Непокорный ангел

Глава 10

Прошла неделя. В один из дней, когда Дэниел вошел в дом, отряхивая снег с плаща, он услышал громкие голоса, доносящиеся из гостиной. Пронзительный крик жены заглушал низкий хрипловатый голос, который Дэниел сразу узнал.

— О небеса, сэр Дэниел! — Обычно спокойная, Доркас поспешно выскочила из кухни. — Слава Богу, что вы вернулись. Сейчас здесь может произойти убийство.

— Постараюсь помочь, — решительно сказал он, осторожно ставя у стены бесформенный сверток, прежде чем открыть дверь в гостиную. Маленькая комната была полна людей, но внимание Дэниела было приковано только к жене, которая стояла на дубовом столе и громко кричала, топая ногами.

— Что ты делаешь, черт побери? — В два прыжка он оказался рядом с ней. — Немедленно слезай! — Обхватив Генриетту за талию, Дэниел поставил ее на пол. — Так что ты делаешь? — повторил он, не отпуская ее.

— Пытаюсь заставить слушать меня, — сказала Генриетта, тяжело дыша во внезапно наступившей тишине. Руки на ее талии были теплыми и надежными, внушающими спокойствие.

— Топать ногами, стоя на столе, — это какой-то новый, если не сказать неприличный, способ достижения цели, — сказал Дэниел без всякой злости, критически глядя на ее раскрасневшееся лицо и вспотевший лоб. — Ты слишком разгорячилась и очень возбуждена. Он быстро оглядел комнату. — А также забыла обязанности хозяйки, Генриетта. Ты должна была предложить гостям какие-нибудь освежающие напитки.

В данных обстоятельствах укоризненное напоминание мужа показалось Генриетте чрезвычайно обидным, и она застыла с открытым ртом. Однако ее возбуждение несколько спало.

— Браво, сэр Дэниел, Уилл говорил, что вы очень мудрый человек, и теперь я убедилась в его правоте, — послышался чей-то одобрительный голос. Его обладательница сделала шаг вперед от камина, и Дэниел оказался лицом к лицу с высокой, довольно полной леди с властным лицом. Ее зеленые глаза мерцали на поблекшем лице, которое тем не менее еще носило следы былой красоты.

Дэниел улыбнулся, взглянув на Уилла, стоящего позади своей матери.

— Сходство очевидно, мадам. — Он поклонился и поднес ее руку к своим губам. — Я рад познакомиться с матерью Уилла.

— Когда мы услышали от господина Филберта, что вы в Лондоне, — начала госпожа Осберт, указывая на адвоката, который выглядел так, будто мечтал находиться где угодно, только не в этом месте, — мы решили нанести вам визит и поздравить с женитьбой. Я также подумала, что мой муж захочет уладить с вами кое-какие дела. Мы не знаем, как отблагодарить вас за вашу доброту и заботу об Уилле.

Дэниел покачал головой, положив руку на плечо юноши.

— Уилл доказал, что он прекрасный друг, и, я думаю, вам не стоит ни о чем беспокоиться.

— А я считаю по-другому, сэр. — Вперед поспешно вышел эсквайр Осберт. — Уилл все мне рассказал и…

— Не это главное! — возбужденно воскликнула Генриетта. — Они пришли с моим отцом, Дэниел, и он…

— Что за манеры? — прервал жену Дэниел, когда ее голос снова начал повышаться. — Как ты можешь так невежливо прерывать старших?

Лихорадочный румянец схлынул с ее щек, и она глубоко вздохнула, поворачиваясь к отцу Уилла:

— Прошу прощения, сэр. Это крайне невежливо с моей стороны. Я на минуту забылась.

— Так-то лучше, — мягко сказал Дэниел, проведя пальцем по ее щеке. — Не стоит слишком волноваться. Теперь я здесь. Почему бы тебе не пойти наверх и не привести себя в порядок, пока я займусь напитками для гостей?

Генриетта покачала головой:

— Нет, я хочу остаться. Если бы ты не выставил меня в прошлый раз, когда заключал сделку с моим отцом, сейчас у нас не было бы проблем.

— Почему ты… — Сэр Джеральд выскочил вперед, и Дэниел быстро встал между ним и его дочерью.

— Как приятно снова видеть вас, сэр Джеральд, — сказал он с вежливой улыбкой.

Сэр Джеральд был вынужден резко остановиться, наклонив голову, словно бык, встретивший непреодолимое препятствие.

— Не могу ответить тем же, — выпалил он. — Этот чертов адвокат пришел ко мне с наглыми требованиями…

— Наглыми! — воскликнула Генриетта. — Как ты можешь так говорить…

— Замолчи! — Дэниел повернулся к жене с явным выражением досады в голосе и на лице. — Если хочешь остаться в этой комнате, веди себя достойно. Я ничего не могу понять, оттого что ты постоянно вмешиваешься в разговор.

— Очень мудрый человек, — вновь подтвердила госпожа Осберт. — Тебе нечего опасаться, Генриетта. Мы здесь для того, чтобы проследить за справедливостью принимаемых решений, и, смею уверить тебя, не допустим обмана.

Сэр Джеральд тревожно посмотрел в ее сторону, и на лице его промелькнула тень испуга. Господин Филберт откашлялся.

— Это так, леди Драммонд, — сказал он. — Вам не о чем беспокоиться. Думаю, это недоразумение благополучно уладится.

— Недоразумение!

— Генриетта, я же просил тебя помолчать! — прогремел Дэниел.

— Не понимаю, черт побери, какое вам до этого дело, Осберт, — раздраженно сказал сэр Джеральд в наступившей тишине. — Или этому адвокату. — Он посмотрел на Филберта. — У вас нет документов с моими обязательствами, и я не намерен оставаться здесь, чтобы выслушивать адвоката, которого подкупил этот проклятый выскочка!

