Джозефин проснулась, когда солнце уже заглядывало в окно, пробиваясь сквозь занавески. Она лежала в постели одна, аккуратно укрытая простыней.
Более того, на ней снова была та самая ночная рубашка, которую она небрежно сбросила накануне ночью, предлагая свое тело любовнику. С искренним изумлением Джозефин недоверчиво прикоснулась руками к мягкой ткани. А затем уселась на кровати и огляделась.
Удивление возросло еще больше. Комната выглядела так, будто в ней никогда никого не было, кроме нее самой. Даже простыни были разглажены. Даже вторая подушка выглядела нетронутой…
Неужели ей это только почудилось или приснилось? Ночь, полная любви и упоения, восторга и экстаза… И Дуглас, которого так хотелось назвать Дугом, доставивший ей неведомое доселе наслаждение…
Нет, тут же решила Джозефин, это невозможно. Ведь само ее тело во весь голос заявляло о насыщении и сексуальной удовлетворенности.
Она вспомнила, как после долго лежала в его тесных объятиях, упиваясь отголосками только что пережитого экстаза, и по щекам ее текли слезы.
– Дорогая моя, – мягко произнес Дуглас, целуя мокрые глаза. – Моя прелесть, не плачь.
Ее голос дрожал, когда она ответила:
– Я даже не представляла, что такое бывает. Никогда и не мечтала о подобном…
– А я знал, – нежно сказал он. – С той самой секунды, как мы впервые взглянули друг на друга, я знал.
Джозефин вздохнула.
– Наверное, я не настолько искушенная, как думала.
– Это я уже выяснил. – Он слегка усмехнулся и откинул с ее влажной щеки прядь волос. – Так же, как и то, что в постели строптивая бунтарка Джозефин воплощение покорности. Ты – настоящая загадка, любовь моя.
– Лучше, чем ты представлял себе? – немного кокетливо поинтересовалась она и уткнулась головой ему в плечо.
– Ты другая, – ответил он. – И думаю, будешь вечно удивлять меня. Не знаю, удастся ли мне хоть когда-то разгадать тебя.
Но она едва слышала последние слова. Уже медленно отплывала, погружалась в темную пучину сна, соскальзывала в гавань отдохновения, удовлетворенная и утоленная.
Молодая женщина потянулась с кошачьей фацией, выгнувшись дугой. Она все еще ощущала аромат мужского тела, который вдыхала, погружаясь в сон.
Настроение несколько упало. Вот уж это никак не входило в ее планы. Если, конечно, считать, что у нее вообще были намерения заняться сексом с мужчиной спустя лишь несколько часов после первой встречи.
Но даже если и так, то заниматься сексом – это одно, а спать в его объятиях – совсем другое. Это первый шаг на опасном пути к привязанности и взаимным обязательствам, которые могут объединить на всю жизнь. Нет, в том-то и беда, что не на всю. А на короткий промежуток времени. А потом будут развод и боль, боль и горечь…
Этого она всегда избегала в прошлом, отделываясь ссылками на то, что утром должна рано вставать, или заявлениями, что плохо спит и просыпается от любого шороха. Годилось любое, лишь бы избавиться от выполнившего свои функции партнера и отослать его в небытие, лишь бы избегнуть угрозы покушения на столь ценимые ею свободу и независимость.
С другой стороны, почему она решила, что Дуглас провел ночь в ее постели? Кто знает, когда он удалился? Она ведь спала как убитая, не слыша никого и ничего. Настолько крепко, что ему удалось надеть на нее рубашку, даже не разбудив.
Джозефин закусила губу. Смешно беспокоиться об этом после того, как на ее теле не осталось ни единого дюйма, который бы он ни целовал и ни ласкал с истинным мастерством и жаром страсти. После того как не только согласилась на интимные отношения с ним, но и упивалась ими.
И все же… все же то, что он позволил себе одеть ее, когда она была совершенно беспомощной и уязвимой, когда спала так глубоко, что ничего не чувствовала, казалось слишком уж фривольным и фамильярным.
Но, похоже, у нее не будет возможности высказать ему свое возмущение подобным поведением. Потому что Дуглас скорее всего испытывает не меньшее отвращение к прочной связи, чем она сама. Может, та тщательность, с которой он уничтожил все следы своего пребывания в ее бунгало, – это своеобразный знак прощания?
Итак, угрюмо подумала Джозефин, я превратилась в женщину на одну ночь. Превосходно! Но Дугласа винить в этом нечего. Как и в том, что он удалился без лишних слов.
