, мальчишка будет один. Какое-то время он, конечно, сможет пожить в школе. Но лучше было бы, чтобы он остался дома.

Льюис согласно кивнул.

— Удачи тебе, дорогая, — сказал он. — Будем надеяться на лучшее. Хорошо?

— Давай надеяться, — ответила она и, поцеловав его, вышла из палаты.

Когда Элен открыла дверцу машины, руки ее тряслись, и карабинер помог девушке сесть в салон, на заднее сиденье, и предложил сигарету.

— Немного успокаивает нервы, — буркнул он хмуро, вновь пряча глаза за стеклами очков.

Время уже поджимало, обещанные инспектору два часа истекали, и карабинер погнал «хонду» со скоростью, превышающей все допустимые нормы. Во всяком случае, в момент катастрофы Элен ехала куда медленнее.

Когда они вошли в комиссариат, первое, что бросилось ей в глаза, был металлический барьер. За ним — столы и телефоны, доска объявлений с фотографиями и записками, круглый висячий абажур и еще столы и зарешеченные окна, выходящие на улицу.

Многое из того, что, возможно, происходило за перилами справа от входа, посетители видеть не могли, потому что столы в этой части комнаты были отгорожены двумя огромными металлическими шкафами с каталогами и папками с делами.

На улице этой ночью стояла ужасная духота, столбик термометра уже пересек отметку двадцать пять градусов и продолжал ползти вверх с одержимостью альпиниста, взбирающегося на Эверест без страховки. В помещении участка два вентилятора уныло месили широкими лопастями спертый, насыщенный влагой воздух, вползающий сквозь открытые окна и вставленные в них решетки. Густой табачный дым, словно масло, можно было резать ножом и мазать на хлеб. Казалось, что здесь все таяло под непрекращающимся зловещим дыханием жары.

Только столы и шкафы стояли по стойке «смирно».

Полицейские работали в рубашках с короткими рукавами, на которых были пятна пота. Огромные, они расползались по ткани от подмышек вдоль спины. Вентиляторы совсем не помогали. Они разгоняли удушающий воздух, люди вдыхали его, печатая свои отчеты, сверяясь с какими-то записками, и мечтали об отпуске на берегу океана, несущего прохладу. Карабинеры работали, ощущая жару, как живое существо, которое поселилось в их телах и изнутри кололо кожу миллионами раскаленных добела игл. Да и запах в комиссариате был весьма специфический. Пахло табаком, потом и краской для снятия отпечатков пальцев. И еще, но слабо, оружейным маслом.

Когда Элен вошла, помещение уголовного отдела участка скорее походило на раздевалку в мальчишечьем клубе. В тесную комнату набилось по крайне мере двадцать подростков. Плюс к этому десяток детективов, шум голосов одновременно всех присутствующих.

Девушка подошла к дежурному, сидевшему за металлической перегородкой, который пытался разговаривать сразу по трем телефонам и при этом еще что-то записывать на клочке бумаги. Она остановилась у стойки, ожидая, когда он освободится.

Наконец, дежурный самоотверженно расправился с двумя телефонными трубками, и Элен нерешительно обратилась к нему:

— Простите, я — Элен Хартгейм. Мне нужен капитан Панчини. Вы не могли бы сказать, как мне его найти?

Дежурный кивнул головой, давая понять, что услышал ее вопрос, и тут же снова заговорил по телефону, махнув ей рукой, попросив таким образом немного подождать. Когда он, наконец, освободился, то вопросительно уставился на девушку, и ей пришлось повторить свой вопрос:

— Как мне найти капитана Панчини?

Дежурный задумался на секунду, словно впервые слышал эту фамилию и она ему ни о чем не говорила, а потом произнес:

— А, вы та самая женщина, которая сбила сегодня человека? Кабинет капитана на втором этаже, по лестнице, потом — прямо по коридору до конца, дверь налево. Там он, по крайней мере, должен быть, если не убежал куда-нибудь, пока я отвлекся.

Выслушав его объяснения и поблагодарив, Элен отправилась по указанному пути.

Капитану Панчини было так же жарко, как и остальным. Его кабинет с большим угловым окном находился в самом конце коридора. Несмотря на то, что обе створки окна были широко открыты, в комнате не чувствовалось ни единого дуновения ветра. Собственно, и на улице его не чувствовалось тоже, поэтому открытое окно смотрелось не более как мольба о снисхождении. Может быть, вот-вот, сейчас... Нет? Ну что же. Зато уж когда этот чертов ветер подует, я не хочу упустить свой шанс на глоток прохлады.