Дэниел прекрасно понял, что выражение «проклятый выскочка» относится именно к нему, но решил проигнорировать этот выпад. Кажется, его тесть не знает других выражений, подумал он.

— Могу я предложить вам вина, джентльмены? Вероятно, Генриетта забыла сделать это.

— Благодарю вас, — сказал эсквайр Осберт с явным облегчением. — Но вам не следует винить Генриетту. Она немного растерялась, когда мы неожиданно нагрянули все вместе. Но, как говорит Амелия, мы не останемся в стороне и проследим, чтобы она получила то, что ей причитается. Как только мы услышали об этом деле, Амелия сказала, что на этот раз мы должны вмешаться. В прошлом мы слишком часто закрывали глаза на то, что с ней делали. — Он почесал нос, такой же веснушчатый, как у Уилла. — Хотя трудно сказать, что можно предпринять в такой ситуации, сэр Дэниел. Мы не имеем права вмешиваться в дела отца и его ребенка, даже если не согласны с тем, что происходит. К тому же должен сказать, что Генриетта всегда была нелегким ребенком… непослушным. Но, как говорит Амелия и насколько знаю я, речь идет о законности, а это совсем другое дело. Я лично видел те документы, когда договаривался о браке Генриетты с Уиллом, и готов встать на сторону закона, как и господин Филберт. — Он сделал большой глоток из переданного ему бокала и сел с чувством человека, который сказал все, что должен был сказать, бросив на сэра Джеральда взгляд, выражающий неописуемое отвращение. Тот побагровел еще сильнее.

— Надеюсь, в этом не будет необходимости, — сказал Дэниел, думая с благодарностью об Амелии, которая ясно дала понять, в чем состоит ее долг, подав пример остальным. Он приподнял бровь, взглянув на разбушевавшегося Эшби. — Итак, сэр Джеральд, давайте спокойно обсудим наше дело.

— Спокойно? — В налитых кровью глазах Эшби промелькнуло известное хитроватое выражение. — Вы говорите, спокойно? Тогда где эти документы? Те, что кто-то из вас видел? Покажите мне их, тогда, может быть, начнем разговор. — Он осушил свой бокал и резко поставил его на стол.

— О, я покажу их вам, — сказала Генриетта. Она была очень бледна, но, казалось, достаточно хорошо контролировала себя. — Я знаю точно, где они находятся. — Она насмешливо улыбнулась. — Сказать вам? Или мы все дружно отправимся в Оксфордшир и я сама достану их? Что ты предпочитаешь… отец?

В последнее слово она вложила столько горькой иронии, что Дэниела проняло до самого нутра. Он посмотрел на Генриетту в наступившей гробовой тишине. Она держалась прямо и выглядела непреклонной и спокойной. Казалось, она сконцентрировала всю свою энергию, волю, все свои силы на человеке, которого только что назвала отцом. Как будто пыталась сокрушить отца этой энергией и превратить его в безвредную пыль силой своей воли.

Дэниел не догадывался и никто, кроме самой Генриетты, не знал, что она блефует. Ее отец был одержим манией собирательства. Он хранил всевозможные полезные и явно бесполезные вещи, не ведая, могут ли они когда-нибудь пригодиться. Если он не уничтожил документы, Генриетта знала, где их искать. И когда она проверила отца, то убедилась в своей правоте. Выражение его лица явно изменилось.

— Их можно найти под фальшивым дном шкатулки с драгоценностями леди Мэри за панелью рядом с камином в твоей спальне, — произнесла Гэрри с явным триумфом, которого не могла скрыть. От волнения голос ее звенел. — И там же находятся договора с обитателями домов в Лонгшире. По этим договорам дома передавались семьям в пожизненное пользование за незначительную арендную плату в знак признательности за их заслуги перед твоим дедом. Ты отрицал существование этих документов, когда выселял эти семьи, и продал дома, чтобы заплатить долг Чарльзу Паркеру.

Чувство победы опьянило Генриетту, когда она увидела лицо сэра Джеральда и поняла, что интуиция ее не подвела. Генриетта подошла совсем близко к отцу и, когда его рука взметнулась в воздух, лишь на мгновение не успела уклониться. В ту же секунду после удара кулака Дэниела бесчувственное тело Эшби рухнуло на пол.

— О Боже, — воскликнул Филберт, сжав руки. — Это просто неприлично.

Дэниел, не обращая на него внимания, наклонился, чтобы поднять Генриетту, которая стояла на коленях у стены.

— Это глупо с твоей стороны, — сказал он резко. — Ты уже и так добилась своего без упоминания о домах.

— Возможно, но это еще раз доказывает мою правоту, — попыталась возразить она с торжеством в голосе.

Взяв жену за подбородок, он повернул ее лицо к свету.

— Похоже, под глазом у тебя будет большой синяк.

— Не в первый раз. Во всяком случае, не зря. — Генриетта посмотрела на отца, который пытался подняться на ноги, мотая головой, как одуревший бык. — Я хочу, чтобы ты врезал ему еще раз, — безжалостно сказала она.

— Какая ты кровожадная! — воскликнул Дэниел.

Уилл фыркнул, закашлялся и покраснел под суровым взглядом матери, которая направилась через всю комнату к Генриетте.

— Это уже переходит всякие границы. Пойдем со мной, Генриетта. Посмотрим, нет ли у хозяйки сырого мяса, чтобы приложить к глазу. Это поможет снять опухоль.