Она села и уткнулась головой в колени, крепко зажмурившись. Так сильно, что глазам стало больно. Но не настолько, чтобы эта боль перебила другую – странную и непонятную, терзающую сердце. Или заглушила чувство утраты.
Неожиданный стук в дверь заставил ее выпрямиться и напрячься.
– Кто там?
– Обслуживание, мэм. Ваш завтрак, мэм, – ответил приятный девичий голос.
Джозефин что-то буркнула в ответ, и на пороге появилась приятная молодая женщина в ковбойском костюме с бахромой по бокам и с подносом в руках, накрытым белоснежной крахмальной салфеткой. Она поставила его на столик возле кровати, быстрым движением сняла салфетку… И Джозефин в полном изумлении уставилась на кофейник, из которого поднимался ароматный парок, на высокий запотевший стакан апельсинового сока, на тарелку с аппетитными блинчиками и на розетки с разными джемами. Тут же лежала изящная белая роза.
Она не заказывала никакого завтрака, совершенно точно. Но, может быть, это входит в стоимость номера… Трудно было отрицать, что она проголодалась, как волк в суровую зиму. Джозефин с улыбкой поблагодарила женщину. В конце концов, ей предстоит не меньше чем двухчасовая дорога до дома, а это нелегкое испытание на пустой желудок.
Но оно ни в какое сравнение не идет с той странной пустотой, которую Джозефин ощущала там, где двадцать восемь лет находилось ее сердце.
Даже не думай об этом, строго прикрикнул на нее внутренний голос. Даже не думай! Ты же не ищешь сердечного друга или постоянного любовника. Тебе время от времени необходим партнер на одну ночь, страстную и жаркую. И в этом отношении Дуглас, которого так хочется назвать Дугом, был просто идеален.
Но он ушел, исчез, так что теперь забудь о нем. Забудь и спустя какое-то время продолжи поиск где-нибудь еще…
Выслушав совет и приняв его, Джозефин с наслаждением принялась за завтрак. Закончив, упаковала вещи, оставив только свежую смену белья и тот дорожный костюм, в котором приехала. Потом отправилась в ванную.
Она долго стояла под тугими горячими струями, наслаждаясь покалывающим ощущением, потом потянулась за мылом. И вдруг ощутила, что рядом кто-то есть…
– Позволь мне, – произнес ей на ухо Дуглас, обнимая ее и притягивая к себе.
Джозефин то ли вскрикнула, то ли пискнула от неожиданности. Сердце тут же забилось в ускоренном темпе, во рту пересохло.
– Что… что ты тут делаешь? – попыталась возмущенно спросить она, когда снова обрела дар речи.
– Пришел пожелать тебе доброго утра, – преспокойно ответил Дуглас, отбирая скользкий брусок и взбивая обильную пену. Потом принялся нежно и медленно, круговыми движениями покрывать ею мокрую кожу, включая груди, живот, бедра.
Джозефин едва сознание не теряла от исключительной, чувственной ласки и понимала, что если бы он не поддерживал ее, то она упала бы.
– Но я не собираюсь спрашивать, хорошо ли ты спала, потому что знаю, что превосходно, – снова шепнул Дуглас ей на ухо.
– Да. – Она с трудом выдавила коротенькое словцо и откинула назад голову.
Его руки медленно продвигались к более интимным местам.
– Но теперь… – продолжал нашептывать он, щекоча губами чувствительное место за ухом, – теперь ты уже проснулась.
Ее единственным ответом был слабый вздох. Дуглас положил мыло и принялся ласкать ее груди, дразнить кончиками пальцев затвердевшие соски. Она тоже ощутила его растущее возбуждение и намеренно провокационно повела бедрами.
Реакция была мгновенной. Он повернул ее к себе лицом, страстно впился губами в ее рот, потом приподнял и опустил на себя, с легкостью соединив их скользкие намыленные тела.
Джозефин приникла к нему, обхватив руками шею, а ногами талию, и следовала его темпу и отвечала ритмичным ударам. Страстно, яростно, жадно…
И вскоре уже ощутила, как ее начали обвивать маленькие щупальца приближающегося оргазма, почувствовала, что начинает терять контроль над собой, задохнулась и вскрикнула от страха.
– Не борись со мной и с собой, дорогая, – хрипло пробормотал Дуглас, не прерывая поцелуя. – Просто отдайся.
И Джозефин послушалась и уступила и, едва не всхлипывая от восторга, испытала первый спазм оргазма. Она услышала свои стоны, когда ее тело, казалось, растворилось в сотрясающих его конвульсиях, и осознала, что Дуглас тоже содрогнулся, дойдя до вершины наслаждения и отдав ей все свои силы и соки.
Немного придя в себя, Джозефин обнаружила, что он несет ее в спальню, завернув в махровое полотенце. Они упали на кровать, не размыкая объятий. И только через несколько минут, когда уже смогла говорить, она прошептала с милой насмешкой:
– Ты всегда так желаешь доброго утра?
Дуглас нежно поцеловал ее припухшие губы.
– Увы, нет. Но хотел бы. Очень хотел, – произнес он. – Каждое утро. Да, признаюсь, и вечер тоже.
От его тона у нее закружилась голова. Вот если бы такое могло длиться вечно… Но нет. Весь жизненный опыт, многолетние наблюдения за родными и знакомыми уверяют в обратном. А поэтому… поэтому свобода и только свобода!
– Между прочим, как ты попал сюда? – сдвинув брови, спросила она.
– Да очень просто. Повернул дверную ручку и вошел.
Черт, ну конечно, она не закрыла за женщиной, приносившей ей завтрак!
– Действительно просто. Странно только, что обслуга, уходя, не обязана запирать за собой дверь.
– Обязана, – буркнул он. – Еще как. Правила самые строгие. Но у меня нашлись средства убедить ее нарушить их.
– А я уж думала, что ты ушел… ну, совсем ушел, – призналась Джозефин и немедленно разозлилась на себя. Зачем она это сказала? Выдала практически с головой свое разочарование его исчезновением.
– У меня и в мыслях такого не было, – заверил ее Дуглас. – Впрочем, в этом ты уже убедилась. Но, согласись, не мог же я скомпрометировать молодую незамужнюю женщину, выйдя среди бела дня в одном халате из ее бунгало.
– Да… Да, конечно.
Она начала выпутываться из махрового полотенца, собираясь встать, но Дуглас удержал ее.
– Эй, куда это ты собралась, дорогая?
– Мне пора одеваться, – ответила Джозефин и мысленно добавила: потому что неизвестно, чем может кончиться это опасное пребывание рядом с тобой в обнаженном виде. Вернее, очень даже известно. А я не могу себе этого позволить. Потому что получаю от этого слишком большое удовольствие. Отсюда всего два шага до потери личной свободы. И три – до боли разочарования и горечи расставания. – К тому же дверь по-прежнему не заперта, а за подносом могут прийти в любую минуту.
– Об этом не волнуйся. Я передал им твой строжайший приказ не беспокоить тебя ни под каким предлогом.
– Ты слишком самоуверен! – негодующе заявила Джозефин. – Тебе не приходило в голову, что я могу не захотеть тебя видеть?
– Еще как приходило, – с притворной скромностью ухмыльнулся он. – Но… я надеялся.
– Ну хорошо, однако это ничего не меняет. Мне все равно необходимо возвращаться в Даллас.
– Знаю, знаю, – вздохнул Дуглас. – Но раз уж ты так настаиваешь на одевании, то не могла бы сейчас встать и пару раз пройтись по комнате? Чтобы я мог запомнить все как следует, до мельчайших подробностей, и лелеять потом эти воспоминания?
Она вспыхнула как маков цвет и смущенно пробормотала:
– У тебя и без этого хватит воспоминаний.
– Ну вот, тебе лишь бы испортить мужчине невинное удовольствие… – протянул Дуглас тоном обиженного ребенка. Потом добавил: – Я тоже еду в Даллас. Так что это создает определенное удобство.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что мы живем в одном городе и мне, благодарение Господу, не придется ехать с другого конца штата, когда захочется повидать тебя.
В комнате повисло долгое, напряженное молчание. Джозефин поспешно одевалась, с трудом просовывая пуговицы в петли. Руки ее дрожали. Голова шла кругом, хотя в ней билась всего одна мысль: «Мы живем в одном городе. Мы живем в одном городе. В одном городе…»
Дуглас – Дуг для близких, но не для нее – внимательно наблюдал за ее движениями. Затем спросил:
– Надеюсь, ты не возражаешь?
– Возражаю? – лихорадочно переспросила она. – Почему я должна возражать? Ты все равно не знаешь, где я живу.
Он нахмурился.
– Верно подмечено. Действительно, не знаю. Но искренне рассчитываю на то, что ты все мне скажешь. И адрес, и телефон, и день твоего рождения, и любимый ресторан, и какие фильмы и книги предпочитаешь. Короче, все, что не сказала вчера вечером.