— О, пожалуйста, не надо. — Гэрри сморщилась. — Я ненавижу кровавое, влажное и холодное. Лучше оставим все как есть. — Она бросила умоляющий взгляд на Дэниела: — Разве не так, Дэниел?

— Иди с госпожой Осберт, — сказал он, глухой к ее мольбе. — Ты хорошо сыграла свою роль, теперь моя очередь, и я не хочу, чтобы мне мешали.

— Я не помешаю тебе, — тихо сказала она. — Мне хочется услышать окончательное решение. Неужели я не имею, права?

— Вижу, что замужество не сделало тебя более послушной, Генриетта, — заявила госпожа Осберт. — Женщина не должна принимать участия в подобных разговорах.

Генриетта бросила на нее свирепый взгляд:

— Мне кажется, вы сами не уверены в том, что говорите, мадам. А если так, то зачем вы удерживаете меня?

У Уилла снова вырвался сдавленный смешок, и эсквайр Осберт с любопытством посмотрел на свою жену, ожидая ответа.

— Ты очень дерзко себя ведешь, Генриетта, — сказала она наконец, но в ее глазах не было гнева.

— Я знаю, мадам, — охотно согласилась Гэрри.

— В таком случае ничем не могу помочь, остается лишь выразить сочувствие твоему мужу. — Госпожа Осберт направилась к двери. — Сиди спокойно, а я схожу и принесу что-нибудь для твоего глаза.

В ожидании приближающейся победы, Гэрри без возражений села у камина, готовая скорее отрезать себе язык, чем признаться, как ей больно. Она оперлась головой о высокую спинку деревянной скамьи, удовлетворенно вслушиваясь в голоса и понимая, что больше уже ничем не может помочь, однако отчаянно цеплялась за свое право находиться здесь.

Дэниел посмотрел на жену и нахмурился, борясь с желанием отправить ее в постель. Она выглядела такой слабой, с огромным фиолетовым синяком, портившим ее лицо. Но Генриетта была уже достаточно взрослой, чтобы самой выбирать, где ей находиться. Он повернулся к своему тестю, который сумел дотащиться до стула и сидел ошеломленный и угрюмый, получив должный отпор.

— Надеюсь, теперь мы сможем начать разумный разговор, сэр Джеральд, — вежливо предложил Дэниел. — Пожалуйста, займите свое место, господин Филберт. Необходимо доставить сюда некоторые документы, и мы не будем терять времени. Уверен, что эсквайр Осберт окажет нам услугу как свидетель.

Сэр Джеральд больше не сопротивлялся, а Гэрри не стала протестовать против куска сырого мяса, который госпожа Осберт решительно приложила к ее глазу, после чего тоже села за стол.

— Откуда ты узнала про документы, Гэрри? — прошептал Уилл, садясь рядом с ней на скамью. — Меня больше не удивляют твои поступки, но почему ты так уверена, что бумаги находятся именно там?

— Я вовсе не была уверена, — сообщила она шепотом, пытаясь улыбнуться. — Но решила попытаться. Я знаю, где он прячет ценные вещи, так как однажды, осматривая его спальню, нашла тайник. Никто не знал, что я обнаружила его.

Уилл потрясен но смотрел на нее.

— А что ты искала в спальне своего родителя?

Она пожала плечами:

— Так просто, разглядывала различные вещицы. Я часто делала это. А также подслушивала у дверей и окон. Так я узнала о существовании наследства моей матери.

— Но это неприлично, Гэрри, — сказал Уилл.

— Знаю, — ответила она, ничуть не раскаиваясь. — Однако очень пригодилось. Я должна была сама заботиться о себе. Никто другой этого не делал.

Уилл кивнул, соглашаясь с ней.

— Знаешь, ты выглядишь сейчас очень неважно, — сказал он через минуту. — Не лучше ли тебе прилечь?

— Да, пожалуй. — Она отняла от глаза кусок мяса и с гримасой отвращения положила его на тарелку. Затем, несмотря на слабость, ядовито усмехнулась. — Как ты думаешь, Уилл, может быть, предложить это мясо моему отцу? У него на подбородке тоже здоровенный синяк.

Уилл поперхнулся смехом, помогая Гэрри встать на ноги, и поддержал ее под локоть, когда она слегка покачнулась.

— Я провожу Гэрри в спальню, — сказал он.

— Да, кажется, мне надо немного отдохнуть, — подтвердила Генриетта, стараясь держаться достойно.

Дэниел бросил быстрый взгляд в их сторону и одобрительно кивнул:

— Думаю, это правильное решение. После отдыха ты почувствуешь себя лучше.

— Какой благоразумный мужчина, — прошептала госпожа Осберт, поняв, каких усилий стоило Дэниелу оставаться на месте и не сделать выговор жене за то, что она сразу не послушалась его.

В ответ на ее улыбку в его глазах мелькнула веселая искорка.

— Я еще только учусь, мадам.

К концу дня Генриетта проснулась в темной спальне, прежде всего почувствовав голод, а затем ощутив, что одна сторона ее лица увеличилась вдвое. Она сразу вспомнила последние события, и все ее недомогания тут же были забыты. Они выиграли без продолжительного и дорогостоящего судебного разбирательства. Она раз и навсегда освободилась от цепких рук своего злого отца. Но где же все? Неужели они забыли о ней? Такое пренебрежение показалось Гэрри несправедливым после той роли, какую она сыграла в утренней драме. Генриетта осторожно села. Лицо саднило, но она чувствовала себя гораздо лучше.

Из гостиной доносились веселые голоса и позвякивание посуды. Прямо в халате она спустилась вниз, в узкий холл, расположенный между кухней и гостиной, наполненный такими вкусными ароматами, что у нее потекли слюнки. Генриетта открыла дверь в гостиную и остановилась на пороге, глядя на сидящих за столом Дэниела, троих Осбертов и Филберта. Все они раскраснелись от хорошей еды, вина, тепла камина и приятной компании.

— Вижу, отец не остался обедать с вами, — сказала Генриетта. — И я обижена на тебя, Дэниел, за то, что ты не разбудил меня.

Дэниел поднялся и подошел к ней.

— Не стоит огорчаться, Гэрри, — сказал он, весело глядя на ее перекошенную физиономию. — Мы сохранили твой обед, но подумали, что тебе будет полезнее поспать. — Он взял ее за подбородок и внимательно осмотрел опухший глаз. — Тебе больно?

Она пожала плечами:

— Немного. Но гораздо хуже животу, который уже прилип к спине.

— Проходи и садись. Есть жареные голуби, а также рагу из кролика и ягненка. Что ты предпочитаешь в первую очередь? — Дэниел усадил ее за стол, и она перестала дуться.

Осберты улыбнулись ей, а Филберт церемонно поклонился, не обращая внимания на то, что она была в халате, с распухшим лицом и растрепанными волосами.

— Пожалуйста, рагу.

За столом царила праздничная атмосфера, как будто с плеч присутствующих свалился большой груз. Генриетта говорила очень мало, радостно поглядывая на расслабившегося Дэниела. Она знала, какое значение имеет для него получение дополнительного капитала, и сознание того, что в этом деле она сыграла не последнюю роль, согревало ей душу. Теперь она не считала себя бедной приживалкой и была уверена, что заслуженно занимает достойное место в жизни Дэниела.

— Я купил тебе подарок сегодня утром, — неожиданно сказал Дэниел, ласково глядя на жену. — И оставил его в холле, когда ты танцевала на столе хорнпайп.

— Подарок! — Гэрри от удивления поперхнулась вином. — Зачем ты купил мне подарок?

— Так просто, глупая причуда, — сказал он с насмешливой улыбкой, вытирая вино с ее подбородка своим носовым платком. — К тому же это весьма рискованная покупка. Такие вещи плохо воспринимаются теми, кто сегодня у власти.

— Что же это такое? — Здоровый глаз Гэрри расширился от любопытства, придав ей такой комичный вид, что Дэниел разразился смехом.

— Он в холле. У двери.

Генриетта вскочила и бросилась в холл, откуда вернулась с бесформенным свертком.

— Я знаю, что это, — крикнула она взволнованно. — Я чувствую форму под оберткой.

— Ну, так что же это? — нетерпеливо спросил Уилл.

— Гитара, — сказала она, не скрывая удивления.

— Ты говорила, что хорошо играешь. — Дэниел радостно улыбнулся, видя, с каким удовольствием она распаковала и взяла в руки инструмент.

— О да, она очень хорошо играет, — подтвердила госпожа Осберт, — и у нее довольно приятный голос.

Генриетта покраснела от этого комплимента, осторожно погладив изогнутый бок гитары. Затем коснулась одной струны и наклонила голову, прислушиваясь к звуку.

— Очень чистый тон, — сказала она и коснулась другой струны. — Прекрасная гитара, Дэниел. Я научу Лиззи и Нэн играть на ней.

Он кивнул головой, продолжая улыбаться.

— Ну а сейчас ты сыграешь нам?

— Если хочешь. — Она откинула со лба прядь волос и улыбнулась мужу немного застенчиво, как будто хотела, но не могла сказать гораздо больше. Сосредоточившись, Генриетта слегка сдвинула брови, провела рукой по струнам и начала петь балладу о любви и разлуке. Закончив балладу, она без перерыва запела веселую народную песенку. Голос ее сделался задорным и манящим, а пальцы проворно бегали по струнам.

— Пожалуйста, год или два не пой эту песенку Лиззи, — сказал Дэниел, смеясь вместе с остальными, когда Генриетта взяла последний аккорд.

— К сожалению, пора прощаться. — Амелия Осберт неохотно встала. — Всегда рады видеть вас в Осберт-Корте… всю вашу семью, — добавила она. — Не позволяйте Генриетте выходить на улицу, сэр Дэниел, пока не спадет опухоль, а то будет только хуже.

— Хорошо, — пообещал он серьезным тоном. — Я просто не знаю, как вас благодарить.

— Пустяки! — сказала Амелия. — Это мы должны благодарить вас.

Так, взаимно благодаря друг друга, Осберты и Филберт вышли в холодную январскую ночь.

— Теперь мы поедем домой? — Гэрри конвульсивно прижала руки к груди, вздрагивая от холодного воздуха, задержавшегося в холле после того, как закрылась входная дверь.

— Но не сию же минуту. — Дэниел быстро увел ее назад в гостиную. — Я еще должен встретиться с членами комиссии в Хабердашерс-холле и… — Лицо его помрачнело. Он наклонился, чтобы помешать угли в камине.

— И… — повторила Гэрри.

— И я хочу дождаться результата суда над королем, — сказал Дэниел напрямик. — Я видел короля сегодня утром, когда его везли назад в Вестминстер. Он стоял на королевской барке в окружении изменников с пиками. — Губы его презрительно искривились. — Король так мило улыбался и приветствовал собравшихся людей.

Гэрри придвинулась поближе к огню.

— И какое настроение было у людей?

Дэниел покачал головой:

— Они были рассержены и смущены. Большинство молчало. Некоторые начали молиться за спасение короля, но окружающие быстро заставили их замолчать. Такие молитвы считаются изменой парламенту. Видит Бог, Генриетта, если они убьют короля, я не останусь в стороне.