Пришла очередь Джозефин нахмуриться.
– Не… не думаю.
– Не думаешь? Что именно, красавица моя?
– Не думаю, что мне хочется говорить все это.
Дуглас усмехнулся и коварно отбросил прикрывавшую его часть полотенца.
– Тогда мне придется положиться только на свой дар убеждения. – Он протянул руку и так улыбнулся, что у нее пересохло во рту. – Иди ко мне, скорее иди…
При виде его наготы Джозефин ощутила, как сердце едва не выскочило из груди. Ее бросило в жар, потом немедленно в холод и снова словно кипятком окатило.
Больше всего ей хотелось сделать именно то, о чем он просит. До боли, до самозабвения. Кинуться в его объятия и…
И угодить в ловушку, напомнил ей трезвый голос разума. Поверить в возможность будущего… Пренебречь всем, что наблюдала только вчера, и бездумно ступить на опасный, почти смертоносный путь, полагаясь лишь на обманчивые инстинкты…
Всего сутки назад вы были незнакомы. И ты позволила себе уступить соблазну, увлечься страстью. Помни, Джози, страсть недолговечна, она проходит, и затем люди снова становятся чужими. Тогда наступает самое страшное – одиночество.
Перед ее глазами всплыло выражение лица Эдди, когда он смотрел на бывшую жену и обнимавшего ее Гарри. И более ранние воспоминания о похожем выражении на лице самой Саманты, когда она рассказывала об измене мужа. И скандалы, и истерики матери по поводу многочисленных увлечений отца. И многое-многое другое…
– Джози, – вторгся в ее сознание голос Дугласа. – Джози, что случилось? Ты побледнела как бумага.
– Да? – Она подняла глаза и взглянула ему в лицо. – Дуглас, я хочу… мне надо кое-что сказать.
Пришел его черед побледнеть. Это было трудно из-за довольно темного загара, но, несмотря на это, ему удалось.
– Прелесть моя, если собираешься сказать мне, что ты замужем, то сейчас не самый удачный момент.
– Нет, – твердо ответила Джозефин. И еще раз повторила: – Нет. Я не замужем и, более того, не собираюсь выходить замуж. Никогда.
Он вздохнул – то ли с облегчением, то ли с разочарованием.
– Ты уже говорила вчера. Но то было вчера. После этого у нас с тобой была ночь, длинная ночь, которая должна была все изменить. Не могла не изменить. И ты это знаешь.
– Допустим, – уклончиво ответила она. – Но не совсем так, как ты думаешь. Кстати, какие у тебя планы на сегодня?
– Почему ты спрашиваешь?
Джозефин зарделась. Она сама не понимала, зачем задала такой вопрос. Непонятная, глупая слабость…
– Просто ради интереса…
– Да в общем-то ничего особенного. – Дуглас внимательно посмотрел на нее и предложил: – Мы оба на машинах. Почему бы по пути не заехать куда-нибудь и не перекусить? Я знаю неплохой ресторанчик милях в семидесяти отсюда. На берегу небольшого озера. Очень живописного.
– Ресторан? А потом что?
Он пожал плечами и почти лениво протянул:
– Можем погулять там, поговорить. Получше узнать друг друга. Или у тебя есть лучшие предложения?
– Другие.
Дуглас неожиданно поднялся с кровати и заявил:
– Ты говоришь таким, я бы сказал, торжественным тоном… И даже специально оделась ради этого разговора. Пожалуй, мне тоже стоит. – Он быстро облачился в мягкие, побелевшие от многочисленных стирок джинсы и темно-зеленую футболку, повернулся к Джозефин и, уже не улыбаясь, спросил: – Итак, признавайся: что у тебя на уме?
Ей отчаянно хотелось кинуться к нему, припасть губами к сурово сжатому рту, расстегнуть пояс его джинсов…
Она судорожно глотнула.
– Я хочу сказать… хочу, чтобы ты знал… прошлая ночь… была потрясающей… Это самое лучшее, самое удивительное, что случилось со мной в жизни…
– Спасибо. – Он продолжал настороженно смотреть на нее. – Хочется в это верить. Для меня тоже, признаюсь. Лучшее и незабываемое. – И, помолчав, добавил: – Но если теперь ты собираешься сказать, что наше знакомство на этом и закончится, то должен сразу предупредить: так просто тебе от меня не отделаться.
– Нет, – возразила Джозефин. – Вовсе не это. Как раз наоборот. Я очень хочу продолжать встречаться с тобой. Очень. – Она подчеркнула голосом это «очень».