В его словах прозвучала такая решимость, что она невольно вздрогнула. Что ждало их в будущем? Дэниел смирился с поражением и обязался хранить верность парламенту, чтобы защитить свою семью и свои земли. Изменит ли он своему слову? И если так, что тогда будет с семьей? Она не могла ответить на эти вопросы, и радость от успеха сегодняшнего дня померкла. Гэрри снова взяла гитару.

— Хочешь, я поиграю для тебя?

— Да, — ответил Дэниел, но музыка не принесла облегчения и не изгнала мрачные мысли. Через некоторое время он поднялся. — Пожалуй, я немного побуду на воздухе, Генриетта.

— Я пойду с тобой. — Она отложила гитару и тоже встала. — Подожди минуту, пока я оденусь.

Он покачал головой:

— На улице холодно. На ветру твое опухшее лицо станет болеть. Лучше отправляйся в постель и выпей теплого молока с вином.

Последнее было предпочтительнее рискованной прогулки, и Гэрри вынуждена была согласиться, но при этом не могла отделаться от мысли, что в данном случае его забота о ее здоровье являлась лишь предлогом, чтобы побыть одному. Казалось, он не хотел делиться своими настроениями с человеком, чьи политические взгляды еще не сформировались, тем более с женщиной. Гэрри хотелось обратиться к нему за разъяснениями, но она подумала, что ее просьба не будет благосклонно воспринята Дэниелом в его нынешнем состоянии.

Всю следующую неделю напряжение нарастало, пока не пришел день, когда Карла Стюарта приговорили к смертной казни через отсечение головы «как тирана, предателя, убийцу и врага народа этой страны». Его вывели на площадь в Вестминстере под крики: «Пусть свершится правосудие! Казнить его!» Солдаты жаждали крови человека, который, как они считали, был ответствен за кровь всех убитых в годы гражданской войны.

Генриетта была там с Дэниелом, который стоял окоченевший и неподвижный, когда казавшееся немыслимым стало реальностью. Вокруг них нарастал гул голосов. Одни выражали гнев и возмущение, другие — поддержку решения суда.

— Это Божий суд, — холодно заметил аскетического вида мужчина, стоящий рядом с Генриеттой. — Господь сказал: «Кровь запятнает землю, и земля не сможет очиститься от крови, пролитой здесь, кроме как кровью того, кто пролил ее».

Генриетта почувствовала, что гнев пронзил Дэниела, как удар молнии расщепляет дерево, и внезапно испугалась за последствия, если этот гнев выплеснется здесь, в толпе. Она отчаянно дернула его за руку:

— Давай уйдем.

Дэниел молча посмотрел в большие испуганные глаза жены, в ее лицо, искаженное тревогой, с остатками синяка, который поставил ей сэр Джеральд.

— Пожалуйста, — настойчиво попросила Генриетта, снова дернув его за руку. — Давай сейчас же уйдем. У меня ужасно разболелась голова.

В его глазах вспыхнуло беспокойство.

— Что причиняет тебе боль, моя фея? Тебя не тошнит?

— О, нет, — поспешно сказала она. — Это, вероятно, от ветра. Но я очень хочу домой. Если Доркас приготовит какое-нибудь снадобье для моей головы, мне станет легче.

— Хорошо. Во всяком случае, здесь нам больше нечего делать. — В его голосе звучала горечь, но он решительно направился к боковой улочке, крепко держа Генриетту за руку.

Толпа расступалась перед ними, хотя настроение у людей было очень мрачное. Тут и там вспыхивали потасовки. В воздухе пролетел камень, с треском ударившись о мостовую у ног Генриетты, отчего она испуганно отскочила назад. Дэниел еще крепче сжал ее руку.

— На улицах очень опасно, — пробормотал он. — И не время женщине находиться вне дома.

— Но я же не одна такая, — возразила Генриетта, указывая на толпу.

— Большинство из этих женщин, похоже, способны постоять за себя, — сказал он, так резко ускоряя шаг, что Гэрри вынуждена была перейти на бег, чтобы поспевать за ним. Его свободная рука покоилась на рукоятке меча, а глаза внимательно следили за происходящим вокруг.

Оглядевшись, Гэрри увидела мрачные, суровые лица женщин в грубых деревянных башмаках и сильно поношенных плащах из дешевой ткани. Многие из них вели за собой маленьких детей или несли их на руках. Внешний вид мужчин, шедших с ними, говорил о тяжелом труде и бедности. На их лицах не было даже проблеска надежды. Может быть, это и есть лицо народа, одобрявшего убийство своего короля? Или они просто считали это событием, не имевшим к ним никакого отношения, событием, за которое отвечали власть имущие, ведающие, что творят?

Генриетте хотелось поговорить об этом с Дэниелом, но она не решилась, побоявшись разбередить его душевные раны, а когда они добрались до дома, ей не представился удобный случай для серьезного или какого-либо другого разговора. Попытка уверить мужа, что ее головная боль чудесным образом исчезла, была встречена недоверчивым взглядом. Ей пришлось подчиниться — лечь в постель и принять снадобье, приготовленное Доркас. Оно содержало и отвар мака, отчего Генриетта крепко уснула задолго до ужина и продолжала спать, когда Дэниел наконец тоже лег и лежал без сна с тяжелым сердцем, глядя в темноту, изо всех сил стараясь подчинить свои убеждения жизненно важной необходимости сохранить владения и семью.

В течение следующих нескольких дней, казалось, он полностью ушел в себя. Генриетта стремилась вывести его из глубокой задумчивости музыкой и разговорами, ласками своих нежных рук в большой постели, а когда все оказалось напрасным, попыталась уговорить мужа вернуться в Кент. Члены комиссии согласились снизить контрибуцию на тысячу фунтов, и теперь его ничто больше не удерживало в городе, но Дэниел никак не мог покинуть Лондон. Создавалось впечатление, что он считал своим долгом быть рядом с королем, за которого сражался всю свою жизнь, пока топор не положит конец этому союзу.

Тридцатого января, на рассвете, Дэниел молча поднялся, оделся и также молча спустился по лестнице к входной двери. Генриетта бросилась за ним, возясь с крючками и пуговицами своего костюма для верховой езды.

— Я поеду с тобой.

— Нет, не поедешь! — Дэниел произнес это с такой яростью, которая особенно потрясла ее после столь продолжительного молчания. — Ты будешь находиться здесь, пока я не вернусь. — Дверь открылась, и в холл ворвался сырой, холодный воздух. Дэниел ушел.

Генриетта постояла минуту, ежась в своем так и не застегнутом костюме, продолжая ощупывать пальцами крючки.

— Идите на кухню и согрейтесь, дорогая, — сказала Доркас за ее спиной, успокаивающе поглаживая ей руку. — Лучше оставить его в покое, сегодня он особенно зол.

— Да, пожалуй. — Генриетта повернулась и последовала за Доркас на кухню, где в печи пылал огонь, горели лампы, разгоняя предрассветный мрак, а Джо и хозяин сидели за столом и завтракали, как будто король не должен был умереть сегодня от рук своего народа.

Доркас поставила на стол перед Генриеттой миску с творогом, положила белый хлеб, предложила какой-то красноватый напиток, который тотчас согрел ее пустой желудок. Еда успокоила молодую женщину, придала ей силы, и когда она встала из-за стола, то была полна твердой решимости.

— Спасибо, Доркас. А сейчас я пойду в Уайтхолл. Мне очень надо.

— Сэр Дэниел будет недоволен. — Доркас произнесла это таким безучастным тоном, словно считала своим долгом только предупредить ее, но не более.

— Я не могу оставаться в стороне, когда дело касается Дэниела, — тихо сказала Генриетта. — Если мой муж испытывает страдания, я не в силах спокойно наблюдать за этим.

— Вы должны исполнить свой долг. — Доркас собрала тарелки со стола. — Но будьте осторожны, на улицах небезопасно.

— Они стали такими за эти несколько недель.

Доркас кивнула. Каждая жена должна сама решать, в чем состоит ее долг. Если эта женщина считает, что ей надо куда-то пойти, она не будет спорить с ней.

— Джо проводит вас.

Юноша вовсе не обрадовался такой перспективе, но мать шлепнула его по спине.

— Не будь таким лентяем! — сказала она. — Пошевеливайся и позаботься, чтобы никто не обидел леди Драммонд.

Хотя Генриетта ни о чем не просила, ей стало легче от мысли, что кто-то будет ее сопровождать, а когда они оказались в городе, она в душе искренне поблагодарила Доркас за помощь. На улицах было полно людей, неумолимо движущихся в том же направлении, медленно и целеустремленно, как огромное чудовище, приближающееся к своей добыче. Влившись в этот поток, выбраться из него было уже невозможно. Каждый становился частью этого страшного существа.

Редкие лучи зимнего солнца пробились сквозь облака, когда они приблизились к Уайтхоллу, где был установлен эшафот. Толпа хлынула к нему, и Генриетта попала в группу, которая двигалась впереди остальных. Сама того не желая, она оказалась в первых рядах зрителей, которые в страшном молчании взирали на деревянный чурбан с выемкой. Палач уже стоял на помосте, держа в руке орудие правосудия. Изогнутое серебристое лезвие топора зловеще поблескивало на солнце. О чем думал этот человек, зная, что сейчас должен отсечь голову королю Англии?

Генриетта пристально смотрела на палача, будто могла проникнуть в его мысли, однако маска делала его лицо каким-то нереальным. Она оглянулась, ища крупную, неуклюжую фигуру Джо, но не увидела его. Вокруг были незнакомые лица, отражавшие весь спектр чувств — от вожделения до ужаса. Генриетту охватила паника. Она попыталась отодвинуться назад, подальше от эшафота, но стена из человеческих тел позади нее была непроницаемой. Генриетта отчаянно шарила глазами по толпе, надеясь увидеть Джо или, может быть, Дэниела. Она знала, что он здесь. Но где?

Внезапно по толпе прокатился глухой ропот, нарастающий по мере того, как из ворот Уайтхолла стали появляться солдаты. Между ними шел Карл Стюарт. Голова его была обнажена. Вид короля с непокрытой головой среди бывших подданных в головных уборах потряс Генриетту, как самое ужасное зрелище во всем этом страшном деле. Она понимала, что нелепо обращать внимание на такие вещи, но непокрытая голова короля символизировала для нее неестественность происходящего в это утро события.

Теперь уже она не могла оторваться от разыгрывающейся перед ней сцены. Король взошел на эшафот, который сразу был окружен плотным строем солдат, так что, когда его величество обратился к толпе, его голос был слышен лишь в первых рядах. Он снял плащ и отдал его сопровождающему, с презрением отверг повязку на глаза, сказал, что прощает палача, и опустился на колени. Наступила такая тишина, что, казалось, она никогда не будет нарушена. Серебристое лезвие топора, сверкнув на солнце, взметнулось вверх и мгновенно опустилось. По толпе прокатился стон, стон отчаяния, неверия и боли. Он нарастал, раскатываясь волнами. По щекам Генриетты текли слезы, и ее причитания слились с голосами окружающих ее людей.

Затем кто-то закричал, и толпа сгрудилась, напирая вперед и пытаясь прорвать ряды солдат. На помощь пришла кавалерия. Всадники, размахивая пиками и алебардами, пытались побыстрее рассеять озлобленную толпу. Один эскадрон погнал людей в направлении Черинг-кросс, другой — в противоположную сторону. Началась паника, люди метались, отчаянно пытаясь уклониться от лошадей и пик.

Генриетта старалась удержаться на ногах. Все остальное казалось не столь важным. Она уже не понимала, куда бежит, но знала одно: если поскользнется и упадет, ей уже никогда не удастся подняться. Ее хрупкая фигурка не могла сопротивляться натиску толпы, и Генриетта горько сожалела, что потеряла мощного Джо. Он мог бы помочь ей, когда ее толкали то вперед, то назад, то в сторону, в зависимости от движения людской массы.

Спасение пришло в виде темного узкого проема открытой двери. Прежде чем Генриетту пронесли мимо него, она ухитрилась нырнуть под руку плотного мужчины и тем самым избежать опасности. Задыхаясь, Генриетта прижалась к дверному косяку. Она не представляла, где находится, но по крайней мере могла стоять спокойно до тех пор, пока человеческий поток не иссякнет.

Дэниел сидел верхом на лошади. Предчувствуя возможность волнений, он расположился так, чтобы не попасть в давку, и покинул улицу до того, как кавалеристы начали разгонять людей. Таким образом он добрался до Патерностер-роуд без особых трудностей, слыша сзади нарастающий гул толпы. Его знобило, он чувствовал полное внутреннее опустошение. Все кончено. Это единственное, о чем он мог думать. Дэниел настолько оцепенел, что не испытывал даже возмущения. Фактически он еще раньше пережил это горе и теперь впал в апатию… пока Доркас не сообщила ему, что Генриетта вместе с Джо отправилась в Уайтхолл.

Это подействовало на него, как ушат холодной воды.

— Но я же запретил ей покидать дом! — Он смотрел на Доркас, но видел перед собой неуправляемую толпу. — О Боже! — Дэниел развернулся и бросился на улицу, дико озираясь и не зная, в какую сторону бежать. Двигаться навстречу толпе было безумием, но он не мог стоять на месте, как парализованный болван. Вдруг Дэниел увидел бегущего к нему Джо, но Генриетты с ним не было.

— Где она, черт побери? — закричал он, хватая юношу за грудки и яростно встряхивая его.

— Я потерял ее, сэр Дэниел, — выпалил Джо. — Сожалею, сэр, но я ничего не мог поделать. Она была рядом со мной у эшафота, а затем исчезла. Я искал повсюду, но там столько людей, что найти ее было невозможно. — Голос парня дрожал, а Дэниел продолжал бессознательно трясти его. — Я сразу, как только смог, вернулся назад, сэр. Это правда.

Смысл сказанного наконец дошел до Дэниела. Он резко отпустил Джо.

— Извини, Джо. Я вовсе не хотел грубо обращаться с тобой, — сказал Дэниел, стараясь прийти в себя и понять, что же произошло. — Ты потерял ее в Уайтхолле?

— Да, сэр. — Джо энергично кивнул.

— До того, как… до того, как казнили короля?

— Да, сэр. — Лицо Джо потемнело. — Это было ужасное зрелище.

— Приведи мою лошадь. Я только что поставил ее в конюшню. — Вероятно, это была напрасная попытка, но он не мог оставаться на месте и страдать, моля Бога о благополучном возвращении жены. Дэниел сел в седло и поехал туда, откуда только что вернулся.

Генриетта пряталась в дверном проеме до тех пор, пока толпа окончательно не схлынула. Ей пришлось долго ждать, но никакая сила не могла бы заставить ее покинуть свое убежище, пока не прекратится давка. Солдаты не обратили на нее внимания, когда она выскользнула из своего тайника и стояла в растерянности, размышляя, где находится и как добраться до церкви Святого Павла. Набравшись храбрости, Генриетта приблизилась к одному из солдат и спросила дорогу.

— Вам туда, госпожа, — указал он пикой.

Генриетта поблагодарила и медленно побрела в указанном направлении. Путь домой показался ей более длинным, чем сюда, к Уайтхоллу, но раньше она не видела того, что увидела, и не переживала того, что пережила. Все ее тело болело, кожу саднило, а ужасные воспоминания отнимали последние силы.

Дэниел увидел жену, когда уже начал думать, что больше не может бороться с охватившей его паникой. Он представлял все самое ужасное, что могло с ней случиться, прочесывая улицы, проезды и переулки и видя искаженные горем, потрясенные лица людей. Затем он уже во второй раз поехал по Ладгейт-хилл, мимо церкви Святого Павла и вдруг увидел маленькую фигурку жены, поднимающейся на холм и смотрящей себе под ноги. Она потеряла шляпу, оборка на платье была оторвана.

Дэниел направился к ней. Услышав цокот копыт по булыжной мостовой, Генриетта испуганно подняла голову и остановилась. Дэниел, наклонившись в седле, подхватил Генриетту и поднял вверх. На какое-то мгновение ей показалось, что он собирается перекинуть ее перед собой, такой свирепой была его физиономия. Однако она с глухим стуком шлепнулась на седло все-таки в вертикальном положении. Дэниел молча развернул лошадь и поскакал по направлению к дому.

Генриетта не проронила ни слова, но внутри у нее все сжалось от страха. Это был не тот Дэниел, которого она знала. Его лицо представляло собой злобную маску, черные глаза были полны ярости, тело за ее спиной напряглось.

Подъехав к дому, он спрыгнул с лошади, снял Генриетту и вошел в холл, крикнув Джо, чтобы тот позаботился о лошади. Джо и Доркас одновременно появились в дверях кухни. Увидев выражение лица Дэниела и испуганное, побелевшее лицо Генриетты, Доркас прижала руку к губам. Она начала что-то говорить, но Дэниел быстро пошел наверх, наполовину неся, наполовину волоча за собой Генриетту.

— Ты осмелилась ослушаться меня сегодня, и это уже не в первый раз! — Он наконец заговорил, пинком закрывая за собой дверь спальни.

— Я пошла не одна, — заикаясь оправдывалась Генриетта. — Со мной был Джо, но мы потеряли друг друга…

— Я не разрешал тебе покидать дом ни с Джо, ни с кем-либо другим, — отчеканил Дэниел, продолжая держать ее за руку. — Думаешь, я не знал, что происходит на улицах?

Генриетта проглотила подкативший к горлу ком, стараясь не дрожать.

— Я должна была пойти, — сказала она. — Я знала, что ты будешь страдать и хотела увидеть все сама, чтобы лучше понять, что ты чувствуешь. — Она неожиданно задрожала, и на глазах ее выступили слезы. — Я видела это! Видела, как опустился топор… Видела его с непокрытой головой среди солдат в головных уборах… — Слезы мешали ей говорить, и она сжала рукой горло, как будто это могло помочь.

Дэниел внезапно отпустил ее.

— Иди и встань у окна. Я так зол, что не могу ручаться за себя, когда ты рядом. — Он отвернулся к огню, а Генриетта поспешно прошла через комнату и остановилась у дальнего конца кровати.

— Я не хочу оставаться в стороне от твоей боли, — с трудом выговорила она, крепко сжимая руки на груди. — Ты не взял меня с собой, поэтому я пошла одна.

Дэниел положил руки на каминную полку и опустил на них голову.

— Ты понимаешь, что могло с тобой произойти?

— Да, конечно, — ответила Генриетта. — Но я нашла безопасное место и стояла там, пока толпа не схлынула. Я видела, что творилось вокруг… — Зубы ее начали выбивать дробь, и она внезапно почувствовала тошноту.

Дэниел отвернулся от огня. Злость начала проходить, и он наконец вник в смысл сказанных ею слов. Она отправилась в Уайтхолл, чтобы испытать его муки, чтобы лучше понять и разделить его горе. Это было так необычно, хотя, с точки зрения Генриетты, вполне разумно. В этом была вся Генриетта, которую он считал слишком молодой, наивной и неопытной в мирских делах, чтобы делиться с ней своими переживаниями. Он не доверял ей, и тогда она поступила по-своему, как всегда просто и открыто. И теперь страдала из-за этого. Дэниел посмотрел на жену. Она стояла дрожа, с побелевшим лицом, а в глазах застыл недавно пережитый ужас.

Ничего не говоря, Дэниел вышел из комнаты и спустился в кухню. Когда через десять минут он вернулся с подносом, на котором стояли две большие дымящиеся кружки и тарелка с имбирным пряником, Генриетта все стояла в той же позе, в какой он оставил ее, только сейчас смотрела в окно на улицу.

— Подойди к камину, — тихо сказал Дэниел, ставя поднос на столик. — Тебе надо согреться. Это теплое вино и пряник прямо из печки.

Казалось, буря прошла. Генриетта нерешительно подошла к нему, обхватив руками озябшие плечи.

— Здесь не холодно.

— Нет, но холод внутри тебя. — Дэниел начал энергично растирать ей руки. — Мы никогда не забудем того, что видели сегодня. Никто не забудет этого. Но тем не менее борьба должна продолжиться, потому что ни один честный человек не сможет жить по законам убийц короля.

Генриетта похолодела.

— Что ты имеешь в виду, Дэниел? Ты же пошел на примирение, подписал договор.

Он покачал головой:

— Я не присягал убийцам. Карл Первый мертв, но жив Карл Второй, и я буду верен ему.

— Что ты собираешься делать? — спросила она почти шепотом.

— Поеду в Гаагу, — ответил он просто. — К изгнанному королю и буду служить ему.

Генриетта медленно опустила голову.

— Сейчас многие семьи живут в изгнании. Мы не будем какими-то особенными, да и дети многому научатся в этом путешествии.

Дэниел пристально смотрел на нее долгую-долгую минуту. Он уже принял решение оставить Генриетту и дочерей в тихом кентском имении. Но его жена сегодня наглядно продемонстрировала свои взгляды на супружеские отношения.

Дэниел улыбнулся, бережно взяв в ладони лицо Генриетты.

— Как ты думаешь, госпожа Кирстон согласится жить в изгнании?

В грустных карих глазах снова вспыхнул огонь.

— Мы должны взять ее с собой?

Он кивнул:

— Боюсь, что так, моя фея. У тебя будет много обязанностей при дворе, и ты не сможешь заботиться о Лиззи и Нэн без посторонней помощи.

— Надеюсь по крайней мере, что там не надо будет иметь дело с маслобойкой, — сказала она с плутовским блеском в глазах.

— А также лазать по деревьям, — серьезно заметил Дэниел. — Ты должна стать придворной дамой.

Генриетта задумалась над этой перспективой.

— Не думаю, что это труднее, чем все то, чему я уже научилась. — Она неожиданно улыбнулась, протянула руки, обняла мужа за шею и, встав на цыпочки, поцеловала. — Но мне кажется, есть вещи гораздо более приятные.

— Вероятно, есть, — согласился он, прижимая к себе гибкое тело жены, чувствуя его тепло и трепет. Внезапно в нем вспыхнуло огромное желание, потребность овладеть телом, которое он держал в своих объятиях, словно это могло сделать несуществующими все несчастья сегодняшнего дня.

Генриетта сразу почувствовала перемену в его настроении, увидела страсть в черных глазах и, увлекая Дэниела к кровати, ощутила в себе неведомую прежде радость от одержанной победы.